"Илония" - читать интересную книгу автора (Ильинская Яна Игоревна)

Глава 5.

Прошел месяц, а Корн все еще не мог сказать, когда и как он сможет выбраться из замка.

Домашний арест был не таким уж и страшным. Тем более что повседневная жизнь внесла свои коррективы. Все-таки, в покоях принца надо было убираться, принцу надо было приносить обед, воду для мытья. Поэтому, в комнату Корна часто приходили и слуги, и служанки. Принцу разрешалось посещать библиотеку и фехтовальный зал. Он общался и с преподавателями, и с членами Королевского Совета. Уследить за строгим соблюдением приказа короля: "не общаться ни с кем", было просто невозможно. И Корн был в курсе всех событий, и, хотя и не виделся с друзьями, мог с ними общаться через многочисленных слуг.

Первой же весточкой с друзьями он обменялся через Марьята, старого королевского врача, который лечил королевскую семью еще с деда Корна. Того вызвали к принцу сразу, как только королю доложили о спине Корна.

Когда после разговора с королем, Корна отвели в его комнату и принесли все для купания, старый слуга, помогавший принцу мыться, и пораженный следами ран, счел своим долгом поставить короля в известность. Король явился лично взглянуть на сына. Корн не видел причин скрывать, что произошло, тем более что первая мысль короля была о чудовищном обращении разбойников с королевским сыном.

– Это лесная рысь на меня напала, отец, - сказал он, удивленный выражением лица отца, на котором была явно видна боль за сына. Впрочем, это выражение так быстро исчезло, уступив место гневу, что Корн решил, что оно ему привиделось. - Люди Ургана меня спасли и вылечили.

Срочно вызванный Марьят осмотрел принца и выразил восхищение неизвестному лекарю, который наложил такие умелые швы. Он же обратил внимание короля на следы ран на лице принца. То, что король принял за простые, уже зажившие царапины, по словам Марьята оказались настолько умело залеченными ранами, что только его опытный взгляд различил разницу.

Зажившие раны уже не требовали ухода, но Марьят все же приходил еще несколько раз. Он, знавший королевских детей с пеленок, не боялся гнева короля и не отказался передать записку Салану и Варгону, которых, по его словам выпустили сразу, как только Корн вернулся в замок. В записке друзьям Корн просил у них прощения и уведомил их о своем решении уйти из дома, как только представится возможность. Посему, чтобы не навлекать на них неминуемого гнева короля и учитывая, что именно к ним будет особенное внимание короля и стражников, он отказывался от их помощи в побеге.

Корн настоял, чтобы Марьят прочитал эту записку, перед тем, как взяться за ее передачу. Старый врач еще несколько дней служил посыльным между друзьями.

Салан с Варгоном в ответном послании довольно-таки сухо отозвались об обидном для них, как друзей Корна, недоверии, но в то же время, понимая, что их друг делает это только ради них, прощали его. В последующих посланиях друзья обменивались лишь описанием текущих дел и событий. Корну писать было не о чем, зато приятели писали и о службе и о делах в городе.

Когда Марьят перестал приходить, записки стали приносить слуги. Впрочем, как оказалось, король Эмдар предполагал об этом и официально разрешил Корну обмениваться посланиями со всеми, с кем захочет, но предварительно представляя ему письма на прочтение. Таким образом, послания друзей стали приходить частые и подробные.

Но заключение от этого не стало легче. Да, Корн передвигался по замку, да, он не чувствовал себя оторванным от мира. Но все-таки у дверей стояли стражники, они же постоянно маячили у него за спиной и не было свободы сделать то, что хотелось, не было простора, простора для скачек на верном Роске, не было перспектив дальнейшей жизни, жизни с любимой так, как он хотел. Все это давило тяжелым грузом на сердце, и Корн искал и искал выход из этого положения.

Варианты побега из замка ограничивались нежеланием Корна подводить ни в чем не повинных стражников. Бежать надо было тогда, когда стражники за него не отвечали. Но таких ситуаций было только две: когда он завтракал с семьей и из своей комнаты, когда стражники охраняли только дверь. Значит, можно было или исчезнуть прямо у отца под носом, например, испариться, вылезти через камин, или через окно на глазах у семьи, что, естественно отпадало. Или же все это сделать в своей комнате.

Для начала Корн добился разрешения запирать свою дверь изнутри, чтобы получить хоть какую-то независимость от незваных гостей. Теперь, если ему, как он объяснил, хотелось побыть одному, он мог не открывать дверь и никого не впускать. Это, естественно не относилось к королю, и Эмдар разрешил это только с условием, что сам он, пожелав увидеть сына, не стоял бы у дверей, Корн должен был открывать сразу. Или, если король требовал сына к себе, тот также обязан был являться, не зависимо от того, хотелось бы ему побыть одному или нет.

Побег через окно почти сразу отпал, потому что король велел поставить на окна решетки. Это было унизительно для Корна, но короля это не волновало. Решетку поставили двойную, с частой ячейкой. Теперь, даже если у Корна нашлось бы, чем перепилить, это заняло бы не одну неделю. А стражники проверяли прочность решетки каждый день. Таков был приказ короля.

Оставался камин. Зима была на исходе, на улице становилось теплей, но в комнатах замка было по-прежнему прохладно, и камин постоянно подтапливался, а пока он топился, и думать про побег было нечего. Корн начал потихоньку приучать слуг к тому, что ему не холодно, а, наоборот, жарко от камина. Когда камин перестали топить, пришлось надеть на тело дополнительную рубашку, потому что в комнате действительно было холодно.

А тут еще пришлось что-то делать с копотью. Едва Корн первый раз вступил в остывший камин, он измазался так, что еле отмылся к приходу слуг. Воду пришлось вылить в окно, иначе чернота воды сразу выдала бы его. Одежда тоже была чернее черного и нечего было думать о том, чтобы отдать ее в стирку. В последующем Корн стал надевать уже грязную одежду на чистую, голову, руки обматывать этой же одеждой и дело пошло на лад.

Обследовав внутренность камина, Корн впервые попробовал подняться по трубе. Ни с первого раза, ни со второго у него не получилось. Пришлось запасаться веревками. Несколько недель ушло на то, чтобы самому изготовить веревки из подручных тряпок. В ход шла и старая одежда, найденная в сундуке и в комоде, и просто стянутое всевозможное тряпье во время редких выходов Корна из комнаты. Впрочем, дело не улучшилось. Чтобы привязать веревку, все равно требовалось залезть и достать хотя бы до одного из уступов трубы.

Боясь нарваться на отца, Корн все это проделывал ранним утром. Отец никогда еще не заходил к сыну утром до завтрака, к тому же в это время возможный шум не привлекал внимания так, как ночью, плюс ко всему утром не нужны были свечи. К завтраку Корн успевал и привести себя и свою комнату в порядок.

Примерно через неделю Корн делал уже значительные успехи и мог подняться на высоту нескольких своих ростов. Одежда, правда, истрепалась окончательно, и Корну пришлось пожертвовать еще одним комплектом. Лохмотья он до поры до времени припрятал, собираясь со временем сжечь.

И вот настал момент, когда Корн выбрался на крышу.

Это была призрачная, но все же свобода. Ветер обдувал его, вид с высоты замка поражал великолепием. Корн даже не ожидал, что город такой огромный. Только с той стороны замка, что был ближе к городской стене, можно было увидеть поля и где-то там, вдали зеленую полосу леса, с остальных же сторон был виден только город. Замок окружали кварталы знати, у каждого была замысловатая крыша, как будто строители знали, что кто-то будет смотреть на их творения с высоты и постарались на славу. И только с одной стороны к стене примыкала городская площадь. Раньше Корну она казалась большой, но теперь он увидел, насколько она маленькая по сравнению с остальным городом.

Свобода опьянила его. Он был счастлив и готов был прямо сейчас уйти из замка. Остановило его только одно, среди бела дня ему было не выбраться незамеченным. Пришлось оставить побег до ночи. Боясь, что не сможет скрыть свое ликование, Корн отказался от завтрака, сказавшись больным. К тому времени, когда отец пришел проведать его, он уже успокоился.

А ближе к ночи он понял, что не может убежать вот так сразу, не подготовившись. Ведь ночью из замка не выберешься, это исключено. Он сам когда-то (это казалось так давно) разводил караулы по замку, знал, что все двери замка на ночь закрывались и охранялись. А днем его узнают. Значит надо бежать днем, переодевшись до неузнаваемости. Оставалось только придумать, в кого ему преобразиться и во что, соответственно, переодеться.

План после нескольких дней раздумья начал вырисовываться. А пока он потихоньку совершенствовал лазание по трубе.

Однажды, опираясь на один из уступов прямо за каминной плитой, Корн почувствовал какое-то движение в комнате. Испуганный, он выскочил из камина наружу и с изумлением обнаружил открывшуюся за камином крохотную дверь. Видимо, сработал какой-то механизм, и открылся потайной вход в тайники замка. Корна бросило в жар от такой находки.

Тщательно обследовал тщательно камин, он нашел тот камень, который открыл ход. Повторное нажатие закрыло его, и Корн задумался.

Когда-то давно, мальчишками, он с друзьями искал потайные ходы замка. Но это скорее была игра, в которую, как он знал, играли и его братья. Существование этих ходов ничем не подтверждалось ни в расспросах взрослых, в том числе и родителей, ни в летописях и описаниях замка и столицы Илонии. Просто им казалось, что все замки имеют потайные ходы, им хотелось их искать, и они искали. С возрастом они забыли об этой игре.

И все-таки потайные ходы были. Когда Корн, еле дождавшись ночи, ибо решился на обследование тайника только ночью, вошел в маленькую дверь, он понял, что уж кто-то да знал об этих потайных ходах. Ход был если и не ухожен, то явно не забыт. Это чувствовалось не столько по отсутствию паутины, она иногда встречалась, сколько по свежим масляным факелам, которые были вставлены в специальные подставки на всем протяжении потайного хода, куда смог пройти Корн. В первый раз он не пошел далеко, боясь заблудиться.

Ход был широким. По крайней мере, двоим можно было пройти спокойно, лишь кое-где он сужался, но и там мог застрять только очень толстый человек.

Новое открытие внесло коррективы в планы Корна. Он решил уйти не через крышу, а, обследовав тайники, найти другой выход. Ведь проход с крыши до ворот замка был так долог, что вероятность, что его разоблачат по пути, была очень большая. Следовало попробовать этот путь. И Корн взялся за дело.

Обследовал потайные ходы он ночью, постепенно углубляясь все дальше и дальше. Свечи брал везде, где был днем, незаметно пряча в одежде. Спал перед завтраком и вечером, перед походом. Днем, прикрываясь взятыми из библиотеки книгами, вырисовывал пройденный путь, рассчитывал расстояния, места потайных дверей. По аналогии со своей дверью, он знал, что со стороны тайника дверь открывается поворотом одного камня, который по виду не отличался от других камней, но на ощупь оказывался железным. Боясь попасться в какую-нибудь комнату с обитателями, Корн измерял и вычислял расстояния. Передвигаясь по замку днем, он незаметно отмерял шаги до каждой доступной двери, потом ночью проверял свои вычисления и находил заветный камень. Но повернуть камень боялся.

Через некоторое время он выяснил, что потайная дверь вела почти к каждой комнате замка, а к большим залам, типа тронного и фехтовального даже несколько. В библиотеку также вело несколько дверей. Именно в библиотеку решился проникнуть на пробу Корн, выбрав, по его расчетам дальний, незаметный угол. Расчет полностью оправдался. Если бы в это время в библиотеке кто-то находился, он не заметил бы принца, настолько дверь была в укромном, незаметном месте.

Невозможно было поверить, что никто в замке не знал о существовании этих ходов, но если бы посвященных было много, слух все равно просочился бы. Следовательно, можно было предположить, что знал эту тайну только отец. Именно от его комнаты, как рассчитал Корн, к библиотеке и к нескольким из комнат вели чистые дорожки. Убирал их, видимо, преданный слуга короля Эмдара, пожилой Аринад.

Прошло уже три месяца из данного отцом годового срока.

Последнее время Корн осунулся и побледнел, но отец приписал это безвылазному нахождению в запертой комнате и велел сыну побольше находиться в фехтовальном зале и в замковом саду. В фехтовальном зале король лично наблюдал за упражнениями сына и несколько раз изъявлял желание увидеть поединок Корна с братьями. Ко всеобщему удивлению, Корн с легкостью выиграл у Сарла. Повторный поединок привел к такому же результату. Злость от проигрыша у Сарла прошла только после того, как Ринол выбил из рук Корна меч, что означало его поражение. Но следующий поединок закончился победой Корна. Силы были равны, и это заставило братьев призадуматься. Зато король Эмдар был явно доволен.

Отец пристально наблюдал за младшим сыном, но покорности от него не видел. Надеясь отменить наказание, король регулярно предлагал Корну покориться, а также рассказать все, что тот от него скрывал, и каждый раз получал непреклонный отказ. Это не вызывало гнева короля, он все-таки дал сыну год подумать. Тем более, что он надеялся на розыски Багиса. Отправив месяца три назад Багиса выяснить, что случилось с его сыном, он ждал его со дня на день.

С завершением заключения Корна был назначен Великий Бал. Старшие принцы все еще были без жен. Великий Бал, который Корн пропустил, будучи в путешествии, результата не дал. В день Бала Ринол сильно заболел, Бал прошел без него. Сарл же не захотел выбирать себе невесту раньше брата. Поэтому обещанный королеве Бал для Корна был одновременно Балом и для его старших братьев. Возня с Великими Балами настолько надоела королю, что он заявил, что Бал не кончится, пока все три принца не наденут обручальные кольца на пальчики своих невест.

Корну в комнату принесли портреты нескольких девушек. Король предоставил все-таки принцу выбор. Но выбор из тех, кого он считал наилучшей партией для своего непутевого сына. Портреты постоянно напоминали Корну, что надо торопиться. Но именно этой торопливости он боялся. Боялся из-за спешки допустить роковую ошибку и через силу заставлял себя сдерживаться, просчитывать свои действия несколько раз и, при малейшем подозрении попасться, откладывал свои похождения. Именно поэтому дела пошли медленней.

И вот через два месяца все было готово. Корн не только досконально изучил потайные ходы, но и нашел несколько выходов за пределы замка. Один выход был прямо из небольшой потайной комнаты и там Корн устроил тайник, в который перенес все свои сбережения и листочки с вычисленным планом тайных ходов. По ночам он уже выходил несколько раз в город, впрочем, не уходя далеко от выхода. Ночью в городе патрулировали стражники и могли задержать принца. Однажды, когда отец уехал из замка, Корн решился выйти днем. Постаравшись изменить себя подручными средствами, он купил в лавке грим, чтобы в дальнейшем пользоваться им.

Уходить можно было в любой день, но Корн медлил. Теперь, когда осталось сделать последний шаг, он боялся этого. Уйти, это означало больше никогда не вернуться сюда, а ведь здесь был его дом, его отец и мать. И хотя к замку, как и к родителям, он чувствовал только привязанность, а не любовь, оказалось, что и этого достаточно, что бы с трудом переступить последнюю черту. Почему-то страшно было от того, что он больше не увидит королеву Ладинию, красивую и неприступную, но все-таки его мать.

Королева слегка удивилась внезапной нежности младшего сына: несколько раз он смиренно просил разрешение присутствовать с ней на ее прогулках. И она даже решилась поговорить с мужем, чтобы уговорить его смягчить наказание младшему сыну. Король также обратил внимание на внезапную задумчивость и тихую грусть сына и приписал это готовности Корна унять свой характер и покориться, наконец, воле отца. И только Сарл, сделав наугад язвительное замечание: "Он нашел путь сбежать, и теперь прощается", заставил короля внимательно приглядеться к Корну и придти к такому же выводу.

При первом же удобном случае, когда Корна не было в комнате, он велел произвести тщательный осмотр его комнаты, присутствуя при нем. И он обратил внимание на следы копоти с обратной стороны перины на кровати принца. Корн, унеся в свой тайник тряпье, в котором лазал по трубе камина, не подумал о том, что остались следы пребывания этого тряпья. И хотя король не нашел больше никаких следов приготовления побега, следов копоти оказалось достаточным, чтобы сделать вывод о том, что Корн решился бежать через камин.

Когда король показал сыну доказательства, Корн не стал отпираться и подтвердил подозрения отца. Главное, чтобы отец не распознал основного плана. Пусть отец переводит его в другую комнату, без камина, бежать теперь он мог с любого места во дворце.

Но король помнил и о потайных ходах. На всякий случай он проверил потайной ход, ведший в комнату принца, и хотя не обнаружил ничего подозрительного, выбрал для сына ту комнату, которая, как он знал, не имела другого выхода, кроме как того, у которого стояли стражники. Король подумывал и о том, чтобы для надежности поместить сына в подземные камеры, но не решился. Излишне суровым было бы это наказание, слишком многое пришлось вынести его сыну за последнее время, чтобы подвергать его еще и этому.

Таким образом, Корн уже готовый бежать, оказался теперь изолированным и от трубы на крышу и от потайного хода. Ему запрещалось закрывать дверь, а стражники могли зайти в любую минуту, проверить, все ли в порядке. Оставалось ждать подходящего момента, что бы оказаться в какой-нибудь из нужных комнат и в момент, когда за него не отвечали стражники. Пока что такая возможность была, только уйдя потайным ходом прямо из столовой во время утреннего завтрака. Оставалось только ждать удобного случая.

А Багис все не возвращался, и король приказал привести к себе Корна:

– Думаю, для тебя не будет неожиданностью узнать, что я отправил Багиса по твоим следам. Так вот, его нет уже полгода. Я отправлю еще одного человека, не такого опытного, как Багис. Возможно, он тоже пропадет. Тогда я пошлю еще одного человека. Корн, сколько мне нужно отправить людей, чтобы узнать, чем ты занимался, и что ты задумал?

– Никого не посылайте, отец, Багис вернется, не такой он человек. Скорее всего, он в лагере Ургана. Возможно, он пленник, тогда когда-нибудь Урган обменяет его. А если он сумел обмануть Ургана, то появится здесь, как только сможет. Надеюсь, это случится не скоро и меня уже тут не будет.

– Так значит, тебе все-таки есть чего бояться, - с усмешкой поднял бровь король.

– В первую очередь, отец, я боюсь вас. Пока что все, чтобы я ни делал, вызывает у вас отрицание этого…

– Остановись, сын, - моментально вскипел король, - ты забываешь, сколько я делал тебе уступок. Я разрешил тебе служить простым сержантом. Ты совершил путешествие, и я был доволен тобой…

– Но вы приставили ко мне шпиона, - возразил с горечью Корн, - каждый мой шаг проверялся и оценивался. Откуда я могу знать, как вы отнесетесь к моим следующим поступкам и решениям.

– Все твои поступки должны быть достойны твоего положения. Это все, что я требую.

– Мое положение требует, чтобы о каждом моем шаге было известно?

– Да, Корн, пока ты мой сын, да. Ты должен помнить об этом и вести себя подобающе своему положению.

– Как мне подобает вести себя, как? Как мои братья, из-за которых люди бегут в Тарские горы?

– Сын, - впервые король в присутствии кого-либо устало опустился на кресло, - мы спорим об этом уже несколько лет. Мы короли, на нас лежит ответственность за страну. Мы не должны быть подвержены слабостям и сантиментам. Мы должны быть жестки в своих поступках и тверды в решениях. То, что простительно для придворного, не простительно для сыновей короля. И наоборот, что непростительно для наших поданных, для королевской семьи - лишь способ утвердиться в своей власти и в своем особом предназначении.

– Я не могу принять этого, отец. Вокруг нас люди, а не безмозглая скотина. К лошадям в нашей семье относятся лучше, чем к людям. Так не должно быть.

– Так будет, потому что мы выше всех и все, что мы делаем, отвечает интересам нашего государства. И это все, Корн, - голос короля обрел былую твердость и суровость. - Ты либо с нами, либо вообще ни с кем. Это я тебе обещаю. В нашем роду больше не будет слюнтяев, способных привести государство к порогу гибели. И последнее, что я хотел бы пояснить. Я не верю в то, что ты что-то скрываешь от меня - это измена. Скорее всего, дело в какой-нибудь девчонке, - король расхохотался, увидав, как побледнев Корн. - Мальчишка, я не такой уж и глупый, просто твоя завидная упорность заставляет предположить, что это не простая привязанность к какой-то там девчонке - все гораздо сильней. Кто она? - резкий вопрос резанул слух. - Если деревенская простушка, возьми ее к себе в покои, твоя будущая жена пускай сама заботится о том, кто будет с тобой в постели: она или другая. А если девчонка из знатного рода, тогда в чем была проблема? Обычаи нашего королевства не так строги. Для укрепления королевской крови, мы приняли бы и бесприданницу, если выбор принца пал бы на нее. И только у тебя я отнимаю теперь это право, сын. И только по твоей вине. Так что ты скажешь? Если я вдруг, сейчас, отменю свое распоряжение, ты, наконец, скажешь, в чем дело?

Корн в бессилии застонал:

– Отец, если бы все так было просто. Возможно, я был не прав, боясь вас так сильно. Но вы не оставили мне выбора. Да и дело было не столько в вас, сколько во мне и… - Корн запнулся, но потом твердо произнес, - в ней. А сейчас уже поздно, отец. Я не могу привести ее в ваш дом, отец. Именно в ваш, потому что я сам не могу здесь жить и не буду. Я женюсь на ней, и только на ней, и буду жить там, где выберем мы, а не вы, отец.

Король смотрел на Корн, как на больного, с сочувствием.

– Ну что ж, ты лишний раз подтвердил, что мое решение правильное. Ты не просто сентиментальный глупец. Любовь, доброта, вера, наивность - все это опасно для крепости духа и крови нашей семьи. Ступай. У тебя полгода и все. После этого ты либо подчиняешься мне беспрекословно, либо принц Корн уйдет в забвение. Помни об этом.

"Забвение, забвение" - слова стояли в ушах, пока Корн, не видя дороги, шел за своими конвоирами. Встречавшиеся придворные в ужасе отшатывались. Таким отрешенным от жизни принца они никогда не видели. Даже в эти месяцы домашнего ареста, Корн всегда был живым: то веселым, то сердитым, со следами озабоченности и усталости на лице, но живым. Сейчас это был согнутый волей отца человек. Согнутый, но еще не сломленный.

В своей комнате Корн повалился на кровать и лежал так, с открытыми глазами, не засыпая, но и не вставая, до самого утра. И только утром, когда он не явился к завтраку, и отец пришел за ним, он очнулся.

– Извините, отец, - сказал он неожиданно весело, - я проспал.

Король поразился. Ему доложили, что принц не сомкнул глаз, и сам он только что видел лежащего сына с открытыми, ничего не видящими глазами, и вдруг такая разительная перемена.

– Ну что вы, отец, - заметил его состояние Корн, - я не свихнулся. Просто мне осталось всего полгода. Надо прожить их с пользой и весело.

– Для начала, - Корн прошелся по комнате, - можно ли мне не видеться с братьями. Нельзя? Жаль. Их общение - это единственное, что меня огорчало бы в течение этих месяцев. Ну да ладно, будет извлекать из всего пользу. Скажем, напоследок потренируемся в сарказме и насмешках.

Уходя из комнаты Корна, король был уверен, что его сын тронулся умом.

Но Корн был в здравом уме. Он твердо знал, что за эти полгода уйдет, чего бы это ему не стало. Он даже готов был, если раньше не представится возможности, уйти прямо на Балу, прямо из-под носа навязанной невесты, в тайне, если удастся, или на глазах у всех.

А сейчас он учился всему, чему мог. И в библиотеке, и в фехтовальном зале. А еще терпению и спокойствию. Всему, что могло пригодиться ему в выполнении своих планов.