"Тень твоего поцелуя" - читать интересную книгу автора (Фэйзер Джейн)

Глава 12

Бесконечная жара наконец спала. Пиппа встала на колени на широком подоконнике и глубоко вдохнула напоенный влагой воздух. Трава на газоне снова стала изумрудно-зеленой, цветы подняли иссушенные зноем головки, а листья на деревьях засверкали чистотой.

На террасе под ее окном прогуливались придворные, как всегда, занятые последними сплетнями. Очень немногие осмелились выйти на усеянные лужами дорожки или промокшие газоны.

Пиппа все еще была в ночной рубашке, хотя время близилось к полудню. Она спала долго и проснулась, чувствуя легкую дурноту. К тому же она совсем не отдохнула, как будто ночь провела, не сомкнув глаз. Странная неловкость, предчувствие беды одолевали ее. Ей снился сон, но сейчас она не могла припомнить, о чем именно, и все же знала, что в нем крылся источник ее тревог.

Тошнота подступила к горлу.

– Кровь Христова, Еве и в самом деле есть за что расплачиваться, – пробормотала она, подбегая к стульчаку для ночного горшка.

Марта сочувственно поцокала языком и принесла госпоже смоченное лавандовым маслом полотенце и чашку с мятной водой.

Пиппа прополоскала рот и вымыла лицо. Сразу стало легче. Захватив кружку с хмельным медом и кусочек ячменного хлеба с маслом, она вернулась к окну.

Занятая своими мыслями, Пиппа даже не слышала, как открылась дверь комнаты Стюарта, но едва он робко ее окликнул, мгновенно насторожилась. С тех пор как она два дня назад застала его с любовником, они еще не виделись, даже на людях. И она не расспрашивала, где он. Просто в глубине души радовалась его отсутствию.

– Доброе утро, Пиппа.

Пиппа не повернула головы. Вряд ли она сможет спокойно смотреть ему в лицо и молчать… не выплеснуть обуревавшей ее ярости. Ласки Лайонела возродили ее, но не уняли обиду и бешенство на человека, который так бессовестно использовал собственную жену. И все же Пиппа знала, что самое мудрое – делать вид, будто ничего не произошло. Трудно представить, что будет, если она выскажет Стюарту правду. Что сделает он? А она?

Ситуация казалась совершенно неразрешимой. Стюарт никогда не простит ее. Сознание собственной вины и угрызения совести не позволят простить жену, разоблачившую постыдную тайну. И поскольку она никогда не сможет забыть его вероломство независимо от того, выскажется или нет, лучше уж оставаться немой и сохранять перед посторонними видимость брака!

– Тебя не было при дворе последние два дня? – равнодушно спросила она.

– Королева велела мне осмотреть ее поместья в Эссексе, – пояснил он. – Она собиралась вместе с королем посетить в следующем месяце Вудхем-Уолтер. Филипп выразил желание поохотиться в тамошних лесах.

– Понятно. Значит, туда переберется весь двор, – продолжала Пиппа, не отводя взгляда от террасы, хотя на самом деле ничего не видела.

– Еще не решено.

Стюарт продолжал неуклюже переминаться в дверях, ощущая досаду и раздражение, словно именно Пиппа была виновата в том, что в ее присутствии он чувствовал себя неловко и постоянно смущался.

– Почему ты еще не одета? До утренней аудиенции осталось меньше часа.

Я неважно себя чувствую. Уверена, что королева простит меня, поскольку сама она находится в том же счастливом состоянии… хотя, но ее словам, не страдает. В отличие от меня.

Стюарт слышал, как рвало Пиппу, и, распознав сарказм в ее голосе, виновато поежился. Она винит его в своих страданиях, хотя, как всякая нормальная женщина, ожидающая ребенка, должна быть на седьмом небе. В сложившихся обстоятельствах он не мог ни упрекнуть ее, ни посочувствовать.

– Хочешь извиниться перед ее величеством?

– Сделай это за меня.

– Прекрасно, мадам.

Он поклонился ей в спину и удалился к себе.

Пиппа продолжала смотреть на террасу, ожидая отчетливого щелканья засова, которое подсказало бы, что Стюарт действительно ушел.

– Вернетесь в постель, мадам, или велите подавать одеваться?

Только сейчас Пиппа сообразила, что Марта была молчаливой свидетельницей встречи.

– Я оденусь, – решила она, отворачиваясь от окна, – но останусь у себя.

Полчаса спустя Стюарт вышел в коридор, одетый со строгой элегантностью. На лице сияла доброжелательная улыбка. Неприятная встреча с женой была решительно выброшена из головы. Он сказал Пиппе правду о причинах своего отсутствия, и передышка, какой бы короткой ни была, позволила немного отдохнуть от постоянного напряжения и чувства стыда и придала сил.

По крайней мере он так считал, пока не встретился лицом к лицу с Лайонелом Аштоном в королевской приемной Одного взгляда на учтиво-пренебрежительное выражение лица этого загадочного человека оказалось достаточно, чтобы низвести лорда Нилсона до того жалкого ничтожества, в которое он превратился за последнее время.

– Лорд Нилсон! Добро пожаловать ко двору! – улыбнулся Аштон, кланяясь. – Надеюсь, ваша миссия была успешной?

– Да, я передал поручения королевы, – сухо процедил Стюарт. – Если король решит поохотиться в Эссексе, к его приезду все будет готово.

Аштон кивнул, лениво обводя взглядом комнату.

– А ваша жена? Она не сопровождает вас этим утром?

Щеки Стюарта предательски вспыхнули. Пальцы сами собой сжались в кулаки. Ногти впились в ладони.

– Сегодня она осталась у себя.

Аштон тоже кивнул и, слегка хмурясь, принялся изучать свои руки.

– Женщины тяжело переносят беременность, – бросил он, не поднимая глаз. – Кажется, я еще не поздравил вас, Нилсон.

Рука Стюарта непроизвольно опустилась на рукоять шпаги. Нет, он не вынесет всеобщего презрения! Но тут же опомнился. Все равно выбора нет. Только терпеть.

– Меня просили присматривать за вашей женой. Надеюсь, вы не станете возражать, если я нанесу ей визит? – осведомился Аштон, вопросительно склонив голову.

– Если моя жена не возражает, то при чем тут я? – едва шевеля губами, выговорил Стюарт.

– В самом деле, – с легкой улыбкой согласился Аштон. – Доброго вам утра, милорд.

Он снова поклонился и отошел, оставив Стюарта собирать остатки растерзанного достоинства, прежде чем вступить в опасный, злобный, враждебный мир, именуемый залом для аудиенций королевы Марии.

Лайонел тем временем поспешно направился в покои Нилсонов. Никто не найдет ничего неприличного в его желании увидеть леди Нилсон. Подобные посещения вполне одобрялись дворцовым этикетом. И кроме того,"он получил разрешение мужа навестить заболевшую супругу.

Лайонел постучался. Дверь открыла камеристка.

– Леди Нилсон принимает?

– Минутку, сэр. Как доложить?

– Мистер Аштон.

Марта оставила дверь приоткрытой и через секунду вернулась.

– Госпожа примет вас, сэр.

Она отступила, давая ему пройти.

– Благодарю, – бросил он, проходя в спальню.

– Можешь идти, Марта, – велела Пиппа, поднимаясь с низкого стульчика у пустого очага, где она писала письмо сестре. – Мистер Аштон! Какое неожиданное удовольствие! – улыбнулась она, пытаясь сдержать дрожь возбуждения, не обращать внимания на жар в крови, хотя бы до ухода камеристки.

Аштон взял ее руки. Они не были наедине вот уже два дня, с того утра, проведенного на груде скошенной травы.

– Это один из ваших плохих дней, – заметил он, разглядывая ее осунувшееся лицо.

– Был. По крайней мере до этой минуты. Но все еще может измениться.

Он легко коснулся ее губ своими.

– Утро на редкость чудесное. Не стоит проводить его в четырех стенах.

– Не стоит, – согласилась она, сжимая его пальцы. – Что вы предлагаете? .

– Несколько часов на реке. Через полчаса подходите к причалу со стороны кухни.

Он навил "на указательный палец прядь ее волос и освободил, улыбаясь при виде туго закрученной спирали.

– Некоторое время вас не хватятся. Едва заметная тень затуманила ее глаза.

– У вас очень уверенный тон. Лайонел беспечно пожал плечами.

– Я говорил с вашим мужем. Он сказал, что вы решили остаться у себя. Так что никто не станет вас искать.

Пиппа озабоченно свела брови, но все же кивнула:

– Думаю, что это так и есть.

Вряд ли Стюарт возвратится после сегодняшнего не слишком приятного разговора. К тому же он потерял всякое право знать о ее делах, не говоря уже о власти над женой. Пиппа знала, насколько бесплодны гнев и открытое неповиновение, но именно они приносили облегчение.

Лайонел пожалел, что, напомнив о Стюарте, так явно расстроил Пиппу, и все же не видел способа избежать неприятных разговоров.

– Через полчаса, – повторил он, касаясь пальцем ее губ. – Захватите плащ. Сегодня стало прохладнее.

Дверь за ним захлопнулась, и Пиппа провела ладонями по волосам, пытаясь вернуть самообладание. Упорядочить свой мир. Но ее мир, окружающая реальность, казалось, вырвались за границы порядка. Следующие несколько часов она проведет с любовником, на реке, в страстных ласках, теряясь В исступлении пылкого желания и сладострастия. Больше она ничего не хотела. Сердце забилось сильнее, низ живота горел, лоно томительно ныло.

Но тем не менее она не могла игнорировать другую реальность, свое настоящее. Она носит ребенка своего мужа. Рано или поздно с этим придется считаться.

Ну а пока ее ждет утро на реке, и домашнее платье, в котором она была, совсем не годится для выхода.

– Марта, принеси мне красный дамасский шелк с нижней юбкой, вышитой золотом.

Взяв щетку, Пиппа пригладила волосы, наслаждаясь видом того, как они ложатся роскошными упругими локонами. Похоже, беременность имеет свои хорошие стороны. Волосы немного потемнели, стали гуще и пышнее. Грудь тоже стала заметнее. Может, когда пройдет тошнота, Пиппа даже сумеет найти удовольствие в своем состоянии.

Эта мысль еще больше подняла настроение.

Одевшись в нарядное платье, забрав волосы серебряной филигранной сеткой и небрежно накинув на плечи плащ из черной тафты, она вышла из комнаты обычной быстрой, легкой походкой.

Лайонел ждал у кухонного причала, куда прибывали барки с продуктами. Вокруг сновали слуги, тащившие связки дичи, говяжьи и бараньи туши из королевских поместий. В воздухе стоял запах крови и гниющих овощей. Накормить двор – дело сложное и требует немалых трудов. Багровый от ярости королевский смотритель винных подвалов кричал на поставщика, привезшего бочонок мальвазии вместо заказанного портвейна.

Но спокойствие и неподвижность Лайонела, его обычная отрешенность среди общего хаоса словно делали его невидимым. Еще издали заметив Пиппу, он стал украдкой наблюдать за ее приближением. Она почти бежала. Плащ развевался на ветру.

Он вдруг осознал, что прошло много недель с тех пор, как он в последний раз видел жизнерадостную сторону характера леди Нилсон. Он впервые встретил ее, когда прибыл в Саутгемптон со свадебным поездом короля. Пиппа с мужем находились среди встречающих, которым было поручено проводить испанского короля и его двор в Кентербери, на свадебную церемонию.

Тогда она почти не произвела на Лайонела впечатления, потому что не годилась для его целей. Он, как и все, знал только, что она была истово предана Елизавете и поэтому стала фактической узницей при королевском дворе, заслужив немилость Марии. Но Лайонел заметил, что она весьма проворна, и ощутил зерна мятежа, зреющие под привычной маской послушания венценосной особе.

Именно это свойство леди Нилсон и вызывало постоянное недовольство ее величества. Мария обычно отличалась великодушием, быстро прощала обиды, и, поскольку Стюарт Нилсон был один из самых преданных ее слуг, казалось вполне естественным, что королева примет раскаявшуюся Пиппу под свое крылышко. Но, все дело в том, что Пиппа и не думала раскаиваться. О, она была учтива, покорна, но выражение этих зеленовато-карих глаз, надменно вздернутый подбородок и даже тонкий длинный нос буквально излучали неповиновение. Кроме того, она обладала острым как кинжал языком и едким остроумием.

Тем не менее, как ни удивительно, но когда Руй Гомес и Симон Ренар составили свой блестящий план, гарантирующий непрерывность линии наследования английского трона, Мария после целого дня, проведенного на коленях и в молитве, не только согласилась с ними, а почти с радостью восприняла их выбор особы, которой надлежало получить сомнительный подарок испанца.

Лайонел был убежден: именно то соображение, что дар принесет одни страдания несчастной невинной жертве, подсластило пилюлю для королевы Марии, вынужденной делить мужа с другой. Весь позор достанется на долю той, которую она подозревала в неверности. Прегрешения лорда Нилсона против церкви были настольно омерзительны, что его можно было не принимать в расчет и, по мнению Марии, он легко отделается, если не получит заслуженного наказания. Она с готовностью включилась в игру, затеянную мужем, и повела ее с ловкостью и умением, которые сорок лет сохраняли ей жизнь и наконец подарили трон.

Лайонел направился к Пиппе, прежде чем ее богатый наряд и дерзкое лицо смогли привлечь внимание посторонних. Сам он не сознавал, что мрачен как туча. Потому что не знал, как оградить ее от бед, и до той первой ночи, когда нес бесчувственное тело женщины мужу, не особенно задумываясь над тем, что творит вместе со своими сообщниками. Тогда он видел только свою цель – разрушить замыслы Филиппа, хотя мог сделать это, только оставаясь доверенным его лицом. Если женщина понесет и родит ребенка, он позаботится о том, чтобы дитя не сыграло той роли, которую предназначали ему Филипп и советники. Мать не имела значения, и с ней следовало поступить в зависимости от обстоятельств. От этого зависело будущее его страны.

Но теперь Лайонел понимал, что переоценил свою( способность отрешиться от ужасной правды, крывшейся за всеми этими деяниями. Держа в объятиях легкое, почти невесомое тело Пиппы, он был вынужден признать свою собственную роль, пусть и стороннего наблюдателя, в насилии над этой женщиной. Она стала для него реальной, и сила ее личности была такой же явной, как и пульс, бившийся на шее под белой кожей.

Он насмотрелся на таких случайных свидетелей, когда сжигали Маргарет, и кричал от тоски и боли при виде их слепого, тупого повиновения установленным церковью законам.

Он больше не позволит ранить Пиппу, хотя понятия не имел, что для этого сделать. Филипп не получит ребенка, это Лайонел может ему обещать. Только для этого нужно спрятать Пиппу в каком-нибудь отдаленном месте, где ее никто не знает. Но для того чтобы получить ее согласие, нужно открыть правду. А этого Лайонел не вынесет.

– О, какое у вас сердитое лицо! – воскликнула Пиппа. – Что-то вас тревожит?

Этот проклятый двор! – пробурчал Лайонел. Настала пора хотя бы обиняками намекнуть на то, что с ней сделали, если, разумеется, он хочет добиться ее полного доверия.

Пиппа пристально всмотрелась в него.

– И что это означает? Мне казалось, что вы верный сторонник нашего двора.

– Внешность может быть обманчива, – заметил он,, предлагая ей руку.

Но Пиппа отступила.

– Тут вы совершенно правы. Но неужели утверждаете, что вы не тот, кем кажетесь?

Улыбка ее исчезла, лицо стало озабоченным. Куда девалась та веселая, светящаяся счастьем женщина, которая стояла перед ним всего минуту назад?!

– Только не в действительно важных вопросах, – объяснил он. – И не в тех, которые могут вас расстроить, Пиппа.

Пиппа, судорожно сглотнув, уставилась на него.

– Одна измена, Лайонел, – это уже едва ли не больше, чем я способна вынести. Вторая меня убьет.

Взмахнув рукой, она отвернулась, чтобы уйти. Но Лайонел схватил ее за руку.

– Клянусь, любимая, что не предам тебя.

– Думаю, ты говоришь правду, – просто ответила она, сама не понимая, почему вот так, сразу, приняла его обет. У нее не было на это причин, а весь ее опыт говорил о том, что это опасно. Но она поверила ему, как верила Робину, Пен или родителям.

Лайонел отвел ее от причала. Червь отвращения к себе вновь принялся точить сердце, хотя по спокойному, улыбающемуся лицу сказать это было невозможно. Но он сдержит слово. И никогда не предаст Пиппу.

Больше не предаст.

– Куда мы идем? Я думала, ты собирался покатать меня на лодке.

– Верно. Но немного подальше есть совсем тихое местечко. У меня страсть к уединению.

Пиппа с ироничной улыбкой слегка наклонила голову. – Я уже успела заметить, мистер Аштон, что душой и сердцем общества вас не назовешь.

– Увы, – скорбно вздохнул он. – У меня нет таланта к светской беседе.

Пиппа только усмехнулась, но ничего не ответила. Он показал ей брешь в своих доспехах, выкованных из холодности и отчужденности. Так почему он находит этот двор проклятым? Настолько проклятым, что глаза потемнели, рот сурово сжался, а брови сошлись. Очевидно, одолевающие его мысли трудно было посчитать приятными.

Если он не так уж предан Филиппу и Марии, какую же тайную игру ведет? А что, если он и вправду союзник, тайный заговорщик, пособник замыслам возвести на трон Елизавету?

Пиппа так глубоко задумалась, что споткнулась о вылезший из земли древесный корень. Лайонел едва успел поймать ее, и Пиппа вдруг сообразила, что они совсем одни. Не успевшие высохнуть после вчерашнего капли падали с листьев. Одна шлепнулась на переносицу, когда Пиппа подняла глаза к небу.

Она тут же забыла все вопросы. Все сомнения. Остался только этот миг, когда смятая трава под ногами сладко пахла дождем, а солнечный луч пронзал влажные листья над головой и падал на лицо и Лайонел быстро слизал каплю у нее на носу. Потом он завладел ее ртом, и она прижалась к нему, раскрывая губы. Языки столкнулись и сплелись в причудливом танце. Глубокий, страстный поцелуй, от которого затрепетало лоно.

Задыхаясь, они отстранились друг от друга. Лайонел улыбнулся ей.

– Доброе утро, – прошептал он. – Мы совсем забыли об учтивости.

– И вправду, – кивнула она. – Доброе утро, сэр.

Он взял ее за руку и повел по узкой тропинке к тому месту, где деревья расступались и естественный изгиб в речном береге образовывал маленькую бухту. К стволу плакучей ивы была привязана гребная шлюпка.

– Трудно поверить, что дворец всего в нескольких шагах! – поразилась Пиппа. Здесь было так уютно! Кроны ив зеленым балдахином нависали над бухточкой.

– Берег реки укрывает немало тайн, – заметил Лайонел, наклоняясь, чтобы отвязать канат и подтянуть лодчонку к берегу. Потом прыгнул в нее и протянул ей руки: – Сможешь спуститься?

– Конечно.

Она оперлась на него и ловко прыгнула в лодку.

– Вот скоро раздамся, стану неповоротливой и уже не смогу проделать ничего в этом роде.

Лайонел не ответил. Может, посчитал бестактным упоминание о беременности на любовном свидании? Но Пиппа решила, что, поскольку это теперь неотъемлемая часть ее существа, ее нельзя игнорировать.

– Устраивайся поудобнее, – велел Лайонел, показывая на груду шелковых подушек на корме.

– О, любовное гнездышко! – воскликнула Пиппа, опускаясь на подушки и оправляя юбки. – Как мило!

– Ты всегда говоришь что в голову приходит? – поинтересовался Лайонел.

– Обычно, когда чувствую себя в своей тарелке.

Она легла на спину, наблюдая за Лайонелом. Он был одет неприметно, в кожаные шоссы и камзол ремесленника, с белой полотняной рубашкой, расшнурованной у ворота, и без воротничка. Простота костюма шла ему, подчеркивая силу и уверенность движений и по какой-то причине заставляя ее сгорать от предвкушения.

– Мои откровенные речи задевают тебя? – спросила она, расслышав непривычно гортанные нотки в его голосе.

– Ни в малейшей степени. Я рад, что ты достаточно освоилась в моем обществе, чтобы быть собой, – заверил он и, блеснув глазами, добавил: – Кроме того, это действительно любовное гнездышко.

Пальцы ног Пиппы сами собой подогнулись от восторга. Слегка ерзая на шелковой постели, она прошептала:

– Почему обязательно нужно куда-то плыть? Почему мы не можем остаться здесь?

Лайонел, немного подумав, снова привязал лодку.

– Вполне можно обойтись без лишнего труда, – решил он.

– Ты имеешь в виду греблю? – осведомилась Пиппа с деланно невинной улыбкой.

– А есть еще какие-то?

Он лег рядом и расстегнул застежку ее плаща. Темная ткань соскользнула с плеч, и Лайонел провел пальцем по ее шее, до крошечной раковинки уха.

Она повернулась на бок, лицом к нему, гладя по лицу, словно пытаясь изучить каждый контур, каждую черту. Потом, подавшись вперед, стала целовать его веки, пощекотала ресницами, как крыльями бабочки.

– Я знаю, ты хотела любить меня, не путаясь в одеждах, – пробормотал он. – Но вряд ли нам это удастся здесь.

Он прикусил мочку ее уха, прежде чем проникнуть языком внутрь, заставляя Пиппу извиваться и весело хохотать.

– Ничего, нужно же о чем-то мечтать, – шепнула она, ложась и притягивая его к себе. Она смело развела ноги, чтобы он мог устроиться между ними, опершись локтями по обе стороны ее головы.

Лайонел медленно поцеловал ее, наслаждаясь вкусом губ, как старым вином. Скользнул по ним языком, обвел контуры лица во влажной ласке. Потом нагнул голову к холмикам грудей, поднимавшимся над глубоким вырезом платья. Нежное благоухание ее кожи ошеломило его. Она запустила пальцы в его волосы, ощущая их жесткость и густоту. Игриво дернула за кончики, поцарапала ногтем кожу. Его дыхание грело ее, а язык ласкал ложбинку между грудей.

Откатившись вбок, он снова оперся на локоть и неспешно, дюйм за дюймом, поднял ее юбки до самой талии. Затянутые в шелковые чулки ножки открылись его взору. Горячая рука гладила живот и бедра, ветерок с реки холодил обнажившуюся плоть. Он поцеловал ее живот, погрузив язык в пупок, просунул руку между бедер и принялся выводить маленькие круги на мягкой внутренней поверхности. А когда коснулся губами начавшей набухать горошинки, ее тело мгновенно растворилось в пароксизме страсти. Пиппа вскрикнула и немедленно зажала себе ладонью рот. Лайонел поднял голову и тихо рассмеялся.

– Тебе на удивление легко угодить, любовь моя.

Я едва начал.

– Это все ты, – выпалила она, немного отдышавшись. – Думаю, ты способен сделать это, лишь взглянув на меня.

– Нужно как-нибудь попробовать, – ухмыльнулся он. – В зале для аудиенций, договорились?

– Не посмеешь! – ахнула Пиппа, широко раскрыв глаза.

– Подожди – и увидишь.

Он встал на колени между ее раздвинутыми бедрами и попытался было расшнуровать шоссы, но Пиппа отвела его руки и все сделала сама. И долго держала его мужское достоинство, перекатывая между ладонями, дивясь его пульсирующей мощи. Потом села и осторожно поцеловала головку, слизнув собравшуюся на самом кончике соленую влагу.

– До сих пор я не понимала, как прекрасна эта часть мужского тела, – призналась она, задумчиво изучая его плоть, словно некий предмет искусства в лавке древностей. – А женщины так же красивы?

Она снова поцеловала вздыбленный отросток и улыбнулась его владельцу.

– По-моему, даже больше, – заверил Лайонел, обнаруживший, что сверх меры возбужден этим странным, почти деловитым разговором и ее умелыми прикосновениями. – Впрочем, я предубежден.

– Скорее всего.

Она потерлась щекой о его плоть быстрыми, но осторожными движениями.

Лайонел, охнув, схватил ее за руку.

– Довольно, Пиппа!

– Как скажешь, – снова улыбнулась она и откинулась на подушки, маняще поднимая бедра. – Так вам больше нравится, сэр?

– Коварная женщина!

– И еще какая! – самодовольно согласилась она. – Только не знала об этом. Пока не встретила тебя. – Она слегка вздохнула, когда он скользнул в нее. – Почему это кажется таким естественным и правильным, Лайонел? Будто так и должно было быть с самого начала.

Ее глаза закрылись, и он понял, что вопрос был чисто риторическим. И слава Богу, потому что он все равно был неспособен ответить.

Наконец они разомкнули объятия, хотя ноги по-прежнему были переплетены, а юбки Пиппы окончательно измялись. Пиппа так и не открыла глаз, жадно вдыхая пряный аромат тел, смешанный с запахами речного ила и влажной травы. То, что происходит между ними, хорошо и правильно. И безгрешно. Как она ни старалась, все равно не смогла почувствовать ни малейших угрызений совести.

И не сумела противиться неумолимому сну.

Лайонел не сводил с нее взгляда. Впервые в жизни его душа оказалась настроена в унисон с чьей-то другой душой. Он словно нашел потерянную половинку. Невероятно, до чего идеально они гармонируют друг с другом! И все же это чудо произросло на почве подлого насилия и гнусного предательства. А Пиппа ничего об этом не знает. И как он может сохранить чистоту их отношений, когда при его пособничестве эту ни в чем не повинную женщину опозорили и облили грязью?

Пиппа внезапно проснулась и не сразу поняла, где находится. Сон сморил ее всего на несколько минут. Лицо Лайонела нависло над ней, и кошмар прошлой ночи вдруг вспомнился ужасающе живо, как будто все происходило наяву. Она лежала где-то, непонятно на чем, и птица, гигантская птица с чудовищным размахом крыльев опускается все ниже. Когти выпущены, а она совсем беспомощна, не в силах пошевелиться и крикнуть.

Пиппа взглянула Лайонелу в глаза и снова увидела знакомую тьму, так расстроившую ее чуть раньше, на причале. Все еще находясь в тисках воспоминаний о вчерашней ночи, она вдруг испугалась неизвестно чего. Но тут Лайонел улыбнулся чудесной улыбкой сострадания, которая так поразила ее при первой встрече, а теперь наполнила теплом и покоем.

– У тебя встревоженный вид, любимая, – тихо заметил он.

– Нет, ничего.

Пиппа села и опустила юбку.

– Похоже, я заснула и слишком быстро проснулась. Мне вдруг стало немного нехорошо.

Она сама не знала, почему лжет ему, да еще в таких мелочах. Что такого, если она скажет правду?

Людям постоянно снятся кошмары, и никто не находит в этом ничего особенного.

Но с ее губ сама собой сорвалась ложь.

Лайонел не поверил ей. Слишком она чиста душой и открыта, чтобы уметь складно врать. С другой стороны, почему бы ей лицемерить после столь полного, потрясающего по своей мощи и сладости слияния?

Он предпочел не допытываться.

Встав, он принялся зашнуровывать шоссы. Лодка тихо покачивалась в уютной бухточке. Пиппа, опустив глаза, тоже начала приводить себя в порядок, старательно разглаживая морщинки на тонком дамасском шелке.

– Я захватил с собой черствый хлеб, поскольку ты считаешь, что он помогает, – заметил Лайонел, вытаскивая небольшую корзинку, откуда немедленно распространился аромат свежих ягод.

– Земляника! – воскликнула Пиппа, спеша разрядить странно напряженную атмосферу, которая так внезапно омрачила их уединение. – Где это ты умудрился раздобыть землянику в сентябре?

– Она оранжерейная, – пояснил он, доставая деревянный ящичек, где на постели из темно-зеленого мха покоились темно-красные блестящие ягоды. – Я подумал, что тебе наверняка понравится.

Аштон поставил ящичек и вынул две фляги, с вином и медом.

– Но может, ты предпочитаешь просто хлеб?

Рядом с ящичком лег небольшой каравай пшеничного хлеба.

– Обожаю землянику! – объявила Пиппа, жадно блестя глазами. – Так надоела обычная еда!

Он невольно рассмеялся при виде столь откровенной алчности, и последние остатки неловкости рассеялись. Лайонел уселся на подушки, поднес ягоду к губам Пиппы, и та широко раскрыла рот. Он снова засмеялся и лег, не сводя глаз с ее лица.

– Восхитительно.

Пиппа легла рядом и положила голову ему на колени.

– Корми меня!

Дерзкое требование мгновенно вернуло чувственный настрой их утреннему свиданию. Лайонел сделал несколько больших глотков кисловатого рейнского и принялся за дело всерьез: красил ее губы красным соком, который Пиппа проворно слизывала, заставлял брать ягоду у него изо рта или сосать, прежде чем оставить между ее полураскрытыми губами.

– А ты? Не хочешь попробовать? – встрепенулась она, стыдясь своей прожорливости.

– Я принес это для тебя.

Он наклонился над ней, держа ягодку за хвостик.

Безмятежные зеленовато-карие глаза встретились с прозрачными серыми.

И она снова увидела… увидела огромную птицу с хищным клювом и пронзительными серыми глазами.

– Нет… нет, спасибо, – пробормотала Пиппа, отталкивая его руку. – Доешь остальное. С меня хватит. – Она села и отодвинулась, бессознательно стремясь оказаться подальше от Лайонела. Тот сунул ягоду в рот, спокойно потянулся к фляге и снова глотнул вина, словно не чувствуя исходящего от нее напряжения, тревожного страха, окутавшего Пиппу зловещей аурой. – Я бы выпила меда, – робко попросила она.

Лайонел взял с банки другую флягу, вынул пробку зубами и передал ей.

– Спасибо, – кивнула Пиппа, пригубив меда. – Прости… мне приснился… приснился кошмар, который утром я не сумела вспомнить. Но по какой-то причине обрывки вдруг всплыли в памяти, и мне стало не по себе. Сама не знаю почему. – Нервный, неубедительный смешок сорвался с ее губ. – Вероятно, во всем виновато мое состояние. Беременные женщины часто чудят. Впрочем, беременностью можно объяснить все.

Лайонел обнял ее за плечи и привлек к себе, так что растрепанная головка легла на его плечо.

– Дурные сны бывают у всех, – утешил он. – Попробуй поспать. Я стану держать тебя и не позволю, чтобы с тобой что-то случилось.

Его голос успокаивал. Вселял надежду. Она доверяла ему. И разве удивительно, что в теперешних снах она бессильна перед жестокими созданиями собственного воображения? После того, что сделал с ней Стюарт…

Но Лайонел не даст ее в обиду. Он ее идеальная пара, вторая половинка. Она готова вручить ему твою жизнь.