"Забыть адмирала!" - читать интересную книгу автора (Завражный Юрий Юрьевич)

Часть IV. Крест на мысу.

Не закончившийся.

Ибо местонахождение могилы контр-адмирала Прайса официально считается неизвестным и по сей день. Точно так же, как и место захоронения остальных французов и англичан, кроме тех, что лежат на восточном подножии Никольской сопки.

19-го числа тело адмирала было погребено на берегу Тарьинской бухты, и над могилою сложено возвышение и покрыто дёрном. Когда время утишит страсти, англичане, без сомнения, почтут память павшего воина достойным мавзолея и поставят его на могиле сраженного адмирала!128

Увы, надежды капитана 1 ранга Арбузова пока не сбылись, хотя время утишило страсти давным-давно. И единственный "мавзолей" на берегах нынешней бухты Крашенинникова - это знаменитый могильник, захоронение радиоактивных отходов, который периодически возмущает спокойствие и будоражит воображение досужих журналистов.

Где же он, этот простой деревянный крест с надписью "Дэвид Пауэлл Прайс, эсквайр, контр-адмирал на службе во Флоте Её Величества"?

Бухта Тарьинская велика. Это заполненный океанской водой обширный кратер древнего вулкана, чьё последнее извержение сотрясало молодую землю многие миллионы лет назад. Стремглав летящее время сгладило когда-то острые зубцы гор, окаймляющих огромную водную чашу, скрыло под слоем почвы яркие цвета вулканических пород. Только неустанные волны год за годом выносят на берег причудливые разноцветные камешки, напоминающие о далёком буйном прошлом, когда бухта только рождалась. И маленький остров Хлебалкин, последний лавовый конус кратера, до сих пор лежит на её ровной глади. Он сложен из хрупкой красно-коричневой застывшей лавы, когда-то пузырившейся и булькавшей, а затем словно мгновенно окаменевшей. На острове растёт несколько выгнутых ветрами берёз и установлен навигационный знак. Прямо к берегу от него ведёт отмель, когда-то бывшая чуть ли не бродом, да и вообще глубины в бухте очень невелики - максимум 18-20 метров.

Название бухты - Тарьинская - происходит с тех давних лет, когда впервые нога русского путешественника ступила на её берег. Было это в далёком марте 1739 года, когда знаменитый "описатель земли Камчатки" Степан Петрович Крашенинников посетил владения местного ительменского вождя-тойона Тареи и крестил его, назвав Михайлом. Тареин острожек дал имя и всей бухте. Правый входной мыс ительмены называли Ковидых, и лишь через сто лет он получил имя Казак из-за торчащего из воды вертикального камня-кекура, напоминающего гордо стоящего казака в лихо заломленной папахе. Остальные места на карте штурмана Ивана Елагина также именовались по-ительменски: мыс Нитеп (ныне Входной), остров Ыкулач (Хлебалкин)... Острожек Михайло Тарьи положил начало русским поселениям на этой стороне Авачинской губы, а значит, и всему Вилючинску. Название "Старая Тарья" сохранилось и по сей день. Старая - потому что есть ещё и Новая, на перешейке, соединяющем полуостров Крашенинникова с Большой Землёй.

Бухта является идеальной гаванью, и недаром в своё время сибирский губернатор Муравьёв-Амурский планировал перенести сюда Петропавловский порт. Дерзкий замысел генерал-губернатора предполагал строительство потайного канала из нынешней бухты Ягодной129 прямо в Тихий океан (в этом случае русская флотилия могла не бояться быть запертой коварным врагом в мышеловке Авачинской губы) но по недостатку финансов и скудоумию чиновников из Санкт-Петербурга этот план был осуществлён лишь наполовину и только на бумаге.

Как уже было сказано, по берегам бухты рубили лес для строительства Петропавловска да изготовляли кирпичи для печек, которые везли из Старой Тарьи через всю бухту. Позже Тарьинскую облюбовали рыбаки, поскольку уж очень была она богата рыбой - сельдь, нерка, горбуша, чавыча, мойва, корюшка, камбала, палтус, навага - и в начале ХХ века появляется посёлок Сельдевая, а также Новая Тарья. Первый камчатский рыбоконсервный завод, усиленно работавший на победу в Великой Отечественной войне, был расположен именно там. Ещё раньше, 15 августа 1938 года, в бухте бросили якорь три первых подводных лодки, от которых и идёт летопись знаменитого "Осиного гнезда" - крупной тихоокеанской базы атомоходов, так долго не дававшей покоя стратегам из НАТО. Эта база со всей её военной инфраструктурой плюс судоремонтный завод "Горняк" (СРЗ-49) стали основой для нынешнего города Вилючинска. Бухта Тарьинская стала бухтой Крашенинникова.

Искать могилу полуторавековой давности по этим берегам, протянувшимся на два десятка километров - дело безнадёжное. И всё же мы попробуем её вычислить, собрав воедино все исходные данные, какие только нам доступны.

Итак, кроме приведенных выше слов А. П. Арбузова, мы имеем следующее.

Д. П. Максутов, из письма брату: ...19 августа замечено было особое движение на неприятельской эскадре. Шлюпки сновали от одного судна к другому, и особенная деятельность замечалась на пароходе, который затем ушёл в Тарьинскую бухту, откуда возвратился часа через три... пароход ходил в Тарьинскую бухту для похорон адмирала...

Юлия Завойко, "Воспоминания о Камчатке и Амуре (1854-1855)": ...На другой день, 25 августа, пароход отправился в Тарьинскую губу, как мы узнали впоследствии, хоронить своих убитых. Он уже второй раз туда отправлялся. В первый раз он ходил туда 21 августа хоронить английского адмирала Прайса... и его могила там, в пустынной Тарьинской губе, под развесистою берёзою; а насупротив её насыпан высокий, обширный курган, обложенный зелёным дёрном. Это - могила павших 24 августа, которых они успели захватить с собою...

В. С. Завойко, рапорт Великому Князю Константину Николаевичу: ...25 августа пароход "Virago" отправился в Тарьинскую губу, имея на буксире три баркаса, полных тел...

Примерно то же самое говорят и остальные защитники города - про Тарьинскую бухту, про три баркаса и больше ничего. Единственно - Арбузов и Юлия Завойко упоминают о раскидистой-развесистой берёзе, возле которой насыпан большой курган, обложенный дёрном. Исходных данных маловато, поскольку раскидистых берёз на берегу - каждая вторая, и бугорков без счёта, каждый из которых вполне может сойти за курган. Не перекапывать же их все. Каменная берёза живёт 150-200 лет, и теоретически даже могла сохраниться, но всё равно этого мало для сколько-нибудь уверенных поисков.

Похоже, что сразу после сражения русские посещали место погребения - иначе, откуда бы Арбузову и Юлии Завойко знать о раскидистой берёзе и курганах (кстати, никто из них не упоминает о буквах "D. P.", вырезанных на берёзовом стволе. Об этих буквах - дальше). Но уже через десять лет все свидетели поменяли место службы и жительства, и захоронение затерялось - будущему адмиралу С. О. Макарову, который в 1866 году побывал в Петропавловске на корвете "Варяг", никто его показать уже не сумел. 1 октября 1866 в газете "Восточное Приморье" вышла статья Макарова (правда, без подписи), в которой есть и такие строки: ...При каждом удобном случае мы расспрашивали о военных действиях, здесь происходивших. Памятниками для атаки Петропавловска остались две могилы у подножия Никольской горы; над одной стоит большой крест с надписью: могила храбрых 47-го флотского экипажа, убитых 24 августа 1854; другой, маленький деревянный крест, с надписью: французы и англичане, убитые 24 августа 1854 года. Кроме того, есть могила храброму Максутову, убитому с фитилём в руке у пушки. Французы и англичане, отступая после неудачной атаки, забирали по возможности убитых с собой и похоронили их в Тарьинской губе. Место могилы до сих пор отыскать не могут...

Последняя фраза для нас особенно важна. Она означает не только то, что в 1866 году уже никто не знал место погребения, но также и то, что попытки поисков предпринимались, но результата пока не дали. А ведь прошло всего-то двенадцать лет!

Ну да, такова буйная камчатская природа: она способна за несколько лет скрыть любые следы пребывания человека - если ей, конечно, не мешать. Поэтому не удивительно, что приехавшие для перезахоронения праха капитана Кларка в 1913 году англичане также не смогли побывать на могиле контр-адмирала Прайса, поскольку просто никто точно не знал, где её искать.

В семидесятых годах прошлого века тщательные поиски предпринял учёный секретарь Приморского филиала Географического Общества СССР Б. А. Сушков, но они также не увенчались успехом. Предложения о поисках могил десантников с французской стороны получил выдающийся камчатский писатель-этнограф Леонид Михайлович Пасенюк, но дальше бумаг дело не пошло. Было ещё несколько попыток со стороны исследователей-энтузиастов, но по-прежнему приходится констатировать факт: о точном месте захоронения мы пока говорить не можем.

В 90-х годах прошлого века было обнаружено интересное сообщение (см. приложение) о миссии в Петропавловске полкового комиссара-историка С. С. Баляскина и о гробе якобы адмирала Прайса, обнаруженном рабочими во время земляных работ. Сообщение относится к 1943 году. Перечитав его внимательно, приходится констатировать, что для нас оно ложно по нескольким причинам. Во-первых, все источники утверждают, что Прайс похоронен не в Петропавловске, а где-то в Тарьинской бухте. Конечно, гроб мог быть найден не в Петропавловске, а где-то в округе: для "большой земли" чуть ли не вся Камчатка ассоциируется с Петропавловском. Но тогда непонятно, что это за "историк" такой, который толком не заинтересовался ни местом, где был найден гроб, ни его содержимым. Кроме того, в списке командиров дивизиона подводных лодок (а именно он должен был быть старшим военно-морским начальником в районе Тарьинской бухты) не было капитана 2 ранга Пономарёва. Капитан 2 ранга Пономарёв действительно был, но служил в самом Петропавловске. Несуразица остаётся: могила была вновь зарыта именно по распоряжению товарищей Баляскина и Пономарёва, хотя в то же время Баляскин "гроба не видел". Как это так? И куда же он тогда делся (гроб, конечно), если был вообще? Возможно, что товарищ Баляскин был истинным сыном своего времени и преданным партийцем, тогда его действия вполне понятны и объяснимы. Прайс-то не кто-нибудь, а агрессор, хотя бы и столетней давности.

Куда более интересна выдержка из вахтенного журнала транспорта "Якут". Из него следует, что к 1913 году на могиле Прайса уже стоял крест, и что поставил его в 1880 году экипаж крейсера "Африка". Интересно было бы глянуть в вахтенный журнал крейсера, но тут страждущий непременно натыкается на тупую непроходимость наших архивов. Кустарному исследователю-одиночке, не представляющему какую-либо организацию (причём отнюдь не любую), путь к архивам прикрыт. В случае со мной было именно так. Похоже, вахтенный журнал клипера "Забияка" за такое-то число такого-то года позапрошлого века до сих пор совершенно секретный. Между тем, в Лондонском архиве вахтенные журналы британских кораблей, как и другие документы, легко доступны всякому желающему, их можно листать, читать и свободно копировать, что и делал Кен Хортон. А мы в России до сих пор продолжаем прятать нашу историю и географию, прятать не от кого-то, а от самих себя. Например, засекреченные в России карты-"километровки" можно свободно купить в любом городке США. Причём на этих картах совершенно точно обозначены "объекты Министерства Обороны РФ", и даже сориентированы по сторонам света, тогда как на российских картах около непонятных чёрных прямоугольничков в лучшем случае написано "сараи". То же касается подробных справочников по подводным лодкам, надводным кораблям и любому прочему российскому оружию, кроме ядерного и минно-торпедного, но это уже тема для другого разговора.

Выходит, что экипаж крейсера "Африка" откуда-то знал место погребения и даже поставил крест. Тогда возникает вопрос, почему англичане в том же 1913 году не сумели найти могилу Прайса. Разгадка ждёт нас чуть позже, а пока не будет лишним попытаться определить место, где же он всё-таки стоял.

Мария Владимировна Захарова, родившаяся как раз в 1913 году, своё детство провела в рыбацком поселке на берегу бухты Сельдевой. Она вспоминала про мыс, который тогда все называли мысом Креста, или Французским мысом. Она прекрасно помнила и крест на этом мысу, причём крест был совсем не такой, какие традиционно ставили на русских могилах. Этот крест имел всего лишь одну горизонтальную перекладину и латунную табличку с иноземной надписью. Детям не разрешали играть на том мысу, объясняя, что там похоронен какой-то иностранец, но что такое запреты для вездесущих детей! Уже тогда крест выглядел очень обветшалым, несмотря на то, что некий дед Несиверенко иногда его подправлял и ухаживал за могилой, покуда не помер сам...

Примерно то же рассказывала и Любовь Геннадьевна Нестерова, которая в 1937 году в возрасте полутора лет переехала в Сельдевую из Николаевки130 вместе с родителями. Она тоже играла на том мысу и тоже видела заросшую могилу. Креста уже не было, и оставался только столбик с табличкой.

Возле Сельдевой есть три мыса - Кутха, Неводчикова и ещё один, безымянный, отделяющий бухту Сельдевую от бухты Горбушечьей. Рыбацкий поселок был не на месте нынешнего микрорайона Сельдевая, а в южной части бухточки, поскольку люди всегда селились неподалеку от обилия пресной воды.

Очевидцы, жившие в теперешней Сельдевой в 1950-1960-х годах, рассказывали о каких-то останках, обнаруженных при рытье погребов, о лохмотьях красного и зелёного сукна, об иноземных медных пуговицах и как будто бы даже о золотых шпагах. К сожалению, у них больше ничего не спросишь, ибо время забирает людей, но можно точно сказать лишь о том, что всё это происходило (если происходило) в районе мыса Неводчикова. На этом же мысу была сделана и ещё одна находка, на которой неплохо остановиться особо.

Николаю Силаеву было восемь лет, когда летом 1964 года всю Сельдевую мгновенно облетела новость: один дед (известный всем как просто "дед") при рытье погреба выкопал гроб, да не просто гроб, а гроб старинный и нерусский, с рукоятками для переноски. Всё население прибежало смотреть. Действительно, дед предъявил зевакам гроб из потемневшего от времени дерева, который был тут же вскрыт, несмотря на протесты богобоязненных старух. К разочарованию публики, никаких человеческих останков в нём не было - гроб был набит пустыми бутылками иностранного фасона, пузатыми и квадратными, тёмно-синего и зелёного стекла. Бутылки тут же растащили на сувениры, а куда делся сам гроб, Николай уже не помнит. То же самое рассказывает и его сестра Надежда Бардыш, ныне живущая в Вилючинске. Гроб был найден в районе мыса Неводчикова, на северном берегу - Николай указал на место с координатами 52.54,459N, 158.25,842Е (снято с помощью системы GPS).

Собирая по крупицам информацию о возможном месте погребения, мне довелось услышать великое множество различных версий, причём излагавшие их люди уверенно указывали на самые различные и порой противоположные места. Это была и Старая Тарья, место под скалой, взорванной в начале 60-х - теперь на этом месте старый карьер. Это и кладбище на мысу у Новой Тарьи, которое якобы и пошло от могилы адмирала Прайса. Это и остров Хлебалкин, возле которого по хорошему отливу в воде, как говорят, видны какие-то каменные плиты с английскими надписями. Как точные места захоронения назывались мыс Кутха и мыс Неводчикова. А некий авторитетный капитан 1 ранга, бывший политработник, однозначно указал на мыс Входной и уверенно сослался при этом на писателя-историка Щедрина. Откроем и мы книгу "Петропавловский бой": ...мыс на острове Крашенинникова, где похоронен английский адмирал, долгое время назывался его именем. Рядом с ним в братских могилах покоится прах многих матросов с объединённой эскадры, которой он командовал. Теперь этот мыс переименован и называется Входным.

Знаменитый советский подводник и Герой Советского Союза Г. И. Щедрин, понятно, в сражении не участвовал, а потому пишет, опираясь на различные документальные источники. Но что касается упомянутого места захоронения адмирала Прайса, то тут у него всё перепутано: остров Крашенинникова, который имеет мыс, долгое время называвшийся мысом Прайса, а теперь Входной...

Насчёт острова - это верно: когда-то полуостров Крашенинникова (бывший полуостров Лахтажный) и впрямь был островом. Узкий перешеек при хорошем приливе или шторме практически полностью скрывался под водой, а при сильном отливе образовывалось несколько солёных озер. Остров стал полуостровом после того, как он был избран местом базирования 41-го отдельного дивизиона подводных лодок (август 1938 года), а точнее - после того, как был засыпан перешеек. Эта мера, по-видимому, имела две задачи. Во-первых, через перешеек было, наконец, налажено нормальное снабжение базы подводников, а во-вторых, превращение острова в полуостров снимало необходимость выплаты подводникам дополнительной денежной надбавки за службу на острове - так называемых "островных".

Что же до мыса Входной, то он никогда не назывался мысом Прайса или каким-нибудь Адмиральским. Или, скажем, Могильным. На карте штурмана Ивана Елагина он обозначен как Нитеп, а на более поздних - как мыс Артюшкин. Напоминающее об адмирале название имел мыс Прейса около поселка Сельдевая, но Вильгельм Прейс из состава экспедиции Отто Коцебу был астрономом, а вовсе не адмиралом. Мыс Прейса исчез с карты бухты Тарьинской не так уж и давно, но к острову-полуострову Крашенинникова он никакого отношения не имеет, кроме как находится прямо напротив него через бухту. Теперь это мыс Неводчикова. При всём искреннем уважении к памяти отважного заслуженного подводника и адмирала - не годится так путать заворожённого рассказом читателя, особенно, прослышавшего, что могила Дэвида Прайса не найдена до сих пор.

Для полноты рассуждений, а также дабы полнее пропитаться духом тех времён, в библиотеке были взяты книги Александра Борщаговского "Русский флаг" и Николая Задорнова "Война за океан". Книги, бесспорно, интересные и увлекательные, а главное - написаны прекрасным живым русским языком. Можно только дивиться тому, какой огромный объём исторических документов пришлось вскопать авторам в поисках материала. Отдельные неточности, видимые лишь после предварительного прочтения официальных рапортов, статей и писем участников боя, не в счёт. Художественное повествование допускает вольность полёта авторской мысли и не позволяет нам, читателям, предъявлять авторам незаслуженные претензии. Каждый из них представлял события по-своему и на стопроцентную документальность не претендует. Именно поэтому описание похорон в обеих книгах выглядит столь разным и в обоих случаях мало соответствует действительности. Общим точным моментом в них является только название "Тарьинская бухта".

Другое дело - повествование документальное. Но к тому времени я ещё не был знаком ни с Алексеем Игоревичем Цюрупой, ни с Кеном Хортоном, а потому пока не имел некоторых документов, которые впоследствии оказались весьма важными.

Так что пока я поступаю довольно просто: сажусь в парусный тримаран "Sea fox" типа Windrider-16 и повторяю путь пароходо-фрегата "Virago", который дважды выполнил свою скорбную похоронную миссию в Тарьинской бухте. Для этого мне сначала нужно дойти из Вилючинска почти до Сигнального мыса, а потом повернуть назад. Итак, знакомимся: сейчас я коммандер Эдуард Маршалл, и я иду от якорной стоянки напротив Лаперузова перешейка в бухту Тарьинскую. Чуть меньше часа мне нужно, чтобы на обратном пути пересечь Авачинскую губу, а вот и вход в Тарьинскую; я пытаюсь убрать из картины видимого мной ландшафта всё то, чего здесь не было сто пятьдесят лет назад. Неожиданно это оказывается делом довольно простым...

Мыс Казак. Скалы, камни, крутые обрывы. На отдельно торчащей из воды скале живёт вольная пара белоплечих орланов. Это самое удобное место для них - совершенно недоступное. Но для захоронения эти места не подходят никак. Даже к берегу не подойти, кругом подводные скалы, а если и подойдёшь, то просто негде вскарабкаться - отвесные обрывы. Сразу к норд-весту за мысом Казак раскинулась уютная и тихая бухточка по имени Турпанка. Идеальные для моей миссии места. Но - во-первых, сказано: "в бухте Тарьинской", а во-вторых, чересчур уж мелко там, в Турпанке, и настоящая "Virago" уверенно сядет килём чуть ли не в полумиле от берега, на виду у русских, с интересом наблюдающих из Петропавловска за моими манёврами. Нет, не пойдёт.

Слева от меня мыс Артюшкин-Входной. Его северный берег почти везде обрывисто падает на узенький каменистый пляж, хотя в двух местах на него вполне можно забраться. Но: на прямой видимости у русских не буду. Ведь им даже не нужно на Никольскую сопку лезть, чтобы через бухту увидеть стоящую на якоре "Virago" и идущие от неё к берегу шлюпки. Ни к чему врагу знать, где могила командующего, хотя его поступок лично во мне, капитане "Virago", вызывает чувства весьма противоречивые. Поэтому я войду в бухту и буду не спеша идти по ней, оглядывая окрестности и постоянно сверяясь с картой... Что? Откуда у меня карта? Карту ещё в 1827 году нарисовал старший офицер капитана Бичи лейтенант Белчер, тот самый Эдуард Белчер, который вот уже четвёртый год в компании с Фрэнсисом Леопольдом Мак-Клинтоком ищет в канадской Арктике пропавшую без вести девять лет назад экспедицию Джона Франклина, и я, коммандер Маршалл, даже немного с ним знаком - правда, шапочно. Карта нарисована очень подробно и добросовестно, а потому ориентироваться по ней мне легко.

За мысом Артюшкиным я буду скрыт от неприятельских глаз, но там также не самые лучшие условия для высадки и похорон. Берег довольно высокий и крутой, а кроме того, мне необходимо подобрать место, где можно будет набрать пресной воды для всей эскадры. На карте указано несколько крупных ручьёв, и все они на южной и юго-западной сторонах бухты.

От мыса Казак береговая линия плавно переходит в длинный песчаный пляж, описанный ещё русским профессором Степаном Крашенинниковым. Он отделен от густого леса дюной и длинной чередой солоноватых озёр, местами сильно заболоченных и потому труднопроходимых. Единственное место, свободное от них - в северном углу бухты, где этот пляж только начинается. Хорошее место, даже несмотря на малые глубины. Кстати, ближе к берегу они тут везде небольшие - три-пять метров, от силы семь. Но можно встать где угодно - ведь всё равно шлюпку спускать. Однако, здесь тоже нельзя, и всё по той же причине - русские из Петропавловска увидят. Поэтому я даю команду ворочать влево - и сам же её выполняю, поскольку тримаран одноместный.

Пляж и самое южное озеро у него упираются в высокий тупой мыс, на который даже можно взобраться. Это мыс Кутху, или Кутха131 (в XXI веке я это знаю, хотя такого названия на карте капитана Бичи нет). С точки зрения "просвещённого эстета", место очень даже подходящее. Красивое. Вид на всю Тарьинскую бухту сам по себе неожиданно рождает поэтические строки. Так вот, этот высокий тупой мыс меня не устраивает по двум причинам: во-первых, на него будет трудно лезть с тяжёлой печальной ношей, а во-вторых, озеро возле него через протоку соединяется с бухтой, а значит, вода в нем солёная. Но я, капитан "Virago" 2001 года, отмечаю это место, как подходящее, ибо у северного подножия мыса похоронить адмирала будет лучше всего. Правда, потом всё равно придётся где-то пресную воду искать.

Я не спеша веду свой воображаемый пароходо-фрегат вдоль берегов. За мысом Кутха к воде сбегает не очень крутой откос. Здесь везде девственный лес. Эта часть берега заканчивается острым мысом Неводчикова, бывшим мысом Прейса, за которым открывается уютная бухта Сельдевая. Здесь почти любое место идеально подходит для той цели, ради которой я здесь. Чтобы это понять, достаточно даже беглого взгляда со стороны воды. Мыс Неводчикова плоский, невысокий, с крутыми берегами, но его северный берег имеет довольно пологое место, сбегающее к воде. Как раз где-то за ним (за мысом) текут и те самые два ручья. Вполне вероятно, что с той стороны мыса также можно будет высадиться, и хотя в глубине бухты я примечаю ещё несколько подходящих мест, я приказываю "машине стоп" и бросаю якорь. Я стою на середине отрезка, соединяющего мыс Артюшкин и мыс Неводчикова. Я не пойду искать дальше, ибо я сильно ограничен во времени. Кроме того, моё внимание привлекает ещё и небольшой островок, лежащий в паре кабельтовых от меня как раз на той же линии...

Несколько позже в мои руки попали письма лейтенанта Джорджа Палмера и капеллана Томаса Хьюма, а также вахтенные журналы английских кораблей. Даже краткого анализа было достаточно, чтобы сделать окончательный вывод.

Прежде всего, о пароходе "Virago". Картинка и описание взяты из английской книги "Paddle Warships132 1815-1850", опубликованной в 1993 году. Корабль был заложен на верфях Чатхэма 15 ноября 1841 года, спущен на воду 25 июля следующего года, и ещё год достраивался в Вулвиче. Длина 55 метров, ширина - 11. Три мачты с бушпритом (обычное парусное вооружение фрегата) плюс прямой двухцилиндровый двигатель Уатта мощностью триста лошадиных сил. На испытаниях корабль показал максимальный ход 10 узлов. Вооружение составляли четыре 32-фунтовые пушки, одна 10-дюймовая мортира и одна 68-фунтовая. "Virago" честно отслужила свой век в английском военном флоте и была отправлена на слом в 1876 году обратно в Чатхэм. Нас сейчас больше всего интересует её крейсерский ход, который составлял, несомненно, 6-7 узлов, и который мы соотнесём с записями в вахтенном журнале.

Кстати, о вахтенных журналах. Честно говоря, привыкший к жёстким правилам ведения навигационных журналов в нашем военно-морском флоте, я был уверен, что в них будет прямо указана точка якорной стоянки и даже место погребения. Наивный! Ни координат, ни контрольных пеленгов, ни прочих записей, характеризующих безопасность якорной стоянки или направление убытия похоронной партии. Вообще, дисциплина ведения журналов на всех трёх кораблях удручает: кляксы, помарки, зачеркивания и вписывания - всё это никак не может служить образцом для подражания. Более-менее прилично на фоне остальных ещё выглядит вахтенный журнал Корабля Её Величества "Pique", и здесь необходимо отдать должное требовательности капитана или старшего офицера. Но и его разбирать было чрезвычайно тяжело - бисерный почерк, устаревшие и специализированные речевые обороты, аббревиатуры и сокращения... Мне показался странным и совершенно непонятным тот факт, что ни в одном журнале не указано место погребения, зато не забыто время вскрытия очередных бочек со свининой, их номера и количество съеденных кусков. Впрочем, вру - всё в том же журнале фрегата "Pique" за 6 сентября есть запись: 05.00. Отправили покойных (убитых в прошлом бою) на борту "Virago" для захоронения на острове в бухте Тарьинской133. Эта фраза здорово озадачила, но вариант с островом вскоре был отметён как невозможный - видимо, у капитанов фрегатов всё же был разговор о возможном захоронении на острове, однако в итоге было принято другое решение.

Первый раз пароход вышел в Тарьинскую бухту в 14.50, и бросил в ней якорь в 16.10, то есть находился в пути 1 час 20 минут. Шестиузловым ходом за это время он прошёл бы почти девять миль - практически до самой бухты Ягодной, если считать от места якорной стоянки объединённой эскадры. Однако любой штурман скажет, что если до входа в Тарьинскую бухту "Virago" вполне могла идти крейсерским ходом, то внутри неё коммандер Маршалл непременно должен был сбавить ход как минимум вдвое, поскольку в незнакомой узкости так поступает любой нормальный капитан, имеющий карты двадцатилетней давности. Кроме того, во второй раз пароход буксировал три гребных баркаса, и поэтому вряд ли имел ход больше четырёх узлов с самого начала. Мы должны эти факторы учесть, и тогда выходит, что пароход дошёл чуть дальше линии мысов Неводчикова - Входной, на два-три кабельтова, не больше. Согласно вахтенному журналу, глубина места была десять саженей. Английская морская сажень (fathom) равна 1,83 метра, в Тарьинской бухте не так уж много мест с такой глубиной, и это также соответствует линии мысов. Дул слабый ветер с зюйд-оста, что вполне типично и соответствует розе ветров Тарьинской бухты, а вот во время вторых похорон якорь был отдан на девяти саженях, и дуло с юга. В восточной части Тарьинской бухты, возле бухты Ягодной, никогда не дует с юга, поскольку гряда сопок (в числе коих сопки Голгофа и Столовая) закрывает бухту от ветра с южного направления. Другое дело - несколько западней, как раз почти на линии мысов, ибо между двумя сплошными стенами сопок имеется щель, и южный ветер здесь является вполне нормальным явлением, хотя и нехарактерен для бухты в целом.

Таким образом, можно говорить, что место, где "Virago" дважды стояла на якоре, приблизительно вычислено. Калькуляция второго перехода (и туда, и обратно) в точности совпадает с первой. Теперь необходимо определить приблизительное место захоронения, исходя из места якорной стоянки и воспоминаний двух людей, участвовавших в траурной процедуре.

Лейтенант Джордж Палмер пишет: ...на следующий день мы пошли на "Virago", впятером или вшестером, и похоронили несчастного адмирала на маленьком лесистом мысу в небольшой прекрасной бухте... нам пришлось кортиками прорубать дорогу среди кустов и высокой травы. Мы похоронили его под отдельно стоящим деревом, и только вырезали надпись "D. P. August 1854" на стволе. Я набросал эскиз места и взял кусок коры от этого дерева...134

Что?! Эскиз? Будем искать и эскиз, а пока - одна очень важная деталь.

Всего лишь одно слово Палмера решило многое. Говоря о маленьком лесистом мысе, он использовал слово point, что по-английски, кроме прочего, означает ещё и "мыс" - так же, как и cape. Желая понять, в чем разница, я задал вопрос Кену Хортону, и он с готовностью объяснил, что высокий и тупой, как бы закруглённый мыс - это всегда cape, а острый и далеко выдающийся в море - point. Примеры - Schakhoff's Point, то бишь мыс Сигнальный, и Cape Horn (мыс Горн, всем известно, как он выглядит). Кен тут же проиллюстрировал свои слова на карте нашей бухты, которую я прислал ему ранее. По Кену выходит, что мысы Казак, Входной и Неводчикова - это типичные point, а вот мыс Кутха и ещё несколько других в восточной части бухты - это cape. Английский моряк никогда их не спутает, потому что для него это два совершенно разных понятия. Соответственно, отпадает и остров, вокруг которого летом 2001 года мы с друзьями полдня плавали с аквалангами, но никаких плит с надписями не обнаружили - кроме морских ежей и серо-зелёных актиний, был найден лишь ржавый бензобак от мотоцикла ИЖ-Юпитер-3 (и откуда только там взялся?).

К тому же, фраза "в небольшой прекрасной бухте" - это, несомненно, про бухту Сельдевую. Бухта Ягодная отпадает по причине несоответствия ветра и отсутствия крупных ручьёв (там только болото), а Горбушечья вообще называется бухтой чисто номинально - просто небольшое углубление в береговой линии.

Преподобный Томас Хьюм точно указывает, что второе захоронение было сделано возле могилы адмирала, и тогда получается всего пять могил: контр-адмирала Прайса, отдельные братские французов и англичан, братская от первых похорон, а также могила французского лейтенанта (видимо, М. Бурассэ), все ярдах в пятидесяти от адмиральской, в разные стороны. Это ещё один аргумент не в пользу острова, который в длину всего-то метров двадцать пять, а в ширину и того меньше. Между прочим, "раскидистую берёзу" Хьюм назвал маленькой (small birch tree), но диаметр её ствола всё же позволил вырезать, по крайней мере, слово "AUGUST" во всю длину. Молодая берёза вполне может быть раскидистой, а возраст дерева - понятие весьма относительное, впрочем, как и восприятие событий несколькими разными людьми. Может, Хьюм имел в виду просто молодую и крепкую берёзу, а не старую и корявую, хоть и раскидистую.

Теперь о воде. За двенадцать с половиной часов 6 сентября (с 07.20 до 20.00) команды от каждого корабля эскадры, шедшие в баркасах на буксире у "Virago", успели нарубить дров для парохода и набрать воды на всю эскадру из шести больших боевых кораблей. Их было немного - например, с фрегата "President" пошло всего три человека. Матросы очень спешили, да так, что утеряли принадлежащие пароходу трубчатую стойку со стяжным винтом (для заполнения бочек), два раздвижных упора и два гаечных ключа. Это говорит о том, что пополнение запасов воды происходило не просто на ручье, а на довольно полноводной речушке. Таких речушек в Тарьинскую бухту впадало (и впадает) две - ручей Первый Сельдевый и ручей Второй Сельдевый, от одного до другого метров триста-четыреста, и впадают они в бухточку Сельдевую, что сразу на юг за мысом Неводчикова...

Наверно, здесь, на этом мысу и стоял памятный крест адмиралу Прайсу и погибшим десантникам. Но кто же его мог поставить? Когда?

Командир транспорта "Якут" капитан 2 ранга М. Е. Чепелев в своем рапорте в Главный Морской штаб однозначно указывает на крейсер "Африка" и на 1880 год. Однако (как сказали в архиве) вахтенный журнал крейсера за 1880 год упоминаний о посещении Авачинской губы не содержит, поэтому, вероятно, Чепелев здесь слегка ошибся. "Африка" заходила на Камчатку в конце июля 1881 года, причём члены экипажа крейсера побывали и в Тарьинской бухте, но командующий отрядом боевых кораблей на Тихом океане контр-адмирал А. Б. Асланбегов в соответствующем рапорте о проведённых на могиле Прайса работах ничего не упомянул. Впрочем, он об этом мог просто и не знать - возможно, экипаж по собственной инициативе и крест поставил, и латунную дощечку с нерусской надписью прикрутил.

Другой вопрос, откуда они могли знать место могил, если за тринадцать лет до этого они уже считались утерянными? И вот здесь нелишне вспомнить о каменных плитах с английскими надписями, которые кто-то, как считается, видел у острова Хлебалкин. Дело в том, что после 1854 года английские корабли в Тарьинскую бухту всё же заходили. Прежде всего, это английский колёсный пароход "Barracouta" из эскадры адмирала Брюса, который посетил эти места менее чем год спустя и вернулся на рейд Петропавловска почему-то под контр-адмиральским брейд-вымпелом. Кроме того, покуда Петропавловский порт несколько лет пустовал, англичане могли входить и выходить из Авачинской губы практически бесконтрольно, и Чепелев свидетельствует о каменных плитах, положенных их экипажами на берегу неподалеку от могил. Найти сами могилы к тому времени было уже практически невозможно, а потому крест, по всей вероятности, был установлен не прямо на могиле, а на мысу, служа не только памятным знаком, но и навигационным ориентиром, главная задача которого - быть хорошо видимым со стороны моря. Приезжавшие в 1913 году англичане не смогли найти захоронение, точно так же, как и русские, а потому им пришлось удовольствоваться лишь видом креста (стоявшего не прямо на могилах), а также произведённым в Петропавловске перезахоронением праха капитана Кларка. Крест же ветшал, и к концу тридцатых годов ХХ века истлел вовсе. Примерное место могил указывали только каменные плиты с высеченными на них английскими надписями, но их также ждала печальная судьба.

Предвижу возражения - крест-де стоял прямо на чьей-то могиле, за которой ещё ухаживал старый дед по фамилии Несиверенко. А вот это не факт. Куда более вероятно, что крест просто стоял на небольшом бугорке, который образовался, когда под него подсыпали землю при установке. В глазах детей бугорок вполне мог сойти за могильный холмик, а дед ухаживал за крестом в целом. Вернёмся к плитам.

В 40-50-х годах ХХ века на мысе Казак располагалась артиллерийская батарея береговой обороны, прикрывавшая вход в Тарьинскую бухту. Прикрывать было что - мы уже говорили о базе подводных лодок. Сначала это был 41-й отдельный дивизион, затем 3-й отдельный, который в 1945 году вырос до 5-й бригады. В 1951 году это уже была дивизия подводных лодок, и примерно к тем временам остров Хлебалкин (а тогда - Никиткин) начал быстро уменьшаться в размерах. Остров стал идеальной мишенью для практических артиллерийских стрельб: людей на ближайших берегах почти не было (рыбаки к тому времени забросили бухту Сельдевую и до знаменитого цунами 1952 года жили всё больше на берегах бухты Саранной, а также неподалёку от подводников в Новой Тарье), сам силуэт острова издали смахивает на небольшой боевой корабль, в то время как для стрельб требуются специальные плавучие мишени-щиты, которые мастера-артиллеристы регулярно разбивали в щепы. Каждый раз колотить новые? Досок и гвоздей не напасёшься... Вот и был найден простой и дешёвый выход. На прежних картах остров выглядит гораздо больше (правда, всё равно не дотягивает до ста ярдов в диаметре). Снаряды долбили хрупкую вулканическую породу, перемалывая её в песок, а чтобы остров не так быстро исчез с лица земли, на него регулярно свозили большие камни, в изобилии валявшиеся на ближайшем берегу - на мысе Неводчикова, в том числе и те самые плиты с надписями. Именно поэтому остров с южной стороны состоит из красного вулканического камня, очень хрупкого, а с северной - из наваленного как попало разномастного гранита. Мишень поддерживалась в боеготовом состоянии до тех пор, покуда батарея не была упразднена, и сегодня можно найти только густо заросшие ямы - остатки капониров и блиндажей. На острове же, переименованном в Хлебалкин, понемногу образовалась жиденькая почва, выросла трава и кустарник, а там и первые берёзки появились из занесённых ветром с берега семян. Поскольку остров представляет навигационную опасность, на нём поставили светящий знак, а ответственность за него повесили на службу гидрографии. Один камень с еле видной надписью (а буквы смахивают на латиницу) действительно обнажается при сильном сизигийном отливе - в 2001 году мы просто плохо искали.

Стоял навигационный знак и на самом краю мыса Неводчикова, очищенном от деревьев. Теперь там есть только старый дзот, бетонный мешок метр на метр с амбразурой и железной крышкой сверху. Обрывистый мыс постепенно осыпается, и не сегодня-завтра дзот упадёт на прибойную полосу.

Советскую власть за всё время её существования мало волновала правдивая история захваченной ею страны. Могила контр-адмирала Прайса и погибших англо-французских десантников на Камчатке - капля в море. Ведомый и направляемый мудрой Коммунистической Партией, советский народ гордо шёл в светлое будущее по чужим костям, равно как и по своим собственным. А посему - что такое шестьдесят каких-то иноземцев, зарытых где-то здесь невесть когда? Тем более - давешних интервентов, когда разговор идёт о "холодной войне", о победе коммунизма во всём мире, о гигантских свершениях, о новой базе подводных лодок и всей положенной ей по статусу инфраструктуре. Величие задач диктовало величие действий и определяло их размах.

Прежде всего, базе подводных лодок (в то время - 15-й эскадре) был необходим судоремонтный завод. И вот, в 1959 году в бухте Сельдевой бросает якорь плавучая база "Горняк" - бывший японский сухогруз, поднятый со дна моря и соответственным образом переоборудованный. Посёлок Сельдевая обрёл свою новую жизнь, а точнее - родился заново, уже в районе мыса Неводчикова. Завод СРЗ-49 "Горняк", гордость тогдашнего Приморского, а после - и Вилючинска, давший основу городской геральдике, рос поразительными темпами135. Необходимо, правда, сказать, что первоначально планировалось в бухте Сельдевой устроить ещё одну базу лодок, дабы их было две (отдельно для дизельных и для атомных) но к тому времени творческий гений Главнокомандующего Советским Военно-Морским Флотом Адмирала Флота Советского Союза С. Г. Горшкова (уф... сколько ж заглавных букв!) уже обосновал необходимость создания базы дизельных подводных лодок в бухте Бечевинская136, а потому было принято решение разместить атомоходы в уже имеемой базе бухты Крашенинникова, убрав все "дизелюхи" на Шипунский полуостров.

Не был обойдён вниманием и сам мыс Неводчикова. Прежде всего, он был переименован. Дело в том, что раньше он назывался мысом Прейса - как уже говорилось, в честь астронома Вильгельма Прейса, участника экспедиции Отто Коцебу на шлюпе "Предприятие". В 1824 году Прейс наблюдал в Авачинской губе солнечное затмение и установил точную широту Петропавловска. Век спустя доселе безымянный мыс в Тарьинской бухте получил его имя. Но надо же было так повернуться судьбе, что именно на этом же мысу был похоронен британский адмирал-интервент с созвучной фамилией! Дальновидная советская власть в пику проискам коварного капитализма, не моргнув глазом, стирала с карты неугодные названия, и ни в чём не виноватый Прейс, что называется, просто "попал под раздачу". Так что и по сей день мыс носит имя русского морехода Михайло Неводчикова, который в своё время отважно открывал Алеутские острова на шитике "Евдокия", но к Авачинской губе (а уж тем более - к Тарьинской бухте) никакого отношения не имеет.

Чего же так боялась советская власть? А боялась она вот чего: согласно действующим нормам международного права, воинское захоронение на территории иного государства считается находящимся под юрисдикцией того государства, чьи подданные в нём захоронены, и площади захоронений строго определены. СССР, разумеется, данное соглашение в своё время ратифицировал, поскольку могил русских и советских воинов по всей Европе - тысячи (что касается своей территории - на до сих пор валяющиеся по болотам и лесам останки советских солдат нашему Министерству Обороны традиционно наплевать, а уж на иностранные - и подавно), вот и выходило, что при обнаружении могил и обнародовании этого факта возле секретной базы подводных лодок и непосредственно на будущей территории режимного судоремонтного завода появятся маленькие участки земли, на которые имеют право Великобритания и Франция, государства насквозь капиталистические, партнеры по НАТО и вообще наши вероятные противники. Возле самого "Осиного гнезда"! Поэтому странички с именем "Дэвид Прайс" были просто выдернуты из нашей истории, выдернуты "с мясом", и было оставлено только размытое воспоминание: "...где-то... на берегах обширной Тарьинской бухты... под раскидистой берёзой..." - раз уж никак не отвертеться от исторического факта. Лично у меня (и не только у меня) давно вызрело вполне правдоподобное предположение, что место погребения всё же было известно, но, дабы не создавать прецедент, было тщательно вытерто всё, что давало возможность кому-либо точно его установить - во всех архивах, в опубликованных документах свидетелей боя, как русских, так и зарубежных. Вспомним, например, письмо Джорджа Палмера, где лейтенант упоминает о двух приложенных эскизах. Первый эскиз всем известен и давно опубликован - это схема укреплений Петропавловска. А вот второй - точная схема расположения могил контр-адмирала Дэвида Прайса и нескольких убитых в первом бою - куда-то исчез бесследно. Среди фамильных документов полковника Роналда Палмера его почему-то нет, не показал мне её и А. И. Цюрупа среди прочих документов, присланных ему из Англии, не сумел её найти и Кен Хортон, хотя точно знал, где искать, и с потомками рода Палмеров общался. Советская внешняя разведка, конечно, имела пару-другую крупных проколов, но в мелочах всегда была крайне скрупулезна...

Да, но как быть с обнаруженным в 1964 году гробом, наполненным пустыми бутылками иностранного производства? Хороший вопрос, и можно только гадать. Кто знает - может быть ещё в 1855 году останки Дэвида Прайса были эксгумированы по особому указанию, дабы не оставлять могилу "на растерзание русским варварам", переложены в цинковый гроб и вывезены из бухты, а потом захоронены где-нибудь в море, как и подобает моряку (скептиков можно отправить в 28 января 1596 года на похороны знаменитого британского пирата-адмирала Фрэнсиса Дрэйка). Пустые же бутылки, оставшиеся после поминок (как-никак, британцы никогда не слыли нацией абстинентов) английские моряки не стали раскидывать по берегу, как это принято у нас сейчас, а аккуратно сложили в освободившийся гроб, да и закопали обратно. Кого-то эта версия, вероятно, рассмешит - что поделать, другой пока нет, ибо в вахтенном журнале парохода "Barracouta" за четвёртое (фактически же - за пятое) июня 1855 года есть только записи о том, что после буксировки русского китолова из Раковой бухты к мысу Сигнальному на борт прибыл командующий эскадрой, и что в 11.50 пароход отправился на WSW137 в бухту Тарьинскую. Там была произведена краткая высадка на берег (ровно час), а затем пароход сделал круг по бухте и вернулся к мысу Сигнальному, после чего командующий убыл с корабля. Чем англичане занимались на берегу - увы, остаётся невыясненным, в журнале на этот счёт ничего не сказано. Может, этот гроб вообще к нашей истории никакого отношения не имеет, но всё равно непонятно, как он там появился, да ещё с таким занимательным содержимым. Однако несомненно, что инициатором посещения Тарьинской бухты был именно командующий эскадрой (потому и вымпел на крюйс-брам-стеньге) а что ещё такого интересного могло там для него быть, кроме могилы адмирала Прайса?

Не могу удержаться и не сказать о том, что вахтенный журнал парохода "Barracouta" - самый неаккуратный из четырёх просмотренных. Более безалаберное ведение официального документа сложно себе представить. Однако не будем отвлекаться.

Так и называли этот мыс промеж себя жители новой Сельдевой - кто мысом Прейса, кто мысом Прайса, кто мысом Креста, или Крестовым (помня рассказы старожилов), и стало обычаем хоронить на нём односельчан, отошедших в мир иной. Старое кладбище на мысу сохранилось до сих пор, хотя отдельные могилки различить уже очень трудно, и только жалкие останки нескольких проржавевших и покосившихся оградок напоминают о былой торжественности этого места. Последний раз на этом кладбище хоронили где-то в конце 1960-х, потому что в начале 70-х на мысу начали строить транспортный цех завода "Горняк", возле которого кладбище было совершенно неуместным. Также нещадно срывали частные огороды, к тому времени появившиеся по всей Сельдевой в изобилии.

Мой сверстник по детскому садику и одноклассник по школе художник-путешественник Владимир Близнюк рассказал, что его приятель Володя Резанов лет за пять до того нашёл на своём огороде в Сельдевой странную медную табличку, похожую на могильную, с нерусской надписью, а также несколько медных французских пуговиц. Ещё у него был эфес, некогда украшавший французскую шпагу. Почему именно французскую? Потому что надпись была на французском языке, как авторитетно заявили взрослые. Табличка остаётся загадкой (впрочем, пуговицы и эфес - тоже), ибо Володя с семьёй давным-давно уехал с Камчатки неведомо куда. Но их огород находился как раз на том месте, где ныне западная сторона бывшего транспортного цеха.

При строительстве цеха мощные бульдозеры корчевали толстые берёзовые пни и выравнивали площадку. Отваленный грунт насыпали в кузова самосвалов и везли к южной оконечности завода, создавая там отсыпку для будущих строений, как раз в районе берега между Первым и Вторым Сельдевыми ручьями, где его старательно разравнивали такими же бульдозерами. Среди грунта то и дело попадались человеческие кости, лохмотья истлевшего сукна, иногда с позеленевшими пуговицами. Некоторые ветераны завода это помнят, но на эту тему говорят с большой неохотой и фамилий просят не называть. Потому что, по-видимому, это была братская могила французов, а ещё потому, что память о могуществе НКВД и КГБ в этих людях не стерлась до сих пор.

Место братской могилы англичан трудно указать точно, но предполагаю, что она где-то под нынешними очистными сооружениями - обширными бетонными конструкциями, в которые вбухана куча народных денег и которые, кажется, никогда не работали. Или где-то рядом. Там тоже всё было взрыто экскаваторами и разутюжено бульдозерами. Могила адмирала и французского лейтенанта - между ними, или (что представляется менее вероятным) чуть к юго-востоку на мысу. Скорее всего, примерно на месте старого здания, некогда бывшего магазином "Горняк", или метров на тридцать-пятьдесят севернее. Да это и несущественно. Лично мне совершенно не интересно знать точное расположение могил, и я не думаю, что кто-то будет копать там землю в надежде найти хоть косточку или кокарду. Во-первых, это представляется неэтичным, во-вторых, вряд ли кому-то так хочется скандала - что локального, что международного, а в-третьих, наконец, это просто неосуществимо. И бессмысленно.

Мне абсолютно достаточно того, что теперь мы с Кеном Хортоном можем уверенно сказать: место погребения контр-адмирала Флота Её Величества Дэвида Пауэлла Прайса, эсквайра, французского лейтенанта М. Бурассэ, а также остальных англичан и французов, погибших в Петропавловском бою 1854 года, отныне не считается неизвестным. Это мыс Неводчикова в бухте Крашенинникова, примерное место с координатами 52.54,347N и 158.26,004Е а также круг радиусом 50-60 метров вокруг138. Прах же погибших разбросан, развезен, тщательно перемешан и утрамбован, втоптан нами в камчатскую землю на еще большей территории славного военного судоремонтного завода, стоящего на берегу нашей бухты. Самой прекрасной бухты на свете - если верить словам Преподобного капеллана Томаса Хьюма139, уж который на своем веку повидал немало красивых бухт.

И здесь, наверно, можно было бы поставить точку...