Канцона XXXIV

Всем стало как-то не до смерти Семена Абрамовича Мандельштейна. По Питеру прокатилась волна самоубийств, убийств, банкротств и скандалов. Холдинг «А.Д.» вполне процветал и без своего бывшего владельца. Высокое начальство перестало давить на оперативников и следствие. Надо думать, у высокого начальства появились заботы поважнее.

Нежного друга ныне покойного предпринимателя, брутального гея-охранника, по-тихому выпустили, оформив арест обвинением в хулиганстве и сопротивлении сотрудникам правоохранительным органам – как обычно. Катаев чувствовал, что все будут довольны и благодарны, если он придумает, как без шума и пыли закрыть «висяк». И у него появилась пара мыслей по этому поводу.

Катаев собирал информацию, подшивал к делу ответы на запросы. Занимался рутинной работой. В один из ноябрьских дней, когда солнце уже только чуть понималось над горизонтом и снова пряталось в царство Аида, ему позвонил старик.

Теодор Ульрихович узнал номер следственного управления по справочнику и попросил соединить его с Катаевым Павлом Борисовичем, следователем по особо важным делам. Звонок перевели.

– Катаев слушает.

– Здравствуйте, Павел Борисович! Это Ясенев-Белопольский беспокоит. Я хотел бы вам кое-что сообщить. не знаю, насколько это будет удобно по служебному телефону.

Голос старика звучал болезненно и устало. Катаев продиктовал номер своего мобильного, оделся и вышел на улицу. Он прошелся по Исаакиевской площади и присел на скамейку в парке у Адмиралтейства. Мобильный заверещал.

– Да.

– Это снова я.

– Я вас слушаю, Теодор Ульрихович!

– Спасибо. Знаете, когда мы с вами разговаривали на тему. ну, вы помните. Я. я не все тогда вам сказал. А теперь у меня такое чувство, что это может быть очень важно. Очень важно лично для вас.

– Продолжайте, пожалуйста.

– Про андрогинов. Или, если быть точнее, гермафродитов. Даже не знаю, с чего начать, но… постарайтесь понять вот что: это существа двойственной природы. И двойственность их пола – не главное. Это внешнее. Гораздо серьезнее другое…

– Что именно?

– Знаете, тайные общества гермафродитов, у некоторых из них есть гербы. своя символика, понимаете?

– Я понимаю.

– Так вот, обычно они избирают своей эмблемой изображение кентавра. Вы помните, как выглядит кентавр?

– Да, это наполовину человек и наполовину лошадь.

– Верно, человеческие торс и голова – верхняя половина и нижняя половина – корпус и ноги коня. И это не просто человеко-зверь, нет. Полагают, что кентавр – существо, принадлежащее сразу двум мирам. Его верхняя часть относится к этому свету, а нижняя указывает на родство с миром теней, мертвых. Кентавр в мифологии амбивалентное хтони-ческое существо, так это называется.

– Кажется, я понимаю.

– Нечто подобное с гермафродитами. Неслучайно они избрали своим символом кентавра. Двойной пол этих. существ. только знак. Метка. Они не просто наполовину мужчины, наполовину женщины, они…

– Наполовину мертвые, наполовину живые?

– Да. Мертвые и живые. Одновременно. Как бы жутко и безумно это ни звучало.

– Жутко. Но не безумно. По крайней мере, для меня. После того как я собрал некоторую информацию по делу, которым занимаюсь.

– Хорошо, что вы понимаете. Так вот, дальше. Я вас, возможно, утомил, но дальше самое главное, поверьте.

– Да, я слушаю.

– Вероятно, вам придется столкнуться. в самое ближайшее время. с некоторыми проявлениями. Поэтому я подумал, вам необходимо знать кое-какие правила. Как с этим совладать.

– С чем именно, Теодор Ульрихович? Я теряю нить.

– Я не знаю, с чем именно. И в какой форме. Но это и не важно. Главное – знать правила. Как одолеть тех, приходящих с другой стороны.

– Мне пока непонятно.

– Постарайтесь просто запомнить.

– Хорошо.

– Итак, страх. Главное – не бояться. Бояться нельзя, ни в коем случае. Страх – это открытая дверь для них. Одна из дверей. Если держать все двери закрытыми, то они не смогут вас достать. Потом – решимость. Нужна решимость сопротивляться. Для этого нужно оружие, оружие помогает. Любое оружие. Говорят об освященных клинках, о том, что меч рыцарей имел рукоять в форме креста, чтобы они могли поразить нечисть. Это так, но, в действительности, все это форма самовнушения. Потому что главное – решимость. Оружие сильно помогает сконцентрировать решимость. Поэтому берите любое оружие и сосредоточьте свою волю. Если нет священного клинка, подойдет даже кухонный нож. Или вилка. Все, что окажется под рукой. Не оставайтесь перед этим безоружным.

– «Или вилка…» – эхом повторил Катаев.

– Но главное оружие – слово. Речь. Не дайте завладеть вашей речью. Не отвечайте на вопросы. Или лгите. Сбивайте с толку. Наденьте одежду на левую сторону. Не смотрите прямо – смотрите в зеркало, потому что те тоже видят так. Говорите абсурд, ложь или произносите слова задом наперед. Это разрушает их чары. А потом последний удар – правда.

– Последний удар?

– Когда вы почувствуете, что все, развязка близка. Это можно использовать всего один раз. Тогда применяйте последнее, самое сильное оружие: заклинание истиной.

– Я не знаю никаких заклинаний!

– Не обязательно выучивать наизусть. Тем более что мы не знаем, с чем и при каких обстоятельствах вы столкнетесь. Мы не сможем придумать заклинание на каждый случай. Запомните формулу, правило. Оно таково: в первой части заклинания вы произносите неоспоримую истину. Только истину! Это важно. Если вы ошибетесь, если скажете нечто, что может быть оспорено, поставлено под сомнение, – все, вы пропали. Больше ничего не спасет! Нужна только абсолютная, неоспоримая, неопровержимая, безупречная истина. При этом она может быть сколь угодно проста. Во второй части заклинания вы говорите то, чего хотите достичь, но говорите об этом как о свершившемся факте. Вы соединяете две части, и истина первой части делает истинным желаемое, высказанное во второй. Это и есть заклинание истиной. Так устроены заговоры белой магии уже тысячи и тысячи лет, начиная с гимнов Атхар-ваведы.

– Я все запомнил.

– Хорошо. Надеюсь, это вам поможет. Вы хороший молодой человек, умный и светлый, я сразу это понял. Я даже хотел предложить вам. посвятить вас в некоторые тайны нашей ложи. ведь мы своими скромными силами пытались. иногда даже получалось. или нам казалось, что получается. все оказалось сложнее, чем мы думали… ну, даст бог еще.

– Теодор Ульрихович, как вы себя чувствуете?

– Неважно, Павел Борисович. Да, признаться, я захворал немного.

– Вам что-нибудь нужно?

– Спасибо, покорно благодарю, все есть. Машенька обо мне заботится. Кормит меня, как дитя малое, с ложечки. Она готовит прекрасный русский борщ, со свеклой. И салаты тоже. Она нашла доктора, хорошего доктора из дорогой частной клиники. Доктор говорит, что свекла мне очень полезна, да.

По телу Катаева пробежала дрожь. «Наверное, от холода», – подумал он и встал с промерзшей скамейки.

– Я вас обязательно навещу.

– Милости просим, милости просим.

Катаев еще раз внимательно просматривал материалы дела. Перечитав заключение эксперта по дактилоскопии, он решил ему позвонить.

– Это Катаев, по делу Мандельштейна.

– Да-да, слушаю вас.

– Помните обстоятельства?

– М-м-м. примерно. Вилка, да?

– Совершенно верно. Орудием предполагаемого убийства была вилка, которая найдена торчащей из груди жертвы. У вас в заключении написано: «.Посторонних отпечатков пальцев на орудии убийства не обнаружено».

– Ага.

– Что значит «посторонних»? Только посторонних отпечатков не обнаружено? То есть на вилке были отпечатки, какие-то непосторонние?

– Ну да.

– Что?!

– На вилке были отпечатки пальцев самого Ман-дельштейна.

– И. и вы вот так просто сейчас мне об этом говорите?!

– А что такого?

– Вы должны были отразить это в заключении! Какой вы к черту эксперт после этого?!

– Может, это была его вилка! Может, он сам принес ее с собой в туалет! Или, скорее, схватился за рукоять вилки после того, как убийца всадил вилку в его грудь. Вполне естественная реакция убиваемого. Это же убийство, а не самоубийство.

– Уважаемый! А вас не учили, что строить гипотезы и делать выводы – не ваша профессия? Что вы должны просто зафиксировать факты! Выводы сделает следствие!

– Помилуйте, вы же не думаете, что он сам себя заколол? Это не гипотеза, это анекдот получается! Слышали, например, такой: двое полицейских на улице в Гарлеме находят тело негра, у которого из спины торчат десять ножей. «Какое странное самоубийство!» – говорит один коп другому.

– До свидания! – сухо отрезал следователь и положил трубку.

Катаев решил лично доложить руководителю управления о результатах следствия. Руководитель принял его сразу и внимательно выслушал.

– Примерно так, Андрей Викторович! Дело должно быть закрыто по статье двадцать четвертой УПК, часть первая, пункт первый, за отсутствием события преступления, – закончил доклад Катаев.

– Вот и славно. Хорошо поработали, Павел Борисович, хорошо! Объявляю вам благодарность. Думаю, мы сможем плодотворно сотрудничать и дальше. Я рассмотрю перспективы вашего продвижения по службе. Следующий ранг, возможно, отдельный кабинет. Спасибо! А то, знаете, головня-ков хватает и без всяких мандельштейнов. значит, так, дело по статье сто пятой УК закрываем. Нужно еще провести проверку, нет ли состава преступления по статье сто десятой УК, доведение до самоубийства. – Последнюю фразу руководитель произнес с усталостью и тоской.

– Не нужно, Андрей Викторович.

– Почему?

– Не было ни убийства, ни самоубийства.

– Это как?!

– Смотрите, вот ответ на запрос, посланный мной в отдел загса Капищевского района, в котором расположена деревня Черные Курки, где, согласно документам покойного, он родился в тысяча девятьсот пятьдесят… году.

– Да?

– В тысяча девятьсот пятьдесят… году в деревне Черные Курки родился ребенок женского пола, записанный в свидетельстве о рождении как Сима Абрамовна Мандельштейн.

– Хм…

– Получив образование в областном педагогическом институте, Сима Абрамовна Мандельштейн вернулась в Капищевский район и до самой своей смерти проработала в районной средней школе учительницей русского языка и литературы. Вот выписка из личного дела, хранящегося в архиве Капищевско-го РОНО. Сима Абрамовна Мандельштейн умерла в тысяча девятьсот восемьдесят… году от острой почечной недостаточности. Это копия свидетельства о смерти, выписанного тем же загсом Капищевского района. Ее родители к тому времени преставились, других близких родственников не было, и тело захоронено на государственные средства. Вот справка о захоронении.

– А.

– Эксгумация едва ли возможна. Уже лет десять как на этом месте кладбища хоронят других людей. Могилы, за которыми никто не ухаживает. ну, вы знаете.

– Но как же Семен Абрамович?!

– Никакого Семена Абрамовича Мандельштей-на в деревне Черные Курки, как и в любом другом месте России, никогда не рождалось. Я делал поиск по архивам загса.

– А как же паспорт?

– Паспорт поддельный. Как и все прочие документы. Семена Абрамовича Мандельштейна никто не убивал, и с собой он тоже не покончил, потому что, с юридической точки зрения, никакого Семена Абрамовича Мандельштейна никогда не существовало.

– Значит, был какой-то другой человек, не Ман-дельштейн, живший под чужим именем! О господи, это еще хуже…

– Нет. Не было вообще никакого человека.

– А труп?!

– Мы направляли официальное сообщение жене и детям Мандельштейна с предложением забрать труп для захоронения. Никто не ответил. И трупа никто не забирал.

– Значит, он до сих пор в морге.

Катаев молча положил на стол перед руководителем листок бумаги.

Это был ответ морга на запрос о выдаче тела Семена Абрамовича Мандельштейна для проведения повторной патологоанатомической экспертизы. В ответе сообщалось, что в означенные даты никакого тела убитого Семена Абрамовича Мандельштей-на, пятидесяти четырех лет, мужского пола, в морг не поступало. Также указанное тело из морга не выдавалось и в настоящее время в морге не хранится.

– Чертовщина какая-то!

– Может быть.

– А и черт с ним! – руководитель махнул рукой. – Закрывайте дело, Павел Борисович.

Через пару недель после доклада у руководителя, в выходной, Павел Катаев гулял без особой цели в центре города. Закусил блинами в недорогой забегаловке, русском аналоге «Макдоналдс». Бродил, глазея на витрины магазинов и красивых девушек, проходящих мимо. Примерялся к вещам и обуви, но ничего не купил. В своих странствиях Катаев дошел до Литейного проспекта и вспомнил, что обещал старику навестить его.

Хотел позвонить, предупредить о своем визите. Но, вынув из кармана куртки на рыбьем меху свой телефон самой простой модели, обнаружил, что зарядка на холоде села и мобильный не работает. Катаев минуту посомневался и решил все же зайти, пусть и без предупреждения.

Во дворе дома Ясенева-Белопольского следователь заметил знакомый черный автомобиль BMW.

Когда дверь квартиры открылась, на пороге его встретил капитан – изумрудный перстень.

– О! Павка! Ты тут чего?

– А ты?

Капитан стоял в дверях, не пропуская следователя и не приглашая его войти.

– У меня тут знакомая. Сам понимаешь, дело молодое!

Капитан хохотнул. Но нарочно, не по-настоящему.

Знакомая появилась в прихожей за тушей капитана в штатском. Это была высокая брюнетка, строго одетая, в очках с золотой оправой.

– Кто там? – она говорила с легким акцентом.

– Не беспокойтесь, Марья Михаловна. Я разберусь.

– Марья Михаловна. Машенька. диплом в кухне, на стенке, да?

Капитан вопросительно поднял брови.

– А где хозяин квартиры?

– Какой хозяин? Марья Михаловна тут прописана. Она и владеет квартирой. Мы как раз заканчиваем оформление документов. Попросила помочь, она девушка неместная, из Франции.

– Я знаю.

Капитан решительно вышел из квартиры и прикрыл за собой дверь.

– Так, Катаев, тебе чего тут надо? Ты тоже с ней?.. Ходок, однако!..

– Я к хозяину. К Ясеневу-Белопольскому, он меня консультировал.

– А, больной старик! Так он умер. Скоропостижно скончался.

– М-да. скоропостижно. не сомневаюсь, что скоропостижно. Наверное, так скоропостижно, что едва успел оформить завещание на Машеньку, Мари, Марью Мишелевну, так?

– Слушай, все документы в порядке, оформлены.

– У нотариуса. Понимаю.

– Ты, Борисыч, чо? Решил залупиться? Чо ты тут вообще нарисовался? Какое тебе дело? Нужны проблемы?

– Нет. Никому не нужны проблемы. Пока.

Следователь развернулся и пошел вниз по лестнице. Капитан стоял, провожая его взглядом, и заметно нервничал.

Катаев остановился и сказал, уже со ступеней:

– Будь осторожнее, капитан. Черт знает что можно подцепить от этой французской штучки. И вообще.

– Козел! – процедил оперативник сквозь зубы и исчез в квартире, захлопнув дверь.

Рабочая неделя была на середине. Месяц был на ущербе, на полном ущербе, луны совсем не было видно, она умерла, люди – неисправимые оптимисты, они называют эту фазу новолунием. Ведийские индусы верили, что демон Раху проглотил луну. Почему же она снова появляется на небе? Потому что бог Индра когда-то очень давно, в незапамятные времена, отсек демону голову. Туловище демона свалилось в воды Мирового океана, затонуло глубоко-глубоко, на самом дне самой глубокой впадины. И только голова продолжает свое странствие по орбите. И каждый месяц пасть упрямого демона проглатывает ночное светило. Но дальше ему некуда деть луну, и луна выходит из перерезанного горла, снова появляется на небосводе. Слава Индре, царю небес, освободителю коров и водных потоков, защитнику света, верному другу и слуге Верховного Божества, Шри Вишну, Который покрыл Вселенную тремя своими шагами! Год был на исходе, год первый B.C.

Закончился день, еще один день из оставшейся Павлу Катаеву жизни, хотелось бы надеяться, не последний.

Катаев вышел из управления в темный неприветливый вечер. Громада Исаакия. э-э-м-м-м. почему все всегда так говорят? Про то, что громада Исаакия, типа высится, да как-то там на фоне небосвода, и все такое?

Может, потому, что действительно громада.

Но это ничего, скоро на месте Адмиралтейского парка построят небоскреб какой-нибудь Нефтеюганской газоконденсатной корпорации, и Исааки-евский собор будет перед ним как детская игрушка. Мир меняется.

Времена? Нет, времена остаются. И мы живем все в том же тягучем вареве старого, древнего времени, мы вяло барахтаемся, как муха, тонущая в киселе, и каждый день – тот же, и каждый месяц мертвая голова проглатывает луну, каждый год взрослые дети ждут волшебного праздника и обмануты, каждый век приходят голод, чума, война и экономический кризис: они приходят по несколько раз, чтобы мы не успевали соскучиться.

Катаев шагал и рассеянно думал, что называется, считал ворон.

Вороны были рядом: они сидели на деревьях Адмиралтейского парка и громко каркали. «Три раза, слева», – отметил Катаев. Плохая примета. Повинуясь безотчетному чувству, оглянулся. И увидел, что за ним увязались два типа гопнического вида, держащие руки в карманах. Следователь ускорил шаг. Преследователи тоже пошли быстрее.

Они едва не перешли на бег. Расстояние между гопниками и Катаевым быстро сокращалось. От рассеянности не осталось и следа, чувство самосохранения напрягло все мысли и ощущения, не позволяя в то же время впадать в губительную панику.

«Оторваться не смогу, – подумал Павел. – Нужно другое решение!»

Увидел лихо петляющую среди потока машин маршрутку и бросился к дороге, размахивая руками. Микроавтобус притормозил во втором ряду, Катаев подскочил, открыл дверь и влетел в салон.

Преследователи, не обращая внимания на сигналящие автомобили и водителей, матерящихся в их адрес, подбежали совсем близко. Следователь крикнул: «Мест больше нет!» – и захлопнул дверь. Водитель дал по газам и вырулил со второго ряда в условный третий.

На стекле в салоне висело объявление: «Уважаемые пассажиры! По требованию ГИБДД и Транспортного комитета правительства Санкт-Петербурга количество трупов при аварии должно строго соответствовать количеству посадочных мест в салоне маршрутного такси!»

Катаев не обратил внимания на номер маршрута. Все дороги ведут в Рим, все маршрутки доезжают до метро.

Павел не поехал домой. Он снял номер в дешевой гостинице, где останавливаются дальнобойщики и ночуют неверные мужья, уехавшие, конечно, в командировку. Love-hotel. Девушка на ресепшн, не видя с Катаевым подруги, удивленно подняла брови. Но через мгновение поскучнела и равнодушно выдала ключ. Мало ли кто и зачем…

Сон не шел. Катаев лежал и мучительно соображал. Что делать? Позвонить в милицию?.. Ага, может, лучше сразу капитану с изумрудным перстнем? И дать адрес гостиницы, чтобы наверняка… Но сколько можно прятаться? И какой смысл?..

Он так и не поспал. Утром Катаев сдал номер сонной горничной и отправился к себе на квартиру.

Было уже не очень рано, но небо над Петербургом было темным. Световой день уменьшился, солнце вставало едва ли не ко второму завтраку. После белых ночей в северной столице наступают черные дни. Город почти у полярного круга. Осень и зима – полярная ночь. Только без сияния. Нет, не совсем чтобы ночь и непроницаемый мрак с утра до вечера. Сумрак.

Следователь подумал, что опасные типы или их товарищи могут поджидать его на родной станции метро. Поэтому вышел на одну остановку раньше, на станции «Ленинский проспект». И взял такси до самой парадной.

Парадная дома – всегда тревожное место. Набрал код на замке, открыл дверь, выдержал паузу. Вошел, оглядываясь, наготове. Вызвал лифт. Проехал этажом выше. Посмотрел: на площадке перед дверью его квартиры никого не было.

Только тогда успокоился.

Достал ключи, открыл первую дверь. Сунул ключ в замок второй двери – она была не заперта.

Наверное, утром забыл закрыть. В конце концов, нельзя быть таким параноиком!

Если ты параноик, это еще не значит, что за тобой не следят.

Катаев улыбнулся шутке, пришедшей на ум, вошел, включил свет в прихожей и стал раздеваться.

Из полуоткрытой двери зала сквозило и веяло холодом. Павел подумал, что с утра, собираясь на работу в полусонном состоянии, он не только забыл запереть на ключ внутреннюю дверь, но и не закрыл окно после проветривания.

Катаев решительно шагнул в зал.

Окно в зале было закрыто.

Кто-то сидел в кресле у дальней стены, неестественно прямо, несколько запрокинув голову назад. На нем был черный кожаный плащ с мехом. В зале было сумрачно, рука Катаева, протянувшаяся к выключателю, замерла на весу, только отсвет из прихожей рассеивал темноту.

– Задерживаетесь на работе, Павел Борисович? Надеюсь, начальство ценит ваше усердие.

Незнакомец сидел перед Катаевым, но скрипучий звук несколько картавого голоса раздавался из-за спины, слева, словно там, за левым плечом Катаева, на стене был невидимый динамик.

Павел смотрел на темный силуэт в кресле, тело его налилось свинцом, это было похоже на катато-нический ступор, ум погрузился в омут страха, о нет, это был не страх. Это был настоящий ужас.

– Что же вы застыли в дверях? Проходите! Ближе…

Катаеву показалось, что он впадает в кому и вот-вот рухнет на пол без чувств. И когда конец был уже неотвратимо близок, Павел вдруг. вспомнил.

На стене сбоку висело зеркало. Павел титаническим усилием слегка повернул голову. Теперь он смотрел на отражение незваного гостя. И стало легче дышать. К следователю вернулось самообладание.

– Кто вы и что вам нужно здесь, в моей квартире? Катаев произнес эти слова и удивился звуку собственного голоса, глухому, словно замогильному.

– В вашей квартире? – незнакомец, кажется, искренне удивился. – Ах, да, в вашей. но это пока, поверьте мне, пока. нет, все может быть и по-другому, если у нас получится. – Слабое свечение северного солнца едва занималось, за окном было темно, еще очень темно. – Простите, я не представился. Впрочем, сами виноваты. Как всегда, невнимательно смотрели материалы дела, а ведь там есть фотографии. Вы видели фотографии?

– Нет, – солгал Катаев. Ему уже все было ясно.

– Ну и ладно, все равно я на этих снимках плохо вышел.

Катаева опять охватил ужас, от несуразного кокетства фразы, произнесенной инфернальным субъектом.

– Эх, Павел Борисович! И надо было вам до всего докопаться? Вы понимаете, что не оставили нам выбора? Уж не знаю, что вам наговорил наш общий знакомый, но наверняка старик сболтнул лишнее. Он очень о вас беспокоился. Забавно, не правда ли? Да, недавно мне пришлось с ним встретиться. знаете, есть анекдот про двух гроссмейстеров: встретились два гроссмейстера, один был мертвый, другой… тоже мертвый.

Катаев хотел что-то сказать, снова солгать, что не понимает, о каком гроссмейстере речь, но из груди вырвался только сдавленный хрип.

– Но у нас, у нас с вами все может быть совсем по-другому. Потому что и вы другой. Как это нелепо и странно, что, узнав столько всего о том, о чем вам знать было совсем не обязательно, вы совершенно ничего не поняли о самом себе. Вы никогда не думали, почему вам не хочется того же, что и другим, почему вы не женаты, почему у вас до сих пор нет постоянной женщины?..

– Ещроб в олед ёсв, – неожиданно спокойно ответил Катаев.

Ухищрения нечисти стали ему понятны.

Чернила ночи за окном светлели от струй лучистого молока, льющегося из вымени утра, которое поило новый день, как корова выкармливает новорожденного теленка, еще нетвердо стоящего на тонких и ломких ногах.

От проблесков света или от слов Павла, но демон стал беспокоиться и спешить:

– То, что вас ждет, это не смерть, нет, это как посвящение! Вас принимали в пионэры? Повязывали галстук? Представьте, будто вам снова повязывают галстук и прикалывают на грудь звезду. Это не смерть, это вступление в новый мир, в могущество, вечность! Правда, сначала будет очень больно.

Катаев увидел, как отражение поднимается из кресла. Кожаный плащ распахнулся, и оказалось, что демон совершенно наг под плащом. Катаев видел в зеркале грубый шов, стянувший анатомический разрез. Что-то темное выпирало вперед, а под ним между волосатых конечностей зияла жуткая хлюпающая расселина. На груди отражения чернели точки, зрение Катаева само сделало zoom-zoom-zoom, и он увидел в зеркале белесых червей, копошащихся в узких ранах. Пахнуло смрадом. Отражение сделало шаг к Катаеву. В левой руке демона оказалась длинная вилка.

А у Катаева не было ничего, совсем ничего, на чем он мог бы сконцентрировать свою решимость сопротивляться, даже спички!

Но. оставалось последнее оружие.

Павел понял: сейчас. Через мгновение будет уже поздно. Будет уже поздно, навсегда.

Правда.

Катаеву нужна была правда. Всего одна самая простая истина!

Сначала это казалось легко.

Но, пролистав с сумасшедшей скоростью несколько незыблемых утверждений, Павел понял: нет ничего сложнее.

Нет ничего сложнее, чем найти истину.

Самую простую! Легкую! Любую!

Где взять истину?!

Отражение сделало еще шаг.

Снег белый? Ха, только не это! Здесь, в городе, он серый от копоти. Зима холодна? Но не в Турции или Египте. Квадрат катетов равен квадрату гипотенузы? А как быть с неевклидовой геометрией?

Еще шаг.

Робкий первый луч прорезал клейкую атмосферу. Катаев впервые в жизни понял, в какую сторону света обращены окна его квартиры.

«Как вовремя!» – горько усмехнулся он в обреченном сердце своем.

И его озарило.

Отражение сделало последний шаг.

– Солнце встает на востоке, – сказал Катаев.

Труп замер в недоумении с вытянутой левой ру–кой, в которой было зажато оружие, едва не касаясь острием груди следователя.

Да, пусть это хитрость, уловка, даже тавтология: солнце встает на востоке, где же еще ему вставать?

Ведь восток – это сторона, где восходит, востекает солнце! Но это истина. Может, у нас и нет других истин, кроме тавтологий, когда мы называем раз–ными словами одно и то же.

– Солнце встает на востоке, – повторил Ката–ев, – а мертвецы лежат в могилах.

Отражение дрогнуло. В)круг него завертелся вихрь. Демон обратился в кошку, змею и какую-то черную птицу. Летели и опадали шерсть, кожа, пе–рья и куски гниющего мяса. Зеркало со звоном раз–летелось на куски.

Катаев закрыл глаза.

Он не хотел видеть, что будет дальше.

Когда Павел поднял веки, пустая комната была залита светом. Он подошел к окну и распахнул створки настежь. Запах нечистот и горелой серы смыло волной холодного свежего воздуха.

Над многоэтажными домами в безоблачном ла–зорево-розовом небе вставало белое солнце.

Ом тат сат.

На благо всем еще живущим.