"Найденыш с погибшей «Цинтии»" - читать интересную книгу автора (Верн Жюль, Лори Андре)

22. ВАЛЬ-ФЕРЕ. ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Месяцем позже в пригороде Бреста Валь-Фере на семейном торжестве у матери и деда Эрика собрались гости из Нороэ и Стокгольма. Г-жа Дюрьен выразила горячее желание, чтобы простые добрые люди, которые спасли её сына, разделили с ней её величайшую и ни с чем не сравнимую радость. Ей хотелось во что бы то ни стало принять у себя в доме не только матушку Катрину и Ванду, маастера Герсебома и Отто, но и доктора Швариенкрона, Кайсу, Бредежора и Маляриуса.

Среди суровой бретонской природы, близ мрачного Армориканского моря[85] норвежские гости, несомненно, должны были чувствовать себя менее оторванными от родины, чем на улице Деварен в Париже. Они совершали далёкие прогулки в окрестные леса, сообщали друг другу то, что недавно стало известно от г-на Дюрьена, обсуждали разрозненные факты, сопоставляли отрывочные сведения, стараясь внести ясность во всю эту историю, во многом ещё туманную и загадочную. И постепенно, в длительных беседах и спорах, восстанавливалась истина.

Прежде всего, кто такой был Тюдор Броун? Какая корысть заставляла его с помощью Патрика О'Доногана препятствовать поискам семьи Эрика? Как много значило одно слово, сказанное несчастным ирландцем! Он назвал Тюдора Броуна Джонсом и знал его только под этим именем. А ведь не кто иной, как мистер Ной Джонс был компаньоном отца Эрика по эксплуатации нефтяного источника, открытого молодым инженером в Пенсильвании! Достаточно было установить этот факт, чтобы события, казавшиеся до недавнего времени таинственными, вдруг озарились зловещим светом.

Подозрительное крушение «Цинтии», падение ребёнка в море, а может быть и смерть отца Эрика — все это — увы! — было результатом рокового контракта, который г-н Дюрьен обнаружил в бумагах своего зятя. Он изложил содержание этого договора, комментируя отдельные статьи.

— За несколько месяцев до своей женитьбы, — сообщил он друзьям Эрика, — мой зять открыл возле Гаррисберга нефтяной источник. Так как у него не было средств, чтобы закрепить за собой участок, ему казалось уже, что он потеряет все выгоды от этого открытия. Но тут подвернулся некто Ной Джонс, который выдавал себя за скотопромышленника с Дальнего Запада, а на самом деле, как позднее стало известно, был работорговцем из Южной Каролины. Этот субъект охотно взялся вложить необходимую сумму для покупки источника «Вандалия» и последующей его разработки. Но при этом, в виде возмещения издержек, он заставил Жоржа подписать совершенно неравноправный контракт. По этому соглашению Ною Джонсу причиталась львиная доля прибыли. Пока моя дочь была замужем, я ничего не знал об условиях договора, и, судя по всему, сам Жорж о нем больше не думал. Можно сказать, что он ничего не смыслил в подобных вещах. Исключительно одарённый и разносторонний человек, математик, химик и выдающийся механик, он был крайне неопытен в коммерческих делах и по своей неосведомлённости дважды терял состояние. Несомненно, что и в отношениях с Ноем Джонсом он был верен себе. Весьма возможно, что он, не читая, подписал двустороннее обязательство, которое тот ему подсунул. Вот главные статьи, параграфы и выводы, представляющие типичный образец англо-саксонской фразеологии:

«Статья 3. Источник „Вандалия“ — неделимая собственность открывшего его Жоржа Дюрьена и вкладчика капитала Ноя Джонса.

Статья 4. Ною Джонсу предоставляется исключительное право распоряжаться всеми денежными средствами, сбывать продукцию, собирать доходы, оплачивать издержки с обязательством ежегодно отчитываться перед своим компаньоном и делить с вышеупомянутым компаньоном чистую прибыль. Жорж Дюрьен, со своей стороны, обязуется руководить работами и технической эксплуатацией источника.

Статья 5. В случае, если один из совладельцев пожелает продать свою долю, он должен будет предпочесть в качестве приобретателя своего компаньона, которому после официального уведомления будет предоставлен трехмесячный срок для принятия соответствующего решения, после чего он станет единственным владельцем, уплатив своему бывшему компаньону сумму в размере одной трети чистого годового дохода, установленного последним переучётом.

Статья 6. Только дети каждого из компаньонов наследуют его права. Если один из компаньонов умрёт бездетным или в случае смерти до достижения двадцатилетнего возраста ребёнка или детей покойного компаньона, единственным собственником предприятия и капиталовложений становится оставшийся в живых совладелец, минуя всех других наследников покойного.

Настоящая статья продиктована различием национальности обоих компаньонов и неизбежными процессуальными трудностями, которые возникли бы при любых других условиях договора».

— Таков был, — продолжал г-н Дюрьен, — контракт, подписанный моим будущим зятем в ту пору, когда он ещё не помышлял о женитьбе и когда все окружающие, за исключением разве одного только Ноя Джонса, даже не представляли себе, какие огромные доходы сулит разработка источника «Вандалия». В ту пору ещё не были закончены изыскания и только собирались приступить к его освоению. По-видимому, янки рассчитывал охладить пыл своего компаньона и отстранить его от дел, всячески преувеличивая трудности эксплуатации нефтяного месторождения, чтобы взять его в ближайшем будущем в свою полную собственность. Женитьба Жоржа на моей дочери, рождение нашего дорогого мальчика и неожиданное установление громадной ценности источника — все это, разумеется, коренным образом изменило положение. Теперь уже не могло быть и речи о покупке Ноем Джонсом за бесценок этого прибыльного участка. Такую возможность дало бы ему только исчезновение с лица земли сначала Жоржа, а потом и его единственного наследника. И вот, через два года после женитьбы и шесть месяцев спустя после рождения моего внука, Жорж был найден мёртвым возле буровой скважины, задохнувшимся, как говорили врачи, от ядовитых газов. В то время меня уже не было в Соединённых Штатах, так как моё назначение консулом в Ригу предшествовало этим событиям. Вопрос о наследовании был урегулирован судебным исполнителем. Ной Джонс показал себя с хорошей стороны и подписался под всеми обязательствами в отношении моей дочери. Было решено, что он будет по-прежнему распоряжаться общими средствами и вносить каждое полугодие в Центральный банк в Нью-Йорке часть чистого дохода, принадлежащего ребёнку. Однако ему не пришлось уплатить даже за первое полугодие. Моя дочь, чтобы поскорее встретиться со мною, оказалась в числе пассажиров «Цинтии», которая потерпела крушение при таких подозрительных обстоятельствах, что страховой компании удалось освободиться от всяких обязательств, а единственный наследник Жоржа бесследно пропал во время катастрофы… С тех пор Ной Джонс стал полновластным владельцем источника «Вандалия», ежегодно приносившего ему в среднем сто восемьдесят тысяч долларов чистого дохода.

— И вы никогда не подозревали, что он замешан во всех этих, следовавших одно за другим, несчастьях? — спросил Бредежор.

— Конечно, подозревал, это было вполне естественно, так как подобное нагромождение трагических случайностей, ведущих к одной цели, к величайшему сожалению, было более чем очевидно. Но как я мог обосновать свои подозрения и, главное, сформулировать их перед правосудием? В моем распоряжении были не факты, а только смутные догадки. Я знал по опыту, как мало можно полагаться на суд, когда вопрос идёт о тяжбе между подданными разных государств. И к тому же ещё мне нужно было утешить или хотя бы отвлечь мою дочь от её навязчивых дум, а судебный процесс только увеличил бы её страдания, не говоря уже о том, что его могли приписать моей алчности. Стоит ли об этом сожалеть? Но думаю, и остаюсь при своём убеждении, что я всё равно не добился бы никакого результата. Вы сами видите, как нелегко нам даже сегодня, собрав воедино все наши впечатления и все известные нам факты, прийти к какому-то определённому и окончательному выводу!

— Но какую роль мог играть в этом деле Патрик О'Доноган? — задал вопрос доктор Швариенкрона.

— В отношении Патрика О'Доногана, как и во многом другом, — сказал г-н Дюрьен, — нам придётся ограничиться одними только предположениями. Но вот какой довод мне кажется наиболее убедительным. Этот самый О'Доноган, младший матрос на борту «Цинтии», приставленный в услужение капитану, постоянно общался с пассажирами первого класса, которые обедают в кают-компании. Он знал, конечно, имя моей дочери, её французское происхождение и мог без труда отличить её в толпе пассажиров. Не дал ли ему Ной Джонс какого-нибудь преступного поручения? Не приложил ли этот матрос руку к подозрительному крушению «Цинтии», или, куда проще, к падению ребёнка в море? Поскольку его уже нет в живых, мы никогда об этом не узнаем, но, так или иначе, Патрик О'Доноган хорошо понимал, какое значение для компаньона покойного Жоржа Дюрьена имел «ребёнок на спасательном круге». А такому человеку, как О'Доноган, этому лодырю и пропойце, вполне могло прийти в голову использовать сведения о ребёнке в корыстных целях. Знал ли О'Доноган, что «ребёнок на спасательном круге» остался в живых? А не помог ли он сам его спасти, то ли подобрав в море, чтобы затем оставить близ Нороэ, то ли каким-нибудь иным способом? Это тоже загадочно. Но несомненно одно: он сообщил Ною Джонсу о том, что ребёнок уцелел после кораблекрушения и что ему, Патрику, известно, в каком месте младенца подобрали. И само собой разумеется, он не забыл предупредить Ноя Джонса, что «ребёнок на спасательном круге» узнает обо всём, если бы с ним, Патриком О'Доноганом, случилось какое-нибудь несчастье. Ной Джонс вынужден был платить ему за молчание. Таков, без сомнения, источник нерегулярных доходов, которыми пользовался ирландец в Нью-Йорке каждый раз, когда туда попадал.

— Это кажется мне весьма правдоподобным, — сказал Бредежор. — И я добавлю от себя, что последующие события полностью согласуются с вашей гипотезой. Газетные объявления доктора Швариенкрона встревожили Ноя Джонса. Он сделал все возможное, чтобы избавиться от Патрика О'Доногана, но вынужден был действовать крайне осмотрительно. Ведь ирландец поставил его в известность о принятых им мерах предосторожности. Ной Джонс, по-видимому, запугал его этими объявлениями, заставив опасаться немедленного вмешательства полиции. К такому выводу приводит рассказ Боула, содержателя таверны «Красный якорь» в Нью-Йорке, и та поспешность, с какой скрылся Патрик О'Доноган. Считая, должно быть, что его как преступника могут выдать иностранному государству, он забрался в самую глушь, — к самоедам[86], да к тому же ещё и под чужим именем. Ной Джонс, который, как видно, и подал ему эту мысль, отныне мог считать себя гарантированным от всяких неожиданностей. Но объявления, настойчиво разыскивающие Патрика О'Доногана, как говорится, сверлили ему мозг. Он предпринял даже специальное путешествие в Стокгольм, чтобы заставить нас поверить в смерть Патрика О'Доногана и увидеть воочию, как далеко продвинулось наше расследование. Наконец было опубликовано сообщение с «Веги», и «Аляска» отправилась в арктические моря. Ной Джонс, или Тюдор Броун, предвидя свою неминуемую гибель, ибо у него были основания не доверять Патрику О'Доногану, не остановился ни перед какими злодеяниями, лишь бы обеспечить себе безнаказанность. К счастью, все кончилось для нас благополучно, и мы вправе сейчас сказать, что ещё дёшево отделались!

— Как знать, быть может, перенесённые испытания и помогли нам, в конечном счёте, достигнуть цели! — сказал доктор. — Не случись несчастье на Бас-Фруад, мы, наверное, продолжали бы наш путь через Суэцкий канал и вошли бы в Берингов пролив с таким опозданием, что не застали бы там «Вегу». И ещё менее вероятно, что нам удалось бы вытянуть из Патрика О'Доногана это единственное, наводящее на след, слово, если бы мы застали его в обществе Тюдора Броуна!.. Таким образом выходит, что наше путешествие, хотя оно и сопровождалось с самого начала трагическими событиями, помогло нам в конце концов отыскать семью Эрика, и это произошло только благодаря кругосветному плаванию «Аляски», создавшему ему такую популярность!

— Да, — сказала г-жа Дюрьен, нежно гладя курчавые волосы своего сына, — слава помогла ему вернуться ко мне.

И затем она добавила:

— Преступление отняло у меня моего мальчика, а ваша доброта не только его сохранила, но и сделала незаурядным человеком…

— И к тому же этот скотина Ной Джонс, помимо своей воли, снабдил его состоянием, которому могут позавидовать многие американские богачи! — воскликнул Бредежор.

Все посмотрели на него с удивлением.

— Бесспорно, — продолжал опытный адвокат. — Разве Эрик не унаследовал от своего отца доходы, приносимые нефтяным промыслом «Вандалия»? Разве он не был незаконно их лишён на протяжении двадцати двух лет? И разве не достаточно будет для установления его родства и признания за ним прав наследования простых свидетельских показаний нескольких лиц, знавших его с детства, начиная с присутствующих здесь маастера Герсебома и его супруги Катрины и кончая господином Маляриусом и нами?

Если Ной Джонс оставил детей, то они юридически ответственны за этот огромный просроченный долг, который, по-видимому, поглотит целиком принадлежащую им долю совместного капитала. Если же у этого негодяя не было детей, то по условиям договора, которые прочёл нам г-н Дюрьен, Эрик — единственный законный наследник всего состояния. В любом случае он должен иметь в Пенсильвании не менее ста пятидесяти или двухсот тысяч долларов годового дохода:

— Ну и ну! — смеясь, произнёс доктор Швариенкрона, — вот вам и маленький рыбак из Нороэ! Он представляет теперь довольно завидную партию!.. Лауреат Географического общества, впервые осуществивший кругосветное полярное плавание, молодой человек, обременённый «скромным» доходом в двести тысяч долларов — такого жениха не так-то легко найти в Стокгольме! Как ты думаешь, Кайса?

При этом шутливом замечании, о жестокости которого её дядя, конечно, не подозревал, девушка густо покраснела. Именно в ту минуту Кайса говорила себе, что была несколько недальновидна, оттолкнув такого достойного поклонника, и что в дальнейшем нужно будет оказывать ему больше внимания.

Но Эрик, как это ни странно, не чувствовал к ней больше никакой привязанности, особенно сейчас, когда его самолюбие уже не могли уязвить её презрительные реплики. То ли разлука и размышления в долгие часы ночных вахт помогли ему понять чёрствую душу Кансы, то ли ему достаточно было сознавать, что теперь она уже не может считать его «жалким подкидышем», но отныне он оказывал ей только самое необходимое внимание, на какое она имела право как молодая девушка и племянница доктора Швариенкрона.

Его решительное предпочтение было отдано Ванде, которая становилась все более очаровательной. Её исключительная доброта, врождённое изящество, благородство и чистосердечие привлекали к ней симпатии всех, кто её знал. Она и недели ещё не провела в Валь-Фере, как г-жа Дюрьен во всеуслышание заявила, что даже не представляет себе, как с нею расстанется.

Эрик взялся все уладить. Он уговорил маастера Герсебома и матушку Катрину оставить Ванду во Франции, но с непременным условием, чтобы она ежегодно навещала вместе с ним Нороэ. Ему бы очень хотелось переселить маастера Герсебома со всей семьёй в Бретань, и он даже предложил перевезти на берег. Брестского рейда деревянный дом, в котором провёл своё детство. Но этот план всеобщего переселения был признан практически не осуществимым. Маастер Герсебом и матушка Катрина говорили, что на старости лет не так-то легко изменить привычный образ жизни, да и к тому же они не чувствовали бы себя счастливыми в чужой стране, не зная её языка и нравов. Эрику поневоле пришлось согласиться с их желанием вернуться на родину, и он обеспечил своих приёмных родителей таким достатком, какого не могла до сих пор им дать вся их честная трудовая жизнь.

Эрик хотел по крайней мере удержать при себе Отто, но и его названый брат тоже предпочитал свой фьорд всем гаваням мира и не видел более заманчивой перспективы, чем суровая жизнь рыбака. Но уж если быть до конца правдивым, то следует сказать, что белокурые косы и голубые глаза Регнильды, дочери управляющего фабрикой рыбьего жира, имели некоторое причастие к той непреодолимой привязанности, которую Отто испытывал к Нороэ. Во всяком случае, к такому заключению можно было прийти после того, как стало известно, что он собирается жениться на ней на будущее рождество.

Г-н Маляриус рассчитывает со временем обучать их детей так же, как он обучал Эрика и Ванду. Он снова вернулся к своим скромным обязанностям в деревенской школе, после того как разделил с капитаном «Аляски» почести, оказанные им Французским географическим обществом. В настоящее время он правит рукопись своего замечательного труда о флоре арктических морей, принятого к печати Линнеевским обществом[87].

Что же касается доктора Швариенкрона, то он до сих пор ещё не закончил своё описание старинных памятников, которое должно будет обессмертить его имя.

Последним судебным процессом адвоката Бредежора было дело, возбуждённое им для установления законных прав Эрика на нефтяной источник «Вандалия». Дело было выиграно не только в первой инстанции, но и в апелляционном суде[88], что явилось немалым успехом даже и для такого искусного адвоката.

Эрик воспользовался этой победой и свалившимся на него богатством, чтобы купить «Аляску», которую он превратил в прогулочную яхту. Он ежегодно пользуется ею, навещая вместе с г-жой Дюрьен и Вандой своих приёмных родителей в Нороэ. Хотя его личность и подданство были юридически установлены и он законно носит своё имя — Эмиль Дюрьен, присоединив к нему ещё — Герсебом, но все близкие по привычке продолжают называть его Эриком.

Тайное желание г-жи Дюрьен когда-нибудь увидеть своего сына мужем Ванды, которую она полюбила как родную дочь, настолько совпадает с желанием самого Эрика, что недалёк уже тот день, когда оно осуществится.

А Кайса, все ещё не найдя «подходящей партии», так и ходит в невестах, укоряя себя в душе за то, что, как говорится, «дала маху».

Доктор Швариенкрона, г-н Бредежор и профессор Гохштедт по-прежнему играют в вист.

Однажды вечером, когда доктор играл хуже обычного, Бредежор, постукивая пальцами по табакерке, не мог отказать себе в удовольствии напомнить ему о давно забытом соглашении.

— А когда же вы соблаговолите, наконец, прислать мне вашего Плиния в издании Альда Мануция? — спросил он с лукавым огоньком в глазах. — Надеюсь, вы теперь уже не считаете, что Эрик ирландского происхождения?

Растерявшись было от такой внезапной атаки, доктор сумел взять себя в руки и с уверенностью произнёс:

— Ну и что же! Если даже бывший президент Французской республики[89] происходит от ирландских королей, то не было бы ничего удивительного, если бы и семья Дюрьен тоже оказалась ирландского происхождения.

— Пожалуй, — ответил Бредежор, — стоит вам только это доказать, и я охотно пришлю вам своего Квинтилиана.