"Дорога в небо" - читать интересную книгу автора (Шавина Виктория Валерьевна)

Глава XX

Получив от Гебье указания, Таруш сразу понял: повелитель не доверял Оруру, но восстания не предвидел. Все назначенные меры служили одному: защите, и скорее от нападения неведомых сил из Умэй, нежели от жадности северного соседа. Но главная опасность крылась не в Умэй, и не на землях уана Марбе, она была здесь, в старой крепости, в сердце и уме старейшины, радушно встретившего Таруша и его небольшое войско. Наместник выслушал ведуна, затем поднялся на крепостную стену: осмотреться и подумать. Думалось здесь особенно хорошо.

Таруш вырос среди людей, чтивших старого уана Парву. Он помнил его мудрость и заботу о своих подданных. Разве мог такой властитель выбрать дурного преемника? И благоденствие длилось ещё почти два десятка лет. «Железный кулак, да в бархатной перчатке», — стали говорить об уане Керефе. Сомнения, и предубеждения, и неприязнь, и страх — всё было, но быстро осталось в прошлом. Хотя новый уан полюбил войну, никогда он не распоряжался опрометчиво ни Разьерой, ни её людьми. Песок засып#225;л кости воинов, посланных соседями, ветер забывал имена самонадеянных правителей. Разьера стояла несокрушимой цитаделью.

Но одна причина для беспокойства, и немалого, всё же оставалась: уану Керефу согласно какой-то таинственной клятве не дано было править до скончания своих дней, и в выборе преемника он тоже не был свободен. Таруш давно знал, кого назовёт своим третьим — за одну жизнь — повелителем. Он клялся в верности, но вот теперь, впервые за все прожитые годы, не имел права исполнить данный ему приказ.

Приказ был глупым, недальновидным, таким, какой никогда бы не отдали два правителя, тенью стоявшие за уаном Одезри: Парва-уан, предтеча, и древний Бог, вновь сошедший на землю и человеком спасённый от жертвы. Таруш едва ли понимал сам, что служит этим теням, а не нынешнему, живому повелителю.

Он действовал спокойно. Поблагодарил Орура, велел своим воинам располагаться и дать живности отдых. А когда старейшина отправился в деревню, распорядился пополнить запасы и выводить динозавров, всех, что были в крепости.

Стражников, попытавшихся поднять тревогу, перебили. До возвращения Орура, превосходство было на стороне Таруша, и он спешил этим воспользоваться. Минуты шли, и каждая упущенная могла решить исход, а избалованные женщины подняли крик, не понимая, что мешают своему же спасению. Юллея так вовсе требовала объяснений, по какому праву…

— По праву силы, — заткнул ей рот Таруш. Велел воинам: — Вяжите их и сажайте в сёдла перед собой.

Гебье, к удивлению летня, не ударился в панику и согласился ехать сам. Не слишком доверяя его выносливости, Таруш приказал одному из воинов не спускать с ведуна глаз.

Как ни пытался наместник действовать быстрее, сборы затянулись.

— Ополчение подходит! — закричали дозорные со стены.

Орур ждал слишком долго, чтобы промедлить ещё хоть день. А теперь ему даже не требовалось искать повод для расправы: летни из западного владения в самом деле напали на стражу крепости и похищали семью уана. Воистину, подарок судьбы: теперь и те, кто был верен Одезри, в праведной ярости последуют за Оруром. Дэсмэр смеялась над наместником.

— Проклятие! — впрочем, он понимал, что другого пути всё равно не было.

Орур намеревался покончить с единственным противником, а развёрнутый правителем тренировочный лагерь, дал ему в руки силу, превосходящую и отряд охотников, который он мог бы поднять в деревне, и дружину Таруша.

— Им не взять Разьеру! — хрипло заорал наместник. — Прорвёмся и уйдём от погони или примем бой. По ящерам!

Рискуя обрушить мост, динозавры, вместо того, чтобы осторожно ступать вперевалку и строго не в ногу, галопом прошли под аркой ворот. «Удача сопутствует храбрым», — не замечая, словно заклятие твердил про себя Таруш. Напряжение слегка отпустило, когда скрип, дрожь и грохот сменились привычным звуком ударов лап о песок. Ни один не замешкался, не упал. На глазах у потрясённого Орура, собиравшегося прирезать разомлевшую, усталую добычу, кавалькада, глухо рокоча и кутаясь в пыль, вынеслась из крепости и помчалась на запад. Словно грозовое облако, спустившееся на землю.

Лесть назначила встречу в своём каменном доме. Полковнику всегда здесь нравилось: тихо, сумрачно, просторно, вот разве что слишком сухо. Полированный мрамор пола и стен, тяжёлые чёрные колонны. Ведьма провела гостя в комнату, тёмную и прохладную, выходящую на закат. Снаружи плющ завил широкое окно. В высоком канделябре горели свечи. Впечатления от обстановки метались между драмой и сумрачной повседневностью.

— Так ты, значит, решил головоломку? — недоверчиво и певуче уточнила женщина, предлагая полковнику кубок с водой.

— Не веришь?

Лесть уклончиво пожала плечами:

— Я не смогла, — призналась она. — Вернее, не так. Я думала, мы с тобой всё объяснили ещё в прошлую встречу. Но вот ты пишешь, что всё совсем иначе. Как — иначе?

— Мы не всё объяснили, — спокойно возразил Сюрфюс.

— Ах да, помню. И ты нашёл, куда втиснуть отбившиеся факты?

— Может быть. Мне нужно тебя спросить…

— Так спрашивай!

Чуть прищурившись в ответ на её нетерпение, полковник перешёл к делу:

— Ю-Цзы ещё не вернулся, так?

— Да, верно. Но…

— Он понимает причину задержки?

— Нет, просто…

— Не трать время. Лучше перескажи мне, что говорили на военном совете.

— О! — Лесть призадумалась, капризно надув губы. — Если вкратце, то расписывали возможности птиц-бомбардировщиков. Ты хочешь снова меня перебить? — с кокетливым гневом.

Полковник примиряюще улыбнулся:

— Я знаю, что там было. А тебя спрашиваю, чтобы навести на мысль.

Ведьма нахмурилась, прекрасный лоб прорезала морщина серьёзности:

— Нет, я пока всё равно не понимаю. Говори прямо.

— Бейта-Чо из Трав выступала в Академии наук с известием о гибели тяжёлой птицы.

— Знаю. Ю-Цзы был возмущён.

— Знаю, что знаешь, — полковник обратил к ней ладони. — Напоминаю. Этот факт мы не смогли истолковать. Жрица лгала учёным? Или птица погибла, но не у вас?

— Не у нас? — Лесть выразительно изогнула бровь, подчёркивая голосом абсурдность предположения. — Ты думаешь, где-то ещё есть производство такого масштаба, а мы и слыхом о нём не слыхивали? Безумие!

— Похоже на то, — согласился полковник. — Но как быть со словами жрицы? Я тебе их всё-таки повторю: «Производству, объединившему специалистов родом из различных областей, такое положение дел способно нанести серьёзный вред. Ошибка перевода из одних единиц в другие уже стала причиной гибели птицы нового типа, из-за чего дальнейшие работы затруднены. Поскольку проблема не в технологии, наша задача — разработать новую единую систему мер и весов» и так далее. Скажи мне, по-твоему, похоже, что она говорит о заводах Хальты?

Лесть поджала губы:

— Хм… Стрелы давным-давно ввели там свои меры.

— Штирийские?

— Да, их. Но там работают и хальтийцы, и кехцы.

Сюрфюс негромко рассмеялся:

— Ты хочешь меня убедить, что она об этом? Я предложу другое, столь же невероятное объяснение. Я принимаю за правду, что птица погибла. Мне также известно, что она погибла не у вас. Отчего бы не предположить, что производство, о котором жрица говорит — то, где погибла птица — существует? Но это не заводы Хальты.

— И мы не знаем о таких промышленных гигантах? — Лесть стояла на своём.

— Почему не знаем? — деланно удивился Сил'ан. — Травы, во всяком случае, их глава, точно знает. И лучше бы этому производству раньше получить заказ на разведение новых птиц, чем о «гигантах» проведают и все остальные.

Ведьма в волнении прошлась по комнате, шурша платьем:

— Подожди, — пробормотала она в смятении. — Я думала, что заказ в любом случае отдадут Хальте. А куда же ещё? Конкурс объявляется для разводчиков, но любое КБ без завода — песочница. Завод есть. Что ему будет делать, если заказ уйдёт к другому? Зачем вообще нужен этот, другой? Даже если нам так дались новые птицы — в чём лично я и Ю-Цзы сильно сомневаемся — переоборудовать хальтийское производство несравненно дешевле. Чего будет стоить одна постройка коллекторов для мёртвой массы!

— Верно, — медленно выговорил Сюрфюс.

Женщина остановилась, уставилась на него.

— Верно? — напряжённо повторила она. И снова, но уже иначе: — Верно… — Лесть прижала костяшки пальцев к губам. — О, Боги!

— Это огромные затраты, — подтвердил Сил'ан.

— Им не нужны птицы! — воскликнула ведьма. — Именем Огня, теперь я понимаю! Им не нужны птицы!

Полковник протянул ей кубок. Пока она пила, стараясь успокоиться, он говорил:

— Льер и Штирия. Оба занимаются сукноделием. Но исторически сложилось так, что штирийцы ещё и владеют ментально-биологическими производствами в Хальте. А к тому же имеют два места в совете, поскольку отделившийся от них ментальный род Стрел чтит родственников и сохраняет с ними связь. И вместо того, чтобы занимать территорию селефи — земель, выделенных ментальщикам — давно поселился в соседней области. Из-за чего Штирия, к тому же, укрепила влияние на хальтийскую знать. Три рода составляют мощный кулак, о который разбивались все попытки Льера перетянуть одеяло.

— Значит Льер заручается поддержкой Дол, Трав, — подхватила Лесть, — и…

— Они организуют своё производство на территории селефи Гаэл, которым полностью владеют Долы. И куда вряд ли кто сунет нос, кроме Трав — ближайших соседей. И вот тем будет очень обидно, если с ними не поделятся.

— Ты прав, ты совершенно прав! Квартен-командир из Льера… Да, да. Ещё и Даэа, должно быть, с ними повязана. Хотя бы потому, что Гаэл выгодно перенести производства вооружений на свою территорию.

Ведьма отошла к окну, вдохнула острый запах молодой листвы:

— Голова кругом, — объяснила она. — Скажи мне, как ты догадался?

Выразительный голос прозвучал за её спиной далеко не сразу, словно этот вопрос был самым трудным из уже заданных:

— Много времени выдалось на раздумья, — наконец, сдержанно объяснил полковник. — Мы бы всё раньше поняли, если бы не ошиблись в главном.

— В чём же?

— Мы считали, что целью был я. Ведь мне досталось.

— Не ты?

— Нет. Я вообще по случайности оказался там замешан.

Лесть обернулась, насторожившись:

— А кто? Штирийцы?

Сил'ан сделал отрицательный жест:

— Ю-Цзы.

Женщина медленно сглотнула. Не дождавшись от неё ни слова, Сюрфюс привёл доводы:

— Прежде всего, я вспомнил, как те франты на меня орали. Их поведение плохо увязывается с предположением, что они дожидались моего отъезда. Скорее всего, это совпадение, что меня тогда не оказалось в расположении части. Приказ самой Даэа! Они бы предъявили его мне так же лихо, как и Марлиз-Чен. Другое дело, что моя реакция была бы иной, но вряд ли они об этом хоть догадывались. Зато отъезд Ю-Цзы им был нужен. Конечно, приказ никуда не исчезает, птицу бы он им отдал, но втихую бы дело не обошлось. Он поднял бы крик, закатил скандал. Да раньше, чем её довезли бы до Коздема, аристократия Кехе, Хальты и Штирии, не исключая Стрел, знала бы о самоуправстве. Это всё меняло.

Лесть молча ловила каждое слово, чуя беду. Её расширенные глаза молили продолжать, пальцы вцепились в подоконник. Сюрфюс повиновался, хотя длинные речи порядком утомили его:

— Помнишь, мы решили, что они выбрали Кэльгёме и Тсой-Уге потому, что я их переставил? Отнюдь! Плевали они на меня. Их интересовала именно эта двойка. Не мне тебе рассказывать, кто такой Тсой-Уге.

— Он из Стрел, — пробормотала ведьма.

— Он из Стрел, — повторил полковник. — А теперь вспомни историю возвышения Ю-Цзы. Почему он всё время спрашивал про Тсой-Уге, случись ему оказаться у меня?

Лесть вздохнула устало:

— Он спрашивал не поэтому.

Сюрфюс улыбчиво прищурился:

— Я охотно верю в искреннюю дружбу между ними. И всё-таки нельзя отрицать, что Стрелы заметили выходца из простого сословия и оделили своей милостью после того, как Тсой-Уге позволил ему доработать птицу и, в конечном итоге, поставил на ней рекорд дальности. Я думаю, Ю-Цзы почитает себя в неоплатном долгу перед молодым испытателем. Сама судьба, в его лице, дала твоему мужу шанс.

— И он его не упустил, — зашептала Лесть, опомнилась, спросила строго: — Значит, ты полагаешь, они хотели, чтобы Тсой-Уге разбился на новой птице?

— Да. Как по-твоему, это изменило бы отношение Стрел к талантливому разводчику?

— Счастливая звезда восходит и заходит, — женщина никак не могла совсем оправиться от потрясения. — Может быть, — признала она. — Очень может быть, что изменило бы. Так хотели переманить Ю-Цзы на другой завод? Или вовсе с ним покончить?

— Я бы сманил, но не на ведущий пост. После скандала он сам не посмел бы претендовать на подобное. Работал бы тихо и незаметно.

— А Кэльгёме?

Сюрфюс отвернулся, недовольный тем, что приходилось признать:

— Кэльгёме и я — случайность. Сил'ан ныне ничего не значат.

Ряды мест советников в зале подземного храма почти пустовали. Шесть новоиспечённых старейшин сжались в кучку, словно пытались если не провалиться ещё глубже сквозь землю, так друг за другом спрятаться от уана. Лодак улыбнулся про себя: когда советников станет больше, они будут изображать харнаптов на жёрдочках.

— Начнём, — велел он, садясь на трон.

Первое совещание, но Лодак не волновался — слишком уморительной и чудесно забавной казалась нынешняя бутафория, особенно в сравнении с тем советом, который он хорошо помнил. Несомненно, он ещё подыщет способных помощников, вроде тех, что были у уана Каогре, и сможет — до известной меры — на них опираться. Но пока какое-то время ему нужны глупые, пугливые птицы, чтобы отвыкнуть самому гнуть спину перед вздорными стариками и угождать им.

— Как успехи северного соседа? — осведомился Лодак, хотя прекрасно знал ответ. — Взяли Город?

Одна из дрожащих тварей в торжественной мантии проблеяла:

— М-мой повелитель, через подкоп часть воинов проникла за городские стены, перебила воротную стражу и впустила своих. Из донесения явствует, что на рассвете бои уже шли на улицах Онни.

«Быстро они подкопались», — вслух Лодак ничего не сказал. И так было ясно как день, что подкоп провели заранее. Выходит, Эрлих, милый сосед, ещё до отъезда в Весну мысленно примерял корону уванга.

— Как по-вашему, — немного забывшись, спросил он у советника и тотчас сделал вид, что обращается ко всем «птицам» вместе, — есть шанс, что воины уванга удержат Город?

Старейшины беспомощно переглянулись. Даже если б они могли как-то оценивать возможности, то думали всё одно не об этом: они пытались угадать, какой ответ понравится уану. Лодак пожалел, что спросил. Забавное поначалу, раболепие уже приелось, и стало ясно, что советоваться с этим сбродом — лишь впустую тратить время.

— Вон! — крикнул Марбе. Каприз годился, чтобы не выдумывать причину роспуска собрания, едва начавшегося.

Советники кинулись прочь, и вправду словно вспугнутые глупые птицы, квохча и кудахтая. Лодак проводил их презрительным взглядом, затем обратился к одному из воинов, торжественно застывших рядом с приступком:

— Начальника личной стражи ко мне.

Он покинул храм. В отсутствии людей торжественная зала принадлежала уже только прошлому, и Лодак, оставаясь там, тоже переставал ощущать себя частью настоящего.

Начальник стражи догнал его во дворике, откуда можно было видеть южную сторону «Тысячелетнего дворца»: изящную, будто невесомую арочную галерею и полускрыте за резными украшениями окна второго этажа. Фигурные решётки на них служили для защиты от ярких лучей южного Солнца. Здесь было бы тихо, если б не долетал шум торговли с главной площади Анцьо вокруг разрушенного святилища.

— Подымись! — велел Лодак летню, простёршемуся ниц.

Из одежды тот носил лишь пояс и набедренную повязку, но из плотной и дорогой белой ткани. Тяжёлое ожерелье на его шее было настолько ценным, что владелец не нуждался в иных украшениях: его высокое положение и без того видел каждый. На боку у него висел меч с рукоятью из тиу, в ножнах из дублёной цветной кожи с кожаными же застёжками и металлическими бляхами. За пояс он заткнул кинжал, пожалованный ему из сокровищницы Марбе нынешним уаном.

Деревянную рукоять покрывали накладные треугольники из сердолика, полевого шпата и лазурита. Её вершину образовывали четыре женские головки из тиснёного серебра. Рукоять соединялась с клинком серебряной же мордой клыкастого мурока. Клинок чёрной бронзы обрамляла широкая серебряная кайма, покрывали украшения, изображавшие животных и цветы. Воистину, сокровище короны.

— Йоуко, — без предисловий заговорил уан, едва человек встал с земли, — Онни падёт?

— Падёт, — не усомнился начальник охраны. Голос у него был царапающий, но низкий и при этом сладко-вкрадчивый. Выразительные, яркие зелёные глаза подведены по обычаю знати. — Мой повелитель, сам уванг не умел бы толково управлять своим войском. Когда же единого правителя нет, горожанам это вовсе не под силу. Если же драться бестолково, одним лишь преимуществом в числе не возьмёшь. Воины Эрлищ-уана победили ещё до начала боя, и только затем устремились в сражение. Воины Онни-уванга ищут победы сейчас, и потому уже проиграли.

Лодак знал, что пока его решения успешны и неожиданны, начальник охраны будет ему предан. Йоуко находил изысканный интерес в том, чтобы соревноваться мыслью с правителем и, проигрывая, потому служить. Он по-своему, ещё с отрочества обожал младшего Марбе, и ни один из них не знал, когда и чем закончится игра.

— Я поставлю тебя во главе ополчения десяти южных деревень, — решил Лодак.

— Мы нападём на Онни? — жадно усмехнулся летень. Глаза его смеялись, он знал, что ошибётся.

— Нет, — меланхолично молвил Марбе. — На кой мне Онни сейчас? Ты разобьёшь войско, осаждающее Разьеру. А затем послужишь Кереф-уану.

Начальник охраны посмотрел на правителя с искренним восхищением:

— По твоему слову восстанет мёртвый?

— Он не умер, — поправил Лодак и подумал: «Убьёшь такого, как же». — Он просто уехал домой.

За всю историю Весна не знала подобного скандала. Ведьма вступилась за честь мужа. Конечно, напрямую в совет она не пошла, равно как и не замыслила покушение на Даэа. Получив аудиенцию уванга Штирии, она пересказала догадки полковника и не поленилась повторить их главе Стрел.

Главнокомандующей некогда стало заниматься поездом и летнями. Она готовилась в суде отстаивать свою честь и биться за сохранение власти. Многие области и ментальные роды также оказались вовлечены в эту кутерьму.

Эрлих приехал в Весну с единственной надеждой, в которой не признавался ни Чанакье, ни, тем более, Хину Одезри: надеждой застать или вызвать раздор в стане превосходящего врага, и тем воспользоваться. «Разделяй и властвуй» — идея была не нова, но шанс — неповторимым.

Пока Одезри отсутствовал, Эрлих как мог присматривался к важным весенам, расспрашивал о них. Его эмоциональная слепота сильно затрудняла дело. Человеку, — пусть не человеку, а потомку мифических существ, — у которого нет интуиции, слишком легко ошибиться, как бы ни был обширен его жизненный опыт.

Накануне возвращения союзника, ставшего теперь неудобным, Эрлих сделал выбор. Он подождал бы ещё немного, но появление на сцене Одезри не позволяло тянуть. «Промедление смерти подобно», — как говорил другой правитель, нездешний.

Эрлих поставил на Дол.

Два дня отряд Таруша уходил от динзории срединного владения, возглавляемой Оруром. Мчаться к Разьере короткой дорогой — об этом не могло быть и речи. Отряд пустился в бегство на едва передохнувших ящерах, преследователи — на свежих. Таруш ясно понимал: если сразу устроить гонку на скорость, живности её не выдержать.

Превосходство врага в числе позволяло ему высылать большие отряды разведки, не рискуя сильно ослабить основную группу. Однако и затаиться такому полчищу было намного труднее. Орур понимал, куда бежит Таруш, зато наместник лучше знал родные края. «Мы почти в равном положении, — тешил он себя. — Помоги нам небеса». Слишком многое зависело от удачи — не меньше, чем от искусности воинов и командиров.

Хорошо хоть в крепости удалось захватить свежих ящеров: по крайней мере, не дрожали теперь над каждым. Захромавшего отпускали на все четыре стороны, пересаживались на нового.

Много времени теряли, пряча следы, но оставить противника с носом, конечно, не удавалось. Временами Орур терял беглецов, но, зная, куда они стремятся, он вскоре находил их. Что и говорить, ума старейшине было не занимать — Таруш куда как легче обставил бы самого уана. Несколько раз разведчики поднимали тревогу поздно, и отряду приходилось, словно вспугнутому монстру, мчаться наперегонки со смертью — лучники были у обоих противников, но Таруш запретил своим стрелять. Выбить достаточно воинов, чтобы потягаться с преследователем в бою, удалось бы лишь героям сказки. И куда разумней виделось ему прилагать все силы, чтобы оторваться и сохранить в своём отряде как можно больше людей.

Сколько раз во время бешеной погони он про себя возносил хвалу не одной Дэсмэр и небесам, но и прежнему уану с его интересом и удивительными знаниями о разведении новых пород, обладавших улучшенными качествами. Вот хотя бы этих, спасавших сейчас Тарушу и его воинам жизнь, более выносливых, маневренных и быстрых ящеров.

Третий день клонился к закату. Наместник, немолодой и смертельно усталый, готов был целовать родные белые пески. Уже скоро все они окажутся в безопасности за стенами Разьеры, если только он не падёт раньше, сражённый случайной стрелой.

Как бы ни был умён и изворотлив Орур, как бы ни жаждал власти, как бы ни превосходил силой, он не мог изменить одного: время работало против него.

— Я вас слушаю, — снизошёл маг из Дол, разглядывая ухоженные ногти.

Хотя он ещё стоял на пороге, но всем своим видом сообщал, что уже в коридоре, а не в зале, где Мегордэ Небели давала приём. Он собрался уходить и лишь ожидал свою спутницу. Не поняв его намерений до конца, Эрлих счёл удобным заговорить сейчас. Он всегда испытывал трудности с выбором удачного момента.

— Как быстро всё может измениться, — негромко заметил он. — Нет выгоды вести дела с тем, кто себя скомпрометировал. (Маг мученически поднял веки.) Или с тем, кто утратил власть.

Беспрестанно меняющееся лицо собеседника ничего не подсказало весену. Он предпочёл опустить взгляд на шнуровку чужой рубашки. Шнуровка не шевелилась сама по себе, выглядела вполне обычной, и это успокаивало.

— История с Даэа всех нас очень удивила, — утомлённо ответствовал маг, словно отвечал заученный урок.

— Перемены происходят не только в Весне, — мягко подсказал ему потомок эльфов. Шнуровка ничего не добавила. — В вашем договоре с увангом Онни стояло имя?

— Каком договоре? — на лице весена мелькнула откровенная неприязнь, но он и не подумал оставить жеманный тон.

Дама уже возвращалась, со всеми простившись. Эрлиху оставалось надеяться, что собеседник заглотил наживку:

— Если вспомните, я рад буду продолжить разговор.

Маг из Дол при всём желании не мог бы забыть о странном летне — на следующее же утро он получил объяснение его намёкам. Прежние договорённости ничего больше не стоили: Онни пал, уванг утратил власть. Впрочем, и Даэа теперь оказывалась не у дел. Подумав, весен рассудил, что всё складывается даже благополучно. Конечно, прибыль с птиц получить уже не удастся, но тем большее значение обретала возможность, не привлекая ни светских, ни военных, взяв в долю лишь Трав — увы, без этого никак не выходило обойтись — договориться с новым властителем Онни о развёртывании под его охраной и на его земле весенних мануфактур. Для начала. Долы и Травы будут снабжать их сырьём, но и получать весь товар, а значит, всю прибыль. В обмен Онни гарантируют защиту от военного вторжения: если половина ментальщиков в совете Гильдии всякий раз будет голосовать против, по нынешним законам Даэа не сможет поднять армию. И все довольны.

Как только из Лета потекут выращиваемые материалы, положение Стрел серьёзно пошатнётся. Там можно будет вспомнить про намечавшееся сотрудничество Дол с Льером. Нет ничего милее заигрывания с чужими непомерными амбициями. А Даэа… А что — Даэа? Раз есть победители, должны быть и проигравшие. А громоотвод никогда не лишний. Народу спокойней, если принести ему жертву, свалив на неё все грехи.

Лишь бы только летень подписал договор на весенних условиях, и тогда с него останется лишь пылинки сдувать и бережно переправить домой, раз уж ныне мир прибыльней войны.

Накануне отъезда, отослав Чанакью с поручением, Эрлих постучал в дверь комнаты Хина. Потомок эльфов знал, как следовало поступить: молчать о заключённом договоре, о бунте во владении Одезри и о захвате Онни своими войсками. В Лете тотчас взять бывшего союзника под стражу, а затем казнить на главной площади, на потеху толпе и в назидание двум — или трём: кто знает, преуспеет ли Орур с осадой — оставшимся соседям. Следовало. Но Эрлих не находил себе места и не чувствовал радости от редкой своей удачи, потому что отчаянно не желал поступать так, как следовало. В конце концов, он убедил себя, что казни одного уванга Онни вполне хватит. Однако зайти в самообмане так далеко, чтобы уверовать, будто Хину Одезри можно сохранить жизнь, он не мог.

Своего мягкосердечия Эрлих не понимал, знал, что и Чанакья его не поймёт, а скорее даже осудит, потому и отослал племянника. Во взгляде Хина с самого его возвращения невесть откуда читалось затаённое безразличие. Потомку эльфов казалось, что само желание жить угасло в бывшем союзнике, и это упрощало дело.

Он плотно притворил за собой дверь, вытащил кинжал из ножен, пряча его под одеждой — на всякий случай. И сделал то, за что, не задумываясь, всего лишь воздавая за слабость, убил бы своего повелителя: рассказал правду. Хин молчал. Эрлих не был уверен, что он понял. Поэтому потомок эльфов добавил, снимая с себя груз ответственности, успокаивая растревоженное сердце:

— Уан Одезри, — он поставил пузырёк с ядом на стол, — я оставляю за вами право выбирать свою смерть. Если с поезда вы сойдёте живым, в Онни вас четвертуют, а голову насадят на кол.

Он хотел уже уйти, когда Хин, очнувшись от задумчивой неподвижности, кивнул на пузырёк:

— Что я почувствую?

Эрлих не смог ответить тотчас — он не был уверен, что голос прозвучит ровно. Наконец, первый и последний раз позволив близкое «ты», объяснил:

— Я его берёг для себя. Ты просто уснёшь.

…прощальный ускользающий образ: Луной — сквозь тяжёлые, с трудом поднимающиеся веки — блеск серебряного гребня в смертной тьме шёлковых волос.