"Любовницы президента" - читать интересную книгу автора (Зингер Джун)

VI

Первым распоряжением Джудит как полномочной главы «Стэнтон интерпрайзиз» было увольнение Уоллеса и его шурина Эдди. Их служба заканчивалась предуведомлением «в течение часа освободить занимаемое место». Она проследила за этим лично, вполне насладившись яростью Уоллеса. В предвкушении расправы семья немедленно обратилась в суд с просьбой освидетельствования на правомочность их бедного дядюшки, который пал жертвой зловредных чар Джудит Тайлер. Освидетельствование было назначено на осень, а тем временем Джудит приводила свой план в действие. Она уволила часть исполнителей, наиболее приверженных Уоллесу, тем самым дав понять оставшимся, кто им платит деньги. Потом наняла команду экспертов для осуществления своих целей, начав распродавать различные отделения фирмы.

Для того чтобы облегчить инвестирование прибылей от продаж, она купила небольшую, но с хорошей репутацией брокерскую контору, которая занялась покупкой огромных партий обычных акций в дополнении к акциям тех отраслей промышленности, которых, по ее мнению, в послевоенные годы ждал быстрый расцвет. Это были акции фирм, производящих телевизоры, бухгалтерское оборудование и самолеты. Она считала, что настанет новое время, когда большинство людей смогут так же легко и часто пользоваться самолетом, как сейчас автобусом.

Дадли одобрял ее деятельность, настолько восхищаясь не по годам зрелой деловой проницательностью Джудит, насколько он вообще готов был сделать для нее все, чего бы она ни пожелала.

Как и вся воюющая страна, Джудит напрягла все силы в борьбе за свое выживание. Она сражалась на своем домашнем фронте. Начав поиски подходящего места для предполагаемого «Стэнтон Центра», она встречалась с архитекторами, заказывали рисунки и чертежи. Последовав примеру президента, она наняла для реабилитационных занятий Дадли тренера по плаванию в закрытом бассейне на первом этаже дома Стэнтона. Теперь никто в суде не посмел бы встать и обвинить ее в том, что она действовала из личных корыстных побуждений.

Она устраивала еженедельно два вечерних приема. Один — салон по вторникам, куда приглашался весь цвет бостонского браминского общества — теологи, проповедники, художники, покровители искусств, как, впрочем, и те, кто блистал всего лишь в стрижке купонов. Субботние вечера были предназначены для старых друзей и приятелей Дадли, которых он еще помнил по дням расцвета своих дел и сил, и беседа в эти вечера тоже бывала легкой и светлой.

Для этих случаев ей доставляло истинное удовольствие одевать Дадли, наряжая его, как свою куклу. Он носил только светлые, а не мрачные темные костюмы, яркие галстуки и «бабочки». Иногда она добавляла к его костюму еще шелковый или бургундского бархата жилет. Восседая во главе обеденного стола, он даже выпивал несколько унций вина с гостями, так же как и все, находясь в прекраснейшем расположении духа и добром здравии. Подаваемая еда всегда была изысканна, и вряд ли кто-нибудь мог заметить, что Дадли ел что-нибудь отличное от других.

Собравшиеся разговаривали о чем угодно: о состоянии Бостонского общественного фонда, политике президента Гарвардского университета, даже немного сплетничали о том, кто кого видел… Все неизбежно находились под впечатлением от Джудит, особенно жены друзей Дадли, которые были старше ее, по крайней мере, лет на сорок. Ее юность их совсем не пугала, как это могло бы быть, будь она мила и очаровательна. Наоборот, они ей сочувствовали: такая молоденькая — и взвалила на себя такую ответственность.

Что еще выставляло ее в выгодном свете, так это всегда приличный и невызывающий туалет — никаких коротких юбок или длинных разрезов. На самом деле, она одевалась настолько скромно, что даже не позволяла себе и маленькой нитки жемчуга, считавшейся просто обязательной. И это при том, что выполняла функции хозяйки дома Дадли. Предполагалось, что это меньшее, что мог бы Дадли подарить ей при случае.

Состав гостей варьировал от субботы к субботе, но он почти всегда включал в себя судью Хардвика и его жену Алису, которая сказала как-то Фэнтону:

— Если бы у меня и была дочь, то мне бы хотелось, чтобы она как можно больше походила бы на Джудит Тайлер.

Дела шли настолько отлично, что Джудит с неохотою ехала в Ньюпорт на короткий летний сезон Новой Англии. Но уже там, в коттедже Стэнтона (летние резиденции знати назывались коттеджами), она поняла, что, если бы никогда и никуда больше не выезжала, этого было бы достаточно. Как обычно, тщательно изучая литературу по Ньюпорту, она прочитала высказывание русского великого князя Бориса о Ньюпорте: «Я и мечтать никогда не мог о такой роскоши… таком большем в глаза богатстве. Это все равно, что ходить по золоту!»

С этим Джудит была полностью согласна. Стэнтон-Хиллс, гордо стоящий на улице «золотых» домов вдоль побережья Атлантики Белевью-авеню, более подходил бы королевской семье, нежели скромным гражданам демократической республики, сводчатые потолки, витражи, экстравагантный неоготический стиль. Она часами бродила по дому, недоверчиво трогая полированное дерево резных панелей стен, заглядывая в оранжерею с видом на море в рамке буйной тропической зелени, останавливаясь в картинной галерее, заполненной работами старых голландских мастеров. В этом доме были императорский фарфор, музейной редкости образцы Севрской фабрики, мраморные камины, целиком вывезенные из старинных французских замков, бархатно мягкие от древности персидские ковры. К Джудит пришла еще большая, чем когда-либо, решимость. Если это замок Стэнтона, то она будет в нем правящей королевой. А если она будет королевой, у нее должен быть если не король, то тогда уж наверняка принц. И именно здесь он должен родиться… в Стэнтон-Хиллс, в родовом замке.

Она старалась, как никогда, сделать Дадли счастливым, испытывая к нему благодарность, перерастающую в любовь, — это будет именно он, кто воплотит ее желания. И хотя день ото дня он становился счастливее и сильнее, Дадли все-таки чувствовал, и довольно остро, свою некоторую ущербность. Мужчина может дать женщине все деньги мира, но он не почувствует себя мужчиной, пока женщина не почувствует с ним себя женщиной.

— Мне бы хотелось сделать для тебя то, что ты делаешь для меня, — сказал он ей однажды, когда они сидели на частном пляже Стэнтон-Хиллс. Он лежал на песке, а не сидел, как обычно, в коляске.

Она поняла, что он имел в виду: довести ее до высот оргазма. Это было еще одно, на что она должна была пойти ради Дадли Стэнтона. Прямо на песке она раздела его и разделась сама, усевшись на него сверху. Он был поражен и испуган.

— Но я не смогу… — крикнул он, как от боли.

— Нет, ты сможешь! Где есть любовь, там нет ничего невозможного!

Ничего ему не говоря и взяв его член в свою руку, она медленно провела им по губам влагалища, потом еще и еще раз, пока не ввела его в себя, несмотря на его неуверенность. Дыхание Дадли стало прерывистым и учащенным — он явно возбудился. Сладострастно стеная и учащенно дыша, Джудит вся отдавалась поступательным движениям вверх-вниз, пока через несколько минут этой неистовой пляски ее стон не перерос в крик оргастического наслаждения. Как только это случилось с ней, Дадли тоже излился своей скупой лужицей семени.

После этого он стал еще более, чем раньше, благодарен. Он смог доставить женщине — своей любимой Джуди! — удовольствие, на которое способен только настоящий мужчина! А Джудит отметила про себя, что маленькое притворство — не такой уж большой подарок мужчине, который тебе собирается отдать все!

— Выходи за меня замуж, Джудит! Выходи за меня! — умолял он. И хотя это было именно то, что она намеревалась сделать, еще было не время.

Предстояло всего лишь освидетельствование на правомочность, а не судебное разбирательство нашумевшего убийства. Но поскольку это был Бостон, где публику вообще не баловали отчетами о громких процессах, газеты готовились разрекламировать это судебное разбирательство по полной программе. Состав действующих лиц был очень интригующий: медсестричка, девятнадцатилетняя девушка-мышка, даже еще и не медсестра, старый, больной, парализованный человек, чье состояние, по слухам, доходило до полумиллиарда долларов, три племянницы, две из которых с безупречной общественной репутацией, а третья — трижды побывавшая замужем и успевшая развестись с мужьями, титулованными европейцами. Все пытаются завладеть дядюшкиным состоянием и фирмой, которая распродавалась прямо у них под носом. Трое обратились с иском, что эта мышка незаконно воспользовалась их бедным, дряхлым дядюшкой для достижения своих корыстных целей.

Поскольку на предстоящем судебном разбирательстве на карту ставилось не только состояние умственных способностей Дадли Стэнтона, но и репутация Джудит Тайлер, то позвонила Франческа и спросила, может ли она чем-либо помочь в этом случае. Если нужно, они с Карлоттой приедут, чтобы выступить на суде и рассказать, какой у Джудит прекрасный характер. Но Джудит была полна сарказма:

— Мой прекрасный характер скажет сам за себя. Вы думаете, суд воспримет серьезно то, что вы расскажете с Карлоттой? Скорее, все, что кто бы из вас ни сказал, будет мне во вред, а не на пользу, так как для суда важнее источник этой информации.

Франческу эти слова полностью убедили, и они с Карлоттой на слушании не присутствовали. Рядовой публики в зал правосудия набилось до отказа, все надеялись услышать какие-нибудь колоритные или пикантные подробности из жизни высшего света.

Джудит, обутая в слегка затасканные цвета морской волны туфли-лодочки на низком каблуке и одетая в вискозное, такого же цвета платье с огромным белым отложным воротником, с тускло-желтыми волосами, стянутыми в узел на затылке, вкатила своего работодателя в зал заседания суда. Он был опрятно одет в жемчужно-серый тонкой шерсти костюм, идеально подходящий его гладко причесанным седым волосам. Красный шелковый галстук был того же оттенка, что и торчащий из нагрудного кармана носовой платок. Он совсем не глядел в сторону своих племянниц, явившихся в мехах, так как заседание проходило в ноябре. Нэнси Ли с черно-бурой лисицей в три четверти длины, Адди с более простенькой темно-коричневой норкой, а Тедди с черным персидским каракулем, уверенная, что черное ей больше к лицу.

Все трое рассказывали одно и то же: они годами выказывали преданность своему дядюшке, окружили его заботой и комфортом, стараясь сделать последние годы его жизни как можно более приятными, пока в их жизнь не вползла Джудит Тайлер и не сумела сбить с толку старого, больного человека.

— О, как я проклинаю тот день, когда наняла ее! — всхлипывала Аделин, прикладываясь льняным платочком к уголкам глаз. — Дядя Дадли так одурачен, он просто воск в ее руках. Она настроила его против нас…

Уоллес Первис клятвенно утверждал, что при нем фирма процветала. Он привел схемы, диаграммы, финансовую отчетность, и даже те, кто совсем ничего не понимали в финансовой отчетности, не могли не поразиться цифрам, витавшим в воздухе, — не сотням тысяч, миллионам! Уоллес горестно обратился к суду с вопросом: мог ли человек в здравом уме позволить Джудит Тайлер уволить исполнительного директора, приносившего такие доходы?

Психиатр, приглашенный племянницами, отделался в основном общими фразами. Доктор Праути из Нью-порта свидетельствовал в пользу сестер, заявив, что пожилой человек частенько бывал дезориентирован и неадекватно воспринимал реальность. Но бостонский врач, доктор Джонас Филлипс, со всей ответственностью утверждал, что он нашел физическое состояние мистера Стэнтона гораздо улучшившимся после поступления мисс Тайлер на работу, а его ментальные способности значительно активизировавшимися. А психиатр, приглашенный Дадли Стэнтоном, так даже пошутил, что он сам хотел бы иметь финансовую сообразительность мистера Стэнтона, признавшись, что однажды попросил его как опытного финансиста дать ему совет по фондовому рынку, и, застенчиво улыбнувшись, добавил, что этот совет принес прибыль.

Шофер Уолтер свидетельствовал, что он, по крайней мере, дважды в неделю играл с мистером Стэнтоном в шахматы и мистер Стэнтон, как правило, в пух и прах разделывал его.

— Я бы сказал, что у мистера Стэнтона все шарики в порядке, а некоторые…

Далее Уолтер рассказал, как однажды он получил поручение от мистера Стэнтона купить браслет ценою в десять тысяч долларов для мисс Тайлер в знак благодарности. Тут по залу суда прошелестел ропот, сменившийся вздохом уважительного удивления, когда он добавил:

— Но она сама вернула его в ювелирный магазин, сказав при этом, что не может его принять, так как всего лишь выполняет свой долг.

Затем он, совершенно не побуждаемый вопросом судьи, заявил:

— Эти племянницы… Они не стоят и десятой доли такой женщины, как Джудит Тайлер. Конечно, она молоденькая девчонка, но по-настоящему заботится о мистере Стэнтоне, а если они о чем и заботятся, так только о деньгах мистера Стэнтона.

Адвокат племянниц заявил протест, но слова уже были сказаны, и исходили они от простого человека из рабочего класса, а не от кого-то из богатых. Слова были искренни, в них чувствовалась неподкупная правда.

Мисс Бикум, экономка, свидетельствовала:

— Мисс Тайлер — святая, а они, все эти, они — та еще компания.

Остальные из прислуги, один за другим, так или иначе подтвердили эту мысль, не забывая упомянуть о неустанной заботе Джудит. Затем выступили несколько завсегдатаев салона по вторникам и рассказали, насколько хорошо Дадли обо всем информирован и как прекрасно он во всем разбирается, начиная от положения на фронтах и кончая последними веяниями в искусствах. После настал черед старых друзей, ужинающих по субботам, изложить свои соображения:

— Такой обаятельный человек!.. Такая живость ума!.. Блистателен, как всегда!..

Алиса Хардвик, жена судьи, сообщила суду о Джудит:

— Всегда так скромно одета. Никогда не видела на ней даже булавки с камешком или крохотной нитки жемчуга. Все, что я видела, — это полная преданность Дадли.

Наиболее пространными были свидетельские показания судьи Фэнтона Хардвика, партнера по гольфу председателя суда Лукаса Сэфайера.

Фэнтон, доверив процессуальное ведение этого дела младшим компаньонам своей фирмы, сам выступил на суде с речью, в которой он поведал о том, что Дадли помнил об их юношеской эскападе в мельчайших подробностях. И это было в 1888 году!

Далее он рассказал, что Джудит Тайлер очень твердо отказалась от половины наследства, предложенной ей Дадли Стэнтоном.

— Скорее ей надо было бы пройти психиатрическую экспертизу, — выкрикнул кто-то из зала суда, снискав себе лавры шутника дня.

Дадли Стэнтон был в своей лучшей форме.

— Я сам решил вложить все свое состояние в фонд, все, потому что Джудит Тайлер, мой лучший друг, отказалась что-нибудь принять для себя. Она сказала: «Зачем ждать? Сделай это сейчас! Построй сейчас „Стэнтон Центр“! Людям Бостона он нужен сейчас!» Своим пожертвованием она вдохновила и меня. Какие у нее планы создания Центра! Какая широта охвата! Госпиталь! Музей! Библиотека! Она полагает, что Бостон должен иметь лучшую частную библиотеку в мире! И если считать, что планы Джудит Тайлер по улучшению жизни в Бостоне и продажа моих коммерческих фирм для осуществления этой цели — сумасшествие, значит, я сумасшедший!

Потом он воздал должное своему преданнейшему другу, сравнив ее с Элеонорой Рузвельт, женой президента, которая, как и Джудит, была его ногами.

Звенящая тишина наполнила зал суда. И уже не было необходимости доказывать, что Джудит распродавала «Стэнтон интерпраизиз» для того, чтобы вложить вырученные деньги в американские общественные акционерные общества и тем самым увеличить прибыль до нескольких миллионов долларов, которые пошли бы на создание фонда Стэнтона и общественное благо.

Результаты этого процесса не только обернулись поражением племянниц Дадли Стэнтона и Уоллеса Первиса, но и показали силу Джудит Тайлер, которая теперь была готова стать невестой.

Планируя свою свадьбу, Джудит решила, что церемония должна пройти, как у любой девятнадцатилетней девушки, выходящей замуж за молодого, богатого и здорового жениха. И, конечно же, в белом подвенечном платье! А почему бы и нет? Это ее первый брак, и она так же девственна, как и должна быть любая невеста. И так же как у любой невесты с замирающим сердцем, у нее должно быть прекрасное белое подвенечное платье. Это ее день! День, когда она становится одной из самых богатых женщин Америки. Она заказала подвенечное платье и свадебный костюм для Дадли, самым придирчивым образом исследовав все детали как его костюма, так и своего платья.

Свадебная церемония должна состояться в Стэнтон-Хаузе на Бич-стрит первого января 1943 года. Для этой цели в гостиной будет освобождено от мебели место для приема более трехсот гостей. Судья Хардвик будет ее посаженым отцом, а его жена Алиса — главной подружкой невесты. А кто будет шафером? Джудит на минуту задумалась. Наконец, решение было найдено. Ну конечно же Уолтер, с которым Дадли вот уже вместе тридцать лет. Прекрасный штрих! Да, и она пригласит для совершения обряда его преосвященство Говарда Йэтса Смита, одного из самых почитаемых священнослужителей, посещавших ее салоны по вторникам.

Затем она обдумала список приглашенных. Естественно, никаких родственников: у Дадли — только племянницы, у нее — две тетки. Прислуга! Прекрасная идея. Вся прислуга будет их гостями, и тогда прислуга по найму понадобится всего лишь на один вечер, а именитые гости не преминут отметить ее демократический образ мыслей. Затем она тщательно отобрала этих именитых гостей среди многих, побывавших у них в доме с начала действия ее салонов по вторникам и ужинов по субботам.

Практически в последнюю минуту — за два дня до свадьбы — она все-таки решила пригласить Франческу и Карлотту. Безусловно, это могло показаться странным — ведь Джудит не общалась с ними с того времени, когда отказалась от их предложения поступать в Редклифф, конечно, если не считать телефонного звонка Франчески перед слушанием дела, ну и что из этого? Она скажет им, что так как это ее свадьба и празднуется она на Новый год, то хочется по-новому наладить с ними отношения. Что же может быть более естественным, тем более в преддверии обретенного ею счастья, протянуть руку дружбы единственным во всем мире близким людям, которые у нее остались, если не считать, конечно, ее великолепного нового мужа?

Вполне понятно, Джудит не простила бы себе, если Франческа и Карлотта не стали бы свидетелями ее триумфа — ее элегантного особняка, ее высокопоставленных гостей, ее подвенечного платья, стоившего две с половиной тысячи долларов. Наконец, ее изумительного свадебного подарка от жениха — двадцатидвухкаратного бриллианта, просто прикрепленного к золотой цепочке вокруг ее шеи (она сама его купила, съездив в Нью-Йорк на аукцион Парк-Берн). Этот камень был из фамильных драгоценностей белого русского офицера, бежавшего от красных в Париж, а затем от нацистов — в Нью-Йорк, где он умер, оставив сказочные сокровища давно прошедших времен. Так же был приобретен на распродаже и кроваво-красный рубин.

Джудит позвонила своим сестрам Коллинз. Трубку взяла Карлотта., которая всегда ее раздражала. Она предпочла бы разговаривать с Франческой, но делать было нечего, пришлось пространно излагать цель своего звонка.

Карлотта, выслушав, расхохоталась:

— Ты смеешься?

— Совсем нет, — ответила Джудит и пустилась в заранее заготовленные объяснения, как ей хотелось бы, чтобы они все втроем стали дружить.

— Думаю, это было бы очень интересно. Мы с Фрэнки обязательно приехали бы, но у меня свидание с этим красавцем моряком, а я не могу расстраивать наших мужчин в форме, не так ли?

— Во что бы то ни стало бери его с собой, — сладко заприглашала Джудит. — И потом, какое сейчас празднество обходится без военнослужащих?

Действительно, подумала Джудит, список приглашенных премиленько закруглился: бравый военный в форме и две ее тетушки. Она вполне искренне полагала, что они сдохнут от зависти.