"В мире фантастики и приключений. Выпуск 5. Вахта «Арамиса». 1967 г." - читать интересную книгу автора

ЕВГЕНИЙ БРАНДИС, ВЛАДИМИР ДМИТРЕВСКИЙ ТЕМА “ПРЕДУПРЕЖДЕНИЯ” В НАУЧНОЙ ФАНТАСТИКЕ

Читатели, интересующиеся научной фантастикой, постоянно встречаются с терминами “антиутопия” и “роман-предупреждение”. Этими понятиями в последние годы определяют одно из направлений в мировой фантастической литературе. Но тщетно было бы пытаться найти объяснение этих терминов в литературных словарях и энциклопедиях. Как обычно бывает, теоретические обобщения отстают от литературной практики.

Мы возьмем на себя смелость выступить в роли толкователей “антиутопий” и “предупреждения”. Как будет видно из дальнейшего, в этих жанрах отчетливо выражается идейная направленность произведений многих писателей-фантастов, тяготеющих в своем творчестве к постановке острых социальных проблем.

Сначала об антиутопии. Ясно, что она противопоставляется утопии, которая еще со времен Томаса Мора и его многочисленных последователей рисовала идеальный облик грядущего мира.

Антитеза утопии возникает в период до крайности обострившихся противоречий как внутри самого капиталистического общества, так и на международной арене, где происходит непрерывное столкновение антагонистических социальных систем. В необычайно сложной исторической ситуации последних десятилетий писателям-фантастам, далеким от марксистской философии, действительно мудрено создавать оптимистические социальные проекции будущего. Оно видится им полным неотвратимых катастроф, вызванных не только слепыми силами природы, но и самим человеком, беспомощным перед демонами разрушения, порожденными его же собственным разумом.

Конечно, такое мировосприятие вытекает из неверия в социальный прогресс, из страха перед машинной цивилизацией, которая якобы ставит под удар духовные ценности, обезличивает людей и превращает их в живых роботов.

Пусть уж Лучше несовершенное, но привычное настоящее, нежели неведомое, чреватое опасностями будущее!

“Будущее несется к нам со страшной скоростью, быстрее звука, приближаясь к скорости света; здравомыслящие люди сознают, что мы ныряем в страшный, отличающийся от нашего мир, по всей видимости, в устрашающее будущее, и пытаются представить себе, каким же оно будет”. Так писал еще в 1952 году известный американский фантаст Роберт А. Хайнлайн в предисловии к сборнику “Завтра, к звездам”.

Широкое распространение антиутопий на Западе некоторые писатели склонны объяснять неверием в какие-то существенные перемены к лучшему.

“Хотя, может быть, американская экономическая система и не безупречна, - пишет А. Азимов, - тем не менее наши писатели-фантасты серьезно сомневаются в том, что какое-либо новое общество будет лучше. Во всяким случае, существует общее сомнение по поводу того, что какие-либо приемлемые преобразования автоматически приведут к утопии”.

Эту точку зрения разделяет и Мак Рейнольдс, называющий себя в фантастике социологом-экспериментатором (в разные годы им опубликованы рассказы о мире будущего, основанном на анархизме, технократии, социализме, коммунизме, синдикализме и т. п.). В реплике по поводу одной из наших статей он пишет:

“Очевидно, что когда писатели-фантасты основываются на данных из области политической экономии, то им легче представить себе антиутопию, нежели совершенное общество будущего. На каждое произведение типа “Взгляд назад” Беллами приходится несколько произведений типа “1984 год” Оруэлла. Одна из причин этого, возможно, заключается в следующем: большинство наших писателей убеждено в том, что современные социальные учреждения настолько совершенны, что всякое изменение их может быть только в худшую сторону” (“Fantasy and Science Fiction”, 1965, № 10).

Нечего и говорить, что такая трактовка происхождения антиутопий по меньшей мере субъективна и противоречит историческим фактам.

Победоносное наступление коммунистической идеологии, овладевающей умами широких масс, утверждение и успехи социалистического строя неотвратимо порождают соответствующую реакцию со стороны идеологов старого мира. Антиутопия и есть одна из форм этой реакции против социалистических идей и социализма как общественной системы. Злобные, пасквилянтские фантастические романы, направленные своим острием против марксизма и первого в мире социалистического государства, получают все большее распространение по мере углубления кризиса и загнивания мирового капитализма.

И тут можно усмотреть характерную закономерность. Жанр антиутопии расцветает махровым цветом в периоды, представляющие непосредственную угрозу для самого существования капиталистической формации: после первой русской революции, вызвавшей подъем рабочего движения на Западе, в первые годы Советской власти, в годы мирового экономического кризиса и после второй мировой войны, когда социалистический строй утвердился во многих странах.

В 1908 году почти одновременно с появлением утопии А. Богданова “Красная звезда” был издан на русском языке роман некоего Давида М. Пэрри “Багровое царство” с издевательским подзаголовком “Социалдемократическая фантазия”.

Молодой американец Джон Уокер, от чьего имени ведется рассказ, разочаровавшись в буржуазных порядках, испытав на собственной шкуре безработицу, голод и нищету, в отчаянии бросается в морскую пучину и… попадает в Атлантиду, называемую иначе Багровым царством. А это, по ироническому замечанию автора, “социал-демократическое государство с такой совершенной формой правления, какой не видано в истории человечества”.

Социалистический рай, выдуманный Пэрри, при ближайшем рассмотрении оказывается чудовищной карикатурой на марксистские представления о коммунистическом обществе будущего.

В Багровом царстве уравниловка и регламентация доведены до абсолюта. Ни по одежде, ни по внешнему виду почти невозможно отличить мужчину от женщины. Имена людей заменены номерами.

Каждый получает в определенный час свою порцию похлебки и независимо от состояния здоровья - свою порцию микстуры. Можно произносить не более тысячи слов в сутки. Делами брачного подбора ведает государство. Любое нарушение дисциплины приводит в действие тщательно разработанную систему наказаний - от лишения похлебки до смертной казни. С приходом к власти социал-демократической партии отпала надобность изобретать что-то новое. Поэтому развитие науки и техники прекратилось несколько тысяч лет назад.

Каковы идеалы самого автора, видно из следующего отрывка: “Я попал в это подводное чистилище в безумном порыве бежать от свободы. В моем невежестве я призывал социализм и искал смерти, чтобы сбросить с себя ответственность за собственное существование. Но я не нашел смерти, а нашел социализм. Из мира, где закон основан на том принципе, что общество никого не обязано содержать, я попал в такой мир, где, напротив того, общество обязано всех содержать; но, о боги, что это за мизерное содержание! Притом я ушел от обязанности трудиться для собственного пропитания только затем, чтобы попасть под ярмо принудительного труда для пропитания других. Мне был преподан горький урок. Я узнал, какая пропасть лежит между работой каждого для самого себя, называемой эгоистическою, и работою каждого для всех и всех для каждого, называемой альтруистическою. Теперь я узнал, что работать на себя значит быть свободным, а работать на человечество вообще и ни на кого в особенности значит быть рабом… Важно в жизни не то, чтобы у всех было одинаковое количество хлебов, а чтобы люди имели души, способные по собственной воле быть справедливыми, милосердными, самоотверженными. Это невозможно при социализме, при котором никто,, что бы он ни делал, не может получить большую долю продуктов труда, чем всякий другой”.

“Социал-демократическая фантазия” Пэрри, с ее зоологической ненавистью к прогрессивным общественным теориям, представляет типичный образец антиутопического романа.

В изображение социализма навыворот по сути дела не внес ничего нового и русский писатель Евгений Замятин, окончивший свои дни в эмиграции. Его антисоветский пасквиль “Мы”, напечатанный сначала в белоэмигрантской прессе, а затем, в 1924 году, выпущенный отдельным изданием в Англии, выражает испуг и растерянность озлобленного буржуазного интеллигента,. ушибленного Октябрьской революцией. Если бы произведения типа “Багрового царства” Пэрри не появлялись десятками, Замятина' можно было бы обвинить в литературном плагиате.

В XXVI веке коллективизированное человечество полностью избавлено от “зловредного индивидуализма”. Все люди носят голубую униформу, снабжены номерными знаками и даже на прогулку выходят батальонами. Они “в один час встают, работают под команду, едят пищу в определенные часы, любят по розовым талончикам, и надо всем - единое государство и благодетель человеческого рода, мудро пекущийся о безошибочно-математическом счастье”.

Пальма первенства в создании человеконенавистнических черных антиутопий принадлежит известному английскому писателю Олдосу Хаксли. О его “Прекрасном новом мире” (1932), выдержавшем двадцать пять изданий общим тиражом около двух миллионов экземпляров, писалось у нас достаточно много. Напомним только, что в унифицированном обществе будущего, где властвует диктатор Мустафа Монд, напоминающий Великого инквизитора у Достоевского, людям запрещена какая бы то ни была духовная жизнь. Они пользуются материальными благами, могут наслаждаться комфортом, не знают ни болезней, ни страха перед завтрашним днем… Но если кому-нибудь захочется тайком почитать Шекспира или Байрона - ему не миновать жестокой кары.

Впрочем, можно ли считать обитателей этого “прекрасного нового, мира” настоящими людьми? Ведь они выводятся в специальных инкубаторах - однотипными сериями, заранее предназначенными для определенных общественных функций. Высшая серия “альфа” создает элиту - людей для управления, низшая серия “эпсилон” - полуидиотов, способных выполнять лишь простую механическую работу.

Эту мрачную антиутопию можно было бы толковать как протест консервативного англичанина против предстоящей ломки привычных устоев и традиций или даже как выступление против назревающей угрозы фашизма. Но дальнейшая эволюция Хаксли отчетливо показала, что он не делал никакого различия между диктатурой фашистского типа и социалистическим государством. Недаром его последующие антиутопические романы, особенно “Обезьяна и сущность” (1947), были подняты на щит американской реакцией.

А. Мортон, автор переведенной у нас книги “Английская утопия”, справедливо заявляет, что в злобных нападках на коммунистическое будущее Джордж

Оруэлл переплюнул самого Хаксли. Вот что пишет английский исторкк по поводу пресловутого романа Оруэлла “Тысяча девятьсот восемьдесят четвертый” (1949):

“Мы тут знакомимся с миром, поделенным между тремя “коммунистическими” государствами, находящимися в состоянии непрерывной войны, постоянных нехваток, постоянных чисток и постоянного рабства. “Герой” книги работает в Министерстве правды, чья задача заключается в том, чтобы непрерывно обманывать народ относительно того, что происходит в действительности, и при этом воссоздавать прошедшее таким образом, что невозможно установить правду относительно того, что когда-либо произошло. Для этой цели создан новый язык - “двойной разговор”, в котором даже “мысленное преступление”, то есть малейший намек на расхождение с политикой правительства в любой данный момент, сделано невозможным. Эта цель еще не вполне достигнута, и герой совершает “мысленное преступление”, а вдобавок еще “половое преступление”, то есть согрешает по части любви или довольно дрянного ее заменителя. Стоит отметить, что в мире Оруэлла принудительная невинность играет ту же роль, что принудительное совокупление в “Прекрасном новом мире”: в обоих случаях цель состоит в том, чтобы искоренить нормальное чувство полового влечения и этим путем настолько выродить человеческий интеллект, чтобы он уже не мог служить базисом для индивидуальности”.

Парадоксально, но факт: ужасы, нелепости и абсурдность так называемого коммунистического строя, изображенного с позиций воинствующего буржуа, почерпнуты из современной капиталистической, и в первую очередь американской,- действительности. Разве непрерывные войны не вытекают из самой сущности империализма? Разве не в США проводилась чистка государственного аппарата в соответствии с выводами Комиссии по расследованию антиамериканской деятельности? Разве не в США применяется при допросах “детектор лжи”, якобы улавливающий “мысленное преступление”, - почти как в романе Оруэлла?!

Мы остановились на нескольких характерных антиутопиях, созданных в разные десятилетия нашего века, чтобы подтвердить наш исходный тезис: питательной почвой для процветания этой разновидности фантастической литературы послужила обострившаяся идеологическая борьба в период всеобщего кризис;. капитализма, в период формирования и развития социалистических государств.

Не следует думать, что у Хаксли и Оруэлла не нашлось последователей. В огромном потоке реакционной литературы, выходящей на Западе, антиутопическая фантастика занимает далеко не последнее место.

Писатели и критики Запада не проводят четкой грани между антиутопией и предупреждением, полагая, что задача этой разновидности фантастической литературы - предупреждать о возможных и непредвиденных изменениях в мире. Например, тот же А. Азимов в статье “Будущее? Напряженное!” (“Fantasy and Science Fiction”, 1965, № 6) утверждает, что одна из важнейших функций научной фантастики - сделать самый факт ожидаемых перемен менее неприемлемым для среднего человека.

Азимову представляется, что грядущие перемены, которые он. называет “революционными изменениями первого ранга”, должны затронуть четыре сферы жизни.

Наибольшая угроза, по его мнению, это - “взрыв населения”. Научная фантастика уже рассматривала эту проблему с разных -Точек зрения. “Я могу припомнить много вещей, - пишет Азимов, - фоном которых является перенаселенная Земля. Из моих собственных вещей примером может служить роман “Стальные пещеры”, другой пример - “Торговцы космосом” Фредерика Пола Сирила Корнблата” [В русском переводе этот роман вышел под заглавием “Операция "Венера"“.].

“Наиболее жестокой и эффектной историей такого типа (во всяком случае, по моему мнению), - читаем мы в этой же статье, - является рассказ Фредерика Пола “Переписчики”, в котором численность населения поддерживается на необходимом уровне очень простым способом: раз в десять лет проводится перетого как одно поколение сменится другим, разрушить мир, который мы знаем. Чтобы изменения в мире не привели к его уничтожению, мы должны сделать разумные прогнозы о том, куда мы идем, и начать действовать теперь же на их основе”.

Оценка Азимовым важнейших аспектов фантастической литературы “предупреждения” не вызывала бы возражений, если бы американский писатель в своей интересной статье не обошел молчанием наиболее животрепещущих, волнующих все человечество вопросов: угрозы истребительной тотальной войны и фашизации капиталистических государств. Эти проблемы неотделимы одна от другой и вытекают из агрессивной сущности империализма.

И недаром именно в тридцатые годы, когда в Германии утвердилась кровавая фашистская диктатура и когда уже назревала вторая мировая война, крупнейшие писатели Запада выступили с социально-фантастиче.скими памфлетами, в которых предупреждали человечество о смертельной опасности, нависшей над всем миром.

Первым ринулся в бой Герберт Уэллс. В романе “Самовластие мистера Парэма” (1930) он рисует картины доброй старой Англии, неожиданно попавшей под власть мелкого честолюбца, который при поддержке финансовых кругов возводится в ранг диктатора. Правда, все это только приснилось мистеру Парэму во время спиритического сеанса, но уже через два года после появления романа Уэллса по улицам Лондона маршировали фашистские молодчики Освальда Мосли.

Пятью годами позже Уэллс напечатал литературный киносценарий “Облик грядущего”, поставленный известным режиссером Корда. На страницах этой книги и на полотне экрана возникает ужасающий облик истерзанной бесконечной войной и низведенной до первобытного варварства Европы. Эпидемии, голод, всеобщее одичание - вот что стало уделом крошечных, враждующих между собой государств, и в частности Эвритауна, прозябающего под властью тупого солдафона, именуемого Боссом-патриотом…

Путь к спасению человечества Уэллс находит в разумных действиях объединения инженеров и ученых “Крылья над миром”. Но, конечно, не эти, обычные для него технократические рецепты, а жгучая ненависть к фашизму и глубокая убежденность в том, что люди в конце концов найдут силы победить “зверя” и спасти цивилизацию, - делают “Облик грядущего” значительным и злободневным произведением.

В 1939 году, в первые дни мировой войны, Уэллс опубликовал статью “О чести и достоинстве свободного разума”, в которой писал: “Чумная крыса может искусать и погубить человека. Крысы и раньше распространяли эпидемии и губили миллионы людей. Но человек тем не менее остается человеком, а крыса - крысой. Страшно и омерзительно, когда огородное чучело, выучившееся говорить трескучие речи, пустой костюм, набитый газетами, набрасывается на человека и убивает его, но это не делает чучело человеком и не отнимает у человека его человеческого достоинства и гордости, если только он не поддался страху”.

Одновременно с “Обликом грядущего” Уэллса в США появляется социально-фантастический романпредупреждение Синклера Льюиса “У нас это невозможно”. Уловив реакционные тенденции, уже и тогда достаточно отчетливо проступавшие в политической жизни его страны, писатель, с присущим ему реалистическим мастерством, изобразил Соединенные Штаты Америки, ставшие после выборов очередного президента откровенно фашистским государством по образу и подобию третьего рейха.

Президент Баз Уиндрип подавляет последние остатки свобод. Действующие по его указке банды “минитменов” уничтожают негров, коммунистов и сторонников либерала Рузвельта, сжигают на кострах сочинения Хемингуэя и Марка Твена и т. д. Американцы провозглашаются высшей расой, а “доброй войне” отдается предпочтение перед “худым миром”. Но самое примечательное - сила предвидения.

“Во всей американской литературе, - пишет в послесловии А. Кривицкий, - нет и не было романа, который бы с такой силой предвидения на много лет вперед проследил извилистый процесс формирования фашизма в Штатах…Синклер Льюис вполне отчетливо предсказал инквизиторский маккартизм и многие другие явления, вплоть до тех, какие мы наблюдаем в политической жизни США сегодня”.

И еще один блестящий пример произведений такого жанра - “Война с саламандрами” Карела Чапека, опубликованная в том же 1935 году. Но в отличие от книг Уэллса и Синклера Льюиса, это не социальная фантастика типа “что было бы, если…”, а ядовитая сатира на фашизирующееся буржуазное общество, - сатира, облеченная в форму фантастической аллегории. Достаточно вспомнить, что писал о своем романе сам автор:

“Критика сочла мою книгу утопическим романом, против чего я решительно возражаю. Это не утопия, а современность. Это не. умозрительная картина некоего отдаленного будущего, но зеркальное отражение того, что есть в настоящий момент и в гуще чего мы живем. Тут дело не в моем стремлении фантазировать - фантазии я готов сочинять даром, да с походом и когда угодно, - если кто захочет; тут мне важно было показать реальную действительность. Ничего не могу с собой поделать, но литература, которая не желает реагировать на окружающее с той силой, какая только дана слову и мысли, - такая литература чужда мне”.

Если же говорить о фантастической литературе послевоенных лет, то почти в каждом серьезном произведении мы уловим мотив предупреждения. Это в одинаковой степени относится и к проблемам, затронутым в статье Азимова, и к тому, о чем мы только что говорили, и ко многим другим аспектам “предвидимого” будущего, будь то освоение космоса,- столкновение с гипотетическими инопланетными цивилизациями, непостижимыми явлениями природы и т. п.

Наши читатели хорошо знакомы с фантастикой Рэя Бредбери и прежде всего с его книгой “451° по Фаренгейту”, которую мы относим к лучшим образцам романа-предупреждения.

Что же вызывает тревогу писателя? На первый взгляд может показаться, что Бредбери просто питает ненависть к отупляющим сознание новым формам механической культуры, получившей наиболее уродливое выражение в современном американском телевидении (с этой темой, кстати, связан и рассказ “Вельд”). Но такое толкование романа было бы слишком узким. Тревожные симптомы деградации Бредбери улавливает буквально во всех сферах нынешнего буржуазного общества. Безответственное политиканство, ведущее к усилению напряженности, пугает писателя не меньше, чем дегуманизация культуры, которую он усматривает в вытеснении живого мыслящего индивида бездушными механизмами.

По сути дела то чудовищное общество будущего, которое он изобразил в своей книге, есть не что иное, как фантастическая гипербола американского фашизма, с которым мы встретились в романе “У нас это невозможно”. Но при всем несходстве сюжета и художественной манеры оба писателя этому бесчеловечному режиму противопоставляют интеллигентов-одиночек, неспособных к каким-либо целенаправленным действиям.

Отсутствие позитивных представлений о будущем, к сожалению свойственное подавляющему большинству писателей-фантастов Запада, и привело к исчезновению романа-утопии, которую. заменили в буржуазной фантастике антиутопия и роман-предупреждение.

Правильно предвидя или предчувствуя какую-то реальную опасность, грозящую миру, они создают в своих произведениях, и подчас с огромной впечатляющей силой, мрачные картины торжествующего зла.

А в тех редких случаях, когда пытаются найти какоето светлое, гармоническое начало, устремляются мыслью не вперед, а назад и находят убежище в уютном патриархальном прошлом.

Таковы некоторые рассказы Бредбери из “Марсианских хроник”, из сборника “Золотые яблоки солнца”, таковы многие повести Пола Андерсона или финал весьма типичной для современной западной фантастики повести французского писателя Андре Дотеля “Остров железных птиц”.

Герой этой повести, молодой француз Жюльен Гренеби, попавший на неведомый остров, сталкивается с миром кибернетических устройств, управляющих всем населением острова по законам логики и целесообразности. Подобно тому, как в “451° по Фаренгейту” суд и расправу над провинившимися учиняют механические псы, здесь эту роль выполняют кибернетические гарпии - железные птицы, уничтожающие каждого, кто позволит себе малейшее отклонение от установленных правил.

Когда после многих приключений Жюльену Гренеби вместе с его подругой удается- бежать с зтого ужасного острова, он находит успокоение и счастье в провинциальном французском городке - на лоне природы, в общении с богом и любимой женои…

Чем же все-таки отличается роман-предупреждение от антиутопии?

На наш взгляд тем, что если в а.чтиутопии коммунистическому и социалистическому будущему противопоставлены реакционные общественные идеи и в конечном счете - status quo, то в романе-предупреждении мы имеем дело с честными попытками указать, какие беды и опасности, препятствия и трудности могут встретиться в дальнейшем на пути человечества. При этом, рассматривая подобные произведения, мы находим широкий диапазон идей - от традиционного буржуазного гуманизма и либерализма до отчетливо выраженных марксистских убеждений.

В социалистических странах жанр романа-утопии входит органической составной частью в научно-фантастическую литературу. Да иначе и быть не может! Закономерности, установленные историческим материализмом, открывают перспективу дальнейшего развития общества, построенного на научных принципах.

Опираясь на этот мировоззренческий фундамент, писатели-фантасты силою своего воображения воздвигают величественное здание, причем каждый из них может полагаться не только на конкретные научные представления, но и на свой собственный “архитектурный” вкус.

И даже в произведениях, непосредственно не посвященных теме коммунистического будущего, оно, это будущее, создает тот необходимый критерий, который позволяет судить о взглядах автора. Коммунистические отношения могут служить общественным фоном, на котором развертывается действие, либо подразумеваются как должное, когда речь идет о негативных явлениях или о сатире на современный капитализм.

“Туманность Андромеды” И. Ефремова и “Магелланово облако” Станислава Лема, написанные почти одновременно в середине пятидесятых годов, были и остаются наиболее значительными коммунистическими утопиями нашего времени.

Поскольку разбор социально-утопических произведений не входит в задачи этой статьи, напомним лишь об одном принципиальном положении романа Лема, которое отчетливо определяет исходные позиции писателя.

“Наши знания в области законов общественного развития, строения материи, формирования и проявления духовной жизни человека неполны, - пишет он в предисловии к роману, - но отражают нынешний этап познания. Опираясь на них, мы не можем создать какой-то окончательной, завершенной во всех деталях картины будущего мира. Однако это отнюдь не означает, что наука на нынешнем ее этапе совершенно бессильна в отношении будущего. Известные положения теории исторического материализма, а также основное направление в развитии техники и естественных наук позволяют набросать в общих чертах картину будущего…”

Исходя из этого, Лем и выступает в роли “архитектора будущего”, создавая широкую панораму преображенной Земли и освоенного человечеством околосолнечного пространства. Подробно раскрывая новые общественные отношения, Лем, как и Ефремов, видит безграничные возможности для приложения сил и способностей наших далеких потомков. Непрерывное устремление вперед,- в вечном поиске - является для них естественной нормой поведения и главным стимулом дальнейшего развития общества.

Изучение Вселенной и попытка установить непосредственный контакт с разумными обитателями чужих миров определяет сюжетную основу романа.

“Некогда, в древности, людей объединяли общие традиции, обычаи, родовые и национальные связи.

А нас сильнее всего связывает наша деятельность по завоеванию будущего. Мы смотрим далеко за пределы личной жизни одиночки. В этом наша сила, основа нашей жизни; мы не ждем пассивно будущего, но сами творим его”. Так говорит один из героев “Магелланова облака”, конструктор звездолета Ирьола.

Многочисленные почитатели Лема, не исключая и критиков, неоднократно выражали недоумение, почему писатель, создавший такое жизнеутверждающее произведение, отошел от своей “генеральной темы” и стал разрабатывать совсем иные варианты будущего.

Нам думается, что это не так уж трудно объяснить.

В “Магелланово облако” автор вложил все свои позитивные представления о грядущем мире. Художник больших возможностей и всесторонний эрудит, каким предстает перед нами Лем, не мог ограничиться вариациями одной, пусть даже очень важной, темы.

От героев “Туманности Андромеды” и “Магелланова облака” нас отделяют долгие столетия. Исторический же опыт говорит о том, что ни в одну эпоху движение вперед не было легким и гладким.

Обострившиеся противоречия в современном мире не дают оснований рассчитывать, что социальный прогресс выпрямится как полотно железной дороги. Старое не уступит своих позиций без длительного и жестокого сопротивления. Природа не выдаст свои сокровенные тайны, не потребовав взамен колоссальных усилий познающего разума. Человек не станет воплощенным идеалом физического и нравственного совершенства на протяжении жизни одного или нескольких поколений.

Какие же трудности можно представить себе на долгом пути к этим ослепительным вершинам? Какие препятствия придется преодолеть?

Писатель не закрывает глаза на то, что переделка мира, познание природы и самого человека - процесс чрезвычайно сложный, трудный и противоречивый.

Исторический оптимизм марксистской философии отнюдь не означает, что мы можем сложить оружие и ждать, когда разольются молочные реки и кисельные берега. То, что препятствует сейчас или может препятствовать в будущем достижению наших целей, должно быть устранено. Достижение идеала требует неустанной борьбы. На это и нужно обратить внимание, предостеречь человечество от существующих или потенциальных опасностей.

Именно так поступает Станислав Лем, создавший целый цикл романов-предупреждений. И не только Лем. Можно было бы назвать не один десяток произведений атого жанра, созданных писателями-фантастами социалистических стран, не исключая, разумеется, и советских.

В этой связи нельзя не остановиться на творчестве Аркадия и Бориса Стругацких. В научно-фантастических повестях “Страна Багровых туч”, “Путь на Амальтею”, “Стажеры”, “Возвращение (Полдень, 22-й век)” они сконцентрировали свои усилия на изображении коммунистического будущего в разных его гранях и аспектах. Наиболее полно они воплотили свою мечту в последней из названных книг, где одинаково пристальное внимание уделено и раскрытию новых человеческих характеров, и самих общественных отношений, которые их формируют.

Подобно Лему, начав с утверждения идеала, Стругацкие перешли потом к показу тех возможных препятствий и противоречий, которые могут встретиться в дальнейшем или громоздятся на нашем пути уже сегодня.

“Дорогие мальчики! Простите меня за обман. Я не историк. Я просто сбежал к вам, потому что хотел спастись. Вы этого не поймете. У меня осталась всего одна обойма, и меня взяла тоска. А теперь мне стыдно, и я возвращаюсь. А вы возвращайтесь на Саулу и делайте свое дело, а я уж доделаю свое. У меня еще целая обойма. Иду. Прощайте. Ваш С. Репнин”.

С таким письмом обращается к своим молодым друзьям неведомо откуда появившийся и неизвестно куда исчезнувший Саул - главный герой повести Стругацких “Попытка к бегству”.

Человек нашей эпохи, совершивший со своими далекими потомками “туристское путешествие” на неизвестную планету и столкнувшийся там с деспотизмом, варварством, произволом, кровавыми расправами - со всем тем, что стало, по-видимому, далекой историей для его спутников, этот странный человек возвращается в прошлое, чтобы до конца выполнить свой нравственный и гражданский долг. И Саул-Репнин погибает в фашистском концентрационном лагере, выпустив по врагам последнюю обойму из захваченного у них “шмайсера”.

Временные смещения, создающие условный аллегорический фон, конечно, не следует понимать- буквально. И не нужно искать объяснения, каким образом Репнин стал Саулом и попал в далекое будущее. Надо только правильно понять подтекст этой повести: ни при каких обстоятельствах невозможно совершить скачок в будущее, не взрыхлив для него и не пропитав кровью и потом почву настоящего.

Человек и общество - так можно определить главную тему и последующих повестей Стругацких. В своих фантастических социальных проекциях они выдвигают на первый план острые, а иной раз трагические конфликты, к которым приводят неизбежные противоречия между стремлением человека покорить Вселенную и сопротивлением косной материи; между могуществом творческого Разума и невозможностью проявить его силы в определенных исторических условиях; между субъективным пониманием нравственного долга и объективными закономерностями общественного развития. С такими философско-этическими конфликтами мы сталкиваемся и в “Далекой радуге”, и в “Трудно быть богом”, и в других произведениях братьев Стругацких.

Мы хотели этим показать, что в социалистической фантастике тема предупреждения выходит далеко за рамки, намеченные Азимовым, что вопрос о препятствиях и трудностях на пути общечеловеческого прогресса понимается шире и глубже.

А теперь мы можем вернуться к Лему.

Его первый научно-фантастический роман “Астронавты” (1950), написанный в разгар холрдной войны, воспринимается как прямой ответ писателя на применение атомной бомбы, сброшенной американцами на Хиросиму и Нагасаки.

Перенося действие в 2003 год, Лем приглашает читателей совершить путешествие на Венеру в звездолете “Космократор”. Но Венера оказалась мертвой планетой. В результате истребительной атомной войны от высокой цивилизации ничего не осталось, кроме страшных развалин, а от разумной жизни сохранился лишь печальный след - две тени на стене.

“Всю поверхность отлогого склона покрывали мелкие пузыри стекловидной массы, застывшей в момент кипения. Мы обратили внимание, что в двух местах стена была гладкой и слегка вогнутой. В лучах мощного фонаря, направленного так, чтобы свет падал почти параллельно поверхности, на шершавом фоне проступали два стертых силуэта, заостренных кверху, словно тени в высоких капюшонах. Один сильно наклонялся вперед, словно падая, другой скорчился, как бы присев и втянув голову в плечи”.

Политический пафос этого романа подчеркивается словами одного из геров, космонавта Чандрасекара:

“Разве на Земле не было таких, кто делал то, что вам, пилот, показалось совершенным безумием, не было торговцев смертью, которые служили обеим воюющим сторонам, продавая им оружие?”

В этом, далеко еще не совершенном, “пробном” романе уже угадывается удивительная способность польского писателя сталкивать человека с непостижимыми явлениями, опрокидывающими привычные земные понятия, от которых удается отрешиться лишь немногим фантастам. И уже вырабатывается свойственная Лему манера вводить пластичные детализованные описания новой техники, чужой природы, необычной обстановки действия - всего, что постепенно постигается и познается героями его книг.

В “Астронавтах” мотив предупреждения лежит на поверхности. Атомная угроза тревожит умы и прогрессивных государственных деятелей, и ученых, и писателей.

Речь идет о жизни и смерти человечества. В начале пятидесятых годов Лем был одним из первых фантастов, подчинивших замысел романа этой важнейшей теме, которая заняла затем в мировой фантастике едва ли не ведущее место.

В дальнейшем, накопив огромный запас научных знаний в самых различных областях, Лем обращается к труднейшим проблемам познания Вселенной и предостерегает человечество, ставшее на пороге космоса, от “головокружения от успехов”.

Когда в нашей стране был запущен первый в мире искусственный спутник Земли, проникновение человека в космос казалось задачей завтрашнего дня. Не только писатели-фантасты, но и ученые высказывали предположение, что вслед за полетами на Марс и Венеру откроются перспективы и межзвездных сообщений. Однако современная наука пока что полностью исключает физическую возможность достижения человеком даже ближайших звездных систем, хотя, как пишет английский астрофизик Ф. Хойл, “при нынешних темпах развития радиотехники возможность связи с обитателями далеких миров может скоро оказаться вполне реальной”. А ведь еще несколько лет назад идея Великого Кольца, выдвинутая Ефремовым в “Туманности Андромеды”, учеными всерьез не обсуждалась!

К постановке всевозможных проблем, связанных с изучением природы в далеком будущем, Лем обратился во всеоружии современных научных знаний.

В сферу его интересов входят вопросы философии и социологии, математическая физика и кибернетика, астрономия и биология, медицина и теория информации, электроника и химия полимеров и т. д.

– Мне некогда читать научно-популярную литераТУРУ” я обращаюсь только к первоисточникам, - сказал однажды Лем авторам этих строк.

И, конечно, не случайно писатель делит время между научной фантастикой и собственно наукой. Его “Диалоги” и “Summa technologiae” представляют собой серьезные философско-социалогические исследования о влиянии науки и техники на человечество в настоящем и будущем. Эти книги содержат сгусток идей, которые стимулируют и художественное творчество Лема.

Исходя из нынешнего состояния науки и техники и психологической неподготовленности.общества к их “взрывному” развитию, он рисует картины грядущего мира. Это будет, утверждает писатель, совершенно иной мир, едва постижимый для современного образа мышления.

Научно-философские рассуждения Лема наталкивают на спор, вызывают желание полемизировать, как и его последние фантастические романы. Лем идет на это вполне сознательно, считая, что главная цель научной фантастики - “констатировать определенные ситуации, которые должны проиллюстрировать воздействия, следствия, результаты определенных открытий, изобретений и т. д. для человека и общества на определенном этапе исторического развития”.

Романы конца пятидесятых - шестидесятых годов “Эдем”, “Солярис”, “Возвращение со звезд” и “Непобедимый” (в такой последовательности они выходили в свет) - можно подвести под условные рубрики: человек и природа, человек и техника.

Солярис… От горизонта до горизонта медленно перекатывает тяжелые бурые волны Океан, почти целиком покрывающий планету. Но это не воды земных морей, а студенистый сироп, представляющий собой высокоорганизованную плазму, способную не только влиять на стабилизацию орбиты Соляриса, вращающегося вокруг двух солнц - красного и голубого, - но и воспроизводить на своей поверхности различные земные образы, извлеченные из памяти исследователей.

На гребнях волн возникают силуэты зданий, ландшафты, машины, гигантские отливки людей с бессмысленными лицами годовалых детей… Происходит взаимный процесс исследования, причем Океану, по-видимому, легче постичь природу людей, чем людям - природу Океана. Проникая в тайники подсознательной сферы человеческого мозга, Океан все более искусно “лепит”, облекая в материальную форму, живые образы, врезавшиеся в память ученых. И так Океан становится невольным “обличителем” темных сторон человеческой души.

На сателлоиде - постоянной исследовательской станции над Солярйсом - происходят не поддающиеся объяснению драматические события. Через восприятие только что прибывшего туда доктора Келвина Лем с устрашающей силой выразительности рассказывает о таинственных “гостях”. Тут и огромная негритянка с нежными, как у младенца, подошвами ног (ведь она никогда не ступала по земле!), и детские голоса за дверью лаборатории Сарториуса, и дважды воскрешенная Океаном Хари - возлюбленная самого Келвина, покончившая с собой десять лет назад…

И в предисловии к русскому изданию, и в устных беседах Лем подчеркивает, что “Солярис” нужно понимать прежде всего как роман-предупреждение о неизбежности столкновений человека с непостижимыми на определенных этапах явлениями, а вовсе не как гипотетическую модель того, что, по его мысли, может случиться на самом деле. И писатель вовсе не настаивает на том, что высокоорганизованная материя может в действительности проявиться в форме мыслящего Океана. Это лишь один из многих фантастических допусков, объясняющих причины несостоявшегося контакта.

“"Солярис", - пишет Лем, - должен был быть (я воспользуюсь терминологией точных наук) моделью встречи человечества на его дороге к звездам с явлением неизвестным и непонятным. Я хотел сказать этой повестью, что в космосе нас наверняка подстерегают неожиданности, что невозможно всего предвидеть и запланировать заранее, что этого “звездного пирога” нельзя попробовать иначе, чем откусив от него”.

По сути дела, та же тема развивается и в “Непобедимом”.

С опорной базы в системе Лиры на планету Регис III прибывает звездолет с заданием - выяснить причину гибели на атой планете звездного корабля того же класса “Кондор”. И тут экипаж “Непобедимого” подстерегают не поддающиеся объяснению неожиданности.

Вот какая картина представилась взорам землян на пустынном, лишенном даже растительности, хотя и вполне пригодном для развития органической жизни, Регисе III: “То, что они назвали “городом”, в действительности ничуть не походило ни на один из земных городов. Утопленные на неизвестную глубину в подвижных барханах, стояли темные массивы с ощетинившимися поверхностями, не похожие ни на что когдалибо виденное людьми. Конструкции не поддающихся определению форм достигали высоты нескольких этажей. В них не было окон, дверей, даже стен. Одни выглядели как складчатые, расходящиеся в разных направлениях, страшно перепутанные сети, с утолщениями в местах соединений, другие напоминали сложные пространственные арабески, какие создали бы взаимопроникающие пчелиные соты, или решета с треугольными и пятиугольными отверстиями. В каждом большом элементе и в каждой видимой плоскости можно было обнаружить какую-то регулярность, не такую однородную, как в кристалле, но несомненно повторяющуюся в определенном ритме”.

Весь этот город находится под слоем песка, и единственное, что удалось на первых порах установить, он построен из очень старого металлического сплава стали, вольфрама и никеля. А дальше, путем логического анализа и сопоставления фактов (изображение железной последовательности работы мысли - самое большое достоинство романа), люди выясняют, что это вовсе не следы некогда погибшей цивилизации, а результаты деятельности автоматов, заброшенных миллионы лет назад на Регис III пришельцами из созвездия Лиры.

И вот парадокс: обладая неслыханно мощной техникой, экипаж “Непобедимого” ничего не может сделать с мириадами крошечных кибернетических мушек. возникших путем длительной эволюции самоорганизующихся и самовоспроизводящих роботов. Но было бы неверно понимать это как демонстрацию бессилия человеческого разума перед непреоборимой металлической стихией.

Люди безусловно могли бы создать еще более мощную технику, специально приспособленную для борьбы с феноменом “мертвой цивилизации”. Но стоит ли игра свеч? “Регис безлюден, человеку нечего здесь искать…Ничье сознательное намерение, ничья враждебная мысль не стояли на нашем пути. Мертвый процесс самоорганизации… Стоит ли расточать все силы и энергию, чтобы его уничтожить только потому, что мы сразу же приняли его за подстерегающего нас врага, который сначала из-за угла напал на “Кондор”, а потом на нас? Сколько таких зловещих, чуждых человеческому пониманию явлений может таить в себе космос?

И мы должны везде побывать с уничтожающей мощью на борту кораблей, чтобы разбить все, что несовместимо с нашим разумом?”

Наибольшие споры вызывает роман Лема “Возвращение со звезд”. Возможно, кое-кто подумает, что писатель попытался изобразить один из мыслимых вариантов идеального общества. В самом деле, каким прекрасным стал облик нашей планеты!

Благоустроенные города, величественные здания, поражающие совершенством архитектурных форм, дворцы развлечений, иллюзионы, тенистые парки, чудесные сады, море света, тончайшая музыка… Как легко и радостно стало жить! Склады забиты разнообразнейшими вещами, где каждый может взять себе все что угодно - по вкусу и желанию. Люди ни в чем не испытывают недостатка. Исчез страх перед неустроенностью. Побеждены болезни, продлен срок человеческой жизни. Забыт изнурительный труд, - почти всю работу выполняют умные, послушные машины.

И самое главное, устранена всякая опасность - не только вооруженнь№ конфликтов, но даже нападения хищника где-нибудь в лесной чаще. Тигры, как и люди, утратили способность убивать.

В этот счастливый мир попадают космонавты-релятивисты, проведшие в фотонном звездолете одно десятилетие и вернувшиеся спустя сто- двадцать семь лет по земному времени. Как странно! Этот новый мир не встретил героев космоса восторгом и всеобщим признанием. Более того, никого не интересует, откуда они явились и какие новые знания принесли человечеству. Любопытство, смешанное с испугом, вызывают лишь их мускулистые мощные фигуры. И первый вопрос, который задают Бреггу - главному герою, чьими глазами видится преображенная Земля: “Как, разве вы не беатризованы? “

Так называемая беатризация - искусственное воздействие на гормональную систему людей и животных, подавляющее “агрессивные инстинкты”, - перевернула все представления о смысле существования.

Высочайшая техника, применяемая главным образом для удовлетворения возрастающих потребностей быта и комфорта, охраняющая людей от случайных опасностей, изымает из жизни подвиг, риск, отвагу, дерзновенный поиск.

Изобилие материальных благ при отсутствии стимулов духовного развития превращает это “идеальное общество” в сытый и добродетельный мещанский рай.

Вот почему Бреггу и его товарищам так неуютно на родной планете…

Статья Лема “Безопасна ли техника без опасности?” (“Литературная газета”, 1965, 26 октября) дает ключ к пониманию авторского замысла “Возвращения со звезд”.

Лему представлятся, что высокое развитие цивилизации лишает людей возможности совершать героические поступки, ибо главная тенденция развития современной техники ведет к автоматизации различных процессов, привычно выполняемых сейчас самим человеком.

“С одной стороны, - пишет он, - все мы хотели бы, чтобы человек будущего был смелым, отважным, способным к самопожертвованию, творчески ищущим, но с другой - делаем все, чтобы воспрепятствовать проявлению именно таких его черт. В самом деле, развитием цивилизации создаются условия, в которых различные явления, осложняющие человеческое существование, дают о себе знать все меньше и меньше”.

При этом Лем признаётся, что положение, при котором человек создает технику, делающую “все за него”, его самого отнюдь не восхищает. Скорее - совсем наоборот. “Но тем не менее именно таково объективное направление развития в масштабах всей нашей планеты”.

Выдвинув такую дилемму, писатель не дает прямого ответа -каким образом человечество сможет выйти из этого заколдованного круга.

“Возвращение со звезд” и является иллюстрацией того нежелательного варианта будущего, при котором люди, порабощенные ими же созданной техникой, перестают сознательно творить свою историю.

Впрочем, в цитируемой статье Лем расходится со своей собственной концепцией. Ведь в “Магеллановом облаке” могущественная техника как раз и побуждает людей идти на большой риск, и она же способствует подлинно героическим действиям экипажа “Непобедимого”.

Очевидно, духовный уровень общества не обязательно понижается с возрастанием научно-технического потенциала, который, как бы он ни был высок, не в состоянии стереть грани между различными социальными системами.

Например, в современной Швеции наблюдается, хотя и не в такой гиперболической форме, как в романе Лема, вопиющая диспропорция между материальным благополучием и духовной опустошенностью, которая приводит к алкоголизму, самоубийствам, наркомании и т. п. Но из этого никак не вытекает, что дальнейшее укрепление материально-технической базы в странах социализма может вызвать подобную диспропорцию.

Между прочим “Хищные вещи века” А. и Б. Стругацких, несмотря на известные нарушения внутренней логики повествования и недостаточно четкие социальные акценты, интересны именно тем, что доводят до сатирического гротеска несостоятельные идеи теоретиков “неокапитализма”, способного якобы уничтожить классовые противоречия и создать рай для всех. Какой будет такая “райская жизнь”, показывает и Илья Варшавский в цикле ядовито сатирических рассказов о вымышленной стране Даномаге, где все уродливые стороны капиталистического строя наших дней также доведены до последнего предела.

По нашему мнению, роман “Возвращение со звезд”, как бы его ни истолковывал сам автор, предостерегает прежде всего от не изжитых еще обывательских представлений о коммунизме как о потребительском рае и от однобокого технического прогресса, ведущего в определенных условиях к духовному обнищанию.

Роман Лема “Эдем” (1958), с которым сейчас впервые знакомятся наши читатели, по существу открывает собой цикл его романов-предупреждений и, как нам кажется, совмещает обе темы: человек и природа, человек и общество.

На неведомую планету, издали напоминающую опаловую каплю, совершает вынужденную посадку, земной звездолет. Состав атмосферы, температура, наличие воды и растительности позволяют предположить, что планета обитаема. Но как здесь все идет вразрез с априорными земными представлениями! И “деревья” чаши, от малейшего прикосновения уходящие под землю, и кусты, напоминающие паукообразные существа, с маленькими веретенообразными туловищами, покрытые густой взъерошенной щетиной. И шевелящаяся, проницаемая “стена”, сотканная из каких-то сероватожелтых струек. Поначалу даже невозможно понять, что здесь создано природой и что сделано искусственным путем. И чем большие участки чужой планеты входят в сферу наблюдения, тем больше возникает загадок и тайн.

Несомненно, здесь существует высокая цивилизация! Но в ее деятельности трудно уловить какую-то логику и целесообразность. Проникнув сквозь стену, космонавты попадают на территорию “завода”. Непонятные изделия выбрасываются вверх из открытого колодца и тут же всасываются толстыми черными колоннами, напоминающими слоновьи хоботы, расплавляются, заново формуются и следуют дальше… по замкнутому циклу. И так без конца… Внимание людей привлекают узкие, словно проложенные лемехом плуга, борозды. Что это - дороги? По-видимому, да. “Над желтой полоской, которая спускалась с широкой седловины между двумя холмами, на расстоянии нескольких сотен метров двигалось что-то прозрачное. Это “что-то” слабо отсвечивало на солнце, как быстро вращающееся колесо со спицами. На мгновение оно оказалось на фоне неба, стало почти невидимым, ниже, у подножия склона, снова засияло ярче, как вращающийся клубок, с огромной скоростью спустилось по прямой, миновало рощу дышащих деревьев, сверкнуло, контрастируя с их темной группой, и исчезло в устье далекого оврага”.

Каковы же они, обитатели Эдема? Случай помогает увидеть одного из них. Но это, судя по всему, разумное существо, никак не укладывается в рамки биологической классификации, принятой у нас на Земле:

“Словно из гигантской, веретенообразно вытянутой устрицы, из толстой складчатой мясистой сумки высунулось маленькое - не больше детского - туловище с двумя ручками. От собственной тяжести оно наклонилось вниз и коснулось узловатыми пальчиками пола. Оно висело на растягивающихся перепонках бледножелтых связок, качаясь все медленнее и медленнее, пока наконец не замерло. Доктор первый отважился подойти к нему, подхватил мягкую многосуставную конечность, маленький торс, исчерченный бледными прожилками, выпрямился, и появилось плоское безглазое личико с зияющими ноздрями и словно перекушенным языком в том месте, где у людей находится рот”.

И все, с чем сталкиваются дальше люди, еще больше затрудняет понимание того, что происходит на Эдеме.

В глубоких траншеях, заполненных густой вонючей жижей, лежат “двутелы” - то ли мертвые, то ли в анабиозе, причем у некоторых из складок кожи торчат металлические трубки.

Что это - преступные биологические эксперименты, наподобие тех, что проводились в гитлеровских концлагерях, или что-то еще более страшное?

Лем и в этом романе верен своей художественной манере. Не давая никаких авторских объяснений, он заставляет самих героев шаг за шагом проникать в неведомое, ставить перед собой вопросы, опровергать скоропалительные выводы, идти дальше по пути исследования, чтобы установить истину. И, пожалуй, самая сильная сторона Лема-художника в том, что через непосредственное восприятие землян он рисует незабываемые картины чуждой жизни в ее мельчайших подробностях и поражающих воображение образах.

Только прямой контакт с эдемским ученым, который с риском для жизни проник в земной звездолет, дал возможность собрать некоторые предварительные данные о жизни на этой планете. И тут люди окончательно убедились, что весьма высокая эдемская цивилизация не укладывается ни в какие земные понятия.

Редко кому из фантастов удавалось с такой выразительностью показать невероятные трудности взаимопонимания существ разной биологической природы и совершенно иного психического склада. Электронный посредник может лишь очень приблизительно переводить понятия, чуждые обеим сторонам. Но даже и очень упрощенный перевод ответов двутела заставляе.т предположить, что жизнь на Эдеме далеко не райская.

Тирания анонимного властителя блокирует правдивую информацию, искусственно разжигая “гневисть” (по-видимому, сочетание гнева и ненависти) между разрозненными группами двутелов и ставя их таким способом под взаимный контроль. Неудачные опыты по биологической перестройке организма, с целью вызвать направленные мутации, приводят к массовой дегенеративности, которая выдается за пагубные последствия эпидемий.

Естественно, перед людьми возникает вопрос, могут ли они чем-нибудь помочь двутелам.

Итак, в научно-фантастическом романе снова ставится проблема о вмешательстве или невмешательстве в чужую жизнь.

Горячий спор, который ведут об этом члены экипажа, завершают слова Координатора, обращенные к Инженеру:

“Во-первых, это не люди. Ты не должен забывать, что в конце концов всегда разговариваешь с калькулятором (имеется в виду электронный переводчик. Авт.) и что двутела понимаешь лишь настолько, насколько понимает его сам калькулятор. Во-вторых, того, что есть, им никто не навязывал. По краиней мере, никто из космоса… Разве население планеты это ребенок, который зашел в тупик, из которого можно его вывести за ручку? Если бы это было так просто, боже мой, Хенрик, освобождение началось бы с того, что нам пришлось бы убивать, и чем яростнее была бы борьба, с тем меньшим разбором мы бы действовали, убивая в конце концов только для того, чтобы открыть себе путь для отступления или дорогу для контратаки…”

И так уже взаимное непонимание привело к тому, что люди в целях самозащиты, хотя неизвестно, была ли действительно угроза, убили нескольких двутелов, а двутелы попытались погубить пришельцев, возведя над звездолетом непроницаемый купол, который космонавтам удалось пробить лишь с помощью аннигилятора.

Если в “Непобедимом” уничтожение кибернетических мушек было бы просто бессмысленным, то на Эдеме вооруженное вмешательство в чужую жизнь, не говоря уже о неисчислимых жертвах, вряд ли могло коренным образом изменить существующий порядок вещей.

И Лем в “Эдеме”, и вслед за ним братья Стругацкие в повести “Трудно быть богом” выдвигают дискуссионный философско-этический вопрос: при всех ли исторических условиях может быть оправдано вмешательство извне, даже если оно преследует самые гуманные и благородные цели?

Через роман “Эдем” проходит красной нитью еще и такая важная мысль: никогда, даже при фантастически высоком уровне науки и техники, не будут до конца познаны тайны мироздания, и никогда не устанет пытливый Разум искать и находить ответы на всё новые и новые вопросы.

В этой статье мы ограничились рассмотрением двух жанровых разновидностей современной научно-фантастической литературы Запада и социалистических стран, поставив своей целью выявить особенности антиутопии и романа-предупреждения и показать их принципиальное различие.

Однако неправильно было бы думать, что именно эти жанры являются в научной фантастике преобладающими. По мере развития она становится все более многогранной. Да иначе и быть не может! Ведь caMa действительность каждодневно выдвигает перед писателями-фантастами совершенно новые и неожиданные проблемы, подсказанные как социально-историческим опытом, так и стремительными темпами научно-технического прогресса. Кроме того, будучи одним из рукавов широкого и бурного потока мировой литературы, научная фантастика вбирает в себя и эстетический опыт, накопленный в результате творческих исканий крупнейших писателей наших дней. Поэтому все жанровые признаки и художественные новации, свойственные современной литературе, рано или поздно становятся достоянием и научной фантастики.

Следует еще раз подчеркнуть, что она никак не укладывается в узкое понятие “жанра”.

Читателям известна, к примеру, повесть Эдмонда Гамильтона “Сокровище Громовой Луны” - типичный образец авантюрно-приключенческой фантастики.

А повесть Клиффорда Саймака “Поколение, достигшее цели”, несмотря на то что действие в ней также развертывается в беспредельных просторах космоса, отличается глубоким психологизмом.

Английский писатель Артур Кларк известен как мастер научно-просветительской популяризаторской фантастики, имеющей давние традиции. И хотя Генрих Альтов в своих последних рассказах близок к этому направлению, он находит для популяризации научнофантастических гипотез совсем иную и довольно необычную форму - строго логических размышлений и дискуссий, которые ведут между собою его герои.

Современная фантастика все больше насыщается мировоззренческой и философской проблематикой. Вспомним хотя бы роман Фреда Хойла “Черное облако” и повести Геннадия Гора. Но читатели этих произведений с равным удовольствием знакомятся с остросатирическими рассказами Роберта Шекли и Ильи Варшавского, с социально-психологическими повестями братьев Стругацких и таких американских фантастов, как Айзек Азимов, Пол Андерсон, Фредерик Пол и т. д…

Чтобы почувствовать широту диапазона советской и мировой научной фантастики последнего десятилетия, достаточно обратиться к альманахам и сборникам, выходящим в Москве и Ленинграде, а также к образцам зарубежной фантастики, выпускаемым издательством “Мир”.

Как мы уже видели, тема предупреждения достаточно громко звучит и в литературе буржуазного Запада, и в литературе социалистических стран. Но если на Западе писатели-фантасты, не видя ничего, кроме опасностей и катастроф, которыми чревато будущее, останавливаются перед ними в страхе и растерянности, то у нас дело не ограничивается одним предупреждением.

В нашей фантастике тема предупреждения тесно связана с темой утверждения. И даже в тех случаях, когда позитивное начало не является в сюжете преобладающим, оно неизменно присутствует как жизненный фермент.

Предупреждая, утверждать - вот идейно-художественный принцип, из которого исходят писатели-фантасты стран социализма!