"Дорога воспоминаний. Сборник научно-фантастических произведений" - читать интересную книгу автора (Лампо Хюберт, Христов Емил, Браннер Джон,...)

БЕЛЬКАМПО ДОРОГА ВОСПОМИНАНИЙ

Нередко считают, что газетные сенсации рассчитаны на людей низшего сорта, однако, несмотря на такое презрение, число любителей смаковать эти захватывающие сообщения не уменьшается.

Но если говорить всерьез, то, наверное, так и надо относиться к событиям мирового порядка и уж никак не презирать за пристрастие к ним, ибо новости, ради которых, собственно, и стоит читать, газеты, из-за которых зачастую мы забываем о жене и о завтраке, есть не что иное, как рассказ о тех же мировых событиях, лишь с продолжением. Именно из событий мирового значения и рождаются сенсации. Новый день с новыми событиями приходит к нам ежедневно. То, что один предпочитает поглощать сенсационные новости, а другой известия, говорит лишь о разнице во вкусах, но никакого принципиального различия тут нет.

Любая молоденькая секретарша знает, как досадно, если срок ее подписки на газету истек раньше, чем закончилось печатание детектива. Но уж такова наша общая участь — чего-то мы непременно не дождемся, Что же касается людей гениальных, то в отношения их это выглядит просто трагически. И в самом деле, трудно поверить, что Ньютон никогда не был в кино, а Тамерлан даже не видел танка. Правда, встречаются иногда провидцы, способные светом своего ума озарить будущее, такие, как Жюль Верн или ваш покорный слуга Белькампо (да и то лишь в первом томе своих сочинений). Так давайте же сделаем то, на что не решится ни одна девица: быстренько перевернем несколько страниц и тайком заглянем, что будет впереди.

Не ждите всеобъемлющего обзора мировой арены будущего — это было бы выше наших возможностей. Мы ограничимся лишь небольшим участком одной области науки — хирургией мозга.

Нет большего чуда, чем человеческий мозг. В опрокинутом кверху дном котелке, обладающем теплом, которого недостанет даже на то, чтобы зажарить ворону, мы храним самое сложное, самое хитрое и самое грандиозное из всего, что есть на нашей планете. Ошеломляющие достижения современной техники по сравнению с человеческим мозгом выглядят жалкими безделушками.

Впрочем, не будем тратить время на никчемные сравнения, любой из нас знает по собственному опыту, что наш мозг — это бесконечность с мириадами образов. Словно факелом мы высвечиваем то одно, то другое полотно, а порой это даже не живописные полотна, — а целые фильмы, к тому же озвученные. С каждым днем появляются новые залы, новые пристройки к ним. И мы помогаем друг другу создавать эти новые сооружения. В мозгу образованного человека помещаются такие же, как в Амстердаме, проспекты, парки, а кое у кого и площади. И наука все больше склоняется к убеждению, что они действительно там есть. Теперь уже известно, куда сделать укол, чтобы согнулась рука, и куда — чтобы разогнулось колено. Мы знаем также, вмешательство в какой участок начисто вычеркнет из памяти все французские слова, а в какой — заставит навсегда забыть, что за штука часы или бутерброд с маслом.

Каждая картина воспоминаний имеет свое закрепленное за ней место в сером веществе. Если прибегнуть к научной терминологии, она строго локализована, и первоочередная задача современных нейрохирургов — точнейшим образом определить эту локализацию, вернее микролокализацию. Где-то около 1965 года уже можно было сказать, что в таких-то поперечных извилинах такого-то участка коры головного мозга площадью в столько-то микрон лежит намеченная поездка в Арденны, а в пятой извилине десятого поля площадью в 20 микрон — футболист Абе забил гол.

Кроме того, наше сознание либо ковыляет, либо мчится галопом по лабиринтам мозга, посвечивая фонариком то туда, то сюда. Но бывает и так, что вы нажимаете одну кнопку, а вспыхивает целая вереница огней, словно цепочки уличных фонарей.

Наши картины воспоминаний держатся обособленно, сами по себе, но в то же время могут таинственным образом переплетаться между собой. Узы, связывающие наши мысленные представления, называются ассоциативными связями. Через них с огромной быстротой пролетает нечто вроде искры нашего сознания. Разумеется, сеть ассоциативных связей у одних людей богаче и сложнее, у других — проще: это зависит от степени образованности и развития интеллекта.

Всегда есть какие-то воспоминания, какие-то образы прошлого, которые не оставляют нас равнодушными. Эти воспомииания иногда делают нас печальными, а иногда веселыми, несут с собой груз эмоций, которые тоже воспринимаются различными людьми по-разному.

Воспоминания могут быть хорошими и плохими. Последние, по счастью, постепенно утрачивают свою пагубную силу, отчасти потому что на них наслаиваютея более поздние переживания, отчасти от того что человеку свойственно привыкать к своему горю. И все же то тут, то там, могут возникать настолько тяжелые воспоминания, что они на долгое время отравляют жизнь человека, и тогда он заболевает. Что же в таком случае остается делать? В первую очередь закрыть вход в тайное прибежище воспоминаний, но это не всегда удается. Тогда человек обращается к помощи врача.

Одни медики прибегают в этом случае к мерам, укрепляющим, по их мнению, в пациенте дух сопротивления, они воскрешают в его памяти неприятные воспоминания, чтобы снять с них налет кошмара. Другие — как приверженцы фрейдизма — избирают самоанализ — кропотливо длящееся годами мучительное самокопание в прошлом. Иногда врачи предпочитают молниеносную активизацию всех мозговых клеток посредством электрошока. В результате применения каждой из этих мер сама картина воспоминаний превращается в труху.

Гораздо более радикальным представляется метод, возникший в последние годы, который состоит в расселении ассоциативных путей во враждебной, назовем ее так, области. Для этого достаточно полоснуть хирургическим ножом по нужному месту. Это называют лоботомией.

Резать наугад, конечно, нельзя. Необходимо оставаться в пределах белого вещества, массы, формирующей ассоциативные пути. Орудие хирурга перерезает несколько десятков тысяч таких путей и делает ненужное восаомивание недоступным для сознания, отгораживает его стеной рубцевой ткани.

В наши дни в ходу все эти методы. Последний метод, пока еще недостаточно отшлифованным, представляется самым перспективным, ибо легко поддается техническому усовершенствованию, вершин которого мы даже не можем предвидеть.

Итак, никаких длящихся годами сеансов на диване, никаких сотрясающих мозг шоков, а всего лишь проведенная за один прием операция по удалению тайного передатчика. Операция безболезненная, потому что сам головной мозг боли не испытывает.

Подобно тому как зубной врач извлекает из десны гнилой зуб, так и хирург удаляет зловредную мысль, скорее всего с помощью электрокоагуляции или каких-нибудь еще доселе неизвестных средств да еще под руководством самого пациента. Если зубной врач по восклицанию пациента или по тому, как он вздрогнул, узнает, что нащупал необходимый нерв, то при мозговых операциях реакция будет иной.

— А сейчас, доктор, вы попали в мой огород, — или, — Осторожней, доктор, теперь вы очутились возле Внллема Молчаливого!

Быстрота реакции объясняется здесь просто: стоит скальпелю прикоснуться к какому-то участку коры головного мозга, как у пациента сразу же резко активизируется ощущение его клеток.

Исследования церебрального электрического поля помогут локализовать участки, связанные с определенными комплексами, для подавления их химическими методами. Вся операция займет не более часа и будет производиться амбулаторно, после чего пациент встанет и, облегченно вздохнув, покинет операционную. И, как это обычно бывает, чем безопасней операция, тем больше расширяются показания для ее проведения. Если вначале пациентами будут подлинно душевнобольные люди, то потом по мере совершенствования операционной техники станет возможным изымать из мозга не только неприятные, но и счастливые воспоминания.

Люди таким образом станут одним махом очищать свои мозговые клетки от всяческих помех. Чего ради годами терзаться угрызениями совести, если ничего не стоит их выковырять? Зачем вспоминать о том, что умаляет наше достоинство: провалился на экзамене, совершил неблаговидный поступок, потерпел позорное поражение в соревновании? К тому же все это совпадает с эволюцией ведущей научной мысли: прибегать к операционному вмешательству не только в целях предупреждения болезни, но и для того, чтобы создать пациенту солнечное, радужное ощущение жизни. Те духовные раны, которые неизменно наносит жизнь, будут исцеляться без труда. Для обеспеченного человека станет возможным сохранять в течение всей жизни жизнерадостность и непринужденное чистосердечие юности. Врачи будут вырывать с корнем все, что омрачает настроение людей. Как сейчас вы приходите в зубоврачебный кабинет проверить свои зубы, так станет обычным представлять на осмотр нейрохирурга свой мозг.

Нo увы! Эти дары науки быстро станут предметом иных злоупотреблений. Преступный мир станет использовать эти новейшие открытия в области медицины в своих корыстных целях — во избежание уголовной ответственности. Совершив преступление, первым делом будут стараться избавиться от воспоминаний о нем. Уж коли попадешь в руки правосудия, так хоть не проговориться, а искренне выразить неподдельное изумление! У этих негодяев даже войдет в обычай, лишь только они попадут под нож нейрохирурга, сразу же требовать удаления всех десяти заповедей.

В ответ на это в качестве контрмеры последует внесение в законодательство строгого предписания хирургам до операции знакомиться с содержанием того комплекса, который просят удалить. Ну конечно, уголовникам не останется ничего другого, как искать врачей с гибкой совестью, прибегать к помощи подпольных хирургов.

Случается, человек помимо воли становится свидетелем преступления. Прежде такого опасного свидетеля отправляли на тот свет. Теперь же столь крайние меры уже не понадобятся. Достаточно затащить такого злополучного свидетеля к подпольному нейрохирургу. Чтобы быть уверенным в том, что вырезано все, что надо, без остатка, подпольные хирурги станут применять волеослабляющие средства. Жертва уже не в состоянии будет скрыть те комплексы, которые подлежат удалению.

Так возникнет возможность извлекать мысли человека по частям, разумеется, против его воли, что весьма важно в борьбе противоборствующих политических партий. Окажется, что вовсе незачем убивать своего идейного противника или гноить его в тюрьме, куда проще удалить из его мозга все его убеждения. Ничего не скажешь, огромный шаг по пути прогресса гуманизма!

В странах, где к власти придет диктатор, таким методом будут производить массовые операции, чтобы искоренить из памяти народа воспоминание о предыдущем, более либеральном образе правления.

К 2000 году наука изыщет способ длительного хранения мозговых клеток, как известно наиболее чувствительных из всех тканей человеческого организма. Само собой разумеется, специалисты не преминут подвергнуть срезы мозговой ткани тщательнейшим исследованиям. Один из наиболее важных вопросов, которые предстоит решить, — это зависит ли дальнейшее поведение экстрагированной ткани от влияния психического содержания всего мозгового комплекса. И вот вдоль стен лабораторий выстроятся ряды банок с надписями вроде «Первая жена»-Б. Л., 35 л. (муж.), «Крыса в колыбели»-В. Б., 12 л. (реб.), «Алгебра» — П. Б., 17 л. (муж.), «Потеря портфеля» — А. С., 61 г. (муж.). Никого не удивит просьба срочно отнести к профессору «железнодорожную катастрофу» или «банку с молнией».

Итак, к 2040 году трансплантация мозговой ткани достигла чрезвычайно высокого уровня. Стало возможным переносить содержимое мозговых клеток из одного мозга в другой.

Профессор Ариенс Капперс разработал методы, препятствующие отторжению, что послужило блестящим завершением всего предыдущего решения проблемы. Стало осуществимым то, над чем ученые сознательно или подсознательно работали столько лет, — трансплантация памяти, приобщение к духовному миру одного человека мыслей и чувств другого. Отныне перед хирургами раскрылось новое обширное поле деятельности — удалив из мозга все вредное и нежелаемое, они могут заполнять пробелы, перестраивать духовную жизнь пациента путем пересадки в его мозговые клетки комплексов из клеток другого мыслящего человека.

Представьте, что сейчас 2050 год, и весь наш предыдущий рассказ — не что иное, как дорога воспоминаний о наступлении новой эры человеческого прогресса.

Правда, этот путь был утомительно длинным, сопровождался мучительным скрипом зубчатых колес, и все же он неуклонно вел все выше, открывая все более широкие горизонты.

Теперь в ходу торговля воспоминаниями. В Амстердаме даже открыто Центральное Нидерландское бюро мыслей. Как только достижения нейрохирургии стали достоянием широкой общественности, возник громадный спрос на приятные воспоминания. Вот когда стало очевидным, что люди, как правило, не удовлетворены своей жизнью и что ощущение неудовлетворенности, несовершенства жизни гораздо реже проявляется там, где присутствуют воспоминания, связанные с положительными эмоциями.

Покупка и продажа приятных воспоминаний упорядочены и узаконены. Понятие сугубо личного объявлено обветшавшим. Нельзя купить счастье, само по себе оно не является предметом купли-продажи, продаются и покупаются воспоминания, совокупность которых и может сделать счастливым. Оказалось, что при самом различном восприятии почти невозможно найти то воспоминание, которое одного человека сделало бы несказанно счастливым, а другого невыразимо несчастным.

Иными словами, люди чувствуют себя несчастливыми потому, что в большинстве своем не располагают определенными воспоминаниями. И тут им на помощь приходит бюро мыслей. Кстати, следует отметить, что торговля мыслями смягчает социальные конфликты. Возьмем, к примеру, военную службу. Один ее ненавидит, другой о ней мечтает. Что может быть проще и лучше, если первый, уходя в запас, продаст свой служебный комплекс тому, кто жаждет отбыть воинский долг? Точно так же и с материнским комплексом. Одна к нему тянется, другая считает его бременем. Или воспоминания, связанные с мучительными угрызениями совести, — кому-то они могут доставить радость.

В первые годы объявления о спросе и предложении появлялись в газетах, на стендах, в рекламных проспектах, потом торговля сконцентрировалась на бирже. Там можно встретить объявления вроде «Имеются в продаже приятные, но смутные юношеские воспоминания», «Воспоминания о встречах со знаменитостями», «Продается весьма популярный религиозный комплекс» и т. п. Были и предложения особые, специальные. Эти драгоценные комплексы не только укрепляли счастье человека, но и отдавали ему целиком все ощущение счастья другого. Сюда входили мгновения полного самоудовлетворения, ощущение всеобщего признания и, наконец, такой редчайший дар, как мгновения, когда душа человека открывается навстречу окружающему его миру. Я имею в виду величайшее счастье любви. Но приходится с сожалением констатировать, что как следствие возник новый вариант супружеской неверности. Морально неустойчивые отцы семейств стали приобретать фривольные воспоминания и слишком часто погружаться в них.

Продажа приятных комплексов на долгое время обеспечивала средствами. За них платили бешеные деньги. В итоге, как бы ни был огорчен бывший счастливец, расставшись со своим чудесным комплексом, он все же уходил домой с немалой суммой, что само по себе уже служило ему утешением.

Тридцатипятилетний писатель, отец семейства, торопливо вошел в дом. Прежде чем повесить пальто, он стряхнул с него снег. «Пальто напоминает спущенную с цепи собаку», — подумал он.

Вид у мужчины был озабоченный. В гостиной горела лампа. За столом жена занималась переделкой своего старого голубого платья. Дочери играли на полу с мячом, поочередно бросая его в деревянную фигурку. Немного помолчав, муж вынул из кармана две бумажки и положил их на стол.

— Завтра утром в половине девятого, — сказал он. — В. Г. Павильон № 3. Нас примут одновременно.

Жена вздрогнула и ниже склонилась над своим рукоделием. Он пристально посмотрел на нее, и она не смогла унять охватившую ее дрожь.

— Но ведь мы договорились, — мягко сказал он, выдержав небольшую паузу.

— Одно дело сказать, другое — сделать, — тихо отозвалась она.

Не находя себе места, он продолжал стоять посреди комнаты, казалось, он искал поддержки у знакомых предметов. Сколько раз они об этом говорили! Сколько обсуждали! Чего только он за это время не продал: путешествие в Далмацию, каникулы на Корсике, карнавал в Риме, забавное приключение с очаровательной наездницей, радость первых успехов на литературном поприще! Он не помнит даже, что написал. Остались только названия в записной книжке. И вот теперь надо пожертвовать друг другом. Иного выхода нет. Он должен закончить свой роман, на это понадобится не мерее года, год работы без забот о заработках. Его будущая книга — шедевр, которым он потрясет мир! Имеет ли значение все остальное?!

Писатель должен выплеснуть ту таинственную Жизнь, что зреет в глубине его души. В этом ему удалось убедить жену, так по крайней мере ему казалось. А сейчас ее бросает в дрожь при одной мысли о предстоящем.

Прийти к такому решению было нелегко. Все, чем они были друг для друга, чудесное начало их любви, тысячи мельчайших подробностей: взгляды, ласки, подступавшие к горлу слезы радости, наслаждение… Отказаться от всего этого, продать воспоминания и остаться один на один со своими разочарованиями, редкими заботами, ссорами. Но вот как раз этого последнего она и не захотела. «Тогда надо расстаться и с соседним комплексом, — сказала она, — или я тебя возненавижу».

Итак, им придется изгнать из своих душ и все остальное, все до конца. Кроме воспоминаний о детях. Их надо пощадить. Они много раздумывали над тем, как спасти свои воспоминания; может, записать их все от начала и до конца, до последних дней. Он предложил, пусть один из них отправится на операцию месяцем позже другого, чтобы успеть передать свои воспоминания. Но она на это не согласилась.

— Как бы тесно ни переплелись наши переживания, все-таки они разные. Я не могу дать тебе твое восприятие, а ты мне мое. Останутся карикатурные обрывки. Нет, лучше раз и навсегда расстаться со всем.

Так и порешили. А теперь у нее дрожат руки, и лицо свое она прячет от него, свое чистое, прекрасное лицо, которое всегда трогало его выражением доброты и твердости. Серьезная от природы, она умела и посмеяться, да еще как!

Глупо, что раньше это было само собой разумеющимся и он не замечал таких простых вещей. Только теперь, когда ничего уже нельзя изменить, многое проступило особенно ярко. Интересно, испытывает ли она такие же чувства? Вряд ли. Какие у него теперь достоинства? Раньше была любовь, которая все идеализировала, все оправдывала, не отличая настоящих добродетелей от воображаемых. Позвольте, но ведь люди воздавали хвалу его творчеству! Уж не та ли он самая невзрачная ракушка, что скрывает в себе жемчужину? Он, как и ракушка, ничего собой не представляет, ценна лишь жемчужина, от которой ему рано или поздно необходимо избавиться. Пожалуй, сравнение удачное. Но ведь он не только требует жертв, а и сам их приносит. Лишается воспоминаний о лучшем, что подарила ему жизнь. Может быть, она считает, что для него семейное счастье не столь всепоглощающе, как для нее, и в этом кроется источник ее безысходной тоски? Откуда ей знать, что значит для художникаего творчество! Впрочем, он и сам не очень-то в этом разбирается.

Неожиданно для себя он ощутил, что проголодался.

— А не поужинать ли нам? Девочки лягут спать, а мы с тобой проведем вдвоем последний вечер, — сказал он как можно мягче.

Она вздохнула и поднялась с места.

— Убери это отсюда, — сказала она, указывая на бумажки. — Я буду накрывать на стол.

Этими словами она как бы отстранилась от ответственности за предстоящее. Она даже прикасаться не хотела к этим купчим на продажу их душ.

Случайный прохожий при взгляде в окно, за которым вокруг стола сидела за ужином семья, был бы, несомненно, растроган картиной счастливой семейной идилии.

— Вы почему сегодня молчите? — неожиданно спросила старшая дочь.

— У мамы разболелся зуб, — нашелся отец, — а для вас иногда и помолчать даже полезно.

Сказав это, он и сам удивился, как удачно подыскал ответ. Ужин они закончили в полном молчании.

— Девочки, быстро спать. Пожелайте папе спокойной ночи.

Церемония прощания прошла как обычно, и он проводил детей без особого волнения. Они-то ведь останутся в его памяти.

Пока жена наверху укладывала девочек спать, он торопливо собрал со стола посуду. Прочь все это, прочь воспоминания об этом злосчастном ужине! Теперь они проведут остаток вечера вдвоем, забившись каждый в свой угол, недоступные друг другу, и любая попытка завязать разговор еще больше усилит отчуждение. Неужели она будет опять растравлять его рану? Прежде она была не такой. Если, бывало, и ссорились я он обижался аа нее, она никогда не теряла самообладания. Обида проходила, а любовь усиливалась. Но это было раньше, а сейчас перед лицом такого страшного испытания?..

Он со страхом ожидал ее возвращения из детской, утешало только сознание, что завтра утром он навсегда расстанется с воспоминанием об этом вечере. Что-то она долго, дольше обычного не спускается вниз. Верно, сидит возле кроваток, опустив на руки лицо, переводя заплаканные глаза с одной девочки на другую. Но нет, она уже внизу. На кухне. Хлопнула дверца буфета, что-то ищет. Разговаривает сама с собой. Звякнуло стекло. Неужели она… А вдруг у нее там яд! При этой мысли его затрясло как в лихорадке. Может быть, все эти годы она была так безмятежно спокойна, так радовалась жизни потому, что хранила бутылочку с ядом. На всякий случай. А если такой случай настал? Если она решила расстаться и с прошлым и с будущим?!

Может, надо вмешаться? Но имеет ли он теперь на это право? Все равно что столкнуть человека в воду, а потом бросать ему спасательный круг.

Дверь отворилась, и она вошла, держа в одной руке два рюмки, а в другой бутылку ликера «Vieux cure», которая давно хранилась для особого случая. Не глядя на него, она поставила бутылку на стол и пододвинула ему штопор.

Наверное, не может решиться… Вот и стоит, слегка подавшись вперед, словно испытывая смущение. Он ничего не может сказать, он раздавлен, но чувствует, что любовь к ней захлестывает все его существо.

— Открой же, — приказала она с легким нетерпением.

Он взял ее за руку и нежно привлек к себе. Не выпуская из объятий, откупорил бутылку. Дал ей первой вдохнуть тонкий аромат драгоценной влаги. Она засмеялась. У нее еще хватает мужества смеяться! Потом он налил себе и ей. Она залпом осушила свою рюмку.

— Ликер так быстро не пьют, — укоризненно сказал он.

— Ну а пусть, а мне хочется. — Она развеселилась, притянула его к себе за волосы и поцеловала.

— А теперь давай составим завещание. Впишем самые драгоценные ддя нас воспоминания. В первую очередь о зеркале, в котором ты меня увидел и сразу влюбился.

Их первая встреча произошла на шестьсот пятьдесят первом аукционе у Мак ван Вайя. С тех пор эту цифру они считают для себя счастливой. Они были тогда еще незнакомы а находились среди публики. В секции старинной мебели продавалось зеркало времен Людовика XVI, его подвесили для всеобщего обозрения так высоко, что в нем отразился весь зал. И вдруг они увидели в нем друг друга. Затаив дыхание, изумденнные, не отрывали они взглядов от волшебного стекла. Зеркало оценили в пятнадцать гульденов. Цена стала подниматься. Тридцать, сорок два, сорок четыре, сорок шесть — никто больше не прибавлял. Аукционер произнес: «Сорок шесть, кто больше? Раз… два… три», — и опустил молоток. Когда зеркало сняли, ей показалось, что произошло страшное бедствие. А он, испуганный и огорченный не меньше, чем она, закричал «мое!» в тщетной надежде унести вместе с зеркалом и отражение, закричал так громко, что все, кто был в зале, обернулись в его сторону.

— Не успел я подумать, как же быть дальше, как ты подошла к конторе, откуда я выносил свое приобретение, а потом пошла рядом со мной и как бы между прочим обронила: «Я ведь тоже участвовала в покупке зеркала».

— А ты в ответ кивнул на зеркало и сказал: «Оно тоже участвовало в покупке», потом взял меня под руку и мы пошли дальше. О как мы были счастливы!

— А ты сказала, что теперь понимаешь, каким образом в Древнем Риме купленная на невольничьем рынке рабыня превращалась в госпожу и почему дочь проконсула для достижения своей цели позволила себя продать.

— И эту легенду ты довольно скоро претворила в жизнь. Мы и двух улиц не прошли, как я уже был твоею собственностью.

— Но когда мы оказались у тебя, ты сразу повел себя весьма бесцеремонно. Ты, конечно, мне нравился, не отрицаю, но это совсем не значило, что со мной можно обращаться как с только что купленной невольницей.

— А ты, уходя, сказала мне, что тебе нужно идти домой к родителям, но я должен помнить, что ты остаешься моей собственностью. И тут ты все-таки позволила мне быть бесцеремонным, а потом я остался один и был безмерно счастлив.

— Кем должен быть тот, кто все это купит? Чем заслужил?

— Он должен быть женихом. А его невеста, когда узнает, в каком экстазе я тогда мчалась домой, сразу же позабудет обо всем на свете. Пусть только поостережется и не наделает кучу глупостей.

— Я убежден, что наши воспоминания обновят чью-то жизнь и сделают ее счастливой.

— Может, в этом и состоит наша миссия? Мы испытали огромное чувство, а теперь отдаем его другим, чтобы им помочь, чтобы пробудить такое же чувство в них… Пусть же их счастье послужит нам утешением…

Потягивая ликер, они стали вспоминать, как происходило их сближение, о первых днях знакомства, о первых месяцах совместной жизни.

Помнишь, как однажды ты, глядя на потолок, сказал: «Блаженный Августин считал это грехом, ты — реализмом, для меня это сюрреализм. Нам выпала судьба представлять целое явление в развитии искусства.

— А помнишь, в липовой роще?..

— А помнишь, в пляже в Занфорде?..

— А на Зюдерзее в трескучий мороз?

— А помнишь, в купе поезда Амстердам — Утрехт мы целовались возле окна.

— Какой-то крестьянин погрозил нам вслед косой, а другой подбросил в воздух шапку!

— Этот тип, что купит наше прошлое, конечно, полное ничтожество. Нам надо запросить с него как можно больше. Может, не продавать все сразу?

— Не выйдет. Покупатель приобретает абонемент и полностью его оплачивает.

Бутылка с ликером наполовину опустела.

— А у нас впереди еще ночь, — она пылко поцеловала его.

И наступила ночь… Как финал сонаты, в котором каждый мотив возвращается назад, а все вместе замыкается мощным звучанием оркестра.

Сон был слишком коротким, чтобы восстановить их силы. День занимался, как глухая пелена, за которой не было ни утра, ни вечера.

Пока он брился, она поставила на стол молоко и тарелку с бутербродами и крупным детским почерком написала: «Мы будем через час». Потом они тихонько вышли на лестницу, плотно прикрыв за собой дверь.

Они молча шагали под хмурым небом раннего утра, ноги месили грязный снег, дождевые капли скатывались по лицу. Они уже подходили к месту. Оставались всего лишь четыре драгоценные минуты. Пережить их в одиночку было невозможно. Они взялись за руки и, тесно прильнув друг к другу, пошли дальше, как на эшафот, он вел ее, она — его.

Вот и вход в поликлинику. Еще шестьдесят шагов вместе, пятьдесят, сорок пять, тридцать пять. Последнее объятие, последнее прикосновение к теплым, нежным губам. Прощальный взгляд издали.

Он еще мог схватить ее за плечи, увести домой, расторгнуть сделку… Но надо быть твердым…

Час спустя из здания поликлиники, насвистывая, вышел жизнерадостного вида мужчина. Взгляд его рассеянно перескакивал с задорно чирикавших воробьев в глаза проходивших девиц.

Мужчина шел домой, к детям. Чем ближе, тем нетерпеливей его шаг. Он открывает дверь. Девочки в пижамах бросаются ему на шею. Он подхватывает их на руки и сваливает в кучу на диван. Завязывается веселая потасовка. Кем-то задетая падает со стола тарелка.

— Ой, разбилась, что теперь скажет мама? — воскликнула девочка постарше. — А где же она?

— Понятия не имею, — отозвался отец. Да, но откуда же тогда у него дети? Глупо, но он этого не знает. Да ведь он только что из павильона номер три. Неужели хирурги оплошали и оставили детей только за ним? Как бы там ни было, но он отец этих крошек.

Внизу позвонили. Он спустился открыть дверь. Мояодая дама взбежала наверх в детскую с таким радостным, лучившимся счастьем лицом, что дети не сразу узнали ее.

— Доброе утро, Аннелиза, доброе утро, Жаннет.

— Мамочка, какая ты сегодня красивая! — закричала старшая. — Ты была в парикмахерской? — А потом смущенно добавила: — А мы тут тарелку разбили.

— Ну, мало ли на свете тарелок. А кто этот господин? Это вы с ним набедокурили?

— Кейс де Йонг, — представился он, подойдя поближе и протягивая ей руку.

— Мисс Брауэр. — Это была ее девичья фамилия.

— Отец этих девочек.

— Мать этих девочек.

— Да чего вы ссоритесь? Помиритесь и поцелуйтесь, — вмешалась старшая. — Мы тут так хорошо играли. Давайте поиграем все вместе.

В доме весь день царил веселый беспорядок, который обычно бывает в холостяцких домах.

Когда девочки улеглись, он, к своему удивлению, обнаружил на кухне полбутылки ликера и торжественно принес его в гостиную.

— Выпьем в знак знакомства?

Она согласно кивнула.

Утром их разбудил почтальон. Чек на пятнадцать тысяч гульденов положил конец финансовым затруднениям.

Была ли опубликована его книга, которой надлежало стать бестселлером, я не знаю, но мне известно, что он написал рассказ, где подробнейшим образом изложил все перипетии своей брачной жизни после операции, и что это творение купил у него Американский синдикат воспоминаний, дабы размножить его миллионным тиражом.

Какие это принесет плоды? Даже самый гениальный человек не сможет точно ответить.