"Путы любви" - читать интересную книгу автора (Таннер Сюзан)

ГЛАВА 16

Все утро они шли равномерным шагом. Не убыстряя его, чтобы не устать, и не замедляя. Окружающий их пейзаж понемногу менялся. В теплые месяцы торфяники, поросшие вереском, были мшисты, болотисты, препятствием была и лесная чаща. Сейчас же земля была твердой, лес стоял голый, и всадникам было легко ехать по такой местности.

Дара, не отрываясь, смотрела на худое лицо Лаоклейна, но по его выражению ничего не могла понять. И он, и она молчали.

Наступали сумерки. Они остановились в деревушке, в которой было всего лишь несколько домов, стоявших в ряд на открытом месте и потемневших от январской стужи. Они расположились в таверне, которая представляла собой комнату с темными стенами и низким закопченным потолком.

Дара села за небольшой стол в пятнах и царапинах. Огонь в узком камине нещадно дымил, и дым ел глаза.

Лаоклейн спорил с хозяином таверны, скорее он отвергал отчаянные протесты хозяина.

– Моей жене и мне нужна комната в твоем доме. Мои люди будут спать здесь. Они честны и ничего не возьмут, а тебе заплатят за твою щедрость.

– Мой господин, но у меня нет другой комнаты. Здесь всего лишь одна комната для меня и моей жены. Дети спят в общей комнате.

– Тогда, – сказал Лаоклейн, – ты и твоя жена будете спать вместе с ними. Моя жена ведь не может здесь спать, не так ли?

– Н-нет, милорд, – заикаясь произнес хозяин. Тонкая струйка пота появилась у него на лбу. – С вашего позволения, я скажу госпоже Бейлфор. Берите что пожелаете. Я скоро вернусь.

Лаоклейн повернулся к Даре. Она пыталась спрятать улыбку.

– Ты испугал его. Это несправедливо.

Он подошел к ней и сел рядом на стул. Наклонил слегка голову и внимательно посмотрел на нее.

– Я уже не надеялся увидеть твою улыбку.

Она пожала плечами:

– Маловероятная перспектива в моем положении, правда?

Он кивнул головой и откинулся на спинку стула. Его вытянутые ноги доставали почти до следующего стола. Широкими пальцами Лаоклейн стучал по столу.

– Мы закончили ссориться, Дара?

Глаза ее расширились:

– Я уверена, милорд, что мы едва начали.

Он усмехнулся, что делал крайне редко, и этим обезоружил ее. Ветер, проникая внутрь по трубе, выдувал сажу и искры в душную комнату. Дара закашляла и спрятала лицо в капюшон, пока все не улеглось. Она терла покрасневшие глаза.

– Я бы не хотела испортить эту одежду. Кроме нее, у меня ничего нет. – Она сделала паузу, а потом добавила, почти с вызовом: – Я пришла к тебе ни с чем.

– Во второй раз, – напомнил он.

– В первый раз это было против моей воли.

– А сейчас?

Она посмотрела на него уставшими глазами, явно не желая отвечать. Когда же она ответила, ее ответ не имел ничего общего с его вопросом:

– Ты сказал, что я твоя жена. Твои люди знают, что это не так.

– Они будут называть тебя так, как я им скажу.

– Их преданность тебе огромна, – сказала она, полная неизъяснимой тоски.

Для него вопрос был решен, Дара же была не так уверена. Приход их не очень гостеприимного хозяина прервал дальнейший разговор. Он натянуто улыбался – его жене не понравились новости, которые он ей сообщил. Ему было нелегко успокоить ее.

Лаоклейн встал, Дара была рядом с ним. Ему не понравилось, что она вынула свою руку из его руки. Он продолжал разговаривать с Бейлфором.

– Приготовили для нас комнату?

– Конечно, моей жене доставит удовольствие принять вас, – солгал он.

Когда они покинули таверну, Лаоклейн тихо и коротко поговорил с Бретаком. Хозяин таверны и Дара, стоявшие у двери, не слышали, о чем они говорили. Ей больше нравился холодный, неприятный ветер, чем спертый воздух душной комнаты. Она надеялась, что в доме у хозяина будет лучше, чем в его таверне.

Действительно, так и было. Передняя была чистой и аккуратной, здесь пахло воском. Бейлфор был доволен и успокоился, когда увидел своих двух малышей в постели в углу. Они выглядывали из-под одеяла со скромным любопытством. Из кухни доносились звуки. Там готовили еду. Жарили дичь. Только Бейлфор заметил, что на кухне было необычно и непривычно шумно. Жена стучала посудой. Обычно за этим занятием ее не было слышно. Он побледнел, и без слов стало ясно, что его жена раздражена.

Покорившись судьбе, Бейлфор повел своих незваных гостей через гостиную в единственную спальню в доме. В ней не было камина. Массивная мебель, натертая воском, блестела. Около кровати стоял миниатюрный столик. Он явно был не к месту в этой заставленной мебелью комнате. На столике стояла оловянная посуда, около него – две табуретки.

Довольный тем, что им предоставили комнату, Лаоклейн вынул кошелек и дал несколько монет хозяину.

Бейлфор пробормотал слова благодарности и вышел из комнаты, довольный, что наконец появилось что-то, чем он порадует свою женушку.

Лаоклейн закрыл дверь, повернулся и увидел, что Дара нервно ходит по узкому проходу между мебелью.

– Зверь в клетке и то спокойнее, – сказал Лаоклейн.

Дара остановилась и положила руку на резную спинку кровати. Она была в растерянности и не могла разговаривать, что было для нее необычным. Услышав стук в дверь, она с облегчением вздохнула.

Госпожа Бейлфор поставила на стол поднос, заставленный едой. Любопытным взглядом она окинула своих незваных гостей. Она считала их таковыми, независимо от того, были ли они дворяне или нет. Лаоклейн поднял брови и посмотрел на нее уничтожающим взглядом. У Дары в глазах было негодование. Госпожа Бейлфор быстро удалилась.

Ужин был простым. Слегка румяная дичь с вкусными нежными овощами, темное вино. Дара сидела напротив Лаоклейна.

– Наверное, эта еда предназначалась для них самих, – виновато заметила Дара, когда Лаоклейн подал ей мясистую ножку.

– Мы в ней больше нуждались.

Дара согласилась с ним и продолжила есть мясо. Разговор их затих, они утоляли голод. Наевшись, Дара посмотрела на Лаоклейна, он продолжал есть.

– Твои люди тоже поедят?

– Они не пропадут, – ответил Лаоклейн и отодвинул оставшуюся еду. Ее было немного.

Отдыхая, он еще раз наполнил свой кубок и медленно выпил. Он пристально смотрел на Дару до тех пор, пока она не отвернулась, не выдержав его взгляда. Вино быстро исчезало. Дара все больше нервничала. Наконец он встал и пошел узнать, не нужно ли что его людям. В это же время госпожа Бейлфор. принесла чайник с водой, чтобы наполнить глубокий таз. До того как вернулся Лаоклейн, Дара искупалась, вновь надела платье и аккуратно застегнула его.

Лаоклейн, раздевшись до пояса, тоже вымылся.

Дара зачарованно смотрела на его мускулистую спину. На ней было много шрамов. Она осторожно дотронулась до одного из них.

– Тебя часто ранили, милорд?

– Да, – ответил он, вытираясь полотенцем. – Некоторые царапины получил, когда был мальчишкой, другие во время войны, которую вел Джеймс.

Он повернулся, вынул кинжал, который висел на поясе кожаных бриджей, и положил его под подушку.

– Мне будет нелегко отдыхать, имея это под подушкой, – запротестовала Дара.

– А мне с ним будет гораздо спокойнее, и тебе тоже.

Дара посмотрела на Лаоклейна:

– Но ты ведь не ждешь опасности от господина Бейлфора?

– Нет, скорее от его жены. – Ему не хотелось обсуждать этот вопрос. Сейчас ему было о чем подумать.

Он поднял руку к ее волосам и погрузил пальцы в их шелк. Дара не могла сдержать волнения. Его руки опустились ей на спину, он прижимал ее к себе так сильно, что в какой-то момент она не смогла вздохнуть.

– Я думал, что потерял тебя навсегда, дорогая. – При этих словах глаза ее наполнились слезами, но она моргнула, и слезы исчезли.

Ее губы были мягкими, теплыми и сладкими. Он с трудом расстегнул крючки у нее на платье. Оно распахнулось, и он снял платье с ее плеч. Он нежно коснулся ее груди. Тая от блаженства, она ответила на его прикосновение. Лаоклейн поднял ее и положил на кровать. Через мгновение сквозь опушенные ресницы она увидела, как он подошел к ней.

Когда наступил рассвет, они все еще спали. Лаоклейн поднялся первым и тихо оделся. Он долго стоял у кровати, глядя на умиротворенное лицо Дары. Он редко видел ее такой спокойной, и его волновало, что он не может обеспечить ей покой. Он наклонился, чтобы поцеловать ее, она встрепенулась во сне, произнесла его имя, но не проснулась. Он почувствовал прилив нежности: даже во сне она думала о нем, а не об оставшейся позади печали или предстоящей опасности.

Когда, наконец, Дара открыла свои сонные глаза, на столе уже был завтрак: много каши, хлеб и мед.

Лаоклейн стоял у открытого окна, спиной к ней. Услышав, что она встает, он повернулся. Сначала она чувствовала себя неуверенно, но потом встала, чтобы взять одежду. Изящные движения соблазнили Лаоклейна, но он стоял, не двигаясь, когда она встряхнула платье и положила его на кровать. Она стала надевать рубашку и подняла руки над головой. Грудь ее красиво выгнулась, и он отошел от окна.

Она опустила тонкую рубашку вниз и расправила ее. В этот момент ее внимание привлек Лаоклейн, он подходил к ней. Когда он шел по комнате, она ждала его, чувствуя, как учащается ее пульс.

Руками он накрыл ее едва прикрытую грудь и наклонился поцеловать ее. Это прикосновение зажгло в ней огонь. Но шум за дверью напомнил им, что они не одни, и нехотя Лаоклейн отпустил Дару. Ей тоже не хотелось отпускать его.

День начался благоприятно. Небо прояснилось, стало теплее. Дара ожидала, что ей будет трудно встретиться с людьми Лаоклейна после того, как она пренебрегла защитой своего брата и разделила постель с Лаоклейном. Нo этого не случилось. Не было никаких взглядов украдкой, никаких намеков. Мужчины по-дружески приветствовали ее и относились к ней, как если бы она была по-настоящему графиней Атдаир и Галлхиел.

Они отправились дальше в путь. Вересковые пустоши были позади. Впереди были красивейшие горы. Всадники ехали по открытой дороге, им редко встречались другие путешественники, никто не останавливал их. Те же, кого они встречали по дороге, были, по большей части, честные горожане, интересовавшиеся только своим делом; если же встречались другие, то они тоже не представляли угрозы для людей Лаоклейна.

В окрестностях одного небольшого городка они проехали мимо церкви, покоящейся на тяжелом фундаменте, с высокими колоннами, сводчатой крышей и почти без украшений. Дара в раздумье посмотрела на нее.

– В твоих горах есть церковь?

Лаоклейн посмотрел с удивлением и как-то странно произнес:

– Мы, возможно, варвары, но не язычники.

– Я никогда не видела священника в Атдаире.

Его глаза сузились, и он сказал:

– Молиться можно и без священников.

– Странное рассуждение.

Он опроверг ее заявление:

– Священники развращены, они живут за счет бедных и становятся богаче на землях, которые забрали у честных людей. Они владеют самыми лучшими полями, учат своих незаконных отпрысков за счет своих прихожан.

Дара заволновалась:

– Я не оспариваю того, что священники небезгрешны. Мы должны поклоняться тому, что они несут нам от Бога.

– Но Рим придерживается другой точки зрения! Мы должны верить, что папа незыблем, а его эмиссары непогрешимы. Только дурак поверит в это!

Дара крепче натянула поводья. Ее серой кобыле это не понравилось. Дара отпустила поводья и вспылила:

– Может быть, я и дура, но мою душу не прокляли за изнасилование и убийство!

– Если я заслужил проклятие, миледи, то ни один скулящий священник не спасет меня!

Они замолчали.

Многочисленные ручейки предупреждали, что поблизости река Клайд. Лошади смело преодолевали эти узкие серебристые ручейки. Природа вокруг была замечательная, даже под мертвым покровом зимы. Деревни, которые они проезжали, были аккуратно огорожены, поля ждали весну. Вокруг было много садов. Вдалеке показался замок Ботвел. Он был похож на гордого и уверенного в себе пограничника. Река Клайд, огибая его широко раскинувшиеся сады, бронзой блестела на полуденном солнце.

Дара посмотрела на замок, понимая, что в этой крепости находится один из самых ненавистных врагов Англии – Хепбурн, граф Ботвел.

Они пересекли реку по мосту Ботвел, его старые каменные арки свисали над спокойными водами. Темнота опустилась на них, когда они переезжали через другую реку – Форт. Поднимался ветер. Солнце спряталось. Дара поплотнее натянула накидку. Это ее движение не ускользнуло от Лаоклейна. В следующей маленькой деревушке они нашли приют.

В темноте Дара лежала рядом с Лаоклейном. Ее тело все еще ныло от страсти, которую возбудил и удовлетворил Лаоклейн. Она хотела знать, поймет ли она его когда-нибудь. Ей казалось это маловероятным. Прошлое, его прошлое сделало его таким, каким он был, но она никогда не поймет его прошлого. Она может начать и продолжать жизнь с ним, таким, каков он сейчас, не размышляя над тем, каким он когда-то был или, может быть, станет. Так и должно быть. Сейчас, чувствуя властное тепло его руки на своем бедре и его мускулистое тело рядом с собой, она была довольна.

Погода поменялась так же быстро, как и окружающий всадников пейзаж. Под хмурым небом они все реже и реже встречали деревни и города; дороги, соединяющие их, стали значительно хуже. А всего хуже стала каменистая гряда, идти по которой оказалось просто опасно. Кобыла Дары захромала.

Лаоклейн осмотрел сломавшуюся подкову и выпрямился.

– На лошади лучше не ездить, день или два. – Он посмотрел на Дару, крепко державшую голову кобылы. – Ты поедешь со мной, сзади. – Он оглянулся на своих людей. – Криф!

Молодой человек с гладким лицом проворно спрыгнул со своей лошади и подошел к ним.

– Да, милорд?

– Веди лошадь моей жены. Мы поедем медленно, чтобы поберечь ее ногу.

Сидя во временном седле, Дара положила свою щеку на спину Лаоклейна. Руками она обнимала его крепкую талию. Она считала свое положение довольно приятным.

– Ты защищаешь меня от ветра, дорогой.

Она больше чувствовала, чем слышала его довольный смех. Огромный рыжий конь шел вперед. Дара уселась поудобнее в седле. С каждой милей становилось темнее. Над ними висели зловещие облака. Даре стало интересно, пойдет ли снег? Но нет, это был не снег, через час на них обрушился ливень. В скалистых горах негде было укрыться от этого потока воды, дождь барабанил по согнутым плечам всадников, продолжавших свой путь. Дара была рада тому, что ее защищала накидка с капюшоном и широкая спина Лаоклейна, к которой она еще сильнее прижалась, чтобы согреться.

Первым и единственным убежищем, которое им встретилось, была башня Пиктиш, выходившая на широкое устье реки. Стоя у входа, Дара наблюдала, как с лошадей снимают седла и ставят на привязь между круглой каменной башней и отдаленными ветхими хижинами. Крыши многих хижин обвалились, стены других согнулись под тяжестью покосившихся крыш. Дара ушла от двери, когда приехали мужчины. От них сильно пахло сырой шерстью и кожей.

– Что это за место? – спросила она Лаоклейна, когда он стряхивал с волос капли дождя.

– Просто башня, – ответил он, оглядывая небольшое пространство, в котором они стояли. – Пойдем.

Он взял ее за руку и повел за собой к винтовой лестнице в центре комнаты. У башни были двойные стены. Окна были вырезаны во внутренней стене. Из этих окон было видно лишь пространство между стенами. На каждой лестничной площадке окна были вырезаны в обеих стенах. Из них открывался вид на окружающие просторы и узкий морской залив. Камни были уложены без извести и без известкового раствора. Лаоклейн и Дара шли, не останавливаясь, пока не достигли последней лестничной площадки. Вид оттуда был ошеломляющий.

– Это сторожевая башня? – Дара остановилась в замешательстве, представляя себе сторожевые башни вдоль границы.

– Что-то подобное. Эти башни были построены несколько веков тому назад пиктами. Когда в хижинах внизу еще жили рыбаки и крестьяне, башню использовали как убежище в случае нападения.

Дара посмотрела вниз на заброшенные хибарки:

– Они такие осиротелые. Куда ушли люди и почему?

– Может быть, это было нападение, может быть, болезнь. Или они устали от земли, которая может прокормить лишь немногих, а очень многих оставляет голодать.

Дара задрожала от порыва холодного ветра. Лаоклейн пододвинулся поближе:

– Пошли, внизу теплее.

Действительно, внизу было теплее. Тамнаису, самому старшему из мужчин, удалось разжечь огонь. Торф и дрова он достал в хижинах, в которые не проник дождь.

– Храни Господь твою сообразительность, человек. Как здесь приятно! – Лаоклейн осмотрел комнату. – Где Никейл?

– Он добывает свежую дичь к нашему ужину, хотя он может и утонуть в этом проклятом дожде, – мрачно произнес Тамнаис.

Запахло сырой кожей, потому что внутрь внесли седла и упряжь и уложили их у стен. Наслаждаясь теплом, Дара бродила по их жилищу, но вскоре обнаружила, что осматривать почти нечего. Наконец она устроилась около огня, где Криф расстелил на грязном полу одеяла. К ней подошел Лаоклейн.

– Мы останемся здесь до утра. Скоро ночь. Дождь будет лить еще долго.

Дара прислонилась к его плечу и молча кивнула. Она ощущала его теплое дыхание. В сладкой дреме она думала, что никогда не была так счастлива и никогда не будет, если его не будет рядом. Все богатства и удобства Англии не могут заменить трепетного волнения и ощущения безопасности, которые она получает только от его присутствия. Теперь она могла объяснить, почему в Чилтоне дни были такими длинными, а ночи такими одинокими.

Дикий кабан, которого убил Никейл, был жесткий и с душком, но Дара все равно им не пренебрегла, так как его долго готовили, а к тому времени, когда он был готов, она проголодалась. Все время, пока ела, она чувствовала на себе взгляд Лаоклейна, он касался ее волос, лица, она чувствовала его руку около своей спины, там, где он опирался на пол.

Вздохнув и сказав, что сыта, Дара встала. В комнате было дымно, и ей хотелось вдохнуть свежего воздуха.

Она отошла от Лаоклейна и пошла к крепкой деревянной двери, защищавшей старую башню. Он видел, как качаются ее бедра. Его потянуло за ней.

Облака в некоторых местах были разорваны, в этих прогалинах виднелись блестящие звезды, но луна оставалась закрытой облаками. Со стороны моря дул ветер. Голые холмы, окружавшие залив, вставали преградой у него на пути. Дара находила красоту в самой скудости этих холодных, неярких и безлюдных мест. Она дрожала и вдруг почувствовала, что Лаоклейн обнимает ее, своим телом защищая от холода. Она почувствовала, как бьется его сердце, и улыбнулась.

– Я не слышала, как ты подошел, дорогой. Сколько мы еще будем добираться до Галлхиела?

Он улыбнулся ее английскому произношению такого дорогого для него слова «Галлхиел» и сказал:

– Еще один день, хотя это зависит от твоей кобылы – сможет ли она идти завтра. Мы можем выпустить ее на свободу и тем самым оградить себя от возможной неприятности, если она снова захромает.

– Нет! Хефен была подарком Тайна, моего отца. Это все, что у меня от него осталось.

Лаоклейн дернулся и прикусил язык. Было бы лучше, если бы ей ничего не напоминало ее семью или Англию. Она почувствовала его раздражение и ушла от этого разговора.

– Разве ты не возвращался в Галлхиел за все эти годы?

– Никогда. – Ответ не вдохновлял.

– А если кто-то предъявит претензии на замок, что тогда?

– Никто не имеет права! Я – глава рода Макамлейдов после смерти отца и граф Галлхиел по декрету Джеймса.

– Я слышала, что у горцев свои собственные законы, они не признают права сюзерена вмешиваться в их дела.

– Да, – согласился он. – Это так. Но Джеймс заслужил мое уважение и мою преданность. Я дал клятву верности ему и клятву Макамлейда не нарушу. Я укреплю Галлхиел, соберу людей, сделаю их богатыми и преданными Джеймсу. Если мне придется за это сражаться, то так и будет.

Но Лаоклейну хотелось не только разговаривать с Дарой, а гораздо большего, и своим поцелуем он прекратил дальнейшие рассуждения. Все началось с нежного, неуверенного поцелуя, желание его росло, он все сильнее прижимался к ней. Она задыхалась от его дикой страсти и томительной ласки. Вскоре она стала безвольной в его объятиях. Ее руки обвивали его шею, она сдалась. Лаоклейн расстегнул ее корсет, и его руки скользнули внутрь. Она ощущала прикосновение его прохладных пальцев к своей плоти, он ласкал ей грудь, слегка дотрагиваясь до темных нежных сосков, вызывая сладостное мучение. Он повторял движение снова и снова, пока соски не напряглись, полные желания. Он наклонился поцеловать ее губы, потом соски. Она беспомощно лежала у него на руках.

Дара изумилась, когда он отстранился от нее, сказав:

– Здесь не место, дорогая, здесь нет уединения.

Стыдясь своего собственного желания и страха, она почувствовала в глазах слезы. Она отвернулась от него и неловко застегнула платье. Из-за этой своей неловкости она стала тихо ругаться.

Лаоклейн был удивлен стремительностью ее реакции, обошел вокруг и встал перед ней. Он нежно поднял ее подбородок:

– У нас впереди бесконечные ночи, дорогая. Я сожалею не меньше, чем ты, что мы должны остановиться.

Она вздохнула. Он считал, что она больше разочарована, чем унижена! Дара отдернула подбородок от его пальцев.

– Не думай, что я желаю тебя, дорогой. Ничего, кроме неудобства, я от тебя не имею.

Он схватил ее за руку, иначе бы она убежала, и крепко держал ее.

– Мне доказать твое желание, Дара?

Он говорил тихо, но в глазах его не было жалости. Она злобно покачала головой, глядя на него сквозь слезы.

– Мне следовало принять предложение лорда Блекдина. Хотя он был дерзким, он не был невыносимым, как ты!

– Ты говоришь об англичанине, который так ужасно выглядел, когда ты решила ехать со мной? – Лаоклейн лениво растягивал вопрос, не требуя ответа. – Он бы не подошел тебе, дорогая. Судя по нему, он был бы льдом рядом с твоим пламенем. И какой же он страстный любовник, если отпустил тебя так легко.

Он был в ярости, когда представил Дару в объятиях лондонца, а Дара видела лишь язвительное спокойствие, раздражавшее ее.

– Он руководствовался законами чести, которых тебе не понять, Макамлейд! Законами чести джентльмена!

– Да, я не джентльмен, миледи, я могу укротить твой гнев или сравнять его с моим. – Он грубо схватил ее и сильно, свирепо поцеловал.

Она была вынуждена признать справедливость его слов. Она не могла сопротивляться ни ему, ни себе. Между ними горело пламя, которое было невозможно погасить никаким отказом. Все же она закусила губы, чтобы не признаться в этом, хотя тело ее доказывало обратное.

Мужчины внутри башни уже улеглись спать, когда вернулись Дара и Лаоклейн. Она чувствовала себя неудобно, лежа под одним одеялом с Лаоклейном, рядом с мужчинами. Она легла одетая. Лаоклейн был в восторге от ее смущения, и она отодвинулась от него так далеко, насколько позволяло одеяло. Упрямо, сильными руками он вновь притянул ее к себе, и крепко держал у своей груди.

– У этих, невоспитанных, свои правила, – сказал он тихо ей на ухо.

– Это значит, ты тоже не претендуешь на воспитанность, дорогой, – прошептала она с яростью, перед тем как успокоиться в его теплых объятиях.

Начинался новый день. Ветер разметал облака и затих. Виднелись бесчисленные угасающие звезды. Никто не пытался разжечь огонь, а над холодным завтраком никто не засиделся.

Утро было приятным. Дара вновь ехала сзади Лаоклейна. Она руками обхватила его за талию. Хефен, идущая за одним из мужчин, успевала за их шагом. Лаоклейн больше уже не упоминал о возможности оставить кобылу. Солнце грело им спины. Ветра не было. Переносить холод стало легче.

Самое красивое место в Шотландии – горы, даже в середине зимы. Застывшие скалистые горы были испещрены ручьями, чьи стремительные кристальные воды приветствовали путешественников. В лощинах, не тронутых человеком, глубокие озера питали зеленеющие поляны. Неожиданно возникали каменные пирамиды, межевые знаки из вечного камня, установленные простыми смертными, которых уже давно не было в живых. Вечнозеленые растения окрашивали горизонт в синий цвет.

Мужчины, слишком много времени проведшие на границе, с каждой пройденной милей чувствовали прилив сил. Хотя Дара терзалась тем, что расстояние между ней и Англией все увеличивается, оптимизм брал верх над ее терзаниями. В Галлхиеле не будет тех ужасов, что остались позади, они не последуют за ней в эту дикую красивую страну гор, долин и опасных ущелий.