"Зеленоглазка" - читать интересную книгу автора (Гаскин Кэтрин)

Глава восьмая

– Упокой душу его, Господи, и пусть на небесах будет ему вечный свет… да не убоится он Страшного суда, ибо…

От этих слов я проснулась, лежа уже в лагере Магвайров, куда нас с Адамом принесли, обнаружив в форте вместе с другими ранеными. Я запомнила эти слова на всю жизнь. Палатка была распахнута, и до меня отчетливо доносились голоса, хотя смысла их слов тогда еще я не понимала. Рука была забинтована и болела.

Через некоторое время пришла Роза; она дала мне попить и отерла испарину с моего лба. Движения ее были неторопливы и осторожны.

– Что случилось? – спросила я. – Где Адам?

– Он жив. Уже все в порядке, – голос ее звучал сухо и скорбно.

– Тогда что же?.. Я слышала, там… говорят…

– Син… Сина убили на баррикадах. Пуля пробила горло. Там погибло еще тридцать три человека. Всех их похоронят до заката.

В тот день на Эврике не было слышно обычного шума лебедок и лотков – только стук молотков, вколачивающих гвозди в гробы. В каждом лагере нашелся свой плотник. Но гробы были так грубо и наспех сколочены, что иногда сквозь щели был виден погребальный саван.

К вечеру над Эврикой и Бейкери-хилл повисло страшное молчание. Весь день людям удавалось спрятать свое горе за суетой и делами – ухаживая за ранеными и готовясь похоронить мертвых, они не успевали подумать о случившемся. Но когда они опомнились, стоя уже у братской могилы – чересчур мелкой и от этого засыпанной землей прямо поверх тел, – горе захватило их полностью, и во всей долине наступила скорбная тишина.

Во время похорон я осталась в лагере одна, не считая Адама, лежащего в соседней палатке. Кейт сказала, что он только временами приходит в сознание. В плече у него все еще сидела пуля; врач пока не занимался им, так как на Эврике было много людей и с более серьезными ранами.

Теперь я остро почувствовала свое одиночество. Слезы, обжигая, катились у меня по щекам, и я их даже не вытирала. Думая о Сине, я не могла представить его лежащим на дне могилы в одном из этих грубо отесанных гробов. Я вспомнила слова священника, приходившего утром:

– Пусть светлый сонм ангелов встретит на небесах твою душу; пусть примет ее победоносная армия великих мучеников и навеки приютит среди блаженных душ…

Чтобы хоть как-то развеять свое одиночество, я стала шепотом повторять его слова:

– Пусть светлый сонм ангелов…

И я попыталась представить Сина среди этих ангелов. Пожалуй, он был под стать им – молодой, красивый, хотя несколько не подходящий по характеру: слишком уж любил поспорить. Правда, лишь тогда, когда рядом не было Пэта. В присутствии брата Син только слушал.

И все же, сколь ни утешающими были слова о блаженных душах, они не приносили мне успокоения. Земному человеку трудно понять то, что связано с небом, и сейчас мне нужна была простая человеческая поддержка. Ведь я снова убила человека. И теперь он падал, наваливался на меня вновь и вновь своим грузным телом, а сверху еще давило одиночество.

Собрав все оставшиеся силы, я позвала:

– Адам… Адам, ты не спишь? Ты слышишь меня, Адам?

Последовало долгое молчание, но наконец он все же ответил. У него был совсем слабый голос, и, казалось, он не верил до конца, что не ослышался.

– Эмми?

Больше он ничего не смог произнести, но для меня и это было уже величайшим счастьем. И я успокоилась.

Впоследствии происшедшее в тот день в форте сложилось у меня в голове в более определенную картину – что-то я услышала, что-то додумала.

Рассказывали, что Син был первым, кто погиб, защищая укрепление. Не знаю, так ли это было, но об этом говорили. Его тело обнаружил Дэн, уже когда все было кончено. Он лежал, почти полностью скрытый под разрушенным участком стены форта. Пуля попала в горло. Солдаты подбирали раненых и переносили их в повозки, чтобы отвезти в тюрьму. Со стороны подкрепления было тоже четверо убитых. У пленных забирали оружие, пытались его отнять и у тех, кто просто пришел разыскать под обломками своих близких. У Дэна было с собой ружье. Он передал его Тиму О'Доннелу, а сам склонился над Сином, чтобы взять его на руки. Когда они выходили из форта, их остановил один из солдат, требуя отдать оружие и амуницию.

– Больше вы от нас ничего не получите, – сказал Дэн и протянул к солдату руки, на которых покоилось мертвое тело его сына.

Тим О'Доннел рассказывал, что солдат постоял еще некоторое время, преграждая им путь, но затем отошел в сторону и пропустил их.

После короткой схватки в форте все жители Балларата приняли сторону восставших. А вскоре начали приходить известия из Мельбурна, Джилонга и со всей округи – все нас поддерживали. Почти сразу же подоспело и дополнительное подкрепление с полевыми орудиями, но этого уже не требовалось, и вид у солдат был пристыженный. Тех, кто дезертировал из форта, и особенно лидеров – Лейлора, Верна и Блэка, разыскивала полиция; за них были обещаны награды. Но они были надежно спрятаны и никто не собирался их выдавать. Кажется, даже солдаты это понимали. Во многих палатках лежали раненые, но никто не пытался арестовать или даже как-то потревожить их. Люди не потерпели бы этого. Кейт рассказала мне по секрету про похождения Розы в форте.

– Том Лангли вытащил ее оттуда. Она, конечно, бегала там, как ненормальная, и пыталась найти Сина.

С Розой об этом не говорили. Сама она проклинала Тома за то, что он забрал ее оттуда. Она считала, что, сумев остаться, ей бы удалось спасти Сина. Эту же историю мы услышали от друзей Кевина О'Нейла, но в несколько другой интерпретации, не столь лестной для Тома. Кевин О'Нейл обвинил Тома в трусости за то, что тот стал выводить Розу из форта, и потребовал у него сдать оружие. Том подчинился, а через несколько минут Кевин был убит и оружие захвачено войсками. Это было приметное ружье – «Вестли Ричардс». А после этого в мельбурнских газетах появилось сообщение о том, что Том Лангли участвовал в восстании на Эврике.

Но все это были мелочи по сравнению с потерей, постигшей семью Магвайров. Они мужественно переносили свое горе, но я видела, что они глубоко страдают. Однажды Кейт сказала:

– Что-то происходит, когда ты оставляешь своего ребенка в чужой земле. Она уже перестает быть чужой, как будто ты оставляешь там частичку себя.

Со смертью Сина они стали частью австралийской земли; то, что он сделал, позволяло им владеть ею и предъявлять на нее свои права.

На следующий день после взятия форта Дэну разрешили заплатить штраф и Пэт был выпущен из тюрьмы. Теперь причина его ареста казалась странной и нелепой – стоило ли Сину умирать за отсутствие лицензии? Пэт вернулся присмиревшим и тихим; таким он и остался. Мы ожидали, что он будет рвать на себе волосы, однако он вел себя сдержанно. И другие ирландцы, имевшие в своих семьях еще больше погибших, даже не справляли поминок. Слишком велика была утрата, чтобы вести себя, как если бы просто умер человек. И Пэт, вернувшись в лагерь, не произнес ни слова. Он лишь обнял мать и коснулся рукой белокурых волос Кона. Роза бросилась к нему на грудь и зарыдала.

– Я пыталась вытащить его оттуда, пыталась, понимаешь, Пэт! Я хотела пойти и увести его, но пришел Том и забрал меня! Я должна была вытащить его! Я хотела!

Он погладил ее по голове.

– Ну не надо, Рози, не надо… Ты сделала все, что могла.

Когда она успокоилась, Пэт легонько отстранился, Она была ему лишь сестрой, не более. Он стоял как бы отдельно от всех и переживал горе глубоко внутри себя.

Отцу он сказал:

– Что ж, я возвращаюсь к нашему делу. Теперь нас меньше на одного, но я обещаю работать за двоих.

Допив предложенную Кейт кружку чая, он сразу же спустился в шахту. В тот же вечер, когда мы с Адамом еще лежали в своих палатках, в лагерь вернулся Ларри. Мне были видны только очертания фигур у костра, но разговор я слышала прекрасно.

– Я уже все знаю, – сказал Ларри, – вчера новость дошла до Баррандиллы. Мне сказали про Сина.

Последовала пауза, затем Пэт тихо заговорил:

– Что ж, ты приехал, Ларри. Правда, уже поздно…

– Я торопился, как мог. С самого рассвета не слезал с повозки…

– Но ты ведь уехал, хотя знал… знал, что в любой момент может произойти несчастье.

– Я не думал, что все зайдет так далеко. И так скоро. Я думал, что успею вернуться. А ты вообще… ты же был здесь…

– Нет, не был. Я дал им себя арестовать, потому что считал: мы должны показать им, что мы о них думаем. А между тем мы потеряли Сина. Если бы хоть один из нас был на месте, он, может быть, остался жив. Мы подставили его. Мы оба. Я продал его за паршивый клочок бумаги. Ты – из-за денег. Помни это, Ларри, – из-за денег! Мы оба виноваты, но мои руки чище твоих.

Больше они не разговаривали. Слышно было только, как плачет Кейт.

Для Адама потянулись долгие, однообразные и вместе с тем тревожные дни. Лицо его было постоянно озабоченным, он подолгу молчал, а если начинал говорить, то и дело запинался – я видела все это день ото дня, когда мы вместе коротали часы нашего вынужденного безделья. Пулю из плеча удалили, и рана начала подживать. У меня дела обстояли хуже. Рана от штыка загноилась и продолжала болеть. Врач сказал мне, что останется шрам, и, когда наконец рана начала затягиваться, я заметила, что новая кожа была неровная и морщинистая. Адам тоже наблюдал за моей раной, и она его явно беспокоила. Как только ему разрешили вставать с постели, он мог бы уходить из лагеря хоть на целый день. Но он оставался и всегда присутствовал, когда Кейт промывала и перевязывала мою рану. Мне было, неприятно, что он все это видит, но что я могла поделать?

Мы проводили вместе почти все время, однако по-настоящему вместе не были. Как только могла, я старалась избегать Адама или придумывала себе какие-нибудь дела, но его было не так просто обмануть. Рука у меня висела на перевязи, из-за чего готовить или шить я не могла; поэтому собирала всех соседских детишек, кто не был занят с лебедками, и преподавала им уроки. Адам пытался мне помогать, но я отказывалась, и довольно жестко.

Когда мне удавалось избавиться от него, Роза с готовностью заполняла мое отсутствие и часами говорила с Адамом, выслушивала его рассказы, стараясь развлечь его и ускорить бег времени. Она была очень тактична и мила с ним. Никогда она не позволяла себе открыто показывать свою страсть, но от женщины этого не утаишь – я видела, что внутри у нее все пылает.

Что касается меня, я чувствовала неловкость в присутствии Адама и боялась лишний раз услышать напоминание о том, что случилось тогда в форте. Нелегко, когда всем известно, что ты с готовностью жертвуешь собой ради человека, который тебе не муж и даже не возлюбленный. Поэтому я была с ним холодна и сурова, пытаясь представить это как обычный поступок, который бы совершила на моем месте любая женщина. Но сам Адам понимал, что это не так. Он знал, как я боюсь пистолетов, знал, что только особые обстоятельства заставили меня убить человека. И этого я отрицать не могла, что бы там ни пытались доказать своим поведением. Я сторонилась его, вела себя чересчур заносчиво, и это выглядело только нелепо и странно.

По-прежнему в лагере Магвайров отношения были напряженными. Ларри опять уехал в Мельбурн, однако Пэта его отъезд не излечил от скорби. Конечно, горевали мы все, но Пэт буквально изводил себя, не зная покоя ни днем, ни ночью. Как и обещал, работал он за двоих и стал таким сильным и выносливым, что теперь можно было сказать про него, что он зрелый мужчина. От того, молодого Пэта в нем не осталось ничего – как будто из тюрьмы вернулся другой человек. Он был молчалив и неразговорчив, много пил, но пьяным никогда не был. Каждый вечер он уходил из лагеря и возвращался уже после вечерней молитвы. Но по утрам он просыпался первым и колол дрова для костра, а в шахту спускался, когда Дэн еще только завтракал. Мы уже начали бояться, недоумевая, почему он все время молчит, и готовы были вновь слушать его воинственные речи, лишь бы он хоть что-нибудь говорил. Он никогда не спрашивал о форте и не общался с его защитниками. Приятелей он находил в пивнушках на Главной улице. Он начал играть в карты – и выигрывал. В карманах у него всегда были деньги на выпивку.

Кейт даже перестала оплакивать Сина, потому что беспокойство ее полностью переключилось на Пэта. Однако здесь она была терпелива и не делала опрометчивых шагов. Однажды она сказала нам:

– Я поняла, о чем Пэт все время думает, – он считает, что это он должен был умереть. Господи, помоги же ему!