"Стрелы Геркулеса" - читать интересную книгу автора (де Камп Лайон Спрэг)

Велия

Улетел сильный северный ветер, который дул весь вчерашний день, оставив после себя оживленный бриз. «Муттумалейн» нашел приют у небольшой каменной пристани: пирс, начинаясь у пляжей Кумая, серпом загибался в Тирренское море. Шаткая доска сходней служила мостом между пристанью и высоким планширом судна — пузатого корабля с окрашенной в ярко-алый цвет палубой и черным корпусом, над которым возвышалась одинокая мачта с желтым квадратным парусом, а на корме располагалась каюта размером не больше собачьей будки. Около мачты были грудой навалены весла, а на корме лежали два сложенных посадочных трапа, короткий и длинный.

Рабочие, громко перекликаясь по-оскски, грузили в трюм бочки с вином и оливковым маслом, тюки с полотном, мешки с солью. Восемь смуглых матросов-финикийцев в одних набедренных повязках, вооружившись веревками, закрепляли грузы. На пирсе стояли пассажиры в ожидании окончания погрузки.

Капитан Ифбаал находился на палубе (там, где у планшира начинались сходни) и делал пометку на вощенной деревянной табличке каждый раз, когда на борт поднимался очередной груз. Вместо украшенного вышивкой плаща, который был на нем вчера у пещеры Сивиллы, он оделся в обычный наряд финикийского моряка — блузу с короткими рукавами и кильт, поверх которых была наброшена короткая накидка, защищающая от легкого бриза. На голове капитана был надета круглая шапочка. Шею, как и вчера, украшало ожерелье из стеклянных и медных изображений финикийских богов. Капитан был мужчина среднего роста, слегка сутулый, худой до невозможности, с носом, похожим на ястребиный клюв.

Рядом с ним стояли два местных купца и также делали пометки на табличках. То и дело погрузку останавливали, и Ифбаал начинал спорить и переругиваться с тем или иным купцом.

Около люка погрузкой руководил помощник капитана — ничем не примечательный невысокий мужчина. Когда последний мешок с солью скрылся в трюме, Ифбаал сделал знак спутникам Коринны — телохранителю Софрону и единственному оставшемуся рабу (второй успел сбежать). По его сигналу они взялись за носилки, на которых лежало завернутое в саван тело Нестора, подняли их на борт и осторожно опустили в трюм.

После этого Ифбаал повернулся к ожидающим на пирсе пассажирам.

— Поднимайтесь на борт! Но не заходите в мою каюту! — прокричал он им на ломаном греческом.

Пассажиры поспешили подняться на корабль: парочка средних лет с ребенком лет двенадцати; старик-этруск с гладко выбритой верхней губой, в нахлобученной широкополой шляпе шел, опираясь на костыль; его слуга — молодой парень; кельт Сеговак; странствующий певец в льняных одеждах нес лиру; и, наконец, Коринна из Мессаны. «Муттумалейн» не был приспособлен для перевозки пассажиров, и они торопливо поднимались на борт, чтобы не мозолить морякам глаза. На палубе они расположились вдоль фальшборта, устраиваясь на принесенных с собой одеялах, плащах или сумках.

Зопирион попрощался с архонтом и другом Архитом. Неподалеку от пристани стояли два раба, принадлежащих городу Таренту и посланных прислуживать в пути трем пилигримам, и держали в поводу мулов.

— Постарайся не уболтать горожан настолько, что они выберут тебя архонтом еще до моего возвращения! Ты слишком юн для такой должности! — посоветовал Зопирион Архиту.

— А ты не перетрудись, считая волны, а не то упадешь за борт, — парировал Архит. — И узнай, есть ли в Мессане пифагорейское общество. Было бы здорово, если бы наш небольшой клуб познакомился с единомышленниками. Тогда мы смогли бы поддерживать связь не только с группой зубров в Регии.

— Обязательно. До свидания, архонт. Да поможет тебе Гермес вернуться домой!

— Эй, ты поторопись, — закричали с корабля. Зопирион закинул за спину заплечный мешок, в котором лежал щит и смена одежды и, опираясь на копье, как на палку, начал подниматься по сходням.

— Тарентиец Зопирион? — не успел юноша спрыгнуть на палубу, как капитан Ифбаал обратился к нему с вопросом.

— Да, меня так зовут, — Зопирион положил на палубу вещи, чтобы было удобнее достать плату за проезд.

— Красивый молодой человек, не так ли? — заметил Ифбаал.

— Хорошо, что хоть кто-то так считает.

— Вот и держись подальше от моей каюты!

Зопириону не понравился ни тон, каким разговаривал капитан, ни зловещий блеск в его глазах. Несмотря на то, что Ифбаал держался спокойно, чувствовалось, что внутри он напряжен и натянут, как тетива лука, в любой момент готовая выпустить стрелу. Надеясь настроить капитана на более дружелюбный лад, Зопирион обратился к нему по-финикийски.

— Капитан, неужели в вашей каюте находится нечто настолько опасное, что к нему даже нельзя приблизиться? Неужели это голова Медузы Горгоны, один взгляд которой способен превратить нас всех в камень?

— В каюте каюта находится моя жена, и этим все сказано, — отрезал капитан на том же языке. — Она самая прекрасная женщина Египта, и мне совершенно не нужно, чтобы распутники-эллины проявляли к ней интерес.

Зопирион постарался улыбнуться.

— Вам нечего бояться, доблестный капитан. Пифагорейцам свойственно держаться подальше от чужих жен, — он повернулся и пошел располагаться на палубе неподалеку от Коринны и ее спутников.

— Асто! — пронзительно закричал Ифбаал. — Отвали сходни! Поднимай якорь! Четверо на весла, а остальным поднять парус!

Помощник капитана бросился выполнять команду, то и дело бросая беспокойные взгляды на своего начальника. Капитан, стоя перед каютой, взялся за рукояти румпеля, при помощи которого можно было управлять двумя боковыми рулями. На судне послышалось тихое бормотание — это пассажиры и их друзья обращались с молитвами к своим богам. Плеск волн переплетался со скрипом весел в уключинах и веревок в снастях. «Муттумалейн» медленно отходил от пристани. Рывками подняли желтый парус, он затрепетал и наполнился ветром. Корабль накренился и начал удаляться от пирса, держа курс под углом к берегу. Голубая с белой пеной вода бурлила за его грубой черной кормой. Гребцы ритмично поднимали и опускали весла. В небе над головами кружили и громко кричали чайки, а вдали на сапфировой глади моря играли, выпрыгивая из воды, блестящие серые дельфины.

Когда отплыли далеко от берега, на «Муттумалейне» началась сильная кормовая качка — внезапно разыгравшийся Борей [29] погнал волны ровными грядами на юг. Одна за другой зеленые валы перекатывались от кормы к носу, громко хлопали о кормовой подзор; приподнимая корпус, прокатывались под судном, вспенивались по обе стороны корабля. Матросы надели блузы и кильты.

Сеговак, держась за перила, наблюдал за игрой дельфинов. Так недавно пышущее здоровьем румяное лицо кельта теперь стало землисто-серым.

— Почтенный Зопирион, скажи, а существовал ли на самом деле некий грек, который изобрел крылья, при помощи которых человек мог летать? — спросил он. — Идея просто гениальная! Жаль только, что бедный человек подлетел слишком близко к солнцу, от жара светила воск растаял, и несчастный рухнул в море и утонул, а был такой умный! Помнится, когда я служил наемником у тирана Гермократа, мне рассказали эту историю.

— Этого человека звали Икар. По крайней мере, он погиб, летая на этих крыльях. Но сделал их Дедал, его отец — уточнил Зопирион.

— Не важно, как кого зовут. Но, думаю, их способ — перелет над морем — гораздо более удобный, чем путешествие на корабле.

— Это просто легенда, — заметил Зопирион. — Не забудь встать с подветренной стороны, если твой желудок выйдет из-под контроля.

— Но это еще хорошая погода, — вмешался в разговор Асто, застенчивого вида помощник капитана. — Если продержится такой ветер, мы прибудем в Мессану быстрее, чем за десять дней. Станет легче, если вы немного прогуляетесь. Видели бы вы, какие страдания приходятся на нашу долю, когда целый месяц дует, не переставая, встречный ветер, или налетает внезапный шторм! Или из глубин поднимаются морские чудища, чтобы напасть на нас!

— Может, не стоит слишком много толковать о чудищах, если вы хотите получать доход от перевозки пассажиров? — заметил Зопирион. — Хорошо ли идет торговля на побережье?

— Не без помощи Сивиллы, — ответил финикиец. — За ее советами люди съезжаются из разных мест, даже издалека, и благодаря этому некоторые убыточные рейсы становятся выгодными. Кампанцы обожают предметы роскоши, но сами торгуют в основном грубым волокном, которое не пользуется большим спросом в Элладе. В отсутствие пилигримов нам пришлось бы возвращаться порожняком…

— Асто! — раздался громкий крик капитана Ифбаала. — Встань у штурвала, порази тебя Мелькарт! [30] Я схожу вниз, посмотрю, что там.

— Иду! — прокричал Асто.

— Ифбаала считают самым отважным капитаном Внутреннего Моря [31]: весной он первым выходит в море и последним заканчивает навигацию осенью. — повернулся Асто к Зопириону. Даже дурные предзнаменования не в силах остановить его. И ничто не ускользнет от его внимания. Он всегда найдет, к чему придраться, даже когда все в полном порядке. Иду!

Помощник капитана низко поклонился Зопириону и убежал, громко топая по палубе босыми ногами. Старый этруск сидел на палубе, вытянув вперед и грея на солнышке искалеченную ногу. Поставив ладонь козырьком, он следил за кружащими над кораблем чайками.

— О чем это вы говорили по-финикийски? — спросил он на ломаном греческом.

— Асто рассказал мне, что наш капитан — настоящий Одиссей, судя по его мужеству и искусности, и ничто, даже дурные приметы не в силах задержать его.

— Тем глупее он и тем хуже нам, — произнес этруск. — Что бы ни происходило, приметы всегда предупреждают нас. Именно поэтому я и слежу за птицами. Я, зилат [32] Тарквиний, умудренный жизнью человек и занимаю важный государственный пост. Я знаю, о чем говорю.

— А что говорят птицы об этом путешествии?

— Ничего хорошего. Кого-то постигнет несчастье.

— Кого именно?

— Пока не знаю, скажу позже, — и этруск вернулся к наблюдению за птицами.

Сеговак стонал, обхватив голову руками. Коринна, прислонясь к перилам, смотрела в сторону берега. Когда корабль миновал пролив между мысом Мизенум и островом Прохитой, с востока открылся безбрежный Неаполитанский залив. Ограниченный слева — за кормой — островом Энария, справа — прямо по курсу — островом Капри, он представлял собой неправильный полукруг. Города и деревни на берегу казались ниткой белых бус на зеленой нитке, а среди них подвесками колье возвышались стены и храмы великого Неаполя, справа от которого неясно вырисовывался темный конус Везувия.

— Как похоже на великую Этну моей родины, — произнесла Коринна. — Но в отличие от Этны, которая дымится и время от времени плюется, эта гора выглядит спокойной.

— Я слышал одно предание о том, как однажды произошло извержение Везувия, — произнес Зопирион. — Но, по всей видимости, огонь вырывается из жерла с благими целями.

От одного жалкого вида Сеговака лицо девушки исказилось.

— Однако мне тоже не вполне хорошо, и голова болит. Я лучше отправлюсь в постель.

Певец тоже выглядел безрадостно. Мужчина и женщина средних лет сидели рядышком на палубе под небольшим зонтом — навесом, который они сами же и соорудили, и флегматично взирали на убегающие волны. По их виду невозможно было догадаться, испытывают ли они страдания. То же самое можно было сказать о мальчугане лет двенадцати, слугах и моряках.

Тем не менее, из-за природной застенчивости Зопирион не решился завязать с ними разговор. В противоположность своему другу, Архиту, в присутствии незнакомцев он чувствовал, что теряет дар речи. Юноша с большим трудом поддерживал светскую беседу. Столкнувшись с незнакомцем, он либо сводил весь диалог к лекции на профессиональные темы, либо впадал в угрюмое молчание, предоставляя инициативу собеседнику.

Сейчас, когда рядом не было людей, с которыми Зопирион мог с легкостью поддерживать беседу, он увлекся наблюдением за волнами: подсчитав их число, Зопирион попытался рассчитать скорость корабля исходя из времени, за которое мусор, плавающий на поверхности воды, проходил всю длину корпуса, а также вычислить объем маленькой каюты на корме. Незаметно его мысли перескочили на странное поведение капитана Ифбаала.

Время от времени он украдкой бросал взгляды на каюту, пытаясь увидеть прекрасную женщину в мерцающем одеянии, характерном для вечного Египта. Но ничего не происходило. Каюта не подавала признаков жизни. Заметив заинтересованные взгляды Зопириона, капитан Ифбаал подозрительно нахмурился, и юноша решительно отвернулся.

День близился к вечеру. Корабль шел узкой протокой в южной части Неаполитанского залива между мысом Афины и островом Капри. Пассажиры достали завтраки (большей частью это были хлеб, сыр и оливки) и принялись за еду. Зопирион, собираясь выбросить косточку от оливки, поднял глаза и столкнулся с сердитым взором Ифбаала.

— Попрошу выбрасывать мусор за борт, мой корабль — не свиной хлев! — прорычал капитан.

Путешественники миновали скопление скалистых островков южнее мыса и тут на палубе появилась Коринна.

— Когда я плыла из Мессаны, мне рассказывали, что это — острова Сирен, мимо которых, заткнув уши, проплывал Одиссей.

— Может, и так. Но другие утверждают, что Сирены находились у Бретонского побережья неподалеку от нашего города.

— Жаль, — она выглядела немного разочарованной.

— Не стоит досадовать, госпожа Коринна. Я не сомневаюсь, что Одиссей на самом деле плавал в этих водах. Но жители половины городов Внутреннего моря пришли к выводу, что для привлечения путешественников и увеличения доходов от торговли будет лучше, если окажется, что именно в их городе происходили те или иные приключения великого героя. В своих поисках они уподобились мальчишке, ищущему блох на собаке. Роются в эпических поэмах, находят разного рода ссылки и знаки. И не важно, что все это очень сильно притянуто за уши.

Подошел Асто, и Зопирион повернулся к нему:

— Где мы остановимся на ночь?

— С таким добрым ветром капитан собирается держать курс на Посидонию. Обычно первую стоянку мы делаем в Салерно или, что еще лучше, в святилище Геры Аргосской. Но на этот раз боги особенно благосклонны к нам.

Коринна вернулась к своему месту на палубе и завела чисто женский разговор с матерью двенадцатилетнего мальчика.

— Почему мы не заходим в Неаполь? Этот порт гораздо больше Кум!

— Мы были там, когда шли на север, и взяли на борт груз. Если зайдем в Неаполь вторично, то потеряем один день без всякой пользы. Обычно Неаполь — конечный пункт нашего маршрута. Но Ифбаал — тут Асто хихикнул, — чувствует запах груза как борзая запах дичи за пол-лиги [33] с наветренной стороны. Как только он узнал, что на кумских складах скопились грузы, и там только и ждут начала навигации, как он «ззип!» — Асто сделал стремительный жест рукой. — И мы понеслись в Кумы, как летучая рыба, за которой гонится тунец.

Под окрашенным пурпуром небом на равнине, покрытой сосновыми лесами, раскинулась Посидония. За чернеющим в неярком свете затухающего дня лесом возвышались покрытые снегами вершины Альбурнских гор. «Муттумалейн» бросил якорь у заросшего тростником устья небольшой речушки Саслос. Свет заходящего солнца окрашивал в розовый цвет белую штукатурку храмов. Их кровли были отчетливо видны за деревьями. Матросы приладили к борту длинный посадочный трап. Дальний его конец отбросили как можно дальше, но он упирался прямо в грязь. Пассажиры и экипаж спустились по лестнице и, хлюпая по воде, добрались до берега.

— Сойдете на берег, господин Ифбаал? — спросил Зопирион.

— Чтобы оставить без присмотра корабль и жену в стране, кишащей развратными, нечистыми на руку греками? Разве я похож на сумасшедшего?

Пожав плечами, Зопирион повернулся и начал спускаться по лестнице. Вслед за ним спустилась и Коринна, и юноша на руках перенес ее на берег. От близости девушки сердце Зопириона бешено заколотилось.

Неподалеку от места высадки стояло несколько жителей Посидонии — рыбаки, да пара мальчишек с ослами внаем. Зопирион нанял было одного для Коринны: до города чуть ли не двенадцать ферлонгов. [34] Зопирион разузнал, что в Посидонии только одна небольшая гостиница, невозможно грязная. К тому же в ней не было отдельных комнат, где можно было бы разместить Коринну: устроить девушку на ночь в общей спальне с мужчинами представлялось немыслимым. К счастью, в городе оказался проксен [35] Мессаны, который нашел им пристанище в весьма приличном доме. Для Коринны и матери двенадцатилетнего мальчугана там даже оказались отдельные комнаты.

Проводя вечер в гостинице, Зопирион прислушивался к разговорам в зале. Поговаривали, что в Посидонии весьма неспокойно. Воду мутили луканы, уже давно с завистью поглядывающие на греческий город, жемчужину цивилизации среди их дикости, и теперь…

— Нам следует вооружиться до зубов и каждый день ходить на охоту, как делали спартанцы в хорошие времена, — произнес мужчина.

— А когда же мы будем зарабатывать на жизнь? — спросил другой. — К тому же на каждого нашего воина в Лукании найдется десяток. Если бы наши правители были мудрее, они давно посеяли бы смуту среди варваров, и вместо того, чтобы воевать с нами, те передрались бы между собой.

— Они так и делают, да только иноземцы давно разгадали эту уловку. Теперь нам лучше сидеть тихо и никого не трогать. Может, тогда они и не обратят на нас внимания, — вмешался в разговор третий.

— Внимание они обратили уже давно. Слишком поздно. И помимо всего прочего, это совет труса, — заметил еще один. — Не лучше ли нанять воинов покрепче, к примеру, таких, как наш друг из Галлии. Послушай, кельт! Ты бы пошел сражаться для нас за плату?

— Вполне возможно, — ответил Сеговак. После выпитого вина он снова обрел прежний румянец. — Конечно, если плата будет достаточной. Но не сейчас. Я как раз возвращаюсь от мудрой женщины из Кум, и она посоветовала мне наняться к Дионисию. Может быть, в следующем году.

— Вот видишь, — заметил один из говоривших. — Безнадежно. Обстоятельства против нас. Не лучше нанять корабли и уплыть отсюда, как сделал Фокей [36], спасаясь от армии Кира.

— Интересно, куда? Все побережье Внутреннего моря кишит кровожадными, завистливыми варварами. Нет! Богом клянусь, это наша земля, завоеванная в честном бою, и мы вправе ее защищать! Сила в единстве. Нам нужен крепкий союз с неаполитанцами, жителями Велии и других эллинских городов побережья…

— Будь они прокляты, грязные иноземцы! Чтобы ради кичливых, трусливых, вероломных варваров — расхитителей гробниц мы подчинялись верховной власти? Они принуждают нас играть в открытую, но как только начинает пахнуть паленым, тут же делают ноги, бросая нас на произвол — нас порежут, как скот на бойне. На самом деле, нам нужно…

Пока шел разговор, Зопирион отыскал засиженную клопами спальню и провалился в беспокойное забытье. В тревожном сне беспорядочно мелькали Коринна и Сивилла, этрусские приметы и огромный лук Геракла.

Следующим утром по пути на корабль Зопирион немного задержался, чтобы осмотреть старый храм.

— Да нет, меня не слишком волнует религиозная сторона вопроса. — пояснял он Коринне. — Но взгляни на устаревшую технологию строительства! Здесь, на западе, вместо мрамора они используют кирпич или даже грубый известняк, а вместо каменный колонн — деревянные! Поражаюсь, как эта развалина до сих пор не обрушилась! А эти крошечные терракотовые элементы вокруг антаблемента! Таково влияние этрусков…

А неподалеку с выражением безразличного смирения стоял Софрон, почесывая блошиный укус. Телохранитель Коринны, казалось, предано исполнял свои обязанности. Однако разума подобного тому, каким он обладал — совершенно не отягощенного мыслями — Зопириону встречать не доводилось. На корабль они пришли последними и нашли капитана в еще худшем настроении, чем обычно.

— Клянусь зубами Танит! — ревел Ифбаал. — Мы ждем вас целый египетский час! В следующий раз мы отплывем без вас, и плевать, что с вами будет!

Велия была на расстоянии дня пути дальше по побережью, за мысом Посейдона. Когда корабль покинул Посидонию, оживленный береговой бриз отнес их далеко в море, пока берег не растаял пестрой полоской оливково-коричневого цвета, вытянутой вдоль горизонта. Экипаж под резким углом повернул «Муттумалейна» к берегу, желтый парус взяли на гитовы: теперь он располагался почти вдоль продольной оси судна. Но не прекращающийся северный ветер относил корабль все дальше от берега. Гафвинд [37] кренил палубу, однако корабль шел устойчивее, чем прежде.

— Не слишком ли далеко мы отплыли от берега? — улучив момент, когда Асто был один, по-финикийски спросил Зопирион.

— Не бойся, — успокоил его Асто. — Ветер так или иначе сменится береговым. В худшем случае проведешь ночь на палубе. На самом деле следует опасаться только сильного шторма у скалистого берега. Если парус новый, то есть возможности для маневра. Но с таким как у нас — старым и обвислым, наши кости будут обгладывать крабы.

Большинство пассажиров чувствовало себя гораздо лучше, чем вчера. Певец Гиппомедонт кусочком уголька начертил на палубе клеточки и играл с телохранителем Софроном в шашки, вместо фигур используя белые и черные бобы. Погода разгулялась настолько, что Зопирион снял кожаные фракийские сапоги и надел сандалии. Порывшись в сумке, он нашел небольшую коробку с настольной игрой «Священный путь» и принялся учить играть в нее Сеговака. Кельт оказался способным учеником, но отчаянно азартным игроком.

— Зопирион, дорогой, а не оживить ли нам игру, сделав по небольшой ставке? — сыграв несколько раз, спросил Сеговак.

«Ну что ж, в этом нет ничего страшного», — подумал Зопирион.

— Отлично. Ставлю обол на следующий кон, — и он бросил кость.

В игре «Святой путь» часто случались внезапные повороты судьбы. Зопирион уже привел одну из своих фигур в дом и взял в плен три фигуры Сеговака, когда кельт, в распоряжении которого оставалась лишь одна фигура, взял фигуру Зопириона, потом другую, а через некоторое время у Зопириона не осталось на доске ни одной фигуры.

Следующие две игры прошли по такому же сценарию. Проиграв три обола, Зопирион забеспокоился. Разница в пол-обола могла существенно повлиять на наличие или отсутствие обеда в один из прекрасных дней. Юноша очень обрадовался, когда кельт поднял глаза и произнес:

— Хвала богам, мы поворачиваем обратно к земле! А я уже начал было опасаться, что мы подплывем к краю мира и свалимся с него!

— Судя по последним теориям, мир бескрайний. Он круглый, как мяч.

— Да брось ты! Если бы он был круглый, с него стекла бы вниз вся вода!

— Нет, не стекла бы, потому что «низ» — это направление к центру земли. Иными словами, если бы ты был от меня на противоположной стороне земли, твой «низ» для меня был бы «верхом» и наоборот.

— Может, не стоит подшучиваешь над бедным необразованным кельтом, а? Каждый знает, что «верх» — это верх, а «низ» — это низ. Разве возможно, чтобы каждый из них одновременно был и своей противоположностью?

— Представь, что мы стоим по обе стороны от мачты. В этом случае она находится к югу от тебя и к северу от меня. И если нас спросят, в какой стороне мачта, мы дадим ответы, отличные друг от друга. Но оба окажемся правы.

Сеговак кивнул.

— Со всем уважением к тебе и твоим знаниям, я все-таки не верю. А потом умные греки придут к выводу, что не духи навлекают на людей болезни, или что человек произошел от обезьян.

— Вполне возможно. Один философ уже выдвинул теорию, что человек произошел от рыбы.

— Ага! Среди вас простой человек не может чувствовать себя уверенно. Даже если ты в чем-то абсолютно уверен, обязательно появится бездельник вроде тебя и выведет из душевного равновесия заявлениями вроде «это совершенно не так». — Кельт зевнул и потянулся. — Посплю-ка я чуток, пока эти теории не начали бродить у меня в голове.

Как и предсказывал помощник капитана, подул северный ветер. На закате «Муттумалейн» бросил якорь в одной из превосходных гаваней Велии. В ней стояли на якоре или лежали на берегу рыболовецкие суда и торговые корабли. У некоторых еще не был закончен ремонт после зимовки: там и здесь сновали люди, конопатили и красили корпуса, чинили оснастку.

Люди с «Муттумалейна» устало двинулись в город. Их взглядам открылась обширная равнина, плотно застроенная домами. Хмуро стояли стены, а над ними возвышался акрополь с храмом на вершине.

— Я не предполагал, что Велия — такой крупный город, — заметил Зопирион.

— Да, это так, — ответила Коринна. — Он стоит в одном ряду с Тарентом и Неаполем. Жители Велии называют ее Западными Афинами, и во многом из-за ее философов.

— Здесь мы должны, наконец, подыскать подходящее жилье. Кстати, кто видел легендарную жену капитана Ифбаала?

— Я не видел. Начинаю думать, что женщина мертва, а у него мания возить с собой ее тело, — предположил певец Гиппомедонт.

Сеговак, будто внезапно проснувшись, добавил:

— Если эта несчастная на самом деле мертва, то скоро мы об этом узнаем.

— Если только он ее не засолил, как засолили дядю госпожи Коринны — заметил Гиппомедонт. — Я знал одного человека, который настолько любил труп, что…

Музыкант замолчал, заметив Ифбаала, трусившего мимо них на взятом внаем осле. Капитан ехал, низко склонив голову, а с лица не сходило обычное озабоченное выражение.

— Он отправился в город к купцу, торгующему соленой рыбой.

На этот раз путешественники остановились в хорошей гостинице с отдельными комнатами для женщин. Сидя в таверне гостиницы, Гиппомедонт настроил лиру и запел чистым тенором.

Певец послал по рядам свою шляпу, и в этот момент в дверях показался капитан Ифбаал.

— Завтра мои люди могут поспать подольше, — как всегда грубовато произнес он. — На рассвете, когда откроется рынок, пополним запасы рыбы, а потом сразу же отплываем. Не опаздывайте!

Утреннее солнце теплым светом заливало агору [38] Велии, где торговцы пирогами и кровяной колбасой раскладывали на прилавках свой товар, продавцы жареных орехов и горячей душистой воды разжигали свои жаровни. Торговцы раскладывали на прилавках товары; распевались, подготавливая свои голоса к дебатам, ораторы; нищие тянули свои жалостливые просьбы, предсказатель судьбы приготовил изрядно потрепанный череп и прочие магические атрибуты. Разминался жонглер, подкидывая мячики, а хозяин дрессированного медведя завтракал вместе с питомцем буханкой хлеба.

Три философа неистово спорили о различиях между Тем, Чтобы Быть и Тем, Чтобы Стать, а также о множественности или единстве Истинного Бытия. Их окружала восторженная толпа любопытных, среди которых стоял и кельт. Сеговак, одетый в клетчатую юбку и блузу, слушал, раскрыв рот от изумления. Зопирион с Коринной и ее оставшимися двумя слугами возвращались с акрополя, где они бегло осматривали храмы. Несколько ребятишек признали в них чужеземцев и принялись громко выпрашивать деньги, протягивая ладошки.

— Убирайтесь, — прикрикнул на них Зопирион и тут же повернулся к Коринне: — Моя дорогая, почему ты плачешь?

— Они напомнили мне моего маленького Ахирама. Как мне убедить тебя помочь спасти его?

— Не мучай меня, пожалуйста! Я сделаю для тебя все, что в моих силах, но ты же знаешь, я дал слово!

— Обещания дают для того, чтобы их нарушать.

— И тебе, и всем остальным? Я не такой человек… Эй, Сеговак, не лучше ли нам вернуться на корабль?

— Значит, идем, о юный господин, значит, идем, — будто пробудившись ото сна, произнес кельт. Мудрая женщина вела такие прекрасные речи, а я не понял ни слова из них. Скажи мне, заложен ли в подобных великолепных речах хоть какой-то смысл? Или их заводят после того, как наслушаются речей других сумасшедших, как я сейчас?

— Именно об этом они и спорили: реален или нет предмет их дискуссии. Но раскрою тебе секрет. Это — работа на публику, почти как поединок, в котором противники заранее сговорились. Здесь никто даже не будет ранен.

— А зачем же тогда это нужно?

— Они демонстрируют свой ум и завлекают в ряды себе подобных богатых юнцов. Теперь это называется риторическим образованием.

— И юноши платят за получение знаний о Том, Чтобы Быть и о Том, Чтобы Стать?

— Именно так. А также учатся аргументировать, спорить и произносить речи.

— Ох, до чего же здорово, должно быть, быть юным богатым эллином и учиться спорить и произносить речи! У кельтов тоже есть великолепные ораторы, но думаю, здесь им есть чему поучиться.

Путники взошли на борт «Муттумалейна» в тот момент, когда была поднята последняя корзина с рыбой. От нее в воздухе разносился сильный запах рыбы. Зопирион бросил быстрый взгляд на каюту, но не обнаружил в ней признаков жизни. Небо снова заволокло тучами.

На палубу поднялся последний пассажир, матросы втащили трап и принялись поднимать якоря, когда неожиданно с берега раздался крик, при звуках которого все невольно обернулись. На пляже неистово размахивал руками, подавая знаки, юноша. Разбрызгивая воду, он бросился по мелководью к кораблю, подпрыгнул, уцепился за якорную цепь и обезьяной забрался на борт. Тяжело дыша и оставляя за собой мокрые следы, он подошел к капитану Ифбаалу.

— Не найдется ли у вас каюты еще для одного пассажира? — переведя дыхание, спросил он. — Как далеко вы идете?

— Да, место есть. А идем в Леос, Темпос и Мессану; потом на запад в Панорм и порт приписки — Мотию.

— Мне нужно добраться до Сиракуз. Можно доплыть с вами до Мессаны, а там пересесть на корабль, идущий в Сиракузы?

— Думаю, да. Там полно судов, плавающих вдоль побережья. Плата за проезд — одна драхма.

— Клянусь Гераклом, это слишком! За такие деньги я смог бы купить билет на государственную галеру!

Ифбаал пожал плечами.

— Или плати, или убирайся. Но почему-то мне не верится, что ты снова воспользуешься якорной цепью и вплавь доберешься до берега.

Ифбаал пристально вглядывался в берег. На дороге, ведущей к гавани, появилась группа бегущих мужчин. Они были далеко и казались крошечными. Один из них на бегу придерживал обеими руками пурпурный плащ судьи. Его спутники были вооружены пиками.

— Фу! Думаю, будет лучше принять ваши условия. Возьмите! — бросив испуганный взгляд в сторону берега, пробормотал юноша.

Зазвенели монеты.

— Поднимай парус, Асто! Итак, молодой человек, кто ты?

— Алексит сын Крата. Я…

Группа преследователей выбежала на берег. Над водой разнеслись их крики.

— Капитан Ифбаал! Вернитесь! Высадите того человека! Он нам нужен!

— Что? — сложив рупором ладони у рта, закричал в ответ Ифбаал.

Корабль отплывал все дальше, и яростные крики преследователей были слышны все слабее.

— Я вас не слышу! Увидимся через месяц, тогда и поговорим!

Ифбаал позволил себе горькую улыбку.

— Почему-то ты появился здесь в одной блузе, без плаща и багажа. Сразу видно: ты покидаешь Велию не по своей воле. Я мог бы запросить двойную цену, так что, считай, тебе повезло.

— Кстати, о плащах. На море может быть прохладно. Ты не дашь мне взаймы плащ? — попросил Алексит.

— Можешь взять один, но за дополнительную плату.

— Послушай, ты… — начал было Алексит, но, взглянув на берег, замолчал на полуслове. — Бери!

— Спасибо. Запомни: держись подальше от каюты, где находится моя жена, самая прекрасная женщина Египта.

— Да? Ну, если ты так хочешь. Не думай, что я совершил в Велии преступление. Я просто…

— Послушай, юноша, — холодно отрезал Ифбаал. — чем меньше я узнаю о твоих трудностях, тем лучше будет для всех нас. А теперь, позволь мне приступить к исполнению своих обязанностей.

Новый пассажир повернулся к остальным. Те сидели прямо на палубе или на корточках около перил и заинтересованно наблюдали.

— Возрадуйтесь, все! — произнес он. — Я Алексит, сын Крата, следую ко двору Дионисия. Мне было бы приятно познакомиться со всеми вами. Назовите ваши имена!

Юноша познакомился и вежливо поприветствовал каждого, одарив Коринну особой улыбкой. Алексит был всего несколькими годами старше Зопириона, но ниже ростом и более хрупким. Длинные светло-каштановые волосы обрамляли удивительно красивое и нежное, почти женское лицо, на котором ясно светились голубые глаза. В окружении бородатых мужчин особенно странно выглядело его чисто выбритое лицо. Зопирион даже позавидовал тому, насколько свободно новоприбывший общается с незнакомыми людьми.

— Почему ты покинул Велию в такой спешке? Нам, в отличие от капитана, это очень интересно, — спросил он.

Алексит сделал неопределенный жест рукой.

— Все дело в философии. Вместе с друзьями я начал говорить о высшей мудрости. А тупоголовые члены магистрата усмотрели в этом подрывную деятельность. Нелепо как-то.

— А какая школа философии? — спросил Зопирион.

— Элейская или Велийская, если ты понимаешь, о чем идет речь.

— Я не невежда, — заметил Зопирион. — Еще мальчиком я учился у великого Филолая.

— Который считает, что земля летает по кругу вокруг луны или что-то в этом роде? Чудовищная идея! Значит, ты — пифагореец?

— Меня так называют, потому что я у них учился и являюсь последователем их математических теорий. Но по профессии я не учитель и не лектор. Я строитель, и неплохой, позволю себе заметить.

— Впрочем, как и я. Мы кораблестроители. И вместе с друзьями мы хотели убедить жителей Велии, что управлять страной должны люди, разбирающиеся в философии и технических искусствах. Но глупое и невежественное народное собрание… Возможно, где-нибудь в другом месте я найду более просвещенных людей. Как ты думаешь, мне удастся убедить тарентийцев проголосовать за такое правительство?

— Не знаю. Наше правительство нравится нам таким, какое оно есть. К тому же я далек от политики.

Алексит хихикнул.

— Горожанин с широким кругозором не должен стоять в стороне от политики, особенно, если он философ. Политическая жизнь города — вот где центр его существования.

— Нет, я предпочитаю не иметь столь широкого кругозора и мирно заниматься своим делом.

В разговор вмешался старый этруск.

— Вся эта бестолковая болтовня греков, которую они называют философией — пустая трата времени. Даже все вместе взятые ваши научные — как вы их называете — претензии не в силах изменить мир. Единственное, чему можно научиться — это приспосабливаться к нему. А приспособиться можно, лишь изучая приметы, посредством которых бог открывает людям свои планы. Так в начале начал учила этрусков нимфа Веголия.

— А какие боги? — спросил Сеговак. — На родине мы поклоняемся нашим собственным богам: Есусу, Кернуносу, Эпоне [39] и другим. Когда я жил в стране этрусков, мне говорили, что истинными богами являются Тиния, Юнона, Минерва и другие. Я уж и позабыл их имена. У латинов богов тоже предостаточно; их царь, то есть главный бог — Юпитер. И у греков, и финикийцев тоже есть свои боги. Поэтому мне хотелось бы знать: различны ли между собой все эти боги? Иначе говоря, правят ли они как смертные цари каждый на своей земле? Или это одни и те же боги, которых только называют по-разному?

— Мы, философы Элейской школы, — с воодушевлением и надменно произнес Алексит, — придерживаемся того, что на свете есть лишь один бог — универсальный божественный принцип, основа. Но этот принцип проявляется в различных обличьях и в разных странах называется по-разному.

— То есть как цифры на разных гранях игральной кости, тогда как сама кость — просто один единственный костяной кубик? — вмешался Сеговак.

— Хороший пример. Конечно же, мы не верим, что некоторые боги, независимо от имен, которые они носят, совращали жен других богов или лупили друг друга по голове. А также мы не согласны с тем, что наш Бог-принцип в принципе может быть познан. Некоторые полагают: через наблюдение и анализ можно прийти к его пониманию. Другие сомневаются, что этого достаточно. Зенон, учитель моего отца, доказал это своими парадоксами. К примеру, в истории об Ахиллесе и черепахе он показал, что одних только наблюдения и анализа недостаточно для понимания истинной природы реального. Если с точки зрения наблюдения Ахиллес может догнать черепаху, то с точки зрения анализа это невозможно. Отсюда вывод: феноменальный мир не есть мир реальный. Это становится очевидным и при некоторых других формах познания и восприятия, например, в снах или божественных откровениях.

— Не следует снимать со счетов наблюдение и анализ только потому, что в одном случае они дали сбой, — вступил в спор Зопирион. — Если при создании машины у меня ломается инструмент, не стоит говорить, что эти инструменты в принципе не пригодны для работы с машинами. Просто я беру другой и, надеюсь, более надежный. Зенон доказал только одно: его аргументация была неверна. А что касается божественного принципа, то здесь я уверен: если его и можно познать, то только посредством наблюдения и анализа.

— Истинные высшие боги неизвестны смертным, — произнес этруск. — Мы знаем лишь то, что старшие боги существуют, но ничего не знаем о них, даже не знаем кто они. Все, что происходит на земле, планируют старшие боги. Маленькие боги — те, которых мы почитаем, — как бы получше выразиться… всего лишь мальчики на побегушках у старших богов. Младшие боги должны делать то, что им говорят. Все предопределено заранее, включая приметы, по которым мы можем узнать то, что нам приготовили боги. Все циклично. Этрусскому народу предопределено десять циклов, а после этого мы потеряем силу и исчезнем.

— Неужели выходит так: то, что я делаю, не имеет значения только потому, что старшие боги давно все запланировали? — переспросил Сеговак.

— Совершенно точно.

— Тогда почему бы мне не отправиться в первый же бой без щита? Спаси нас Валетудо! Так, кажется, ничего не добьешься. У меня на родине друиды рассказывали, что у нас не одна жизнь, а несколько, и они следуют одна за другой. Если мы пытаемся правильно поступать в этой жизни, то в следующей можем получить лучшую долю. Это похоже на продвижение по службе при дворе Великого Царя. А если следовать твоим словам, то человеку не стоит даже пытаться.

— О том же говорится и в пифагорейской доктрине, хотя я ничего не слышал о продвижении, — заметил Алексит. — Лично я всегда знал, что я — воплощение Дедала.

— Человека, который сделал крылья? А его сын утонул, когда попробовал на них полетать? — спросил Сеговак.

— Именно его — великого мастера и создателя этого смертоносного изобретения, если верить легенде.

— А откуда ты знаешь, что ты — новое воплощение Дедала? — спросил Зопирион.

— У меня были видения, говорившие о том, что в прошлой жизни я был им. Подтверждением тому служат мои способности к математике и изобретательству.

Зопирион усмехнулся.

— Это весьма странно, потому что в детстве, когда в школе изучал пифагорейские доктрины, я был уверен: именно я — воплощение Дедала. Совершенно очевидно, что каждый из нас в равной степени может быть, а может и не быть перевоплощением Дедала, но вряд ли одновременно.

— Я знаю только то, что я знаю, — мрачно ответил Алексит.

— Таким образом, какой бы ни оказалась правда, весьма сомнительны наши воспоминания о прошлых жизнях. Возможно, в сокрытии их от нас заключено определенное божественное намерение. В этом трудности метапсихоза. [40] Не помня прошлых жизней, мы продолжаем повторять снова и снова свои глупые ошибки.

— Но я смог вспомнить свою!

— Поздравляю!

Сеговак, пытаясь справиться с нахлынувшим потоком идей, стоял, прислонившись к перилам, и дергал себя за усы.

— А что твой Пифагор говорил о богах? — спросил он Зопириона.

— Практически то же самое, что и представители Элейской школы. Пифагор говорил, что символом бога может быть шар, как самая совершенная фигура. Однако когда дело касается подробностей, человек попадает в сферу неясного, неуловимого, либо признается, что внутренняя природа божественного непостижима. Как бы то ни было, доктрины Пифагора были предназначены только для узкого круга посвященных. Профаны же должны быть уверены в том, что боги непосредственно участвуют в делах смертных, награждая добродетель и наказывая грех. Без этого не простые люди не смогут поступать как должно.

Сеговак засмеялся.

— Проблема состоит необходимости определить, кто эти мудрые философы, и кто есть профаны? Каждый будет думать, что именно он и есть мудрец, а к плебеям относится любой другой!

Зопирион улыбнулся, но такой поворот дискуссии ему понравился.

— О, варвар, тебе нужно быть философом, а не воином! Однажды в Тире я мне довелось услышать и другую доктрину. Вавилонцы утверждали что-то вроде того, что боги — это звезды, или звезды — колесницы богов, здесь я не вполне разобрался. Но события на земле происходят в полном соответствии с их движением по небу.

— Не слишком ли это тяжеловесное утверждение? — спросил Сеговак. — Ведь звезды ходят по небу всегда одинаково, одна за другой. Так какой смысл молиться какой-либо звезде: в любом случае будет двигаться по небу как обычно по строго определенной траектории, значит, события на земле тоже будут происходить такие же, как и раньше. Это ничем не лучше идеи, которую выдвинул почтенный этруск — прости, я забыл твое имя, господин?

— Вибенна.

— Идеи господина Вибенны: насчет того, что у старших богов уже приготовлен развернутый план для всего мира, и все события происходят в полном соответствии с ним. А вы что думаете о богах, мастер Зопирион?

— Думаю, это математические принципы, управляющие вселенной, — ответил Зопирион.

— Но молитва вряд ли поможет человеку изменить эти математические принципы, не более, чем она может изменить разум звезд, или божественные принципы Алексита, или грандиозный мировой план Вибенны.

— Возможно, и нет. Однако если человек узнает, как эти принципы работают и найдет им практическое применение, то это может изменить к лучшему его удел в мире живых.

— А я думаю, что вы все неправы, — вмешался в разговор Асто, помощник капитана. Все это время он негромко раздавал указания матросам. — И если вы извините меня, нечестивца… Вы говорите о поиске истины, о богах. — тут Асто поднял глаза к небу и коснулся рукой груди, губ и лба. — Разве можно поймать кита на удочку или забраться на луну по судовому трапу? Так как же крошечный дух смертного может понять великие замыслы богов? Всем известно: боги сильны, ревнивы и ужасны. Мы для них, как насекомые под ногой человека. Если мы смиренно предаем им свои жизни и даем им все, что они просят, включая наших первенцев, то, возможно, они оставят нас в живых, хотя бы ненадолго. Измерять и взвешивать богов — это просто сумасшествие. Мы должны, не раздумывая, повиноваться им. Если бы хоть один из них подслушал ваши высокомерные разговоры, то запросто уничтожил бы существующий мир с той же простотой, с какой вы задуваете свечку!

— А откуда ты знаешь, чего хотят боги? — спросил Зопирион.

— Нам говорит жрец. А если он не знает, то как он может выполнять свои обязанности?

— Вполне возможно, они ищут личной власти или богатства, — произнес Алексит.

— Это все нечестивое греческое безбожие я не хочу иметь с ним ничего общего.

— Кто это безбожник? — удивился Алексит. — Ливийцы поклоняются бабуинам, и убившего бабуина приговаривают к смерти за безбожие.

— Ты прекрасно понимаешь, о чем я говорю, — не унимался Асто. — Все, что говорит жрец, не может быть неправдой, иначе боги не позволили бы им жить.

— Иными словами, бог должен быть, потому что так говорят жрецы, а жрецы должны говорить правду, потому что боги вынуждают их к этому? — заключил Зопирион.

— Именно так.

— Алексит, мне кажется, что в логике нашего друга есть трещина, в которую я могу засунуть чуть ли не палец?

— Он принимает на веру то, что он хочет доказать. А аргументы замкнуты в кольцо. Я достаточно умен и обратил на это внимание.

— Вот как! Значит, можно спорить логически, как Критий: жрецы придумали богов для того, чтобы запугать простых людей и подчинить их волю.

Услышав такое богохульство, Асто закатил глаза к небу и пробормотал по-финикийски короткую молитву.

— Ваша логика — не более, чем игра слов. Но у меня есть вера, и это значительно лучше. Моя вера говорит мне, что есть боги, как утверждают жрецы. Здесь логика не нужна. Я знаю , что я прав. Вы, греки опутываете себя сетью слов, как те люди утром на агоре. Я не образованный человек, но я знаю, что половина ваших аргументов относятся не к реальному миру, а к греческому языку. Только потому, что у вас есть слово Тем, Чтобы Стать, вы думаете, что в реальном мире должно быть нечто ему соответствующее. Если вы выучите другие языки, то увидите, что такое соответствие не всегда имеет место быть.

— Мой дорогой! — обратился к нему Алексит. — Неужели ты думаешь, что эллины будут учить варварский язык, вроде твоего финикийского, со странными звуками, исходящими из горла?

— Для представителя столь самонадеянной нации это было бы весьма полезно. Я могу разговаривать с людьми вдоль всего побережья Внутреннего моря. Но из всех греков, с которыми мне довелось встречаться, чуть ли не один господин Зопирион говорит и на других языках тоже. В нашем ханаанском языке нет надуманных слов вроде «Феноменальной вселенной» или «Внутренне присущего бытия». Мы с легкостью обходимся и без них. Клянусь бронзовыми яйцами Мелькарта, хотел бы я посмотреть, получилось бы у Ифбаала продать в Сиракузах 50 амфор вашего Того, Чтобы Стать!

— Есть вещи, имеющие большее значение, нежели вульгарная торговля! — ответил Алексит.

— Например, перерезать соседям горло! Вы, эллины, обожаете это делать! — парировал Асто. — Каждый дурак с копьем в руках может пойти и убить. Но чтобы проложить торговые пути, необходимо мужество и ловкость. Если бы мы, деловые люди, не привозили в ваши гавани товары, что сталось бы с вами, умные философы, статные атлеты и храбрые варвары? Надели бы вонючие овечьи шкуры и зажили бы как луканы в хижинах из тростника и глины вместе со свиньями! Вот так!

После его страстной речи наступило гнетущее молчание. Зопирион подумал, что в этом крошечном человечке сокрыто больше энергии, чем можно было предположить, судя по застенчивым манерам и серому, мышиному внешнему виду.

Наконец молчание прервал Сеговак.

— А мне очень симпатичны боги господина Вибенны. Даже если они и не собираются помогать нам, то, по крайней мере, не отбрасывают нас в сторону. Конечно, если это не является частью их великого плана. Весьма удобно! Но все-таки родные кельтские боги мне нравятся больше всех. Возможно, они не так мудры, как боги господина Вибенны, не столь могущественны, как боги господина Асто, не столь мудреные, как боги господина Зопириона. Но с ними так уютно и спокойно. Их много, и каждый человек может запросто поладить с ними, если хотя бы иногда будет умасливать их, даст кусочек мяса или глоток пива и время от времени будет сжигать в его честь вора или раба. Так что, извините меня, я прочту короткую молитву старому Есусу, да отправлюсь на боковую.

— А я займусь наблюдениями за полетом птиц, — произнес Вибенна. — попытаюсь узнать, каково следующее действие всемогущей божественной воли.

В сумерках они встали на якорь в устье реки Пикс и провели ночь в городе с тем же названием.

— Я умираю от любопытства, что это за странная жена капитана Ифбаала! И почему он держит ее вдали от постороннего взгляда?! Обязательно загляну в каюту!

— А я нет. Путешествие по морю и так слишком рискованно. Не стоит придумывать новые неприятности.

— Да ты просто трусишь! Стой, посмотри-ка! Как я и говорил тебе…

Алексит вернулся к рассказу о своем плане постройки маяка — высокого, как гора в Сиракузах. Он был полон оптимизма и рассчитывал убедить сиракузского тирана — могущественного Дионисия — одобрить этот проект.

— Говорят, он нанимает на работу талантливых людей, таких как я! Знаешь, около десяти дней назад представитель Дионисия остановился в Велии и агитировал юношей. Он утверждал, что в Сиракузах их ждет слава и удача.

Зопирион смотрел на Алексита и чувствовал, что очарование последнего постепенно улетучивается. Этот человек болтал без умолку, большей частью о собственных неисчерпаемых добродетелях. К тому же у него была скверная привычка постоянно дотрагиваться до собеседника. Стоя около перил, он мягко нажимал рукой на руку Зопириона. Когда они сидели на палубе, он пододвинул ногу так, чтобы касаться ноги тарентийца, и тот был вынужден подняться и отойти в сторону.

Зопирион подозревал, что Алексит ищет любви мужчины. Несмотря на то, что греки не видели в подобных связях ничего предосудительного, Зопириона совсем не привлекали подобные отношения. Его предпочтения, как и предпочтения многих других, оставались всецело на стороне женщин. Он считал любовные отношения между мужчинами позерством аристократов, как и растягивание слов, вялые жесты и бритье лобка, принятые у богатых юнцов Тарента.

— О Алексит, боюсь, ты никогда не сделаешь карьеру философа, — заметил Зопирион.

— Почему так?

— По этой же причине некоторым женщинам в жизни не удастся заработать на жизнь проституцией. Ты просто раздаешь то, за что следует платить.

— Фу ты! Клянусь Герой, раз уж я тебе надоел, мне не составит особого труда найти того, кто лучше оценит глубину моих знаний!

Алексит слегка отстал, пристроился к старому хромому Вибенне и направил на него поток своих скачущих мыслей. Зопирион поспешил догнать Коринну. С каждым часом он в нем росло страстное стремление находиться рядом с девушкой.

На следующий день Зопирион снова опоздал на корабль, вступив в долгую дискуссию о местном водопроводе с жителем Пикса, за что вторично получил нагоняй от капитана Ифбаала. Вскоре корабль подставил паруса дующему с берега утреннему ветру. Когда они успели порядком отплыть от берега, Зопирион с удивлением услышал, как капитан Ифбаал кричит на Алексита.

— Эй, ты! Убирайся оттуда! Ты что, решил пошпионить?

— Да не заглядывал я в твою мерзкую каюту! Клянусь богом, я просто смотрел на море…

— Да я видел собственными глазами! Клянусь зубами Танит, я убью каждого, кто бросит на нее свой развращенный взгляд!

— Капитан, пожалуйста! — закричал по-финикийски его помощник. — Пожалуйста, не волнуйтесь вы так! Юноша посмотрел, но…

— Попридержи язык, Асто! А что касается тебя, молодой человек, если увижу тебя еще раз в этой части судна, высажу на следующей остановке!

— Тогда возвращай деньги!

— Попробуй, отними!

— Жулик! Расхититель гробниц! Наглец, жующий навоз!

Руки ссорящихся уже лежали на рукоятях ножей. В этот момент Асто, Зопирион и телохранитель Софрон вскочили между ними, успокаивая и уговаривая.

— Жаль, конечно, останавливать добрую схватку, но капитан нам нужен живым: он умеет управлять судном. Я захватил с собой кувшинчик вина, чтобы день прошел побыстрее: оно великолепно помогает скоротать время. Доставайте чаши, я налью вам. Не так много, ведь на качающейся палубе легко пролить, и тогда вино достанется рыбам. Ну, кто может спеть песню или рассказать интересную историю? Давайте вы, господин Гиппомедонт!

Певец принялся настраивать лиру, а Сеговак разливать вино. Алексит, быстро позабыв о недавней вспышке ярости, взял свою чашу. Капитан же просто отказался.

— Мне нужна ясная голова.

Певец коснулся пальцами струн и запел:

Царственная и восхитительная, о бессмертная Афродита!

Дитя Зевса, чарующая и прекрасная, я умоляю тебя

Пусть горе и мучения не сломят мой дух,

О богиня…

Гиппомедонт спел несколько песен, и Вибенна таинственно раскрыл несколько секретов искусства предсказаний.

— Основы нашей религии записаны в Священных книгах. Самой важной из них является Книга Молний. В ней описаны различные виды молний и грома, а также приведены толкования каждого из них. Всего существует одиннадцать видов молний, девять богов обладают силой посылать их. Три из них кроваво-красного цвета посылает Тиний, небесный отец. Первая из его трех молний предупреждает людей. Ее он посылает, когда захочет. Вторая полна опасностей. Тиний посылает ее только по просьбе младших богов. Третья приносит небесный разрушительный огонь. Она настолько опасна, что Тиний должен получить разрешение старших богов для того, чтобы послать ее. Молниями обладают и другие боги и богини, например, Юнона.

— В Книге Молний небо разделено на шестнадцать частей. Толкователь молний должен стоять лицом к югу: справа и слева от него будут располагаться по восемь небесных секторов. Он дает толкование молнии судя по направлению, откуда она появляется и месту, в котором она ударяет в землю. Если молния бьет слева, это к счастью. А если справа…

После него Асто начал рассказывать финикийские легенды. Поведал о поединке бога Мелькарта с демонессой Масисабалой.

— … и он бросился в лес преследовать чудовище, чей хвост серебряным ручьем извивался на мертвых листьях. И там, на поляне, около костра приподнявшись на хвосте, стояла женщина с телом дракона. С неба светила кроваво-красная луна, а алые языки женщины-дракона, раздвоенные подобно остроге, извивались и светились в отблесках пламени костра…

А на десерт Алексит угостил путешественников загадками и парадоксами. Когда наступил черед Зопириона, он прочитал строфы из греческой эпической поэмы.

В Леосе они остановились на сутки, чтобы пополнить запасы вина. После этого целый день все ходили умиротворенные. Пассажиры и моряки кто как мог убивали время. Собравшись на пляже, они наблюдали, как Алексит и Сеговак бреют друг другу подбородки, весело насмехаясь над поклонником варваров.

— Что это? Новая прихоть варваров? — спросил Вибенна.

— А что же еще, — ответил Софрон. — клянусь Гераклом, это не по-эллински!

— Это обычай египтян, — заметил Асто. — Но я слышал, что афинские гетеры переняли его, чтобы завлекать своих любовников.

— Бороды украшали лица моего отца и деда. Значит, и мне ходить с бородой. Послушай, сынок, пусть твое лицо останется таким, каким бог создал его, — произнес отец двенадцатилетнего мальчугана.

— Алексит не может пережить, что становится взрослым, — сказал Зопирион.

— Ой, он порезался, — воскликнул мальчик.

— Ну, что я тебе говорил? — заметил его отец. — Вот что бывает, когда идешь против природы.

Позже организовали игру в мяч. В самом начале Зопирион неудачно упал и повредил колено.

— Ты ушибся, милый Зопирион. Чем тебе помочь? — когда юноша, прихрамывая, покидал поле, закричала Коринна.

— Как это некстати! Но все будет хорошо. У меня были ушибы и похуже. Софрон, поручаю тебе занять мое место в игре.

Телохранитель заворчал было, но Коринна вступилась:

— Да, иди и играй!

Софрон послушно положил на землю копье и принялся раздеваться. Зопирион, прихрамывая и опершись на плечо Коринны, пошел с ней по пляжу к воде, чтобы смыть пот и грязь.

— Я бы тоже искупалась. К тому же все заняты игрой. Ты обещаешь, что не будешь приставать ко мне или делать скабрезные замечания?

— Обещаю.

Несмотря на все благие намерения, при виде купающейся Коринны у Зопириона поднялось его мужское достоинство, и юноше пришлось закончить купание, встав к девушке спиной. Одевшись, тарентиец взглянул на игровое поле. По нему в облаке пыли с криками и воплями носились обнаженные мужчины с клюшками в руках.

— Я всегда был никчемным спортсменом: я нескладный, как осел на крыше. Однако мой желудок напоминает, что наступило время завтрака. Почему бы не взять немного еды и не отправиться вдвоем на маленький пикничок?

— Мы должны вытащить из игры Софрона.

— А почему бы не оставить его там? Он так счастлив!

— Нет, он должен быть рядом со мной. Отец дал нам четкие указания.

— Он даже не заметит, что мы ушли.

— Послушай, дорогой Зопирион. Возможно, Софрон не очень умен, но он честный и преданный. Здесь вряд ли найдется еще несколько человек, о которых можно сказать тоже самое. Допустим, мы ускользнем без него. Когда он вернется в Мессану, отец сразу же спросит: «Следил ли ты верно и преданно за моей дочерью?» И несчастный глупец ответит: «Да, но однажды в Леосе она от меня сбежала». И тогда всех нас буквально сотрут в порошок. Я люблю отца и не хочу его тревожить. К тому же я два раза была замужем и уже не могу не обращать внимания на мужчин. Вам всем хочется поразвлечься. Однако, когда дело сделано, вы уходите, не заботясь о женщине, которой придется расплачиваться за ваше удовольствие. В наше безбожное время вряд ли кто-нибудь поверит в сказки о том, как Зевс навестил девушку, приняв обличье лебедя или золотого дождя.

— Клянусь божественным тетрактом, я не притронусь к тебе даже пальцем! Все-таки я — пифагореец!

— Это ты пока говоришь. Но я-то лучше знаю. Несмотря на то, что ты все время вел себя целомудренно, как Меланион, когда мы окажемся в зарослях асфоделя, тебе захочется поцеловать меня. Всего один безобидный поцелуй. А потом может случиться все, что угодно.

Зопирион молча смотрел на нее, потому что именно это и занимало его мысли в последнее время.

— К тому же я и сама не из мрамора, ты ведь знаешь, — опустив глаза прошептала Коринна.

Подавив вздох, он схватил ее за руку.

— Коринна…

— Да?

Природная застенчивость взяла было верх, но юноше удалось, слегка заикаясь, произнести:

— Я л-люблю тебя!

Коринна пристально посмотрела на него.

— Ты мне тоже нравишься, Зопирион. Даже больше, чем я могу позволить себе произнести вслух. Если ты сказал именно то, что хотел, то поговори с моим отцом, когда встретишься с ним в Мессану.

— Именно это я и хотел сказать. Но могут возникнуть трудности.

— Ну, конечно, их всегда много.

— Я все-таки на одну часть перс.

— Дорогой Зопирион! Не надо постоянно вспоминать о своей персидской крови. Выходит так, что ты постоянно защищаешься. Тебе ведь не нужно принимать афинское гражданство. После моего брака с финикийцем отец вряд ли свыкнется с мыслью о чужеземце. Сейчас меня больше заботит брачный договор и все что с этим связано. И мой ребенок.

Зопирион махнул рукой.

— Так или иначе со временем это можно утрясти. К тому же я тоже должен получить разрешение своего отца.

— Давай не будем говорить о любви до тех пор, пока не начнем предпринимать практические шаги в этом направлении. Согласен?

— Мне казалось, я — человек логики, но из-за тебя я превратился в человека с полотняными мозгами, вроде Алексита.

— Ты согласен? Мне нужен прямой ответ.

— Да, с радостью.

А потом они устроили пикник. Между влюбленными сидел Софрон, обгладывал ножку дичи и безучастно слушал рассуждения Зопириона об акведуках и фортификации.

Следующая стоянка была в Темпсе, где путешественники задержались на день, чтобы взять груз медной руды. Корабль был загружен полностью. Пришлось встать на якорь подальше от берега. Попасть на судно или на берег можно, только воспользовавшись шлюпкой. Утром восемнадцатого числа на борту собрались все, за исключением капитана: дела коммерции задержали его на суше. Наконец, с берега отплыла шлюпка, на корме которой суетился Ифбаал.

Зопирион, скользя взглядом по палубе, с тревогой заметил, как Алексит, припадая к земле, крадется к двери в крошечную каюту и теребит кожаный лоскут, служивший щеколдой. Предчувствуя очередную ссору, Зопирион хотел было закричать и остановить его, но побоялся привлечь внимание Ифбаала. К тому же он терпеть не мог вмешиваться в чужие дела. На мгновение он застыл в нерешительности с широко раскрытым ртом. Всего несколько громких ударов сердца — казалось, прошла вечность, — и он собрался с мыслями.

— Эй, Алексит, убирайся оттуда, — закричал он как раз в тот момент, когда голова капитана Ифбаала показалась над палубой.

Одного взгляда хватило капитану, чтобы понять ситуацию. С ревом он перекинулся через борт, сбросил крутку, выхватил кинжал и бросился на Алексита. Одним прыжком Ифбаал сократил вдвое расстояние между ними, и только тогда нарушитель поднял глаза и увидел прямо перед собой всклокоченную бороду финикийца, горящие яростью глаза и пену на искривленных губах.

Алексит вскочил на ноги и попытался было убежать, лавируя между стоящими на палубе людьми. Все присутствующие тоже вскочили, кто-то громко советовал, кто-то криками помогал поймать беглеца, или преследователя, или обоих. Но те бежали слишком быстро. Упустив Алексита при первом броске, Ифбаал зигзагами носился по палубе за убегающим юношей.

Около перил, как раз в том месте, где Ифбаал прыгнул на палубу, Алексит повернулся. Сорвав взятый внаем плащ, он скомкал его и попытался бросить в голову Ифбаала, но тот отбросил плащ в сторону. Попытка задержать разъяренного финикийца не увенчалась успехом. Капитан подскочил к Алекситу, но тот схватил его за запястье руки с зажатым в ней ножом. Какое-то мгновение продолжалась яростная борьба. Ифбаал пытался высвободить руку, но Алексит прилагал все усилия, чтобы смертоносное лезвие не коснулось его тела. Наконец, борющиеся мужчины опрокинулись через перила и полетели за борт. Треск ломающихся досок и плеск воды вывел из замешательства людей на палубе.

Зопирион, все еще прихрамывающий после вчерашней игры, вместе с остальными бросился к краю палубы. Шлюпка, пришвартованная к борту корабля, была разбита, обломки плавали на поверхности воды. Лодочник, пронзительно крича, пытался удержаться на оставшейся целой части. Вода вокруг нее пенилась и бурлила.

Наконец, всплески затихли. Появилась голова Алексита. Схватившись руками за планшир шлюпки, тяжело дыша и отплевываясь, он стал карабкаться на борт.

— Где Ифбаал? — закричал Зопирион.

Не произнося ни слова Алексит указал в воду. Люди на борту «Муттумалейна» разразились криками, предлагая немедленно что-нибудь предпринять. Зопирион сбросил плащ, тунику, сандалии и нагишом бросился за борт. В зелено-золотистой мерцающей толще воды между песчаным морским дном и черным корпусом, заросшим морскими водорослями и белыми, похожими на клыки, скоплениями ракушек, Зопирион увидел Ифбаала.

Капитан без движения лежал на белом песке, его тело слегка покачивалось от игры волн.

Зопириону пришлось подняться на поверхность, чтобы набрать в легкие воздух. Он поплыл вверх слишком круто, ударился головой о корпус судна и оцарапал руку о раковину, прилипшую к борту. От этого удара юношу выбросило из-под корабля. Оказавшись на поверхности, он выплюнул воду и несколько раз глубоко вздохнул, не обращая внимания на крики стоящих на палубе людей. Набрав в легкие воздух, Зопирион снова нырнул. На этот раз он поймал рукой лодыжку Ифбаала и потащил капитана на поверхность. Подплывший раб Коринны подхватил его сбоку. С палубы сбросили веревку, и подняли на корабль сначала бездыханное тело капитана, а потом и двух пловцов.

Ифбаала положили на перила, чтобы вода смогла выйти из легких, и пытались оживить его всеми возможными способами: делали искусственное дыхание, массировали тело, пытались поить вином. Алексит стоял поодаль и отжимал свою одежду.

— Мне кажется, вы зря теряете время, — произнес он. — Падая, он ударился головой о лодку.

Тело оставалось холодным и безжизненным. Пассажиры, отступив на шаг, замолчали, видимо, собираясь произнести молитвы и заклинания.

— Он мертв! — протяжно закричал Асто — помощник капитана — и заплакал. — Он был жестоким хозяином и немного сумасшедшим. Но это был самый храбрый и искусный капитан во всей Мотии. Он превосходно торговал, и равного ему мы не скоро увидим. Ты во всем виноват! — взглянул он на Алексита.

Алексит деловито прятал свою наготу под плащ, взятый внаем у капитана.

— Это дерьмо для ворон! Если бы не эти секреты и тайны вокруг каюты, ничего не случилось бы. Ифбаал сам виноват! Обязательно нашелся бы человек, который попытался туда проникнуть. Так что там, в конце-то концов? — перебросив полу плаща через плечо, произнес он.

— Иди да посмотри, — сказал Асто.

— Ну-у, я не знаю, на самом деле мне это совсем не интересно….

— Иди! Ты начал это, ты и завершай! Теперь Ифбаалу все равно.

Под взглядами людей, собравшихся на палубе, Алексит подошел к каюте и осторожно принялся развязывать кожаные веревки, будто ожидая увидеть перед собой льва. Наконец, заглянул в дверной проем.

— Ну, я и эфиоп! — пробормотал он.

Несчастный побледнел и, изменившись в лице, повернулся к наблюдавшим за его действиями людям.

— Ну, что там? — крикнул Зопирион. Коринна помогала ему высушить одежду.

— Там ничего! Совершенно пусто!

— Что это? Черная магия? — заметив, что несколько человек сделали жесты, будто защищаясь от сглаза, спросил Алексит. — Или прекрасная женщина не более чем плод больного воображения Ифбаала?

Юноша шагнул вперед, волоча по земле плащ. Люди отшатывались от него, боясь прикоснуться.

— Все верно. Давно, еще до того, как я начал плавать с Ифбаалом, он женился на египтянке, — пояснил Асто. — Однажды на Луканском берегу она покинула корабль, чтобы искупаться в уединенной заводи. Но какие-то негодяи набросились на нее. Изнасиловав, они перерезали ей горло и бросили. Так и нашел Ифбаал свою жену. А после этого, — Асто махнул рукой, — он начал медленно сходить с ума. Но за все это время он никому не причинил вреда, мы уважали иллюзии капитана. Ты не имел никакого права выводить его из себя. Теперь я капитан корабля, и ты будешь должным образом наказан.

Велиец, почувствовав опасность, рванулся было к борту, но Асто скомандовал по-финикийски: несколько матросов тут же бросились к Алекситу и скрутили его.

— Теперь держись! — заметил Зопирион и обратился к Асто: — Что ты собираешься с ним сделать?

— О господи, повесить убийцу, и все тут! — ответил Асто.

— Подожди! Возможно, этот человек совсем не герой, но его нельзя обвинить в совершении преступления.

— Я выношу ему приговор. Я теперь капитан, а на корабле мои приказы — закон.

— Но только не в эллинской гавани. — Боковым зрением Зопирион заметил, что Сеговак с невозмутимым видом достает из багажа свой меч, а телохранитель Коринны схватился за копье. — Послушай, дружище! Давай не будем спорить об этом. Мы все заинтересованы в том, чтобы твой первый рейс прошел без сучка и без задоринки.

— И что тогда? Какое наказание ты предлагаешь?

— Давай посидим и спокойно обсудим. Если мы придем к выводу, что было совершено преступление, мы передадим дело в руки магистрата Темпсы, и дадим свидетельские показания. Так как темпситы не знакомы лично с участниками преступления, то, возможно, рассудят более справедливо, чем кто-либо из присутствующих.

Асто собирался было возразить, но, бросив взгляд на оружие, решил этого не делать. Матросы привязали Алексита к мачте. Асто и трое из пассажиров все утро обсуждали случившееся. Скрученный веревками виновник происшествия стоял с несчастным видом. Несколько раз Асто порывался наказать его, но, в конце концов, был вынужден согласиться с аргументами собеседников.

— Если бы он на самом деле собирался обесчестить жену капитана, тогда другое дело, — заметил Зопирион. — Но ведь жены-то не было!

В результате долгих споров стороны пришли к следующему мнению: Алексит совершил непростительную ошибку, сделав попытку заглянуть в каюту. Но это вряд ли можно рассматривать как преступление. Кроме того, нельзя порицать Алексита за попытку защититься от сумасшедшего, бросившегося на него с ножом Ифбаал погиб по причине гнева одного из богов или в результате таинственного хода Судьбы. Моряки даже освободили Алексита от необходимости оплатить надгробный памятник несчастному капитану.

— Вы хотите перевезти его тело в Мотию? — спросил у Асто Зопирион.

— Нет. Мы не так печемся о телах, как вы, греки. Моряки часто гибнут на чужой стороне, и не всегда есть возможность отвезти их тела домой. Зароем его поглубже и закажем у местного каменщика небольшую стелу. А завтра отплывем в Мессану.

Зопирион мысленно отметил решительность и стремление командовать в застенчивом ранее помощнике капитана.

— А что ты теперь будешь делать, Асто?

— Приведу «Муттумалейн» обратно в Мотию. Там партнеры Ифбаала. Торговля должна идти своим чередом. Возможно, они передадут корабль мне. В любом случае мне потребуются письменные свидетельства правдивости моих слов, подписанные тобой и другими пассажирами.

Позднее, Коринна заметила:

— Зопирион, ты был неотразим. Просто удивительно, как ты остановил спор, так и не дав ему разгореться. Откуда в тебе столько мужества?

— Между нами, я испугался до смерти. Но я прекрасно понимал, что могло случиться, если бы я не вступился. Вспыхнула бы междоусобица. После угроз и оскорблений почти сразу или, что еще хуже, после выхода в открытое море, завязалась бы битва: эллины против финикийцев, а Сеговак со своим длинным мечом и любовью к дракам колотил бы и тех и других. Я на одну часть перс и провел большую часть жизни среди финикийцев, поэтому мне удалось логично обосновать мирное разрешение ситуации.