КОНЦЕРТ У ПОТОЦКИХ

Пани Регина была приглашена во дворец Августа Потоцкого еще до отъезда в Петербург. Тогда она не смогла воспользоваться этим приглашением. Теперь представился благоприятный случай, чтобы ближе познакомить варшавское общество с сыном. К тому же пани Венявская надеялась встретить кого-нибудь из влиятельных и имеющих связи лиц, могущих помочь в дальнейшей судьбе не только Генека, но и Юзика. Не исключено, что в случае удачи в графских апартаментах можно будет встретиться с самим советником Туркуллом. Прием у Потоцких был назначен на четверг. Генек должен до воскресенья отдохнуть, чтобы показать свой необыкновенный талант с полной силой. От гостиницы «Европейской» до дворца Потоцких всего лишь несколько шагов, но за ними прислали карету с козаком, парнем высоким как тополь — ему было поручено носить за Генеком футляр со скрипкой.

Дворец Потоцких (раньше он принадлежал Тышкевичам) со стороны Крулевской улицы примыкал к костелу монастыря салезианок, с другой стороны— к дворцу князей Четвертыньских. Со стороны Краковского предместья подъезд украшали два атланта, поддерживающие балкон.

Пани Регина вошла в вестибюль, выложенный мрамором, украшенный люстрами, заполненный ливрейными лакеями в белых перчатках, помогавшими гостям раздеваться и показывавшими им дорогу в салон, где должен был состояться концерт. Салон расположен слева. На стенах развешаны шедевры Пуссена, Темпеста, Веласкеза. Вдоль стен стоят скульптуры Кановы, японские и китайские вазы, часы, камины. Сами стены выложены драгоценными тканями. С правой стороны — вход в будуар для дам, устроенный в помпейском стиле.

Дворец Потоцких, недавно реставрированный архитектором Ланци, поражал вкусом и богатством хозяев. О нем много писали в газетах.

Ковры, подсвечники, разнообразные безделушки необыкновенной красоты и ценности… Концертный зал освещен огромными, позолоченными жирандолями по шестьсот свечей каждый.

Этот дворец — такой же оазис, как Виланов, Натолин, Яблонна. Здесь бывали и бывают князья, графы, бароны. Иногда приглашают и таких, как пани Венявская с сыном, чтобы украсить дворцовые приемы и чтобы не только Варшава, но и вся страна говорила, что у Потоцких выступал новый Шопен, волшебник Парижа и Петербурга, новое чудо света.

Примерно через полчаса, к пани Регине подошла красивая молодая дама и очень любезно, по-французски, приветствовала ее в своем доме.

— Мы убеждены, что ваш сын принесет нам огромное удовольствие. Аккомпаниатор уже здесь, все готово…

Генеку пани Потоцкая не сказала ни одного слова, а только изящно кивнула головой.

Генек — мальчик чувствительный и нервный — быстро почувствовал, что здесь смотрят на него, как на дрессированную обезьяну или шпагоглотателя.

Гости Потоцких разошлись по дворцовым палатам. Генек вынул скрипку, тронул клавиш рояля для проверки звука ля, вежливо поздоровался с пианистом.

— Начнем, пожалуй. Услышат — начнут сходиться.

— Неудобно, подождем — пытается успокоить аккомпаниатор.

— Чепуха, мы будем импровизировать казачка.

— Нельзя, неудобно. Мы должны держаться с достоинством.

— Ну, так я играю оберек, а вы, профессор, аккомпанируйте.

В зале присутствует всего лишь несколько человек, но Генек с темпераментом играет огненный оберек.

Музыка подействовала. Гости начали сходиться. Занимают кресла. Генек не без удовольствия продолжает оберек. Одна лишь мать внутренне дрожит от беспокойства. Она знает программу выступления.

Никакого оберка там нет. Ведь она так просила, чтобы он придерживался этикета, а он всегда что-нибудь подстроит. В большом свете надо уметь себя вести. Генек закончил оберек головоломными пассажами. Смычок в его руке двигался словно сабля или шпага. Обыкновенно он умел так играть, что никто не замечал движения его правой руки. Но вот зал постепенно заполнился. Собралось человек двести, разодетых во фраки, мундиры с орденами, с лентами, в великолепные бальные платья. Генек задумался. Что им сыграть? Может быть, что-нибудь на тему песни о Филоне, — ведь они и так ничего не поймут из его музыки. Ноты уже на пюпитре. Пианист спросил:

— Играем Берио?

— Можно и Берио, но только сейчас, а то я хотел бы уже уйти из этого дворца.

— Говори тише, — заметил профессор.

Генек не обращая внимания на зал, играет так, как будто вокруг нет никого. Надо, так надо…

— Ведь такая игра не дает никакого удовольствия. Отбарабаню им Берио. Пусть потешатся.

Его виртуозное искусство доступно не всем гостям. В музыкальных делах они профаны, но хвалят единодушно. Генеку уже надоели выступления в частных домах. После воскресного концерта он уедет в Люблин. Там поиграет в лапту, потанцует с девушками, побродит по городу, а может быть, когда отца вызовут к больному, поедет с ним в деревню.

Он любит слушать деревенских скрипачей. Он любит слушать деревенские песни, наблюдать за весельем в корчмах, за танцами с притоптыванием, посвистыванием.

Adagio прошло сантиментально со слезой, но Русское рондо он сыграл лихо, по-петербургски. Правда, публика не очень разбиралась в стиле игры. Генек с интересом замечает, что зал начинает оживать. Графини и княгини вытягивают шеи, как будто у рояля стоит не он, а целый балетный ансамбль. Он до конца играет в петербургском стиле. Титулованное общество награждает его аплодисментами. Графский лакей подает на серебряном подносе два стакана розового пунша. Профессор пьет с удовольствием — но Генек торопит его:

— Сыграем мое… Rondo alla Polacca.

— Минуточку, превосходный пунш!

Скрипач замечает, что все гости следуют примеру пианиста. Дамы, господа и даже мама с видимым удовольствием освежаются сладким напитком. Около мамы уселся бритый чиновник в мундире со звездой. Генек ударил смычком по струнам. Концерт продолжается, стаканы с пуншем исчезают, — слышно только музыку польскую, люблинскую, нашу. Ритмы мазурки, краковяка, оберка. Удивительно, что у публики ноги сами не начинают танцевать.

Ну наконец, надо исполнить концерт Виотти. Это обязательный номер концерта, ведь именно за него Генек получил в Париже медаль. Однако необходимо немножко отдохнуть. Опять приносят пунш и какие то пирожные.

Чиновник в мундире о чем то беседует с мамой. Это советник Туркулл. Пани Регина со светским вниманием слушает его речь.

— Ваш сын в Петербурге произвел фурор. И сегодня он замечательно играет.

— Спасибо за внимание, однако я совершенно не знаю, что дальше делать с мальчиком, — пользуется случаем пани Венявская.

— У вашего сына Генека ведь императорская стипендия. По всей вероятности и для Юзика удастся добыть кой-какие средства. Его величество очень доволен парижскими успехами Генрика.

— Большое спасибо, но учебный год уже начался, а мы еще сидим здесь.

— Не беспокойтесь, пожалуйста. Я вам сообщу сразу же, как только получу разрешение из Петербурга.

Генек и не подозревал, что во время его концерта у Потоцких маме удалось поговорить с советником Туркуллом по важнейшему для Генека делу.

— Кажется ваш сын будет выступать еще в воскресенье, да?

— Да, ваше превосходительство.

— А программа та же самая?

— Нет. У сына очень богатый репертуар и он хотел бы играть новые вещи, но импрессарио требует парижских номеров, потому, что благодаря им Генек достиг признания среди скрипачей и крупного успеха у публики.

Генек опять, не дожидаясь знака со стороны хозяйки дома, торопит своего аккомпаниатора.

— Начинаем! Прошу быстрый темп.

Пианист огляделся. В зале еще идет беседа, слышны смех и шутки. Генек прижал скрипку к подбородку и приготовился. В зале это заметили.

Раздался аккорд рояля… Второй удар по клавишам заставил замолчать разговаривавших гостей. Они поудобнее усаживаются в креслах. Третий аккорд вступления. Скрипка врывается полным звуком. Генек бравирует, рассыпает каскад звонкого пассажа и вот уже легато свободное и широкое как океан. Скрипка Генека поет. Рояль волнами звуков поддерживает мелодию песни, овладевая вниманием слушателей. С каждым тактом игра скрипача становится все более чарующей. Она хватает слушателей за душу, приводит их в восторг. Чему же удивляться? Это уже дело привычное, смычок Генека делает чудеса. Ведь 17 концерт Виотти это его коронный номер. Гости внимательно слушают его игру. Даже те, которые в музыке ничего не понимают. Последний аккорд как будто бы пробудил слушателей от сна. Они аплодируют, улыбаются, кричат бис.

Мальчик скрипач поклонился, поблагодарил и начал прятать скрипку в футляр. Он не намерен играть на бис. Довольно. Он взглядом ищет мать. Два, три шага и он уже около нее…

— Идем в гостиницу.

— Гости просят, чтобы ты сыграл еще что-нибудь.

— Я больше играть не буду. Я хочу спать, — капризничает мальчик.

— Неужели ты так устал? — удивляется мать.

— Я хочу спать. Идем мама. Здесь неприятно в этом дворце, — шепчет он на ухо матери.

Профессор продолжает сидеть у рояля. Генек вернулся к скрипке, посыпались аплодисменты.

— Сыграйте им что нибудь из своего репертуара, — подсказал мальчик пианисту.

Для того, чтобы аплодисменты графских гостей не раздавались впустую, профессор начинает Лунную сонату Бетховена. Генек уже рядом с матерью, скрипка в футляре у него в руках.

— Идем уже, нас не заметят.

Пани Венявская ушла с сыном. Потом ей пришлось прислать письмо с объяснением, что мальчик мол действительно нездоров.

А в воскресенье, во время утреннего концерта, Генек играл, как ни в чем не бывало. Он поражал силой, мужественным подъемом, не скупился играть на бис.

В залах Редуты, — по всей вероятности потому, что дело было в воскресенье — собралось много публики редко посещающей концерты. Мастеровые с Пивной, Свентояньской, Кшивего Кола, Беднарской, Мостовой улиц. Они пришли со своими сыновьями. Швейцар не хотел пускать детей. Но они умели решить этот деликатный вопрос.

— Он у меня будет сидеть на коленях. Это для него я, собственно, такие деньги уплатил. Я хочу ему показать, какие бывают дети!

Мастеровой сунул швейцару несколько медных монет, и все уладилось. Во время такого утреннего концерта правила соблюдались не очень то строго. Стоило мастеровому осмотреться кругом и он на многих местах увидел знакомых лавочников с дочерьми и сыновьями.

Весть о Генеке разнеслась уже по всей Варшаве. В то время жители города увлекались музыкой.

В прошлое воскресенье в костеле францисканцев во время богослужения любители исполнили произведения Крогульского и Антония Эльверта, в соборе св. Яна впервые исполнили мессу сочинения Рыдера, в костеле августинцев любители-музыканты разучили большую мессу Бетховена, в Бернардинском костеле шла месса Юзефа Эльснера. Не случайно на следующий день после концерта Генека «Курьер варшавский» напечатал обширную статью с подробным сообщением об успехах 14-летнего мальчика.

Перед отъездом пани Венявская купила на Трембацкой улице газету и к своему удивлению нашла обширную статью, пестревшую словами «великолепный талант», «избранник», «гений». Автор статьи писал:

«… усилия таких музыкальных вундеркиндов могут удовлетворять разве ослепленных родителей, которым кажется, что если их малолетнее сокровище пропилит вариации Берио, или отбарабанит фантазию Тальберга, то из него непременно получится новый Паганини или Лист. Если бог не дал человеку таланта, одного только труда или желания недостаточно. Вместо творчества будет только подражание, вместо святого огня искусства, вместо пылающей души — будет только бесцветная, и рассчитанная на эффект, чувствительность. Генрик Венявский — один из избранников, гений которого открывает ему путь к музыкальной славе».

На глазах счастливой матери показались слезы. Так никто не пишет об обыкновенном мальчике, играющем на скрипке.

А мальчик тем временем сидит в дилижансе и совсем не знает, что о нем так пишут, так оценивают, хвалят. Он делает из бумаги голубей и пускает их по ветру. Дилижанс едет, и бумажный голубь летит за ним то подымаясь, то падая. Как только упадет — Генек опять на коленях мастерит новую птицу. Ему уже четырнадцать лет, а его забавляют такие вещи.

Пани Регина уже прочла «Курьер» и спрятала его в дорожный мешок. Дорога до Люблина далекая. Снова взяла газету, чтобы прочесть еще и другие известия. Взгляд ее задержался на фразе: «…слушая его, я забываю, что передо мной ребенок, мне кажется, я слышу музыканта, которому длительный опыт и труд придали уверенность, чистоту игры и интонации, душа которого способна правильно понять классическую музыку Виотти и который одновременно умеет со вкусом и чувством передать легкие и блестящие произведения Берио и Арто»

Но не только земляк из газеты «Курьер варшавский» писал о Генеке. Везде, — и в Париже и в Петербурге — он возбудил восторг и удивление. Вот теперь он забавляется бумажными птичками. Говорят, что он ребенок… и это удивительно, потому что он все же развивается не так, как обыкновенные дети, его ровесники. Пожалуй, в этом виновата Жермена.

В сердце матери переплетаются чувства счастья, радости, беспокойства, заботы.

Копыта почтовых лошадей хлюпают по осенней дороге.

Совершенно неожиданно после рождества доктор Венявский получил по почте казенное письмо наместника, запечатанное пятью сургучными печатями, в котором превосходным писарским почерком было написано, что Генрику и Юзефу Венявским разрешается выехать в Париж для продолжения музыкального образования. Письмо взволновало весь дом. Необходимо стирать, гладить, готовить каждую мелочь. А тут на новогоднюю ночь уже разосланы приглашения, на водосвятие тоже готовится приятный вечер. У кого опять больше всего хлопот? Конечно, у хозяйки. Ведь нельзя такое разрешение не использовать. Ведь оно равносильно приказанию. И как это успеть? Как организовать путешествие зимой, чтобы оно прошло без неприятных последствий?

Мальчики уже целых три месяца занимаются учебниками. Они полюбили учителей, понемногу начали забывать французский язык, научились более или менее правильно писать по польски. И вот снова отъезд нарушает установившийся уже было распорядок. Опять доктор Венявский будет получать письма от жены и складывать их в шкатулку с инкрустациями…