"Нет худа без добра" - читать интересную книгу автора (Гудж Элейн)

11

Возвратившись домой, Грейс в ожидавшей ее почте нашла два письма из Блессинга. Первое, написанное на толстой кремовой карточке твердой и точной рукой матери, оказалось тягостно кратким: "Дорогая Грейс.

Благодарю за приглашение. Приеду 15 января и остановлюсь у Уина, чтобы тебя не беспокоить. Передай Крису, что я его люблю.

Как всегда,

Мама".

Другое письмо было подлиннее, написанное округлым детским почерком Сисси. Грейс даже показалось, что розовая писчая бумага с цветочным орнаментом слегка пахнет ее любимыми духами "Шалимар".

"Дорогая Грейс!

Спасибо за ножи для бифштексов, которые ты прислала ко дню нашей годовщины. У меня такие уже были, это те, что тетя Ида подарила нам на свадьбу, но они не с костяными ручками. Очень жаль, что ты не смогла приехать, но, честно говоря, твое присутствие расстроило бы маму, а я очень о ней беспокоюсь. Она в последнее время сама на себя не похожа.

Скажу прямо, мама кое с кем встречается. Не называю его имени главным образом из-за того, что не хочу даже его произносить. Скажем так: он преподавал английский в школе, пока не свихнулся. Не вижу другой причины, что могла бы заставить взрослого мужчину бросить все и пойти в садовники, чтобы этим зарабатывать себе на жизнь. Ты догадаешься, кого я имею в виду. Она говорит, что он для нее просто друг, но кто может знать? И вот на днях, когда я заехала к ней, чтобы одолжить у нее пылесос (мой – в ремонте), он пил кофе на кухне, с закатанными по локоть рукавами рубашки, будто он и есть хозяин этого дома. Он что-то рассказывал маме такое, от чего она смеялась буквально до слез. Я была в шоке, чтобы не сказать больше.

Это все к тому, что стресс, который мама испытала, ты знаешь, в связи с чем, действительно выбил ее из колеи. Конечно, я делаю все, что в моих силах, чтобы поднять ее настроение. Она пытается скрывать свое состояние, но я могу ручаться, что ей на самом деле плохо (пожалуй, кроме как с мистером Р., что и показывает, как далеко зашло дело). Мне кажется это вполне естественным, поскольку ее родная дочь собирается опубликовать целый воз вранья о нашем папочке.

Грейс, как ты можешь? В конце концов, разве мама и папа о тебе не заботились? Я знаю, что вы с ней никогда особо не ладили, но что она тебе сделала, чтобы быть так наказанной? Мать чуть ли не загнала себя в могилу, стараясь добыть деньги для строительства мемориальной библиотеки папы, которая из-за статей о твоей книге может даже и не быть построена вообще. Если в тебе осталась хоть капля порядочности, прекрати все это и оставь его память в покое.

Что касается планов мамы поехать в Нью-Йорк, то я опасаюсь такого дальнего путешествия. Здоровье у нее уже не то, что раньше, хотя это может пойти ей на пользу. Я знаю, что в глубине души ты желаешь ей добра, как и я.

Бич шлет тебе наилучшие пожелания. Он пока в отпуске и подумывает сменить работу. Его будет недоставать в Спэнглер Додже, но для него стало здесь тесно и нет перспектив. У него хватает сообразительности, чтобы не держаться за место. Он думает занять место управляющего в новом филиале Сиззлера в Малбери Эйкре, так что подождем – увидим.

Твоя сестра

Каролина.

P.S. Еще благодарю тебя за подарки мальчикам к Рождеству. Костюм, который ты прислала Бо, оказался слишком маленьким, так что я отсылаю его обратно. Надеюсь, ты сможешь его обменять, но не переживай, если этого не удастся".

В приступе раздражения Грейс скомкала письмо сестры и швырнула его на пол. Сестра хочет представить дело таким образом, что она очень заботится о матери!

Но так же быстро, как пришло, раздражение на сестру вдруг исчезло. Бедняжку Сисси даже нельзя считать терновым венцом – так, маленькая заноза. Как бы то ни было, Сисси можно только пожалеть, у нее в жизни ничего не было, кроме отвратительного мужа ("Меняет работу" – не поверю! Они его наверняка уволили.) и этих невозможных мальчишек.

Мысли о матери бросили ее в жар, несмотря на то, что термостат на чердаке в ее отсутствие установили всего на 13 градусов. Джек уговорил ее пригласить мать, но Грейс все время жалела об этом, хотя не была уверена, что мать согласится. А теперь она приезжает! Грейс почувствовала, как у нее подвело живот. Причина была не только в том, что она нервничает, – она чувствовала себя неготовой.

Мать, однажды решив что-либо, была затем непоколебима. Так как же ей, заблудшей дочери, убедить мать отозвать судебный иск, которым она угрожает? Если б я только могла положиться на кого-нибудь помимо Уина – на кого-нибудь, кто мог бы мне помочь убедить ее…

Джек? Он великолепен на переговорах. Но с чего мать должна прислушиваться к его мнению? Она его совсем не знает, а то, что он ее, Грейс, издатель, только настроит мать против него.

Но до приезда матери остается еще две недели, напомнила она себе. Какой смысл начинать волноваться сейчас?

Крис отправился в свою комнату, а Грейс прошла в кабинет, чтобы прослушать записи на автоответчике. Уин звонил, чтобы предупредить о приезде матери, на всякий случай, если она еще не получила от нее известия. Ее агент, Хэнк Кэролл, который поддерживал связи с прессой и отбивался от репортеров в ее отсутствие, хочет переговорить о заметке, которую намерен опубликовать «Эсквайр» по поводу новых слухов о сенаторе Траскотте…

Вдруг она услышала знакомый, но такой нежданный голос:

– Грейс, мне кажется, мы должны поговорить. Перезвони мне.

Нола! Сердце Грейс екнуло.

Что ей понадобилось? Неужели она передумала?

Грей сняла трубку и торопливо набрала номер Нолы. Занято. Проклятие! Она подождала несколько минут и набрала номер снова. Занято. Она взглянула на часы – седьмой час. Даже если разговаривает не Нола, то ей все равно пора бы уже вернуться домой с работы…

Грейс, все еще в вельветовом пальто с утепленной подкладкой, схватила вязаную шапочку и перчатки со столика в холле, крикнула Крису, что уезжает ненадолго, и вылетела в коридор.

Грейс взбежала по ступенькам когда-то величественного, а теперь довольно запущенного здания и позвонила в квартиру Нолы. Зачем все-таки звонила Нола? Может быть, после того, как она прочитала рукопись, у нее пропало желание противиться книге? Готова ли она к разговору?

Зарешеченные окна квартиры Нолы на первом этаже были ярко освещены, но листки рекламы китайских ресторанов в щели почтового ящика свидетельствовали о том, что она еще не вернулась с работы.

Грейс, готовая ждать, стояла низко опустив голову, пряча щеку и шею за поднятым невысоким воротником от пронизывающего холодного ветра. Где-то дальше по улице сработала сигнализация какого-то автомобиля. И хотя она редко обращала внимание на грохот и шум большого города, Грейс хотелось зажать уши ладонями.

По интеркому спросили:

– Кто там?

– Это я, – ответила Грейс, не подумав.

Почему она не назвала себя? Узнала ли Нола ее голос? И все же у Грейс возникло необъяснимое чувство, что Нола непременно узнает, что это она.

Дверь распахнулась, и в лучах света показалась фигура с квадратными плечами, вписанная в дверной проем. Грейс моргнула, ее зрение на какое-то мгновение затуманилось, пока она не привыкла к яркому свету. Когда она снова подняла глаза, Нола недоуменно глядела на нее.

– А что ты здесь делаешь?

Нола, одетая в строгий темно-синий костюм, отделанный золотым кантом, выглядела так, словно только что пришла домой. Она еще даже не сняла темные туфли-лодочки, на вид совершенно неудобные и, как заметила Грейс, довольно большого размера.

– Я получила твое сообщение!

Нола кивнула, как будто она и не ожидала объяснений, почему Грейс не позвонила предварительно.

Ощущает ли Нола эту странную связь между ними, которую остро почувствовала Грейс? Грейс вспомнила о статье, которую написала несколько лет тому назад для журнала «Нью-Йоркер», где говорилось о воздействии на двух мужчин, не знакомых друг с другом, ужасного убийства, свидетелями которого они стали. Как они оба, боясь за свои жизни, отказывались давать показания в суде, но когда их свели вместе – в первый раз за более чем десятилетний период, – бросились в объятия друг друга и заплакали, рассказывая наперебой о своих одинаковых страхах, об ужасных воспоминаниях, словно они были давным-давно разлученными братьями.

Нола после затянувшегося, как вечность, молчания, устало вздохнув, сказала:

– Ну, заходи же. Мне не по карману отапливать улицу.

Войдя в дом, Грейс огляделась, подивившись контрасту между внешней запущенностью дома и со вкусом отделанным холлом. Бело-синие стены были увешаны картинами на гаитянские мотивы, что-то похожее на африканскую резьбу по дереву стояло на стеклянной столешнице модернового столика с коваными деталями. Выложенный керамической плиткой пол был покрыт слегка потертым цветастым тибетским ковром.

Нола, от внимания которой, должно быть, не ускользнуло что-то в выражении ее лица, заметила с кривой ухмылкой:

– Чуть лучше, чем ты ожидала, да? Можешь назвать это трофеями. В удачные восьмидесятые годы Маркус продал много акций рисковых компаний. После того, как он съехал, все это «богатство» осталось мне. – Она повела рукой, и массивный золотой браслет скользнул вниз с ее молочно-белого запястья на смуглое предплечье. – Вот если бы еще Маркус не забывал об алиментах…

– Похоже, что тебя здорово надули.

Чеки Уина приходят регулярно, первого числа каждого месяца.

– Не совсем так. У меня есть Таша и Дэни. – Впервые за время разговора выражение лица Нолы смягчилось. – Они стоят всего. Ты понимаешь, что я имею в виду?

Грейс кивнула, подумав о Крисе. Воцарилась тишина, но вызванную этим неловкость нарушила Нола, объявившая ровным голосом:

– У меня есть кофе, остался с утра, если ты не возражаешь.

– С удовольствием выпила бы чашечку, – сказала Грейс, стягивая с себя пальто и проходя вслед за Нолой в маленькую кухню напротив лестницы.

Нола поставила на стол пару кружек, сняв их с крючков над раковиной, переполненной немытой посудой.

– Я только что вернулась, так что извини за беспорядок. Тебе с сахаром?

– Нет, просто с молоком.

– Надеюсь, что-нибудь осталось. – Нола скрылась за открытой дверцей холодильника и вынырнула с картонным пакетом снятого молока. – Нам повезло. Девочки пьют только цельное. Она говорят, что это по вкусу напоминает воду из-под крана.

– Они правы! – рассмеялась Грейс. Нола снова нырнула в холодильник.

– Кажется, от Рождества оставалось еще несколько кусочков фруктового торта. А, может быть, и от позапрошлого Рождества…

Она хмыкнула.

– Ты на Рождество куда-нибудь уезжала? – спросила Грейс.

– Не-а. Оставалась дома. Моя квартирная хозяйка, Флорин, приготовила кучу угощения, а девочки и я только помогали, хотя съели, кажется, больше, чем купили. – Внезапно посерьезнев, она добавила: – Дэни было грустно. Маркус обещал зайти, но, как обычно… – Она пожала плечами. – Это как верить в Санта-Клауса, хотя твердо знаешь, что он не существует. Таша – она чуть постарше – уже насмотрелась на Маркуса и теперь знает, что от него многого ждать не приходится.

– Отец Криса в этом смысле немного получше.

– И все равно трудно, правда ведь? – заметила Нола. – Даже лучших из них никогда нет рядом, когда они нужны.

Грейс улыбнулась.

– Быть матерью иногда равносильно прыжкам сквозь горящие обручи. Проскочила один, а там ожидает другой.

Она подумала об обещании, которое дал ей Крис, сказав, что больше не станет пропускать занятия в школе. Но это – она была уверена – не устранит причину его бунтарства, чем бы оно ни было вызвана изначально.

– Будто это мне не знакомо. Нола красноречиво завела глаза.

И в этот момент две маленькие девочки вбежали на кухню. Одна чуть светлее другой, с палево-зеленоватыми глазами матери и с осторожным выражением на личике, увидев Грейс, резко остановилась и застенчиво пробормотала:

– Привет!

– Привет и тебе, – ответила Грейс, изобразив самую теплую улыбку. – А как тебя зовут?

– Меня зовут Дэни! – выпалила меньшая девочка, опередив сестру. – Мне шесть лет.

– Это Таша, – сказала Нола, положив руку старшей дочери на плечи, словно защищая ее. – Ей десять. – Обращаясь к дочерям, Нола сказала: – Только не говорите, что вы уже проголодались – это после того, как вы слопали попкорн, который для вас приготовила Флорин.

– Пицца! – завизжала Дэни, подскакивая на месте. – Я хочу пиццу!

– Мы ели пиццу вчера вечером и еще два раза на прошлой неделе. Если будете часто есть эту штуку, то у вас вместо мозгов будет копченая колбаса.

– А вы кто? – Таша повернулась к Грейс, глядя на нее широко раскрытыми глазами с прямотой, которая была направлена в самую суть вещей.

В самом деле, кем она приходится Ноле? Не подруга, хотя ей и хотелось стать таковой. Но и не враг.

– Я… – начала она.

– Это леди, у которой нет времени отвечать на вопросы тех, кто всюду сует свой носик! – оборвала ее Нола, дружелюбно шлепнув Ташу по попке. Она дала каждой по овсяному печенью из большой вазы в форме свинки, стоявшей на разделочном столе. – А теперь катитесь-ка восвояси, чтобы мы могли заняться своими делами.

Девочки с довольным видом убежали, оставив Нолу и Грейс одних. Нола поставила кружку с кофе, от которого поднимался пар, на столик перед Грейс и села напротив.

Грейс глубоко вздохнула и решительно начала:

– Ты сказала, что нам надо поговорить.

– Это не для записи? – поинтересовалась Нола. Грейс выдержала ее пристальный взгляд.

– Врать не стану. Я хочу сделать эту книгу как можно более правдивой, основанной на истинных фактах, насколько удастся. И все, что ты сможешь рассказать мне о моем отце или о своем, мне поможет.

– Понятно, – сказала Нола. – Перед тем, как я выговорюсь, дай мне слово, что ничто не выйдет за пределы этой кухни.

Грейс задумалась. Проклятие! Ей хотелось другого, но если так надо, чтобы Нола вообще начала говорить… Она медленно кивнула.

– Хорошо. Даю слово.

– Я прочитала, – произнесла Нола, не торопясь переключать рычаг скорости, – рукопись, которую ты мне дала. Все изложено… честно.

– Поэтому ты согласилась мне помочь?

– Я еще не говорила, что собираюсь помогать тебе, не так ли? – глаза Нолы сузились.

– Тогда зачем ты звонила?

Нола вздохнула и посмотрела в сторону, на вышивку в рамке на стене под полочкой, заставленной книгами по кулинарии. На ней были изображены домик и собачка, под которыми крестом аккуратно был вышит алфавит. В самом низу была надпись: "Эмили Моррис, 9 лет, 1858".

– Я точно не знаю, – сказала она тихо, рассеянно проведя длинными пальцами по горлу и поймав рукой ожерелье из искусственного жемчуга, прикрывавшее выпирающие костяшки ключиц.

– Я даже не знаю, с чего начать…

– Почему ты месяцами не отвечала на мои звонки? – Грейс подняла ладонь. – Да, я помню, что ты сказала мне за ленчем: ты не хочешь, чтобы о тебе говорили. Но я не могу отбросить мысль, что есть другие причины, которые тебя удерживают.

Нола молчала, и выражение ее лица становилось все более зажатым. Потом, по-видимому, приложив большое усилие воли, она расслабила мышцы лица, словно расправила смятую было бумагу.

Я могла бы попросить ее немедленно уйти, подумала Нола, и она никогда не узнает… Как передать Грейс мучения, которые заставили ее принять это решение? Как сможет женщина, которой никогда не приходилось притворяться, что она не та, кем кажется, понять положение Нолы? К тому же все теперь осложняется тем, что именно она подготовила проект библиотеки, с которым ее партнеры по фирме вышли на конкурс. Если только Грейс или ее мать почуют, что она участвует в этом деле…

Глядя прямо на Грейс, лицо которой дышало такой надеждой, что Нола почувствовала, как спазм перехватил ее горло.

"Я делаю это не ради тебя, – хотелось ей сказать, – я это делаю лишь для себя. И для мамы тоже".

"Истина должна тебя освободить". Слова из Библии, которые мама читала ей каждый вечер на сон грядущий. Конечно же, мама поняла бы эту потребность, которая жжет ее изнутри, потребность рассказать кому-нибудь, особенно этой женщине, после всех этих лет…

Нола глубоко вздохнула. О'кей, девочка, ты этого добивалась…

– Я сказала о твоей книге, что она честная? Этого мало. Она больше, чем просто честная, – начала она негромко, гладя куда-то в точку, находящуюся за плечом Грейс. – Она правдивая. Ты показала, каким он был. Помогающий другим людям, не думающий о себе, – как он помог маме и мне. Но в этой истории не хватает большого куска…

Грейс ждала, чувствуя, как сердце, словно кулак, билось о грудную клетку.

– Он не говорил ни тебе, ни кому другому…

– Что? – Почти выкрикнула Грейс хриплым шепотом. Ей уже не хотелось ничего узнавать.

– Я – твоя сестра. Упала тишина.

Постепенно Грейс стал слышен смех девочек, играющих в холле. Она взглянула на часы, стоявшие на плите. Прошло всего пятнадцать минут, а ей казалось – целая вечность, уже написаны тома исторических исследований о том, что произошло в мире с тех пор, как она сюда вошла.

– Но твой отец… – начала Грейс.

– Человек, которого я называла «папочкой»? Он не был моим отцом. – Нола говорила резко, глаза сверкали невылившимися слезами. – О, у него, конечно, были свои подозрения, но он многого не знал, а потому и не мог никого обвинить. К счастью для Юджина Траскотта, иначе его жизнь могла оборваться в тот же день.

– Я не верю. Это просто невозможно. – Грейс почувствовала, как оцепенение охватило все ее тело, словно Нола открыла окно навстречу леденящему потоку. – Все эти годы… Конечно, кто-то же должен был… Мы должны были знать.

– Они были очень, очень осторожны, – продолжала Нола. – И не забудь, это было в начале шестидесятых. Юджина Траскотта хотя и считали либералом, но никому и в голову не могло прийти, что он – с чернокожей женщиной…

Грейс закрыла лицо ладонями. Нет… нет. И тут она вспомнила тот день, много лет тому назад. Маргарет позвонила, обезумевшая от страха, умоляя папу немедленно приехать. Поступок секретарши… или любовницы?

– Видишь? Ты тоже не хочешь этому верить. – Голос Нолы звучал жестко. – Но он любил ее. Любил нас.

Любовь? Это слово поразило Грейс, как удар. Как же мать – неужели папа ее не любил?

– Она забеременела, когда отец был в море. Тут-то он совсем озверел. Но, слава Богу, он так и не узнал всего.

– А как же ваша семья, – спросила Грейс, – дяди, тетки, кузины… Ты хочешь, чтобы я поверила, будто никто из них ничего не знал?

Нола улыбнулась с тоской, от которой слезы навернулись на глаза Грейс.

– Вся семья мамы жила вокруг Монтгомери, так что в каком-то смысле это было легко. Все дело было в нас. Помню, как-то отец отсутствовал месяцев шесть или даже больше, а мне было около семи лет. Я спросила маму, почему дядя Джин не может проводить с нами каждую ночь? Она обняла меня и рассказала все с начала до конца, заставив меня поклясться, что я никому об этом не расскажу. – Она глубоко вздохнула и обратила полный боли взгляд к Грейс. – Вот почему я вела себя так недружелюбно, когда ты впервые позвонила мне.

Ты повсюду что-то искала, а это заставляло меня бояться, что рано или поздно ты сумеешь докопаться до истины. – Она снова глубоко вздохнула. – Потом я встретила тебя… и строчки стали расплываться. С одной стороны, мне хотелось по-прежнему считать тебя корыстолюбивой стервой.

Грейс нервно рассмеялась. Она стала ощущать свои конечности, и это придало ей новый заряд энергии, делая ее чуть более нервной.

– Если бы сейчас на моем месте была моя мать, она назвала бы тебя лгуньей.

– Значит, и ты так думаешь?

– Я даже не знаю, что и думать.

– Для тебя это должно быть шоком. А мне каково? Теперь я чувствую облегчение – когда наконец смогла выговориться. – Нола запрокинула голову и сделала глубокий выдох. – Боже, как стало легко, ты и представления не имеешь.

– Но ведь я еще многого не знаю.

Грейс лихорадочно пыталась привести в порядок сумасшедше мечущиеся мысли.

Нола наклонилась, отодвинув кружки с кофе и тарелки с фруктовым тортом, к которому они так и не притронулись. Она схватила руки Грейс своими холодными и сильными пальцами.

– Ты мне веришь, правда? Я хочу это услышать, прежде чем покажу тебе…

Она замолчала, прикусив губу.

– Что ты мне хочешь показать?

– Ты только скажи, что я не выдумываю все это.

Грейс заставила себя посмотреть Ноле в глаза, которые казались ей уже не зелеными озерцами на берегу, оставшимися после прилива, а черными и бездонными, как сам океан. Она почувствовала, как ее начало трясти, почти конвульсивно. Даже когда она стиснула зубы и обхватила себя руками, то не смогла сдержать дрожь.

Папа и Маргарет! Как могла такая чудовищная ложь оставаться тайной? Разве мать не знала, или, по крайней мере, не подозревала? Мать задалась целью знать обо всем, что делал папа, ничто не ускользало от ее внимания, кроме тех вещей, о которых она не хотела…

Грейс почувствовала, как что-то внутри нее щелкнуло, вроде того, как становится на место последний кусочек мозаичной загадки. Как раз это и постаралась бы скрыть ее мать, похоронить глубоко, чтобы в конечном счете заставить себя поверить, что этого не было.

– Я верю тебе, – сказала она Ноле смертельно-холодным голосом человека, у которого нет выбора и он вынужден верить.

– Хорошо, – с облегчением вздохнула Нола. – Сейчас вернусь. Подожди меня.

Глядя вслед выходившей из кухни Ноле, Грейс подавила ироничный смешок. «Подожди»! Я не то что уйти, даже встать не могу.

В то же время внутренний голос подсказывал ей, что нужно убежать… уползти, если придется. Убраться как можно скорее от этой женщины, которая заявляет, что она ее сестра, от любых доказательств – фотографий, дневника – которые Нола в этот момент выкапывает из ящиков какого-нибудь стола.

Грейс, признав в этих словах голос своей матери, откинулась на спинку стула.

Она останется.

Она выслушает все до конца.

Час спустя, покинув дом Нолы, Грейс шла словно во сне, едва понимая, где она находится. Она не заметила полоску льда, и тротуар ускользнул у нее из-под ног. Она неуклюже упала, разбив колено.

Это должно было быть больно, но она ничего не почувствовала.

Несколько долгих секунд она просто смотрела на колено, глядя, как кровь капает в ботинок.

Но перед глазами стояла другая картина: Нед Эмори, распростертый на постели, темнеющей от крови.

Ей пришлось усилием воли вырваться из оцепенения, иначе следующий шаг мог привести ее под колеса пролетающих мимо машин.

Она думала о Джеке. Его руки и голос всегда успокаивают ее и возвращают на землю. Он подвез ее домой в начале вечера и сказал, что намеревается вернуться в офис, чтобы разобрать почту, которая наверняка скопилась за время его отсутствия. Может быть, он все еще там?

Если бы она сохраняла ясность мысли, то наверняка остановилась бы у ближайшего телефона-автомата, но в своем нынешнем состоянии она обнаружила, что идет в направлении к зданию Флэтирон, словно робот по заданной программе. Двери приемной были еще открыты, но за стойкой никого не было. Она уже собиралась уйти, но вдруг дверь офиса в холл открылась и появился Бенджамин.

Пока он стоял, изумленно разглядывая ее, она обратила внимание на свое отражение в стеклянной стене конференц-зала и поняла, в какое изумление и шок она его, должно быть, повергла, – белое лицо, растрепанные волосы, запачканная кровью юбка.

Бен быстро увел ее в ближайший кабинет. Усадив на диванчик между двумя в беспорядке сваленными стопками книг и рукописей, он наклонился, чтобы осмотреть ее колено.

– Фью-ю! Такое впечатление, что рассадила довольно глубоко. Наверное, придется наложить пару швов.

– Все на так уж плохо, – сказала она, прижимая свернутый шариком «клинекс» к ране, чтобы остановить кровь.

– Чем я могу тебе помочь? – спросил Бен. – Бинт? Или, быть может, бренди, если здесь найдется? Ты выглядишь потрясенной.

– Честно говоря, со стороны я, наверное, кажусь хуже, чем чувствую себя на самом деле.

– Если хочешь знать правду, то ты выглядишь ребенком, который свалился с велосипеда и хочет казаться более смелым, чем есть на самом деле.

Бен, подняв глаза, встретился с ее взглядом и одарил Грейс такой ласковой улыбкой, что ей стало вдруг тепло на душе.

Ей снова подумалось: как странно, что у Бена до сих пор нет подружки. От Джека она знала, что здесь, в издательстве есть много женщин, которые проявляют к нему интерес. Но ни одну, с которой он встречался, он не приводил домой, чтобы познакомить с Джеком или с Натали.

– Отец частенько говорил, что я такая тощая из-за того, что стоило мне набрать полкило веса, как я тут же его сдирала ссадинами, – сообщила она Бену. Ей понадобилось приложить неимоверные усилия, чтобы поддержать добродушный и шутливый тон разговора. Неожиданно горестно она добавила: – Он говорил много всякой всячины и… далеко не все оказалось правдой.

– Грейс, что случилось? – услышала она голос Бена словно издалека. – Забудь о том, что я сказал про падение с велосипеда, – ты выглядишь так, будто тебя сбила машина.

– В некотором смысле я так себя и чувствую.

– Скажи же ради Бога, в чем дело? Грейс колебалась.

– Твоего отца, случайно, нигде нет поблизости? – спросила она.

Бен отрицательно покачал головой.

– Вы с ним разминулись. Он только что поехал в центр встретиться с одним автором, который позвонил не так давно. Но я тоже неплохо умею слушать.

Хлопнула дверь одного из кабинетов в холле. Грейс смотрела на чередование горизонтальных полосок света и теней, пробивающихся сквозь жалюзи и падающих на лицо Бена. Мерцающие пылинки сверкали в полосках пульсирующего света, а его глаза, остававшиеся в тени, были устремлены на нее – прохладные, зеленые и в каком-то смысле далекие. Внутренний голос сказал: "Ты пожалеешь, если посвятишь его в эти дела".

Словно почувствовав нерешительность Грейс, Бен отошел от стола и сдвинул в сторону стопку книг, чтобы сесть рядом с ней.

– Грейс, что бы это ни было, ты можешь мне вполне довериться.

Бен – сын Джека, сказала она себе, и всегда вел себя порядочно по отношению ко мне. И ведь я дала Ноле слово, что не сделаю ее рассказ достоянием широкой публики.

– Дело в Ноле! – Слова вырвались неожиданно для самой Грейс. – Нола Эмори, помнишь?

– Ну как я мог забыть? – улыбнулся Бен.

– Я только что узнала, что мы… она и я… – Она набрала воздуха в легкие и закончила на быстром выдохе: – Мы сестры.

С паузами и остановками она рассказала ему все. Как Нола рассеяла ее сомнения, показав ей письмо ее отца к Маргарет. В памяти Грейс, словно эпитафия на надгробном камне, запечатлелись слова: "Эта двойная жизнь меня убивает, Маргарет. И есть ли способ, чтобы положить всему этому конец, не причиняя боли тем, кого я люблю?"

Бен слушал не двигаясь и не сводя взгляда с ее лица. Когда Грейс закончила, он наклонился к ней, и его глаза засветились чем-то более значительным, чем просто сочувствием.

– А что, если уговорить ее передать тебе эти письма? – Голос Бенджамина стал тихим и настойчивым. – Твоя книга… Боже мой, Грейс, да ты понимаешь, что это такое с точки зрения рекламы?

– О книге я не думала, – ответила она.

Грейс пожалела, что рассказала об этом Бену. Джек не свел бы все к деньгам.

Ее сознание мгновенно просветлело, и она села прямее.

– Бен, ты не обмолвишься ни словом, правда? Даже своему отцу, если случится так, что ты сможешь поговорить с ним раньше, чем я?

– Ни одной живой душе, – пообещал он. – Но, Грейс, тебе непременно надо добыть эти письма!

– Я поговорю с ней…

Бен задумался, опустив голову и зажав подбородок в руке. Наконец он резко поднял голову.

– Ты успела рассказать об этом кому-нибудь, кроме меня?

– Я пришла прямо сюда.

– Отлично, – сказал он словно про себя. – Это дает нам время.

– Для чего? Он улыбнулся.

– Для меня – есть время до того, как рукопись пойдет в набор. Для тебя – сделать вставки или переписать кое-какие главы целиком.

– Может быть… Но вдруг Нола откажется?

Он ухмыльнулся, и что-то вдруг насторожило ее, заставив почувствовать легкое беспокойство. Но не такое беспокойство, которое вызвали его следующие слова:

– Что же, ты знаешь, люди говорят, что есть много способов снять шкуру с кошки.

Джек прижимал ее к себе, пока она не перестала дрожать.

– Может быть, тебе лучше присесть? – спросил он. – Хочешь чего-нибудь? Мне кажется, есть бутылка "шерри".

Он повернулся и стал рыться на полке для глажения белья, превращенной в подобие бара и в хранилище непрочитанных рукописей.

– За этот вечер ты второй мужчина, который усиленно потчует меня спиртным, – сказала она с дрожащим смешком, садясь и утопая в мягких подушках дивана.

К счастью, Джек оказался дома, когда она позвонила незадолго до этого. Он предложил приехать за ней, но она взяла с него слово, что он не двинется с места. Ей не хотелось, чтобы Крис узнал обо всем. До поры до времени.

– И кто был первым?

– Я заглянула в ваш офис, прежде чем приехать сюда, и столкнулась с Беном.

Она взглянула на часы – половина десятого. Как могло получиться, что уже так поздно? Ей казалось, что она рассталась с Беном не больше часа тому назад.

Джек наполнил бокал «шерри» и поставил его на столик возле дивана. В просторной гостиной его квартиры, которая казалась еще больше из-за почти полного отсутствия мебели, кроме нескольких необходимых предметов, она бы чувствовала себя человеком, попавшим на необитаемый остров, если бы рядом не было Джека.

– Итак, – начал он, усаживаясь рядом и обнимая ее за плечи, – поговорим?

Она рассказала ему все – с начала до конца, включая и то, что доверилась Бену.

Джек откинулся на подушки дивана, и было ясно видно, насколько он поражен неожиданной новостью. Она чувствовала прилив благодарности за то, что он не проявил бестактного ликования по этому поводу, свойственного любому издателю, как совсем недавно повел себя Бен… Но почему он так долго молчит?

Наконец Джек повернулся к ней и мрачным тоном сказал:

– Плевать на эту книгу: для меня главное, как ты это переживешь.

Эти слова были тем, в чем она так нуждалась.

– Ох, Джек… – она сглотнула, пытаясь снять спазм в горле, – со мной все будет в порядке. Я только так…

Она уткнулась ему в руку.

– Сердита?

Грейс взглянула на него и поняла, что он прав. Она и в самом деле злилась, черт возьми. На отца за то, что он обманывал ее. На Нолу за то, что та ждала до сих пор, не говоря ни слова. Это не изменило бы того, что случилось с Недом Эмори, – Грейс точно знала, что его смерть произошла в результате несчастного случая. Но все же, не был ли отец косвенной причиной? Нед не знал, кто был отцом Нолы, но знал наверняка, что не он. Не это ли заставило его направить оружие на Маргарет?

– Как он смог так поступить с нами?! – крикнула она.

– Почему ты думаешь, что он сделал это, чтобы причинить вам боль? – спросил Джек.

– Джек, разве ты не понимаешь? Он лгал нам! У них с Маргарет был ребенок!

– Которого он, может быть, любил больше, чем тебя? В это мгновение Грейс ненавидела Джека. Но ее тут же осенило, что он лишь старается помочь ей разобраться в своих чувствах. Она глубоко вздохнула.

– Может быть. – Что-то в ней повернулось, вызвав горячий прилив боли. – Ох, Джек, а что, если так и было?

– Вполне возможно, – начал он медленно, – что он любил тебя еще сильнее, чем мог бы при обычных обстоятельствах. Я представляю, что когда он смотрел на тебя, то думал не о Ноле, а о том, как ужасно будет, если ты отвернешься от него.

Слезы Грейс потекли потоком, обжигая ей щеки.

– Да, он любил меня – в этом я уверена.

– Вот чего ты действительно не знаешь, так это роли, которую во всех этом играла твоя мать.

Грейс, внезапно вспомнив о предстоящем визите матери, прижала ладонь к губам.

– О, Боже, она же приезжает через две недели!

– Ты хочешь ей обо всем рассказать? Грейс на момент задумалась, потом сказала:

– Придется. Но у меня такое ощущение, что она обо всем этом уже знает, даже если и запрятала глубоко в душе.

– Значит ли это, что ты станешь пересматривать свою книгу?

Выражение лица Джека выдавало лишь намек на чувство надежды, которая в нем тлела.

Грейс положила руку ему на колено, чувствуя себя гораздо более уверенной, чем за протяжении нескольких последних часов.

– Да. И не потому, что это поможет издательству «Кэдогэн», – не пойми меня превратно, поскольку я на самом деле желаю тебе добра, – но ради себя самой. Мне кажется, чего-то всегда недоставало в нашем образцовом семейном портрете. Может быть, именно это в первую очередь и заставило меня приняться за эту книгу.

Грейс встала.

– Пожалуй, мне пора идти. Я сказала Крису, что не задержусь.

– Я тебя подвезу.

– Джек, не стоит…

Он не дал ей договорить, закрыв ее рот поцелуем.

– В жизни должны быть вещи, на которые ты можешь положиться. Я – одна из них.

Могу ли я в самом деле рассчитывать на него? – задумалась Грейс. Если оба – Уин и ее отец, на которых она полагалась и в которых верила, как в апостольские послания, ее предали, то можно ли верить, что Джек не окажется таким же?

Спустя час, когда Грейс готовилась ко сну, она вдруг замерла, не дочистив зубы, захваченная неожиданной мыслью: у меня с Нолой больше общего, чем с Сисси.

Она с удивлением разглядывала свое отражение в зеркале, равнодушно отмечая бледность кожи и темные круги под глазами. В ушах эхом отдавалось одно слово: сестра. Теперь, когда ощущение шока начало притупляться, ее стала занимать мысль о том, каково иметь такую сестру, как Нола.

Станут ли они друзьями? Наступит ли такой день, когда она сможет поверять Ноле свои тайны и мысли, как ей всегда хотелось открыться Сисси?

"Не знаю, зачем тебе растрачивать свое время с человеком, который намного старше тебя, когда ты смогла бы вернуть Уина одним щелчком пальцев". Грейс почти наяву слышала высокомерный ответ Сисси. Да, так и только так и ответила бы Сисси, случись Грейс рассказать ей о Джеке.

С другой стороны, она могла представить себе, как Нола на это улыбнулась бы своей усталой улыбкой и сказала бы что-то вроде: "Любовь не всегда входит в распахнутую дверь с улыбкой на лице – иногда ее приходится брать там, где сможешь".

В отличие от Сисси, Нола – а Грейс это чувствовала наверняка – не стала бы критиковать сестру, чтобы почувствовать себя лучше. Какими бы ни были причины ее нервозности или ревности, Нола разбиралась с ними прямо и раз и навсегда. А как мать-одиночка она должна была привыкнуть все делать сама и по-своему. "Как и я".

Она подумала, что неплохо бы поближе узнать девочек Нолы, и обнаружила, что от этой мысли на душе потеплело. Она, пожалуй, никогда толком и не знала сыновей Сисси, а еще меньше чувствовала с ними родственную близость. Единственный раз, когда Сисси с семьей приехала в Нью-Йорк повидать ее, еще в ту пору, когда она была замужем за Уином, Бо и Билли чуть не разнесли ее квартиру. А когда она их отругала, то Сисси возмутилась, будто Грейс высекла их ремнем (что, кстати, как позже решила Грейс, было совсем неплохо).

Дэни и Таша, с другой стороны, казались такими милыми девочками. Как было бы хорошо поводить их по тем местам, куда они, бывало, ездили вместе с Крисом, – до того, как он объявил мораторий на все эти "детские затеи" – в Детский музей, в зоопарк. А как отнесутся дочери Нолы к тете, упавшей с небес?

А Крис? Как он станет реагировать на знакомство с новой ветвью семьи? Неужели отстранится от Нолы так же, как и от Джека?

Слишком много вопросов. Мысли Грейс кружились. Ей было ясно одно: рассказ Нолы не просто эпилог к отношениям их родителей, это начало новых отношений между Нолой и Грейс.