"Вор комиссара Мегрэ" - читать интересную книгу автора (Сименон Жорж)

Глава 4

Странный это был вечер, полный взглядов украдкой, перешептываний, беспорядочных хождений в тесном зале ресторанчика «У старого виноградаря» при розовом свете ламп.

Около входной двери в небольшой нише за двухместным столиком расположились Мегрэ и Лапуэнт.

Гастин-Ренетт — знаменитый парижский торговец оружием, специалист по баллистике.

– Именно здесь сидели Рикен и Софи, если они бывали вдвоем, — сказал Боб.

Лапуэнт сидел спиной к залу и иногда, когда комиссар подавал ему знаки, что происходит что-то интересное, как можно более незаметно поворачивал голову.

Уха была вкусной, к ней подавали сухое шарантское вино, которое редко бывает в продаже: из этого сухого и терпкого вина готовят коньяк.

Бывший каскадер держался, как хозяин заведения, встречал клиентов у входа, как своих личных гостей. Он обменивался с ними шутками, целовал дамам руки, провожал до столиков, вручал посетителям меню.

Почти каждый раз после этого возвращался к Мегрэ.

– Архитектор с женой… Они приходят по пятницам, иногда с сыном-студентом, он изучает право. После архитектора пришли двое врачей с женами, тоже завсегдатаи, и заняли четырехместный столик. Одного из врачей вскоре вызвали к телефону, и после разговора он забрал из гардероба свой чемоданчик и ушел, извинившись перед спутниками.

Скульптор Маки с аппетитом ужинал в одиночестве и вопреки правилам хорошего тона.

В половине девятого появился темноволосый юноша болезненного вида и поздоровался с Маки за руку. Но сел он не за его столик, а устроился на диванчике, разложив перед собой какой-то текст, напечатанный на ротапринте.

– Это Драмен… — объявил Боб. — У него привычка работать во время еды. Это его последний сценарий, который пришлось переделывать три или четыре раза.

Большинство посетителей были знакомы между собой, по крайней мере с виду, и приветствовали друг друга легкими поклонами.

Мегрэ обернулся и увидел Карю. И, разумеется, Нору, которую трудно было не заметить. В этот вечер она была одета не в парчовые брюки, как в прошлый раз, а в прозрачное облегающее платье, настолько, прозрачное и облегающее, что казалась обнаженной.

На отбеленном, словно у Пьеро, лице выделялись только угольно-черные глаза и веки, покрытые переливающимися на свету блестками.

В ее взгляде, манере держаться, во всем ее облике было что-то потустороннее: это впечатление особенно усиливалось жизненной силой и здоровьем, которые излучал всегда улыбающийся Карю.

Пока Нора шла за Бобом к столику, Карю пожимал руки Маки, Драмену, врачу и его двум дамам.

Когда наконец он добрался до места, Боб наклонился к нему и произнес несколько слов. Взгляд продюсера искал Мегрэ и с любопытством на нем задержался. Можно было предположить, что он встанет, чтобы пожать руку и комиссару, но он принялся изучать меню, которое ему услужливо вручили, и обсуждать его с Норой. Когда Боб подошел к Мегрэ, тот спросил:

– Я полагал, что компания собирается за одним столиком?

– Бывает… Но иногда каждый остается в своем углу, а потом вместе пьют кофе. Случается, сразу садятся за один стол. Клиенты чувствуют себя здесь как дома. У нас почти нет случайных посетителей, да мы в них и не заинтересованы.

– Все уже знают о случившемся?

– Надо думать, прочли в газетах или слышали по радио.

– Что говорят?

– Ничего… Им, должно быть, не по себе. Что вы возьмете после ухи? Жена советует жаркое из баранины.

– Жаркое? Как ты смотришь, Лапуэнт? — Лапуэнт кивнул.

– И графинчик бордо?

Сквозь занавески видны были огни бульвара и спешащие или прогуливающиеся прохожие. Иногда останавливалась, чтобы обменяться влюбленным взглядом или поцелуем, обнявшаяся парочка.

Драмен не отрывался от рукописи, иногда доставал из кармана карандаш и делал какие-то пометки. Только его одного, казалось, не трогало присутствие полицейских. Он был одет в темный костюм, и его можно было принять за банковского служащего.

– Карю колебался, подойти ли ему ко мне, — сказал Мегрэ Лапуэнту, рассматривая продюсера и его спутницу. — Не знаю, что там Нора ему советует взглядом, не разжимая губ, но он явно не согласен.

Комиссар представил, как раньше Франсуа Рикен и Софи входили сюда, искали глазами друзей и ждали, пригласят их за какой-нибудь столик или им придется ужинать в углу вдвоем. Не были ли они похожи на бедных родственников?

– Вы хотите их расспросить, шеф?

– Не сейчас. После обеда.

Было очень душно. Врач, которого вызывали к больному, уже вернулся, и по выражению его лица можно было догадаться, что напрасно его побеспокоили.

Куда делась Фернанда, высокая, сильно выпившая девица, которая сидела, прилепившись к стойке бара? Должно быть, Боб ее выпроводил. Сейчас он беседовал с тремя или четырьмя клиентами, которые сидели у бара вместо нее. Все они о чем-то оживленно переговаривались.

– Женщина-призрак поучает своего мужа, — заметил Боб.

Действительно, она цедила что-то сквозь зубы, не сводя глаз с Мегрэ. Интересно, что она советовала Карю?

– Он еще колеблется. Ему не терпится подойти к нам, но она его не пускает. Наверное, придется подойти самому.

Мегрэ тяжело поднялся и стал пробираться между столиками. Чета смотрела, как он подходит. Нора — с невозмутимым видом, Карю — с явным удовлетворением.

– Я вам не помешаю?

Продюсер встал, вытер губы и протянул руку.

– Вальтер Карю… А это моя жена.

– Комиссар Мегрэ.

– Я знаю… Извольте присесть. Могу предложить вам бокал шампанского? Моя жена пьет только шампанское, а я ей не противоречу. Жозеф! Бокал для комиссара.

– Прошу вас, продолжайте ужинать.

– Мне незачем говорить вам, что я догадываюсь о причине вашего появления здесь. Я узнал новость по радио, когда зашел в гостиницу принять душ и переодеться.

– Вы были знакомы с Рикенами?

– Довольно хорошо. Здесь мы все друг друга знаем. Он иногда работал на меня. Это означает, что я частично финансировал фильм, в котором он сотрудничал.

– А его жена не играла какие-нибудь небольшие роли в других ваших фильмах?

– Уже не помню. Она, скорее, была статисткой.

– Она хотела сделать карьеру в кино?

– Вряд ли. Впрочем, большинство девушек ее возраста мечтают увидеть себя на экране.

– У нее был талант?

Мегрэ показалось, что Нора слегка толкнула Карю ногой, чтобы предупредить его.

– Признаться, этого я не знаю. Даже не помню, чтобы ей устраивали пробы.

– А Рикен?

– Вас интересует, талантлив ли он?

– Что он представляет собой с профессиональной точки зрения?

– Что бы ты ответила, Нора?

Нора выдавила из себя ледяным тоном:

– Ничего.

Почувствовав неловкость, Карю поторопился объяснить:

– Не удивляйтесь, Нора своего рода медиум. Она наделена чем-то, что позволяет ей вступать в контакт с людьми. И это весьма часто помогало мне в делах, даже на бирже.

Ноги под столом снова пришли в движение.

– С Рикеном контакта у нас никогда не было. Я нахожу его неглупым, способным и считаю, что он многого добьется. Вот, к примеру, Драмен. Он сидит вон там, уткнувшись в сценарий. Это серьезный парень, работает предельно собранно. Я читал у него прекрасные диалоги. Однако он никогда не станет крупным режиссером. Искры божьей, вот чего не хватает ему, а ведь это главное — и для кино, и для телевидения. Многие представят вам чистую работу, крепко сколоченный сюжет, диалоги без сучка и задоринки, но почти всегда им чего-то недостает, и результат оказывается банальным и примитивным. Нужна искра божья, понимаете? Так вот, на Рикена нельзя рассчитывать, если требуется что-то добротное. Его идеи зачастую нелепы. Сколько он предлагал мне проектов, которые меня полностью разорили бы! Но зато время от времени на него находит озарение.

– В какой области?

Карю с комическим видом почесал в затылке.

– Вот ведь вопрос! Вы говорите совсем как Нора. Иногда вечером, после ужина, он выскажется с такой убежденностью, с таким пылом, что у вас не возникнет и тени сомнения — вы имеете дело с гением. С него станет назавтра объяснить вам, что все, что он наговорил вам вчера, — чепуха. Он молод. С годами все образуется.

– В данный момент он работает на вас?

– Не считая его критических статей — великолепных, хотя и излишне резких, он ни на кого не работает. Он полон планов, готовит несколько фильмов одновременно, но ни один не доводит до конца.

– Он просит у вас авансы?

Ноги под столом продолжали свое вмешательство в диалог.

– Видите ли, господин комиссар, наша профессия особая. Мы всегда ищем новые дарования как среди актеров, так и среди режиссеров, сценаристов. Известные постановщики не оправдывают себя: все их фильмы похожи один на другой. А что касается кинозвезд — нужно находить новые лица. Таким образом, мы вынуждены делать ставку на молодых людей, подающих надежды. Безусловно, вознаграждение должно быть весьма скромным, иначе мы быстро разоримся. Тысячу франков одному, пробу другому, похвалу третьему.

– Выходит, если вы довольно легко давали деньги Рикену, вы надеялись, что в один прекрасный день…

– Нет, я не возлагал на него слишком больших надежд.

– А на Софи?

– Ее карьерой я не занимался.

– Она мечтала стать кинозвездой?

– Не заставляйте меня говорить больше, чем я уже сказал. Она везде бывала с мужем и в основном молчала. Думаю, она была довольно застенчивой.

На бледных губах Норы промелькнула ироническая улыбка.

– Моя жена придерживается иного мнения, а так как я сам больше доверяю ее суждениям, чем собственным, советую вам не слишком ко мне прислушиваться.

– Какие отношения были между Софи и Фрэнсисом?

– Что вы имеете виду? — Карю изобразил изумление.

– Они производили впечатление дружной пары?

– Их редко видели врозь, и я не помню, чтобы они ссорились в моем присутствии.

Загадочная улыбка снова заиграла на губах Норы.

– Может быть, она была чуточку нетерпелива, — добавил Карю.

– В каком смысле?

– Он верил в свою звезду, в будущее, оно казалось ему блестящим. Думаю, когда она вышла за него, то вообразила, что ее муж скоро станет знаменитостью. Знаменитостью и богачом. Но и по прошествии трех лет они с трудом сводили концы с концами.

– У нее были любовники?

Нора повернулась к Карю, делая вид, что с любопытством ожидает ответа.

– Вы задаете сложный вопрос.

– Почему бы тебе не сказать правду?

– Моя жена имеет в виду незначительный эпизод. Однажды мы выпили… В «Рафаэле». Мы вышли из ресторана, Маки был с нами, Драмен, фотограф Юге, он работает для рекламного издательства. Кажется, Боб тоже был. В гостинице я заказал в номер шампанского и виски. Потом через комнату, в которой горели только лампы у кроватей, прошел в ванную. Софи лежала на одной из кроватей. Решив, что ей нездоровится, я наклонился над ней…

Улыбка Норы стала еще более саркастичной.

– Она плакала. Я с превеликим трудом смог выжать из нее несколько слов. Она призналась, что в отчаянии, что хочет умереть.

– Ну, а в какой позе я вас застала?

– Машинально я обнял ее, знаете, ну так, как утешают ребенка.

– Я спрашивал, были ли у нее любовники? Я не имел в виду лично вас, — заметил Мегрэ.

– Она, обнаженная, позировала Маки. Но я уверен, что Маки не прикоснется к жене друга…

– Рикен был ревнив?

– Вы хотите от меня слишком многого, комиссар. Ваше здоровье! Это зависит от того, что вы понимаете под словом «ревность». Он не хотел терять власти над ней, не хотел, чтобы другой мужчина значил для нее больше, чем он. В этом смысле он ревновал ее далее к друзьям. И вообще, он был очень самолюбив. Если я, например, приглашал Драмена к нашему столику выпить кофе, а Фрэнсиса не приглашал, он дулся на меня неделю.

– Кажется, я понимаю.

– Вы еще не ели десерт?

– Почти никогда его не ем.

– Нора тоже. Боб, что ты посоветуешь мне на десерт?

– Блины в мараскине.[3]

Карю с шутовским видом указал на свой округлый живот.

– Чуть больше или чуть меньше — какая разница! Хорошо, пусть будут блины.

Все это время несчастный Лапуэнт погибал от скуки, повернувшись спиной к залу. Маки ковырял в зубах спичкой. Наверное, строил догадки, сядет ли комиссар и за его стол?

Самой веселой была компания врачей, одна из женщин там время от времени пронзительно хохотала, при этом Нора каждый раз вздрагивала.

Роза ненадолго отошла от плиты и обходила столы, вытирая руки о фартук, прежде чем поздороваться. Как и врачи, она пребывала в прекрасном расположении духа, несмотря на смерть Софи.

– Ну, Вальтер, старый плут! Как это вышло, что мы тебя со среды не видели?

– Мне пришлось срочно слетать во Франкфурт, чтобы встретиться с одним из компаньонов, оттуда — в Лондон.

– А ты, малышка, летала с ним?

– На этот раз нет. У меня была примерка.

– Не боишься отпускать его одного?

И, смеясь, она отошла к следующему столику. Боб на специальной подставке поджигал ликер, в котором жарились блины.

– Теперь понятно, почему Рикен тщетно разыскивал вас ночью, — сказал он.

– Для чего он меня разыскивал?

– Мне об этом только что сообщил комиссар. Ему срочно потребовались две тысячи франков. В среду он приходил сюда и справлялся о вас.

– Я улетел пятичасовым рейсом.

– Рикен дважды возвращался. Он просил, чтобы я одолжил ему деньги, но у меня не было такой суммы. Тогда он пошел в клуб.

– Для чего ему понадобились две тысячи франков?

– Хозяин квартиры грозился выставить их на улицу.

Карю повернулся к комиссару.

– Это правда?

– Так он мне сказал.

– Вы его арестовали?

– Нет. За что?

– Не знаю. Действительно, я задал глупый вопрос.

– Вы думаете, он был способен убить Софи?

Под столом по-прежнему действовали ноги, но лицо Норы оставалось бесстрастным.

– Не думаю, чтобы он был способен убить кого бы то ни было. Из какого оружия стреляли? В газете об этом не сказано. По радио тоже не упоминалось.

– Из пистолета.

– Мне кажется, что у Фрэнсиса не могло быть огнестрельного оружия.

– Но оно было, — раздался ровный и уверенный голос Норы, — и ты его видел. Как-то он выпил лишнего и изображал сцену ограбления банка. Надел себе на голову чулок Софи и начал угрожать нам пистолетом, приказав всем встать к стене и поднять руки. Все в шутку послушались. Ты один испугался и спросил, заряжен ли пистолет.

– Ты права. Теперь припоминаю. Я тогда тоже прилично выпил.

– В конце концов он спрятал пистолет в комод.

– Кто был у него в ту ночь? — спросил Мегрэ.

– Вся компания. Маки, Драмен, Пошон… Драмен привел девушку, которую я видел впервые и сейчас не узнал бы.

– Жак тоже был.

– Да, с новенькой. Она уже в положении.

– А кому-нибудь известно, что в прошлом году Софи была беременна?

Нора резко повернулась к Карю. Тот с удивлением взглянул на нее.

– Ты знала об этом?

– Нет.

– Она избавилась от беременности на третьем или на четвертом месяце.

Маки кашлял в своем углу, словно хотел призвать Мегрэ к порядку. Он давно уже закончил ужин, и ему надоело ждать.

– Мы рассказали вам все, что знали, комиссар. Если я вам понадоблюсь, заходите ко мне в контору.

Мегрэ показалось, что Карю подмигнул, доставая визитную карточку из бумажника и протягивая ее комиссару.

У него сложилось впечатление, что Карю о многом умолчал. По-видимому, его сковывало присутствие Норы.

Устроившись в своем углу, Мегрэ набивал трубку, а Лапуэнт комментировал с легкой улыбкой:

– Он еще колеблется, но скоро решится.

Речь шла о Маки. Поскольку инспектор сидел спиной к залу и был лишен возможности разглядывать публику, он все время пристально изучал поведение скульптора — единственного человека в зале, попавшего в поле его наблюдения.

– Сначала, когда вы сели за стол Карю, он нахмурил брови, пожал плечами. Перед ним стоял графин с красным вином. Меньше чем за пять минут он его осушил и знакбм велел официанту принести второй. Он следил за каждым вашим жестом, за каждым движением. Можно сказать, пытался прочесть по губам, о чем вы говорите. Иногда он подзывал хозяина и шепотом что-то ему сообщал. И оба смотрели в вашу сторону. Потом он взглянул на часы и привстал. Я подумал, что он уйдет, но он заказал арманьяк, который ему принесли в дегустационном стакане… Он, кажется, идет сюда!

Лапуэнт не ошибся. Маки, видимо уязвленный тем, что Мегрэ не проявляет к нему интереса, решил сам подойти к комиссару. На мгновение его огромная фигура застыла перед полицейским.

– Простите, — прошептал он, поднося руку к виску, изображая подобие приветствия. — Я хотел предупредить вас, что ухожу.

Мегрэ медленными затяжками раскуривал трубку.

– Садитесь, мосье Маки. Это ваше настоящее имя?

Тяжело опускаясь на стул, скульптор пробурчал:

– Разумеется, нет. Меня зовут Лекёр.[4] С этим именем никто не принял бы меня всерьез.

– Вы догадались, что я собираюсь с вами поговорить?

– Конечно, я ведь тоже приятель Фрэнсиса Рикена.

– Откуда вы узнали новость?

– Здесь. Я не читал вечерней газеты, а радио вообще никогда не слушаю.

– Это вас потрясло?

– Мне жаль Фрэнсиса.

– А Софи?

Он не был пьян, но щеки его были красными, жесты чересчур резкими, глаза блестели.

– Софи была шлюхой.

Он поочередно смотрел на обоих полицейских, словно хотел помешать им возразить.

– Что там вам нарассказал мусье Карю?

Он иронически произнес мусье, как это делают клоуны.

– Разумеется, он ничего не знает. А вы?

– А что я могу знать?

– Когда вы видели Рикена и его жену в последний раз?

– Его — в среду.

– Одного?

– Да.

– В котором часу?

– Около половины одиннадцатого. Он поговорил со мной и подошел к Бобу. Я, закончив ужин, смаковал свой арманьяк.

– Что он вам сказал?

– Он спросил меня, не знаю ли я, где Карю. Нужно заметить, что я тоже изредка работаю на этого господина. Ему понадобился макет для одного паршивого фильма ужасов, ну я и сварганил нечто экзотическое.

– Он вам заплатил?

– Половину установленной суммы. Жду вторую.

– Рикен объяснил, зачем ему понадобился Карю?

– Ему нужно было два куска — у меня их не было. Я угостил его стаканчиком, и он ушел.

– С тех пор вы его не видели?

– Ни его, ни ее. Что вам сказала Нора?

– Очень мало. Очевидно, Софи отводилось не слишком много места в ее сердце.

– В нем никому не отводится много места. Не удивительно, что у нее такая плоская грудь. Простите, кажется, я не слишком удачно сострил. Терпеть ее не могу. Его тоже, несмотря на улыбки и рукопожатия. На первый взгляд, они не пара, он — приторен, она — ядовита, но на самом деле они друг друга стоят. Когда кто-то может оказаться им полезен, они выжимают из человека все до последней капли, а потом выбрасывают, как кожуру от апельсина.

– Так произошло и с вами? Что они вам сказали о Фрэнсисе? Вы мне не ответили.

– Карю довольно высокого о нем мнения. А она?

– Она недолюбливает.

– Они говорили с вами о Софи?

– Они рассказали мне одну альковную историю про ночь, когда все перепились в «Рафаэле».

– Я тоже там был.

– Так ведь между Карю и Софи ничего не произошло?

– Неплохо сказано! Я дважды проходил через спальню в туалет, но они меня даже не заметили.

– Вы были ее любовником?

– Когда я лепил с нее скульптуру, мне пришлось с ней переспать. Из вежливости. Она бы обиделась, если бы я отказался. Правда, нельзя утверждать, что я чувствовал себя при этом порядочным человеком, из-за Фрэнсиса. Он не заслужил в жены такую стерву.

– А с вами она делилась мыслями о самоубийстве?

– О самоубийстве? Она? Начнем с того, что если женщина говорит о самоубийстве, можно быть уверенным, она на это не решится. Она ломала комедию со всеми. Но для каждого у нее была приготовлена особая роль.

– Фрэнсис об этом знал?

Мегрэ тоже стал говорить — Фрэнсис, будто стал близким другом Рикена.

– Если хотите знать мое мнение, он догадывался. Закрывал глаза, но в душе приходил в ярость. Любил ли он ее? Иногда я начинал сомневаться… Он просто был порядочным человеком, и коль уж он начал о ней заботиться, не мог же он ее бросить на произвол судьбы. Она внушила ему, что покончит с собой, если он ее оставит.

– Вы считаете его талантливым?

– Более чем талантливым. Из нас он — единственный, кто чего-то добьется.

– Благодарю вас, мосье Маки.

– Называйте меня просто Маки. Я не привык… – До свидания, Маки.– До свидания, комиссар. А тот парень, наверное, один из ваших инспекторов? И с ним попрощайтесь от моего имени.Он удалился тяжелой походкой, сделав приветственный жест в сторону Боба.Мегрэ вытер лоб.«Остается один Драмен, который по уши ушел в свой сценарий, но с меня на сегодня хватит».Он поискал глазами официанта, попросил счет, но к нему кинулся Боб.– Позвольте, вы оба были сегодня моими гостями.– Это невозможно, — вздохнул Мегрэ.– Но тогда, по крайней мере, не откажитесь выпить по рюмочке старого арманьяка. — Пришлось согласиться.– Вы получили сведения, на которые рассчитывали?– Настолько, что начинаю чувствовать себя одним из членов их компании.– Они не всегда собираются здесь. И атмосфера бывает самой разной. Иногда вечерами очень весело, иногда все словно с цепи срываются. Вы не говорили с Жераром?Он указал на Драмена, направляющегося к двери со сценарием в руке.– Эй, Жерар! Познакомься с комиссаром Мегрэ и одним из его инспекторов. Выпьешь с нами?Драмен был близорук, носил очки с толстыми стеклами и слегка наклонял голову вперед.– Прошу прощения, мне нужно закончить работу. Кстати, Фрэнсиса арестовали?– Нет. За что его арестовывать?– Не знаю… Извините.Он снял с вешалки шляпу, открыл дверь и вышел на улицу, чтобы исчезнуть в толпе.– Не обращайте внимания. Он всегда такой. По-моему, это поза, способ показать себя более значительным. Он изображает рассеянного чудака, нелюдима. Может быть, он обижен, что вы к нему не подошли? Готов поклясться, он и строчки за вечер не прочел.– Ваше здоровье! — пробормотал Мегрэ. — Что касается меня, то мне не терпится оказаться в постели.Однако он в сопровождении Лапуэнта направился на улицу Сен-Шарль в квартиру Рикенов. Открыл дверь Лурти. Он был без пиджака, с всклокоченными волосами, потому что спал в кресле. В комнате горел только ночник, и запах дезинфекции еще не выветрился.– Никто не приходил?– Два журналиста… Я им ничего не сказал, только посоветовал обратиться на набережную Орфевр.– Кто-нибудь звонил?– Звонили два раза.– Кто?– Не знаю. Услышав звонок, я подошел к телефону. Было слышно дыхание, но никто не отвечал. Потом повесили трубку.– В котором часу это было?– Первый раз — в восемь, второй — совсем недавно. — Несколько минут спустя Мегрэ уже дремал в маленькой черной машине, которая везла его домой.– Я страшно устал, — признался он жене, раздеваясь.– Надеюсь, ты хорошо поужинал?– Очень. Я должен повести тебя в этот ресторан. Его хозяйка, бывшая опереточная певичка, теперь целиком посвятила себя кулинарному искусству. Она готовит такое жаркое…– В котором часу завтра тебе вставать?– В семь.– Так рано?Действительно, очень рано. Потому что скоро, почти сразу же, наступило семь часов утра. Мегрэ показалось, что он даже не успел заснуть, как почувствовал запах кофе, и жена трясла его за плечо, прежде чем раздвинуть шторы.Яркое солнце приятно грело. Как чудесно открыть окно спальни и услышать чириканье воробьев!– Странная история… Странные люди… Я попал в мир кино, и, как в кино, все началось с пустяка — у меня украли бумажник.– Ты думаешь, он — убийца?Мадам Мегрэ, которая знала об этом деле только из газет и по радио, тут же пожалела, что задала такой вопрос.– Прости, пожалуйста.– Во всяком случае, я вряд ли смог бы тебе ответить.– Ты идешь без пальто?– Да. Погода не хуже, чем вчера, а вчера мне не было холодно. Даже когда я возвращался домой ночью.Он не стал дожидаться автобуса, остановил такси и отправился на остров Сен-Луи. Напротив гостиницы «Аист» находилось бистро, где вокруг стойки валялись груды досок и мешки с углем. Торранс с помятым от усталости лицом пил кофе, когда вошел комиссар.– Как прошла ночь?– Нормально. Ничего не произошло, разве что теперь я в курсе, где и когда гасят свет. На пятом этаже горел свет до шести утра. Ваш Рикен не выходил. Постояльцы вернулись. Двое туристов приехали на такси… Ко мне пристала собака и почти всю ночь ходила за мной. Вот и все.– Можешь идти спать.– А рапорт?– Сдашь завтра.Мегрэ вошел в гостиницу, хозяина которой знал уже лет тридцать. Это было скромное заведение, в котором останавливались лишь завсегдатаи, почти все из восточной Франции, потому что хозяин был эльзасец.– Мой клиент проснулся?– Звонил десять минут назад и просил принести в номер чашку кофе и рогалики. Только что понесли.– Что он ел вчера на ужин?– Ничего. Вероятно, сразу же заснул, потому что около семи ему в дверь стучали, но он не ответил.Лифта не было. Мегрэ пешком поднялся на пятый этаж, остановился на площадке, чтобы отдышаться, а потом уже постучал в сорок третий номер.– Входите.Поставив поднос на одеяло, Фрэнсис выпрямился в кровати, голый и худой, небритый, с воспаленными глазами. Он держал в руке рогалик.– Извините, что я не встал, но у меня нет пижамы.– Хорошо выспались?– Меня словно оглушили. Я так крепко спал, что до сих пор голова тяжелая. Который час?– Четверть девятого.Из приоткрытого окна маленького, бедно обставленного номера были видны двор и крыши соседних домов. Из школьного двора доносились голоса, крики детей.– Вы кого-нибудь нашли?– Я ужинал «У старого виноградаря».Рикен внимательно и недоверчиво смотрел на Мегрэ, словно защищаясь, и чувствовалось, что всех на свете он считает обманщиками.– Они там были?– Был Карю.– Что он сказал?– Он клянется, что вы в своем роде гений.– Полагаю, Нора не преминула ввернуть, что я — ничтожество.– Примерно так. Наверняка она любит вас меньше, чем он.– А еще меньше она любила Софи.– Был Маки.– Славный малый.– Он тоже не сомневается, что вы многого добьетесь.– Это означает, что сейчас я — ничто.Он так и не доел свой рогалик. Видно, приход Мегрэ перебил ему аппетит.– Что они думают о случившемся?– По правде говоря, никто не считает, что вы виноваты. Однако некоторые полагают, что у полиции на этот счет свое мнение, и каждый спрашивает: арестовал ли я вас?– Что вы ответили?– Правду.– То есть?– Что вы свободны.– А это настоящая правда? Так почему же я здесь? Вы же не станете отрицать, что перед гостиницей всю ночь дежурил ваш человек.– Вы его видели?– Нет. Но я знаю, как это делается. А теперь как со мной поступите?Мегрэ задавал себе этот вопрос. Ему не хотелось оставлять Рикена одного, позволить ему слоняться по Парижу, но, с другой стороны, у него не было достаточных оснований для ареста.– Сначала я попрошу вас последовать за мной на набережную Орфевр.– Опять?– Возможно, придется задать вам еще несколько вопросов, а к тому времени водолазы из речной бригады найдут ваш пистолет.– Найдут они его или нет, что это изменит?– У вас есть бритва, мыло… В конце коридора находится душ… Приведите себя а порядок, а я буду ждать вас внизу.Начинался новый день, такой же безоблачный и теплый, как вчера, но было еще рано, чтобы предсказать, что он принесет.Фрэнсис Рикен вызывал любопытство комиссара, а по сведениям, которые он получил о нем накануне, он выглядел человеком весьма незаурядным. Во всяком случае, даже Карю отдавал должное его дарованию. Но, может быть, Карю воодушевлялся каждый раз, знакомясь с очередной творческой личностью, а через несколько месяцев или несколько недель полностью разочаровывался?Мегрэ следует зайти к нему в контору. Он понял, что Карю мог бы еще сказать что-то важное для дела, но бывает ли с утра он у себя в конторе на улице Бассано и не помешает ли вновь ему любовница высказать то, что думает?Пока Мегрэ заглянул лишь в э т о т узкий мирок, а таких — тысячи, десятки тысяч в Париже. Их составляют приятели, родственники, сослуживцы, любовники и любовницы, завсегдатаи какого-нибудь кафе или ресторана. Эти мирки создаются, распадаются, на их основе возникают новые.Как зовут фотографа, который был дважды женат, имеет детей от обеих жен и сделал еще одного ребенка новой любовнице?Он еще путал их имена и профессии. Впрочем, убийство Софи совершил хороший знакомый семьи или ее знакомый. Это ясно.Мегрэ ходил взад и вперед по улице, как ночью Торранс, с той лишь разницей, что ему светило солнце. Хозяйки, спешащие по своим делам, с удивлением оборачивались и глядели на странного мужчину, топтавшегося на одном месте.Да, ему еще нужно о многом расспросить Фрэнсиса. Наверное, как и накануне, перед ним будет сидеть испуганное, недоверчивое, нетерпеливое существо, которое то бунтует, то успокаивается, то выкидывает что-то неожиданное.– Я в вашем распоряжении.Мегрэ указал ему на маленькое бистро.– Хотите выпить?– Нет, спасибо.Жаль, потому что сам Мегрэ охотно начал бы свой рабочий день со стаканчика сухого вина.
Глава 5
Нужно было пережить неприятные минуты. Почти во всех расследованиях у Мегрэ наступал более или менее длительный период неопределенности. Он становился похож на мыслителя. На первом этапе, когда он неожиданно попал в новую для себя среду, сталкивался с совершенно незнакомыми людьми, можно было сказать, что он бессознательно впитывал в себя окружающую жизнь и разбухал, как губка.Так было и накануне «У старого виноградаря». В памяти запечатлелись малейшие детали обстановки, жесты, лица посетителей. Если бы он не чувствовал себя таким усталым, то обязательно заглянул бы потом в клуб «Зеро», где бывал кое-кто из этой маленькой компании.Теперь он вобрал в себя массу новых впечатлений, фразы и слова, полные тайного смысла, или брошенные мимоходом удивленные взгляды, но еще не знал, как всем этим воспользоваться.Те, кто давно работал с ним бок о бок, уже усвоили, что сейчас лучше не задавать комиссару вопросов, не смотреть на него выжидательно, потому что он сразу начинал недовольно ворчать.Как Мегрэ и предполагал, у него на столе уже лежала записка: следователь Камю просит ему позвонить.– Алло… Говорит Мегрэ.Ему редко приходилось сталкиваться с Камю, которого нельзя было отнести ни к дотошным исполнителям, ни к представителям правосудия, дающим полиции спокойно заниматься своим делом.– Я просил вас позвонить, потому что меня вызывал прокурор. Его интересует, в какой стадии расследование.Комиссар едва не сказал: «В начальной…»И это не было бы преувеличением. Преступление — не математическая задача. В нем участвуют живые люди, о существовании которых ты не знал еще накануне. Они были для тебя просто прохожими, и вдруг каждый их жест, каждое слово обретают особый смысл, а их прежняя жизнь подвергается тщательному изучению.– Следствие продолжается, — предпочел ответить Мегрэ. — Возможно, через час-другой мы получим оружие, из которого стреляли. На Сене работают водолазы.– Как вы поступили с мужем?– Он здесь, в «холодильнике».Мегрэ спохватился, что употребил слово, которое было в ходу только среди инспекторов его бригады. Когда не знали, что делать со свидетелем, но хотели, чтобы он находился под рукой, когда кого-нибудь подозревали, не имея достаточных улик для ареста, его помещали в «холодильник».Человека проводили в застекленный зал, выходивший в длинный коридор.– Подождите меня минутку.Тут всегда сидели какие-то люди, взволнованные женщины, кто-то плакал, кто-то старался сохранить спокойствие.После часа или двух, проведенных в «холодильнике», люди обычно становились разговорчивее. Свидетели, пришедшие сюда с твердым намерением молчать, становились покладистыми.Случалось, их оставляли здесь на полдня, и они не спускали глаз с двери, всякий раз вставали, когда входил судебный исполнитель, надеясь, что на сей раз очередь дошла до них. Они видели как в двенадцать часов расходятся инспектора, и, собрав все свое мужество, обращались к Жозефу:– Как вы думаете, комиссар знает, что я здесь?– Он все еще на совещании.За неимением другого выхода, Мегрэ поместил Рикена в «холодильник».А следователю пояснил:– Он в приемной. Как только получу новые данные, снова его допрошу.– Ну, а как, по-вашему, он виновен?Следователь Камю не задал бы такого вопроса, если бы работал с Мегрэ дольше.– У меня еще нет мнения на этот счет.Это была правда. Обычно он не торопился делать выводы и не принимал решений до тех пор, пока в его сознании не вырисовывалась истина или противник не сдавался.– Долгая история?– Надеюсь, нет.– Гипотеза об убийстве из корыстных побуждений отпала?А разве не все убийства совершались из корыстных побуждений? Поистине во Дворце правосудия и в уголовной полиции говорили на разных языках.Трудно предположить, что какой-то неизвестный после десяти часов вечера появился на улице Сен-Шарль, собираясь поживиться, и Софи Рикен спокойно впустила его в квартиру.Либо у преступника был ключ, либо это был кто-то из знакомых, кому она доверяла. Скорее всего — последнее. Ведь убийца открыл при ней ящик комода, чтобы достать пистолет.– Держите, пожалуйста, меня в курсе. Прокуратура в нетерпении.Ну разумеется! Прокуратура всегда в нетерпении. Телефонный звонок из кабинета министра заставляет трепетать чиновников, которые удобно устроились в своих креслах и представляют себе преступление только по юридическим отчетам и статистическим сводкам.Ну, а министра подстегивал ажиотаж, раздуваемый газетами. Для них настоящим было только то дело, которое заметно увеличивало им тираж. Если читателя томить слишком долго, он забывает о происшедшем. Тогда и броские заголовки на первой полосе ни к чему.Мегрэ подмигнул Жанвье.– Время от времени выходи в коридор и смотри, что он там делает. Чего доброго, с ним случится нервный припадок или, того лучше, взломает дверь моего кабинета.Он внимательно просмотрел всю почту и отправился на летучку, где собрались все коллеги, чтобы спокойно обсудить текущие дела.– Ничего нового, Мегрэ?– Ничего нового, господин начальник.Здесь не брали за горло.Когда комиссар вернулся в кабинет — было около десяти часов, — его ждала речная бригада.– Нашли оружие?– К счастью, сейчас на Сене слабое течение, а прошлой осенью там проводились работы по очистке дна. В сорока метрах вверх от моста и в десяти от левого берега нашли пистолет бельгийского производства калибра шесть тридцать пять. В магазине было пять пуль.– Отнесите его, пожалуйста, к Гастин-Ренепу.И обращаясь к Жанвье:– Займись этим. Пуля уже у них.– Слушаю, шеф.Мегрэ хотел было позвонить на улицу Бассано, но передумал и направился к главной лестнице таким путем, чтобы не проходить мимо приемной.Однако его уход не мог остаться незамеченным для Рикена, который, наверное, недоумевал, куда пошел комиссар. Мегрэ столкнулся с только что приехавшим Лапуэнтом и вместо того, чтобы взять такси, как собирался, попросил довезти его до конторы Карю.Он изучил все медные таблички в подворотне, из которых явствовало, что почти на каждом этаже здания размещалась какая-нибудь кинематографическая организация. Общество, которое интересовало Мегрэ, называлось «Кароссок» и располагалось в бельэтаже.– Пойти с вами?– Идем!Это не только входило в его методу, но и рекомендовалось инструкцией для всех сотрудников уголовной полиции.Подъезд оказался довольно мрачным, поскольку единственное окно выходило во двор, где шофер надраивал «роллс-ройс». Перед телефонным пультом сидела рыжая секретарша.– Мосье Карю у себя?– Не знаю, пришел ли он.Как будто можно незаметно пройти в контору!– Ваше имя? Вам назначено?– Комиссар Мегрэ.Она поднялась и хотела проводить их в приемную, точнее — посадить в «холодильник».– Спасибо. Мы подождем здесь.Ей явно не нравилась такая манера поведения. Вместо того чтобы позвонить патрону, она скрылась за обитой дверью и появилась лишь через три-четыре минуты. Но теперь она шла позади свежевыбритого и благоухающего лавандой Карю, одетого в светло-серый с иголочки костюм. Он, несомненно, только что посетил своего парикмахера, и, наверное, ему даже сделали массаж лица. Карю был из породы людей, которые каждое утро проводят добрых полчаса в кресле косметического салона.– Как поживаете, дорогой друг?Он сердечно протянул руку дорогому другу, с которым познакомился только накануне в шесть часов вечера.– Входите, прошу вас. И вы, пожалуйста, молодой человек. Полагаю, это один из ваших сотрудников?– Инспектор Лапуэнт.– Вы свободны, мадемуазель… Меня ни для кого нет, к телефону я не подхожу. Соедините меня, только если будет звонок из Нью-Йорка.И объяснил улыбаясь:– Не терплю, когда телефонные звонки прерывают разговор.У него на столе стояло три аппарата. Комната была просторной, стены, как и кресла, обтянуты бежевой кожей, ковер на полу — в светло-коричневых тонах.Огромный письменный стол из палисандрового дерева был завален таким количеством папок, что для их разбора потребовалась бы дюжина секретарей.– Садитесь, прошу вас. Чем могу угостить? — Он подошел к низкому шкафу, который оказался баром внушительных размеров.– Может быть, аперитив еще рановато, но я слышал, вы — любитель пива? Я — тоже. У меня есть превосходное… прямо из Мюнхена.Он держался свободнее, чем накануне, наверное, потому, что мог теперь не заботиться о реакции Норы.– Вчера вы застали меня врасплох. Когда я шел ужинать к своему другу Бобу, у которого я частенько бываю, я не думал, что встречу там вас. До этого я выпил две или три рюмки виски да еще добавил шампанского. Я не был пьян. Я никогда не пьянею. И все-таки утром я весьма смутно мог вспомнить наш вчерашний разговор. Жена упрекает меня в излишней болтливости и в чрезмерной горячности. Надеюсь, у вас не сложилось обо мне такого впечатления?– Я понял, что вы считаете Фрэнсиса Рикена толковым парнем, у которого есть все возможности стать одним из ведущих режиссеров.– Да, вероятно, я это говорил. Это мой принцип — делать ставку на молодых.– А сейчас вы придерживаетесь иного мнения?– Конечно, нет! Что вы! Однако есть некоторые нюансы. Я нахожу в этом юноше явную склонность к разбросанности, к известной анархии. То он переоценивает себя, то теряет всякую веру в свои силы.– Вы говорили, что считаете эту пару очень дружной. — Карю удобно устроился в кресле, положив ногу на ногу, в одной руке — стакан, в другой — сигара.– Я это говорил?Внезапно он встал, поставил мешавший ему стакан на столик, сделал несколько затяжек и принялся расхаживать взад и вперед по ковру.– Я очень надеялся, комиссар, что вы сегодня придете.– Я так и понял.– Нора — женщина незаурядная. Хоть она никогда не бывает в моей конторе, можно смело сказать, что она моя лучшая сотрудница.– Вы мне говорили, что она наделена даром медиума.– Я это говорю в ее присутствии, потому что ей это льстит. А на самом деле она обладает изрядной долей здравого смысла и редко ошибается в людях. Я часто увлекаюсь… слишком доверяю… А она — нет.– Иначе говоря, она служит вам своего рода стоп-краном?– Пожалуй. Я твердо решил: как только получу развод, женюсь на ней. Да, в общем, мы и сейчас уже как муж и жена.Чувствовалось, что ему стало труднее говорить, что он подыскивает слова, не спуская глаз со столбика пепла на сигаре.– Ну, как бы лучше выразиться? Нора очень ревнива при всей своей незаурядности. Вот почему мне пришлось вам вчера солгать в ее присутствии.– Сцена в спальне?– Конечно. Разумеется, все происходило не так, как я вам рассказал. Софи действительно уединилась в спальне, чтобы выплакаться после того, как Нора зло съязвила в ее адрес — не помню, как именно, все мы тогда прилично выпили. Короче говоря, я стал ее утешать…– Она стала вашей любовницей?– Комиссар полиции, не колеблясь, констатировал бы факт адюльтера.Он улыбнулся с довольным видом.– Скажите, мосье Карю. Вероятно, в вашей конторе ежедневно мелькают хорошенькие девушки. Большинство из них, конечно, готовы на все, чтобы получить хоть самую крохотную роль?– Верно.– Полагаю, вы иногда этим пользуетесь?– Это одна из составляющих нашей профессии. Все мужчины ведут себя одинаково, разве что не у всех одинаковые возможности. Вы сами, комиссар…Мегрэ строго, без улыбки взглянул на него.– Простите, если я вас шокирую. Так о чем я говорил? Я в курсе, что вы беседовали с некоторыми из наших друзей и еще вернетесь к этому. Предпочитаю играть в открытую. Вы слышали, как Нора отзывалась о Софи? Мне не хотелось, чтобы вы составили представление о бедной девочке по ее словам. Она вовсе не была карьеристкой и совсем не походила на женщину, которая ляжет в постель с первым встречным. Какой-то порыв толкнул ее, совсем юную, почти девочку, к Рикену, он обладает фатальной для женщин притягательностью. На них всегда производят впечатление страдальцы, честолюбцы, циники, мужчины с необузданным темпераментом. Словом, она вышла за него замуж. Она поверила в него. Ходила за ним по пятам, как дрессированная собачка, замолкала, если он не желал, чтобы она говорила, почти не занимала места, чтобы ему не мешать, и соглашалась на то неопределенное существование, которое он ей мог предложить.– Она была несчастлива?– Она страдала, но старалась не подавать виду. В общем, если он и нуждался в ней, в ее неназойливом присутствии, то бывали минуты, когда она его раздражала. Тогда он упрекал ее в том, что она для него обуза, мешает его карьере, говорил, что она глупа, как ослица.– Это она вам сказала?– Я об этом догадывался по некоторым репликам, которыми они обменивались.– И вы стали ее доверенным лицом?– Если хотите… Против воли, уверяю вас. Она чувствовала себя очень одиноко в чужой для себя среде, ей не на кого было опереться.– Когда вы стали ее любовником?– До чего не люблю это слово! Я к ней испытывал сострадание и нежность. Мне хотелось ей помочь.– Сделать карьеру в кино?– Да. Но она возражала. Она не обладала яркой красотой, на таких, как она, на улице не оглядываются, как на Нору.– Итак, вы хотели «запустить» ее на орбиту?– Да, я об этом подумывал.– А с ней вы говорили?– Очень осторожно.– Где вы встречались?– Я обязательно должен отвечать на этот вопрос?– Иначе мне самому придется искать ответ.– Я снимал меблированную квартирку, довольно изящную, комфортабельную, в новом доме на улице Франциска Первого. Чтобы быть совсем точным — на углу авеню Георга Пятого. В трехстах метрах отсюда.– Минутку. Эта квартирка предназначалась только для ваших встреч с Софи? Или там происходили и другие свидания?– Мы там встречались с Софи.– Вы никогда не бывали у нее дома в отсутствие мужа?– Был недавно — недели две назад. Она не позвонила мне как обычно. На улице Франциска Первого ее тоже не оказалось. Я позвонил, и она сказала, что плохо себя чувствует.– Она была больна?– Пала духом… Фрэнсис становился все более раздражителен. Иногда на него нападали приступы ярости. Потеряв терпение, она хотела уйти, все равно куда, устроиться продавщицей в первый попавшийся магазин.– Вы ей посоветовали ничего не предпринимать?– Я дал ей адрес одного из моих адвокатов, чтобы она проконсультировалась по поводу развода. Так было бы лучше для них обоих.– Она согласилась?– Колебалась. Она жалела Фрэнсиса. Считала своим долгом оставаться с ним, пока он не добьется успеха.– Она говорила с ним об этом?– Конечно, нет.– Почему вы так уверены?– Он бы отреагировал весьма бурно.– Я хотел бы задать вам вопрос, мосье Карю. Подумайте, прежде чем отвечать. Не скрою, это весьма валено. Знали ли вы, что примерно год назад Софи была беременна?Внезапно он стал пунцовым и нервно погасил сигару в хрустальной пепельнице.– Да, я знал, — сказал он, усаживаясь в кресло. — Однако, клянусь вам всем святым, это не имело ко мне отношения. Тогда между нами ничего не было. Именно этот факт и послужил нашему сближению. Я видел, что она нервничает, что ее что-то мучает. Я поговорил с ней доверительно. Она призналась, что ждет ребенка и Фрэнсис придет в ярость, если узнает.– Почему?– Потому что это будет помехой для его карьеры. Они и так едва концы с концами сводили, а с ребенком… Короче говоря, она не сомневалась, что он ей этого не простит, и спрашивала, не знаю ли я адреса акушерки или врача, оказывающего услуги.– Вы дали ей адрес?– Я помог ей в этом.– Фрэнсис ни о чем не узнал?– Нет… Он слишком занят собой, его не волнует, что творится вокруг, даже если речь идет о его собственной ясене. Он поднялся и пошел к бару за новой бутылкой.
С уважительной фамильярностью его называли мосье Гастон. Это был человек серьезный и достойный, сознающий, какая ответственность лежит на плечах портье крупного отеля. Он заметил Мегрэ прежде, чем тот успел пройти через вращающуюся дверь, и, морща лоб, перебирал в памяти лица клиентов, из-за которых он мог удостоиться визита полиции.– Минутку, Лапуэнт.Мегрэ пришлось подождать, пока пожилая дама узнает час прибытия самолета из Буэнос-Айреса, чтобы пожать руку Гастону.– Когда я вас вижу, я всегда начинаю думать…– Не волнуйтесь. Ничего страшного. Если не ошибаюсь, мосье Карю снимает у вас апартаменты на четвертом этаже?– Да… С мадам Карю.– Она значится у вас под этим именем?– Во всяком случае, мы так ее называем. — Мосье Гастону даже не следовало бы улыбаться при этих словах: Мегрэ и так все было ясно.– Она у себя?Портье взглянул на доску с ключами, ключа не было.– Не знаю, зачем я туда смотрю. Старая привычка… В это время она обычно завтракает.– Мосье Карю отсутствовал на этой неделе, не правда ли?– В среду и в четверг.– Он уезжал один?– Да. Шофер отвез его в Орли к пятичасовому рейсу. Кажется, он летал во Франкфурт.– Когда он вернулся?– Вчера днем — из Лондона.– Вы ночью не дежурите, но, наверное, можете выяснить, уходила ли куда-нибудь в среду вечером мадам Карю и в котором часу вернулась.– Это сделать нетрудно.Он перелистал большую книгу в черном переплете.– Возвращаясь вечером, клиенты обычно сообщают моему коллеге, который дежурит ночью, когда их следует разбудить утром и что подавать на завтрак. Мадам Карю обязательно это делает. Мы не отмечаем, в котором часу клиенты возвращаются, но по порядку, в котором записаны фамилии, можно приблизительно установить время. Например, в среду перед мадам Карю значится всего десяток имен. Могу побиться об заклад, что мадам Карю вернулась до двенадцати. Во всяком случае, до театрального разъезда. Вечером я точно выясню у своего коллеги.– Спасибо. Доложите ей обо мне.– Вы хотите ее видеть? Вы с ней знакомы?– Вчера вечером мы пили кофе с ней и с ее мужем. Сейчас назовем это визитом вежливости.– Соедините, пожалуйста, с четыреста третьим. Алло! Мадам Карю? Это портье. Комиссар Мегрэ просит разрешения подняться к вам в номер. Да. Хорошо. Я передам.И обращаясь к Мегрэ:– Она просит подождать минут десять.Зачем ей понадобились десять минут? Чтобы закончить свой мудреный и жуткий грим? Или позвонить на улицу Бассано?Комиссар вернулся к Лапуэнту, и они стали молча ходить от витрины к витрине, любуясь драгоценностями лучших ювелиров Парижа, меховыми манто, шикарным женским бельем.Их не покидало неприятное ощущение, что они выставлены на всеобщее обозрение, и, когда прошло десять минут, они, с облегчением вздохнув, вошли в один из лифтов.– Четвертый.Дверь открыла Нора в пеньюаре из зеленого шелка под цвет глаз; ее волосы были светлее, чем накануне, почти седыми.Гостиная была просторной, с двумя окнами от пола до потолка, одно из которых выходило на балкон.– Я не ждала вас, вы застали меня врасплох.– Надеюсь, мы не помешали вам позавтракать?Подноса с едой в гостиной не видно: наверное, он в соседней комнате.– Вы хотите видеть мужа? Он недавно ушел к себе в контору.– Нет, я хотел задать несколько вопросов именно вам. Прежде всего, вопрос, который я задаю всем без исключения, кто знал Софи Рикен. Не усмотрите в нем подвоха. Где вы были в среду вечером?Она и глазом не повела. Поудобнее устроилась в своем кресле и спросила:– В котором часу?– Где вы ужинали?– Минутку… В среду? Вчера — с вами. В четверг я ужинала одна у Фуке, но не на втором этаже, где мы бываем обычно с Карю, а на первом, за маленьким столиком. В среду… В среду я вообще не ужинала. Должна сказать, что, кроме легкого завтрака, я ем еще один раз в день. Если обедаю, то уже не ужинаю. В среду мы обедали в «Беркли», потом у меня была примерка в двух шагах отсюда, потом я выпила рюмочку «У Жана», на улице Марбеф. Примерно в девять вернулась в отель.– Вы поднялись прямо к себе?– Да. Читала до часу ночи, потому что раньше заснуть не могу. До того — смотрела телевизор. — Он стоял в углу комнаты.– Только не спрашивайте, что передавали. Все, что я помню: там были какие-то неизвестные молодые певцы и певицы. Вы удовлетворены? Может быть, позвать рассыльного с этажа? Впрочем, кажется, сегодня дежурит другой…– Вы что-нибудь заказывали?– Бокал шампанского.– В котором часу?– Перед тем как лечь спать. А вы подозреваете, что я отправилась на улицу Сен-Шарль и пристрелила несчастную Софи?– Я ничего не подозреваю, а лишь выполняю свой профессиональный долг и стараюсь быть как можно менее докучливым. После ваших вчерашних реплик о Софи Рикен трудно заподозрить, что вы друг другу симпатизировали.– Я и не пытаюсь это скрыть.– Речь шла о вечеринке здесь, в гостинице, когда вы застали ее в объятиях вашего мужа.– Наверное, мне не следовало об этом говорить. Я просто хотела показать, что она цеплялась за всех встречных мужчин, вовсе не была наивной дурочкой и не была страстно влюблена в Фрэнсиса, как вам это, наверное, преподнесли.– Кого вы имеете в виду?– Мужчинам свойственно попадаться на крючок… Большинство из тех, с кем мы общаемся, считают меня холодной, честолюбивой, расчетливой…– Никто не говорил мне о вас в таких выражениях.– Но все так думают, даже такой тип, как Боб, который многое повидал на своем веку. И наоборот, в их глазах малышка Софи, такая нежная, кроткая — жертва безответной любви. Думайте, как вам угодно. Я сказала правду.– Карю был ее любовником?– Кто это утверждает?– Вы же сказали…– Я сказала, что она прижималась к нему, хныкала, чтобы ее пожалели, но вовсе не утверждала, что Карю был ее любовником.– А все остальные — были. Я правильно вас понял?– Спросите у них… Посмотрим, осмелятся ли они солгать?– А Рикен?– Вы ставите меня в трудное положение. Я стараюсь не судить людей, с которыми общаюсь, но совсем не обязательно думать, что они наши друзья. Разве я вам говорила, что Фрэнсис знал? А может быть, и говорила. Я уже не помню. Я иногда подвластна порывам. Карю увлекся этим парнем, предрекал ему большое будущее. Я же считаю, что Фрэнсис ловкач, изображающий из себя творческую личность. Выбирайте.Мегрэ встал, вынул из кармана трубку.– Еще один вопрос. Год назад Софи была беременна…– Знаю.– Она вам сказала?– У нее было два или три месяца беременности, не помню точно. Фрэнсис не хотел ребенка, считал, что это помешает его карьере. Тогда она обратилась ко мне… Ей кто-то посоветовал обратиться по адресу в Швейцарии, но она не решалась туда ехать…– Вы ей помогли?– Я ответила, что никого не знаю. Мне совсем не хотелось, чтобы мы с Карю были замешаны в подобной истории.– И как же она выпуталась?– Наверное, с ее точки зрения — удачно. Поскольку она больше об этом не заговаривала, а ребенок тоже на свет не появился.– Благодарю вас.– Вы были в конторе Карю?Мегрэ ответил вопросом:– Он вам не звонил?Было ясно, что, оставшись одна, Нора свяжется с конторой на улице Бассано.– Спасибо, Гастон, — сказал Мегрэ, проходя мимо портье.На улице он глубоко вздохнул.– Если вся эта история закончится всеобщей очной ставкой, это будет забавно.Он зашел в первый попавшийся бар выпить сухого вина. Ему этого хотелось еще с утра, и пиво Карю не отбило охоты.– На набережную, малыш Лапуэнт. Любопытно, в каком виде мы застанем нашего Фрэнсиса.В стеклянной клетке его не было — там сидели только старуха и парень с перебитым носом. В кабинете Мегрэ расположился Жанвье, а рядом — разъяренный Рикен.– Пришлось его впустить сюда, шеф. Он устроил страшный шум в коридоре, требуя, чтобы судебный исполнитель немедленно отвел его к начальнику, угрожал сообщить в газеты.– Это мое право! — хрипло крикнул парень. — Хватит с меня! Обращаются как с идиотом или преступником! Убили мою жену, а меня держат взаперти, как будто я собираюсь смыться. Ни на минуту не оставляют в покое.– Хотите пригласить адвоката?Фрэнсис посмотрел на Мегрэ, колеблясь, и в его глазах еще читалась ярость.– Вы… вы…От гнева он не мог найти слов.– Вы изображаете из себя покровителя. Наверное, любуетесь собой — такой добрый, такой терпеливый, такой понимающий! Я тоже так думал. Но теперь знаю: все, что о вас рассказывают, пустая болтовня.Он распалялся, говорил все быстрее и быстрее.– Сколько вы платите журналистам за рекламу? А я-то, несчастный кретин! Когда увидел ваше имя в бумажнике, вообразил, что спасен, что встретил наконец человека, который меня поймет. Позвонил… Ведь без моего звонка вы бы меня не нашли. Я мог бы с вашими деньгами… Подумать только, даже не взял на еду! И что же? Вы меня запихиваете в гнусную гостиницу… с инспектором, который караулит на улице. Потом запираете в какой-то мышеловке, и время от времени ваши люди приходят посмотреть через стекло, чем я занимаюсь. Я насчитал по меньшей мере человек двенадцать, которые потешались надо мной таким образом. И все из-за того, что полиция не в состоянии защитить своих граждан. А потом, вместо того чтобы искать виновного, берут на подозрение мужа, а тот, видите ли, смеет быть недовольным.Мегрэ спокойно смотрел на разбушевавшегося Фрэнсиса, который стоял посреди кабинета со стиснутыми кулаками.– Все? — комиссар не выказывал ни нетерпения, ни насмешки. — Так вы настаиваете на адвокате?– Я сам в состоянии себя защитить. Скоро вы поймете, что ошиблись, и выпустите меня.– Вы свободны.– То есть?Возбуждение Рикена внезапно спало, и он застыл, опустив руки и недоверчиво глядя на комиссара.– Вы свободны, вы это прекрасно знаете. И если я нашел вам пристанище на прошлую ночь, то только потому, что у вас не было денег, и, как я полагал, вам не очень-то хотелось возвращаться на улицу Сен-Шарль.Мегрэ достал из кармана бумажник, тот самый, который Фрэнсис вытащил у него на площадке автобуса, достал две десятифранковые купюры.– Это — чтобы перекусить и добраться до квартала Гренель. Кто-нибудь из друзей даст вам взаймы немного денег, чтобы вы как можно скорее привели себя в порядок. Должен вам сообщить, что послана телеграмма в Конкарно родителям вашей жены и ее отец вечером будет в Парнасе. Не знаю, захочет ли он встретиться с вами. Я разговаривал с ним по телефону, но, похоже, он собирается перевезти тело дочери в Бретань.Рикен больше не говорил, что уходит. Он пытался понять.– Конечно, вы муж, вам и решать.– А что вы посоветуете?– Похороны стоят дорого. Не думаю, что потом у вас будет время часто ходить на кладбище. И если семья хочет…– Мне нужно подумать.Мегрэ открыл дверцу стенного шкафа, где всегда была в запасе бутылка коньяка и рюмка — он не раз убеждался, что такая предусмотрительность часто оказывается кстати.Он налил одну рюмку и протянул ее молодому человеку.– Выпейте.– А вы?– Мне не хочется.Френсис залпом выпил коньяк.– Зачем вы мне даете спиртное?– Чтобы придать вам сил.– Полагаю, что за мной будут следить?– Нет. Только скажите, где вас можно будет найти. Вы думаете вернуться на улицу Сен-Шарль?– А куда мне еще идти?– Там находится один из моих инспекторов. Кстати, вчера вечером дважды звонили по телефону, он снимал трубку, и оба раза ему не отвечали.– Это не я, поскольку…– Я не спрашиваю, вы это или не вы. Кто-то звонил вам домой. Кто-то, наверное, не читал газет. Вам не случалось подходить к телефону, а в ответ слышать дыхание?– Вы что-то имеете в виду?– Предположим, кто-то считал, что вас нет дома, и хотел поговорить с Софи.– Опять? Что они там наговорили, те, кого вы расспрашивали вчера и сегодня? Какие грязные сплетни вы…– Один вопрос, Фрэнсис.Рикен вздрогнул, услышав такое обращение.– Что вы сделали год назад, узнав, что Софи беременна?– Она никогда не была беременна.– Готов медицинский отчет, Жанвье?– Вот он, шеф, Делапланк только что принес. Мегрэ пробежал его глазами.– Вот, смотрите, я ничего не выдумываю и только опираюсь на медицинское заключение.Рикен снова свирепо посмотрел на него.– Господи, что это еще за история? Можно подумать, вы нарочно решили свести меня с ума… — он схватил рюмку и швырнул ее на пол. — Мне следовало заранее предвидеть все ваши фокусы! Отличный вышел бы фильм! Но префектура, конечно, запретила бы его. Значит, год назад Софи была беременна! И поскольку детей у нас не появилось, мы обратились к подпольной акушерке? Так что ли? Еще одно обвинение в мой адрес?– Я не утверждал, что вы поставлены в известность. Я лишь хотел спросить: говорила ли вам жена? В действительности, она обратилась за помощью к другому человеку.– Значит, это касалось другого, а не меня, ее мужа?– Может быть, она хотела избавить вас от волнений или, более того, от психологической травмы? Считала, что ребенок будет помехой для вашей карьеры? Она доверилась одному из ваших друзей.– Кому же, черт возьми?– Карю.– Что? Что вы говорите?– Он сам сказал это утром. А Нора — получасом позже.Но, правда, с некоторой разницей. По ее словам, Софи была не одна, когда речь шла о ребенке. Вы были вместе с ней.– Она лжет!– Возможно.– Вы ей верите?– Пока я никому не имею права верить.– И мне тоже?– И вам тоже, Фрэнсис. Но, тем не менее, вы свободны.Мегрэ зажег трубку, сел за письменный стол и начал перелистывать какое-то досье.
Глава 6
Рикен ушел, смущенный, как птица, которая не верит, что перед ней распахнули клетку. Жанвье с недоумением смотрел на шефа: действительно ли он отпускает парня, не устанавливая за ним наблюдения? Мегрэ, делая вид, что не понимает немого вопроса, листал досье. Наконец он встал, подошел к окну.Он был в мрачном настроении, ходил из кабинета в кабинет, как будто не знал, чем себя занять. Его грузная фигура Останавливалась то перед пишущей машинкой, то перед телефонным аппаратом или пустым стулом. То вдруг он садился и бесцельно перекладывал на столе какие-то бумажки.Наконец он проворчал:– Предупредите мою жену, что я не приду обедать.То, что он не звонил ей сам, говорило о многом. Атмосфера в кабинете была напряженной. Мегрэ почувствовал это и, пожав плечами, вышел из кабинета.Он не сказал, ни куда идет, ни когда вернется, не оставил никаких инструкций, словно разом потерял интерес к этому делу.На главной, давно не убиравшейся лестнице, он выбил трубку, легонько ударил ею о каблук, пересек двор, рассеянно кивнул дежурному и направился к площади Дофин.Он представил себе темный силуэт наземного метро, по диагонали рассекающий небо, ему казалась, он слышит шум движущегося состава, ощущает обволакивающую, приторную атмосферу ресторана «У старого виноградаря», видит оживленное лицо Розы, беспрестанно вытирающей руки о фартук, лицо бывшего каскадера, словно вылепленное из воска, его ироническую усмешку, доброго гиганта Маки в углу, взгляд которого, по мере того как он пьянеет, становится все более рассеянным и бегающим, Жерара Драмена с внешнестью аскета, бесконечно вносящего поправки в свой сценарий, Карю, которому большого труда стоит казаться сердечным, и Нору — искусственную от кончиков ногтей до осветленных волос.Ноги словно сами привели его в пивную «Дофин», он рассеянно поздоровался с хозяином, вдохнул теплый воздух и направился в угол, где уже сидел тысячу раз.– Есть сосиски, господин комиссар.– С пюре, пожалуйста.– А что будете пить?– Все равно.Его коллега из отдела информации обедал в другом углу, в компании чиновника из Министерства внутренних дел. Остальные клиенты — завсегдатаи: адвокаты, которые сразу же после обеда пересекут площадь, направляясь в суд, чтобы вести защиту, судебный следователь, инспектор…Хозяин понял, что не время завязывать разговор. Мегрэ ел с сосредоточенным видом, словно был занят чем-то весьма серьезным.Через полчаса он неторопливо ходил вокруг Дворца правосудия, заложив руки за спину, ни на чем не задерживая внимания, и, наконец, поднявшись по лестнице, распахнул дверь своего кабинета.Его ждала записка от Гастин-Ренетта. Это еще не было окончательным заключением. Пистолет, найденный на дне Сены, оказался там самым оружием, из которого произвели выстрел на улице Сен-Шарль.Он снова пожал плечами, поскольку не сомневался в таком выводе. Иногда ему казалось, что он перегружен какими-то второстепенными делами, отчетами, телефонными разговорами, однообразной суетой.Жозеф, старый судебный исполнитель, осторожно постучал в дверь и, как обычно, зашел, не дождавшись ответа.– Там какой-то мужчина.Мегрэ бросил взгляд на протянутую ему визитную карточку.– Пусть войдет.В кабинет вошел мужчина с ежиком седых волос, одетый во все черное.– Садитесь, мосье Ле Галь, позвольте выразить вам соболезнование.Должно быть, он уже выплакался в поезде и, вероятно, для храбрости выпил несколько рюмок. У него был рассеянный взгляд, он с трудом подбирал слова.– Что с ней сделали? Я не хотел идти туда, в квартиру, чтобы встретиться с ним, иначе я задушил бы его своими руками.Сколько раз Мегрэ уже приходилось становиться свидетелем подобного поведения родственников!– Мосье Ле Галь, тело уже не на улице Сен-Шарль, а в Институте судебной медицины.– Где это?– Около Аустерлицкого моста, на набережной. Вас туда отвезут, потому что необходимо, чтобы вы официально опознали личность вашей дочери.– Она мучилась?Он сжал кулаки. После долгого пути его энергия улетучилась, ярость тоже, и теперь он автоматически произносил слова, в которые сам не верил.– Надеюсь, он арестован?– Против ее мужа улик нет.– Но, комиссар, с того самого дня, как она приехала, чтобы поговорить об этом человеке, я сразу понял, что это плохо кончится.– Она привозила его к вам?– Я его ни разу не видел. Только на плохой фотографии. Она вовсе не собиралась знакомить его с нами. Как только она с ним встретилась, семья перестала для нее существовать. Единственно, чего ей хотелось, — поскорее выйти за него замуж. Она далее приготовила бумагу о согласии родителей, которую мне пришлось подписать. Мать была категорически против, но я в конце концов уступил и теперь чувствую себя виноватым в случившемся.Наверное, в каждом деле есть подобная сторона, волнующая и трагическая.– Она — единственная дочь?– К счастью, у нас есть сын пятнадцати лет…По правде сказать, Софи уже давно ушла из их жизни.– Я смогу перевезти тело в Конкарно?– У нас со всеми формальностями покончено. Советую обратиться в похоронное бюро, они все возьмут на себя.– А он?– Я с ним уже говорил. Он не возражает, чтобы ее похоронили в Конкарно.– Надеюсь, он не собирается приезжать? Иначе я ни за что не ручаюсь.– Понимаю. Постараюсь, чтобы он остался в Париже.– Это он, да?– Пока ничего не ясно.– Ну кто еще мог ее убить? Она на все смотрела его глазами, он ее буквально заворожил. После свадьбы она и трех писем не написала, даже с Новым годом не трудилась нас поздравлять. Ее новый адрес я узнал только вчера из газет. Я-то считал, что она все еще живет в маленькой гостинице на улице Монмартр, где они поселились после свадьбы. Что это была за свадьба — без родных, без друзей?Мегрэ внимательно выслушал, сочувствуя, затем закрыл дверь за посетителем, распространявшим вокруг винный перегар.А отец Рикена? Наверное, тоже придет. Комиссар ждал его. Одного инспектора он послал в Орли, другого — в гостиницу «Рафаэль», чтобы сфотографировать страницу книги, которую показывал ему портье.– Там два журналиста, господин комиссар.– Пусть обратятся к Жанвье.Жанвье тут же зашел в кабинет.– Что им сказать?– Скажи: расследование продолжается.– Они рассчитывали увидеть Рикена и привели фотографа.– Пусть поищут. Могут прогуляться до улицы Сен-Шарль, если есть желание.Он продолжал размышлять, распутывая противоречивые мысли. Был ли он прав, отпустив Фрэнсиса в таком возбужденном состоянии?Двадцати франков, полученных от комиссара, ему надолго не хватит. Значит, он снова начнет погоню за деньгами.«Но не моя вина, если…»У Мегрэ было неспокойно на душе. Можно подумать, что он в чем-то может себя упрекнуть. Он снова и снова возвращался к началу — к сцене на площадке автобуса.В памяти всплыло бесцветное лицо женщины, ударявшей его по ногам хозяйственной сумкой. Цыпленок, масло, яйца, лук, пучок сельдерея. Он еще удивился, зачем ездить за продуктами в такую даль.Молодой человек курил слишком короткую и слишком толстую трубку. Его светлые волосы напоминали обесцвеченные волосы Норы.Тогда он еще не знал о существовании любовницы Карю, которая в гостинице «Рафаэль» и кое-где еще именовалась его женой.Он на секунду потерял равновесие, и кто-то ловко вытащил из кармана его бумажник.Ему хотелось выделить этот момент, казавшийся ему самым важным. Неизвестный выскочил на ходу из автобуса на улице Тампль и бросился к узким улицам Маре, лавируя между домохозяйками.Его образ четко запечатлелся в памяти комиссара. Он был уверен, что узнает его, потому что вор обернулся.Почему он обернулся? И почему, установив личность Мегрэ по содержимому бумажника, он положил его в коричневый конверт и отослал владельцу?В ту минуту, в минуту кражи, он, видно, чувствовал себя, как затравленный зверь. Он был убежден, что его обвинят в убийстве жены и посадят в тюрьму. Он нашел забавное оправдание, почему он боится ареста, — клаустрофобия.Впервые за тридцать лет работы в полиции подозреваемый так объяснил Мегрэ причину бегства. Хотя, поразмыслив, Мегрэ был вынужден признать, что, наверное, чаще всего так бывает на самом деле. Он сам садился в метро только в крайних случаях, потому что ему там не хватало воздуха.А откуда у него эта привычка вставать и подходить к окну кабинета?Его часто упрекали, в основном, господа из прокуратуры, что он берет на себя функции, возложенные на инспекторов. Сам ходит расспрашивать свидетелей, вместо того чтобы вызывать их на набережную Орфевр, часто без видимых причин возвращается на место преступления, сам при любой погоде выслеживает подозреваемых.Он очень любил свой кабинет, но через два часа чувствовал потребность вырваться оттуда. Во время следствия ему хотелось находиться повсюду одновременно.Боб Мандий, наверное, сейчас отдыхает, потому что ресторан «У старого виноградаря» открыт допоздна. Интересно, Роза тоже отдыхает? Что она могла бы ему рассказать, окажись они вдвоем за столиком в пустом зале?У всех у них было разное мнение о Софи и Рикене. С интервалом в несколько часов он услышал самые противоречивые мнения.Что же все-таки представляла из себя Софи? Одна из девиц, виснущих на шее любого мужчины? Честолюбивая особа, решившая, что Фрэнсис обеспечит ей жизнь кинозвезды?Она встречалась с продюсером в холостяцкой квартире. Разумеется, если Карю не лжет. Говорили, что Рикен был очень ревнив и практически не оставлял жену одну. Он, не колеблясь, занимал деньги у ее любовника. Знал ли он об этом и просто закрывал глаза? Или не знал?В кабинет вошел высокий крепкий мужчина, выглядевший очень моложаво, несмотря на седые, коротко подстриженные волосы. Это был отец Рикена.– Садитесь, мосье Рикен.– Он здесь?– Был утром. Потом ушел.У него были резко очерченные черты лица, светлые глаза, задумчивый взгляд.– Я пришел бы к вам раньше, но в эти дни я вел состав Париж — Винтимиль.– Когда вы видели Фрэнсиса в последний раз? Он удивленно переспросил:– Фрэнсиса?– Так называют его друзья.– У нас дома говорили — Франсуа. Он приходил повидаться накануне Рождества.– У вас сохранились хорошие отношения?– Я так его редко видел!– А его жену?– Он представил ее за несколько дней до свадьбы.– Сколько ему было лет, когда умерла мать?– Пятнадцать… Он был славным мальчуганом, но уже тогда проявлял характер и не выносил, если поступали против его желания. Бесполезно было настаивать на своем. Я хотел, чтобы он пошел работать на железную дорогу. Не обязательно рабочим. Он мог бы получить неплохое место где-нибудь в конторе.– Зачем он приходил к вам перед Рождеством?– Известное дело — чтобы попросить денег. Иначе он и не приходил. У него не было настоящей профессии. Так, пописывал что-то, надеясь прославиться. Я сделал все, что мог. Ну не привязывать же мне его. Я часто отсутствовал по три дня. Конечно, чего уж тут веселого для парня — возвращаться в пустую квартиру, самому готовить еду? А вы что думаете, господин комиссар?– Не знаю.Мужчина, казалось, удивился. То, что у такого высокого полицейского чиновника не было окончательного мнения, не укладывалось в его сознании.– Вы не считаете его виновным?– До настоящего момента нет никаких оснований так считать, впрочем, как нет оснований и предполагать обратное.– Мне кажется, эта женщина ему не подходила. Когда он ее со мной знакомил, она даже не потрудилась переодеться в платье, пришла в штанах, в туфлях без задников. Даже не причесалась. Правда, таких, как она, в Париже пруд пруди.Последовало долгое молчание, мосье Рикен бросал недоверчивые взгляды на комиссара. Наконец он достал из кармана потертый бумажник и вынул пачку стофранковых купюр.– Мне лучше к нему не ходить. Если сам захочет меня повидать, он знает мой адрес. Наверное, как всегда, сидит без денег. Они ему понадобятся, чтобы нанять хорошего адвоката, — помолчав, спросил: — У вас есть дети, господин комиссар?– К сожалению, нет.– Главное, чтобы он не чувствовал себя покинутым. Что бы он там ни натворил, далее если предположить худшее, он не виноват. Скажите ему, что я так считаю.Взволнованный Мегрэ смотрел на деньги, лежавшие на его столе, и на большую мозолистую руку с квадратными ногтями.– Значит, — сказал Рикен-старший, вставая и теребя в руках шляпу, — если я вас правильно понял, я могу еще надеяться, что он невиновен. Пусть газеты пишут, а я все равно чувствую, что он не мог этого сделать.Комиссар проводил его, пожал руку, которую протянул ему Рикен.– Так я могу надеяться?– Отчаиваться никогда не следует.Оставшись один, Мегрэ хотел позвонить доктору Пардону. Он с удовольствием с ним побеседовал бы, задал ему несколько вопросов. Разумеется, Пардон не был ни психиатром, ни профессиональным психологом. Но за долгую врачебную практику ему приходилось видеть всякое, и часто, поговорив с ним, Мегрэ утверждался в собственном мнении. Традиционный обед у Пардонов будет только через неделю.Странно: внезапно, без каких-то определенных причин, он вдруг почувствовал себя очень одиноким.Он был только винтиком в сложном механизме Правосудия. В его распоряжении были специалисты, инспектора, телеграф, телефон — все необходимые службы; он подчинялся прокуратуре, судебному следователю и, наконец, судье и суду присяжных.Ему казалось, что от него зависит судьба человека, только не знал он того, кто взял пистолет из ящика белого комода и выстрелил в Софи.С самого начала его поразила одна деталь: выстрел был сделан в голову. Даже защищаясь, инстинктивно стреляют в грудь, и только профессионалы стреляют в живот, зная, что после такой раны мало кто выживает.И вот на расстоянии какого-то метра преступник целился в голову.Они вернулись домой около десяти вечера. Ему нужны были деньги. Вопреки привычке, Фрэнсис оставил жену дома, а сам отправился на поиски Карю или другого приятеля, который мог бы одолжить ему две тысячи франков. Он вернулся в ресторан «У старого виноградаря», заглянул в дверь: не пришел ли продюсер?А в это время Карю уже был во Франкфурте, только что это подтвердили в Орли. Он не сказал о предстоявщей поездке ни Бобу, ни другим членам своей маленькой компании.Нора же оставалась в Париже. Но не в номере «Рафаэля», как она утверждала утром. Почему она солгала? Знал ли Карю, что ее не было в отеле? Не звонил ли он ей из Франкфурта?Зазвонил телефон.– Алло. Вас просит доктор Делапланк.– Соедините.– Извините, что беспокою, но меня с утра мучает одна мысль. Я не упомянул об этом в заключении, потому что это весьма неопределенно. Во время вскрытия я заметил следы на запястьях убитой, как будто ей сжимали руки. Это не настоящие синяки, но…– Продолжайте.– Хотя я и не утверждаю, что была борьба, но меня бы это не удивило. Я отчетливо представляю, как преступник схватил жертву за запястья и толкнул ее. Она могла упасть на диван и, когда поднималась, в нее выстрелили. Этим можно объяснить, что пуля была извлечена из стены на расстоянии метра двадцати от пола. Ведь если бы женщина стояла во весь рост…– Понятно… Следы на запястьях очень слабые, говорите?– Один, пожалуй, четче, чем остальные. Наверное, от большого пальца. Но точно утверждать не берусь. Вот почему я не включил это в официальный отчет. Если это как-то может вам помочь…– В моем положении для меня все важно. Спасибо, доктор.Он снова отправился в тот район, теперь уже один, с упрямым видом, словно бросал вызов кварталу Гренель. Он прошелся по берегу Сены, остановился в сорока метрах вверх по течению от моста Бир-Акем, откуда был извлечен пистолет, потом направился к большому новому зданию на бульваре Гренель. В конце концов он зашел в подъезд и постучал в окошечко консьержки. Консьержка, молодая привлекательная женщина, сидела в небольшой, ярко освещенной комнате.Показав ей медаль, он спросил:– Это вы собираете с жильцов квартплату?– Да, господин комиссар.– Вы, конечно, знаете Франсуа Рикена?– Вход в их квартиру со двора, и они редко проходят мимо меня. То есть проходили… Правда, мне сказали, что он вернулся. Но она-то!.. Конечно, я их знала, и не очень-то приятно было каждый раз требовать у них эти деньги. В январе они попросили отсрочку на месяц, потом пятнадцатого февраля — новую отсрочку. Хозяин решил выставить их, если пятнадцатого марта они не заплатят свой долг за полгода.– Они заплатили?– Так пятнадцатое марта ведь было позавчера… в среду.– А вы не удивились, что они не пришли?– Я вовсе не ожидала, что они заплатят. Утром он не зашел за почтой, и я решила, что он предпочитает не показываться мне на глаза. Правда, они получали мало писем. В основном, рекламные проспекты и журналы, на которые он подписывался. Днем я постучала к ним в квартиру, никто не отозвался. В четверг утром я постучала снова, и так как мне опять не ответили, я спросила у их соседки, не слышала ли она чего-нибудь? Я даже подумала: не съехали ли они тайком, не заплатив? Им это было бы нетрудно, ведь ворота на улицу Сен-Шарль всегда открыты.– А что вы думаете о Рикене?– Да я на него просто не обращала внимания. Правда, время от времени жильцы жаловались, что в их квартире громко играет музыка и компании засиживались до утра, но не у них же одних в доме такое творится, с молодыми это часто бывает. Он похож на артиста…– А она?– Вы уверены, что она не покончила с собой? Они едва сводили концы с концами… Не так уж сладко им жилось…Он не узнал ничего нового, да, впрочем, и не слишком старался. Он бродил по соседним улицам, рассматривал дома, заглядывал в открытые окна, в магазины.В семь часов Мегрэ пошел в ресторан «У старого виноградаря» и был разочарован тем, что ни на одном из высоких табуретов у стойки не увидел Фернанды.Боб читал вечернюю газету, а официант готовился к открытию — ставил на каждый столик, покрытый клетчатой скатертью, узкую хрустальную вазочку с одной розой.– Кого я вижу!Боб встал, пожал руку Мегрэ.– Какие новости? Что-нибудь обнаружили? Журналисты выражают недовольство. Они утверждают, что дело держится в тайне, что у них недостаточно информации.– Просто нам нечего им рассказать.– Это правда, что вы отпустили Фрэнсиса?– Я его и не задерживал, он совершенно свободен. А кто вам сказал?– Юге, фотограф, который живет с ним в одном доме, на пятом этаже. Это у него было две жены, а сейчас он сделал ребенка третьей. Он видел Фрэнсиса во дворе, когда тот возвращался. Странно, что он ко мне не зашел. Скажите, у него есть деньги?– Я дал ему двадцать франков, чтобы он смог перекусить и доехать на автобусе.– Значит, он вот-вот появится.– Вы не видели Нору в среду вечером?– Нет, сюда она не заглядывала. Впрочем, я не помню, чтобы она появлялась одна, без Карю. А его не было в Париже.– Но она куда-то ходила одна. Интересно, куда?– Она вам не сказала?– Утверждает, что вернулась в «Рафаэль» около девяти вечера.– Это неправда?– По записям в книге портье можно заключить, что было около двенадцати, когда она вернулась.– Странно… — на губах у Боба промелькнула ироническая улыбка.– Вы удивлены?– Согласитесь, что Карю было бы поделом. Ведь он без смущения пользуется любой возможностью. Вот забавно, если бы Нора в свою очередь… Нет, я все же думаю…– Потому что она его любит?– Нет, потому что она слишком умна и рассудочна. Она не стала бы рисковать ради какой-то интрижки, когда цель совсем близка.– А может быть, она не так близка, как вам кажется?– Что вы имеете в виду?– Карю регулярно встречался с Софи в квартире на улице Франциска Первого, снятой специально с этой целью.– Это было так серьезно?– Он так утверждает. Он даже заявил, что разглядел в ней данные кинозвезды, и очень скоро она бы ею стала.– Вы не шутите? Карю, который… Но она же была обыкновенной девчонкой, каких тринадцать на дюжину. Достаточно пройтись по Елисейским полям, и можно набрать их столько, что хватит на все экраны мира.– Нора знала об их связи.– Тогда я ничего не понимаю. Правда, если бы я вникал во все сердечные дела своих клиентов, то уже наверняка заработал бы язву желудка. Расскажите-ка все это моей жене. Она обиделась, что вы не зашли к ней на кухню поздороваться. Она к вам неравнодушна. Не хотите ли чего-нибудь выпить?– Попозже.Кухня оказалась более просторной и современной, чем он предполагал. Перед тем как с ним поздороваться, Роза вытерла руки о фартук.– Значит, вы решили его отпустить?– Вас это удивляет?– Даже не знаю. У каждого, кто сюда приходит, есть свое мнение на этот счет. Одни говорят, что Фрэнсис убил ее из ревности. Другие — что убил ее любовник, которого она собиралась бросить. Третьи — что это месть женщины.– Норы?– Кто вам это сказал?– У Карю была прочная связь с Софи… Нора знала…– Это правда, или вы нарочно так говорите, чтобы что-то у меня выпытать?– Нет, это правда. Вас это поразило?– Меня?! Меня уже давно ничто не может поразить. — Ей даже не приходило в голову, что в уголовной полиции тоже неплохо разбираются в людях.– Только, дорогой мой комиссар, если это дело рук Норы, вам придется порядком помучиться, чтобы все доказать. Ведь Нора — хитрая бестия, она всех обведет вокруг пальца. Поужинаете у нас? Сегодня утка с апельсинами. Но прежде могу вам предложить две-три дюжины моллюсков — прямо из Ла-Рошели. Моя мать присылает их оттуда. Ей уже стукнуло семьдесят пять, а она каждое утро ходит на рынок.Фотограф Юге пришел со своей спутницей. Это был розовощекий малый, с простодушным веселым лицом, и можно было поклясться, что ему лестно показываться в обществе женщины, которая на восьмом месяце беременности.– Вы знакомы?.. Комиссар Мегрэ… Жак Юге… Его приятельница.– Жослин, — уточнил фотограф, словно это было так важно. Видно, ему нравилось произносить это поэтичное имя.Он спросил преувеличенно внимательно:– Что ты будешь пить, дорогая?Он окружал ее вниманием, бросал на нее неясные, влюбленные взгляды, словно хотел сказать: «Видите, я влюблен и не стыжусь этого… Мы занимались любовью… Мы ждем ребенка… Мы счастливы… И нам наплевать, что вы находите нас смешными…»– Что будете пить, детки? — спросил Боб.– Сок — для Жослин. Мне — портвейн.– А вам, мосье Мегрэ?– Стакан пива.– Фрэнсис не приходил? — поинтересовался Юге.– Вы с ним договорились встретиться здесь?– Нет, но мне кажется, он захочет встретиться с приятелями. Пусть далее для того, чтобы показать, что он на свободе. Он такой…– А вы думали, мы его не отпустим?– Трудно предсказать, как будет действовать полиция.– По вашему мнению, он убил жену?– Не все ли равно, он или кто-то другой. Ее-то уже нет! Если ее убил Фрэнсис, значит, на то были причины.– Какие же, по-вашему?– Не знаю. Может быть, она ему надоела — устраивала скандалы или изменяла? Люди должны жить, как им хочется, правда, дорогая?Вошли клиенты, вероятно, новички, и в нерешительности остановились, не зная, за какой столик сесть.Это была немолодая пара и с ними — девушка.– Проходите сюда.Наступил бенефис Боба: меню, советы шепотом, восхваление сухого шарантского вина, ухи в горшочках. Иногда он подмигивал приятелям, сидевшим у стойки бара.Появился Рикен и остановился как вкопанный, увидев комиссара в компании Юге и его беременной спутницы.– А вот и Фрэнсис! — воскликнул фотограф. — Что случилось, дорогой? А мы-то думали, ты за решеткой. — Фрэнсис попытался улыбнуться.– Как видишь, я здесь… Здравствуй, Жослин… Вы пришли ради меня, комиссар?– Если быть точным — ради утки с апельсинами.– Что будешь пить? — спросил у Фрэнсиса Боб.– Это портвейн? — он поколебался. — Лучше виски. Правда, если ты не сочтешь список моих долгов слишком длинным.– Сегодня я еще отпускаю тебе в кредит.– А завтра?– Это зависит от комиссара, — недобро пошутил Боб.Мегрэ был несколько обескуражен тоном разговора, но решил, что в этой компании такова обычная манера держаться.– Вы заходили в редакцию газеты? — спросил он Рикена.– Откуда вы знаете?– Ведь вам нужны деньги.– Да, я как раз получил там аванс, они мне должны сто франков.– А Карю?– Я у него не был.– Однако в среду вечером вы его разыскивали всю ночь.– Сегодня не среда.– Я видел Карю, — вмешался фотограф. — Я был на студии, а он устраивал пробы какой-то незнакомой девчонке. Он даже попросил пофотографировать.– Девушку?Мегрэ подумал: а не фотографировал ли он Софи по просьбе Карю?– Сегодня он ужинает здесь. Во всяком случае, так он сказал в три часа дня, но с ним ни в чем нельзя быть уверенным. А тем более — с Норой. Кстати, Нору я тоже встретил.– Сегодня?– Два-три дня назад. В таком месте, где вовсе не ожидал ее увидеть. Небольшой бар близ Сен-Жермен-де-Пре, где собираются только юнцы.– Когда это было? — спросил Мегрэ, вдруг насторожившись.– Подождите… Сегодня суббота… Пятница… Четверг… Нет, в четверг я был на премьере балета. Значит, это было в среду. Я собирался делать фотографии для статьи о подростках, мне посоветовали зайти в этот бар.– В котором часу это было?– Около десяти вечера. Наверное, я туда пришел к десяти. Жослин была со мной. Как ты думаешь, дорогая, было десять часов, не так ли? Сомнительное заведение, но весьма колоритное. У всех парней гривы до плеч.– Она вас видела?– Не думаю, она сидела в углу с каким-то здоровенным типом, отнюдь не с подростком.– Она пробыла там долго?– Я крутился в двух-трех залах, где почти все кругом танцевали… Все сбились в кучу, и каждый выделывал, что ему заблагорассудится. Я видел их несколько раз через головы танцующих. Они спокойно беседовали. Этот тип достал карандаш и писал на клочке бумаги какие-то цифры. Забавно, если вдуматься. Она и в обычной-то жизни выглядит какой-то потусторонней, а там, в этой сумасшедшей обстановке… Да, стоило бы сделать фото!– Ты сделал?– Не такой уж я дурак… Зачем мне иметь неприятности с Карю? От него зависит добрая половина моего бифштекса. — Мегрэ попросил:– Еще пива, Боб.Его голос, манера держаться были неестественны.– Можно мне устроиться в том же углу, что и вчера?– Вы не поужинаете с нами? — удивился фотограф.– В другой раз.Ему нужно было остаться одному, подумать. Снова, в который раз, случайный разговор перепутал все его логически выстроенные рассуждения, и нужно было все начинать заново.Фрэнсис в смятении бросал на него взгляды украдкой. Боб тоже чувствовал что-то неладное.– Можно подумать, вас удивляет, что Нора отправилась в подобное заведение!Но комиссар повернулся к Юге:– Как называется этот бар?– Вы тоже хотите изучать жизнь битников? Постойте… Название не блещет оригинальностью. Наверное, его придумали еще в то время, когда это было всего-навсего бистро, где собирались бродяги. Да, «Пиковый туз», точно. Вывеска слева от входа, вертикально.Мегрэ допил пиво.– Сохраните за мной это место, — попросил он.Через несколько минут он уже ехал в такси по направлению к Контрэскарп.Днем заведение «Пиковый туз» выглядело довольно жалким. В зале сидели три парня с пышными шевелюрами и девица в мужском костюме, курившая небольшую сигару. Из второго зала вышел мужчина в свитере и встал за стойкой, недоверчиво поглядывая на Мегрэ.– Что будете пить?– Пиво, — машинально ответил комиссар.– А потом?– Ничего.– Какие будут вопросы?– Что вы имеете в виду?– Я не вчера родился, и если комиссар Мегрэ приходит сюда, то, наверное, не потому, что его мучит жажда. Вот я и хочу, чтобы вы открыли карты.Довольный своим остроумием, он налил себе рюмку.– Один человек приходил к вам в среду вечером.– Сто человек, позвольте вас поправить.– Я говорю о женщине, с которой у вас был долгий разговор.– Половина из них — женщины, и, как вы выразились, с некоторыми у меня состоялся разговор.– Нора — имя ее.– Вот это другое дело. Ну и что?– Что она здесь делала?– То, что обычно делает раз в месяц.– Что это значит?– Требует отчета.Ошеломленный Мегрэ сам уже догадался, в чем дело, прежде чем услышал:– Так ведь она здесь хозяйка. Да-да, именно так, господин комиссар. Она, разумеется, не афиширует этого. Не думаю, что папаша Карю в курсе. Каждый имеет право вкладывать свои деньги во что заблагорассудится. Не так ли? Но я вам ничего не говорил. Вы мне рассказали историю, а я не сказал ничего. Даже если бы вы спросили, есть ли у нее еще подобные заведения.Мегрэ вопросительно посмотрел на него, а мужчина утвердительно кивнул головой.– Есть люди, у которых нос по ветру, — заключил он весело. — Но не всегда те, кто считает себя хитрее других, помещают свой капитал выгодно. Если бы у меня было хотя бы три таких заведения, как это, уже через год я мог бы жить припеваючи на Лазурном берегу. Ну, а если бы их было десять, да еще некоторые на площади Пигаль, а одно на Елисейских полях…
Глава 7
Когда Мегрэ вернулся к ресторану «У старого виноградаря», три стола уже были сдвинуты вместе, и все ужинали. Увидев комиссара, Карю поднялся и направился к нему с салфеткой в руке.– Надеюсь, вы окажете честь и присоединитесь к нам?– Не сочтите за невежливость, но я все-таки поем здесь.– Вы боитесь оказаться за одним столом с человеком, которого рано или поздно придется арестовать? — он смотрел ему прямо в глаза. — А что, ведь вполне вероятно, что убийца в этот вечер сидит среди нас, не так ли, комиссар? Ну, как хотите… Тем не менее, мы приглашаем вас выпить арманьяк в нашей компании.Боб проводил Мегрэ к столику в углу, рядом с вращающейся дверью, и тот заказал устриц и утку с апельсинами, как советовала Роза.Оли сидели перед комиссаром в два ряда — лицом друг к другу. С первого взгляда было видно, что Карю — важная персона. Его поведение, манера держаться, жесты, голос, взгляд свидетельствовали о том, что он знает себе цену.Рикен сидел напротив и в разговор вступал неохотно. Драмен сидел рядом с девушкой, довольно бесцветной, почти не накрашенной, скромно одетой, которую Мегрэ видел впервые. Позже Боб сказал ему, что она работает монтажером на студии.Маки много ел, пил залпом, поочередно поглядывая на приятелей, и в ответ на все вопросы бурчал что-то себе под нос.Чаще всего на реплики продюсера отзывался фотограф Юге. Он пребывал в отличном настроении и кидал взгляды довольного собеседника на благодушную Жослин.На расстоянии невозможно было слышать весь разговор. Но по каким-то обрывочным фразам, восклицаниям, по выражению лиц Мегрэ мог догадаться, о чем шла речь.– Посмотрим, чья теперь очередь! — сказал это или что-то похожее весельчак-фотограф. И в этот момент он смотрел на комиссара.– Он наблюдает за нами… Просто глаз не спускает… Теперь, когда он выжал все, что мог, из Фрэнсиса, он примется за кого-то из нас. Если ты, Драмен, будешь сидеть с таким кислым видом, это будешь ты.Клиентам, ужинавшим в одиночку и с завистью наблюдавшим за компанией издали, казалось, что они веселятся. Карю заказал шампанское, две бутылки охлаждались на льду в серебряных ведерках. Боб иногда подходил к столу и собственноручно наполнял бокалы.Рикен пил много. Больше всех. Он ни разу не улыбнулся на остроты фотографа, правда, не все они отличались хорошим вкусом.– Держись естественно, Фрэнсис. Не забудь, на тебя обращено Божественное око.Он намекал на Мегрэ. Интересно. Было ли им веселее, когда они собирались здесь раньше?Карю, как мог, вторил Юге, чтобы разрядить атмосферу. Нора же окидывала всех ледяным взглядом. По правде говоря, ужин был довольно тягостным, все держались как-то неестественно, ощущая присутствие комиссара.Хуже всего было, когда за столом воцарялась тишина. Ведь, по сути, между ними не существовало никаких дружеских уз. Впрочем, они к этому и не стремились. У каждого был свой эгоистический расчет, из-за которого он и бывал в этой компании.Может быть, все они зависели от Карю? В том числе и Нора, качавшая из него деньги, на которые покупала ночные бары? Видно, не была уверена, что он на ней женится, и решила обеспечить свое будущее.Подозревал ли он об этом? Верил ли, что она любит его только ради его прекрасных глаз? Маловероятно. Он здраво смотрел на жизнь. Ему нужна была спутница, и пока она прекрасно справлялась с этой ролью. Ему льстило, что ее броская внешность привлекала всеобщее внимание.И все же он стал любовником Софи, из которой собирался сделать кинозвезду.Драмен вынашивал сценарии, которым Карю мог дать жизнь… Если, конечно, захочет.В том же положении был и Фрэнсис. Правда, держался он не так подобострастно, был не так терпелив, легко становился агрессивным, особенно после нескольких рюмок.Что же касается Маки, он никому не поверял свои мысли. Его работы пока не продавались. И в ожидании, когда ими заинтересуются покупатели, он изготовлял декорации для Карю, был доволен, если обедал за чужой счет, ел тогда за двоих и заказывал самые дорогие блюда.Ну, а фотограф? Мегрэ не совсем ясно понимал, что это за птица. На первый взгляд, он не имел здесь веса. Почти во всех компаниях, которые регулярно собираются, есть такой тип — простодушный, с большими светлыми глазами, взявший на себя роль балагура. Его очевидная наивность позволяет ему ничего не стесняться, говорить правду в глаза — в общем, ему сходит с рук то, что не сошло бы другому. Даже его профессия отодвигала его в тень. Над ним и его всегда беременными женами потешались.Вытирая руки о фартук, подошла Роза, чтобы проверить, все ли довольны, и согласилась выпить бокал шампанского.Боб время от времени останавливался возле столика Мегрэ.– Они стараются как могут, — шептал он ему достаточно громко.Не хватало Софи. Каждый чувствовал это. Интересно, как держалась Софи в этой компании? Наверное, дулась или стеснялась, но не забывала, что именно ею интересуется богатый человек — продюсер Карю.Не была ли она у него в тот день в холостяцкой квартирке на улице Франциска Первого?«Потерпи, зайчик… Я тобой займусь».«А Нора?»«Это скоро кончится… Я ее подготавливаю… Пусть мне это будет стоить бешеных денег».«А Фрэнсис?»«Сначала он будет раздосадован, что ты добьешься успеха раньше, чем он, и заработаешь много денег. Потом привыкнет. Я дам ему поставить фильм. А когда все образуется, ты сможешь попросить развод».Так ли все происходило на самом деле?Карю, в свою очередь, нуждался в них. Он зарабатывал деньги. Свита, окружавшая его в ресторане «У старого виноградаря», гораздо выше поднимала его в собственных глазах, чем ужин с финансистами, которые богаче и влиятельнее, чем он сам.Боб ставит на стол две новые бутылки. Рикен, раздосадованный шутками фотографа, отвечает довольно сдержанно.Возможно, когда ему надоест, он встанет и уйдет. Но пока он не осмеливается…Кто-то из них наверняка убил Софи. Мегрэ, изнемогая от духоты, внимательно всматривался в лица. В среду вечером Карю был во Франкфурте, это подтвердили в Орли. Нора обсуждала финансовые дела в накаленной атмосфере «Пикового туза» между одиннадцатью и двенадцатью ночи.Маки? Но для чего Маки было убивать? Он спал с Софи от случая к случаю, потому что она ждала этого от него, как, впрочем, ждала и от всех остальных. Это был способ самоутверждаться.Юге? У него же было три жены…И что за странная мания делать детей? Интересно, как ему удается прокормить весь этот выводок?Ну, а Фрэнсис…Мегрэ вспомнил времяпрепровождение Рикена. Возвращение на улицу Сен-Шарль около десяти вечера. Острую нужду в деньгах. Он надеялся застать Карю «У старого виноградаря», но Карю там не оказалось. Боб не смог ему помочь, поскольку сумма была слишком велика. Он оставил Софи дома.Почему? Ведь он всегда таскал ее за собой.– Нет, Жослин! — громко воскликнул фотограф. — Еще не время спать… — и объяснил всем присутствующим, что будучи беременной она спит на ходу.– Есть женщины, которым подавай корнишоны, другие объедаются свиными ножками или телячьими головками. А эта — спит.Мегрэ не слушал. Он восстанавливал в памяти все, чем занимался Рикен, вплоть до сцены на площадке автобуса. Вытащил бумажник — и не оставил себе ни сантима… Позвонил ему, чтобы сказать…Мегрэ набил трубку, зажег.– Вы не выпьете с нами последнюю рюмку, комиссар?Опять Карю. Мегрэ решил согласиться.– Ну, — дурачился Юге, — кого вы теперь арестуете? Честное слово, ваше присутствие здесь очень впечатляет. Иногда мне начинает казаться, что я виновен.Рикен так плохо выглядел, что никто не удивился, когда он поспешно поднялся и вышел.– Нужно ввести права пить, как существуют права водить машину, — мечтательно произнес Маки.Скульптор получил бы без труда такие права, потому что опорожнял рюмку за рюмкой и не пьянел — только глаза блестели, и кровь приливала к лицу.– За вас, мосье Мегрэ, — произнес Карю, поднимая бокал. — Скажем так: за успех вашего расследования, ведь всем нам не терпится узнать правду.– Всем, кроме одного, — вторил ему фотограф.– Может быть, и так, если речь идет о ком-то не из нашей компании.Когда вернулся Фрэнсис, у него были красные глаза, осунувшееся лицо. Боб принес ему стакан воды.– Не переношу алкоголя, — он избегал взгляда Мегрэ. — Наверное, пойду спать. Я не спал почти трое суток.Лишенный былой самоуверенности, он выглядел моложе. Он напоминал незрелого юнца, которого мутит от первой сигареты, и он этого стыдится.– Пока!Карю встал, проводил его до дверей, что-то говоря ему вполголоса. Потом сел за столик, где до этого сидел Мегрэ, отодвинул чашку и заполнил чек, а Фрэнсис ждал с отрешенным видом.– Не мог же я бросить его в беде… Если бы в среду я был в Париже, я бы здесь ужинал… Может быть, ничего и не случилось бы. Он взял бы денег на квартиру, и не пришлось бы ему оставлять Софи одну.Мегрэ вздрогнул, мысленно повторил эту фразу, еще раз оглядел присутствующих.– Разрешите проститься…Ему нужно было выйти на улицу, потому что он начинал задыхаться. Может быть, он тоже выпил лишнего? Во всяком случае, он оставил почти полную рюмку арманьяка.Он шел по тротуару, и сам не знал куда. Около редких освещенных витрин останавливались парочки, разглядывая стиральные машины и телевизоры. Молодые пары строили планы, подсчитывали.– Сто франков в месяц, Луи.– Плюс двести пятьдесят за машину.Наверное, Софи и Рикен тоже прогуливались здесь. Мечтали ли они о стиральной машине и о телевизоре?Машина у них была, старый разболтанный «триумф». Рикен бросил его в ту самую ночь, со среды на четверг.Теперь он мог заплатить за квартиру чеком, который только что получил. Собирался ли он по-прежнему жить в квартирке, где убита его жена?Мегрэ пересек бульвар. На скамейке спал старик. Перед Мегрэ возвышался огромный новый дом, и половина окон еще светилась.Другие жильцы были в кино, в гостях или засиживались, как «У старого виноградаря», за столиком в ресторане.Воздух был по-прежнему свеж.Мегрэ повернул на улицу Сен-Шарль, вошел во двор. Около входной двери Рикена горело маленькое окошко с матовым стеклом — окно ванной комнаты.Еще двери, другие освещенные окна как в боковых, так и в центральном здании.Пустынный тихий двор, баки для мусора, вдоль стен осторожно крадется кот.Вот закрылось какое-то окно, погасла лампа. Тут живут те, кто рано ложится. А вот на пятом этаже — загорелось. Это похоже на звезды, которые внезапно вспыхивают и гаснут в небе.Ему казалось, что за шторами он узнал громоздкий силуэт Жослин и растрепанную шевелюру фотографа.– Около десяти…Мегрэ наизусть знал распорядок той ночи. Юге и Жослин ужинали «У старого виноградаря», и поскольку они были только вдвоем, то их трапеза не должна была затянуться. В котором часу они вернулись? Фрэнсис и Софи открыли дверь своей квартиры и зажгли свет около десяти, и почти сразу же Фрэнсис вышел.Там, наверху, по-прежнему двигались тени. Потом остался только один силуэт — силуэт Юге. Юге открыл окно, посмотрел на небо. Потом его взгляд скользнул по двору. Должно быть, он увидел освещенное окно квартиры Рикенов и посередине пустого пространства — силуэт Мегрэ, выделявшийся в лунном свете.Комиссар выбил трубку, постучал ею о каблук и направился к дому. Он шел со стороны двора, и ему не нужно было проходить мимо комнаты консьержки. Он вошел в лифт, нажал на кнопку пятого этажа и не без труда отыскал нужную квартиру. Когда постучал в дверь, Юге открыл сразу. Наверное, ждал его.– Вы? — сказал он со странной улыбкой. — Жена уже ложится спать. Войдете или лучше мне выйти к вам?– Давайте спустимся во двор.– Минутку… Я ее предупрежу и возьму сигареты.Через приоткрытую дверь была видна неубранная гостиная, на кресле валялось платье, в котором Жослин была вечером.– Да нет же, нет! Я сразу вернусь, честное слово… — Потом он стал говорить очень тихо. Она отвечала ему шепотом.– Ты уверен?– Не волнуйся… Через несколько минут…Он всегда ходил без шляпы, пальто тоже не надел.Лифт так и стоял на пятом этаже. Они спустились.– На бульвар пойдем или во двор?– Во двор.Они зашагали рядом в темноте. Когда Юге поднял голову, он увидел, что Жослин смотрела из окна.В ванной Рикена по-прежнему горел свет. Опять что-то с желудком?– Вы догадались? — спросил фотограф, кашлянув.– Мне кажется, да.– Знаете, не очень-то завидная у меня роль. С тех пор я пытаюсь притворяться. Сейчас в ресторане я провел худший вечер в своей жизни.– Это было заметно.– У вас есть спички?Мегрэ протянул ему коробок и начал медленно набивать одну их двух трубок, которые всегда носил в кармане.
Глава 8
– Рикен и его жена ужинали в среду вечером «У старого виноградаря»?– Нет… По правде говоря, они приходили туда от случая к случаю, когда бывали при деньгах или когда кто-нибудь их приглашал. В среду они появились там около половины девятого. Вошел один Фрэнсис.– С кем он разговаривал?– Когда я его увидел, он спрашивал у Боба, там ли Карю. Тот ему ответил, что Карю нет, и он ушел.– А вы с женой долго сидели в ресторане?– Мы ушли оттуда около девяти. Гуляли четверть часа… Вернулись домой, и Жослин тут же легла спать.Они говорили вполголоса, тишину двора нарушал только шум машин, проезжавших по бульвару Гренель. Улица Сен-Шарль, куда вели ворота, была пустынна, и только вдали иногда мелькал силуэт прохожего.– Что делали вы?– Я пошел пожелать детям спокойной ночи… Действительно, обе его предыдущие жены жили в том же доме — одна с двумя детьми, другая с одним.– Вы делаете это каждый вечер?– Если прихожу не поздно.– Вас охотно принимают?– А почему бы и нет? Они понимают, что по-другому я поступить не мог.– Значит, в один прекрасный день вы можете оставить и Жослин ради другой женщины?– Знаете, я не придаю этому большого значения… Обожаю детей… Велик был Авраам.Трудно было сдержать улыбку, потому что на сей раз он говорил совершенно искренне. За банальными шутками чувствовалась очень доверчивая душа.– Я немного задержался у Николь. Это вторая… Знаете, случается иногда возвратиться к старому.– Жослин знает об этом?– Ее это не волнует… Будь я другим, она не была бы со мной.– В котором часу вы ушли?– Я не посмотрел… Вернулся к себе, перезарядил аппарат, утром мне нужно было рано фотографировать. Потом подошел к окну, открыл его… Я открываю окно каждую ночь сначала настежь, чтобы проветрить комнату, а потом слегка прикрываю, не могу спать в духоте ни зимой, ни летом.– Потом?– Закурил последнюю сигарету. Как сегодня, была лунная ночь. Я увидел: через двор прошли Фрэнсис и Софи. Они не держались за руки, как обычно, и о чем-то оживленно говорили.– Вы ничего не слышали?– Только одну фразу, которую Софи произнесла очень громко, и я подумал, что она чем-то недовольна. Она сказала: «Не строй из себя дурака. Ты об этом прекрасно знал…».– Он ответил?– Нет. Схватил ее за локоть и втолкнул в квартиру.– Вы и тут не посмотрели на часы?– Нет. Но я слышал, как на церкви пробило десять. Зажглось окно в ванной… Я закурил вторую сигарету.– Вы были взволнованы?– Да нет же, просто спать не хотелось. Налил себе стаканчик кальвадоса.– Вы находились в гостиной?– Да… Дверь в спальню была открыта, и я потушил свет чтобы не мешать Жослин спать.– Сколько прошло времени?– Я успел выкурить сигарету, которую закурил в квартире у бывшей жены, и вторую. Наверное, больше пяти минут.– Вы ничего не слышали?– Нет. Я увидел, как вышел Фрэнсис и быстро направился к воротам. Он всегда ставил свою машину на улице Сен-Шарль. Через несколько минут затарахтел мотор, и машина отъехала.– Когда вы спустились?– Через четверть часа.– Почему?– Я же сказал, не мог спать, хотелось поболтать с кем-нибудь…– А раньше у вас с Софи были какие-то отношения?– Вы имеете в виду, спал ли я с ней?.. Один раз… Фрэнсис напился, и так как больше выпить было нечего, он вышел, чтобы купить еще бутылку в бистро.– Она не возражала?– Ей это показалось вполне естественным.– А потом?– Потом… Рикен вернулся без бутылки, потому что ему не продали. Мы уложили его в постель… Больше мы к этому не возвращались…– Хорошо. Значит, вы спустились…– Подошел к двери… Постучал и, чтобы не испугать Софи, тихо сказал: «Это я, Жак!» Все было тихо…– Вам это показалось странным?– Я подумал, что они поссорились с Фрэнсисом и ей не хотелось никого видеть. Я представил, что она лежит на кровати разъяренная и заплаканная.– Вы постучали еще раз?– Стучал два или три раза, потом поднялся к себе.– И снова сели у окна?– Когда я надел пижаму, мельком выглянул во двор. Во дворе было пусто. В ванной Рикенов по-прежнему горел свет. Я лег и заснул.– Дальше? Рассказывайте.– Встал я в восемь, сварил кофе, пока Жослин спала. Настежь открыл окно и увидел, что в ванной у Фрэнсиса все еще горит свет.– Вас это не удивило?– Такое случалось и прежде. Я пошел на студию, где работаю до часу дня, потом пообедал с приятелем. В ресторане «Рида» у меня было назначено свидание с одним американским актером. В четыре я вернулся…– Ваша жена не выходила из дома?– Выходила за покупками… Пообедала и снова легла… — он понял, как комично звучит этот лейтмотив.– По-прежнему в ванной горел свет?– Да.– Вы спустились к ним?– Нет, я позвонил по телефону, никто не подошел. Должно быть, подумал я, Рикен вернулся, лег спать, потом ушел с женой, а свет забыл погасить.– Такое с ним бывало?– Это бывает с каждым… Мы с Жослин пошли в кино на Елисейские поля.Мегрэ едва не пробурчал: «Она там спала?» О его брюки терся кот.– Это чей?– Общий. Все бросают ему из окон кусочки мяса, а живет он на свободе.– Когда вы вернулись в четверг вечером?– Около половины одиннадцатого. После кино мы зашли в пивную, и я встретил там приятеля.– Свет?– По-прежнему… Но ничего сверхъестественного в этом не было. Рикены могли уже вернуться. Я позвонил. А когда и тут никто не подошел, я немного растерялся.– Немного?– Не мог же я заподозрить…– Итак…– Смотрите! Он и сейчас его не погасил… Не думаю, что он поглощен работой.– А на следующее утро?– Конечно, я позвонил снова и еще два раза днем, пока не узнал из газеты, что Софи убита. Я был в Жуэнвиле на студии, делал репортаж со съемок фильма.– Кто-нибудь подошел к телефону?– Ответил незнакомый голос. Помолчав несколько секунд, я предпочел повесить трубку.– Вы не пытались найти Рикена?Юге замолчал. Потом пожал плечами и снова состроил шутовскую гримасу.– Знаете, я все-таки не работаю на набережной Орфевр!Мегрэ, который машинально смотрел на свет, смягченный матовым стеклом, внезапно направился к квартире Рикенов. Фотограф шел за ним, кажется, поняв, в чем дело. Если Фрэнсис не работал и не спал, а свет горел по-прежнему… Он сильно постучал в дверь.– Откройте! Это Мегрэ.Он кричал так громко, что из соседней квартиры вышел человек в пижаме и с удивлением посмотрел на мужчин.– Бегите к консьержке… Спросите у нее отмычки.– Я как-то спрашивал, когда забыл ключ. Пришлось идти к слесарю.Для человека, играющего под простачка, у Юге было достаточно хладнокровия. Обернув кулак платком, он с размаху ударил по окну ванной, и оно разбилось вдребезги.– Быстрее! — крикнул он, заглянув внутрь. Мегрэ заглянул. Рикен, одетый, сидел в ванне. Из крана текла вода и переливалась через край. Вода была розовой.– У вас есть отвертка?– В машине.Сосед надел халат, вернулся и пошел к машине.Вышла его жена, и Мегрэ крикнул ей:– Позвоните врачу… Есть здесь поблизости телефон?Она удалилась, а сосед вернулся с домкратом, принялся взламывать дверь.Сначала она не поддавалась, потом затрещала. Еще два удара — выше, ниже, — и дверь распахнулась. Мужчина чуть не ввалился в квартиру.Остальное произошло как в тумане. Едва Мегрэ вытащил Фрэнсиса из ванны и поволок к дивану, подошел молодой врач, который жил в этом доме.– Когда это случилось?– Только что обнаружили.– Позвоните в «скорую помощь».– Есть надежды, доктор?– Черт возьми, не задавайте мне вопросов.Через пять минут во дворе стояла машина «скорой помощи». Мегрэ сел в кабину рядом с шофером. В больнице он ждал, пока делали переливание крови.Комиссар удивился, увидев там Юге.– Он выпутается?– Пока не знаю.– Зачем он это сделал, как вы думаете? — Комиссар ответил с вопросительной интонацией.– Может быть, потому, что считал себя слишком умным?Фотограф, конечно, не понял и посмотрел на него удивленно.Но сейчас Мегрэ думал о событии менее значительном, но, возможно, более серьезном в судьбе Рикена: о краже своего бумажника.
Глава 9
В одиннадцать Мегрэ был в своем кабинете. Сидя напротив Лапуэнта и Жанвье, он машинально раскладывал по размеру трубки. Выбрав самую длинную, набил ее.– Как я сказал вчера вечером фотографу?Инспектора переглянулись, не понимая, о каком фотографе идет речь.– Так вот, он слишком умен. Иногда это так же опасно, как быть чересчур глупым. Ум, не подкрепленный сильным характером. Плохо! Я понимаю, что хочу сказать, но не могу подобрать нужных слов. Впрочем, это не мое дело. Пусть этим займутся врачи-психиатры. Я почти убежден, что он идеалист, не способный жить в соответствии со своими идеалами. Понимаете?Не случалось, чтобы Мегрэ был так многословен и так растерян.– Ему хотелось быть необыкновенным во всем, быстро преуспевать, но не испачкать рук.Комиссар был недоволен собой и с трудом выражал свою мысль.– Быть лучшим и худшим. Он, наверное, ненавидел Карю, потому что нуждался в нем, но не отказывался от ужинов, которыми угощал продюсер, и смело брал у него деньги в долг. Он этого стыдился, но брал. Он был не настолько наивен, чтобы не понимать, что Софи совсем не та женщина, какой хотелось бы ее видеть, но он в ней нуждался. В конце концов он даже пользовался ее отношениями с Карю, но отказывался в этом признаться. Не осмеливался. И выстрелил он в нее в среду вечером только потому, что она сказала ему в лицо всю правду. Он выстрелил. Потом оцепенел, потрясенный случившимся и ожидавшими его последствиями. И вот — тут-то я убежден — он решил, что не даст себя арестовать, его мозг заработал. Бродя по улицам, он стал разрабатывать сложный план. Такой сложный, что он почти удался. Он вернулся к ресторану «У старого виноградаря», спросил Карю. Ему были необходимы две тысячи франков, и он знал, что Боб не может одолжить ему такую сумму. Он бросил оружие в Сену, чтобы не возникло вопросов об отпечатках пальцев. Несколько раз заходил в клуб «Зеро»: Карю не появлялся! Он пил, слонялся по улицам, внося новые детали в свой план. Действительно, у него не было денег, чтобы бежать за границу. Нужно вернуться на улицу Сен-Шарль, сделать вид, что обнаружил тело, сообщить в полицию. И тут он вспоминает обо мне. Он разыгрывает комедию, в которой нормальный человек не нуждался бы. Детали нанизываются одна на другую. Его хождения помогают ему. Он подкарауливает меня с раннего утра у дверей моего дома. Если бы я не сел в автобус, он что-нибудь изменил бы в своем плане. Он крадет у меня бумажник. Звонит по телефону. Разыгрывает все так, чтобы отвести от себя подозрения. Но он переигрывает! Он сообщает мне меню пресловутого ужина «У старого виноградаря». Ему не хватает равновесия, здравого смысла. Он может выдумать замысловатую историю и сделать ее правдоподобной, но забывает о самых простых житейских мелочах.– Вы полагаете, шеф, что его предадут суду? — спросил Лапуэнт.– Это зависит от психиатров.– Ну, а что бы решили вы?– Суд. Конечно, суд.И так как Лапуэнт был удивлен столь категоричным ответом, отнюдь не свойственным комиссару, Мегрэ добавил:– Будет очень обидно, если его признают невменяемым или частично ответственным. В суде он будет разыгрывать роль существа исключительного.Он грустно улыбнулся и подошел к окну, за которым моросил дождь.