"Стрелы Геркулеса" - читать интересную книгу автора (де Камп Лайон Спрэг)

Кумы

Стояла весна. Со склонов покрытых снегом Апеннинских гор дул порывистый северный ветер, пригибая к земле похожие на зонты кроны сосен, и раскачивая стройные кипарисы. Он с ревом носился по темно-зеленой Кампанской долине, подсушивая темную густую грязь на полях вокруг деревень и играя на поверхности небесно-голубых луж, оставшихся после последнего дождя.

Ветер устремился к Флегреанским Полям — загадочному и легендарному краю остроконечных вулканических кратеров, жаркой весны, дышащих серой озер и таинственных пещер. Как поговаривали, они вели в потусторонний мир. Он шевелил густыми, крепкими и мрачными ветвями дубов, разросшихся вокруг крепости Кумы, хлопал полами шерстяных одежд людей, столпившихся перед входом в пещеру прорицательницы на выходящем к морю склоне холма. Играл краями алой мантии кампанского вельможи, выбеленной тоги римского всадника [1], белых плащей горожан и коричневых — воинов и рабочих, теребил изношенные блузы дрожащих рабов. Ветер вспенивал Тирренское море у подножья холма, и волны сверкали в лучах возрожденного солнца подобно мечам далекой битвы. А в далекой выси уплывали на юг тяжелые, закрывавшие в течение последней декады [2] небо свинцовые тучи, открывая яркую голубизну с редкими снежно-белыми завитками облаков.

В это утро, десятого элафеболиона [3], в первый год девяносто пятой Олимпиады [4], когда Лахет был архонтом [5] Афин, на южной дороге, идущей вдоль берега, показался человек. Незнакомец бежал, с трудом переводя дыхание. Увидев акрополь Кум, он замедлил бег и оглянулся на дорогу. Преследователей не было видно.

Высоко над его головой, ни о чем не подозревая, сгрудилась толпа паломников, завернувшихся в плащи под порывами ветра. Жрецы вывели из пещеры двух смуглых крючконосых финикийцев в длинных одеждах, с серьгами в ушах и надетых на кудрявые головы конических шапках. Финикийцы пошли прочь, переговариваясь между собой на гортанном языке. Люди, стоявшие у входа, размахивали руками и щелкали пальцами. Раздавались крики:

— Следующий!

— Моя очередь!

— Выберите меня, о жрец! Я хорошо заплачу богу!

Шум не прекращался до тех пор, пока жрец не выбрал троих тарентийцев. Первый — сутулый почтенный старец с венком жидких седых волос. Двое других, молодые, были одеты в плащи с капюшонами и высокие фракийские сапоги. Один из них был низкорослым и крепким, с мягкими и округлыми чертами лица. Другой — высоким, костлявым, узловатым и угловатым. Из-под нависших кривых бровей глядели глубоко посаженые глаза. Снизу их очерчивали широкие скулы. Выдающийся нос, похожий на кривой нож, рассекал его лицо надвое, а курчавая каштановая борода, закрывающая щеки и подбородок, была не в силах скрыть резких углов его массивной челюсти.

Повинуясь жесту жреца, трое вышли вперед. Пожилой передвигался медленно, каждый шаг причинял ему боль. По одну его руку подпрыгивающей походкой шел низкорослый крепыш, по другую неуклюже шаркал высокий.

— Клянусь богами и духами, я прождал достаточно долго! В конце-то концов, я — Гавий Тербатий! — на оскском языке [6] вскричал кампанский вельможа.

— Все в свое время, господин, — со спокойной улыбкой ответил ему жрец.

— Тем не менее, человек моего положения не должен пропускать вперед грязных чужеземцев.

— Послушайте, достопочтенный, вряд ли можно спорить о превосходстве с архонтом Тарента!

— Самый почтенный гражданин…

Собеседники, понизив голос, продолжали бросать в лицо друг другу аргументы, сопровождая их нетерпеливыми и гневными жестами.

Трое избранных жрецом паломников в нерешительности стояли на месте. Рядом с высоким молодым тарентийцем стоял гигантского роста кельт, облаченный в тунику и клетчатые штаны, разлинованные кричаще яркими желтыми, красными и зелеными полосами.

— Послушай, почтенный, жрец прекрасно выразился! Я не ослышался, ты действительно говорил, что этот старик — царь? — улыбаясь, в пышные бронзовые усы, поинтересовался он на ломаном греческом.

— Не совсем так. Титул царский, но в нашем городе архонт выполняет лишь обязанности жреца, а отнюдь не политика. [7]

— Иными словами, этот несчастный не в состоянии заполучить голову того, кто, по его мнению, без нее был бы симпатичнее? — фыркнул кельт. — И это вы называете цивилизацией…

С хмурым видом Требатий, завернувшись в алый плащ, вернулся к толпе.

— Можете идти, друзья, — елейным голосом произнес жрец.

— Проснись, Зопирион, — воскликнул старший из тарентийцев. — Или ты снова занят расчетами?

Высокий юноша застенчиво улыбнулся.

— Я подсчитывал, во сколько оболов [8] обойдется нашей казне каждое слово пророчицы Сивиллы.

— Иди, давай, негодный зубоскал!

Все трое степенно проследовали за жрецом ко входу в тоннель, высеченный в скалистом склоне холма. У входа, выпростав руку, стоял еще один жрец. Пошарив в заплечной сумке, архонт достал оттуда мешочек из тонкой кожи, который со звоном опустился в протянутую ладонь.

Первый жрец повел их внутрь тоннеля. Перешагивая порог, Зопирион споткнулся. Жрец и его спутники нахмурились, видя в этом дурное предзнаменование, но Зопирион быстро поправился и, как ни в чем ни бывало, двинулся дальше.

Тоннель был шестнадцати футов в высоту [9], длиной несколько плетров [10] и весьма необычной формы. В нижней трети его поперечное сечение было почти квадратным, тогда как в верхней части стены наклонялись друг к другу. Вместе с узкой полоской потолка они образовывали трапецию. Дневной свет попадал в тоннель из боковых галерей с таким же поперечным сечением. Они были расположены с правой стороны и вели на поверхность холма. Свет чередовался с мраком, рисуя на стенах концентрические шестигранники. Скользя по ним завороженным взглядом, Зопирион увидел на дальнем конце тоннеля пещеру для аудиенций.

Он шел, как зачарованный. Ему казалось, что в геометрии тоннелей, высеченных в скале, скрыт космический смысл. Если бы он мог охватить ее во всей полноте… «Объем трапециидальной призмы, — думал он, — должен быть… посмотрим… длина, помноженная на высоту, помноженная на половину суммы длин оснований…»


Медленным шагом они подошли к пещере для аудиенций. Их взорам предстала большая погруженная во мрак прямоугольная комната. Ее освещал одинокий луч света, пробивающийся сквозь отверстие в потолке и падающий на каменную стену. Слева от нее в скале были высечены помещения, в которых жила пророчица.

В центре пещеры на дубовом троне, покрытом удивительной резьбой, сидела пожилая женщина — крупная, крепкого телосложения, она была закутана в темное шерстяное покрывало. На разбросанных по плечам прядях седых волос играли отблески отраженного от стены света. В воздухе стоял тяжелый аромат благовоний.

Около трона стоял еще третий жрец. В сумраке пещеры жрецы перемолвились между собой несколькими словами. Затем тот, что стоял у трона, произнес:

— О Сивилла, архонт Тарента просит совета для своего города.

Сердце успело пробить сто ударов. Женщина сидела, не произнося не слова и пристально глядя на тарентийцев. Затем проницательный взгляд подернулся поволокой, веки опустились, дыхание стало прерывистым. Она вздохнула, потом задышала все чаще, все быстрее, и, наконец, наружу вырвались слова. Женщина заговорила громко и резко. Зопириону казалось, что он узнает оскский язык, но речь Сивиллы лилась слишком быстро, чтобы он мог разобрать отдельные слова.

Женщина замолчала.

— Слушайте слово Сивиллы, — произнес стоящий у трона жрец.


Слушай прекрасный Тарент, мул Спарты жестокой беспечный,

С юга хранить твой родник будет недремлющий волк.

Но поглотит тебя — берегись — с севера волк беспощадный.


— Сивилла предскажет каждому из вас, — добавил жрец. — Подождите.

Они ждали, слушая, как ветер свистит в световом люке и галереях. Женщина вздохнула, задрожала и заговорила вновь.

— Для архонта, — сказал жрец, когда она закончила. — Сивилла видит этрусскую свечу, сгоревшую почти до основания. Для невысокого юноши. Она видит семь золотых корон. Для высокого юноши. Она видит огромный лук. Это лук самого Геркулеса. Многие пытались согнуть этот лук, но безуспешно. И тогда этот юноша выходит вперед, мощным усилием сгибает лук и подносит к тетиве одну из стрел Геркулеса. Он подносит лук к груди, выпускает стрелу, и она разбивает мир на части. Так блюдо при ударе камнем рассыпается на осколки!

Зопирион раскрыл от удивления рот. Тарентийцы испуганно переглянулись.

— О! — вырвалось у Зопириона. — Я, мирный конструктор, разобью мир на части? — Он повернулся к жрецу. — Горе мне! А не могла бы Сивилла пояснить?

— Сивилла никогда не дает объяснений, — ответил жрец. — Говорит не она. Дальноразящий говорит через нее. Сребролукий [11] дает возможность заглянуть по ту сторону таинственной вуали времени и пространства, но мы сами должны делать выводы из того, что увидели.

— Пройдем, дети мои, — пригласил жрец, приведший их сюда.

— Мне кажется, что смысл пророчества заключается в том, что мы должны объединиться с Дионисием Сиракузским [12], — на обратном пути по тоннелю проговорил архонт. — «Мул» намекает на историю с парфенянами, нашими праотцами-полукровками, которые появились на свет от женщин Спарты и рабов, когда мужчины Спарты были на войне. Но кто может быть Волком с Севера? Кампанцы? Или племена кельтов, которые каждый год несметными бушующими полчищами спускаются с Альп?

— Им может оказаться любая из северных держав, — заметил низкорослый. — В конце концов, пусть Совет делает выводы из этого предсказания. Но каково ваше мнение о пророчествах, сделанных лично нам?

— Клянусь Герой, не нужно быть провидцем, чтобы дать объяснение сгоревшей свече, — сухо произнес архонт. — Смысл предсказания прост: мне не стоит строить планов на двадцать лет вперед. Мои старые кости и без того постоянно скрипят мне об этом. А что касается семи золотых корон, сынок Архит, — она всего лишь повторила то, о чем я не раз говорил тебе: человек, у которого язык подвешен с обоих концов, как у тебя, много потеряет, если не займется политикой. Ну, а Зопирион — надо же, разрушитель мира?! Что ты думаешь по этому поводу?

— Даже не знаю, что и думать, — ответил Зопирион. — Боги свидетели, я не — о, Геркулес, — Зопирион поморщился как от боли, настолько ему резало ухо имя великого Геракла, произнесенное на италийский манер. — Пифагорейцам свойственно не причинять вреда своим ближним…

Они подошли к концу тоннеля. Как только путники миновали ворота, мимо них промелькнул ярко-алый плащ Требатия. После полумрака пещеры яркий дневной свет слепил глаза. Зопирион, прищуриваясь на солнце, смотрел на север со склона холма, на котором толпились люди. Его взгляд скользил по извилистой береговой линии, заросшим тростником заводям Ликолийского озера, темно-зеленой полосе соснового леса, идущей вдоль песчаной косы, которая отделяла озеро от моря. А вдалеке виднелось голубое блюдце Литернийского озера. Впереди, на западе, раскинулось искрящееся море. Слева можно было увидеть заболоченное Археразийское озеро и пестрые холмы Мизенского мыса. Отсюда не были видны ни Флегреанские поля, ни Кампанская долина, ни далекие Апеннины — их загораживал холм, на котором стоял акрополь.

Кельт дружелюбно улыбнулся Зопириону.

— Не открыла ли тебе эта мудрая женщина секрет, как превратить море в золото или жениться на дочери Великого Царя?

— Не совсем так, но о многом стоит подумать.

— Надеюсь, она послала тебе удачу. Не могу дождаться, когда услышу предсказание своей судьбы. Вельможа в красном плаще уже там. Судя по всему, когда жрецы все-таки снизойдут до простого народа, будет уже поздно, и мне вряд ли придется услышать сегодня предсказание Сивиллы. Ого! Что это?

Топот сандалий заставил их повернуть головы. Человек, бегущий по тропе, спотыкаясь тяжело дыша, наконец, достиг собравшихся на холме людей.

— П-пираты! Этрусские пираты! — с трудом выдохнул он.

На мгновение наступила полная тишина, которая почти сразу взорвалась громкими криками:

— Ого-го! Пираты!

— Ой-ей-ей! Защитите нас боги!

— Бегите, спасайте свои жизни!

Толпа пришла в движение и рассыпалась, как муравейник, который разворошили палкой. Те, кто стоял ближе к тропе, бросились спускаться по ней к площадке, на которой были привязаны вьючные животные.

— Вот чума! Нам нельзя это допустить, — произнес архонт Тарента. — Люди в беспорядке — каждый сам по себе — бросятся в Кумы. В этом случае нам, оказавшимся в конце процессии, морские разбойники перережут горло. Остановите их, парни!

— Попробую, — ответил Архит. Он пробрался сквозь бурлящую, шумно жестикулирующую толпу к началу тропы и раскинул руки, преграждая ей дорогу.

— Зачем вы бежите? — закричал он. — Вы граждане или трусы, в жилах которых течет грязь, а не кровь?

— Я трус, — ответил неаполитанец в голубом украшенном вышивкой плаще. — Убирайся с дороги, собачья морда!

Мужчина положил руку на рукоять ножа. Зопирион, встав плечом к плечу с Архитом, достал свой нож.

— Если ты так отважен, что угрожаешь мне, значит, у тебя хватит смелости сразиться с разбойниками!

— Но я безоружен! — закричал неаполитанец, срываясь на визг.

— У тебя кинжал и плащ, не так ли? Может быть, разбойников не так уж и много. Эй, ты! — обратился Архит к юноше, который, обойдя преграду, начал спускаться прямо по скале. — Сколько их там?

— Не знаю. Может быть, тридцать.

— С какой стороны они идут?

— От Ликолийского озера по дороге вдоль побережья. И сойди с моей руки, черт тебя возьми!

— Мы справимся! — закричал Архит. — Считая охрану храма нас не меньше! Опасность? Но разве невозможно ее преодолеть?

— Ты сошел с ума! Пропусти нас! — продолжала бушевать толпа. — Там закаленные бойцы, а мы лишь мирные жители!

Все больше людей спускалось прямо по склону, минуя тропу. До Зопириона донесся стук копыт — это первые из беглецов, добравшись до своих мулов, пустились вскачь по дороге, идущей вдоль берега на юг.

Но в этот момент неожиданно для тарентийцев к ним на помощь пришел римский всадник.

— Эти ребята совершенно правы, к стыду остальных! — пробиваясь сквозь толпу, громко кричал он. — У меня в багаже есть меч. Кто встанет рядом со мной?

Это был прямой, молчаливый человек, лишь недавно достигший среднего возраста. Он держал себя с благородством и чувством собственного достоинства. Зопирион с трудом понимал язык, на котором он говорил: слишком сильно он отличался от местного оскского.

— Ты хочешь сказать, что это сражение — не твое личное дело, — спросил кельт. — Каждый может присоединиться?

— Именно так, именно так. У тебя есть оружие?

— Конечно, есть, и я покажу вам, как мы, северяне, срубаем головы с плеч. К оружию!

С криком, от которого кровь застывала в жилах, кельт бросился вниз по тропе. Остальные последовали за ним.

Толпа рассеялась по скалистой площадке, люди тщательно перебирали вещи в поисках щитов и оружия, перетряхивали сумки, ощупывали одежду, отдавали приказы слугам. Зопирион и Архит сбросили плащи, оставшись в хитонах или греческих туниках — доходящих до колен шерстяных рубашках с короткими рукавами, — подпоясанных ремнем. Тарентийцы помогли друг другу пристегнуть кожаные латы, отделанные бронзовыми заклепками, пристегнули короткие мечи, вооружились привезенными из Тарента копьями и щитами.

— Кто будет командовать? — закричал кто-то.

— Я трибун кавалерии, участвовал в битве при Вейенте, — ответил римлянин. — Есть кто-либо выше меня по званию? Нет таких? Отлично. Итак, где лучшее место для засады?

— Дорога проходит под крутым обрывом, расположенным в нескольких плетрах севернее, — сказал трепещущий юноша, принесший печальное известие.

Кельт сбросил тунику и надел поперек волосатой груди перевязь, к которой был пристегнут внушительных размеров меч. Длинные волосы прикрывал бронзовый шлем, украшенный сверху небольшим колесиком. В левой руке он держал огромный деревянный щит, усиленный по центру выпуклой бронзовой накладкой.

— Эта прелестная вещица — твоя? — обратился он к римлянину, указывая на колесницу, —

— Нет, полагаю, она принадлежит Требатию.

— Тому парню в красном плаще? Мне кажется, если я внезапно появлюсь из-за поворота и на полном ходу направлю ее в толпу пиратов, получится забавный переполох.

— Требатию это вряд ли понравится.

— Какая разница? Сейчас он в пещере у мудрой женщины, занят решением вопроса, будет ли его следующий отпрыск мальчиком, девочкой или розовым поросенком.

Кельт оттолкнул охраняющего колесницу раба и принялся отвязывать двух белых сопротивляющихся жеребцов. Кони, вращая глазами, испуганно таращились на него.

— Только дайте сигнал, дорогой римлянин, и вы получите такое удовольствие, как будто в толпу врагов врезались все царские колесницы персов.

— И пусть Требатий катится в тартарары. Приготовься, — передавая тогу рабу, ответил римлянин. Он остался стоять в одной тунике. На ней были видны узкие алые полоски — знаки отличия всадника. На правом боку воина висел широкий меч, в руках был щит.

— Кто еще не готов? Именем богов, поторопитесь!..


Дорога вилась вдоль скалистого берега, в нескольких локтях [13]над волнами. С южной стороны по ней быстрым шагом, то и дело переходящим на бег, приближалась группа из тридцати четырех человек (именно столько насчитал Зопирион). Это были загорелые, иссеченные шрамами, свирепого вида мужчины. У многих недоставало либо глаза, либо уха. Их одеяние было весьма разнообразным: некоторые были облачены в явно украденные пышные одежды изумительных расцветок, на других были короткие этрусские блузы, даже не прикрывающие гениталии. Золото и серебро сверкало в лучах утреннего солнца. Драгоценные камни на перстнях, браслетах и ожерельях вспыхивали и мерцали, оттеняя грязную кожу. У каждого было копье — либо тяжелая пика, предназначенная для колющих ударов, либо легкий дротик — и щит. На перевязях и ремнях болтались мечи. Примерно полдюжины были в шлемах, нахлобученных на нечесаные волосы; остальные шли с непокрытыми головами или в круглых матросских шапках. Только трое были в кирасах.

Припав к земле и сдерживая дыхание, чтобы не проронить ни слова, Зопирион не решался даже приподнять голову и взглянуть в сторону врага. Сердце громко стучало от возбуждения: римский всадник ясно предупредил, что ударит копьем в спину каждого, кто вымолвит хоть одно слово.

Сквозь свист ветра и шум волн теперь явственно доносились лязг и стук: пираты приближались. Мечи бряцали в ножнах, а копья стучали о щиты. Уже были слышны топот множества ног, обутых в сандалии, тяжелое дыхание, раздавались негромкая брань и возгласы недовольства на грубом, рокочущем непонятном языке. Зопирион пытался на слух определить число приближающихся врагов.

Боковым зрением Зопирион увидел, как римлянин махнул рукой. И одновременно с этим раздался удар хлыста и грохот колесницы. Кто-то из пиратов, все еще находящихся за пределами видимости, громко закричал. Цокот копыт звучал все громче.

— Камни! — скомандовал римлянин.

Зопирион вскочил на ноги и обеими руками схватил камень весом в десять фунтов. [14] Подняв камень над головой, он бросил его прямо в толпу бегущих в беспорядке пиратов. Люди справа и слева от него делали то же самое. Зопирион нагнулся за вторым камнем, и в это время золоченая колесница Требатия, запряженная пущенными в карьер белыми жеребцами, слегка накренившись, со свистом неслась по дороге. Кельт издавал леденящие душу крики, бешено вращал глазами и скалил зубы. Колесница с грохотом неслась прямо на пиратов.

— В атаку! — раздался пронзительный крик римлянина. Четыре воина из охраны храма, с трудом передвигаясь в своем полном облачении — доспехах из полированной бронзы — начали спускаться вниз по склону.

Зопирион бросил второй камень, поднял с земли щит с копьем и бросился к берегу. По обе стороны от него бежали люди, некоторые вместо щитов использовали скатанные плащи. Все, повинуясь команде римлянина, кричали что есть мочи. Несмотря на то, что некоторые из собравшихся у пещеры Сивиллы успели сбежать, атакующие имели численное превосходство.

В открывшейся его глазам людской мясорубке Зопирион различил человека, лежащего на дороге. Не успел тот подняться, как мимо пронеслась колесница. Наскочив колесами на лежащее на земле тело, она, подпрыгнув, на мгновение зависла в воздухе.

Зопирион оказался в центре схватки, при каждом удобном случае нанося удары, уворачиваясь от ударов копьем, отражая щитом удары меча. Тарентиец почувствовал, как его копье попало в цель. Вдруг перед лицом мелькнул наконечник копья, и он понял, что не успевает вовремя подставить щит. Отшатнувшись назад, он наступил ногой на плохо лежащий камень и неуклюже растянулся на земле. Откатившись в сторону и закрывшись щитом, нащупал копье и вскочил на ноги.

Пиратов около него больше не было.

— В погоню! Не дайте им уйти! — кричал римлянин.

— Эй, ты! — повернулся он к Зопириону. Схватив парня за плечи, он повернул его и мощным движением запустил ошеломленного тарентийца по направлению к северу вдоль по дороге.

Зопирион, споткнувшись о лежащее на земле тело, вскочил на ноги и, тяжело дыша, бросился догонять разрозненную группу преследователей, несущихся вслед за горсткой пиратов. Те, что бежали впереди, настигли одного из беглецов, и Зопирион увидел, как тот рухнул на землю под ударом копья. Остальные пираты резко прибавили шаг и как куропатки бросились врассыпную. Преследователи кинулись было за ними, но вскоре отстали.

Тяжело дыша, почти задыхаясь, Зопирион оперся на копье. Он вдруг заметил, что среди падубов прячутся люди. Пираты, побросав все, что только можно, бежали гораздо быстрее — они спасали свои жизни, — чем их преследователи, которыми двигало возмездие, и вскоре они скрылись из виду.

Зопирион вернулся на поле боя. Участники сражения перевязывали раны. Некоторые срывали с мертвых драгоценности, отрубая пальцы, чтобы было легче снимать кольца. Римлянин хладнокровно вонзил меч в тело раненого пирата, тот корчился от боли и отчаянно голосил. У кельта в одной руке был длинный меч, а другой он держал за волосы отрубленную голову. С лезвия меча и с головы медленно капала кровь.

— Разве не отличный трофей, что скажешь? — спросил варвар. — Очень жаль, что не могу вернуться домой, чтобы повесить ее в зале. У вас, греков, просто смешные понятия о военных трофеях: вешаете на стену шлем врага, а не голову, которая в нем находилась.

— … семь, восемь. — считал Зопирион. — Здесь все, с кем мы разделались?

— Некоторые свалились или бросились в море в момент нападения. Не знаю, утонули они или выбрались на берег, — ответил римлянин.

— Это один из наших? — указывая на тело хорошо одетого человека, спросил Зопирион.

— Да. Он из Мессаны, был здесь вместе с молодой женщиной.

— Его звали Нестор. Я слышал, как девушка называла его дядей. — Вмешался в разговор самнит (житель или уроженец Самния [15]).

Зопирион подошел поближе, чтобы лучше разглядеть убитого. На седобородом мужчине было несколько ран, некоторые очень глубокие. Туника, некогда белая, теперь стала алой.

— Но несмотря ни на что, мы отлично справились, — произнес Зопирион. — Нас было значительно меньше, чем врагов.

— Я видел такое и раньше, — заметил римлянин. — Когда одна из сторон отступает и пускается в бегство, погибают даже легко раненые. Бегущие сзади подсекают их, и если они падают на землю, их просто затаптывают. Вследствие этого потери потерпевших поражение значительно превышают потери победителей, даже если бой был ближним и схватка была тяжелой. Во время битвы при…

Слова римлянина оборвал стук копыт. Из-за поворота дороги появился отряд кавалеристов. Лошади неслись во весь опор, их гривы развевались на ветру.

— Геркулес! Что это? Хотел бы я знать, вы пираты или люди, которые дали им отпор? — удивился гиппарх. [16]

— А что думаешь ты, мой кампанский друг? — В яростной гримасе стиснул зубы римлянин. — Порази тебя Юпитер, неужели мне нужно надеть тогу, чтобы ты смог убедиться, что я — Квинт Корнелий Арвинна, из сословия римских всадников? Разве я похож на пирата?

— Извините, господин, — произнес гиппарх.

— Что ж, отправляйтесь, да поспешите к излучине Ликолийского озера. Возможно, вам удастся настигнуть сбежавших пиратов прежде, чем они успеют вернуться на корабль.

Всадники перебрались через груду тел, толпу людей, участвовавших в сражении, и ринулись в погоню. Проводив их взглядом, Зопирион повернулся к Архиту и помог перевязать рану на ноге. Все находились в состоянии воодушевления, громко переговаривались и смеялись. Даже на лице римлянина появилась слабая улыбка. Землевладелец, крестьянин и механик запросто знакомились и поздравляли друг друга. В этот миг были забыты все сословные различия.

— Юноша, Я Сеговак, сын Кота и самый лучший боец из тех, кто когда-либо родился в Галлии. А ты кто? — натягивая тунику, обратился к Зопириону кельт. Ростом он был почти с тарентийца, но гораздо крепче. На румяном обветренном лице весело светились голубые глаза, волосы, когда-то бронзовые, теперь были подернуты сединой. Щеки и подбородок были гладко выбриты, а усы над верхней губой свисали по обе стороны рта и загибались, как рога буйвола. Зопирион предположил, что ему около сорока лет.

— Я Зопирион, сын Мегабаза, а это мой друг Архит, сын Мнесагора, — ответил тарентиец. — Жители Тарента послали архонта за советом к Сивилле, а нас выбрали в качестве сопровождающих: выполнять его поручения и защищать от злоумышленников. А каким ветром тебя занесло в нашу южную солнечную страну?

— На родине у меня возникли трудности, и я подумал, что мудрая женщина подскажет мне, как подыскать хорошую службу в качестве наемного воина. Когда-то, много лет назад, у меня была здесь такая служба, так что в этом не будет ничего необычного.

— Значит, здесь ты и выучил греческий?

— Именно так. А также оскский и финикийский. Фея, приглядывавшая за моим рождением, подарила мне способности к языкам. Ты не мог бы… Храни нас, Валетудо, взгляни на этих людей!

На дороге, ведущей к Кумам, появилась толпа: слуги, присматривавшие за вьючными животными внизу у тропы, ведущей к пещере предсказательницы, жрецы Сивиллы, паломники — женщины и старики, а также крестьяне и горожане. Услышав вести о победе, они шли поздравить победителей. Среди них выделялся ярко-алый плащ землевладельца Требатия.

— Это переходит всякие границы! — кричал он. — Моя чудесная колесница разбита и испачкана кровью и грязью! Кто дал тебе право, зловонный варвар, свободно распоряжаться моим имуществом?

Кельт поднял на него глаза.

— Ты обращаешься ко мне? — Мягко произнес он, поглаживая рукой рукоять меча. — Просто когда идет битва, нужно использовать любую возможность…

— Замолчи, и позволь мне продолжить, — гневно заговорил римлянин. — Ты, мой добрый Требатий, трусливо прятался в пещере Сивиллы, в то время как остальные участвовали в сражении. И теперь у тебя хватает наглости выражать недовольство по поводу того, что колеснице в твое отсутствия нашли великолепное применение?

— Откуда мне было знать, что здесь происходит? — ответил Требатий. — Когда я вышел от пророчицы, все было уже кончено. Но этот хам — расхититель гробниц…

— Этот человек гораздо лучше тебя.

Толпа поддержала его громкими криками:

— Бросить Требатия воронам!

— Требатий прятался в пещере, когда герои храбро сражались!

— А не устроить ли Требатию веселое купание?

— Вы не посмеете! — взревел Требатий, вскочил в колесницу и дернул поводья. — Прочь с дороги, мразь!

Он яростно стегнул лошадей и на бешеной скорости ринулся сквозь рассыпающуюся толпу.

Над окровавленным телом дяди безудержно рыдала молодая женщина из Мессаны. Из толпы вышел пожилой мужчина с венком на голове.

— Слушайте! — начал он. — Я Авл Геллий Мутилис, архонт Кум. Блестящая победа спасла нашу святыню от ужасного и трагического осквернения нечестивцами. Клянусь Небесными Близнецами, каким образом удалось сплотиться у святыни толпе людей разных племен, говорящих на разных языках? Как вам удалось одержать победу над хорошо вооруженными, закаленными в схватках разбойниками, имеющими численное превосходство?

Корнелий Арвинна пожал плечами.

— Тарентийцы уговорили их не убегать, а я сказал, что надо делать. В конце концов, я римский всадник.

— Это звучит чудовищно просто и вместе с тем великолепно. Будучи главой магистрата Кум, я приглашаю всех наших спасителей — всех тех, кто принимал участие в битве — на пир, который состоится сегодня вечером в здании городского совета. Это весьма скромно, однако лучшее из того, чем мы можем отблагодарить вас.

— Спасибо, — сдержанно произнес римлянин. — А тем временем не догадался ли кто-нибудь принести сюда немного вина? После битвы сильно пересыхает горло… Ну вот, так лучше!

Зопирион с удивлением заметил, что солнце собирается перебраться на западную часть небосвода. Со времени их аудиенции у Сивиллы прошло, по меньшей мере, два или три часа. Молодая женщина продолжала плакать. Вокруг нее стояло трое: два раба и крепкий телохранитель, принимавший участие в сражении с пиратами.

— Милая девушка, не могу ли я помочь вам? — Застенчиво сказал Зопирион. — Я знаю, что этот человек был вашим дядей.

Она подняла на него полные слез глаза.

— Спасибо, чужеземец. Я не знаю, что делать. Как мне теперь привезти тело дяди Нестора домой?

— Разве нельзя похоронить его здесь?

— Клянусь двумя богинями, нет! Это будет ужасно! Его дух никогда не успокоится, если он не будет похоронен в фамильном склепе в Мессане, и он будет вечно преследовать нас. Но теперь…

— Значит, сначала его нужно отвести в Кумы. Как вы сюда добирались?

— Я ехала на осле, остальные шли пешком.

— Можете сесть на моего мула: это слишком длинный путь для молодой девушки.

Девушка с сомнением посмотрела на него.

— Я не знаю…

— Вам нечего бояться. Я Зопирион из Тарента, смиренный последователь Пифагора, а это — Бризон, архонт нашего города. Подтвердите, о архонт, что эта юная леди может доверять нам.

— Милая девушка, — начал архонт. — Не знаю, как вас зовут…

— Коринна, дочь Ханта. Если этот молодой человек с вами, архонт, значит, он — честный человек.

Жители Кум раздевали погибших пиратов и сжигали обнаженные тела, рубили кустарник для костров. К тому времени, как трое тарентийцев вместе с Коринной и ее спутниками двинулись в путь по дороге, идущей вдоль побережья, над погребальными кострами поднялись потрескивающие языки яркого пламени и столбы густого темного дыма, а по окрестностям разносился запах горелого мяса.

По дороге в Кумы Зопирион шел рядом с ослом, на котором ехала Коринна. Телохранитель девушки шел впереди них и вел в поводу мула, принадлежащего Зопириону, на спине животного покачивалось в такт его движениям мертвое тело.

— Даже не представляю, как я доберусь до Мессаны, — произнесла Коринна обеспокоено. — Женщине невообразимо трудно путешествовать в одиночестве. Обычно все устраивал дядя Нестор.

— А как же три твоих спутника?

— Софрон, похоже, хороший парень, — кивнула она в сторону телохранителя. — Вряд ли он попытается меня обесчестить, но этот киприот слишком глуп, чтобы что-нибудь предпринять.

— Рабы? Не нужно объяснять, что они из себя представляют. Ты видел, как беспомощно стояли все трое, пока ты не объяснил им, что нужно сделать.

— А каким образом вы добирались сюда из Мессаны?

— На корабле капитана Страбона. Завтра он планирует отплыть домой.

— А мы пришли по суше, через Венерию и Аквилонию.

— И как протекало путешествие?

— Достаточно гладко, за исключением того, что нам удалось ускользнуть из-под носа разбойников Мальенты и пережить снежную бурю в Тифатских горах. И, конечно, дороги Италии, если их можно так называть. Они больше походят на козьи тропы. Я поражаюсь, как ты, юная девушка, решилась пуститься вместе с дядей в такое путешествие?

— Он мне не дядя, а сопровождающий.

— Да? — Удивленно поднял брови Зопирион.

— Я… Я хотела узнать, как мне вернуть своего ребенка. И не смотри так испуганно. Я почтенная женщина, дважды была замужем. Один раз овдовела, второй раз развелась.

— Клянусь Землей-матерью, ты выглядишь слишком молодо даже для одного замужества!

— Ерунда! Это все ваша тарентийская галантность! Мне скоро двадцать — я почти старуха!

— Значит, мои глаза меня обманывают. А где твой ребенок?

— После смерти моего первого мужа я вернулась в отчий дом и попросила отца подыскать мне мужа поинтереснее. Бедный Аристей был милым, но ужасно скучным.

— Боюсь, что многие мужчины таковы, — заметил Зопирион. И добавил со злобной улыбкой: — И ты быстренько нашла преемника, не так ли? И что, он оказался более интересным?

— Сначала я так и думала. Но любовь похожа на зеркало. Когда ты его поворачиваешь, все приобретает противоположный смысл.

Коринна замолчала. Зопирион, шагая рядом с ней, чувствовал себя весьма неловко и затруднительно. Немного поразмыслив, он пришел к выводу, что грустное выражение исчезнет с лица девушки, если попытаться разговорить ее.

— Что за человек был твой второй муж? — попытался он начать разговор.

— Илазар был строительным подрядчиком из Финикии, бездетным вдовцом. При строительстве рынка в нашем городе мой отец вел с ним дела. Как-то раз я увидела, как они стояли во внутреннем дворике и обсуждали свои планы. Илазар сразу произвел на меня впечатление — крупный, сильный мужчина, борода с проседью. Он много путешествовал по всему миру, бывалый человек, полная противоположность Аристею. Отец, конечно, не хотел, чтобы я выходила замуж за иностранца. Но, не желая меня не расстраивать, он согласился.

— Когда ты узнала его лучше, не вышло ли так, что Илазар потерял свою привлекательность?

— Ох, Илазар своеобразный человек. И к тому же, у финикийских жен есть свои преимущества. Разве ты не знаешь, что их женщины обладают гораздо большей свободой по сравнению с эллинскими?

— Я их отлично знаю, ведь я прожил в Тире три года. А что было дальше?

— Илазар привез меня в Мотию, свой родной город. Там он получил контракт на перестройку участка городской стены.

— Город расположен на западном берегу Сицилии, не так ли?

— Да, на острове в заливе.

— Разве они ожидали нападения эллинов? — спросил Зопирион.

— В принципе, нет. Но склады каждого финикийского города забиты товарами, которые их торговцы свозят со всего мира, от равнин Скифии до Геракловых столбов. Любой военачальник с радостью ограбил бы такой город, и финикийцы прекрасно это понимают. Мы прекрасно жили. Я могла бы свыкнуться с грубоватыми манерами Илазара, если бы у нас не родился сын.

— Сын? Большинство семей встречают появление первенца как милость богов!

Девушка понизила голос, как будто воспоминания давались ей с трудом.

— Илазар очень набожный человек. Слово за слово, и я узнала, что у него на уме. Когда финикийским городам угрожает серьезная опасность, знатные семьи отдают своих первенцев в жертву — на сожжение живьем в статуе Ваала Хаммона. Можно представить, что сделает с нашим милым ребенком Илазар, если над Мотией нависнет опасность.

— Клянусь Зевсом-Спасителем! Однажды в Тире мне довелось присутствовать при этом. Итальянский обычай вооружать рабов или пленных и заставлять их биться насмерть гораздо более гуманный. Что ты предприняла?

— Сначала я была так напугана, что ни о чем не могла думать. А после я решила сбежать и забрать с собой ребенка. Одной мне было не справиться, и я подкупила няню, совершив жестокую ошибку. Еще я подкупила капитана корабля — он должен был забрать нас следующим рейсом на Мессану. Далее в мой план входило в отсутствие Илазара отправиться к подруге-эллинке, чтобы уже от нее ускользнуть на пирс, где была назначена встреча с няней и ребенком.

Я пришла в дом своей подруги и надела седой парик. С небольшим свертком вещей я пришла на пирс и взошла на корабль. Но няня так и не появилась. Вместо нее пришел разъяренный Илазар. Он разыскивал меня. К счастью, никому не пришло в голову, что ему была нужна только что поднявшаяся на корабль седовласая старушка. Я спряталась за тюками с грузом, и капитан Филон — благослови его Артемида — не выдал меня. Позже моя подруга написала мне, что няня, взяв моего ребенка, отправилась к Илазару и раскрыла ему мой план в надежде получить вознаграждение и от него.

— Будь она проклята! А что случилось дальше?

— Думаю, я могла бы вернуться к Илазару и понести наказание. Но это не спасло бы маленького Ахирама. Илазар не спускал бы с него глаз, и ни за что не оставил бы мне шанса даже прикоснуться к ребенку. В конце концов, я уплыла без сына. Наверное, я трусиха…

— По-моему, ты героиня, — заверил Зопирион. — А что было дальше?

— Конечно же, отец был ужасно расстроен. Но он добился, чтобы Суд архонта предоставил мне развод. На письмо Илазару с требованием вернуть внука ответа не последовало. Отец послал в Мотию моего брата Главка с предложением выкупа — и это помимо решения не требовать возвращения моего приданого, — но Илазар просто вышвырнул Главка из дома. Мне ничего не оставалось, как искать совета у Сивиллы. Отец чувствовал себя недостаточно хорошо, чтобы пуститься в путешествие, и дядя Нестор согласился сопровождать меня. Теперь он мертв, и в этом я виновата… — и девушка снова разрыдалась.

— Тише, тише, — неловко успокаивал Зопирион. — Три богини [17] по своему усмотрению перерезают нити наших судеб. Твой дядя погиб как герой.

Девушка вытерла глаза концом вуали.

— Земля полна горестей, и в водах их не меньше.

— Ты все еще собираешься просить совета у Сивиллы? — спросил он.

— Я уже знаю его.

— Как это тебе удалось?

— Когда Требатий вышел после аудиенции, на акрополе почти никого не осталось. Тогда я обратилась к жрецу с вопросом, нельзя ли мне войти, полагая, что пираты слишком сильно боятся гнева богов, чтобы ворваться в священные пещеры.

— Вот умница! И какой же совет ты получила?

— Сивилла сказала:


«Чтобы дитя возвратить с земли заходящего солнца

В помощь должна ты искать человека восточных кровей».


—  То, что касается Мотии, вполне ясно. Но похоже на то, что тебе следует искать помощи человека с Востока — ионийца или даже этруска. [18]

— Только не надо говорить, что мне следует снова заводить дела с финикийцами. Они мне столь же ненавистны, сколь и врата преисподней.

— У меня много друзей в Тире, но я прекрасно понимаю твои чувства.

Некоторое время они молча продолжали путь. Солнце садилось все ниже в Тирренское море, и оно зажглось пламенными всполохами, как огонь в чреве Ваала Хаммона. Наконец, девушка прервала молчание.

— Я рассказала о себе практически все. Теперь твой черед.

— Да мне нечего рассказывать. Я простой конструктор и привык много работать. Мы с отцом ведем в Таренте свои дела.

— Конструктор? Значит, ты — создатель машин?

— В наши обязанности входит и создание машин. Это одно из множества наших занятий: мы разрабатываем проекты защитных сооружений, строим акведуки и занимаемся дорогами. Когда некто вроде господина Илазара находит задачу слишком сложной, чтобы решить ее самостоятельно, он посылает за нами, и мы выполняем за него все расчеты.

— Мне казалось, что в Мессане нет конструкторов.

— На западе их не так много. Наша профессия появилась недавно в Элладе. [19] Она требует частых разъездов, и, к тому же, носит случайный характер. Некто — это может быть частный подрядчик, либо правитель архонт города — берется решить в некую техническую задачу. И бьется над ней до тех пор, пока только что не сходит с ума. И тогда он обращается к нам. Мы находим решение, а тот, кто нас нанял, говорит: «Так просто! Я и сам смог бы так сделать! И неужели вы, пройдохи, думаете, что за это я заплачу вам сто драхм [20]?» В конце концов, когда мы в очередной раз услышали подобные слова, мой отец ответил: «Ну, хорошо. Я больше не произнесу ни слова об оплате, если ты согласишься поспорить со мной». «О чем же?» — поинтересовался заказчик. Он был азартным игроком. «Могу поспорить, что, не разбивая ни одного, отличу сваренные вкрутую яйца от сырых. Ставлю сотню драхм, что у меня это получится!» Подрядчик принял условия. Мы взяли дюжину яиц, половину сварили, охладили и смешали с сырыми. И отец с легкостью отделил крутые.

— Как?

— Кладешь яйцо на стол и раскручиваешь. Если оно крутится ровно, значит, сварено вкрутую; если покачиваясь, то сырое. Меня научил этому трюку один из моих друзей в Тире.

— Вот забавно! А что ты делаешь в Тире?

— Получаю техническое образование. Отец отправил меня учеником к Абдадону — своему товарищу, который специализируется на доках и кораблестроении. В строительном искусстве финикийцы далеко опередили эллинов.

— Неужели? А я думала, что эллины превзошли народы ойкумены [21] во всех искусствах.

— Им нравится так думать. Тем не менее, некоторые чужеземцы прекрасно разбираются в той или другой области знаний. Финикийцы с большим уважением относятся к изобретениям и преклоняются перед лучшими из них.

— А как, говоришь, зовут твоего отца?

— Мегабаз сын Зопириона.

— Имя похоже на персидское.

— Так оно и есть персидское. — ответил Зопирион и, будто защищаясь, добавил: — Я перс только на четверть. Мой дедушка Зопирион был персидским аристократом. После поражения Великого Царя он сбежал в Афины и женился там на женщине по имени Елена. Когда мой отец подрос, он переехал в Тарент. Поговаривали, что там было легче получить статус гражданина. Ты же знаешь, насколько недоступны и исключительны афиняне. Если по происхождению ты не полностью афинянин, легче стащить яйцо грифона, чем получить афинское гражданство.

— И тарентийцы даровали ему гражданство?

— Да, конечно. Теперь мы — почтенные граждане, несмотря на то, что полукровки. Человек — никто вне города или семьи. Госпожа Коринна, почему ты на меня так смотришь?

— Почему… наверное, ты и есть тот человек с востока, о котором говорила Сивилла! В тебе течет персидская кровь, а живешь ты в Тире.

— О, мужественный Геракл! Только не надо думать, что я спасу твоего ребенка от его собственного отца!

— Боги выбрали тебя для этой цели!

— Дорогая Коринна, у меня есть обязанности перед городом и семьей, а для пифагорейца долг и ответственность превыше всего. К тому же архонт не позволит мне пуститься галопом в подобное приключение.

— Значит, ты мне не поможешь? — Губы девушки задрожали.

— Я был бы рад, но… Твои друзья и родственники в Мессане подходят для этой цели гораздо лучше меня. К тому же, я никогда не был на Сицилии.

— Но ты, а не они подходишь под пророчество Сивиллы!

Зопирион корчился в агонии нерешительности. Ему бесконечно нравилась эта невысокая, смуглая и симпатичная девушка. У тарентийца нечасто появлялась возможность пообщаться с девушкой равного с ним положения вне присутствия родственников. Пребывая в мучительных раздумьях, Зопирион хмуро глядел на дорогу.

— Но ты мог бы по крайней мере проводить меня до Мессаны, — предложила Коринна. Если ты откажешь, я не знаю, удастся ли мне в безопасности добраться до дома. А оттуда ты мог бы сесть на корабль, идущий на восток, и вернуться в Тарент даже раньше своих спутников.

— Я спрошу у архонта…


Когда Зопирион и его спутники-тарентийцы, умытые и натертые маслом, подошли к дому городского совета Кум, красный диск солнца висел низко над городом, окрашивая белую штукатурку здания в нежный розовый цвет. Кирпичное отштукатуренное здание совета было похоже на коробку. Пара дорических колонн из покрытого штукатуркой известняка вносила разнообразие в простые и грубоватые формы здания и торжественно заявляла о том, что на варварское побережье Италии была случайно занесена эллинская культура.

— О, Зопирион! — окликнула его Коринна, выйдя из тени, где она стояла вместе с Софроном-телохранителем и двумя рабами.

— Радуйся! — ответил Зопирион. — Милый старый Бризон позволил мне проводить тебя до Мессаны, ни на шаг дальше. Он заставил меня поклясться священным тетрактусом [22], что оттуда я сразу же отправлюсь в Тарент.

— Возможно, мы не доберемся даже до Мессаны! Случилось что-то ужасное, — сказала она.

— О, Зевс! Только не говори, что капитан Как-Там-Его-Зовут отплыл без тебя!

— Нет, но ничем не лучше этого. Он не хочет брать тело на борт. Бормочет что-то о привидениях, морских демонах и плохих приметах.

— Будь он проклят! Мы не можем задерживаться! Еще немного на жаре, и твой дядя не… Ну, ладно. Попробую найти другой корабль.

— Где?

— Не знаю, — махнул рукой Зопирион. — Попробую разузнать что-нибудь на симпосиуме. [23] При самом худшем раскладе там должен оказаться хоть один неаполитанец. Я что-нибудь организую. А теперь пожелаю тебе доброй ночи и приятного сна.


Масляные лампы в городском совете мягким желтоватым мерцанием освещали накрытые столы. На дальнем конце зала в предвкушении обеда уже возлежали правитель архонт и несколько высокопоставленных персон. Остальные участники пира сидели на скамьях за длинными столами. Зопирион попытался пересчитать собравшихся, но тут же сбился: слишком много народу сновало вокруг.

— Добро пожаловать! — произнес Гелиий Мутилис. — Приношу извинения, что мы не смогли обустроить вас должным образом, но наша базилика [24] слишком мала, сюда не поместится необходимое количество лож. Надеюсь, что выпив достаточно нашего превосходного Фалернского, вы не заметите разницы.

За столом Зопирион оказался между кельтом Сеговаком и неаполитанцем, с которым разговаривал до начала сражения.

— Возрадуйся, господин Зопирион! — воскликнул последний. — Ты и твои друзья сделали невозможное, а именно помимо моего желания сделали из меня героя! Это еще раз доказывает, что боги вмешиваются в события людских жизней, ведь без божественного провидения и ты, и я, и все эти герои погибли бы в полной неразберихе. Клянусь яйцами Геракла, я не поставил бы и гнилой оливки против золотого персидского статира [25], на то, подобная нашей разношерстная толпа имела шанс выстоять в схватке с профессиональными убийцами!

— Мой друг Архит обладает сверхъестественным даром убеждать людей сделать то, что он считает нужным. Наверное, боги говорят его языком.

— В любом случае я, как разумный человек, был готов бежать куда угодно. Однако, дело повернулось наоборот: то, что подсказывал здравый смысл, оказалось как раз неразумным. Твое здоровье, господин!

— Спасибо, господин Ингомедон! — ответил Зопирион. — Ты не знаешь, где можно сесть на корабль, отплывающий в Мессану либо отсюда, либо из Байев или Неаполя? И причем хотелось бы, чтобы капитан судна был не слишком суеверным.

— Хочешь доставить домой тело пожилого человека из Мессаны? Сейчас подумаю. Как мне думается, сегодня отплывает Страбон.

— Он не поплывет с таким грузом.

— Ну тогда… Гмм… Видишь того парня в серьгах и ожерелье из стекляшек?

— Такой худой, он еще барабанит пальцами по столу?

— Да. Это капитан из Финикии, приплывший несколько дней назад. В то утро он тоже приходил к гроту Сивиллы. Не знаю, как его зовут и каков его порт, но ты можешь и сам спросить об этом. Не представляю, что он здесь делает, потому что он не участвовал в битве, а тем более не гражданин Кум. Возможно, правитель должен ему денег, или у них какие-то темные дела. Говорят, что все финикийцы — воры, но у меня нет предубеждения относительно иностранцев. Тем более, что некоторые из моих лучших друзей…

— Я сам перс на одну четверть, — с воодушевлением отметил Зопирион.

— Да не бери в голову, — Ингомедон поспешно проглотил сочнейший кусок осьминога и, понизив голос, заключил:

— На самом деле, разговоры о чистоте крови — больной вопрос в Кумах. Дело в том что, жители Кум не чистокровного происхождения, так же как и вы — жители Тарента. Извини, конечно, но ты понимаешь, о чем идет речь. Примерно два поколения назад, когда Кумы были греческой колонией, город захватило войско самнитов. Они порезали мужчин и надругались над женщинами. Некоторые из тех разбойников до сих пор живы. Самниты осели и зажили с новыми женами и отпрысками. Ты не представляешь, какое множество полукровок тогда развелось. Вследствие того, что женщины в большинстве своем были эллинками, то дети говорили по-гречески лучше, чем по-оскски. Они так и продолжают говорить, только с грубым италийским акцентом, думаю, ты заметил. Но имена они носят оскские — здесь отцы сказали свое слово.

— А нет ли здесь общества пифагорейцев?

— Ты имеешь в виду группу философствующих фанатиков, которые плетут интриги для захвата власти, чтобы принудить всех отказаться есть бобы?

— Да ничего подобного! Пифагорейцы уже много лет не занимаются политикой, за исключением группы в Регии. В наши дни это люди, интересующиеся математикой и прочими науками, исследователи, занятые поиском разгадок тайн вселенной.

— Только не здесь, — рассмеялся Ингомедон. — К интересам неаполитанцев относятся исключительно состояние кошельков, набитое брюхо и любовные утехи. Извини, еда остывает.

— Как у тебя дела, Сеговак? — Зопирион обратился к соседу. — Ты был у Сивиллы?

— Да, молодой господин. И мудрая женщина сказала мне: «Ищи свое место там, где остров управляет берегом». Но где такое возможно?

Зопирион нахмурился.

— Я слышал, что Дионисий переносит свою ставку на остров Ортигия. Оттуда он управляет Сиракузами, расположенными на крупном острове — Сицилии, и не только ими.

Кельт с пониманием кивнул.

— Я как раз думал о нем. Когда-то я служил у тирана — его предшественника. Его звали Гермократ, и это был великий человек. А что тебе рассказала великая жрица?

— Она сказала, что когда-нибудь я разобью мир вдребезги.

Голубые глаза Сеговака широко раскрылись от удивления.

— Что ты говоришь? Надеюсь, когда это произойдет, я буду далеко от того места. На мой взгляд, ты симпатичный парень и совершенно не похож на человека, который только и думает о том, как бы разрушить мир, такой гармоничный и целостный.

— А кроме того, она посоветовала нам опасаться Волка с Севера, кем бы он ни был, — добавил Архит, сидящий по другую руку Сеговака.

— Попридержи язык, пьяная трещотка! — оборвал его сидящий неподалеку архонт Бризон. — Не нужно, чтобы об этом стали везде говорить, начиная от Карфагена и кончая Карией. [26]

— Ну, бывает, — вступился кельт. — От вина язык начинает вихлять, как колесо колесницы после смазки. Но не думаю, что в данный момент нужно обсуждать пророчества Сивиллы.

Гул разговоров затих, как только на свободное пространство между столами выскочила танцовщица. В легкой тунике из пурпурного коанского шелка она извивалась под напевы контр-флейты — на ней играла девушка, сидящая в углу зала. Девушка завершила свой танец под аплодисменты и одобрительные возгласы собравшихся и, поклонившись, выбежала из зала. Спустя некоторое время она вернулась, жонглируя ножами и мечами. Аплодисменты становились все громче.

В третий раз она поставила на пол несколько подсвечников с горящими этрусскими свечами. Сбросив тунику, девушка обнаженной прошлась колесом и сделала стойку на руках среди свечей, отсветы которых играли золотом на ее тщательно натертой маслом коже.

— Не он ли сидит там с кислым видом? — громким шепотом произнес кельт.

— Кто? — переспросил Зопирион.

— Тот римлянин, Корнелий Арвинна? — И Сеговак кивнул в сторону лож, расположенных на возвышении на дальнем конце зала. Римский всадник с выражением холодного неодобрения на лице сидел на своем ложе, болтая ногой и пытаясь поправить тогу, чтобы была видна полоска на тунике.

— Похоже, девушка завивает волосы на промежности, — продолжал кельт. — У вас в городе тоже так принято?

— Так принято у италийцев, — ответил Зопирион, — но изначально это был этрусский обычай. Некоторые тарентийцы из богатых семей переняли его: золотая молодежь, проводящая время за ваянием собственных тел, упражнениями мускулов в гимнастических залах. Но к тем, кто зарабатывает на хлеб собственным трудом, это не относится. Прежде чем я позволю появиться около своей семьи такому украшателю с бритвой…

— А у нас в Неаполе волосы выщипывают, — перебил его Ингомедон.

— Ого! Скоро простонародные обычаи войдут в моду! — отозвался Сеговак.

— Зевс, Аполлон и Деметра! — вскричал Ингомедон. — Вы только посмотрите! — И неаполитанец разразился грубым хохотом, к которому присоединилась вся компания. А затем и весь зал, в котором происходило пиршество, содрогнулся от раскатов неистового веселья.

Танцовщица сделала финальное сальто, прошлась колесом и опустилась на колени римского всадника, обхватив руками его шею и спрятав лицо на широкой груди. Выражения неподдельного ужаса, смятения и ярости волной пробежали по суровому лицу римлянина. На мгновение показалось, что он готов вскочить и выбежать из зала. Но с прилипшей к нему обнаженной девицей всаднику вряд ли удалось бы сделать даже несколько шагов, это только ухудшило бы создавшееся неловкое положение. Видя, что присутствующие находят в происшествии просто добрую шутку, он попытался улыбнуться, но вместо улыбки лицо исказилось в жуткой гримасе.

Девица спрыгнула с насиженного места и поклонилась, вызвав бурю оваций. Когда она, подхватив тунику, выбежала из зала, архонт, Геллий Мутилл, поднялся со своего ложа.

— И в заключение сегодняшнего вечера устроим аукцион. Разыгрываться будет одна ночь с этой милой малышкой-танцовщицей, и ее получит тот, кто заплатит больше всех. Но ее владелец любезно просил меня, во-первых, пообещать, что девушка может забрать себе половину вырученных денег, а во-вторых, что она не пойдет с мужчиной, который ей не понравится. Итак, с чего начнем, о граждане? Не хочешь ли начать торги ты, достопочтенный Корнелий Арвинна?

— Нет! — поправляя тогу, гневно закричал римлянин.

— Вот ваш Волк с Севера, — указывая на него рукой, произнес Ингомедон.

— Ты говоришь о римлянине? — переспросил Зопирион.

Неаполитанец утвердительно кивнул.

— Мне что-то не верится! — воскликнул Зопирион. — Рим — такое крошечное, отсталое государство! К тому же он так далеко от нас, у него даже нет выхода к морю! Как Рим может угрожать Таренту? Мы в большей степени опасаемся угрозы от жителей Лукании [27], этрусков или кельтов. Послушай, вполне возможно, что даже твой прекрасный Неаполь гораздо более величественен, чем маленький старый Рим!

— Поверь мне, я был в Риме и знаю, о чем говорю, — ответил Ингомедон. — Римляне консервативны и ужасно скучны. Вряд ли они будут смеяться над комедиями Аристофана. [28] Традиция — вот их царица. Они очень дисциплинированны. В отличие от нас.

— Ты имеешь в виду «нас — неаполитанцев» или «нас — эллинов?».

— Естественно, неаполитанцев я знаю гораздо лучше. Но это замечание можно отнести как к тем, так и к другим. Спартанцы дисциплинированы, но они не терпят эллинов. Скажем, я совершенно недисциплинирован. Среди эллинов полно «воинов в постели» — львов в спальне и кроликов на поле боя.

— Я слышал, что после победы над афинянами спартанцы потеряли голову.

— Возможно и так, но у римлян такая сложная организация, какая спартанцам даже не снилась. Кроме того, если римляне завоевывают соседние территории, они спустя некоторое время дают жителям возможность получить полноценное гражданство. За счет этого их сила растет.

— Города эллинов более недоступны и привилегированны, — заметил Зопирион. — Наши боги очень ревнивы, они ненавидят, когда чужеземцы участвуют в их обрядах.

— Это точно. Таким образом, когда эллинский город захватывает и присоединяет к своим владениям новые территории, как сделали афиняне, все остальные народности, населяющие эти земли, становятся объектами для эксплуатации. Как и следовало ожидать, они ненавидят своих хозяев и только и ждут подходящего случая, чтобы отделиться. Не знаю, на какие уловки и хитрости в области религии идут римляне, чтобы обойти препятствия, связанные с вероисповеданием, но им и это вполне удается, — неаполитанец зевнул. — Клянусь египетской собакой, зачем мне изображать из себя оракула, если я не могу предсказать свою собственную жизнь хотя бы на день вперед!.. Цены на девочку вышли за пределы возможностей моего кошелька, пойду-ка я домой. Но запомните мой рассказ. Если доживете до старости, то сами убедитесь, на что способен Рим.

Девушку выиграл крепкий лысый землевладелец. Праздник закончился, Зопирион заметил в толпе худощавого финикийского капитана с напряженным взглядом и стал пробираться к нему сквозь толпу.

На следующее утро, когда поднялось солнце, Зопирион появился в трактире, где Коринна занимала одну из двух отдельных комнат.

— Все готово. Отплываем сегодня утром на «Муттумалейн» капитана Ифбаала.

— Снова финикиец!

— Ничего не поделаешь. В ближайшие десять дней отплывает только он, если не считать капитана Страбона. Собирай вещи, мы отправляемся в путь.