"Меррик" - читать интересную книгу автора (Райс Энн)

15

Меррик плюхнулась на свою кровать и несколько секунд сидела молча, ничего не предпринимая. Потом она потянулась за бутылкой рома «Флор-де-Канья» и сделала большой глоток.

Я предпочел выпить воды. Хотя мы провели много времени в машине и сердце до сих пор бешено колотилось. Пока я пытался отдышаться, меня мучило унизительное сознание собственной дряхлости.

Но когда я, нарушив молчание, заговорил о том, что мы сделали и как это у нас получилось, когда я попытался обсудить с Меррик наши дальнейшие действия, она жестом приказала мне закрыть рот.

Лицо Меррик раскраснелось, щеки были влажными от пота. Похоже, ее сердце тоже билось неспокойно, хотя я знал, что это не так. Она снова приложилась к бутылке рома, а потом пытливо взглянула на меня.

– Что ты видел, когда посмотрел сквозь маску?

– Я видел призраков! – ответил я. – Я видел скорбящего юношу – то ли жреца, то ли короля, а может, самого обычного человека. Но одет он был очень красиво. Чудесные браслеты. Длинные одежды. Он обращался ко мне с мольбой и выглядел таким несчастным в своем горе. Он дал мне понять, что мы совершили ужасный проступок и что мертвецы все еще там!

Меррик откинулась назад, опершись на обе руки, выпятив грудь и приковав взгляд к брезентовому потолку.

– А ты? – спросил я. – Что ты видела?

Ей хотелось ответить, но, видимо, она не смогла. Меррик снова выпрямилась и потянулась к своему рюкзаку, взгляд ее бегал из стороны в сторону, на лице застыло исступленное выражение.

– Ты видела то же самое? – спросил я.

Меррик кивнула, потом открыла рюкзак и вынула оттуда маску – с такой осторожностью, будто та была стеклянной. Только сейчас, при тусклом свете одного фонаря, я различил, с какой тщательностью были вырезаны все детали маски. Полные длинные губы растянулись, будто в крике. Веки над пустыми глазницами придавали лицу выражение умиротворенности.

– Взгляни, – сказала Меррик, просовывая палец сквозь отверстие чуть выше лба, а затем указывая на дырочки над ушами. – Скорее всего, маску прикрепляли к лицу кожаными ремешками. Ее не просто положили сверху.

– И что, по-твоему, это означает?

– Что эта маска принадлежала только этому человеку. Он разглядывал сквозь нее духов. Он знал, что эта магия не предназначена для всех и каждого. Понимал, что она может причинить зло.

Она вертела маску в руках, явно собираясь надеть, но что-то ее останавливало. Наконец она поднялась и подошла к пологу палатки. В просвете между двумя половинками брезента виднелась грязная улица, ведущая на главную площадь. Меррик устремила взгляд вдаль, держа маску под подбородком.

– Ну же, – сказал я, – посмотри сквозь нее или отдай мне.

Меррик неуверенно подняла маску и крепко прижала к лицу на несколько мгновений, но потом резко отдернула и в изнеможении опустилась на кровать, словно эти несколько секунд в маске лишили ее всех сил. И снова глаза ее дико забегали. Потом она взглянула на меня и немного успокоилась.

– Что ты видела? – спросил я. – Духов деревни?

– Нет, – ответила Меррик. – Я видела Медовую Каплю на Солнце. Она наблюдала за мной. Я видела Медовую Каплю. О Господи, я видела Медовую Каплю. Разве ты не понимаешь, чего она добилась?

Я не стал отвечать, хотя, конечно, все понимал. Однако позволил Меррик самой произнести это вслух.

– Она привела меня сюда, помогла добраться до маски, сквозь которую я могу ее видеть, она передала мне в руки средство, с помощью которого сумеет приходить в этот мир!

– Послушай меня, дорогая, – сказал я и, потянувшись, дотронулся до ее руки. – Борись с этим призраком. У него не больше прав на тебя, чем у любого другого призрака. Жизнь принадлежит живым, Меррик, и жизнь сильнее смерти! Не ты утопила Медовую Каплю на Солнце. Она сама заявила о твоей невиновности.

Меррик не ответила. Она оперлась локтем о колено и положила голову на правую руку, держа маску в левой. Кажется, она смотрела на нее, но я не уверен. Ее охватила дрожь.

Я мягко взял у нее маску и осторожно положил на свою кровать. Затем, вспомнив о предметах, унесенных из пещеры, порылся в карманах, чтобы их достать. Четыре резные ольмекоидные фигурки изумительной работы: два лысых и грузных создания и два худых нахмуренных божества. При взгляде на крошечные лица по мне пробежал озноб. Я мог бы поклясться, что услышал на секунду целый хор голосов, как будто кто-то повернул ручку настройки приемника. И сразу наступила тишина – тяжелая, гнетущая тишина. Меня прошиб пот.

Эти маленькие фигурки, крошечные божества, блестели точно так же, как маска.

– Все это мы увезем с собой, – объявил я. – А что касается меня, то я хочу вновь отправиться в пещеру, как только восстановлю силы.

Меррик подняла на меня взгляд.

– Неужели ты серьезно? – спросила она. – Хочешь бросить вызов тем призракам?

– Да, я готов бросить им вызов. Не скажу, что собираюсь отнести в пещеру маску, чтобы смотреть на них сквозь прорези. На такое я, конечно, не решусь. Но нельзя оставлять там столько неисследованных таинственных предметов. Я должен вернуться, потому что хочу изучить все как можно тщательнее. Потом, мне кажется, мы должны связаться с одним из университетов, занимающихся активным исследованием здешних мест, и поставить их в известность о находке. Надеюсь, ты понимаешь, что я не намерен сообщать им о маске. По крайней мере до тех пор, пока мы не будем уверены, что безоговорочно являемся ее владельцами.

Ситуация с университетами, раскопками и притязаниями на древние находки была довольно запутанной, поэтому мне не хотелось ее обсуждать. Я чувствовал жар во всем теле. С желудком творилось что-то неладное, хотя, как правило, со мной такого не бывает.

– Мне необходимо снова увидеть пещеру, – продолжал объяснять я. – Только сейчас я понял, почему ты сюда стремилась. Хочу вернуться туда хотя бы один раз, может быть, два, чтобы выяснить...

Я замолчал на полуслове. Приступ тошноты прошел.

Она смотрела на меня глубоким печальным взглядом. Вид у нее был такой же больной, как у меня. Запустив обе руки в густые пряди волос, она отбросила их с прелестного лба. В зеленых глазах горел огонь.

– Ты знаешь, – вновь заговорил я, – что в нашем распоряжении четверо помощников, которые без труда сумеют вывезти из страны маску и доставить в Новый Орлеан. Хочешь, я передам им маску сейчас же?

– Нет, пока ничего не предпринимай, – ответила Меррик, поднимаясь на ноги. – Пойду в церковь.

– Зачем? – спросил я.

– Чтобы помолиться, Дэвид! – нетерпеливо ответила она и сердито посмотрела на меня. – Неужели ты вообще ни во что не веришь? Я иду в церковь, чтобы помолиться.

Меррик ушла.

Минут через двадцать я наконец налил себе рома. Меня мучила жажда. Странное ощущение: и тошнота, и жажда одновременно. Если не считать возни нескольких кур или индеек – не знаю, кого именно, – в деревне стояла тишина и никто не нарушил моего уединения.

Я уставился на маску и только тут понял, что у меня ужасно болит голова и кровь стучит в висках. Я не придал этому значения, так как никогда особенно не страдал от головных болей, но тут вдруг вместо маски я увидел расплывчатое пятно.

Я попытался сфокусировать взгляд и не смог. Меня охватил жар, и каждый укус насекомого, полученный в джунглях, вдруг снова напомнил о себе.

– Чепуха, – вслух произнес я, – мне сделали все чертовые прививки, какие только можно, включая те, что не были известны медицине в те времена, когда Мэтью подхватил свою лихорадку...

До меня вдруг дошло, что я разговариваю сам с собой. Плеснув себе еще добрую порцию рома, я выпил ее залпом.

И вдруг в голову пришла мысль, что мне станет гораздо лучше, если в палатке не будет столько народа, мне захотелось, чтобы все эти люди ушли.

Потом я понял, что никаких людей в палатке быть не может. Ведь никто не входил.

Я попытался восстановить в памяти последние несколько минут, но какое-то звено оказалось утерянным. Повернувшись, я снова взглянул на маску, а потом выпил еще рома, который к этому времени уже казался мне слаще нектара, отставил стакан и взял в руки маску.

Она казалась невесомой. Я поднял драгоценную вещь так, чтобы сквозь нее проходил свет, и она на секунду вроде бы ожила. Чей-то голос лихорадочно зашептал мне о всевозможных мелочах, о которых мне следует побеспокоиться, а другой голос добавил:

– Через тысячу лет придут и другие заботы. – Только эти слова были произнесены на незнакомом мне языке.

– Как же так? Я ведь тебя понимаю, – вслух сказал я, и тогда шепчущий голос произнес что-то вроде проклятия и зловещего пророчества – насчет того, что некоторые вопросы лучше не затрагивать, оставить как есть.

Палатка заходила ходуном. Точнее, заходила ходуном кровать, на которой я сидел. Я прижал к себе маску и ощутил прилив уверенности. Но весь мир изменился. Я сам изменился.

И вдруг понял, что стою на высокой площадке, с которой открывается чудесный вид на горы, покрытые темно-зеленым лесом, а над головой простирается ярко-голубое небо.

Я опустил взгляд вниз и увидел тысячную толпу, окружившую площадку. На вершинах других пирамид тоже стояли огромные массы людей. Они шептали, кричали и пели. Но рядом со мной на площадке находились лишь несколько человек, и все они преданно смотрели мне в глаза.

– Ты призовешь дождь, – произнес чей-то голос прямо мне в ухо, – и он прольется. Но однажды вместо дождя начнет падать снег, и в тот день ты умрешь.

– Нет, этого никогда не случится! – воскликнул я. У меня вдруг закружилась голова, я испугался, что сейчас упаду с площадки. Тогда я повернулся и протянул руки к моим последователям. – Вы жрецы? Скажите, кто вы? – спросил я. – Я Дэвид. И требую ответа. Я не тот, за кого вы меня принимаете!

В следующую же секунду я оказался в пещере и медленно повалился на мягкую от пыли землю. Меррик кричала, чтобы я поднялся. Передо мной возвышался плачущий призрак.

– Одинокий Дух, сколько раз ты меня призывал? – печально произнес высокий юноша. – Сколько раз ты, колдун, взывал к одинокой душе? Ты не имеешь права обращаться к тем, кто находится между жизнью и смертью. Оставь маску. Она приносит зло. Разве ты не понимаешь, что я тебе говорю?

Я услышал, как Меррик громко зовет меня по имени, и почувствовал, как с лица срывают маску. Я открыл глаза и увидел, что лежу на своей походной кровати, а Меррик стоит надо мной.

– Бог мой, я болен, – сказал я. – Серьезно болен. Приведи шамана. Нет, не надо шамана: времени не осталось. Мы должны немедленно ехать в аэропорт.

– Тихо, лежи тихо, – сказала Меррик, но лицо ее потемнело от страха.

Я отчетливо уловил ее мысли: «Все повторяется, то же самое происходило с Мэтью. Теперь это случилось с Дэвидом. У меня у самой невосприимчивость к этой заразе, но Дэвид заболел».

Я вдруг сразу успокоился и твердо решил бороться до последнего, а пока передвинул голову на подушке, надеясь, что она охладит щеку.

Меррик принялась звать людей, требуя, чтобы они немедленно пришли, и тут я увидел, что в палатке мы с ней не одни: на ее кровати сидел какой-то человек.

Это был высокий худой мужчина со смуглой кожей и узким лицом. Руки украшены нефритовыми браслетами. Высокий лоб, черные волосы до плеч. Он спокойно смотрел на меня. Я разглядел его темно-красное длинное одеяние, из-под края которого поблескивал ноготь на большом пальце.

– Это снова ты, – обратился я к нему. – Думаешь, убьешь меня? Думаешь, что сможешь дотянуться до меня из своей древней могилы и забрать мою жизнь?

– Я не хочу тебя убивать, – прошептал он все с тем же безмятежным выражением на лице. – Верни маску ради себя и ради Меррик.

– Нет, – ответил я. – Ты должен понимать, что я не могу это сделать. Я не могу оставить эту тайну. Не могу просто повернуться и уйти. Твое время вышло. Теперь настало мое время, и я унесу маску с собой. То есть на самом деле ее унесет Меррик. Но даже если бы она сдалась, я бы действовал самостоятельно. Жизнь принадлежит живым.

Пока я негромким голосом пытался урезонить его, в палатку пришли помощники, приехавшие вместе с нами. Кто-то сунул мне термометр под язык, а Меррик сказала:

– Не могу прощупать его пульс.

Путешествие в столицу Гватемалы память не сохранила.

Что касается больницы, то она была безликой, каких множество во всем мире.

Очень часто, стоило повернуть голову, я оказывался один на один со смуглолицым человеком в нефритовых браслетах, однако он, как правило, ничего не говорил. Когда я пытался что-то сказать, мне отвечали другие, а этот человек просто растворялся в воздухе.

Находясь в ясном сознании, что, впрочем, случалось довольно редко, я почему-то не сомневался, что медикам Гватемалы много известно о тропической болезни, которой я страдал. Страха у меня не было. По выражению лица моего смуглого визитера я видел, что не умираю. Каким образом меня перевезли в больницу Нового Орлеана, я совершенно не помню.

После моего возвращения в Новый Орлеан странный визитер ни разу не появлялся.

В конце концов я пошел на поправку: дни начали плавно сменяться один другим и больше не путались в моем сознании, жар спал и «токсин» полностью вышел. Вскоре отпала необходимость во внутривенном питании. Силы возвращались.

В моем случае не было ничего из ряда вон выходящего. Причиной болезни стал какой-то вид земноводных, с одним из представителей которого я, должно быть, столкнулся, пробираясь сквозь кустарник. Простое прикосновение к этой твари может быть смертельным. Мой контакт с нею, должно быть, не был прямым.

Вскоре стало ясно, что болезнь обошла стороной Меррик и других членов экспедиции. Мне было отрадно это узнать, хотя в том моем состоянии, должен признать, я мало о них думал.

Меррик проводила со мной много времени, а Эрон вообще почти не отходил от постели.

Если я начинал интересоваться у Меррик чем-то важным, то в палате тотчас появлялись врач или медсестра. В иные дни я путал порядок событий и не желал в этом признаваться. Порой, просыпаясь среди ночи, я был уверен, что вновь оказался в джунглях.

Наконец, хотя я все еще считался больным, меня перевезли на «скорой помощи» в Оук-Хейвен и устроили наверху, в передней половине дома.

Это была одна из самых удобных и красивых спален Обители, и я, надев тапочки и халат, мог вечерами прогуливаться по террасе. Стояла зима, но вокруг все чудесно зеленело, и ветерок с реки был очень приятен.

Наконец, после двух дней «светских бесед», грозивших свести меня с ума, Меррик пришла ко мне в спальню одна. На ней был халат, надетый поверх ночной рубашки, и выглядела она очень усталой. Густые каштановые волосы были прихвачены у висков двумя янтарными заколками. Она взглянула на меня и с облегчением вздохнула.

Я лежал в кровати, опершись на подушки и держа на коленях открытую книгу, посвященную народу майя.

– Я думала, ты умрешь, – без всяких прелюдий заявила Меррик. – И молилась за тебя так, как никогда в жизни.

– Ты думаешь, Бог услышал твои молитвы? – спросил я и осекся, вспомнив, что, говоря о молитвах, она не упомянула Бога. – Скажи, разве мне действительно угрожала смерть?

Казалось, вопрос потряс Меррик, и она помолчала, словно обдумывая ответ. Отчасти я уже получил его, видя ее реакцию, поэтому теперь терпеливо ждал, пока она решится заговорить.

– В Гватемале мне сказали, что ты долго не протянешь. Я всех выставила за дверь, поскольку меня еще слушались, и приложила к лицу маску. Я видела твою душу, поднявшуюся над телом; я видела, как она борется, пытаясь освободиться из тисков плоти. Я видела, как она вытянулась в воздухе, превратившись в твоего двойника, и зависла. Тогда я протянула руки и надавила на нее сверху, заставив вернуться на место.

Меня захлестнула всепоглощающая любовь.

– Слава Богу, что ты это сделала, – сказал я.

Она повторила мои слова, произнесенные в затерянной среди джунглей деревушке:

– Жизнь принадлежит живым.

– Ты запомнила? – Я не спросил, а скорее, выразил свою благодарность.

– Ты часто их повторял, – ответила Меррик. – Думал, что беседуешь с тем, кого мы оба видели у выхода из пещеры, прежде чем удрали. И будто бы с ним споришь. А потом, однажды утром, очень рано, когда я проснулась в кресле и увидела, что ты в сознании, ты сказал, что одержал победу.

– Что мы будем делать с маской? – спросил я. – Я уже очарован ею. Буквально грежу, что стану проверять ее на остальных, но так, чтобы они ничего не заподозрили. Я предвижу, что стану ее беспрекословным рабом.

– Мы этого не допустим, – сказала Меррик. – Кроме того, на других она так не действует.

– Откуда ты знаешь? – спросил я.

– В палатке тебе становилось все хуже и хуже. Пришли люди, увидели маску и решили, что это любопытная поделка. Один из них подумал, что мы купили ее у деревенских мастеров. Он тут же посмотрел сквозь нее, но ничего не увидел. Потом маска оказалась в руках у второго, который тоже приложил ее к лицу. Так и пошло по кругу.

– А здесь, в Новом Орлеане?

– Эрон ничего не увидел сквозь нее, – ответила Меррик и печально добавила: – Я не стала рассказывать ему обо всем, что случилось. Ты сам это сделаешь, если захочешь.

– Ну а ты что видишь, когда теперь надеваешь маску? – настойчиво поинтересовался я.

Меррик покачала головой и отвела взгляд, в отчаянии кусая губы, а затем снова посмотрела на меня.

– Когда я прикладываю маску, то вижу Медовую Каплю. Почти всегда. Я вижу Медовую Каплю на Солнце, только и всего. Я вижу ее среди дубов, растущих вокруг Обители. Я вижу ее в саду. Я вижу ее, когда бы ни взглянула на мир сквозь маску. Сам мир не меняется. Но она каждый раз здесь. – Последовала длинная пауза, после которой Меррик призналась: – Уверена, что все это сделала Медовая Капля. Это она подстегнула меня к действию, наслав ночные кошмары. Дядюшка Вервэн на самом деле тут ни при чем. Меня донимала Медовая Капля на Солнце. Она жаждала жизни – и разве я могу осудить ее за это? Это она послала нас в джунгли добыть маску, чтобы с ее помощью вернуться на землю. Я поклялась, что не позволю ей это сделать. Я хочу сказать, что не дам ей возможности становиться с каждым разом сильнее, не позволю ей использовать себя. Но это в конце концов приведет меня к гибели. Все так, как ты говорил. Жизнь принадлежит живым.

– Не будет ли достаточно просто поговорить с ней? Попробуй внушить сестре, что она мертва.

– Она сама знает, – грустно ответила Меррик. – Это сильный и коварный призрак. Если ты велишь мне на правах Верховного главы провести обряд изгнания нечистой силы или вызвать ее сюда, то я так и поступлю. Но по собственной воле я никогда, никогда ей не сдамся. Она слишком умная. Слишком сильная.

– Ни за что не попрошу тебя об этом, – поспешил я заверить Меррик. – Иди сюда, посиди со мной. Позволь взять тебя за руку. Вреда от меня никакого не будет, я слишком слаб.

Теперь, оглядываясь назад, я и сам не знаю, почему тогда не рассказал Меррик о юноше-призраке, о том, как он продолжал мне являться в течение всей болезни и особенно когда я был близок к смерти. Возможно, я сделал ей признание насчет видений, когда метался в бреду. Однако мы не обсуждали их подробно, когда говорили обо всем, что случилось.

Что касается моего личного отношения к юноше-призраку, то я его боялся. Я ведь ограбил священное для него место – безжалостно, повинуясь собственному эгоизму. Болезнь уничтожила во мне желание разгадать тайну пещеры, но я все равно боялся возвращения призрака.

Если быть честным, мне еще раз довелось его увидеть.

Произошло это много лет спустя. В ту самую ночь на Барбадосе, когда Лестат пришел ко мне, решив против моей воли превратить меня в вампира.

Как вам хорошо известно, в ту пору я уже не был старцем. Все это случилось после той жуткой истории с Похитителем Тел. Я чувствовал себя непобедимым в моем новом молодом теле и даже не думал просить у Лестата вечную жизнь. Когда стало ясно, что он намерен применить силу, я начал сопротивляться.

В какой-то момент отчаянной, но бесполезной борьбы с могущественным вампиром я воззвал к Богу, к ангелам, ко всем, кто мог мне помочь. Я воззвал к своему божеству, Ошала, на древнем португальском языке кандомбле.

Не знаю, услышал ли мои молитвы Ошала, но комната неожиданно наполнилась маленькими призраками, ни один из которых не сумел ни напугать Лестата, ни помешать ему. И когда я уже был близок к смерти, лишившись почти всей крови, передо мной промелькнул смуглый призрак из пещеры.

По мере того как я проигрывал битву не только за то, чтобы остаться смертным, но и за само право на существование, мне показалось, будто юноша протягивает мне руку. Лицо его выражало боль.

Фигура была полупрозрачной, но тем не менее вполне реальной. Я разглядел браслеты на руках, длинные пурпурные одежды. Я увидел слезы на его щеках.

Видение длилось всего лишь мгновение. Мир материальных и призрачных вещей вспыхнул и погас.

Я впал в ступор. Ничего не помню до того момента, как кровь Лестата хлынула мне в рот. К тому времени я видел только Лестата и понимал, что для моей души начинается новое испытание, которое уведет меня за пределы даже самых страшных снов.

Больше я ни разу не видел призрака из пещеры.

Но позвольте вернуться к рассказу о Меррик. Мне осталось поведать совсем немного.

Я выздоравливал в Обители Нового Орлеана. Спустя неделю после возвращения из больницы я надел свой обычный твидовый костюм и спустился к завтраку вместе с другими служителями ордена.

Позже мы с Меррик прогулялись в саду, где цвели роскошные камелии с темными листьями, выдержавшие даже легкий морозец. Никогда не забуду их розовые, красные и белые бутоны. Повсюду росли гигантские зеленые папоротники и фиолетовые орхидеи. Луизиана зимой прекрасна. Зеленая, полная жизни, она в то же время выглядит словно бы застывшей, отстраненной.

– Я спрятала маску в хранилище, в запечатанном ящике, надписанном моим именем, – сказала мне Меррик. – Предлагаю оставить ее там.

– Согласен, – ответил я. – Но ты должна пообещать: если когда-нибудь передумаешь насчет маски, то поставишь меня в известность, прежде чем предпринять даже простейший шаг.

– Не желаю больше видеть Медовую Каплю! – едва слышно произнесла Меррик. – Я уже тебе говорила. Она хочет воспользоваться мной, а я не позволю. Мне было всего десять лет, когда ее убили. Я устала, очень устала ее оплакивать. Можешь не беспокоиться. Я не дотронусь больше до маски, верь мне.

До сих пор Меррик никогда не нарушала своих клятв.

Закончив подробное описание нашей экспедиции с намерением отослать его в один из университетов, мы навсегда спрятали маску вместе с идолами и ножом, которым Меррик воспользовалась для колдовства, вместе с архивом Мэтью и остатками карты дядюшки Вервэна. Все это оказалось запертым в хранилище Оук-Хейвен. Доступ к вещам был позволен только Меррик и мне.

Весной мне в Лондон позвонил из Америки Эрон и рассказал, что в районе города Лафейетт, штат Луизиана, обнаружены обломки автомобиля Холодной Сандры.

Видимо, Меррик привела людей в ту часть болот, где когда-то затонула машина. Останки трупов позволили утверждать, что во время затопления в машине находились две женщины. На черепах обеих имелись глубокие раны, возможно послужившие причиной смерти. Но никто не мог с точностью сказать, были ли жертвы мертвы или живы в тот момент, когда утонули.

Холодную Сандру опознали по остаткам пластиковой сумки, внутри которой нашли несколько предметов и среди них – золотые карманные часы в маленьком кожаном чехольчике. Меррик тут же признала часы, а надпись на них только подтвердила ее слова. «Моему дорогому сыну Вервэну от отца, Алексиаса Андре Мэйфейра, 1910».

Что касается останков второй женщины – предположительно Медовой Капли на Солнце, – то единственное, что эксперты смогли определить более или менее достоверно, это что они принадлежат шестнадцатилетней девушке. Больше ничего узнать не удалось.

Я немедленно собрал вещи. Сообщил по телефону Меррик, что уже в пути.

– Не приезжай, Дэвид, – спокойно сказала она. – Все кончено. Они обе похоронены в семейном склепе на кладбище Сент-Луис. Больше ничего сделать нельзя. Я вернусь к своей работе в Каире, как только ты позволишь.

– Дорогая, ты можешь ехать хоть сейчас, но непременно загляни в Лондон.

– Я и не думала уехать, не повидав тебя, – сказала она и уже, видимо, хотела положить трубку, но я ее остановил.

– Меррик, золотые карманные часы теперь твои. Пусть тебе их почистят, отремонтируют. Храни их у себя. Теперь никто не будет на них претендовать.

На другом конце провода повисла тяжелая тишина.

– Я же говорила тебе, Дэвид. Дядюшка Вервэн вечно твердил, что эти часы мне не нужны, – ответила она. – Он заявил, что они тикают для Холодной Сандры и Медовой Капли. Не для меня.

Ее слова меня несколько испугали.

– Чти их память, Меррик, и чти свое желание, – настаивал я, – но жизнь и ее богатства принадлежат живым.

Спустя неделю мы вместе обедали. Она выглядела такой же свежей и привлекательной, как всегда, каштановые волосы были убраны под кожаный берет, который начал мне нравиться.

– Я не пользовалась маской, чтобы обнаружить тела, – поспешила объясниться Меррик. – Хочу, чтобы ты знал. Я отправилась в Лафейетт и руководствовалась интуицией и молитвами. Пришлось исследовать драгой несколько мест, прежде чем нам повезло. Можно даже сказать, что найти тела помогла Большая Нанэнн. Она знала, как я хочу их разыскать. Что касается Медовой Капли, то я до сих пор ощущаю ее присутствие. Иногда мне ее становится жалко, иногда я просто теряю силы...

– Ты говоришь о призраке, – вмешался я, – а призрак не всегда тот человек, которого ты знала или любила.

После этого она говорила только о своей работе в Египте, радуясь возможности снова туда вернуться. За это время с помощью аэрофотосъемки в пустыне обнаружили несколько руин, и Меррик успела договориться о встрече, которая позволит ей увидеть никому до сих пор не известное захоронение.

Я был счастлив видеть Меррик в такой чудесной форме. Пока я расплачивался, она достала золотые карманные часы дядюшки Вервэна.

– Чуть о них не забыла. Разумеется, их уже нельзя починить, – пояснила она, с любовью держа на ладони хорошо отполированную реликвию. От легкого прикосновения крышка мгновенно открылась с громким щелчком. – Но мне нравится, что они у меня. Видишь? Стрелки остановились на без десяти восемь.

– Ты думаешь, это как-то связано с временем их смерти? – осторожно поинтересовался я.

– Скорее всего, нет, – ответила она, слегка пожав плечами. – Вряд ли Холодная Сандра когда-нибудь вспоминала, что часы нужно заводить. Думаю, она носила их в сумочке просто из сентиментальности. Удивительно, что она не заложила такую дорогую вещь. Ведь она много что отнесла скупщикам.

Меррик убрала часы обратно в сумку и ободряюще мне улыбнулась.

Я отвез ее в аэропорт, специально выбрав маршрут подлиннее, и проводил до самого самолета.

Все было спокойно до последних секунд. Просто два цивилизованных человека прощались ненадолго перед скорой встречей.

Потом вдруг во мне что-то сломалось. Я уже не мог больше сдерживаться и заключил Меррик в объятия.

– Моя дорогая, моя любовь, – забормотал я, чувствуя себя ужасно глупо. Меня тянуло к этой молодой женщине, и я жаждал всей душой ее преданности. Меррик не сопротивлялась, уступая поцелуям, разбивавшим мне сердце.

– Никого другого никогда не будет, – прошептала она мне на ухо.

Помню, как отстранил ее от себя, взяв за плечи, после чего повернулся и быстро ушел, даже ни разу не оглянувшись.

Кто я рядом с этой молодой женщиной? Семидесятилетний старик. А ей не было еще и двадцати пяти. Но по дороге в Обитель я понял, что мне все равно не удастся вызвать в своей душе чувство вины, сколько бы ни старался.

Я любил Меррик точно так, как когда-то любил Джошуа, юношу, считавшего меня самым чудесным любовником на свете. Я любил ее, поддавшись соблазну, и ничто никогда не заставило бы меня отречься от этой любви перед самим собой, перед ней или перед Богом.

Все оставшиеся годы, что я ее знал, Меррик провела в Египте. Дважды в год она возвращалась в Новый Орлеан, по пути домой непременно заезжая в Лондон.

Однажды я осмелился прямо спросить ее, почему она не занимается изучением наследия майя.

Мне показалось, вопрос вывел ее из себя. Она не любила вспоминать джунгли, тем более говорить о них. Она считала, что мне бы следовало это знать, но все-таки вполне вежливо ответила, пояснив, что в ходе исследования Мезоамерики слишком часто наталкивалась на препятствия. В особенности это касалось неизвестных ей диалектов, и к тому же у нее не было опыта археологических раскопок. Меррик много читала о Египте, хорошо знала его историю. Именно поэтому она отправилась туда и намеревалась там остаться.

«Колдовство повсюду одинаково», – частенько повторяла она, но это не помешало ей посвятить магии всю жизнь.

Есть еще одно обстоятельство, связанное с тайной Меррик.

В тот год, когда Меррик работала в Египте после нашего с ней путешествия в джунгли, Эрон прислал странное послание, содержание которого навсегда запечатлелось в моей памяти.

В письме рассказывалось, что номер автомобиля, обнаруженного в болоте, вывел власти на продавца подержанными машинами, который и убил своих молодых клиенток – Холодную Сандру и Медовую Каплю. Им оказался бродяга, за которым числился длинный список преступлений, так что выследить его не составило особого труда. Воинственный и жестокий по своей природе, этот негодяй несколько раз в течение последних лет возвращался на ту самую работу, где когда-то встретил свои жертвы. Его личность была хорошо известна многим.

Вскоре этот человек признался во всех преступлениях, однако суд счел его невменяемым.

Естественно, обо всем этом Меррик поставили в известность. Эрон отослал ей подборку газетных вырезок, а также судебные стенограммы, которые сумел раздобыть.

Но, к великому моему облегчению, Меррик тогда не пожелала приехать в Луизиану.

«Мне незачем видеть этого человека, – написала она. – Судя по тому, что сообщил Эрон, справедливость восторжествовала».

Меньше чем через две недели Эрон сообщил, что убийца Холодной Сандры и Медовой Капли наложил на себя руки.

Я немедленно позвонил Эрону.

– Ты рассказал Меррик?

– Подозреваю, что Меррик знает об этом и без меня, – после продолжительной паузы спокойно ответил он.

– Почему ты так думаешь? – тут же спросил я, теряя терпение от его сдержанности.

Однако на этот раз он недолго держал меня в неведении.

– Призрак, который преследовал того типа, был высокой женщиной с каштановыми волосами и зелеными глазами. Как-то не очень соответствует фотографиям Холодной Сандры или Медовой Капли на Солнце – ты не находишь?

Я согласился.

– В общем, он мертв, бедолага, – сказал Эрон. – И может быть, сейчас Меррик спокойно продолжит работу.

Именно так Меррик и поступила: спокойно продолжила работу.

А теперь...

Теперь, спустя годы, я вернулся к ней с просьбой вызвать душу мертвого ребенка, Клодии, – для Луи и для меня.

Я просил ее прибегнуть к колдовству, и, вполне возможно, ей придется использовать маску, которая, насколько я знаю, до сих пор хранится в ящике с ее именем в подвалах Оук-Хейвен, – маску, позволяющую видеть призраков, витающих между жизнью и смертью.

Да, я это сделал, хотя знал, как много она выстрадала и каким хорошим и счастливым человеком могла бы быть. Впрочем, она такая и есть.