Жигулин АнатолийСтихи

Анатолий Владимирович Жигулин

- Бурундук - Вспоминаются черные дни... - Голубеет осеннее поле... - Забытый случай - Из больничной тетради - Колымская песня - Летели гуси за Усть-Омчуг... - Мне помнится рудник Бутугычаг... - Москва - Начало поэмы - Не надо бояться памяти - Обложили, как волка, флажками... - Памяти друга - Памяти друзей - Полынный берег, мостик шаткий... - Поэт - Правда - Сны - Соловецкая чайка - Стихи (Когда мне было...) - Черный ворон, белый снег...

НЕ НАДО БОЯТЬСЯ ПАМЯТИ Снег над соснами кружится, кружится. Конвоиры кричат в лесу... Но стихи мои не об ужасах. Не рассчитаны на слезу.

И не призраки черных вышек У моих воспаленных глаз. Нашу быль все равно опишут, И опишут не хуже нас.

Я на трудных дорогах века, Где от стужи стыли сердца, Разглядеть хочу человека Современника И борца.

И не надо бояться памяти Тех не очень далеких лет, Где затерян по снежной замети Нашей юности горький след.

Там, в тайге, Вдали от селения, Если боль от обид остра, Рисовали мы профиль Ленина На остывшей золе костра.

Там особою мерой мерили Радость встреч и печаль разлук. Там еще сильней мы поверили В силу наших рабочих рук.

Согревая свой хлеб ладонями, Забывая тоску в труде, Там впервые мы твердо поняли, Что друзей узнают В беде.

Как же мне не писать об этом?! Как же свой рассказ не начать?! Нет! Не быть мне тогда поэтом, Если я Смогу Промо 1000 лчать! 1962 Н.А.Некрасов. Сочинения в трех томах. Москва: Государственное изд-во художественной литературы, 1959.

НАЧАЛО ПОЭМЫ Начинаю поэму. Я у правды в долгу. Я решить эту тему По частям не смогу.

Только в целом и полном Это можно понять. Только в целом - не больно Эту правду принять.

Как случилось такое, Понять не могу: Я иду под конвоем, Увязая в снегу.

Не в неволе немецкой, Не по черной золе. Я иду по советской, По любимой земле.

Не эсэсовец лютый Над моею бедой, А знакомый как будто Солдат молодой.

Весельчак с автоматом В ушанке большой, Он ругается матом До чего ж хорошо!

- Эй, фашистские гады! Ваш рот-перерот! Вас давно бы всех надо Отправить в расход!..

И гуляет по спинам Тяжелый приклад... А ведь он мой ровесник, Этот юный солдат.

Уж не с ним ли я вместе Над задачей сопел? Уж не с ним ли я песни О Сталине пел?

Про счастливое детство, Про родного отца... Где ж то страшное место, Где начало конца?

Как расстались однажды Мы с ним навсегда? Почему я под стражей На глухие года?..

Ой, не знаю, не знаю. Сказать не могу. Я угрюмо шагаю В голубую тайгу... 1962 Н.А.Некрасов. Сочинения в трех томах. Москва: Государственное изд-во художественной литературы, 1959.

СТИХИ Когда мне было Очень-очень трудно, Стихи читал я В карцере холодном. И гневные, пылающие строки Тюремный сотрясали потолок:

"Вы, жадною толпой стоящие у трона, Свободы, Гения и Славы палачи! Таитесь вы под сению закона, Пред вами суд и правда - все молчи!.."

И в камеру врывался надзиратель С испуганным дежурным офицером. Они орали: - Как ты смеешь, сволочь, Читать Антисоветские Стихи! 1962 Н.А.Некрасов. Сочинения в трех томах. Москва: Государственное изд-во художественной литературы, 1959.

МОСКВА Я в первый раз в Москву приехал Тринадцать лет тому назад Мне в память врезан Скорбной вехой Тюрьмы облупленный фасад.

Солдат конвойных злые лица. Тупик, похожий на загон... Меня в любимую столицу Привез "столыпинский" вагон.

Гремели кованые двери, И кто-то плакал в тишине... Москва! "Москва слезам не верит"Пришли слова На память мне.

Шел трудный год пятидесятый. Я ел соленую треску. И сквозь железные квадраты Смотрел впервые на Москву.

За прутьями теснились кровли, Какой-то склад, Какой-то мост. И вдалеке - как капли крови Огни родных кремлевских звезд.

Хотелось плакать от обиды. Хватала за душу тоска. Но, как и в древности забытой, Слезам не верила Москва...

Текла безмолвная беседа... Решетки прут пристыл к руке. И я не спал. И до рассвета Смотрел на звезды вдалеке.

И стала вдруг родней и ближе Москва в предутреннем дыму... А через день С гудком охрипшим Ушел состав - на Колыму...

Я все прошел. Я гордо мерил Дороги, беды и года. Москва Она слезам не верит. И я не плакал Никогда.

Но помню я Квартал притихший, Москву в те горькие часы. И на холодных, синих крышах Скупые Капельки Росы... 1962-1963 Н.А.Некрасов. Сочинения в трех томах. Москва: Государственное изд-во художественной литературы, 1959.

СНЫ Семь лет назад я вышел из тюрьмы. А мне побеги, Всё побеги снятся... Мне шорохи мерещатся из тьмы. Вокруг сугробы синие искрятся.

Весь лагерь спит, Уставший от забот, В скупом тепле Глухих барачных секций. Но вот ударил с вышки пулемет. Прожектор больно полоснул по сердцу.

Вот я по полю снежному бегу. Я задыхаюсь. Я промок от пота. Я продираюсь с треском сквозь тайгу, Проваливаюсь в жадное болото.

Овчарки лают где-то в двух шагах. Я их клыки оскаленные вижу. Я до ареста так любил собак. И как теперь собак я ненавижу!..

Я посыпаю табаком следы. Я по ручью иду, Чтоб сбить погоню. Она все ближе, ближе. Сквозь кусты Я различаю красные погоны.

Во 1000 т закружились снежные холмы... Вот я упал. И не могу подняться. ...Семь лет назад я вышел из тюрьмы. А мне побеги, Всё побеги снятся... 1962-1963 Н.А.Некрасов. Сочинения в трех томах. Москва: Государственное изд-во художественной литературы, 1959.

БУРУНДУК Раз под осень в глухой долине, Где шумит Колыма-река, На склоненной к воде лесине Мы поймали бурундука.

По откосу скрепер проехал И валежник ковшом растряс, И посыпались вниз орехи, Те, что на зиму он запас.

А зверек заметался, бедный, По коряжинам у реки. Видно, думал: "Убьют, наверно, Эти грубые мужики".

- Чем зимой-то будешь кормиться? Ишь ты, Рыжий какой шустряк!..Кто-то взял зверька в рукавицу И под вечер принес в барак.

Тосковал он сперва немножко По родимой тайге тужил. Мы прозвали зверька Тимошкой, Так в бараке у нас и жил.

А нарядчик, чудак-детина, Хохотал, увидав зверька: - Надо номер ему на спину. Он ведь тоже у нас - зека!..

Каждый сытым давненько не был, Но до самых теплых деньков Мы кормили Тимошу хлебом Из казенных своих пайков.

А весной, повздыхав о доле, На делянке под птичий щелк Отпустили зверька на волю. В этом мы понимали толк. 1963 Н.А.Некрасов. Сочинения в трех томах. Москва: Государственное изд-во художественной литературы, 1959.

ЗАБЫТЫЙ СЛУЧАЙ Забытый случай, дальний-дальний, Мерцает в прошлом, как свеча... В холодном БУРе на Центральном Мы удавили стукача.

Нас было в камере двенадцать. Он был тринадцатым, подлец. По части всяких провокаций Еще на воле был он спец.

Он нас закладывал с уменьем, Он был "наседкой" среди нас. Но вот пришел конец терпенью, Пробил его последний час.

Его, притиснутого к нарам, Хвостом начавшего крутить, Любой из нас одним ударом Досрочно мог освободить.

Но чтоб никто не смел сознаться, Когда допрашивать начнут, Его душили все двенадцать, Тянули с двух сторон за жгут...

Нас "кум" допрашивал подробно, Морил в "кондее" сколько мог, Нас били бешено и злобно, Но мы твердили: "Сам подох..."

И хоть отметки роковые На шее видел мал и стар, Врач записал: "Гипертония",В его последний формуляр.

И на погосте, под забором, Где не росла трава с тех пор, Он был земельным прокурором Навечно принят под надзор...

Промчались годы, словно выстрел... И в память тех далеких дней Двенадцатая часть убийства Лежит на совести моей. 1964 Н.А.Некрасов. Сочинения в трех томах. Москва: Государственное изд-во художественной литературы, 1959.

* * *

В.Филину

Мне помнится Рудник Бутугычаг И горе У товарищей в очах.

Скупая радость, Щедрая беда И голубая Звонкая руда.

Я помню тех, Кто навсегда зачах В долине, Где рудник Бутугычаг.

И вот узнал я Нынче из газет, Что там давно Ни зон, ни вышек нет.

Что по хребту До самой высоты Растут большие Белые цветы...

О, самородки Незабытых дней В пустых отвалах Памяти моей!

Я вас ищу, Я вновь спешу туда, Где голубая Пыльная руда.

Привет тебе, Заброшенный рудник, Что к серой сопке В тишине приник!

Я помню твой Густой неровный гул. Ты жизнь мою тогда Перевернул.

Привет тебе, Судьбы моей рычаг, Урановый рудник Бутугычаг! 1964 Н.А.Некрасов. Сочинения в трех томах. Москва: Государственное изд-во художественной литературы, 1959.

ПОЭТ Его приговорили к высшей мере, А он писал, А он писал стихи. Еще кассационных две недели, И нет минут для прочей чепухи.

Врач говорил, Что он, наверно, спятил. Он до утра по камере шагал. И старый, Видно, добрый, надзиратель, Закрыв окошко, тяжело вздыхал...

Уже заря последняя алела... Окрасил строки горестный рассвет. А он просил, чтоб их пришили к делу, Чтоб сохранить.

Он был большой поэт. Он знал, что мы отыщем, Не забудем, Услыш 1000 им те прощальные шаги. И с болью в сердце прочитают люди Его совсем не громкие стихи.

И мы живем, Живем на свете белом, Его строка заветная жива: "Пишите честно Как перед расстрелом. Жизнь оправдает Честные слова". 1964 Н.А.Некрасов. Сочинения в трех томах. Москва: Государственное изд-во художественной литературы, 1959.

* * * Полынный берег, мостик шаткий. Песок холодный и сухой. И вьются ласточки-касатки Над покосившейся стрехой.

Россия... Выжженная болью В моей простреленной груди. Твоих плетней сырые колья Весной пытаются цвести.

И я такой же - гнутый, битый, Прошедший много горьких вех, Твоей изрубленной ракиты Упрямо выживший побег. 1965 Н.А.Некрасов. Сочинения в трех томах. Москва: Государственное изд-во художественной литературы, 1959.

ПАМЯТИ ДРУГА

В.Радкевичу

1

Ушел навсегда... А не верю, не верю! Все кажется мне, Что исполнится срок И вдруг распахнутся Веселые двери, И ты, как бывало, Шагнешь на порог...

Мой друг беспокойный! Наивный и мудрый, Подкошенный давней Нежданной бедой, Ушедший однажды В зеленое утро, Холодной двустволкой Взмахнув за спиной.

Я думаю даже, Что это не слабость Уйти, Если нет ни надежды, Ни сил, Оставив друзьям Невеселую радость, Что рядом когда-то Ты все-таки жил...

А солнце над лесом Взорвется и брызнет Лучами на мир, Что прозрачен и бел... Прости меня, друг мой, За то, что при жизни Стихов я тебе Посвятить не успел.

Вольны мы спускаться Любою тропою. Но я не пойму До конца своих дней, Как смог унести ты В могилу с собою Так много святого Из жизни моей.

2

Холодное сонное желтое утро. Летят паутинки в сентябрьскую высь. И с первых минут пробуждается смутно Упругой струною звенящая мысль.

Тебя вспоминать на рассвете не буду. Уйду на озера, восход торопя. Я все переплачу И все позабуду, И в сердце как будто не будет тебя.

Останется только щемящая странность От мокрой лозы на песчаном бугре. Поющая тонкая боль, Что осталась В березовом свете на стылой заре. 1966 Н.А.Некрасов. Сочинения в трех томах. Москва: Государственное изд-во художественной литературы, 1959.

ПРАВДА Кто додумался правду На части делить И от имени правды Неправду творить?

Это тело живое Не сладкий пирог, Чтобы резать и брать Подходящий кусок.

Только полная правда Жива и права. А неполная правда Пустые слова. 1966 Н.А.Некрасов. Сочинения в трех томах. Москва: Государственное изд-во художественной литературы, 1959.

* * *

Памяти Б.Батуева

Голубеет осеннее поле, И чернеет ветла за рекой. Не уйти от навязчивой боли Даже в этот прозрачный покой.

Потемнела, поблекла округа Словно чувствует поле, что я Вспоминаю погибшего друга, И душа холодеет моя.

И кусты на опушке озябли, И осинник до нитки промок. И летит над холодною зябью Еле видимый горький дымок. 1970 Н.А.Некрасов. Сочинения в трех томах. Москва: Государственное изд-во художественной литературы, 1959.

ИЗ БОЛЬНИЧНОЙ ТЕТРАДИ Ничего не могу и не значу. Словно хрустнуло что-то во мне. От судьбы получаю в придачу Психбольницу К моей Колыме.

Отчужденные, странные лица. Настроение - хоть удушись. Что поделать - такая больница И такая "веселая" жизнь.

Ничего, постепенно привыкну. Ну, а если начнут донимать, Оглушительным голосом крикну: - Расшиби вашу в Сталина мать!

Впрочем, дудки! Привяжут к кровати. С этим делом давно я знаком. Санитар в грязно-белом халате Приголубит в живот кулаком.

Шум и выкрики как на вокзале. Целый день - матюки, сквозняки. Вот уже одно 1000 го привязали, Притянули в четыре руки.

Вот он мечется в белой горячке Изможденный алкаш-инвалид: - Расстреляйте, убейте, упрячьте! Тридцать лет мое сердце болит!

У меня боевые награды, Золотые мои ордена... Ну, стреляйте, стреляйте же, гады! Только дайте глоточек вина...

Не касайся меня, пропадлина!.. Я великой Победе помог. Я ногами дошел до Берлина, И приехал оттуда без ног!..

- Ну-ка, батя, кончай горлопанить! Это, батя, тебе не война!.. - Отключите, пожалуйста, память Или дайте глоточек вина!..

Рядом койка другого больного. Отрешенно за всей суетой Наблюдает глазами святого Вор-карманник по кличке Святой.

В сорок пятом начал с "малолетки". Он ГУЛАГа безропотный сын. Он прилежно глотает таблетки: Френолон, терален, тизерцин.

Только нет, к сожалению, средства, Чтобы жить, никого не коря, Чтоб забыть беспризорное детство, Пересылки, суды, лагеря...

Гаснут дали в проеме оконном... Психбольница, она - как тюрьма. И слегка призабытым жаргоном Примерещилась вдруг Колыма...

...От жестокого времени спрячу Эти строки в худую суму. Ничего не могу и не значу И не нужен уже никому.

Лишь какой-то товарищ неблизкий Вдруг попросит, прогнав мелюзгу: - Толик, сделай чифир по-колымски!.. Это я еще, точно, смогу.

Все смогу! Постепенно привыкну. Не умолкнут мои соловьи. Оглушительным голосом крикну: - Ни хрена, дорогие мои!.. 1975 Н.А.Некрасов. Сочинения в трех томах. Москва: Государственное изд-во художественной литературы, 1959.

* * * Обложили, как волка, флажками, И загнали в холодный овраг. И зари желтоватое пламя Отразилось на черных стволах.

Я, конечно, совсем не беспечен. Жалко жизни и песни в былом. Но удел мой прекрасен и вечен Все равно я пойду напролом.

Вон и егерь застыл в карауле. Вот и горечь последних минут. Что мне пули? Обычные пули. Эти пули меня не убьют. 1981 Н.А.Некрасов. Сочинения в трех томах. Москва: Государственное изд-во художественной литературы, 1959.

ПАМЯТИ ДРУЗЕЙ

Имею рану и справку

Б.Слуцкий

Я полностью реабилитирован. Имею раны и справки. Две пули в меня попали На дальней глухой Колыме. Одна размозжила локоть, Другая попала в голову И прочертила по черепу Огненную черту.

Та пуля была спасительной Я потерял сознание. Солдаты решили: мертвый И за ноги поволокли. Три друга мои погибли. Их положили у вахты, Чтоб зеки шли и смотрели Нельзя бежать с Колымы.

А я, я очнулся в зоне. А в зоне добить невозможно. Меня всего лишь избили Носками кирзовых сапог. Сломали ребра и зубы. Били и в пах, и в печень. Но я все равно был счастлив Я остался живым.

Три друга мои погибли. Больной, исхудалый священник, Хоть гнали его от вахты, Читал над ними Псалтирь. Он говорил: "Их души Скоро предстанут пред Богом. И будут они на небе, Как мученики - в раю".

А я находился в БУРе. Рука моя нарывала, И голову мне покрыла Засохшая коркой кровь. Московский врач-"отравитель" Моисей Борисович Гольдберг Спас меня от гангрены, Когда шансы равнялись нулю.

Он вынул из локтя пулю Большую, утяжеленную, Длинную - пулеметную Четырнадцать грамм свинца. Инструментом ему служили Обычные пассатижи, Чья-то острая финка, Наркозом - обычный спирт.

Я часто друзей вспоминаю: Ивана, Игоря, Федю. В глухой подмосковной церкви Я ставлю за них свечу. Но говорить об этом Невыносимо больно. В ответ на распросы близких Я долгие годы молчу. 1987 Н.А.Некрасов. Сочинения в трех томах. Москва: Государственное изд-во художественной литературы, 1959.

* * *

Б.Окуджаве

Черный ворон, белый снег. Наша русская картина. И горит в снегу рябина Ярче прочих дальних вех.

Черный ельник, белый дым. Наша русская тревога. И 1000 звенит, звенит дорога Над безмолвием седым.

Черный ворон, белый снег. Белый сон на снежной трассе. Рождество. Работать - грех. Но стихи - работа разве?

Не работа - боль души. Наше русское смятенье. Очарованное пенье Словно ветром - в камыши.

Словно в жизни только смех, Только яркая рябина, Только вечная картина: Черный ворон, белый снег. 1978 Анатолий Жигулин. Черные камни. Москва: Книжная палата, 1989.

* * * Летели гуси за Усть-Омчуг на индигирские луга, и всё отчётливей и громче дышала сонная тайга.

И захотелось стать крылатым, Лететь сквозь солнце и дожди, И билось сердце под бушлатом, Где черный номер на груди.

А гуси плыли синим миром, Скрываясь в небе за горой. И улыбались конвоиры, Дымя зеленою махрой.

И словно ожил камень дикий, И всем заметно стало вдруг, Как с мерзлой кисточкой брусники На камне замер бурундук.

Качалась на воде коряга, Светило солнце с высоты. У белых гор Бутугычага Цвели полярные цветы... 1963 Анатолий Жигулин. Черные камни. Москва: Книжная палата, 1989.

* * * Вспоминаются черные дни. Вспоминаются белые ночи. И дорога в те дали - короче, Удивительно близки они.

Вспоминается мутный залив. На воде нефтяные разводы. И кричат, И кричат пароходы, Груз печали на плечи взвалив.

Снова видится дым вдалеке. Снова ветер упругий и жесткий. И тяжелые желтые блестки На моей загрубевшей руке.

Я вернулся домой без гроша... Только в памяти билось и пело И березы дрожащее тело, И костра золотая душа.

Я и нынче тебя не забыл. Это с той нависающей тропки, Словно даль с голубеющей сопки, Жизнь открылась До самых глубин.

Магадан, Магадан, Магадан! Давний символ беды и ненастья. Может быть, не на горе На счастье Ты однажды судьбою мне дан?.. 1966 Анатолий Жигулин. Черные камни. Москва: Книжная палата, 1989.

СОЛОВЕЦКАЯ ЧАЙКА Соловецкая чайка Всегда голодна. Замирает над пеною Жалобный крик. И свинцовая Горькая катит волна На далекий туманный Пустой материк.

А на белом песке Золотая лоза. Золотая густая Лоза-шелюга. И соленые брызги Бросает в глаза, И холодной водой Обдает берега.

И обветренным Мокрым куском янтаря Над безбрежием черных Дымящихся вод, Над холодными стенами Монастыря Золотистое солнце В тумане встает...

Только зыбкие тени Развеянных дум. Только горькая стылая. Злая вода. Ничего не решил Протопоп Аввакум. Все осталось как было. И будет всегда.

Только серые камни Лежат не дыша. Только мохом покрылся Кирпичный карниз. Только белая чайка Больная душа Замирает, кружится И падает вниз. 1973 Анатолий Жигулин. Черные камни. Москва: Книжная палата, 1989.

КОЛЫМСКАЯ ПЕСНЯ Я поеду один К тем заснеженным скалам, Где когда-то давно Под конвоем ходил. Я поеду один, Чтоб ты снова меня не искала, На реку Колыму Я поеду один.

Я поеду туда Не в тюремном вагоне И не в трюме глухом, Не в стальных кандалах, Я туда полечу, Словно лебедь в алмазной короне,На сверкающем "Ту" В золотых облаках.

Четверть века прошло, А природа все та же Полутемный распадок За сопкой кривой. Лишь чего-то слегка Не хватает в знакомом пейзаже Это там, на горе, Не стоит часовой.

Я увижу рудник За истлевшим бараком, Где привольно растет Голубая лоза. И душа, как тогда, Переполнится болью и мраком, И с небес упадет, Как дождинка - слеза.

Я поеду туда Не в тюремном вагоне И не в трюме глухом, Не в стальных кандалах. Я туда полечу, Словно лебедь в алмазной короне,На сверкающем "Ту" В золотых облаках. 1974 Анатолий Жигулин. Черные камни. Москва: Книжная палата, 1989.