Зиганшин КамильГорбун

Камиль Зиганшин

Горбун

В скиту долго обсуждали происшедшее с Корнеем, а особенно обстоятельства его невероятного спасения.

-Диким тварям помогать дело богоугодное!

- Смотри-ка, птица, а и та с понятием! Добро помнит!

Братия справедливо полагала, что после столь сурового урока, их непоседа, наконец, угомонится и прекратит свои рискованные вылазки. Некоторое время парень, и впрямь, из скита не отлучался, исполнял работы по хозяйству с особым усердием и рвением.

Но, как оказалось, благоразумия Корнею хватило не надолго. Его душа не выносила однообразия. Неукротимый дух бродяги, живущий в нем, не так-то просто было заглушить. Да и мечта взобраться на вершину хребта так и не осуществилась. А теперь еще слова отца о странной дыре в берегу озера не давали покоя. Остроконечные вершины, пуще прежнего, манили его.

Стояли сухие, ясные дни, но природа уже щедро рассыпала по склонам отрогов свои самоцветы - яркие костры увядания, последний бал перед зимним сном. В эти благодатные дни бабьего лета, упрямый Корней, отпросившись погостить к деду, сызнова замыслил восхождение к вершинам.

К хижине деда-отшельника молодой скитник подходил в темноте. Из оконца приветливо струился мягкий золотистый свет. И таким уютным и желанным показался он. Сколько счастливых воспоминаний таилось там, за мутной пленкой натянутой на крепкую раму. И сейчас в хижине, наверняка, топится печурка, а дедушка читает любимые книги или пишет лекарские наставления.

Корней не ошибся. Все было именно так, как он предполагал. Дед несказанно обрадовался приходу внука.

-Ты как чуял, только сегодня тебя вспоминал. Помощь нужна. В "Травознаях" высмотрел травку одну и вроде бы в наших горах она должна расти. Посмотри, вот она нарисована. Может сможешь отыскать ее?

Корней просто остолбенел от такой удачи. Идя к деду, он всю дорогу думал, как найти уважительную причину для отлучки, а тут на тебе - дед сам отправляет в горы.

И уже на второе утро, спозаранку, несмотря на то, что макушки Северного хребта за ночь покрыл снег, отправился в путь.

Достигнув злополучного провала, он обошел озеро, и, вглядываясь в неровные стены, действительно обнаружил на одной линии с часовней, зияющую мраком дыру. Трава на берегу над ней была почему-то редкой и низкорослой. Но как ни напрягал Корней зрение, так и не разглядел в глубине чела, привидившейся отцу, лестницы. Понимая, что сейчас не время разбираться, он начал подъем по крутому склону к далеким белоснежным пикам, плотно скучившимся на головокружительной высоте. Последние жиденькие ели еще несколько десятков саженей отважно карабкались вместе с ним по скалам, но, вскорости, и они отстали. Дальше путь лежал по скалистым скатам, иссеченным узкими трещинами. Корней поднимался медленно и осторожно, обходя опасные участки, чтобы не сорваться в холодные расщелины и к вечеру достиг лишь кромки снежной каймы.

Солнце, на несколько минут показавшись из-за узкой полосы туч, незаметно потонуло алой каплей в ямке между белых вершин.

Пора было позаботиться о ночлеге, но сказочная красота заката отвлекла путника. Он, завороженно созерцал, как вершины и склоны хребта заполыхали насыщенными пурпурным и багряным цветами, плавно переходящими, с течением времени, в темно-лиловый и фиолетовый. Небо, при этом, разгорелось роскошным, медленно густеющим, зеленоватым свечением. Такого разнообразия красок Корней никогда прежде не видел. Душа и сердце долго не могли успокоиться от охватившего его восхищения перед этой неземной красотой. Мысленно отметив место где скрылось светило, Корней с трепетом подумал:

-Завтра с вершины может быть удастся увидеть спальню солнца.

Унося последние отголоски дня, по небу проплыл запоздалый клин красных, в лучах невидимого уже солнца, лебедей. В сгущающейся тьме, мало помалу, растворялось, исчезало неисчерпаемое богатство форм пиков, ущелий, отрогов. В тишине еще отчетливей стал слышен гул отдаленного гремучего потока. Зеленоватое небо незаметно стало темно-синим, а вскоре и вовсе почернело, проклюнулись первые звезды.

Вместе с рассветом сплошным войлоком наползли тучи, но настойчивый путник направился к невидимым теперь пикам. Поднимаясь все выше и выше, он с нетерпением ожидал момента, когда сможет дотронуться до бугристых клубов руками. А вдруг они такие плотные, что через них нельзя будет пройти?

Достигнув, наконец, облачного покрова Корней с облегчением обнаружил, что серые непроницаемые тучи на самом-то деле обычный туман, только очень густой.

Пройдя на ощупь сквозь слой влажной мути, он вновь увидел синее небо, слепящий диск солнца. А под ногами у него, колыхалась белая, холмистая равнина. Она, как живая дышала, чуть заметно поднимая и опуская бугристые клубы, громоздя местами недолговечные причудливые замки. Из этого беспокойного молочного моря вытянутой цепочкой островов торчали вершины хребтов. Корней стоял на склоне самого большого и высокого архипелага.

Дальше, на север, бесконечными вереницами также тянулись с запада на восток островки горных пиков, напоминающие пенные гребни речных шивер. На северо-востоке, просматривались еще более величественные хребты, поблескивающие снежными коронами. Там, за хребтами, по эвенкийским преданиям, слышанным Корнеем от матери, простирается безбрежная тундра: ровная земля с бесчисленными стадами оленей, а за ней, через много дней пути - Край света за которым Соленое море с огромными полями белых льдов и торосов.

Налюбовавшись открывшимися далями, Корней продолжил подъем к заветной громаде, безжизненной, но все равно потрясающе красивой.

По мере того как он поднимался, хрустальный купол неба вопреки его ожиданиям не приближался, а напротив, темнея, удалялся, становясь все более недосягаемым.

Трудно было представить, что в низу, под сугробами облаков, сейчас пасмурно. Здесь девственный снег слепил глаза, на ярко-синем небе полыхало светило, и все это погружено в первозданный покой.

-Мир ангелов и святых! - благоговейно прошептал скитник.

Вблизи горный узел оказался не четырех, а пятиглавым. Невесть откуда возникший ветер погнал по снежным перемычкам между ними седые пряди поземки. Колючие порывы все крепчали. Дивясь тому, как быстро переменилась погода, Корней зашел под защиту частокола корявых скал-останцев, шеренга которых словно указывала дорогу к его заветной цели. Оглядел расстилавшуюся между вершин ложбину. Невероятно, но здесь в белой пустыне, где, казалось бы, все давно выметено ветром вечности, он увидел прямо перед собой цепочку свежих, быстро засыпаемых снегом следов. Вдали, в белой мгле, медленно двигалось черное существо. Корнея взяла оторопь:

-Неужто это пещерник?

В этот миг налетел такой шквалистый ветер, что на время все потонуло в вихрях многослойной круговерти. Когда ветер ослабел, и видимость улучшилась, скитник с удовлетворением отметил, что видение исчезло.

-Пожалуй, пора передохнуть, а то мерещится всякое стало, - подумал путник, и заполз в нишу у основания скалы.

Здесь метель не так лютовала. Он привалился к снежному надуву. Усталость все же давала о себе знать. Засыпаемый снегом, Корней сжался в комочек. Веки смежились. Незаметно подкралась дрема, приятная и неподвластная воле человека. Холод действовал, как наркоз: путник перестал ощущать течение времени:

В полусне ему привиделась вершина. Он стоял на ней, почему то босиком, и поглаживал вытянутыми вверх руками слепящие бока солнца. Хорошо-то как! А оно оказывается вовсе не жгучее, а теплое и ласковое! Корней осторожно понес огромный красный шар, ступая босыми ногами по склону, и вдруг, ощутив острую боль, очнулся.

Над ним склонилось косматое чудище, с выставленными вперед, словно на показ, желтыми зубами. Оно растирало ступни его ног жесткими ладонями.

-Господи Исусе, не уж-то я у пещерников?

Корней попытался защититься крестным знамением, но рука не повиновалась.

"Пещерник", заметив, что парень сильно испугался, поспешил успокоить:

-Чего боишься? Это я, Лука-Горбун! Не признал что ли?

По тому, как он медленно произносил слова было понятно, что говоривший отвык изъясняться вслух.

Перед глазами Корнея ожило давнее воспоминание: горбун, с сильно выставленными вперед крупными зубами, и длинными, висящими до земли руками, рассказывает ему сказки. Он мало что понимает, но страшные зубы завораживают. Он боится оторвать от них взгляд: вдруг они выпрыгнут изо рта и укусят?

-Да, да, дядя Лука, признал! - облегченно вымолвил Корней, - Вас еще долго искали, думали, что утонули вы. Простите, Христа ради, по-первости, каюсь, за пещерника вас принял. И не мудрено - уж больно вид у вас одичалый.

Согревшись, паренек, огляделся. Они находились в сухом, приземистом гроте. В саженях пяти выход, за которым свирепствовала метель. Вдоль стен угадывалась хозяйственная утварь, вороха сена. Колеблющийся огонек светильника, гонял по сводам длинные, причудливые тени. Очага нигде не было видно. Озадаченный, Корней поинтересовался:

- Дядя Лука, отчего ж у вас такая теплынь?

-Пойдем, коли любопытно, покажу.

Лука запалил факел, и они прошли из "прихожей" в еще более теплый зал. То, что Корней увидел, лишило его дара речи. Затаив дух, он, при свете факела, осматривал переливчатые наплывы на колоннах, свешивающиеся с потолка, перламутровые сосульки, выросшие на полу цветы из крупных кристаллов. А своды зала покрывали, словно изморозь, кремовые и розовые иглы. Все вместе это было божественно красиво. Пожалуй, воображение даже гениального художника не могло бы сотворить такое диво. Растерянный и потрясенный, Корней с трудом понимал, что это не сказка.

Справа, из трещины в плитняке, била струя парящей воды. Под ней образовался небольшой водоем, на дне которого лежали гладко отполированные, с янтарным свечением, шарики самых разных размеров: от перепелиного яйца, до булавочной головки.

-Что это?

-Пещерный жемчуг! Нравится? То-то! Ты знаешь, я так благодарен Господу, что дозволил мне прикоснуться к такой красоте. Так тут и прижился. Молюсь день и ночь. За ваши души милости прошу. Отсюда-то Господь молитвы лучше слышит. Здесь ближе к нему: А у вас как дела? Здоров ли преподобный Маркел? Рассказывай, что в скиту нового? Хотя, постой! Заговорил я тебя. Пойдем, покормлю, там и потолкуем.

Вернувшись в жилой грот и поев, Корней поведал обо всех памятных событиях произошедших в скиту за последние годы.

Закончив рассказ и сам полюбопытствовал:

- Как вы, дядя Лука, сумели отыскать меня в такую метель? Ведь не видно было ни зги!

-Трудно объяснить, на все воля Божья. Он меня и вел. Чую, что вон там ты должен быть, пошел - и впрямь ты там. Ты бы лучше спросил, как я тебя, такого детину, сюда дотащил. Вот уж попотеть пришлось. - Спаси вас Бог, дядя Лука! Уберегли вы меня от верной смерти.

По слегка побледневшему выходу пещеры собеседники поняли, что светает, но метель не стихала.

-Еще дня два покрутит, - обронил Лука.

-Не уж-то так долго? - расстроился Корней, - Опять на вершину не поднимусь.

-Было бы, о чем горевать. Поживешь пока у меня. Кончится непогода, взберешься.

-Не могу я столько времени ждать. После того как летом чуть не утоп, дед за меня сильно тревожится.

И Корней рассказал Горбуну о своих недавних злоключениях на озере и о чудесном спасении.

-Думаю, что путь твой к вершине столь многотруден неспроста. Господь испытывает силу твоего духа. Слабый человек давно бы отрекся от своей затеи, а ты молодец, не отступаешь. Собирайся, провожу тебя.

-А как же метель? Вы же говорили, что еще дня два покрутит? обескураженно спросил Корней.

-Не бойся! - улыбнулся Горбун, - Там, где мы пойдем, метели нет.

Вконец растерявшийся парень надел котомку. Лука запалил факел, два запасных передал Корнею и : направился в глубь пещеры.

За поблескивающей от света факела влажной стеной зала оказался довольно широкий коридор, полого уходящий вниз. Его стены покрывали натечные складки, трещины, бугры. Шли довольно долго, сворачивая то влево, то вправо, то, как бы, поднимались, то опускались, но ни разу за время пути им не попались боковые ответвления. Только однажды коридор разделился. Более широкий рукав ушел вправо, но Горбун повел влево.

-Дядя Лука, а куда ведет правый ход? Уж, не в пещерный ли скит?

-Догадливый ты, паря! - похвалил Горбун.

-Так сюда же нельзя! Мы ведь все помрем! - забеспокоился Корней.

-Успокойся, сынок, отсюда до самих пещер очень далеко. Да мы вовсе и не к ним идем.

-А куда ж тогда?

-Потерпи, скоро увидишь.

Проход сужался. Рослому Корнею теперь приходилось идти согнувшись и он, из-за света факела, не сразу заметил, что тьма отступает. И лишь когда Лука устало сел подле лежащей на каменном полу лестницы из жердей, молодой скитник понял, что они достигли цели.

Корней подошел к выходу. Лившийся в него яркий свет, после тьмы пещеры, слепил, и парень первое время невольно щурился.

-Смотри, еще раз не утопни, - улыбнулся Лука.

Осторожно выглянув из лаза, Корней обомлел - под ним лежало столь памятное ему озеро. В прозрачной глубине, среди серых камней, шевелили плавниками темноспинные рыбины.

-Так вот, откуда это чело в стене, - сообразил парень, - и лестница отцу вовсе не померещилась. Все оказывается просто объясняется - и вытоптанная трава на берегу и букетик у креста.

Лука закинул Г-образную лестницу на край берега, и они по очереди выбрались на плато. Удивительно, но здесь, несмотря на облачность и ветер было сухо. Они молча подошли к часовенке и также молча помолились, каждый о своем.

-А, что, дядя Лука, может вернетесь в скит?

-Я с гор никуда. Привык к уединению, да и обет дал. Обо мне внизу никому не сказывай. А деду передай от меня вот этот подарок, - и он протянул Корнею довольно увесистый комок горной смолы, - Ему это пригодится для врачевания. Да скажи, что молюсь о нем денно и нощно, и предупреди, чтобы обо мне тоже никому не сказывал. Захочешь сам, приходи. Буду рад.

-Спасибо, дядя Лука за доброту и участливость. Бог даст, наведаюсь.

Скалистые террасы, крутыми уступами спускаясь к лесу, вывели Корнея к знакомой тропке.

В скиту, обдумав все то, что произошло с ним в горах, Корней понял, что Господь, давая ему возможность с поднебесной высоты взглянуть на белый свет, как бы говорил:

-Посмотри, как огромен, многолик и прекрасен мир, как разумно устроен он. И не всем следует замыкаться в скорлупе Впадины. Вокруг так много неизведанного.

-Знаешь, деда, я поднимусь еще на многие вершины - я теперь знаю, в чем мое счастье.

Сердце старца затрепетало - "Настоящий мужчина вырос. У такого все получится".

В один из долгих июльских вечеров волки, обитавшие в окрестностях Каскада, томились под скалистым утесом среди сумрачного леса в ожидании сигнала разведчиков.

Наконец, от подножья Южного Хребта донесся вой, густой и немного расхлябанный, возвещавший - "чую добычу". Он не срывался на последней ноте, а завершался плавно гаснущим звуком. Спустя некоторое время вой, наводя на все живое безотчетную тоску, вновь полетел над тайгой.

Отвечая вразброд, потянулись ввысь голоса встрепенувшихся хищников:

-Слышим, жди!

"Видящие" носом не хуже, чем глазами, волки затрусили цепочкой, то опуская, то вскидывая морды, стремясь не пропустить ни единого значимого запаха.

Перепрыгивая через поваленные стволы и рытвины, проскальзывая сквозь таежные заросли - волки почти не производили шума. Их движения были мягки, выверены - в любую минуту они были готовы замереть или молнией кинуться на жертву.

Стая шла по дну Впадины к подножью гор. Тучи надоедливой, звенящей мошкары преследовали волков. Они беспомощно вертели головами, и на ходу совали морды то в траву, то в еловый лапник, чтобы согнать впивающихся в нос кровососов.

Вел дружную стаю старый матерый волчище - Дед. Он даже издали заметно выделялся среди прочих более мощным загривком, широкой грудью и проседью.

Поначалу волки шли, часто семеня лапами, но, учуяв вожделенный запах, перешли в намет. Густой лес нисколько не замедлял их бега: помогая хвостом-правилом, они ловко маневрировали среди стволов. Мошкара, наконец, отстала.

Горбоносый лось, дремавший в нише обрыва, заслышав вой, поводил ушами, вскочил, беспокойно затоптался на месте. Заметив множество приближающихся огоньков, он понял, что схватки не избежать и самое разумное - поберечь силы. Встав задом к выворотню и опустив рога, бык приготовился к бою.

Опытные волки взяли лося в полукольцо. Дальше все должно было развиваться по хорошо отработанному сценарию: вожак, отвлекая жертву, всем своим видом демонстрирует готовность вцепиться ему в глотку, а остальные, в это время, нападают с боков и режут сухожилия задних ног. Но, разгоряченный Дед, не переводя духа, прыгнул на быка сходу, угодив под встречный удар острое копыто пробило ему грудную клетку. Зато боковые волки сработали четко: лось с перерезанными сухожилиями повалился на землю. Опередивший всех Смельчак сомкнул мощные челюсти на глотке быка и, дождавшись, когда тот, захлебываясь хлынувшей кровью, перестанет бить ногами, взобрался на поверженного гиганта. Мельком глянув на раненного Деда, Смельчак сразу определил, что предводитель не жилец и, сразу осмелев, победно вскинул голову:

-Надеюсь всем понятно, что отныне я вожак!? - красноречиво говорила его поза.

Смельчак, выделяясь несомненной смелостью и силой, и в самом деле был прирожденным лидером. Его ловкость была столь велика, что позволяла прямо на ходу вырывать куски мяса от бегущей жертвы. Ко всему прочему, он обладал феноменальной способностью подчинять всех своей воле, и это доставляло ему явное наслаждение. И вот, наконец, пробил долгожданный час.

Власть и заметное превосходство над другими членами стаи, к сожалению, постепенно развратили Смельчака.

С его воцарением справедливые порядки, устоявшиеся в стае за годы предводительства Деда, стал подменять закон: "Как хочу, так и ворочу!". И что удивительно, он безоговорочно, по крайней мере внешне, признавался всеми.

Уступчивость стаи в немалой степени была вызвана тем, что в первые два года правления Смельчака сложились очень благоприятные условия для сытой жизни. Северных оленей во Впадине расплодилось так много, что хищники безо всяких усилий резали их каждый день. Богатая и постоянная добыча безусловно упрочила власть Смельчака и приближенных к нему угодников. Со временем выделилась как бы стая в стае.

Предпочитая, чтобы, высунув языки, рыскали и охотились рядовые волки, прихвостни Смельчака выходили из-за деревьев только тогда, когда поверженная жертва уже дымила кровью. Поначалу они отнимали добычу силой, но, мало помалу, жившая прежде в согласии, стая свыклась с таким беспределом, и, завершив охоту, вставала поодаль в ожидании своей очереди быть допущенными сворой избранных к ими же добытому мясу. Изредка, когда охота предвиделась особенно легкой, выродки, чтобы размяться, тоже участвовали в ней. Питались они так хорошо, что шерсть приобрела особый блеск, от чего при свете луны казалась серебрянно-белой. Пиратская шайка возомнила себя хозяевами всей Впадины и бесцеремонно промышляла в непосредственной близости от скита, тем более, что затравленные олени, чувствуя в людях защиту, тяготели к его окрестностям. Развращенные безропотностью рядовых волков, выродки стали находить усладу в самом процессе резни безо всякой нужды в пище. Постепенно и другие волки входили во вкус этих жестоких побоищ.

Скитники то и дело натыкались в лесу на зарезанных, но даже не тронутых оленей. Как-то обнаружили растерзанного волками медвежонка. Рядом, уткнув морду в живот, сидела оглушенная горем медведица. Безвольно опустив передние лапы вниз, она раскачивалась из стороны в сторону, тяжело вздыхая и горестно поскуливая.

Мужики, хотя и ругали серых, в тоже время полагали, что "на все воля Божья".

Однажды стадо оленей, видимо надеясь, что волки не посмеют подойти вплотную к скиту, расположились на ночь прямо под бревенчатым частоколом. Не успели они задремать, как тревожно захоркал вожак. Олени испуганно вскочили и прижались друг к другу. Один из них вдруг начал с силой лягать воздух, словно отгоняя кого-то. Но сколько олени ни всматривались в безмолвный мрак, они не видели ничего, кроме черных теней от стволов деревьев. Между тем, самый крайний олень, взвившись на дыбы, упал и стал, хрипя, кататься по траве. Воздух наполнился запахом крови.

Серые тени, теперь не таясь, выныривали из мрака со всех сторон, и стадо превратилось в клокочущий хаос: обезумевшие олени лягались, падали, хрипели, захлебываясь кровью. Все это продолжалось не дольше пяти минут.

Утром, при виде множества мертвых тел тихо лежащих на примятой, черной от крови траве, потрясенные скитники окаменели. Они испытывали негодование и омерзение к столь безжалостным чудовищам. Казалось, даже белоголовые горы с немым укором глядят на эту картину бессмысленного зверства.

-Сие - проделки дьявола в волчьем обличии! Пора остановить их! призвал Маркел.

Читая следы, Корней давно понял, что в стае верховодит умный и кровожадный тиран. Скитник полагал, что если ему удастся выследить и уничтожить вожака, то разбой прекратится. Распутывая паутину следов, он не единожды выходил на место отдыха стаи, но всякий раз дозорные поднимали стаю раньше, чем он мог увидеть их. Сам же вожак наблюдал за скитником довольно часто, Корней чувствовал это, и несколько раз их взоры даже сталкивались, но, пока он вскидывал ружье, зверь словно таял в воздухе. Просто дьявольщина какая-то! Необъяснимая податливость стаи безрассудным и жестоким желаниям вожака всегда возмущала молодого скитника, поэтому он, не колеблясь, первым присоединился к святому делу восстановления справедливости и покоя в их Впадине, надеясь, что всем миром удастся справиться с шайкой разбойников.

Зная район обитания и наиболее часто посещаемые волками места, охотники устроили ночью засады на всех возможных проходах. Корнею с отцом определили место возле ключа, отделявшего кедрач от осинника.

Натеревшись хвоей, они просидели в кустах, не сомкнув глаз и держа ружья наготове, до самого утра. Они видели мирно пасшихся оленей, наблюдали, как, сопя и пыхтя, карабкается по косогору жирный барсук, как забавляются бесшабашные зайцы. И только волков не было не слышно и не видно, хотя на самом деле стая все это время бродила неподалеку, искусно минуя засады.

У Корнея среди ночи, на несколько минут, появилось ощущение пронизывающего взгляда, испытанное им во время первой охоты, но во тьме он ничего не сумел разглядеть. Между тем Смельчак несколько секунд стоял буквально в семи саженях и, недобро ухмыльнувшись, увел стаю в безопасное место.

Последующие засады также не дали результата. Попробовали насторожить самострелы. Одного из волков стрела пробила насквозь. Живучий зверь с четверть версты бежал, временами ложась на траву, и пытаясь вытащить стрелу, но рана была смертельной, и он вскоре околел. Скитники нашли жертву по голосу ворона-вещуна, каркающего в таких случаях особенным образом. Шкуру снимать не стали, потому, что вонь от нее исходила невыносимая.

-Питаются хорошим мясом, а пахнут дурно, - удивлялся Тихон.

-Они же слуги дьявола, - пояснил Корней.

После этого случая стая словно испарилась. Ставшие уже забывать о ее существовании, люди через год вновь были потрясены бандитским набегом на оленей, но волки и в этот раз бесследно затерялись в путанной сети отрогов и распадков. Повторно организованные облавы, пасти, луки на тропах и на привадах теперь вообще не давали результата. Видимо предыдущий урок не прошел даром. Стая, благодаря необыкновенному уму вожака, запросто разгадывала хитроумные замыслы людей и всегда обходила ловушки.

Смекалка вожака вызывала восхищение и проявлялась порой самым неожиданным образом. Он, например, додумался, а потом научил всех остальных членов стаи, как избавляться от постоянно мучивших волков паразитов.

Как-то раз, переплывая речку, Смельчак заметил, что сотни блох, спасаясь от воды, сгрудились у него на носу. Выйдя на берег, волк взял в зубы кусок коры и стал медленно погружаться с ним в воду. Дождавшись, когда все блохи переберутся на кору, Смельчак выплюнул ее и выбрался из воды.

Или другой пример. Случилось это зимой. Волки, обежав в поисках оленей все распадки и хребты, обнаружили, наконец-то, небольшое стадо, но никак не могли подкрасться к нему для успешной атаки: бдительные олени не позволяли приближаться, а догнать их по глубокому снегу узколапые хищники не могли. Вот если бы весной, да по насту!

Смельчак понимал, что их выдает резкий неприятный запах. И вот что он придумал... Перед нападением волки, следуя примеру главаря, долго терлись о мочу и свежий помет оленей. Эта немудреная процедура позволила подойти к табуну настолько близко, что им удалось зарезать сразу важенку и престарелого рогача. Стая попировала и залегла на долгожданный отдых. Наткнувшиеся на место трапезы охотники вспугнули зверей. Объевшиеся волки убегали поначалу непозволительно медленно и тяжело, но, когда меткий выстрел уложил одного из них, они тут же изрыгнули съеденные куски мяса на снег, и быстро ушли от преследователей. Одна из пущенных вдогонку пуль все же настигла замыкавшего цепочку волка. Раненый зверь побежал шатаясь, часто падая. Промокшая от снега шерсть страшно всклокочилась. Изнемогая, бедолага повернулся к бегущим на снегоступах стрелкам, и достойно встретил смерть. Остальные члены стаи укрылись в окрестностях пещерного скита, куда охотники заходить не смели.

Корней, как никто изучивший Смельчака, был полностью согласен с утверждением Маркела, что вожак и его прихвостни - слуги дьявола.

-Не мог же Господь наделить столь выдающимися способностями до такой степени бездушное чудовище!

Но и Смельчак тоже досконально изучил своих гонителей. Особенно он остерегался Корнея, чуя в нем сильного противника и тушуясь от одного лишь взгляда его магических глаз. Волк привык видеть в глубине зрачков любого существа затаившийся страх, часто панический, в глазах же Корнея горел особый огонь и взгляд был смелый и неустрашимый. Он смущал Смельчака даже в те минуты, когда взор скитника не был направлен непосредственно на него. Но, вместе с тем, непостижимым образом и привлекал волка, заставляя невольно наблюдать за ним.

Осмотрительно избегая прямой стычки с Корнеем, Смельчак, желая доказать свое превосходство, замыслил прикончить его верного друга - Лютого. Серые и без того давно точили клыки на слишком независимого и ловкого кота, но Лютый был не дурак: спал только на деревьях, а уж чуткости у кота было несравненно больше, чем у волков. Тем не менее, удобный случай им вскоре представился.

По следам волки поняли, что кот повредил лапу. И действительно, когда они вдалеке увидели рысь, то она сильно хромала. Не воспользоваться таким шансом было глупо, и вожак с ближайшими приятелями пустились в погоню по склону крутого отрога. Спасаясь от неожиданных преследователей, кот побежал, заметно припадая на переднюю лапу. Уходил он с трудом, дважды неловко растянувшись на камнях. Вдохновленная доступностью жертвы, свора прибавила ходу и уже предвкушала скорую расправу, но, почти настигнутый, Лютый успел заскочить на узкую горную тропу и, скрылся за скалистым ребром, за которым поджидал Корней с дубиной. Он пропустил рысь, а затем по очереди молча сшиб в пропасть всех выродков, выбегавших из-за поворота.

Благодаря понятливости и бесстрашию Лютого, рискованный план удался на славу. Кот, довольный и гордый убедительным исполнением роли калеки, подошел к другу. На дне пропасти лежала груда окровавленных тел. Смерть выродков давала надежду на воцарение покоя и Божьей благодати во Впадине.

Но самое невероятное во всей этой истории было то, что сам Смельчак, повинуясь какому-то особому инстинкту, остался внизу, затаившись в кустах. Увидев улыбающегося Корнея, спускавшегося с совершенно здоровым Лютым, он понял, что предчувствие его не обмануло. Проводив "артистов" взглядом полным ненависти, Смельчак осторожно поднялся на скалу и увидел, что все его подельники погибли.

Утрата верной шайки была для Смельчака сильнейшим ударом. Оправившись от потрясения, он на следующий день догнал основную стаю. Волки дремали, лениво развалясь в самых немыслимых позах, в тени деревьев. Заметив Смельчака, они по привычке встали, но смотрели на него напряженно, даже враждебно. Во время его отсутствия в стае верховодил Широколобый и теперь он, увидев, что вожак один, без своей свиты, демонстративно игнорировал предводителя. Назревала схватка.

Смельчак понимал, что должен, во что бы то ни стало, осадить самозванца, но праздный образ жизни последних лет не прошел даром : он утратил былую силу и ловкость. Однако, даже понимая, что уступит Широколобому, вожак не мог смириться с добровольной сдачей полномочий, тем более, что уж кому-кому, а ему-то сразу припомнят все притеснения и обиды.

Склонив набок голову Широколобый зорко следил за каждым движением вожака. Чуть приоткрытая пасть придавала его морде выражение абсолютной уверенности в победе. Взбешенный Смельчак подскочил к нему. Двое соперников, ощерившись, встали друг против друга, демонстрируя свою мощь и решимость отстоять право на стаю.

Уже были показаны белые, как снег, клыки, поднята дыбом шерсть, наморщен нос, неоднократно прозвучало устрашающее рычание, а они все стояли, не двигаясь с места.

Вдруг Широколобый неуловимым боковым ударом сбил противника с ног и, нависнув над ним, принялся остервенело трепать загривок.

Смельчак вырвался, метнулся в чащу, ударился о дерево и, шатаясь, пошел прочь, опустив голову. На морде красноречиво отразилось безнадежное отчаяние: еще ни разу он не чувствовал себя столь униженным.

Никто, даже его волчица, не последовал за ним, чтобы выразить сочувствие. Власть Смельчака держалась на страхе и силе. Как только тиран лишился этих опор - она рухнула.

Уже давно заглохли последние верховые запахи стаи, а Смельчак все шел и шел, кипя от бессильной злобы. Наконец, он добрался до участка Северного хребта, где зияли темные лазы пещер. Эта окраина Впадины была богата зверьем, а следы пребывания людей вообще отсутствовали.

Постепенно, свыкнувшись с участью изгоя, Смельчак успокоился и стал жить бирюком. Иногда, правда, наваливалась невыносимая тоска, но, не желая выдавать себя, он воздерживался от исполнения заунывной песни о своей обиде на предавших его сородичей. Чтобы облегчить душу, он в такие минуты лишь уныло и жалобно скулил, уткнув морду в мох.

Как-то, стая Широколобого, перемещаясь по Впадине за оленями, случайно столкнулась со Смельчаком. Волки с полным безразличием прошли мимо свергнутого тирана-вожака. А бывшая подруга даже не скрывала своего предпочтения и преданности Широколобому. "Ты уж, Смельчак, не серчай, но твое время прошло", - говорили ее глаза.

От унижения и позора Смельчак так стиснул клыки, что на одном из них скололась эмаль. Смельчаку, всю жизнь одержимому стремлением к главенству, жаждой превзойти других, видеть такое демонстративное пренебрежение было невыносимой мукой, но приходилось терпеть. Невольно вспомнилась волчица Деда: та не отходила от смертельно раненного суженного ни на шаг, а, когда тот околел, еще долго тихо лежала, обняв лапами его остывающее тело.

Разучившись за время царствования скрадывать добычу и неутомимо гнать ее, волк вынужден был довольствоваться мелкой и, как правило, случайной поживой. Зато, хорошо разбираясь в мотивах голоса ворона- вещуна, Смельчак легко определял, когда тот находил падаль, ибо каркал ворон при этом особенным образом и волк, в таких случаях, не гнушался сбегать подкрепиться.

Однажды, переев чрезмерно протухшего мяса, Смельчак сам чуть не сдох. А после поправки уже не мог даже приближаться к падали - его тут же рвало. Будучи не в состоянии быстро бегать, он приноровился размеренно и упорно, с присущей волкам выносливостью ходить за добычей часами, а порой и сутками. Безостановочно шел и шел, не давая возможности намеченной жертве передохнуть, подкрепиться. Преследуемый, поначалу, бежал резво, метался с перепугу, напрасно тратил силы. Постепенно у него тяжелели ноги, клонилась к земле голова. Расстояние между ними медленно, но верно сокращалось. Страх близкой смерти парализовывал жертву и лишал ее последних сил. А у Смельчака же близость добычи наоборот их прибавляла. Наступал момент, когда вконец измотанный загнанный зверь, чуя неизбежную погибель, смирялся и останавливался равнодушный уже ко всему, и когда Смельчак подходил к нему, как правило, даже не пытался сопротивляться. Волк потихоньку восстанавливал былую форму.

К концу лета он налег на ягоды. Сначала вынужденно, но затем вошел во вкус и стал поедать их в огромных количествах, отдавая предпочтение голубике и бруснике.

В один из знойных полдней, дремавший на лесине Смельчак был разбужен хрустом гальки и плеском воды: кто-то переходил речку. Похватав налетные запахи, волк уловил аромат лосихи. Точно! Брюхатая корова осторожно брела по перекату прямо на него. Волк сглотнул слюну. От предвкушения возможности поесть свежей лосятины, в голову ударила кровь.

Когда будущая мать остановилась под обрывом, чтобы дать стечь воде, Смельчак выверенным прыжком оседлал ее, вонзив клыки в шею. Очумевшая от неожиданного нападения лосиха, оберегая бесценное содержимое живота, опрокинулась на спину и, задрав ноги, с ожесточением принялась кататься по волку. Тот, разжав челюсти, чуть живой, отполз к воде, а потрясенная мамаша поплелась в глубь леса.

Выполняя просьбу травозная-деда, Корней, после Тихонова дня, когда все растения наливаются полным соком и так стоят вплоть до Ивана Купалы, шел по высокому берегу речки в поисках травы, необходимой для приготовления лечебного снадобья для захворавшего Прокла. Наконец, обнаружив то, что искал, парнишка присел на корточки и стал с именем Христовым, да с именем Пресвятой Богородицы ту траву аккуратно, чтобы не повредить корни, срывать.

Неожиданно Корней ощутил на себе до боли знакомый взгляд. По голове и спине даже озноб пробежал. Неужели Смельчак? Он резко обернулся и внизу у воды увидел потрепанного зверя, но глаза, вернее, один незаплывший глаз, сразу выдал его. Точно, Смельчак!

-Вот так встреча! Так ты, старый вурдалак, оказывается жив!?

Волк вздрогнул, еще сильнее прижал к затылку уши и втиснул голову в речную гальку. Во взгляде засквозили испуг, тоска, чувство полной беспомощности: ему трудно было смириться с участью обреченной жертвы, но и реально предпринять что-либо он не мог - не было сил даже оскалить знаменитые когда-то клыки. Здоровый глаз заслезился: то ли от жалости к самому себе, то ли от бессилия.

А Корней глядел на старого, с обильной проседью в шерсти, зверя сочувственно, можно сказать с грустью. Смельчак отвел взгляд, тяжело вздохнул. Они поняли друг друга без слов, по выражению глаз. Со стороны это выглядело как разговор давних знакомых. В какой-то момент у Корнея, вместе с сочувствием, невольно мелькнула мстительная удовлетворенность.

-Нечего плакаться. Получил ты брат по заслугам, - сказал он ему взглядом.

Смельчак едва слышно заскулил. Очевидность его просьбы о пощаде была настолько открыто выраженной, что человек даже смутился. Корней спрыгнул с обрыва на прибрежную полосу гальки и направился к волку. Тот сжался, дернул грязным, как метелка, хвостом и всхлипнул от ужаса. Прикрыл лапой глаз, вздохнул, простонал раза два и умолк.

-Не бойся, лежачих не бьют, - Корней склонился над зверем и отпрянул, наткнувшись на потухающий взгляд ... Волк был мертв.