"Трубка снайпера" - читать интересную книгу автора (Зарубин Сергей Михайлович)

«ШАМАН» УХОДИТ В НОЧЬ

Не знал Номоконов теории стрельбы. Были у него саперная лопатка, бинокль, обыкновенная трехлинейная винтовка и нераз­лучная трубка, которую он почти не выпускал изо рта, с которой умудрялся даже в строй становиться.

Обрадовался Номоконов, когда пришел во взвод лейтенанта Репина. В блиндаже было четверо. Встали и приветствовали нового солдата снайперы Степан Горбонос, Сергей Дубровин и Иван Лосси. Подошел высокий черноголовый солдат с раскосыми, вдруг блес­нувшими глазами. Тихо, с едва уловимым трепетом Номоконов сказал несколько слов на бурятском языке, который хорошо знал. Тот ответил. Тагон Санжиев, земляк! Присели на лавку, положили друг другу руки на плечи, заговорили по-русски.

В селе Агинском, Читинской области, на пятидневных курсах всеобуча какой-то командир не пожалел Санжиеву десятка винто­вочных патронов, и меткому от природы стрелку не пришлось ра­ботать в хлеборезках. Он сразу же занял свое место на войне.

– Много набил? – спросил Номоконов.

Санжиев подошел к столику, над которым висел маленький листок.

– «Общевзводная ведомость „Смерть захватчикам!“ – вслух про­читал он. –Юшманов, Кулыров, Павленко, Санжиев, Дубровин…».

Неделя прошла, как 34-я армия остановилась на высотах Валдая, и за это время Тагон Санжиев уничтожил восьмерых фашистских захватчиков. А до этого – не считал.

– Цель всегда найдется, – сказал земляк. – Воюем помаленьку. Ночью опять выхожу караулить.

Номоконов облегченно вздохнул. Он понял, что теперь прочно свяжет свою судьбу с людьми, которые охотятся за гитлеровцами.

– Долго добирался я сюда, – задумчиво сказал он Санжиеву. Кружил, кружил, а попал.

Вечером рядом легли на дощатые нары блиндажа, укрылись шинелями, вспоминали родные места. Санжиеву надо было отдыхать перед «охотой», но земляки никак не могли наговориться.

Лейтенант Репин беседовал с солдатами, только что прибывши­ми во взвод из различных подразделений полка. Заходили в блиндаж снайперы, коротко докладывали о результатах «дневной работы», ставили винтовки в самодельную пирамиду, ужинали, перешепты­вались. Номоконов прислушивался: люди, разговаривая между со­бой, повторяли слово, прилипшее к нему еще в саперной части.

– Шаманом назвали, – улыбнулся Санжиев. – Ничего.

Тагон по-своему представлял себе войну, и Номоконов заме­тил, что их взгляды сходятся. Земляк сказал, что линия фронта похожа на большой пал, который случается весной в степных про­сторах. Огненная лавина движется вперед, все пожирает на своем пути, опустошает. В степи все выходят тушить пожар. Ему, Сан­жиеву, вручили винтовку для того, чтобы он помог своему народу сбить пламя войны, потушить все искры. Издавна подружился Та­гон с дробовым ружьем: бил в степи дзеренов, коз, волков. Двад­цать пять лет исполнилось Тагону, а в армии не служил: по очень важному делу отсрочку давали. Раньше отару овец пас Санжиев, потом курсы трактористов окончил, стал водить по полям могу­чую машину, распахивать степные просторы. Немного было перед войной трактористов-бурят, и когда подошел его черед призывать­ся в армию, – не взяли. Паши, сказали, сей – боевое задание вы­полняешь. Так и отстал от своих одногодков. Женился, сын растет. А теперь оторвала война от семьи и пашни.

Метких стрелков собрали во взвод совсем недавно, когда снова пришлось отходить. Тагон сам разыскал командира, под началь­ством которого хотелось воевать. Прочитал лейтенант Репин справку о пятидневной боевой выучке забайкальца, поставил на пень спичечный коробок и выдал Санжиеву обойму – так проверял он тогда своих людей. Некоторые зря бросали пули и, устыдившись, уходили прочь. А он, Санжиев, сумел сбить коробку с первого вы­стрела. Подальше поставил разбитую коробку лейтенант – опять сбил ее Санжиев. В кусты унесло. Обрадовался лейтенант, о бу­рятском народе стал расспрашивать.

Первого фашиста он, Санжиев, прикончил так. С деревьев стре­ляли враги, не давали прохода солдатам. Высмотрел Тагон одну «кукушку», прицелился. Все равно что глухаря сшиб с сосны – креп­ко о землю шлепнулся немец.

Когда закрепились в обороне, ведомость завели, решили счи­тать убитых захватчиков. Неплохо получается, дельно. Вроде обо­жглись фашисты, а все равно рыщут, близко подходят, все высмат­ривают. Совсем смелые есть – сами на пулю лезут. Всех можно перебить из винтовок. Вот так, аба4.

Ночью Тагон ушел за передний край.

Рано утром неподалеку от блиндажа, в лощине между скатами высот, стреляли в цели другие солдаты, только что прибывшие во взвод. Лейтенант бережно протянул Номоконову винтовку с оп­тическим прицелом:

– А вы из этой попробуйте.

Теперь уже внимательно, с нескрываемым любопытством ос­мотрел Номоконов трехлинейку с необычным прибором для при­целивания. Слышал, слышал таежный зверобой о таких винтовках, а вчера, в блиндаже, впервые в жизни увидел ее – грозную, тускло поблескивающую. Командирская, одна-единственная во взводе, Тагон Санжиев сказал… А ну, что за штука?

Прилег Номоконов, открыл затвор, зарядил винтовку, стал це­литься. Блестящие, выпуклые стекла вплотную приблизили дале­кую мишень, но солдат долго не решался спустить курок. Мешали какие-то тени, которые узенькими серпиками народившегося меся­ца возникали в оптическом прицеле. Заморгал стрелок, стал проти­рать глаза ладонью, и командир взвода потихоньку, чтоб не слыша­ли другие, спросил, а умеет ли Номоконов пользоваться биноклем?

Совсем за парнишку считает лейтенант таежного зверобоя! Как же не уметь? Еще в колхозе его, лучшего по всей округе охотника, премировали однажды биноклем. Много зверя высмотрел Номоко­нов в небольшие чудесные трубки. А вот расстался с ними: перед вой­ной отобрали и бинокль – вместе с берданкой и патронами. А здесь, на фронте, снова обзавелся биноклем Номоконов. Он добыл его в день, когда вместе с младшим сержантом Смирновым отходил к своим. Легковая машина остановилась на вершине холма, и вылез из нее высокий немец. В упор ударил Номоконов. Шофер вот только удрал –не успел стрелок свалить его. Взял Номоконов бинокль сраженного гитлеровца и ушел в лес: на дороге показались грузовые немецкие машины. Стреляли фашисты, кричали вслед, шумели, а напрасно.

Следить в бинокль за зверем – привычное дело, а наводить мушку через стекло не приходилось.

– Которые гайки крутить, сказывай, командир!

– Вот эти, – прилег рядом Репин. – Так… восемьсот метров… Ставим… А эта гаечка для четкости, для ясности… Как теперь?

– Теперь ладно.

– Цель должна быть на самом пересечении, в выемке, – на­ставлял Репин. – Берите ее на острие мушки, как бы чуточку подцепите. Ясно?

– Шибко ясно.

Первые выстрелы из снайперской винтовки… Кучно легли пули на голове фанерного фашиста, и лейтенант Репин задумался.

– Без практики и пристрелки, восемьсот метров…

– Чего говоришь? – не понял Номоконов.

– Говорю, что нет у нас таких винтовок, мало. Но ничего… Мы обязательно напишем рабочим. В самое ближайшее время получите снайперскую винтовку. А пока… Будете бить захватчиков из своей.

– Ничего, не горюй, лейтенант. И эта хорошо поет.

– Засчитали в поминальник высокого фашиста с биноклем?

– Как же, – осторожно сказал Номоконов.

– Таких на особый учет, – посоветовал лейтенант. – Какой-нибудь зарубкой, закавыкой. Если все верно – офицера свалили.

В тот же день, сбившись тесной кучкой возле Репина, снайпе­ры осматривали из траншеи местность за передним краем. Слева дымно чадил ельник, горела трава, издалека доносился дробный перестук пулеметов.

– Болото Лисий мох. – Вынул лейтенант из сумки карту. – Вместе со всем полком мы отвечаем здесь за каждый метр земли. Последние сведения разведки очень важные. Позавчера на нашем участке фронта немецкие солдаты начали оборудовать опорные пункты. Просеки рубят, траншеи роют в полный профиль, пулеметные площадки устанавливают на деревьях. В общем, не удаются врагам пара­ды, зарываться в землю приходится.

Дрогнул воздух, позади послышался глухой орудийный залп.

– Мы не одни. Вся страна на переднем крае. Командование возлагает большие надежды и на солдат, вооруженных простыми винтовками. Нельзя давать врагам передышки, позволять им на­капливать силы, укрепляться. Необходимо измотать их в позици­онной борьбе, отбросить и разгромить. Такова установка военно­го совета фронта. Приказано вести беспощадную борьбу на унич­тожение фашистских убийц.

– Понятно, товарищ лейтенант!

– Ясна задача!

– Каждый получит по квадрату, – продолжал Репин. – Кроме того, нас будут перебрасывать с места на место. Наиболее трудные и важные цели возьмем на мушки своих винтовок. Враги хорошо понимают, что в этой местности скажет свое слово обычное стрел­ковое оружие. Немцы мелкие подразделения выдвигают, пулемет­чиков, снайперов. И мы вступаем в смертельную борьбу! Пусть наше болото станет захватчикам могилой.

Квадрат шестнадцатый закрепили за Номоконовым. Привел Репин солдата на место, передал ему бинокль, осторожно забрался на бруствер свежеотрытой траншеи.

– Сегодня – общее знакомство. Постарайтесь запомнить рельеф местности, основные ориентиры. В общем, хорошенько осмотри­тесь: как в тайге, перед охотой.

– Понимаю.

– Вечером буду спрашивать о каждом кустике, о каждом озерке.

– Хорошо, лейтенант.

Нейтральная полоса… Много раз приходилось Номоконову выходить на «ничейные» земли, которые никто не отмерял и не разграничивал. На дистанции прицельного ружейно-пулеметного огня останавливались войска друг против друга на несколько дней, а порой и на несколько часов.

Здесь положение особое. Заболоченная, все расширяющаяся на север, долина разделила передние края. Много озер, камышей… Есть островки и заросли густого леса, бугры с одиночными деревьями, обгорелые пни. На бумаге у лейтенанта болотом зовется долина, лишь местами проходима она для войск. Правильно, не разместить здесь много людей, не разбегутся и танки. На склонах высот, круто спуска­ющихся к низине, зарываются в землю главные силы обеих сторон.

– Верст пяток «нейтралке», – прикинул солдат.

Понимает Номоконов, чувствует: кипучей, хоть и тайной, жиз­нью наполнена долина. Сотни глаз осматривают «ничейную» зем­лю. Затаились в низине стрелки и наблюдатели. Ночами обе сторо­ны выдвигают за передние края отряды охранения, секреты. Что это мелькнуло в ельнике? Наши поползли или фашисты крадутся?

Много захватчиков полегло возле деревень и городов, на высотах и на лесных дорогах, видел солдат груды разбитого немецкого ору­жия. На пути отступления встречались и более гиблые, чем эта доли­на, места. Но нигде враги не рыли глубоких окопов и траншей, не ставили землянок и блиндажей. Нет, не только сырая падь заставила фашистов крепко взяться за топоры и лопаты. Погоди, погоди…

Знает Номоконов и другое: в жестоких боях поредели ряды его полка, устали люди, тоже потеряли много оружия. Слышал, соседние части совсем ослабли, в тыл ушли, на пополнение. Не­легко кругом. Нечего время терять, надо действовать. А делянка добрая, видать, охотиться можно, правильно сказал лейтенант… Простор кругом, раздолье.

Весь день Номоконов осматривал свой квадрат, а вечером, уви­дев, что группа стрелков готовится к выходу за передний край, подошел к командиру взвода и попросил у него с десяток патронов.

– Зачем?

– Цель, да не одну, увидел, лейтенант. Пора охоту зачинать…

– Патронов маловато просите.

– Давай больше, унесу. Привык жалеть патроны, всегда нуж­дался. Чего ждать? Пять дашь – пятерых и завалю. Отпускай, лей­тенант.

– Где цель увидели?

– Который лес прямо есть, оттуда глянули. Не наши каски… Шмыг и спрятались. Можно на бугорке лечь, перед круглым лесом… где дерево сломалось. Водятся на моей местности фашисты.

– Рассказывайте маршрут движения.

– Это как?

Командир взвода стал расспрашивать о рельефе, секторах, ори­ентирах, но эти слова не понимал солдат.

– Как доберетесь до места охоты? – спросил Репин. – Мимо чего пройдете, какие озера и пеньки минуете? Я должен точно знать, где вы остановитесь. Чтобы вас за фашиста не приняли наши. Понимаете?

– По-своему сперва зачну, – стиснул винтовку Номоконов. –Не сумлевайся. Однако, так буду добираться. Значит, свои ловуш­ки под бугром, а потом сотни три шагов до воды.

– Двести метров от заграждения до первого озера, – поправил лейтенант. – Потом?

– У грязного места в сторону возьму, – повел локтем Номоко­нов. – На эту руку.

– Почему?

– Иначе не пройдешь, зыбун, на сухой рукав тронусь, там ста­рая тропа.

– Как найдете ночью перешеек? – посмотрел на карту Репин.

– Обыкновенно, – сказал Номоконов. – Я в темноте возле воды к сохатому подбирался, зверя обманывал. Щупай ногой землю и ходи.

– Дальше?

–Потом опять вода. Мелкая, с травой… Потом по кошеному мож­но, ровным ходом. На сухом месте окажусь – вот и есть бугорок с поломанным деревом. Круглый лес напротив – шагов сотни три.

– Островок леса, ельник, – сказал Репин.

– Еще погляди, лейтенант. Не видно отсель, а за круглым ле­сом – падушка должна.

– Поляна.

– А там снова лес побежал, повыше… Сосняк на краю. Теперь снова погляди в бумагу, лейтенант. За сосняком канава есть. Боль­шая, глубокая. Далеко тянется, должно, делянкам по трем.

– Овраг, – сказал лейтенант. – Это уже там, под немецким кра­ем. Три тысячи двести метров до него, четыре квадрата пересекает. Чего мудрите? Бывали там?

– Нет, командир, – покачал головой Номоконов. – Это я на лес глядел. Здешний тоже признает – рассказывает. Вали сюда, гово­рит, за соснами большая канава есть, туда обязательно фашисты выйдут. Вот там… По-нашему, сидку будут делать, скрадок.

– Далековато, – не согласился Репин. – На первый случай да­вайте так. Вы пойдете за передний край – до бугра со сломанным деревом. Заройтесь там, хорошенько осмотритесь днем, все обду­майте. Я пойду с вами, провожу. Только учтите: если собьетесь с маршрута, закружитесь, плохо укроетесь – немедленно отправлю в блиндаж.

–Ну-ну…

Хмурый, недовольно бормоча что-то про себя, Номоконов стал собираться. Развязав вещевой мешок, он вынул из него какой-то предмет и подошел к лейтенанту.

– Свой, поди, возьму? – бережно развязывал солдат чистень­кие тряпицы, закрывавшие большущий черный бинокль. – Вот он, гляди. Тоже голову чесал, не верил.

– Ух ты! – прищелкнул языком Репин, рассматривая трофей. –Цейсовская штучка, многократная… Правильно, бинокль – офи­церский! К делу приберегли, Семен Данилович, пригодится. Ока­зывается, вы давно в мой взвод собирались?

– Для тайги сохранял, для колхоза, – вздохнул Номоконов. – В наших местах с такой штукой богачом можно стать. Для охоты, для мирной жизни завернул, для общей пользы. А вот не видно своего села, далеко… Приходится доставать. Правду говоришь: давно думал за фронтовую охоту взяться, только подходящих ко­мандиров искал. Всяким не показывал свое оружие.

Веселее стало в блиндаже, а лейтенант нахмурился. Строго по­кашливая, долго наставлял он стрелков и ровно в полночь вывел их из блиндажа. Саперы провели группу через проволочное заграждение, по проходу в минном поле. Все тихо разошлись в разные стороны. Лейтенант пропустил Номоконова вперед и пошел вслед за ним.

Вот и квадрат шестнадцатый.

Не знал зверобой цифр большого счета, не считал в тайге своих шагов, никогда не ходил с компасом. Еще днем, метр за метром, он осмотрел все складки местности, запомнил канавы, бугорки, остро­вки. Все было понятно и привычно: будто по чернотропу на зверя пошел охотник. Повеяло сыростью, ноги ощутили влажную почву, первый клок камышей шаркнул по обмоткам, и Номоконов свер­нул влево. Теперь должен быть заболоченный, выкошенный летом лужок, здесь можно будет пройти между двумя озерками. Под ботин­ками тихо хрустнула жесткая щетка срезанной травы. Все верно. Вода в прокосах, куст ивняка, возле которого когда-то отдыхали люди. Но­моконов ощупал полусгоревший таганок из берез и уверенно пошел прямо. Еще минуты на три хода… Рытвины, ухабы, ямки, наполнен­ные жидкой грязью. Опять камыши, а за ними должна быть полоска воды. Номоконов остановился и подождал командира взвода.

Репину показалось, что чьи-то всевидящие глаза смотрят на него, хитровато прищуриваются. Только что лейтенант оступился и упал. Все время он двигался шумно и едва поспевал за солдатом, обходившим невидимые препятствия с ловкостью ночного хищни­ка. Несколько раз терял лейтенант тень своего спутника, маячив­шую совсем рядом, и тогда приходилось останавливаться, прислу­шиваться. Шли в одинаковом темпе, но лейтенант тяжело дышит, покашливает, и в сапогах полно воды, а солдат – вот он, все такой же легкий на ногу, спокойный. Нет, этот не закружится…

– Дальше глубоко, – тихо заговорил Номоконов. – Травы в бинокль не видел, белье скидавать надо. Однако шагай назад, лей­тенант, теперь сам дойду.

– Конечно, – сказал Репин.

– Может, поближе пустишь, к канаве? – спросил Номоконов, ощутив тепло в коротеньком слове командира. – Не впервой выхо­дить к фашистам. Чего канителиться?

– Идите к оврагу и зарывайтесь там, – твердо сказал Репин. –Действуйте, как сердце вам велит. Начинайте, я верю вам. Только прошу… будьте осторожнее, пожалуйста.

– Спасибо, лейтенант, – зашептал Номоконов. – С молодыми

да городскими не ровняй, откуда им знать охоту? А мне правиль­но. Сразу бить зачну. Смотрю, что загордились фашисты, шибко быстро поехали, да споткнулись. Самый раз! Понапрасну не тужи за меня, я – хитрый. Похожу, послушаю, сидку сделаю, скрадок. Я потихоньку охочусь, зря не бегаю, понапрасну напролом не поле­зу. Твой наказ слушал, чего-чего понял. И еще так… Если завтра не приду – не пиши, что пропал. Два дня давай. По следам приду к ловушкам, слово знаю. Можно так? – Можно.

Номоконов облегченно вздохнул, и, коснувшись руки команди­ра, отправился дальше. Перебрел через глубокую канаву, преодолел заболоченный участок, а потом пошел прямо к ельнику, за которым чаще, чем где-либо, вспыхивали ракеты. Еще минут пяток осторож­ного хода. Тень человека бесшумно скользила в ночи. Вот и бугор с поваленным деревом, но солдат не остановился здесь. Шевеля губа­ми, прислушиваясь, он двинулся к островку леса. На краю ельника, где днем на мгновение показались двое гитлеровских солдат, было много пней, но и здесь стрелок не задержался. Он неслышно пере­ходил от дерева к дереву, вытягивался на носках, замирал.

Засветилась далекая ракета. За ельником действительно оказа­лась поляна, а за ней опять высился темный занавес деревьев. Номо­конов переполз открытое место, вошел в темноту и прилег. Долго слушал он древние, знакомые звуки ночного леса, улавливал новые, непривычные. Тяжелый гул мотора, далекая команда, выстрелы… А вот правее кто-то несколько раз глухо ударил чем-то тяжелым по дереву: так землекопы очищают лопату от налипшей глины. Эти зву­ки были предвестниками доброй охоты, и Номоконов решительно взял круто вправо. Теперь, опираясь на винтовку, он передвигался на коле­нях, часто останавливался, ощупывал землю. Минут через двадцать стрелок нашел то, что искал, о чем еще днем догадывался: – склон оврага. У самого обрыва руки нащупали свежую воронку, и, обрадо­вавшись, стрелок заработал лопаткой. За лесом вспыхивали ракеты, и солдат осматривался. Неровная лента лощины, темная и таинствен­ная, уходила вдаль. Когда перестали светиться стволы деревьев и все погружалось в ночной мрак, Номоконов снова начинал копать.

Чем больше упадет врагов, тем быстрее вернется солдат к сво­им сынишкам. Сердце требовало быть беспощадным к врагам, изо всех сил вести «дайн-тулугуй»5. Таежный зверобой начинает те­перь настоящую охоту – планомерную и расчетливую. Только этим он будет занят теперь. Чего терять время? Стрелок берет на при­цел своей винтовки маленький участок земли. Любой фашист, ко­торый вздумает днем пересечь глубокую лесную канаву, окажется на мушке. А это уж дело стрелка – пощадить врага или сразу зава­лить. Смотря по обстановке.

К рассвету узкая яма, уходившая в склон оврага, была готова. Грунт, вынутый из глубины, Номоконов уложил по краям воронки, засыпал его черной землей, все взрыхлил вокруг руками, уничто­жая за собой следы, и полез в яму ногами.

– Как медведь, – сказал он сам себе.

Рассеялся туман, взошло солнце. Из темной норы, над входом в которую свисали мохнатые корни, утро казалось прекрасным. Стоял легкий морозец. Белели сетки паутины, подернутые сереб­ром инея, радужными лучами переливались росинки, застывшие на пучках поблекшей травы, местами черной, опаленной разрыва­ми снарядов. Далеко впереди синело озеро. У подошвы выступа горного кряжа теснились золотые березки, а на склонах зеленел, манил к себе густой хвойный лес. Пересвистывались синицы, пах­ло хвоей, грибами, и Номоконов вздохнул.

Сентябрь… Пора рева изюбров в дремучей забайкальской тай­ге. В эту пору очень любил охотник бродить по таежным распад­кам, забираться на вершины гор, смотреть на заголубевшие дали. Прошлой осенью, как раз в последний день сентября, сидел Номо­конов на зеленом ковре брусничника, собирал в туесок ягоды для сыновей и слушал мягкую музыку осеннего леса. Отняли враги радость встреч с таежными дебрями, оторвали от семьи, загнали в темную нору. Солдат взял бинокль: теперь он сурово смотрел впе­ред глазами мстителя.

Метр за метром… Крутой спуск к старому, поросшему травой оврагу… Немецкие окопы должны быть недалеко, слева, но их зас­лоняет лес. Могучие, в обхват, сосны, растущие по правой стороне оврага, и густой зеленый ельник закрывают и наш передний край. Номоконов остался доволен выбором «сидки»: далеко просматрива­лась лощина. Бинокль замер в руках солдата. На изгибе оврага, мет­рах в трехстах, над островком почему-то не увядшей зелени, над оди­нокой маленькой березкой, росшей среди нагромождения камней, под­нималось легкое облачко испарения. На противоположном крае овра­га, как раз напротив камней, примята трава. Тропинка там или дорога? С этой минуты Номоконов не спускал глаз с серых мшистых камней. Он понял, что где-то под ними бил холодный ключ-родник. В бездонном голубом небе послышался шум моторов. Тяжело загрохотало на наших позициях, зазвенело, рассыпалось дробью: фронтовой день вступил в свои права. Стрелок положил винтовку на локоть и застыл в ожидании.

Примерно в полдень вдруг спрыгнул в овраг немецкий солдат с узелком в руке и винтовкой за спиной, смело пошел навстречу. Появился он неожиданно, и Номоконов вздрогнул. На кителе вра­га был широкий монтерский пояс с поблескивающей цепочкой.

Выстрелить? Но гитлеровец упадет на самом видном месте… Надо здесь завалить, возле елочки… Словно почуяв опасность, не­мец круто свернул влево и стал карабкаться по склону оврага.

Мушка сопровождала врага. «Здесь, за первыми деревьями», –твердо решил Номоконов. Подойдя к толстой сосне, гитлеровец ос­тановился, привязал к поясу узелок, вдруг подпрыгнул, ухватился за нижний сук и легко подтянул свое гибкое сильное тело. На черной винтовке блеснуло стекло оптического прицела. В какой-то миг заметил Номоконов, что кора дерева местами ободрана.

…Эге… Не первый раз? «Кукушка»? Гитлеровец уверенно взби­рался на вершину дерева. В дни отступления часто попадали това­рищи Номоконова на мушки вражеских «кукушек», пули с деревь­ев разили санитаров, наблюдателей, разведчиков. Не одна жизнь на совести врага с блестящей черной винтовкой. Вот он уселся на доску, привязанную к ветвям, закинул за спину цепочку, пристег­нулся и, положив винтовку на развилку сучка, замер.

–Ты явился наших бить, – зашевелил губами Номоконов, –а я ваших… Пусть думают, что ты стрелил…

Бах!

Веточка упала с дерева, шишка. Покатилась по сучьям черная винтовка, зацепилась, покачалась немного, полетела вниз и вотк­нулась стволом в землю. Гитлеровец чуть пошевелил ногами.

– Отдыхай теперь, откуковал.

В скитаниях по тайге Номоконов привык к одиночеству и лю­бил говорить сам с собой. Он передернул затвор и взял в руки би­нокль, осмотрел родник, глянул влево и вдруг, словно его могли увидеть, плотно прижался к земле.

Мотая вверх и вниз головой, из-за деревьев показалась лошадь, запряженная в армейскую повозку. Напротив родника, за кустар­ником повозка остановилась. Бросив вожжи в телегу, возница вып­рямился и закурил. Двое солдат с автоматами, болтавшимися на животах, снимали с повозки большие белые бидоны.

Слышали фашисты выстрел? Приняли за свой? А если бы «кукушка» упала на землю? Раздумывать было некогда. Номоко­нов вскинул винтовку, прицелился в голову возницы, но опять помедлил с выстрелом.

«Неподалеку, за лесом, большая орава фашистов, – поразмыс­лил солдат. – Работают, землю копают, траншею роют. Не видно повозки с нашей стороны, потому и послали за водой. Обед сейчас… Ждет повар водовозов, а если не дождется –тревогу поднимет. Если этих перебить – прибегут. Окружат, зайдут сзади, забросают грана­тами… А если вечером? Далеко ездят немцы, рискуют, значит, не хотят пить озерную воду. Нет возле их окопов хорошего водопоя. Попьют ключевую сейчас – захочется и к ужину. Может, тогда?».

Оглядываясь, останавливаясь передохнуть, немцы таскали к повозке бидоны, наполненные водой. Велико было искушение: стрелок мог срезать обоих солдат одной пулей. Не успел бы скрыть-ся-и возница… «Нет, не время, – пересилил себя Номоконов. – Не напуган фашист– вечером обязательно выйдет».

Гитлеровцы погрузили бидоны на телегу, уселись и нетороп­ливо поехали обратно.

К вечеру на краю оврага появился немецкий солдат в очках и в каске. Спокойно прошел он мимо сосны, возле которой торчала винтовка, ничего не заметил, спрыгнул вниз, и, сопровождаемый мушкой, направился к источнику. Попил, зачерпнул полную каску воды, облил взлохмаченную голову.

– И тебя отпущу, – решил стрелок.

Уже солнце стало прятаться за выступ горного кряжа, а крупной цели все не было. Из-под насупленных бровей строго смотрел охот­ник на край оврага, терпеливо ждал: предчувствие редко его обманы­вало. И когда над кустами показались краешек дуги, настороженные уши лошади, солдат лишь пожевал губами: «Этих можно теперь».

Все повторилось. Остановилась за кустом повозка на больших зеленых колесах, и двое гитлеровцев понесли к источнику белые бидоны. Возница бросил вожжи в телегу и закурил. Только лошадь была другая. Большой битюг встряхивал лохматой гривой, нетер­пеливо переступал с ноги на ногу, махал хвостом. Головы гитле­ровцев появились среди камней, и Номоконов навел на них мушку своей винтовки. «Сварите ужин, покормите-напоите солдат, а по­том наступать? Хозяевами стали на нашей земле? Своей, германской, воды не хватает?».

Солдат быстро перевел винтовку влево и взял на мушку воз­ницу, прыгнувшего в телегу.

Раскатисто прогремел выстрел.

Из-за камней, вытирая руки белым платком, вышел солдат, выпрямился. Стена оврага скрывала от него возницу, свалившего­ся на дно телеги. Гитлеровец осмотрелся по сторонам, успокоился и стал мочиться на кустик с красными ветвями.

– Возле ключа не гадят добрые люди! – снова выстрелил Но­моконов. Немец взмахнул руками и осел в куст. Поднялся и тре­тий. Вытянув шею, он удивленно посмотрел на убитого товарища. Пуля свалила на камни и его.

– Куда тронулся? – перевел солдат винтовку на битюга. – Злю­щий. Издалека пришел нашу землю топтать. Не пашут на тебе, не сеют… Отпусти – панику устроишь, смерть на меня наведешь… А завтра патроны повезут на тебе?

Вздыбившись, рухнул и конь.

Глухо шумел, стрекотал короткими пулеметными очередями, успокаиваясь на ночь, передний край оврага. Мягкий полусвет ве­чера сменился сумерками. Впереди, у выступа горного кряжа, окай­мленного темной рамкой леса, вспыхнула первая ракета. Дождав­шись полной темноты, высунулся из норы стрелок, прислушался и осторожно пополз в овраг.