"Человек из СССР" - читать интересную книгу автора (Набоков Владимир)

ДЕЙСТВИЕ IV

Передняя кинематографического ателье. Справа, вдоль сцены, та же серая стена, как и в предыдущем действии. Левее — широкий проход, заставленный кинематографическими декорациями, что напоминает одновременно и приемную фотографа, и балаганные будни, и пестрые углы футуриста. (Среди этих углов очень заметны три купола — один побольше, другие поменьше — охряные луковицы лубочного храма. Тут же валяется балалайка и наполовину развернутая карта России.) В этих декорациях неровные лазейки и просветы (видны в глубине очертанья огромных ламп-юпитеров). Все это напоминает зрителю разноцветную складную картину, небрежно и не до конца составленную. Когда поднимается занавес, на авансцене толпятся русские эмигранты, только что пришедшие на съемку. Среди них — Люля. Быстро и упруго протискивается на сцену через декорации, загромождающие проход, Помощник режиссера — рыжий, с брюшком, без пиджака и жилета, — и сразу начинает очень громко говорить.

Гримироваться, господа, гримироваться! Дамы налево, мужчины направо. Что ж это Марианны до сих пор нет. Сказано было в девять часов…

Сцена пустеет. Затем двое голубых рабочих проносят лестницу. Голос Помощника режиссера (уже за сценой): «Курт, Курт! Во ист Курт? Манн мусс…»[10] Голос теряется. Затем справа входят Марианна и Кузнецов.

(На ходу прижимает руки к вискам.) Это так возмутительно… Это так возмутительно с твоей стороны!..

…в жизни только одно бывает интересным: то, что можно предотвратить. Охота вам волноваться по поводу того, что неизбежно?

Оба остановились.

Ты, значит, своего решения не изменишь?

(Осматривается.) Забавное место… Я еще никогда не бывал в кинематографической мастерской. (Заглядывает за декорации.) Какие здоровенные лампы!..

Я, вероятно, до гроба тебя не пойму. Ты, значит, решил окончательно?

(Выбегает справа.) Да что же это вы, Марианночка! Так нельзя, так нельзя… Хуш[11] в уборную!

Да-да, я сейчас.

Не сейчас, а сию минуту. Курт! (Убегает.)

Ты все же подумай… Пока я буду переодеваться, ты подумай. Слышишь?

Эх, Марианна Сергеевна, какая вы, право…

Нет-нет, подожди меня здесь и подумай. (Уходит направо. Слева выбегает Помощник режиссера.)

Пожалуйста, идите гримироваться. Ведь сказано было!

Спокойно. Я посторонний.

Но тут посторонним нельзя. Есть правила.

Пустяки.

Если господин Мозер —

Друг детства.

Ну, тогда все хорошо. Извиняюсь.

Фольклор у вас того, густоватый. Это что, купола?

Да. Сегодня последняя съемка, сцена восстания. Мы очень спешим, так как к субботе фильм должен быть уже склеен. Пардон, я должен бежать. (Убегает.)

Пожалуйста, пожалуйста. (Прогуливается, поднимает и разворачивает огромную карту, на которой грубо изображена Россия. Улыбаясь, разглядывает ее. Входит справа Таубендорф. Из-под пальто видны смазные сапоги, в руках чемоданчик.)

А, ты уже здесь, Алеша. Как тебя впустили?

Очень было просто. Выдал себя за молочного брата какого-то Мозера. Тут Крым вышел совершенно правильным ромбом.

Россия… Да. Вероятно мои коллеги уже гримируются. Но это ничего. Тут всегда тянут… тянут… Алеша, я все исполнил, что ты приказал. Вернер уже уехал.

Ух, какая пылища! (Бросает карту в угол. Она сама скатывается. Хлопками сбивает с рук пыль.)

Алеша, когда ты устроишь и мне паспорт?

Погодя. Я хотел тебя видеть вот почему: в субботу я возвращаюсь в Россию. Недели через две приедет сюда Демидов. Я тебя попрошу… Тут, однако, не очень удобно беседовать.

Пройдем вон туда: там сзади есть пустая комната. Я заодно загримируюсь.

Э-ге! Ты в смазных сапогах…

Оба проходят налево. Через сцену пробегает Помощник режиссер а и юркает за декорации. Рабочие проносят расписные ширмы. Загримированные статисты (в русских рубахах) и статистки (в платочках) выходят справа и слева и постепенно скрываются за декорациями. Помощник режиссера выбегает опять, в руке — огромный рупор.

Господа, поторопитесь, поторопитесь! Все в ателье! Как только будут готовы Гарри и Марианна, мы начнем.

(В платочке.) Гарри давно уже готов. Он пьет пиво в кантине.[12] (Уходит с остальными.)

Он этим пивом испортит себе фигуру. (Двум замешкавшимся статистам.) Поторопитесь, господа!

Справа входит Марианна: резко загримированная, в папахе, револьвер за поясом, кожаная куртка, на папахе — звезда.

(К Марианне.) Наконец-то!..

Вы не видели… Тут был господин… с которым я приехала…

Да что вы в самом деле!.. Ведь мы тут делом занимаемся, а не глупостями. Пожалуйте в ателье! (Он убегает. Слева входит Кузнецов.)

Алек, тут такая суматоха… Мы так с тобой и не договоримся… Алек, ты передумал?

Я вас сразу не узнал. Хороши! Желтая, лиловая.

Ах, так нужно. На экране получается совсем иначе… Алек!

И звезда на папахе. Кого это вы изображаете?

Ты меня с ума сведешь!

Вбегает Помощник режиссера.

Съемка начинается! Господи, да идите же! Ведь уже в субботу все это должно быть на экране. Марианна! (Орет в рупор прямо в нее.) На съемку!!

Вы отвратительный грубиян. Алек, умоляю, подожди меня… Я сейчас…

Марианна и Помощник режиссера уходят. Слева появляется Таубендорф: он с приклеенной бородой, в русской рубахе и картузе.

Ну вот я и готов.

Хорош, хорош. Там, кажется, уже началось. Ваш командир очень волнуется.

Так всегда. Сперва будут бесконечные репетиции этой самой сцены восстания. Настоящая съемка начнется значительно позже. (Закуривает.) Алеша, мы обо всем поговорили? Больше ничего? (Говоря, прислоняется к стене, на которой большой плакат: «Rauchen verboten!»[13]. Продолжает курить.)

Больше ничего. Остальное ты сам знаешь.

Остальное?

Да. Насчет Ольги Павловны. Ты заботься о ней, как и в прежние разы. Навещай ее изредка, да помогай ей, если что нужно.

Алеша, я…

Что с тобой?

(Очень сильно волнуясь.) Дело в том…

Валяй.

Алеша, умоляю тебя, я хочу с тобой! Слышишь, я хочу с тобой!{12} Тут я пропаду…

За сценой жужжанье юпитеров, затем голос Помощника режиссера в рупор.

Господа, вы в России! На площади! Идет восстание! Группа первая машет флагами! Группа вторая бежит от баррикады налево! Группа третья двигается вперед!

Ты мне, брат, надоел. Я тебе уже все сказал.

Я не смею спорить с тобой. Ты как, уходишь сейчас? Я тебя еще увижу?

Ахтунг![14]

Нет, не думаю. Эти последние несколько дней у меня будет мало досуга. К Ольге Павловне зайду ненадолго сегодня, а потом уже только в субботу перед отъездом. Я хотел тебя еще спросить: ты что — будешь продолжать служить в кабаке?

Да нет. Он завтра закрывается. И съемка сегодня тоже последняя. Я уж что-нибудь найду.

Ну-с, по-немецки — орех, по-гречески — надежда{13}, — давай простимся. (Целуются.)

Храни тебя Господь…

Когда Таубендорф уходит из двери{14}, Кузнецов выхватывает браунинг и целится в него{15}.

Стой!

Алеша, ведь могут увидеть. (Уходит.)

Молодец… Не дрогнул… А ты, господин хороший, не подведи. (Обращается к револьверу, целится в публику.) Если что придется — не подведи. Детище мое, пистолетище… (Кладет его обратно в карман.)

Пробегает рабочий, уносит карту и балалайку. Кузнецов смотрит на часы. За сценой жужжанье ламп. Быстро входит Марианна. Скидывает папаху, встряхивает волосами.

Марианна Сергеевна, я, к сожалению, должен уходить.

Алек!

Вы что, уже отыграли свою роль?

Нет-нет… Я только сейчас начну. У меня сцена с героем. Но не в этом дело. Алек, ты все-таки решил в субботу ехать? Кузнецов. Да.

Я не могу этому поверить. Я не могу поверить, что ты меня оставишь. Слушай, Алек, слушай… Я брошу сцену. Я забуду свой талант. Я уеду с тобой. Увези меня куда-нибудь. Будем жить где-нибудь на юге, в Ницце… Твои глупые коммерческие дела подождут. Со мной происходит что-то ужасное. Я уже заказала платья, светлые, чудные, для юга… Я думала… Нет, ведь ты не уедешь от меня! Я буду тебя ласкать. Ты ведь знаешь, как я умею ласкать. У нас будет вилла, полная цветов. Мы будем так счастливы… Ты увидишь…

Все назад, все назад! Ни к черту не годится! Слушать: когда я скажу «раз!», группа первая поднимается. Когда скажу «два!», группа вторая бежит влево. Смирно! Ахтунг!

Мне было приятно с вами. Но теперь я уезжаю.

Алек, да что ж это такое!

Раз!

Я, кажется, никогда не давал вам повода думать, что наша связь может быть долгой. Я очень занятой человек. По правде сказать, у меня нет даже времени говорить, что я занятой человек.

Ах, ты, значит, вот как…

Полагаю, что вы понимаете меня. Я не ваш первый любовник и не последний. Мелькнули ваши ноги, мне было с вами приятно, а ведь больше ничего и не требовалось.

Ты, значит, вот как… Так позволь и мне сказать. С моей стороны это все было комедией. Я только играла роль. Ты мне только противен. Я сама бросаю тебя, а не ты меня. И вот еще… Я знаю, ты большевик, чекист, Бог знает что… Ты мне гадок!

Два!

Ты — большевик! Уходи. Не смей ко мне возвращаться. Не смей мне писать. Нет, все равно, я знаю, ты напишешь… Но я буду рвать твои письма.

Три!

Да нет же, Марианна Сергеевна, я писать не собираюсь. И вообще вы сейчас только задерживаете меня. Мне пора.

Ты понимаешь, ты больше никогда меня не увидишь?

Ну да, ну да, охота вам все повторять то же самое. Проститесь со мной.

(Отвернулась.) Нет.

Кузнецов кланяется, не спеша уходит направо. Навстречу рабочие несут знамена, связку ружей. Он замедлил шаг, глядя на них с беглой улыбкой. Затем уходит. Марианна осталась стоять у декорации налево.

Назад. Все назад! Никуда не годится! Господа, последний раз прошу слушать: группа первая…

Занавес