ЛЕГЕНДА В ЛЮБВИ И ЛЮБОВЬ В ЛЕГЕНДЕ

По примеру прошлых лет Остенде и в этом году было переполнено поклонниками устриц и любителями рулетки. Все гостиницы, пансионы и виллы заняты. Ведь Остенде — европейский курорт, расположенный в Бельгии почти напротив Лондона, и здесь не какое-нибудь северное море, а открытый океан. Достаточно сесть на пароход идущий в Кале, чтобы через час гулять по пляжам Остенде… Экскурсии в Брюгге, Брюссель, Гент чрезвычайно разнообразят пребывание на этом фешенебельном курорте. Мистер Гентцер умело использует все обстоятельства. Концерты Венявского он обеспечил превосходной рекламой.

Вместе с Антоном Рубинштейном они дали концерт в Курхаузе, забавляясь снобизмом завсегдатаев курорта. Программа их концертов состояла из разных салонных пьес, которые украшались ими разными виртуозными штучками, к вящему удовольствию публики. Изредка в программу включались серьезные, классические вещи, теперь уже для удовольствия самых исполнителей.

Генрика и Изу теперь часто видели на берегу моря. У них было о чем поговорить. Иза огорчалась его проигрышами в казино. Генрик смеялся над этими огорчениями.

— Кто счастлив в любви, несчастлив в игре. Как говорят у нас в Польше — два гриба в борщ не кладут.

— Неужели ты не можешь перестать играть в эту рулетку? Ведь я же с тобой.

— Неудачи в игре убеждают, что я могу быть спокоен за нашу любовь.

— Ты поступаешь, как сумасшедший и вместо серьезного ответа… — беспокоилась Иза, морща носик.

— Что касается тебя, то я действительно с ума сошел, — согласился Генрик и вздохнул. — Но ты же ко мне холодна.

— Ты несправедлив. Мы должны еще немножко подождать.

— До каких же пор ждать? — вздыхал Генрик.

— Мама сказала, что ты должен лично поговорить с папой.

Венявский уже давно собирался поговорить с отцом Изы. Сегодня они снова расстались в установленное время, потому что мать ожидала Изу. Скрипач пошел в казино. Настроение у него было неважное, может быть это влияние порывистого ветра, дувшего сегодня целый день. Такой ветер очень плохо действует на нервы.

В казино шла ожесточенная картежная игра. Скрипач не любил этих длинных и скучных баталий. Другое дело рулетка. Здесь в один момент можно получить свою дозу наркоза, который иной раз даже зрителей бросает в пот. Генрик бросил несколько монет… Проиграл. Обыкновенно в таких случаях он второй раз уже не испытывал судьбы и оставлял игру. Сегодня он поставил еще раз и снова проиграл. Громко рассмеялся.

— Иза будет моя!

Он быстро вернулся в гостиницу, хотя и здесь проигрыш его не беспокоил. Сильный, порывистый морской ветер дул с севера, потрясал окна, крыши, придорожные деревья, нес с собой мелкий песок. Генрик себя чувствовал очень плохо. Быть может, скрипка тебя успокоит? А может быть удастся сочинить собственный этюд?

Остенде городок небольшой. Генрика все знали, наблюдали за ним и весть о его проигрыше быстро разнеслась по всему курорту. Дошла она и до лэди Гемптон.

— Выбежал из казино как безумный. По-видимому он заболел.

— Нет, он смеялся, несмотря на то, что проиграл два раза.

— Обыкновенно он ставит только один раз, — резюмировала лэди Гемптон.

Рано утром мать с дочерью собрались в гостиницу. Генрика они застали до такой степени увлеченным работой, что по-видимому он не спал всю ночь. Глаза ввалились, он был бледен и еле-еле держался на ногах.

— Что с вами, вы больны?

— Нет, я здоров. Это вчерашний ветер. Я не люблю такого сильного, порывистого ветра.

— Почему же вы не пришли к нам? — удивилась англичанка.

— Я играл на скрипке и думал о своем.

— Можно узнать, чем закончились ваши размышления? — спросила лэди Гемптон.

— Разве вам Иза ничего не говорила?

— Иза? Изабелла, скажи мне в чем дело?

— Я как-то говорила вам мама, что мистер Венявский хочет жениться на мне, — прошептала, запинаясь девушка.

— Жениться? О, это очень важное дело. Такой вопрос без согласия мужа и ваших родителей решить нельзя.

— Скажите, пожалуйста, а я не могу… увезти Изу? — спросил Генрик, прикидываясь наивным.

— Ах, что вы говорите? — воскликнула возмущенная Иза.

— Но ведь это аморально, — в свою очередь возмутилась лэди Гемптон.

— Да, но это проще сделать. Поедем в Париж, найдем священника, станем перед алтарем и дело с концом. Принять к сведению совершившийся факт никому не будет трудно, — говорил устало Генрик, отдавая себе отчет, что действует не в свою пользу.

— Вы не любите традиций, на которых зиждется общество, — серьезно и возмущенно обратилась к нему мать.

— Как вам угодно. Если я обязательно должен получить от вашего мужа разрешение на брак с Изой, то едем немедленно к нему. Нынешнее положение мне невыносимо, да вероятно и она…

— Вы за мою дочь не беспокойтесь. Для этого я здесь, — холодно отрезала мистрисс Гемптон, но через мгновение спохватилась. — А может быть ваш отец не согласится на ваш брак с моей дочерью? — осведомилась она.

— Это дело я беру на себя. — Генрик снова воспрянул духом. — Хорошо, я еду в Лондон, может быть это даже кстати, так как мой импрессарио требует установить дату нового концерта. Я не хочу, чтобы за лето лондонцы меня забыли.

— Примите наши пожелания здоровья и успеха. Просим посещать нас всегда, когда вам это будет угодно, — сказала на прощание лэди Гемптон, будучи убеждена, что такое решение наиболее приемлемо для ее дочери.

Мистер Гентцер получил приятное известие. Можно объявить концерт. Венявский снова был в казино, поставил и выиграл.

— Ах, черт возьми! — выигранное золото его жгло. — Вероятно, сэр Томас Гемптон откажет. О чем другом может свидетельствовать этот выигрыш?!

И правда, когда он очутился наедине с серьезным отцом Изы, который всегда напоминал ему бульдога, он услышал:

— Давайте говорить реально. Мы же вас не знаем. Мы не знаем, кто вы такой. Кто ваши родители, из какого общества? То, что вы талантливый скрипач, этого для супружества с моей дочерью слишком мало.

— Слишком мало? — скрипач вскочил со стула. Сделал несколько нервных шагов вдоль стола и снова сел. Подавил в себе волнение. — Но ведь она меня любит и я ее люблю.

— Все возможно. Но только вы знаете: от любви еще никто не умер. Вы совладаете со своим чувством. У вас наверное достаточно поклонниц. Хуже обстоит дело с моей дочерью, если она действительно вас любит, как вы говорите. А вы знаете, что у нее нет приданого? — неожиданно сказал англичанин, злорадно посмеиваясь.

— Зачем вы мне об этом говорите?

— Мы, англичане, любим солидность в деловых вопросах.

— А я будучи поляком, говорю вам, что пришел сюда не для того, чтобы заключать какую нибудь сделку. Я здесь ничем не торгую.

— Вы, мистер Венявский, очень вспыльчивый человек, но этим вы меня не убедили и убедить не можете, — добавил сэр Томас после небольшой паузы. — Предоставьте дело течению времени. Смею вас уверит, что не пожалеете.

Генрик с усилием держал себя в руках. Снова начал шагать по комнате, но ему не приходило в голову ничего, что бы можно было противопоставить холодной аргументации старого англичанина. В комнате воцарилась опасная тишина. По-видимому хозяин решил закончить беседу. Скрипач считал, что необходимо попытаться еще раз убедить сэра Томаса.

— Послезавтра мой концерт. Могу я вас пригласить? До сих пор вы были одним из моих усердных слушателей.

— Концерт? Если вы желаете, я еще раз послушаю вашу необыкновенную музыку, — довольно холодно процедил сэр Гемптон.

Сэр Томас Гемптон вел беседу весьма лаконично. От него пахло крепким портером и видимо, по этой причине он еле двигал своими массивными челюстями. Толстая рука с золотым кольцом неподвижно опиралась о стол. Скрипач чувствовал равнодушие и сухость старого дельца. Однако он овладел собой, вежливо попрощался и вышел на улицу. У него расшалились нервы, разыгралась фантазия. Он возвращался в пансион. На столбах и на заборах уже расклеены афиши и программы его концерта.

— Зачем мне этот концерт? Не для того же, чтобы заработать на приданое Изы. Неужели сэр Томас предполагает, что я хочу жениться на его дочери только из-за приданого? Я оставлю отцу все приданое, пусть его расходует на свой любимый портер марки Кенингем. — Он медленно шел — не обращая внимания на уличное движение.

— Хорошо бы сейчас выпить красного бордо для укрепления нервов. А может быть лучше съесть порцию сливочного мороженого. Нет. В такую жару вино лучше.

— Во французский ресторан, — приказал он извозчику.

— Yes, Sir!… — ответил возница одетый в голубой сюртук с металлическими пуговицами. Он поправил на голове цилиндр и натянул вожжи.

Лошадка пошла рысью. На ясном голубом небе высоко стояло солнце. Фиакр катился по лондонским улицам ровно, успокаивающе, почти автоматически. Однообразное цоканье копыт по мостовой действует на чуткое ухо, как мерный ход часов во время бессонной ночи. Генрик не замечал ни улиц, ни толпы людей, снующих по ним. Он переживал отказ… Нет, это не был отказ. Старый торгаш уклонился от решительного ответа. Если бы он, Генрик, остался там дольше, то не выдержал бы и наговорил достопочтенному джентельмену бог знает что.

— Сэр Томас англичанин. Его надо понимать, — успокаивал сам себя Генрик. Что делать, чтобы по отношению к Изе было все в порядке? Выслать ей телеграмму с приглашением приехать в Лондон на концерт? Пусть узнает ответ отца. Да. Пожалуй так и следует сделать!

Извозчик остановился перед рестораном, внешний вид которого оставлял желать много лучшего. Шилингом больше, шилингом меньше — пустяки. Генрик расплатился с извозчиком и вошел во французский ресторан. Несмотря на не очень презентабельный внешний вид, внутри было очень чисто и уютно. Генрик уселся недалеко от небольшой витрины. Он видит, как извозчик, сняв цилиндр, вытирает потное лицо серым платком. Этим же платком он отгоняет мух от головы лошади. Поправил соломенную шляпу надетую на торчащие уши лошади, гладит и похлопывает ее ладонью по крупу. Извозчик еще раз с удовлетворением подул на монету, зажатую в кулаке и отъехал. Размышления Генрика прервал слуга.

— У вас есть бордо, только самой лучшей марки?

— Найдется, милорд. А что подать к вину?

— Пока что бокал.

Официант улыбается. Он любит таких молодых гостей.

Из двери ведущей в следующую комнату выглянул человек среднего возраста, одетый в легкий пиджак из чесучи. На его лице загар. Белесые волосы зачесаны вверх.

— Вот так встреча!

— Кто привел сюда маэстро?

Они с видимым удовольствием здороваются.

— Что вы делаете в Лондоне?

— Ищу того же, что и вы.

— Я ищу бутылку крепкого бордо.

— А я смысла жизни.

— Чтобы жить, радоваться солнцу — смысла не надо.

— Что-то по вас не видно этой радости. Даже наоборот. Вы очевидно взволнованы, нездоровы, чем-то недовольны. Вас встретила какая то неудача наверное, замешана женщина, — смеется блондин, обладатель внимательных, голубых глаз. — Вы полагаете, что бутылочка бордо разгонит тоску? Клин клином, что?

— Вы — точно врач на приеме. И вдобавок бесплатно. В Англии так не делают. Здесь бизнес — закон.

— Верно, но я же не врач.

— А чем вы собственно занимаетесь?

— Смелый вопрос, на который я не могу дать ответ.

— Вернемся к беседе.

— Я видел афиши о вашем концерте. Неужели у вас перед выступлением разыгрались нервы? А я считал, что маэстро уже привык к публичным выступлениям.

— Привык-то привык, но неожиданности всегда возможны, — машинально отвечает скрипач.

Официант принес бутылку бордо. Вот и два бокала изрядных размеров. Генрик наблюдает, как официант откупоривает бутылку. Льется красная, чистая густая струя с терпким запахом. Официант приподнял бокал вверх, посмотрел на свет, как бы восхищаясь цветом вина.

— Пожалуйста! — маэстро подвинул бокал своему собеседнику.

— Выпьем за ваш успех.

— Ну и за ваш, хотя я все же утверждаю, что для чувства радости и счастья, здравый смысл не всегда необходим, — упрямо повторяет Генрик.

— Вы пессимист, а это нехорошо.

— Оптимист ли, пессимист ли, все одинаково умирают, — философствует скрипач.

У вина хороший букет, оно легко пьется. Пока что действие его не очень чувствуется. Но каждый глоток приносит облегчение. На дне бокала сидит веселый чертик легкомысленности и забытья.

— Великолепное вино. Давно не пил такого… — наслаждается блондин. В Лондоне такое вино найти можно, а вот в Бургундии в ресторане его не найдешь. Может быть где-нибудь в подвале…

— О, я рад, что пью вино в обществе такого знатока, как вы.

Генрик притворялся более спокойным, чем это есть на самом деле. О своем собеседнике он ничего не знает, хотя его лицо ему знакомо.

— Вино это почти польский напиток, шляхетский напиток, только я не для вина путешествую по этому свету.

— Вы мне можете сказать откровенно, что вас заставило уехать из Польши? Ведь нигде на свете нет мест лучше наших. Нигде нет такого приятного ветерка, нигде так приятно не журчат ручейки, нигде на свете нет таких берез, дубов, лиственниц, сосен, как у нас. Здесь, например, я не вижу ни подсолнечников, ни мальв.

— Вы не только музыкант, но и поэт.

— Вы шутите. Нехорошо покидать родную землю. Чего ищут люди на чужбине?

— Вы это как, мне или себе задаете вопрос? Ведь это и есть поиски смысла жизни.

— Если можно было бы знать в чем смысл жизни. Я вижу этот смысл в звучном аккорде, мелодии, звучащей в моем сердце.

— Французское вино превосходно. После второго бокала мы наверное найдем смысл жизни в существовании, — продолжает незнакомец, переводя разговор на более легкие темы.

— Что же, вы человек ученый, политик, практик, а я только музыкант… виртуоз. Я ничего другого не хочу знать, — говорит скрипач.

— Это нехорошо. Каждый поляк должен быть гражданином своей страны.

Генрик наполняет бокалы, но рука его уже стала неуверенной.

— Я не могу быть всесторонним, я служу родине своим искусством. Всегда и всюду, по мере моих средств, я выполняю обязанности, лежащие на мне. Я сын офицера.

Бордо красное и ароматное, как цветы, наполняет бокалы. Развязывает языки, располагает к откровенности.

— А я… в глубине австралийского материка, на островах, в Тасмании ищу путей, чтобы увековечить имя поляка и не унизить его, — бросает в пространство неожиданный собутыльник.

В это время сэр Томас Гемптон беседовал с управляющим кредитно-экспортной конторой, располагающей точными сведениями о финансовом положении многих деятелей Европы. Насколько сэр Томас был низким, приземистым мужчиной, настолько его собеседник мистер Гентцер обращал на себя внимание высотой своего худого тела и лицом, покрытым экземой.

— Меня интересует, что стоит семья Венявских из прежней Польши, а теперь России?

— Мой двоюродный брат Гентцер — импрессарио знаменитого скрипача, который теперь очень популярен в Лондоне и дает концерты даже в домах, близких ко двору. Фамилия скрипача Венявский. Если речь идет о ком-нибудь из этих Венявских, то я могу вам дать совершенно точные сведения.

— Вот именно, — меня интересует его отец, врач.

— А что, он хочет купить в Англии медицинский инструмент? Больничное оборудование? Оборудование операционного зала или амбулатории? Скажу сразу, дело можно начинать.

— А вы не знаете, что стоит его имущество и в чем он держит капиталы? В земле, в городских домах или в акциях?

— Извините меня, сэр! Может быть речь идет о браке вашей дочери с этим скрипачем?… — После минутной паузы спросил мистер Гентцер. — Я читал в газете, что они помолвлены. Я не поздравлял, извините, пожалуйста. Пока в Таймсе нет официального объявления, я не считаю, что вопрос решен.

— Этот молодой человек иностранец. Приходится призадуматься.

— Вы правы, сэр. Я знаю от моего двоюродного брата, что Венявский в прошлом году за свои концерты во Франции, Германии, Австрии, Бельгии и Голландии получил 120 тысяч франков, не считая того, что он зарабатывает концертами в России.

— Что вы говорите? Неужели скрипач зарабатывает столько?

— Не всякий. Однако мой двоюродный брат охотно платит ему 1500 франков за каждое выступление.

— Неслыханно, просто невероятно!

— Его брат Юзеф — пианист, и тоже очень хорошо зарабатывает концертами, — добавляет мистер Гентцер. — Поляки — талантливый народ.

— Зятем лучше иметь человека менее способного, зато солидного.

— Конечно, но это также немалое удовольствие иметь в семье талантливого, знаменитого зятя.

— Если бы это был англичанин, а то поляк, а по паспорту русский…

Сэр Томас Гемлтон с трудом преодолевал свои привычки и взгляды, хотя сам женился на дочери известного пианиста Осборна, а его жена когда-то училась пению и по всей вероятности была бы украшением оперы, если бы не вышла замуж. Гости бывающие в их доме, это — знакомые лэди Гемптон до ее замужества. Благодаря этому, в их салоне играл сам Мейербер, а жирный Россини убеждал сэра Томаса, что жизнь ничего не стоит, если человек не умеет себе приготовить макароны с pasta sciuta или зажарить рыбу на свежем прованском масле.

— Вы думаете, — не раз говаривал сэру Гемптону шутник Россини, — что мои оперы пользовались бы таким успехом на всех сценах мира, если бы не моя веселость. Только французская и итальянская кухни дают благодушие, любовь к людям и остроумие. Вы, лондонцы, отравляете себя говядиной, кониной, свининой, да и то не умеете их приготовить как следует, — недожариваете, недовариваете. Я вас приглашаю ко мне, в Париж, на завтрак. Я уверен, что вы станете не только моим сторонником, но и поклонником. Конечно не моей музыки, но — моей рыбы, варенья, телячьих котлет. Я вас жду у себя, уважаемый сэр Томас.

Сэру Томасу Гемптону этот музыкант очень понравился, но Венявский?…