"Тень среди лета" - читать интересную книгу автора (Абрахам Дэниел)

17

— Нужно что-то делать, — сказал Ториш Вайт. — Вчера Мадж вышла на улицу. Неизвестно, что бы она выкинула, если бы ее приняли за шлюху. Учитывая, какая она бешеная, нас уже могла бы разыскивать стража. Нельзя этого допустить.

В комнатах Амат царил полумрак: двери-окна были завешены вышитыми коврами, чтобы не пропускать жару и свет. Внизу все еще спали — женщины, дети, даже Митат, даже Мадж. Только не Амат с Торишем. Ей до боли хотелось выспаться, но отдыхать было рано.

— Я отдаю себе отчет, чего нельзя, а что можно, — ответила Амат. — Разберусь с этим позже.

Бандит, убийца и начальник ее личной стражи покачал головой. Вид у него был мрачный.

— При всем уважении, бабушка, — произнес он, — эту песню я уже слышал. Бедная островитянка и все прочее. Еще один выговор не поможет.

Амат негодующе выпрямилась — негодующе отчасти потому, что знала: он прав. Она приняла вопросительную позу.

— Не думала, что ты здесь хозяин.

Ториш опять покачал большой медвежьей головой, потупившись не то от сожаления, не то от стыда.

— Хозяйка ты, — ответил он, — но люди мои. Если пойдешь против стражи, их никаким серебром не заманишь. Извини.

— Ты расторгнешь договоры?

— Нет. Но возобновлять не стану. Не на таких условиях. Мы нечасто заключали такие выгодные соглашения, однако я не хочу драться при заведомом проигрыше. Либо ты будешь держать эту девицу на поводке, либо простишься с нами. А по правде сказать, мы тебе нужны.

— Она потеряла ребенка.

— Случается, — неожиданно мягко отозвался Ториш Вайт. — Но нужно жить дальше.

Он, конечно, был прав, и это ужасно раздражало. На его месте Амат сделала бы то же самое. Она сотворила позу согласия.

— Я понимаю твои сложности, Ториш-тя. Буду следить, чтобы Мадж отныне не ставила твоих людей или наш договор под угрозу. Дай мне день-другой, и я все улажу.

Он кивнул, повернулся и вышел. Слава богам, у него хватило такта не спрашивать, что она задумала. Она не смогла бы ему ответить. Амат встала, подобрала трость и отправилась к себе на веранду. Дождь прекратился, опрокинутая небесная чаша поблекла точно выбеленный хлопок. Кружили над крышами и перекликались чайки. Амат глубоко вздохнула и дала волю слезам. Плач не принес облегчения, только утомил не меньше дневного труда.

После вчерашнего дождя, который шел весь день и всю ночь, на улицах веселого квартала было почти безлюдно. Поэтому двое юношей, вышедших бок о бок из-за угла, сразу привлекли ее внимание. Старший был широк в плечах — не то моряк, не то рабочий в простой строгой одежде, а младший — поменьше и пощуплее, в буром платье поэта. Не успели они свернуть на ее улицу, как Амат поняла, что сна не будет. Они приблизились настолько, что из окна их уже не было видно. Амат собралась с духом. Чуть позже, чем ожидалось, о них доложила стража. Видимо, Ториш-тя заметил, как она вымотана.

Юноша постарше оказался Итани Нойгу, исчезнувшим ухажером Лиат; младший, разумеется, молодым поэтом Маати. Амат, не вставая из-за стола, изобразила позу приветствия и указала на стулья, которые принесли по ее приказу. Молодые люди сели. Любопытный они составляли контраст. Оба серьезные, сосредоточенные донельзя, но если Итани глазами походил на саму Амат — весь был устремлен вовне, разглядывал ее, комнату, будто что-то искал, — то юный поэт, задумчивый, погруженный в себя, напоминал своего учителя. И Марчата Вилсина. Амат сложила руки на коленях и чуть подалась вперед.

— По какому делу вы сюда прибыли, господа? — спросила она. Ее тон был вежлив, приятен и не выдавал и доли чувств. Однако тут ее мастерство ведения переговоров не помогло: старший приятель, Итани, явно собрался рубить сплеча.

— Амат-тя, — начал он. — Мне сказали, что вы желаете доказать сговор Гальтского Совета с андатом Бессемянным, когда тот минувшим летом погубил недоношенного ребенка ниппуанки.

— Я расследую это дело, — сказала Амат. — И я порвала с Домом Вилсинов, но не знаю, насколько уместно говорить о причастности Гальтского Совета к…

— Амат-тя, — вмешался юный поэт, Маати. — Кто-то пытался убить Лиат Чокави. Марчат Вилсин держит это в секрете, но я был рядом. Итани думает, что это могло быть связано с вами и Домом Вилсинов.

У Амат перехватило дыхание. Марчат, старый дурень, запаниковал. Лиат Чокави была бы его лучшим защитником перед хаем — нужно было только научить ее нужным словам. А он побоялся. Он еще слишком молода, слишком неопытна для таких игр, потому он и выбрал ее изначально. Амат слегка подурнело.

— Вполне возможно. Как она?

— Приходит в себя, — ответил Итани. — Идет на поправку. Скоро — завтра — ее перенесут из хайских палат домой. Вилсин-тя обещал ее встретить.

— Нет, — сказала Амат. — Туда ей нельзя.

— Значит, это правда, — мрачно произнес Итани.

Что ж, не так уж он чужд уловкам. Амат сложила руки в позе признания.

— Я не смогла предотвратить то, что случилось с Мадж, но все именно так. Дом Вилсинов знал об обмане. Полагаю, Гальтский Совет — тоже, хотя доказать это пока нечем. В этом-то как раз большой тайны нет. Кто угодно мог догадаться. А вот вопрос о том, почему я так думаю, уже сложнее…

— Защитите Лиат, — вмешался Маати, — и мы сделаем для вас все, что сможем.

— Итани-тя, ты с ним заодно?

— Да, — ответил тот.

— Может, понадобится выступить перед хаем. Рассказать, где ты был в ту ночь, когда Вилсин-тя брал тебя телохранителем.

Итани задумался, но потом изобразил согласие.

Амат откинулась в кресле и попросила жестом миг-другой на размышление. Не то чтобы она предвидела такой поворот событий, но он мог оказаться на руку. Если юный поэт повлияет на Хешая или вспомнит какую-нибудь мелочь из переговоров, которая доказывала бы, что Марчат Вилсин знал о сговоре с андатом заранее… Однако кое-что не увязывалось с остальным — она чувствовала это совершенно точно. Одна деталь выпадала из картины.

— Присутствие Итани-тя мне понятно, — произнесла Амат. — А почему молодого поэта заботит судьба Лиат?

— Она мой друг, — ответил Маати, чуть вздернув подбородок. Его глаза смотрели с вызовом.

«А-а, — сказала себе Амат. — Вот оно что». Интересно, насколько далеко все зашло и знает ли Итани. Впрочем, ни для нее, ни для следующего этапа это несущественно.

Лиат. С ней, как обычно, закавыка. С одной стороны, она могла бы помочь Амат в деле, засвидетельствовать, что Марчат знал о двуличности переводчика Ошая. С другой стороны, втягивать Лиат в борьбу было бы небезопасно — в первую очередь для нее. Амат уже думала над этим с тех пор, как порвала с Марчатом, но ничего определенного не решила. А теперь, выходит, решение ей навязали.

«Лиат могла бы жить вместе с Мадж, — предположила она. — Нет, это определенно ничем хорошим не кончится. Хотя не с проститутками же ей ночевать! Может, поставить у себя кушетку или снять домик в пригороде. С охраной, само собой…»

Потом. Это решится позже. Амат встала. Юноши тоже.

— Ведите ее сюда, — сказала она. — Сегодня же ночью. Только чтобы Вилсин-тя не узнал. И ей не говорите, пока не придется. А тут уж я за ней присмотрю. Можете на меня рассчитывать.

— Спасибо, Амат-тя, — ответил Итани. — Но если это затянется… Я не хочу обременять вас надолго. Ведь расследование может продлиться годы, верно?

— О боги. Надеюсь, что нет, — произнесла Амат. — Но обещаю, длись оно хоть сто лет, я доведу его до конца. Чего бы это ни стоило, я доведу его до конца!

— Верю, — отозвался Итани.

Амат умолкла. В его тоне была странная вескость, словно он был готов к такому ответу. Она подтвердила то, что он уже подозревал, и ей стало любопытно: с чего бы? Узнать это было невозможно.

Амат кликнула Ториша, представила ему юношей и дала им полностью обсудить план. Вечером, чуть только стемнеет, девушку приведут к черному ходу заведения. Двое людей Ториша встретят их у дворцов и проводят. Итани отправится с ними.

Когда Амат отослала друзей обратно, был уже почти полдень. Она опустилась на постель и наконец позволила глазам отдохнуть. Боязнь того, что заботы не дадут заснуть, оказалась беспочвенной: сон накатил на нее, как волна. Она проснулась уже ввечеру, и заходящее солнце сверкнуло ей в глаза: одна занавесь съехала набок.

Амат вызвала Митат для короткого совещания, которым обыкновенно начинала день. Рыжеволосая помощница принесла миску тушеной говядины с рисом и бутылочку хорошего красного вина. Амат села за стол и стала между едой слушать новости: наблюдатель за игрой в хет вычислил за столом шулеров; у Крошки Нами появилась сыпь на спине, которую стоит показать лекарю; Тиян поправляется после визита на Бусинную улицу и вскоре вернется к работе; две девицы сбежали, и Митат придется подыскивать им замену. Амат выслушала все это, вплетая в сложнейший узор, каким стала ее жизнь.

— Ториш-тя послал своих людей охранять девушку, о которой вы говорили с ним утром, — продолжала Митат. — Они скоро вернутся.

— Нужно будет где-то ее разместить, — сказала Амат. — Поставьте кушетку в моей комнате, у стены.

Митат приняла позу понимания. В ней был какой-то загадочный оттенок — Амат угадала его даже не в жестах, а в еле заметной улыбке. Когда Митат поняла это, то улыбнулась во весь рот.

— Что? — спросил Амат.

— По поводу вашего дела, — пояснила помощница. — Насчет Мадж и гальтов. Приходил человек от одного дома наемных рабочих и спрашивал, не пригодятся ли вам заодно сведения о другой девушке, не островитянке.

Амат перестала жевать.

— О другой?

— Той, что Ошай привозил в прошлом году.

Амат откинулась на спинку кресла, переваривая услышанное. В беспросветности ее трудов забрезжил луч надежды и облегчения.

— Так была еще одна девушка?!

— Я так и знала, что вы заинтересуетесь! — сказала Митат.

Маати сидел на деревянных ступенях дома поэта и смотрел на голые, как палки, стволы деревьев, на темную воду пруда, на узорчатые хайские дворцы в окружении светляков-фонарей. Уже опустились сумерки, хотя на западе еще сияли последние лучи солнца. Лицо и руки у Маати замерзли, а сам он сгорбился, но уютный и теплый дом за спиной его не манил.

Ота и Лиат ушли перед самым закатом. «Сейчас, — думал Маати, — они, наверное, уже у веселого квартала». Он представил, как они быстрым шагом идут по узким улочкам, как Ота обнимает ее за плечи. Ота-кво сможет ее защитить. А он, Маати, был бы рядом с ними лишним, ненужным.

За его спиной скрипнула дверца. Маати не обернулся. Достаточно было услышать тяжелую, неуклюжую поступь, чтобы понять: это не Бессемянный, а учитель.

— Там курица осталась, — произнес Хешай. — И хлеб еще свежий.

— Спасибо. Может, попозже, — отозвался Маати.

Поэт, кряхтя, опустился рядом с ним на ступеньку и посмотрел на темнеющий пустынный пейзаж. Сквозь воронье карканье Маати слышал его сиплое дыхание.

— Как она, поправляется? — спросил Хешай.

— Наверное.

— Скоро вернется к Вилсин-тя…

— Она к нему не пойдет, — оборвал Маати. — Старая распорядительница — Амат Кяан — взяла ее к себе.

— Значит, Дом Вилсинов потеряет еще одну хорошую работницу. Марчату это не понравится, — сказал Хешай и пожал плечами. — Ну и поделом старому хрычу! Обращался бы с ними лучше, не остался бы с носом.

— Может быть.

— Вижу, твой приятель-грузчик вернулся.

Маати не ответил. Ему было холодно снаружи и внутри. Хешай окинул его взглядом и вздохнул. Пухлая рука похлопала Маати по колену. Так, наверное, утешил бы его отец, будь мир иным. Маати почувствовал, как выступают непрошеные слезы.

— Зайди в дом, мой мальчик, — сказал поэт. — Я подогрею вина.

Маати позволил увлечь себя в дом. С выздоровлением Хешая комнаты мало-помалу приобрели прежний неряшливый вид: прямо на столе лежал стертый от частого употребления брусок туши, рядом с ним и возле дивана валялись развернутые свитки. Маати присел у очага, глядя на огонь теми же пустыми глазами, что и до этого — на темноту.

Хешай прошелся туда-сюда по дому, и вскоре в воздухе разлился густой аромат вина с пряностями. У Маати заурчало в животе. Он через силу поднялся, подошел к столу, где его дожидались остатки ужина, оторвал от куриного хребта ножку и уставился на нее. Хешай сел напротив и передал ему ломоть черного хлеба. Маати изобразил беглую позу благодарности. Хешай наполнил толстостенную глиняную пиалу вином и вручил ему. Вино оказалось густым, недурным на вкус и согревающим.

— Неделька нам предстоит насыщенная, — произнес Хешай-кво. — Завтрашний ужин с посланниками Сетани и Удуна, пожалуй, надо посетить. А потом в храме выступит толкователь писания. Если хочешь…

— Я не против, Хешай-кво, — сказал Маати.

— Не стал бы так торопиться, — заметил поэт. — Я всегда считал этих толкователей болванами.

Старый поэт смотрел с озорством — видимо, упиваясь собственным кощунством. Маати на миг разглядел в нем молодого Хешая и невольно слегка улыбнулся в ответ. Хешай хлопнул по столу.

— Ну вот! — воскликнул он. — Я же знал, что тебя можно отогреть!

Маати покачал головой и еще раз жестом поблагодарил Хешая, но теплее и искреннее, чем в первый раз. Хешай-кво ответил ему позой, с какой дядя обратился бы к племяннику. Маати мысленно подтолкнул себя: сейчас как раз удобно завести разговор.

— Бессемянный здесь? — спросил Маати.

— Что? Нет. Нет, он, по-моему, ушел показывать кому-то свое остроумие, — горько ответил Хешай. — Знаю, надо было бы держать его при себе, но этот ящик…

— Пусть. Так даже лучше. Я хотел поговорить с вами кое о чем в его отсутствие.

Поэт нахмурился, но кивнул.

— Это насчет той девушки, островитянки — того, что с ней произошло. Я думаю… Хешай-кво, все было подстроено. Марчат Вилсин знал, что так будет. Он затеял это по приказу Верховного Совета гальтов. А Амат Кяан — та, у кого пока поживет Лиат, — добывает доказательства этого, чтобы представить их на суд хая.

Поэт побелел, потом побагровел, поджал лягушачьи губы и покачал головой — сердито и в то же время покорно судьбе.

— Это она тебе сказала? — спросил он. — Распорядительница?

— Не только она, — ответил Маати.

— Она ошибается. Все было иначе.

— Хешай-кво, а по-моему, так.

— Нет!

Хешай встал. Лицо его было непроницаемо. Он подошел к огню, отвернулся спиной и начал греть руки. Дрова потрескивали и шипели. Маати отложил нетронутый хлеб и повернулся к учителю.

— Амат Кяан не единственная…

— Значит, и все остальные неправы. Задумайся на мгновение, Маати. Просто подумай. Если бы за этой мерзостью впрямь стоял Гальтский Совет, что было бы дальше? Если бы хай узнал это наверняка? Он бы их покарал. А как, по-твоему?

— Использовал бы против них вас с Бессемянным, — ответил Маати.

— Верно. И что, кому-нибудь стало бы лучше?

Маати принял позу недоумения, но Хешай не обернулся и не увидел ее. Через миг Маати уронил руки. Пламя в очаге плясало и подмигивало, отчего силуэт Хешая почти сливался с ним. Маати подошел к поэту.

— Это правда, — сказал он.

— Правда или нет, значения не имеет, — отозвался Хешай-кво. — Иные кары хуже наказаний. Что было, то прошло. И если цепляться за прошлое, ничего не создашь.

— Вы сами в это не верите, — сказал Маати жестче, чем ожидал. Хешай обернулся. Его глаза были сухи и спокойны.

— Ребенка уже ничем не вернешь, — сказал он. — Так чего ради метаться?

— Есть еще справедливость, — ответил Маати. Хешай рассмеялся неприятным, резким смехом. Он встал и пошел на ученика, а тот невольно попятился.

— Справедливость? Так ты этого хочешь? Было бы о чем беспокоиться! Для нас с тобой главное — чтобы за будущий год никто из наших божков не затопил и не спалил город, а может, и весь свет. Вот что важно! Беречь Сарайкет. Играть в дворцовые игры, чтобы хаи не решили отобрать друг у друга женщин и игрушки силой. И ты лезешь сюда со своей справедливостью? Я всю жизнь положил ради мира, которому до меня нет дела даже за деньги. Тебя, меня — нас обоих отняли от семей. Того мальчишку из Удуна, которого мы видели при дворе, зарезал собственный брат, и все аплодировали. Я и его убийцу наказать должен?

— Вы должны поступить правильно, — ответил Маати.

Хешай-кво отмахнулся.

— То, чем мы занимаемся, превыше всех «правильно» и «неправильно»! И если дай-кво тебе этого не разъяснил, считай это моим лучшим уроком.

— Я не согласен. Если не бороться за справедливость…

Хешай-кво помрачнел. Затем он принял позу вопрошания божественной мудрости с оттенком иронии. Маати сглотнул, но от своих слов не отказался.

— Любишь справедливость? — спросил Хешай. — Так знай: она черствее камня. Можешь любить ее сколько угодно — взаимности все равно не дождешься.

— Вряд ли это…

— Только не говори мне, что никогда не грешил, — резко оборвал его Хешай. — Никогда не таскал еду с кухни, не лгал учителю. Не спал с женщиной, которая принадлежит другому.

Маати почувствовал, как что-то внутри него надломилось, как кость, хоть и без боли. В ушах загудело, словно туда влетел пчелиный рой. Он взялся за угол стола и приподнял. Еда, вино, книги, свитки — все съехало на пол. Маати схватился за стул и швырнул его в сторону, а пиалой с бордовой лужицей на дне запустил об стену. Пиала разбилась вдребезги с отрадно громким звоном. Поэт смотрел на него разинув рот, точно у Маати вдруг выросли крылья.

Миг — и ярость ушла так же внезапно, как появилась, а Маати упал на колени, словно кукла с обрезанными нитями. Его трясло от неуемных, как рвота, рыданий. Он почти не заметил, как поэт подошел к нему, склонился и обнял. Маати держался за его широкие плечи и плакал в бурые складки его одеяния, пока тот укачивал его и шептал: прости, прости, прости…

Казалось, это будет тянуться вечно, подобно тому, как река боли может течь сквозь него и никогда не иссякнуть. Однако вышло иначе: спустя некоторое время усталость его успокоила. Маати сел рядом с наставником у перевернутого стола. Огонь успел прогореть — угли, сияющие золотым и алым, еще держали форму поленьев, которыми когда-то были.

— Что ж, — произнес наконец Маати. Его голос звучал глухо. — Я выставил себя ослом, да?

Хешай-кво хмыкнул, узнав собственные слова. Маати неожиданно для себя улыбнулся.

— Для первого раза неплохо, — ответил Хешай-кво. — Со временем научишься. Я ведь не хотел этого говорить. Приплетать сюда Лиат-кя. Просто это дело… с ниппуанкой… если бы я как следует постарался в тот, самый первый раз, когда задумывал Бессемянного, этого бы не произошло. Я не хочу ничего усугублять. Хочу, чтобы все закончилось.

— Я знаю, — сказал Маати.

Некоторое время они сидели молча. Угли в очаге посерели и рассыпались в пепел.

— Говорят, не забываются лишь первая любовь и первая любовница. А если это одна женщина, то и подавно…

— Одна, — проронил Маати.

— Да. И со мной было так же, — сказал Хешай. — Ее звали Ариат Миу. Прекрасней голоса, чем у нее, я в жизни не слышал. Что с ней стало, не знаю.

Маати наклонился к Хешаю и обнял его за плечи. Какое-то время они так и сидели, как два собутыльника. Хешай кивнул, словно в ответ Маати, потом глубоко вздохнул и выдохнул сквозь зубы.

— Что же, надо бы здесь прибраться, пока слуги не увидели. Подбрось дров, ладно? А я зажгу свечи. Темнеть стало раненько…

— Сейчас, Хешай-кво, — ответил Маати.

— Послушай, — окликнул его Хешай. — Ты ведь знаешь, что я никому не расскажу, правда?

Маати принял утвердительную позу. В тусклом свете было не разобрать, заметил ли ее поэт, поэтому юноша опустил руки и сказал в темноту:

— Спасибо.

Они неспешно брели по улице — быстрее раны Лиат не позволяли. Один наемник открывал шествие, второй — замыкал, а Ота двигался рядом. Поначалу, у хайских дворцов, он обнял ее за талию, думая поддержать, однако ее рука, плечо и ребра слишком болели. Как ни странно, Ота даже обрадовался: теперь он мог пристальнее следить за проулками и подворотнями, крышами, тележками торговцев и печами огнедержцев.

В воздухе пахло дымом от сотен очагов. Густая, стылая мгла, слишком плотная для тумана и невесомая для дождя, покрыла влагой камни мостовой и стены домов. Под толстой безразмерной накидкой Лиат могла сойти за кого угодно. Ота поймал себя на том, что разминает руки, словно готовясь к нападению. Однако все обошлось.

У двери опустевшего дома Амат на краю веселого квартала Лиат дала знак остановиться. Охранники нетерпеливо посмотрели на Оту, потом переглянулись, но послушались.

— Тебе нехорошо? — спросил Ота, наклоняясь к глубокому капюшону Лиат. — Я могу принести воды…

— Нет, — ответила она. И добавила: — Тани, я не хочу туда.

— Куда? — спросил он, касаясь перебинтованной руки.

— К Амат Кяан. Я так сплоховала… Вряд ли ей захочется меня видеть. И вообще…

— Милая, — перебил Ота. — С ней ты будешь в безопасности. Пока мы не узнаем, что…

Лиат заглянула ему в лицо. Ее взгляд выражал страх и нетерпение.

— Я же не сказала, что не пойду, — объяснила она. — Я сказала, что не хочу идти.

Ота наклонился к ней и нежно поцеловал в губы. Лиат приобняла его здоровой рукой.

— Не оставляй меня, — сказала она чуть слышно.

— Куда я денусь? — отшутился он, за нежным тоном пряча вопрос. Лиат, такая маленькая и смелая, улыбнулась и кивнула. Весь остаток пути она продержала его за руку.

В веселом квартале не бывало по-настоящему тихих ночей. Фонари отбрасывали на стены домов пляшущие отсветы, из дверей заведений лилась музыка: флейты и барабаны, рожки и голоса. По дороге им дважды встречались дома с балконами, где замерзшие полуодетые проститутки зазывно висели на перилах, точно туши в мясницкой. Все состояние Сарайкета, богатейшего из городов юга, текло по этим улицам, захлестывая и увлекая с собой. Ота, против ожидаемого, не почувствовал в себе ни вожделения, ни неприязни.

Наконец они приблизились к дому утех Амат, прошли обитые железом ворота в высокой каменной стене, миновали жалкий садик, что отделял основную часть от кухни, и очутились в общей комнате черной половины. Там все бурлило от суеты. Рыжеволосая Митат помогала хозяйке раскладывать на столах свитки и документы. За ними, нетерпеливо покусывая ноготь, ходила Мадж. Когда охранники отправились вглубь дома, приветствуя товарищей, Ота заметил двух юношей — одного в одеждах Дома Янаани, другого — со знаком таможенной службы гавани. Те выжидательно переминались с ноги на ногу. «Посланцы, — сказал себе Ота. — Значит, что-то произошло».

Припомнилось: «Амат ближе к правде, чем ей кажется. Времени осталось мало».

— Лиат-кя, — произнесла Амат, приветственно поднимая ладонь. — Подойди-ка. Я хочу тебя кое о чем спросить.

Лиат вышла вперед, Ота — за ней. Глаза Амат сияли каким-то торжеством. Она ласково обняла Лиат, и та в ответ обхватила ее здоровой рукой. Ота заметил, что девушка вот-вот расплачется.

— Прости, — сказала Амат. — Я думала, тебе ничто не угрожает. А сделать надо было так много, что… Я недооценила ситуацию. Нужно было тебя предупредить.

— Почтеннейшая наставница, — начала Лиат и не смогла договорить. Улыбка Амат согревала, как летнее солнце.

— Мадж ты, конечно, помнишь. Это Митат, а вон тот громила у стены — Ториш Вайт, начальник моей стражи.

В этот миг Мадж заговорила, но не на своем наречии, а по-хайятски. Несмотря на сильный акцент, Ота разобрал слова:

— Не думай видеть тебя снова.

Улыбка Лиат приугасла.

— Ты очень хорошо говоришь, Мадж-тя.

— Я здесь жду недели, — холодно отозвалась Мадж. — Что я еще делай?

Амат оглянулась. Ота заметил, как женщина по имени Митат встретилась с ней глазами, потом перевела взгляд на островитянку и потупилась. В воздухе повисло напряжение, от которого умолкли все. Даже посланцы перестали переминаться с ноги на ногу и уставились на них.

— Она пришла помочь, — сказала Амат.

— Она пришла, потому что ты ее позвать, — возразила Мадж. — Потому, что ты ей нужна.

— Мы все друг другу нужны, — повелительно сказала Амат и выпрямилась во весь рост. Казалось, она заполнила собой комнату. — Я попросила ее придти. У нас есть почти все, что необходимо. Без нее нам не справиться.

Мадж медленно отвернулась от Амат и приняла позу приветствия — совсем по-детски, неловко. Ота заметил румянец на ее бледных щеках и все понял. Островитянка была пьяна. Амат подвела Лиат к столу и засыпала вопросами о датах поставок и документах на ввоз, о том, что и когда Вилсин и Ошай говорили друг другу. Ота сел на скамью неподалеку, чтобы можно было слышать их разговор, видеть лица и притом не сойти за участника допроса.

На миг ему показалось, будто он стал невидимкой. Накал и воодушевление, отчаяние и сдержанная ярость кипели вокруг него, словно в спектакле, где он был единственным зрителем. Он видел все это извне. Вдруг Ота ненароком поймал взгляд островитянки, и та улыбнулась ему и кивнула. Ота угадал этот знак без труда: так, наверное, приветствовали друг друга все незнакомцы, сведенные волей судьбы. Мадж при своем плохом знании языка не могла быть полноправным участником заговора, который набирал обороты в этой комнате. Ота же не мог по прямо противоположной причине: в ушах у него до сих пор звенели пророчества Бессемянного: «Лиат могут убить… в Гальте будет кровопролитие… Маати будет страдать до конца дней… я выдам тебя братьям», и это тайное знание ощущалось, как заразная болезнь. Каждый шаг Амат приближал их к концу. Ота неожиданно засомневался, что сделал правильный выбор.

В течение четверти свечи Амат, Лиат, Митат и иногда даже Ториш Вайт обсуждали, как лучше выступить перед хаем. Посланцев опросили, их письма присовокупили к бумагам, стопкой выложенным на столе, а самих отправили восвояси с ответными записками в рукавах. Ота слушал и смотрел, как ее доводы приобретают вес. Доказательства выплат, показания очевидцев, совпадения дат, письма из Гальта — все росло, как снежный ком, вокруг Мадж, главной свидетельницы и жертвы, живого символа произошедшего. Та же цепь совпадений, прослеженная по документам, повторялась раньше, год назад, с другой девушкой, которая испугалась и убежала. Прямых улик не было, однако факты, точно кусочки мозаики, составляли довольно четкую и мрачную картину.

Собственно, особых улик и не требовалось. Стоит Амат завладеть воображением судей, как остальное приложится. Когда суд заработает в полную мощь, Хешая-кво привлекут к ответу вместе с Бессемянным, и тому придется сказать правду. Может, он будет даже рад вызвать катастрофу, сравнимую по разрушительности с собственным освобождением.

Ночь шла своим чередом, луна незримо катилась по небу, и через некоторое время Лиат начало пошатывать. Амат это заметила и посмотрела на Оту.

— Лиат-кя, я совсем тебя замучила, — сказала она, принимая позу извинения. — Ты устала и не совсем поправилась, а я все пристаю к тебе с расспросами.

Лиат замахала руками, но отрицание вышло вялым, что только подтвердило правоту наставницы. Ота подошел к девушке и помог встать на ноги. Лиат со вздохом оперлась на него.

— Наверху постелено, — сказала Митат. — В комнате Амат-тя.

— А где будет спать Тани?

— Я обойдусь, милая, — ответил он, опередив Амат, которая явно не ожидала такого вопроса. — Меня ждут ребята в бараках. Если не приду, начнут волноваться.

На самом деле его никто не ждал, но сейчас это было неважно. Ему совсем не хотелось остаться в доме утех и наблюдать, как Амат близится к цели. Его удерживали только сонно-расстроенные глаза Лиат.

— Я побуду здесь, пока ты не заснешь, — сказал он. Это как будто ее успокоило. Они пожелали всем спокойной ночи и поднялись по деревянным ступеням. Ота шел медленно, чтобы поберечь Лиат. У них за спиной снова зазвучали голоса: работа над планом продолжалась. В комнате Ота запер за собой дверь. Ставни были плотно закрыты, но оранжевый свет факелов с улицы высвечивал щели. Ночная свеча на столе оплыла за половину и потрескивала. Кровать была из плотного холста на деревянной раме, с матрацем в три пальца толщиной и пологом, хотя кровососы в разгар зимы прилетали редко. Обнимая Лиат за хрупкую талию, Ота увидел на стене нечеткую тень, точнее, две тени: свою и ее, слившиеся воедино.

— Наверное, она меня ненавидит, — произнесла Лиат вполголоса.

— С чего ты взяла? Амат-тя была исключительно…

— Да не она. Мадж.

Ота замолчал. Он хотел бы и сейчас ее разубедить — сказать, что никто не держит на нее зла, что все будет хорошо, стоит только поверить. Однако он не знал, будет ли это правильно и разумно ли так думать. Ведь от Вилсина-тя тоже никто не ждал подвоха, а Лиат едва не погибла. Ота почувствовал, как его молчание разливается в воздухе, будто холод. Лиат сбросила его руку и дернула завязку плаща.

— Дай я, — сказал Ота, расстегнул ее плащ и сложил на пол под кроватью.

— А платье?

В темноте он не увидел, а скорее почувствовал ее взгляд. Или ему показалось. Просто было что-то в ее тоне, какой-то оттенок, который он не различил бы, когда бы не делил с ней постель многие месяцы. Ота заколебался — по многим причинам.

— Пожалуйста, — сказала Лиат.

— Ты еще не поправилась, любимая. Тебе ведь даже по лестнице было тяжело подниматься…

— Итани…

— Здесь же комната Амат-тя. Вдруг она зайдет?

— Ее еще долго не будет. Помоги мне раздеться. Прошу тебя.

Терзаясь сомнениями, Ота однако же подошел к ней, подчинился и ее желанию, и своему собственному. Он бережно развязал шнурки у нее на платье и стянул его, пока Лиат не осталась в одних бинтах. Даже в полутьме были видны синяки. Она взяла его за руку и поцеловала, потом потянулась к завязкам на его одежде. Ота не стал ее останавливать. Не хотел, да и это было бы жестоко.

Они любили друг друга медленно и осторожно, как будто к влечению примешалась печаль. Ее кожа отливала в свечном сиянии темным медом, а волосы — чернью, как вороново крыло. Утомленные, они откинулись на постель. Ота привалился к ледяной стене, чтобы Лиат легла поудобнее. Ее глаза были прикрыты, уголки рта — опущены. Когда она поежилась, Ота приподнялся и укрыл ее одеялом. Сам забираться под него не стал, хотя немного продрог.

— Тебя так долго не было, — сказала Лиат. — Порой я даже начинала думать, что ты не вернешься.

— Но ведь вернулся же.

— Точно, вернулся. Как там было? Расскажи.

И он стал рассказывать ей о своем плавании: как корабль ходил туда-сюда под ногами, как скрипели канаты и шумела вода, ударяя в борта. Рассказал о посыльном с его шутками и байками и о том, как Орай сразу угадал, что он оставил на суше подругу. О Ялакете — серых высоких домах и узких улицах с воротами, которые запирались на ночь.

Он мог продолжать и дальше — про дорогу к даю-кво, про гору, селение из одних мужчин, про странное полупредложение Дай-кво принять его обратно. Он был даже готов поведать даже об угрозах Бессемянного выдать его происхождение — с этой мыслью он еще не до конца сжился. О том, что, если Бессемянный останется жить, Итани Нойгу умрет… Однако Лиат дышала уже глубоко и мерно, а когда он приподнялся над ней, чтобы вылезти из постели, пробормотала что-то и забралась глубже под одеяло. Ота оделся. Ночная свеча показывала три четверти: ночь близилась к рассвету. Ота впервые заметил, что руки и ноги у него стали как ватные. Надо было где-то поспать. Снять номер, а может, какую-нибудь койку на пристани, в комнатушке с жаровней на девятеро упившихся моряков.

В желтом, как сливочное масло, свете общей комнаты все так же совещались, хотя тема определенно поменялась. Мадж, которая раньше только наблюдала, сидела теперь напротив Амат, тыча в стол пальцем, и то и дело разражалась долгой цепочкой звуков без заметных промежутков. Ее лицо раскраснелось. Ота слышал гнев в ее голосе, хотя не различал ни слова. Гнев и хмель. Амат оглянулась, заметив, что Ота спускается по лестнице. Она выглядела старше обычного.

Мадж проследила за ее взглядом, посмотрела на закрытую дверь у него за спиной и добавила что-то еще. Амат ответила на том же языке, спокойно, но твердо. Мадж встала, громыхнув скамьей, и направилась к Оте.

— Твоя женщина спать? — спросила она.

— Да, она уснула.

— У моя к ней вопросы. Разбуди ее, — сказала Мадж и встала в повелительную позу. От нее несло вином. Сзади Амат отрицательно покачала головой. Ота жестом извинился. Его отказ словно переломил что-то в островитянке. Глаза у нее заблестели, по щекам побежали слезы.

— Недели, — произнесла она умоляюще. — Я ждать много недели, и все зря. Здесь нет справедливость. Вы, люди, не знай справедливость!

Митат подошла к ней и положила руку на плечо, но Мадж вырвалась и выскочила в другую дверь, вытирая глаза. Когда дверь за ней закрылась, Ота принял позу вопроса.

— Мы сказали ей, что хай, возможно, пожелает провести собственное расследование. А она не поняла, зачем. Думает, он должен покарать преступников немедленно. Когда она услышала, что разбирательство откладывается… — объяснила Митат.

— Не стоит ее слишком винить, — добавила Амат. — Ей все это очень непросто.

Начальник стражи, огромный, как медведь, кашлянул. Увидев, как они с Амат переглянулись, Ота догадался, что речь об островитянке шла не раз.

— Скоро все это закончится, — продолжила Амат. — По крайней мере, для нас. Пока она здесь и готова выступить перед хаем, начало будет положено. А потом пусть едет домой, если захочет.

— А если она захочет сейчас? — спросила Митат, усаживаясь на стол.

— Не захочет, — ответила Амат. — Она в гневе и не уедет, пока не отомстит за дитя. Как Лиат, отдыхает?

— Да, Амат-тя, — отозвался Ота, принимая позу благодарности. — Спит.

— Вилсин-тя уже должен был ее хватиться, — сказала распорядительница. — Ей нельзя выходить наружу, пока все не уляжется.

— Что, еще одна? Да сколько можно? — проворчал Ториш Вайт.

Амат опустила голову на руки. Усталость и время согнули ее — она даже как будто съежилась, — но не сломили. В этот миг Ота проникся к старой наставнице Лиат восхищением.

— Утром я снаряжу гонца, — сказала Амат. — Среди зимы аудиенции приходится ждать не меньше недели.

— Так скоро? — воскликнула Митат. — Но ведь мы даже не знаем, где держали первую девушку и куда она сбежала. У нас не хватит времени ее разыскать!

— Мы воссоздали цепочку событий, — ответила Амат. — Если чего-то и не хватает, утхайем это выяснит, когда нас выслушает хай. Я, конечно, рассчитывала на большее, но хватит и этого. Должно хватить.