"В белую ночь у костра" - читать интересную книгу автора (Коринец Юрий Иосифович)Форелий языкДядя сидел у костра, прикрепляя к блёснам крючки, а я стоял на большом камне, далеко в реке, и пытался поймать одну хитрую форель, а может быть, и не хитрую, потому что она сидела в глубокой яме под камнем, как в голубой ванне, и, когда я забрасывал туда свою искусственную мушку, форель выпрыгивала из воды, пытаясь эту мушку схватить, но всё время промахивалась… Она промахивалась уже пятый раз! Тогда я побежал к дяде… — Там форель! — выдохнул я. Я был очень взволнован. Чанг лежал тут же, положив голову на вытянутые передние лапы, а Порфирий бродил вдалеке по берегу. — Ну и что же? — сказал дядя. — Поймай её! — Она всё время промахивается! — сказал я. — Я не знаю, хитрит она или действительно промахивается. — Может быть, это ты промахиваешься? — Я не промахиваюсь! Я кидаю ей прямо под нос. А она прыгает и промахивается. Прямо не знаю, в чём дело… — А ты поди спроси её! — сказал дядя. — Ты смеёшься! — обиделся я. — Много она там понимает! — Она понимает достаточно много, — сказал дядя. — По-русски? — съехидничал я. — По-русски она ничего не понимает. Она понимает на своём языке, на форельем. — У неё богатый язык, что ли? — Относительно богатый, — сказал дядя. — Богаче русского? — Сказал! — рассмеялся дядя. — Но ей вполне хватает своего языка, чтобы общаться с родственниками, с рыбами… — Знаю! — перебил я. — Это наш язык — самый богатый, самый правдивый и самый свободный. Все остальные языки хуже, беднее. Вообще чепуховые! Тут дядя отложил в сторону блесну, положил руки на колени — он сидел скрестив ноги — и посмотрел на меня — Этого мне ещё не хватало! Ты говоришь, как шовинист! — крикнул дядя. Я опять хотел отшутиться: — Это тоже родственники? — спросил я. — У них особый язык? — Вот это ты образно выразился! — воскликнул дядя. — Почему образно? — Потому что все шовинисты друг другу родственники. Политические. Даже если они не состоят в прямом семейном родстве. Но твои-то родственники, надеюсь, интернационалисты? — Конечно, — сказал я, — ведь ты же интернационалист… — Ещё бы! — сказал дядя. — А шовинисты кто? — Шовинисты — это люди, проповедующие исключительность своей национальности и презрение к другим народам. Запомни это, друг мой. Говорят, что от великого до смешного один только шаг, — учти, что никакого шага нет! Если ты всё время орёшь о своём величии, то ты пигмей. Маленький смешной человек. Языки, как и люди, должны обогащать друг друга, а не подавлять. Понял? — Понял, — сказал я тихо. — А ты повторяешь чужие слова, как попугай! Ты, конечно, не шовинист, а просто попугай! — Я не попугай! — сказал я. — Нет, попугай, потому что говоришь не думая! Почему ты называешь другие языки чепуховыми? Ты их что, сравнивал? — Не сравнивал, — прошептал я. — Надо сравнивать, прежде чем говорить! — А ты сравнивал? — Сравнивал! Могу тебе кое-что пояснить хотя бы на примере узбекского языка. Когда я попал в Узбекистан, я там столкнулся с узбекским… — Ты что, на него налетел? — попытался я сострить. — Именно налетел! — крикнул дядя. — Я налетел на него так, что долго не мог опомниться! Просто удивительно, что это за богатый язык! Ответь-ка мне, что значит по-русски «дядя»? — спросил дядя, хитро прищурившись. — Дядя? — переспросил я. — Дядя — это ты! — Попал в небо! — рассмеялся дядя. — Конечно, я дядя, но вопрос: для кого я дядя? Для твоей форели? Отвечай! — Ты дядя для меня… — Вот именно! А для форели я не дядя! И ни для кого я больше не дядя! Для всех других я — Пётр Иванович Феденко! Понял? — Понял. — Теперь отвечай: что такое дядя? — Дядя — это… это брат матери. — Прекрасно! А если бы у твоего отца был брат, как бы ты называл его? — Тоже дядя! — Так узнай же, — сказал дядя, торжественно подняв кверху палец, — узнай, что в узбекском языке на этот случай есть два слова, а не одно! — Как — два слова? — Очень просто. Брат матери по-узбекски зовётся «тога», а брат отца уже не «тога», а «амаки». Один — ноль в мою пользу! Признаёшь своё поражение? — Дядя смотрел на меня свысока и улыбался. — Признаёшь? — Признаю, — сказал я тихо. — Теперь скажи-ка мне: что такое шурин? — Принадлежащий Шуре? — спросил я, подумав. — Сам ты принадлежащий Шуре! — крикнул дядя. — Шурин — тоже слово, объясняющее родственные отношения. Шурин — это родной брат жены. Вот будет у тебя жена, а у неё будет брат, и этот брат будет тебе шурин. — Не будет у меня никакого шурина! И жены не будет! Я никогда не женюсь, — сказал я сердито, а сам почему-то подумал о Вале и покраснел как рак. Сам я себя, конечно, не видел, но чувствовал, что покраснел как рак. — Женишься! — рассмеялся дядя. — Как пить дать! И будет у тебя свой собственный шурин. Конечно, если у жены будет брат. Я опять хотел отшутиться, чтобы дядя не заметил, что мне неудобно, и поэтому сказал возможно небрежнее: — А если жену звать Акулина? То её брат будет «акулинин»? — Как бы её ни звали, — улыбнулся дядя, — хотя бы Валей! (Тут я опять покраснел.) Как бы твою жену ни звали, её брат тебе всегда будет шурин. Но допустим, что у твоей жены не один брат, а два — младший и старший: как бы ты назвал старшего? — Шурин, — сказал я мрачно. — А младшего? — Тоже шурин, — сказал я. — Что ты ко мне пристал со своими шуринами! «И слова-то какие противные, — подумал я, — «жена», «шурин»! Бывают же такие слова!» — А потому я к тебе пристал, — сказал дядя, — что и на этот случай в узбекском языке есть два слова, а не одно. Старший брат жены зовётся по-узбекски «кайн-ага», а младший — «кайн-ини». Два — ноль в мою пользу! Признаёшь? — Признаю! — То-то! Теперь отвечай: какой язык самый великий? — Не знаю, — сказал я. — Молодец! — воскликнул дядя. — За этот ответ я ставлю тебе «отлично»! Если человек чего-нибудь не знает и говорит, что не знает, надо ему ставить «отлично», потому что это самый точный ответ! Всегда так отвечай! — Ладно, — пробурчал я. — И запомни: все языки велики, и каждый язык велик по-своему! Даже язык твоей хитрой форели… Советую тебе, между прочим, изучить несколько языков, чтобы стать образованным человеком. Тогда бы ты мог судить как специалист… В это время подошёл Порфирий. В руках у него был букет морошки. — Чтой-то вы раскричались? — спросил он. — Немного поспорили о языке, — сказал дядя. — И кто выспорил? — Дядя выспорил, — сказал я. — Тогда получай букет, победитель! — сказал Порфирий и отдал дяде морошку. — Просто я хотел разъяснить ему одну важную мысль, — примирительно сказал дядя. — Можно, я пойду ловить? — спросил я. — Там осталась моя форель. — Иди, иди, — сказал дядя. — Иди и докажи, что она твоя. Я пошёл и опять взобрался на камень. Я опять забросил свою мушку в голубую прозрачную воду. Яма здесь была очень глубокой — метра два в глубину, — и вода в ней была совершенно прозрачной, видны были разноцветные камешки и чистый жёлтый крупный песок на дне, но форели нигде не было видно. Наверное, она спряталась где-нибудь под камнем, в углублении — там, в воде под камнем, были углубления, потому что камень был огромным, и вода уже давно подмывала его, уже много тысяч лет, и под камнем образовались маленькие пещеры, в которых прятались хитрые форели, наблюдая оттуда за мошкарой, которая падала в воду. Тогда форели выскакивали и хватали её и опять уходили назад как ни в чём не бывало. Я сам несколько раз нырял с этого камня и осматривал под водой пещеры (меня дядя научил смотреть под водой широко раскрытыми глазами), а потом, вынырнув, я грелся, загорая, на камне, потому что вода была очень холодной — больше четырёх минут я не мог в ней выдержать. На камне же удобно было загорать, он был тёплый, широкий и плоский, как тахта, — настоящая круглая каменная тахта, последний писк моды! Сейчас я стоял на самом краю этой тахты, забрасывал свою мушку в кипящую воду и, проводя ею вдоль камня, всё время думал о языке. Как интересно объяснил мне дядя о языке! Значит, другие языки тоже богаты! Интересно, какой язык у форели? И у Чанга. У Чанга тоже есть свой, собачий язык, хотя он многое понимает по-русски. И по-немецки он тоже понимает, его дядя научил. Правда, Чанг не отвечает, но это неважно: главное — что он всё понимает! Дядя сказал, что, когда он разговаривает с собакой, ему ответов не нужно — в этом вся прелесть разговора! А я только по-русски понимаю, этого, конечно, мало. Научиться бы говорить по-форельему! Я бы узнал разные речные тайны! «О форелий язык! — воскликнул я. — О великий, могучий, правдивый и свободный форелий язык! О великий, могучий…» И тут вдруг из воды выскочила форель и схватила мою мушку. Это была весёлая форель, она так дёрнула удочку, что та изогнулась колесом. Я взмахнул удочкой, выкинул форель на берег и упал на неё животом… |
|
|