"Человек из СССР" - читать интересную книгу автора (Набоков Владимир)ДЕЙСТВИЕ VХорошо бы еще веревочку… Нету больше веревок. Труха. И куда это мы теперь денемся? Господи ты Боже мой… Прямо в царство небесное переедем. Там, по крайней мере, не нужно платить вперед за квартиру. Страм, Витя, говорить так. Стыд и страм. Помоги-ка этот сундучок запереть. Эх, грехи наши тяжкие… Нет уж, довольно! Только ты, Витя, будь осторожен, когда станешь говорить-то с ним… Сундучок можно пока к стенке. К стенке… К стенке… Нет уж, довольно, натерпелись. Все лучше. И за стенку спасибо. Ты его так, больше расспрашивай — что, мол, как, мол… И чести не жалко. Довольно. О чем ревешь-то? Васиной могилки все равно не найдем. Нет могилки. Хоть всю Россию обшарь… Ты лучше посылочку приготовь. Черт побрал бы эти газеты — так и шуршат под ногами… Я и сам сейчас зареву. Брось, Женя… Не верю я ему. Такой и украсть может. Да халва это так. Главное, чтобы материю довез… А вот где денег взять, чтобы с хозяйкой разделаться, — ты вот что скажи мне! Еще бы веревочку… Простите… вы укладываетесь… я вам помешаю… Входите, голубушка, ничего — мы уже кончили. Да… Если можно… Погребок-то мой помните? А? Хороший был погребок, а? Проходящие ноги, а? Вот и допрыгались. Четвертым классом к праотцам. Бледная вы какая. Голубушка, да что с вами? Лица на вас нет. Ах, не надо так на меня смотреть. Пожалуйста, не надо. Иди, иди. Мы здесь с Марианночкой чайку попьем. Ах, забыла я — простите — посуда-то вся уложена. Евгения Васильевна, со мной случилось несчастье. То-то я смотрю, душенька, вы такая вялая, тихая, узнать нельзя. Да, большое несчастье. Я только что была на первом представлении{16}. Какое такое представленье, душенька? Ах, вы же знаете. Я играла для кинематографа. И вот вчера в первый раз показывали фильм. Так какое же несчастье? Пожар, что ли, был? Да, пожар. У меня все сгорело: мои мечты, моя вера в себя, моя жизнь. Полный банкрот. А я как раз хотела вас кое о чем попросить, моя дорогая. Но это после, после. Говорите. Я увидела себя на экране. Это было чудовищно. Я так ждала минуты, когда увижу себя, и вот дождалась. Сплошной ужас. В одном месте, например, я лежу плашмя на диване и потом встаю. И вот пока снимали, мне казалось, что я такая легкая, такая живая. А тут… Евгения Васильевна, я встала, простите, задом, — выпятила зад и грузно повернулась. И все было в таком же духе. Жесты фальшивые, убийственные{17}. А тут эта гадина, Пиа Мора, плывет, как лебедь. Стыдно… Не беда, голубушка. Вот посмотрели бы вы, как я выхожу на паспортных карточках. Бог знает, какая морда. И это еще цветочки: фильм показывали только своим. Но теперь он пойдет по Берлину, а потом по всему миру и вместе с ним мои дурацкие жесты, мои гримасы, моя невероятная походка… Я вот что хотела попросить вас, моя дорогая. Нам нужно переезжать и нет ни гроша. Не могли бы вы — ну, так марочек пятьдесят — одолжить? Одолжить? Ах, вы вот о чем?.. Да… Я сегодня как в тумане. Нет, Евгения Васильевна, у меня тоже ничего нет. Весь мой заработок я потратила на платья. Ах вы, модница. Ну, ничего не поделаешь… На платья! Я себе купила дивное, белое, модель. И знаете для чего? Чтобы… Ах, да что говорить!.. Говорите, говорите; я, знаете, гроб-могила, никогда не сплетничаю. Наплевать мне на фильм. Вовсе не в нем дело. А дело в том, что я полюбила, полюбила, как дура. Попалась, значит. И он меня бросил. Вот и все. Кто же это, немец, что ли? Пускай будет немец, китаец — не все ли равно… Или американец. Перемелется, душенька. Всем не сладко живется. Марочку, вашу тезку и мою внучку, тоже вот муж бросил. Значит, за то, что гражданским браком венчались. Да, житье не сладкое. Куда мы вот денемся с моим стариком, куда денемся, просто не знаю. Евгения Васильевна, можно по телефону поговорить? А вы в комнату пройдите. Там съехал жилец, а телефон остался. Не бойтесь, не бойтесь, пустая комната. Войдите — херайн. Однако и катавасия у вас! Вот спасибо, что зашли… Вот спасибо… Мне жена передала вашу просьбу. Я пришел за пакетом. Как же, как же… большое вам спасибо. Я спешу. Ах, да, ведь муж хотел с вами побеседовать. У него очень важный к вам разговор. Мой поезд уходит в семь часов. Мне до отъезда еще нужно побывать в одном месте. Муж внизу, он сию минутку придет. Обождали бы, батюшка? Сейчас не могу. А пакетик ваш не легкий. Если хотите, могу еще раз заглянуть — по дороге на вокзал? Вот уж было бы хорошо! Тут вот адрес записан, разберете? Да, конечно. Только теперь не Морская, а улица Герцена{18}. Куды нам знать: Герцен, Троцкий, не разберешь их… Посылочку не потеряйте. Привет милой Ольге Павловне. Да нет, я уж с ней простился. До свиданья. Зайду через полчаса. Он уехал. Вы о ком, голубушка? Много на свете дорожек. В мое время одна дорога была — прямая, широкая, а теперь видимо-невидимо развелось — и вкривь и вкось. Треплет нас, ох как треплет! И вот хотите, я вам скажу, откуда все зло берется, откуда зло выросло… Ничего не вышло. Заговорила о полиции. Что-то теперь будет, Господи ты мой… Только не хнычь. Я пойду. Грустная вы сегодня, душенька. Ну, идите, Бог с вами. И у нас не весело. Всего доброго, всего доброго. В раю небесном, дай Бог, увидимся. Фря.[15] Витя, я не хотела при ней сказать, а то весь Берлин узнал бы, что к нам большевики ходят. Он приходил за посылочкой. Что же ты его не задержала. Ах, ты, право, какая! Да ты постой… Он обещал, что еще зайдет до отъезда. Я Марианну Сергеевну встретил, у самых дверей вашего дома, и, представьте, она не узнала меня. Прямо удивительно! Ну, что слышно, Федор Федорович? Нашли? Нашел. Paradiserstraße, пять, bei Engel;{19} это во дворе, пятый этаж. Комнатка непрезентабельная, но зато крайне дешевая. Сколько же? Двадцать пять. С газовым освещением и пользованием кухни. Все это праздные разговоры. Мы все равно не можем выехать отсюда, не заплатив. А денег — нема. Да вы не беспокойтесь, Виктор Иванович. У меня, правда, тоже нет, но я, пожалуй, соберу к завтрашнему вечеру. Выехать нужно сегодня. Ах, Витя, как это ты все нехорошо говоришь. Вы как сказали, Федор Федорович, с пользованием кухни? Так точно. Хотите сейчас пойдем посмотреть? Давайте, голубчик. Что ж время терять попусту. А я сегодня в ужасно веселом настроении. Один мой приятель, в Париже, купил четыре таксишки и берет меня в шоферы. И на билет пришлет. Я уже хлопочу о визе. Конечно весело. Я люблю разнообразие. Спасибо коммунизму — показал нам белый свет. Увижу теперь Париж, новый город, новые впечатления, Эйфелеву башню. Прямо так легко на душе… Ну вот, я готова. Пойдем же. Да вы не беспокойтесь, Виктор Иванович. Все будет хорошо. Вот увидите. Комнатка чистенькая, очень даже чистенькая. Ну, поторопитесь, голубчик. Досвиданьице, Виктор Иванович. Ух, музычка проклятая! Я бы этих пиликанов… Забавно: я этот мотив знаю. Вы меня видите в ужасном положении. Я хотел вас попросить мне помочь. Я слыхал, что ваш кабачок лопнул, не так ли? В том то и дело. Я вложил в него свои последние гроши. Все пошло прахом. Эта мебель ваша? Нет. Сдали мне с комнатой. У меня своего ничего нет. Что же вы теперь намерены делать? То-то оно и есть. Вы мне не можете дать какой-нибудь совет? Мне очень хотелось бы lt;уgt;слы-шать от вас совета. Что-нибудь практическое, определенное? Я хочу вас спросить вот что: не думаете ли вы, что в самой затее кроется какая-нибудь ошибка? К делу, к делу. В какой затее? Ладно. Если вы не хотите понять меня с полслова, буду говорить без обиняков. Я, Иванов да Петров, да Семенов решили несколько лет тому назад прозимовать у раков, иначе говоря, стать Божьей милостью эмигрантами. Вот я и спрашиваю вас: находите ли вы это умным, нужным, целесообразным? Или это просто глупая затея? Ах, понимаю. Вы хотите сказать, что вам надоело быть эмигрантом. Мне надоела проклятая жизнь, которую я здесь веду. Мне надоело вечное безденежье, берлинские задние дворы, гнусное харканье чужого языка, эта мебель, эти газеты, вся эта труха эмигрантской жизни. Я — бывший помещик. Меня разорили на первых порах. Но я хочу, чтоб вы поняли: мне не нужны мои земли. Мне нужна русская земля. И если мне предложили бы ступить на нее только для того, чтобы самому в ней выкопать себе могилу, я бы согласился. Давайте все это просто, без метафор. Вы, значит, желали бы приехать в Триэсэр, сиречь Россию? Да, я знаю, что вы коммунист, поэтому и могу быть с вами откровенен. Я отказываюсь от эмигрантской фанаберии. Я признаю Советскую власть. Я прошу у вас протекции. Вы это все всерьез говорите? Сейчас такое время… Я не склонен шутить. Мне кажется, что если вы мне окажете протекцию, меня простят, дадут паспорт, впустят в Россию… Раньше всего отучитесь говорить «Россия». Это называется иначе. Затем должен вам вот что объявить: таких, как вы, Советская власть не прощает. Вполне верю, что вам хочется домой. Но вот дальше начинается ерунда. От вас на тысячу с лишком верст пахнет старым режимом. Может быть, это и не ваша вина, но это так. Да позвольте, как вы смеете говорить со мной таким тоном? Что вы, поучать меня собираетесь? Я исполняю вашу просьбу: вы ведь хотели знать мое мненье. Да наплевать мне на ваше мненье. У меня тут тоска, тощища, а вы мне про какие-то старые режимы. Извольте, все вам скажу. Вот хотел на старости лет подлизаться — ан, не умею. Смертельно хочу видеть Россию, правильно. Но кланяться Советской власти в ножки… нет, батенька, не на такого напали. Пускай… если позволите, заполню анкету… да и поеду, а там возьму и наплюю в глаза вашим молодчикам, всей этой воровской шушере. Эх, много бы я вам еще наговорил. Да вы у меня в доме, неловко… Разрешите откланяться? Не думал, что еще тебя увижу до отъезда. Ошивенский. Что вы, Ольга Павловна, как вкопанная остановились. Входите, входите… Да, Алеша, я тоже не ожидала. Нет, ничего. Где-нибудь раздобудем. Это большого значенья не имеет. Все-таки. У меня есть немного свободных денег. Ну, если так… Благодарствуйте. Да, да, вполне достаточно. Через три дня отдам. Вот и хорошо. Чудно. Мне не к спеху. Я вас покину. Спасибо за приятнейшую беседу, господин Кузнецов. Я должен пойти вниз, кое о чем переговорить с хозяйкой. Алеша, прости, что мы опять увиделись. Ты сейчас должен ехать на вокзал, да? Отчего ты так молчишь? Это сиянье на твоем лице… Эх, Оля, Оля… Конечно, я рада, что так вышло. Какой ты смешной. Тебе сейчас нужно ехать? Да, через десять минут. Черт меня подрал прийти к этому старому хрычу. Кстати, знаешь, будь он моложе, он, пожалуй, мне пригодился бы для какой-нибудь мелкой работы. Совместно с Таубендорфом, что ли. Слушай, не будем сейчас говорить о пустяках. Когда мы прощались нынче, я сдержалась. А теперь мне хочется побунтовать. Ты называешь мою работу пустяками? Так неужели правда? Неужели ты меня все-таки обманывала? Алеша, ты отлично знаешь, что я тебя обманывала. Если ты не хочешь видеть — твое дело. Я, может быть, завтра пожалею, что тебе все это выпаливаю. Но сейчас я не могу иначе. Нет, нет, постой. Ведь мы с тобою уже простились. Ты уехал. Представь себе, что ты уехал. А сейчас ты меня только вспоминаешь. Ничего нет честнее воспоминанья… Оля, я тебе еще раз скажу. Моя работа для меня… Это… впрочем, ты знаешь. Но вот чего ты не знаешь: я делал вещи, после которых никакая личная жизнь — жизнь сердца и так далее — для меня невозможна. Ах, Алеша, это все глупости. Мне надоело. Раз уж так судьба решила, что мы сейчас встретились, так я знаю, чего судьба хочет. В прошлом году, когда я был в России, произошел такой случай. Советские ищейки что-то пронюхали. Я почувствовал, что если не действовать решительно, то они постепенно докопаются. И знаешь, что я сделал? Сознательно подвел под расстрел трех человек, мелкие пешки в моей организации. Не думай, я нисколько не жалею. Этот гамбит спас все дело. Я хорошо знал, что эти люди возьмут всю вину на себя, скорее чем выдать хоть какую-нибудь деталь, относящуюся к нашей работе. И следы канули в воду. Это все очень страшно. Но я не вижу, как это может что-нибудь переменить. Если бы ты стал рисовать деньги, то и это ничего бы не изменило. Правда, Алеша, будем говорить по-человечески. Но как ты хочешь, чтобы при такой жизни я имел бы еще какие-нибудь душевные привязанности? А главное — и я тебе это уже говорил — мне не хочется их иметь; мне не хочется, чтобы кто-нибудь боялся за меня, думал обо мне, ждал бы меня, убивался бы, если по какой-нибудь дурацкой случайности… Что же ты улыбаешься, Оля, это ведь глупо. Если бы ты меня не любил, то тебе было бы все равно, что я боюсь за тебя и жду тебя. И, понимаешь, я буду гораздо меньше бояться, если ты уедешь, зная, что я тебя люблю. Это очень смешно: я тебя в тысячу Раз больше люблю, чем вначале, когда мы жили вместе. Мне нужно ехать. Оля, так и быть, я признаюсь тебе: некоторыми чувствами мне жертвовать нелегко. Но до поры до времени нужна жертва. А теперь пойдем. Проводи меня до автомобиля. Но постой, сперва сядем. Мы в прошлое время всегда садились перед каким-нибудь отъездом. Хорошо. Только не улыбайся так. Ведь нужно молчать. Ты тоже улыбаешься… Нет, молчи… |
||
|