"Грист" - читать интересную книгу автора (Дэниел Тони)

Вдрабадан

Кость имела серийный номер, вырезанный на ней гристом, 7sxq688N. ТБ выудил кость из кучи, валявшейся на корме старой баржи, приспособленной им под жилье, взял ее конец в рот и сильно дунул. Из другого конца вылетело облачко пыли. Он случайно вдохнул, закашлялся и кашлял, пока не очистил свои трахеи от частичек сухого костного мозга. Похоже, это была берцовая кость, длинная как дудка.

— Высокий ты был, семь-эс-экс-кью, — сказал ТБ. — И как это ты только вконец не рассыпался.

Затем некая доля его усиленного гриста обволокла кость и починила в ней весь испорченный грист, после чего кость и вправду рассыпалась, измельчилась в пыль, а затем и мельче чем в пыль, чтобы потом быть использованной для лечения Джилл, для починки ее грудины и других переломанных костей.

«Но даже этого мало, — думал ТБ, — слишком уж все изувечено. Она умирает. Джилл умирает, и я не в силах ее спасти».

— Ну, подержись еще немного, маленькая, — сказал он хорихе.

Джилл лежала в складках своего мешка, раскрытого и поставленного на кухонный стол. ТБ заглянул на мгновение в ее мысли, увидел суматоху боя и кровь, а затем погрузил ее в сон, в глубочайшие его глубины» где сны неотличимы от химических процессов в мозгу, — чтобы Джилл спала и только жила, но не думала. Одновременно он направил грист чинить ее изорванное тело.

Слишком поздно. Даже тогда, когда мать-крысиха только-только завершила свое отмщение, даже тогда было слишком поздно.

Но сколь же славная была битва!

«И это я ее послал. Это я ее сделал охотницей. Все это я, а в результате она умирает». ТБ не мог на нее больше смотреть. Он встал, подошел к раздолбанному кухонному синтезатору и сделал себе чай. Как и всегда, чай получился не горячий, а чуть теплый. ТБ нагреб из очага не совсем прогоревших углей, поставил на них кружку, чтобы немного согрелась, а затем сел, закурил и подсчитал дневную добычу.

Десять живых, а еще два десятка они с Бобом перебили палками. Живые крысы скреблись и копошились в парусиновом мешке, тщетно пытаясь выбраться. Крысы — это ей, Джилл, на кормежку. Если натаскиваешь ловчего хорька на крыс — корми его крысами, и ничем больше. Магазинный хорьковый корм это полная дурь. И когда Джилл съест их, он будет знать. Он будет знать, что это были за крысы и откуда они явились. Джилл умеет вынюхивать это, как никто другой. В этом она просто изумительна.

Только она их не съест. Она умрет, потому что ты взял кусочек программы, сплошь состоявший из кусанья и царапанья, и одел его в тело, а теперь взираешь на то, что из этого получилось.

Но она же не обязательно должна умереть такой жуткой смертью. Она может угаснуть безболезненно. Она может исчезнуть как испортившийся код.

ТБ снова долго и пристально заглянул в будущее. Неужели там нет ничего, никакого способа? Сосредоточившись, он своей волей, отточенной, как щуп со стальным наконечником, перебирал нити возможных будущих. Отыскивал в ворохе грубых очесов серебряное волоконце. Отыскивал мир, в котором Джилл переживет эту битву. Отыскивал и не видел, не мог найти. «Но ведь этот мир должен там быть. Там есть каждое возможное будущее, и, если ты их разглядишь, ты можешь обратиться в прошлое и произвести в нем изменения, которые воплотят то, единственно нужное будущее. Ты — то есть я. Я могу».

«Но только я не могу. Я не вижу его, не могу отыскать. Хочу, но не могу, вот так-то, маленькая Джилл. Мне очень жаль».

Потому что будущее, где выживает Джил, было слишком невероятным, было таким микроскопически тонким волоконцем в этой груде очесок, что оно даже в принципе было почти ненаходимо, нераспознаваемо. А не умея распознать, он не мог его и воплотить.

Ну и конечно же, он видел, куда ведут почти все нити.

Джилл будет умирать долгой мучительной смертью. Это он видел ясно. И еще он видел, что у него не хватит духа убить ее быстро, избавить от мучений. Впрочем, уж это-то можно было понять и без особых провидческих способностей.

«И как это вышло, что я так озабочен судьбой какой-то там горстки шерсти и кодов, прозябающей здесь, в этой жопе мироздания?

А как я могу быть не озабочен, если я знаю Джилл?»

Пройдет еще два дня по счету дней на Чирье, прежде чем маленькая хориха умрет. Само собой, никаких таких дней тут не будет. Весь здешний свет — это гнилостная люминесценция, исходящая от завалов мусора. Значительная часть этого мусора продолжала жить. На Чирье был постоянный полумрак, которому шла уже третья сотня лет. В процессе медленного разложения органических остатков образовалось болото. А еще Гнилая река, представлявшая собою не более чем болотный ручей, бесконечно циркулировавший в такт прецессии модуля. Где находился Чирей? А кому какая разница? В конце всего, в тупике системы, где щупальца Мета змеями заползли в астероидный пояс. Да хоть так, хоть иначе — все едино. Здешнее вращение совсем не бралось обеспечивать гравитацию для людей. Никто и не почесался бы ради здешнего населения. Чирей был раскручен — до тяготения, к слову сказать, чуть превышавшего земное, — чтобы покомпактнее упрессовывать мусор, иначе людское дерьмо захлестнуло бы весь астероидный пояс.

Полвека назад был установлен огромный мусоропровод, опорожнявшийся в Чирье. Для защиты от противотоков в нем имелись односторонние клапаны. В Чирей стекались все отбросы внутренней системы; сервисный грист использовал часть этих отбросов на расширение свалки, чтобы она вмещала новые поступления. И все это оседало здесь. Из Чирья почти ничего не выходило наружу, чем остальная система была очень довольна.

Кто-то, кряхтя и ругаясь, зашлепал по мелководью к барже. Собственно говоря, не «кто-то», а вполне конкретная Глэдис — ведьма, жившая неподалеку в пересохшей дренажной трубе. Было слышно, как она нащупала сходни и стала выбираться из воды. ТБ не пошевелился. Ведьма замолотила в дверь своей всегдашней палкой, про которую она говорила, что это — заколдованная змея. Может, так оно и было. На Чирье и не такое случалось. Люди и грист образовывали здесь самые дикие комбинации, порою — непостижимые.

— ТБ, мне нужно поговорить с тобой по делу, — сказала ведьма.

ТБ заткнул уши, но это мало помогло, потому что ведьма замолотила еще громче.

— Впусти меня, ТБ. Я знаю, что ты дома. Подходя, я видела тут свет.

— Ничего ты не видела, — сказал ТБ, обращаясь к запертой двери.

— Мне нужно с тобой поговорить.

— Ну ладно.

ТБ нехотя открыл дверь. Глэдис тут же вошла и быстро, с тревожным любопытством огляделась по сторонам.

— Что ты там стряпаешь?

— Ничего.

— Приготовь мне что-нибудь.

— Глэдис, моя старая плита почти уже не работает.

— Засунь в нее одну из этих твоих крыс, и я съем, что получится.

— Глэдис, я не хочу так делать, не хочу и не буду. — ТБ открыл морозильник, покопался в нем, извлек мороженое на палочке и протянул его ведьме. — Вот, — сказал он. — Шоколадное вроде бы.

Глэдис взяла мороженое и вгрызлась в него, как в мясистую кость. Через считаные секунды от мороженого осталась только коричневая размазня на ее губах и подбородке. Глэдис облизнулась и вытерла рот драным засаленным рукавом.

— А еще есть?

— Нет, у меня больше нет, — сказал ТБ. — А если б и было, я бы тебе не дал.

— Жадина.

— В наше время такие штуки трудно достать.

— А как поживает твоя ловчая хориха?

— Сегодня она сильно пострадала, разве Боб тебе не сказал? Она умирает и скоро умрет.

— Мне очень печально слышать такое.

ТБ не хотелось говорить с Глэдис о Джилл, и он сменил предмет разговора.

— На этой свалке просто тьма крыс.

— Там, откуда они берутся, их еще больше.

— Мне ли этого не знать!

Глэдис подтащила к себе табуретку и буквально рухнула на нее. Она была европейской породы, а может, и нет, трудно сказать. На ее грязном, сто лет не мытом лице резко выделялось белое пятно, занимавшее рот и часть подбородка, где она вытирала мороженое.

— Почему ты их так ненавидишь? Про Боба-то я понимаю, он — псих. Но ведь ты-то же вроде нормальный.

— И совсем я их не ненавижу, — сказал ТБ. — Просто я так зарабатываю на жизнь.

— Правда, что ли?

— Я их совсем не ненавижу, — повторил ТБ. — Так о чем ты хотела поговорить?

— Мне нужно отлучиться на неделю.

— Да куда?

— Я хочу повидаться со своей теткой. Последнее время только о ней и думаю. У нее был когда-то котенок. И вот я решила, что мне тоже нужна кошка. Ну, знаешь, для компании. Чтобы помогала мне в колдовстве. Она же у меня знаменитая, корабли водила.

— Кошка?

— Нет, моя тетка.

— Так ты что, заберешь у тетки этого котенка?

— Нет, ты что! — оскорбилась Глэдис. Она подалась вперед и заговорила заговорщицким голосом: — Этот котенок должен был уже вырасти, и я думаю, что это была девочка. Теперь у нее должны уже быть котята, и я смогу забрать одного из них.

— Слишком уж много тут предположений, — мягко заметил ТБ.

— Я уверена, что так оно и есть. И мой ангел, Том, он тоже сказал мне ехать.

Том был одним из сверхъестественных существ, с которыми Глэдис находилась в контакте. Обитатели Чирья пускались порою в очень дальний путь, чтобы посоветоваться с Глэдис. Говорили, что она даже может точно сказать, где зарыты серебряные ключи.

— Ну, если уж Том тебе так сказал, нужно ехать, — согласился ТБ.

— Вот и я говорю, — кивнула Глэдис. — Только нужно, чтобы, пока меня не будет, ты присмотрел за моим домом.

— Глэдис, ты же живешь в дренажной трубе.

— Она уже совсем сухая. И я не хочу, чтобы, пока я отсутствую, туда вселился кто-то другой. Такое жилье еще поискать.

— Я только и могу, что зайти иногда и проверить.

— И если какие вдруг там объявятся, ты должен их прогнать.

— Я не собираюсь никого прогонять.

— Ты должен. Я на тебя полагаюсь.

— Я скажу им, что это место уже занято, — сдался ТБ. — Это все, что я могу обещать.

— Скажи им, что это место заколдовано, — сказала Глэдис. — И что если я застану их в своем доме, то наложу на них проклятие.

— Ладно, — согласился ТБ, еле сдерживая смех. — Что-нибудь еще?

— Еще поливай мою гортензию.

— А это что еще за хрень?

— Это не хрень, а цветок. Только ткни сперва пальцем в землю и, если еще влажная, не поливай.

— Тыкать пальцем в эту грязь?

— Там не грязь, а чистый, специально купленный грунт!

— Ну тогда ладно, полью.

— А ты позволишь мне спать сегодня здесь?

— Нет, Глэдис.

— Но я же боюсь возвращаться. Гарольд сегодня совсем взбесился.

Гарольдом звали дьявола, сидевшего на левом плече Глэдис. Том говорил ей в правое ухо, а Гарольд — в левое. У Гарольда можно было спрашивать насчет денег, и он отвечал через Глэдис — если был к тому расположен.

— Ты не можешь остаться здесь. — ТБ встал и потянул Глэдис с табуретки. С близкого расстояния ее вонь буквально валила с ног. — И вообще уходи, мне еще нужно многое сделать. — Он повел упиравшуюся ведьму к двери.

— Да какие еще там у тебя дела?

Ведьма вырвалась, однако садиться больше не стала. ТБ обошел ее по дуге и распахнул дверь.

— Разные, — сказал он и добавил, указывая в наружный полумрак: — Иди домой, Глэдис, а я зайду туда уже завтра.

— Эти два дня я буду еще здесь, — ответила ведьма. — Ты, значит, начинай проверять послепослезавтра.

— Договорились, — согласился ТБ и указал рукой на дверь. — А теперь уходи, Глэдис, чтобы я мог заняться своими делами.

Глэдис дошаркала до двери, остановилась и обернулась.

— Послепослезавтра, — повторила она. — Какое-то время меня не будет. Я надеюсь на тебя, ТБ.

— Ты можешь надеяться, что я буду приглядывать за твоей халупой.

— И ничего не украдешь.

— Уж это я точно могу обещать.

— Ну, вроде все. Я на тебя надеюсь.

— Спокойной ночи, Глэдис.

— Спокойной ночи.

Ушла наконец. Немного послушав, как Глэдис плюхает по берегу, ТБ вспомнил, что дверь так и стоит нараспашку, встал и запер ее. Через пару минут в дверь снова постучали. ТБ обреченно вздохнул и пошел открывать. И впустил Боба.

Боб вытащил откуда-то из одежды бутыль студенистой жидкости. Это был чирьевый самогон, густой, как недельная моча и такой же желтый.

— Выпьем, — сказал он, ставя бутылку на стол. — Я пришел напоить тебя вдрабадан и кое о чем расспросить.

— Не буду я пить эти твои помои, — мотнул головою ТБ.

Боб взял бутылку сам, приложил горлышко ко рту, сделал два огромных глотка и сунул бутылку прямо в лицо ТБ. ТБ ее взял.

— Мать твою! — сказал Боб. — Мать твою сучью!

— А ведь права была Глэдис, что ты — псих.

— Она что, заходила?

— Только что ушла. Сказала, что хочет, чтобы я присмотрел за ее халупой.

— Не пойдет она ни к какой своей тетке.

— А что, может, и пойдет.

— Хрен там. Глэдис никогда не уходит далеко от своей канавы.

ТБ посмотрел на бутылку. Затем он отвел глаза, поднес бутылку ко рту и сделал глоток, стараясь не чувствовать вкуса. И все равно почувствовал. Это было похоже на старый, с уймой ржавчины растворитель для краски. А еще ощущалось некоторое количество полудохлого гриста. ТБ не мог не анализировать поганую жидкость, так уж он был сконструирован. Детергент для промывки канализации. Господь милосердный. Не давая себе времени подумать, он глотнул еще раз.

— Допивай уж

Во взгляде Боба сквозила зависть.

— Нет, теперь ты, — великодушно сказал ТБ и вернул ему бутылку.

— А я, в общем-то, и не против.

Боб откинулся назад, раскрутил в бутылке остатки жуткого зелья и влил их себе в горло. Затем издал дикий вопль, от которого вздрогнул даже ТБ, повидавший вроде бы всякое.

— Пивом бы запить, — мечтательно сказал Боб.

— Пиво тут совсем не к месту, да и все равно у меня нет.

— Пошли тогда к Ру Джун и погоняем шары.

— Да поздно же, как хрен знает что.

— Да брось ты, время детское.

ТБ задумался. От самогона по всем его кишкам расползлось приятное тепло. Но было и неприятное ощущение, что тот же самогон проест их насквозь, если его чем-нибудь не разбавить. А что до Джилл, с ней дело ясное. Она будет спать и спать и в какой-то момент во сне и умрет. Надо бы, конечно, остаться с ней. Надо честно смотреть в лицо последствиям своих поступков.

— Подожди, только плащ возьму.

Весь Чирей, куда ни взгляни, тлел тусклым синеватым сиянием. Прямо над головой точно так же тлела противоположная, очень далекая сторона цилиндра. ТБ по личному опыту знал, что там почти сплошь водная трясина. Каждые несколько минут в неоглядных завалах мусора надувался очередной пузырь болотного газа, надувался, лопался и тут же вспыхивал, превращался в белый сияющий шар. Эти шары были размером с хороший аэростат, однако отсюда, с огромного расстояния, они выглядели крошечными светлячками. ТБ попал однажды под такую штуку. Вырвавшийся метан перевернул его лодчонку, и на момент вспышки он был в воде, что, надо думать, спасло его от превращения в нечто вроде пережаренного тоста. А ведь и там, на той стороне тоже жили люди — люди, умевшие более-менее уберегаться от газа. Ну а не уберегся — значит, не повезло.

Боб направился к забегаловке не обычным, как все нормальные люди, путем, а по каким-то своим, хитрым проходам, по глубоким ущельям в монбланах мусора, а порою и по туннелям, пролегавшим под ними. В какой-то момент ТБ почувствовал, что сверху что-то капает, поднял голову и увидел огромные сталактиты, образованные некоей мерзкой светящейся субстанцией.

— Сейчас мы прямо под старушкой Гнилушкой, — пояснил Боб. — А то, что сверху, это придонный ил.

— Ну и что ты о нем думаешь? — поинтересовался ТБ.

— По большей части — отработанный медицинский грист, — без задержки откликнулся Боб. — Ни на хрен не нужный, ничего не стоящий, а отчасти даже заразный.

— Это уж и к бабке не ходи.

— А путь зато раза в два короче.

Так оно и вышло. От выхода из туннеля до таверны было не более сотни футов. Они поднялись на крыльцо, прошли сквозь завесу из полосок пластика, предназначенную для защиты от мух, и оказались в ярко освещенном зале. Непривычный свет заставил ТБ на мгновение зажмуриться. Народу было много, и все больше знакомые. Чен играл на стойке бара сам с собою в домино, причем костяшки, по вечной своей манере, комментировали каждый ход нечленораздельным ворчанием. У бильярда Жестяной Он, Ноланд и Большой Балбес смотрели, как Сестренка Мэри, известная шлюха, выцеливает шар. Она ударила и положила в лузу полосатый.

Жестяной Он хлопнул ТБ по плечу, а Боб сразу потянулся за бутылкой виски, стоявшей на полке за Балбесом.

— Старина ТБ, — сказал Жестяной Он. — Пей, это виски. И протянул ТБ фляжку.

Чен поднял глаза от костяшек.

— Вы бы попробовали мой виски, — сказал он и снова вернулся к игре.

ТБ приложился к фляжке Жестяного. Этот продукт был гораздо лучше Бобова самогона, а потому он приложился еще раз.

— Хорошо эта шлюха орудует кием, — сказал подошедший Ноланд. — Она делает Балбеса, как дырявую шляпу.

Смысл этой фразы остался для ТБ полной загадкой. Гристовая заплата Ноланда давно уже барахлила, и его речь становилась все более невнятной для окружающих, впрочем, его это нимало не печалило.

Боб стоял за спиной Сестренки Мэри и подавал ей советы. В конце концов она обернулась и спокойно, без малейшей злобы припечатала его спиной к стенке. Боб там и остался, уважительно наблюдая, как она целится и кладет очередной полосатый. Большой Балбес пробормотал проклятие, и шлюха широко улыбнулась. Зубы у нее были совсем черные от бетельного ореха.

ТБ задумался, сколько она берет и сколько у него накоплено. Мелькнула было мысль, не сменяет ли она перепихон на несколько крыс, но он тут же эту мысль отбросил. Сестренка Мэри не любила бартера. Ей были нужны ключи или что-нибудь красивое.

Жестяной Он снова предложил ТБ фляжку, и тот не отказался.

— Я должен с тобой поговорить, — сказал Жестяной Он. — Ты должен помочь мне с моей мамашей.

— А что там с ней приключилось?

— Умерла она, вот что.

— Умерла. — ТБ приложился к фляжке вторично. — И давно?

— Три месяца.

ТБ ждал продолжения. Было ясно, что это не все.

— Она не дает мне себя закопать.

— Это в каком же смысле не дает закопать? Она же мертвая, верно?

— Ну да, по большей части. — Жестяной смущенно огляделся по сторонам и продолжил, перейдя на шепот: —

Ее пелликула не хочет умирать. Шляется по всему дому и таскает за собой ее тело, как тряпичную куклу. И мне никак от нее не избавиться.

— Ты хочешь сказать, что тело ее умерло, а пелликула таки живет?

— Ну да, я ж тебе битый час об этом толкую! — Жестяной Он забрал у ТБ фляжку и прикончил ее содержимое. — Слушай, ТБ, ну что мне с ними делать? Она насквозь провоняла весь дом, и каждый раз, когда я вышвыриваю старую ведьму наружу, этот грист волочет ее обратно. И совсем ведь не устает, ломится в дверь хоть целую ночь, пока я не открою.

— Хорошенькая у тебя проблема.

— Это уж точно, что проблема! Хорошая была мамаша, но теперь, если по-честному, я начинаю ее ненавидеть.

ТБ обреченно вздохнул.

— Может, я сумею что-нибудь сделать, — сказал он. — Только не сегодня.

— Ну заходи тогда завтра. Моя баба сготовит тебе что-нибудь поесть.

— Постараюсь зайти.

— ТБ, ты обязан мне помочь. Все же знают, что у тебя с гристом особые отношения.

— Что смогу — сделаю, — сказал ТБ и направился к бару, оставив Жестяного наблюдать за бильярдной игрой.

У стойки он заказал холодное пиво, и Чен достал ему бутылку из холодильника. Это был отличный способ притушить жжение, все больше разгоравшееся в желудке. Он присел на барную табуретку и начал пить пиво. Ченов бар был сплошь облицован видавшими виды рекламными плитками — мертвыми, разумеется, дни их блужданий по станциям Мета минули безвозвратно. В большинстве своем эти рекламы восхваляли продукты, о которых ТБ и слыхом не слыхал. Однако одна из них — та, на которой стоял стакан с пивом, — все же оказалась знакомой. Это был вербовочный призыв государственной службы, и в нем выступал Амес тех далеких времен, когда он был еще не Могучим и Ужасным Командиром Системы, а всего лишь губернатором занюханного Меркурия. Реклама осеклась посреди воззвания Амеса к достойнейшим гражданам Мета приезжать на Меркурий, чтобы влиться в Новую Элиту. Рекламный Амес застыл, широко разинув широкий рот, зиявший на его широкой ряшке. Дно пивного стакана почти точно укладывалось в круглое «О» этого рта.

ТБ глотнул пива и снова поставил стакан.

— Заткни хлебало, — сказал он недружелюбно. — Вот это свое хлебало, ты заткни его на хрен, будь милостив.

Чен вскинул глаза от костяшек, которые, тут же почувствовав, что он не уделяет им достаточного внимания, стали переругиваться между собой.

— Ты со мной говоришь? — поинтересовался он.

— Нет. — ТБ ухмыльнулся и помотал головой. — Я мог бы и тебя попросить заткнуться, но ты и так не слишком много говоришь.

Ночь — то есть время, считавшееся на Чирье за таковую, — была уже на исходе, а народу в забегаловке все прибывало. Один за другим подходили мусорщики, крысоловы и фермеры, что-то растившие на отстойниках. По преимуществу мужчины, но попадались и женщины, и некие совсем уж бесполые груды лохмотьев. К ТБ привязался какой-то тип, пытавшийся впарить ему моток отработанной световой трубки. Трубка переболела какой-то заразой и была сплошь в крапинках. Слушая объяснения продавца, что трубку можно перезарядить, ТБ согласно кивал, однако от бартера отказался, а потом еще Чен окинул трубочника нехорошим взглядом, и тот пошел дальше. ТБ заказал себе вторую бутылку и выудил из кармана три металлических ключа. Такая уж на Чирье была валюта. Два ключа были ломаные, а третий был вроде бы из настоящей латуни и мог что-то стоить. ТБ положил ключи на стойку, Чен быстренько сгреб их и переправил в сейф.

К ТБ подошел Боб и дружески хлопнул его по спине.

— Чего бы тебе не выпить виски? — вопросил он и задрал рубашку, демонстрируя еще одну посудину самогона, заправленную под веревку, на которой держались его штаны.

— Вот допью это пиво, и тогда, пожалуй.

— Большой Балбес говорит, что кто-то там о тебе расспрашивал.

— Глэдис, наверное, но она меня уже нашла.

— Нет, это был шаманский священник.

— Кто-кто?

— Ну, один из этих, зеленодревовых.

— А он-то что здесь забыл?

— В Бэгтауне у них там церковь или нечто вроде. Бывает, что они и сюда добираются. Балбес говорит, что этот вытворяет всякие там фокусы с камнями.

— С камнями?

— Так он сказал.

— А ты уверен, что он именно так и сказал?

— Большой Балбес сказал, что всякие там фокусы с камнями, и это все, что я знаю. Слышь, а что это рожу твою вдруг перекосило?

— Я знаю этого священника.

— Да откуда, каким образом?

— Я его знаю. И очень хотел бы узнать, чего ему нужно.

— Того же, чего и всем мужикам, — удивился вопросу Боб. — Виски и с кем-нибудь перепихнуться. Или, порою, одного только виски. Но всегда, при любой погоде по крайней мере виски. — Он закинул руку за стойку и стал там что-то нащупывать. — Чен, а что это такое, на чем моя рука?

Чену пришлось прервать игру и смотреть.

— Мой долбаный дробовик, — пробормотал он недовольно.

Боб сдвинул руку, пошарил еще и вытащил обшарпанную скрипку.

— А смычок где?

— Да там же, рядом, — махнул, не поворачиваясь, Чен. Боб встряхнул извлеченный из-за стойки смычок, и грист послушно его наканифолил. Затем Боб встал рядом с ТБ, спиной к бару, приставил скрипку к груди, извлек из нее долгую тоскливую ноту и тут же, без остановки, перешел на нечто быстрое и плясовое. Свою музыку, довольно замысловатую, он акцентировал громкими воплями прямо ТБ на ухо.

— Да на хрена же так орать, — пожаловался ТБ, когда Боб опустил смычок.

— Я хочу танцевать, — заявил Боб. — Освободите мне место! — заорал он на всю забегаловку.

В середине зала расчистили небольшой пятачок, и Боб вышел на него, играя на скрипке и приплясывая.

— Пошли, ТБ, — сказала Сестренка Мэри. — Потанцуем, разомнемся.

Она взяла ТБ за руку, и тот позволил увести себя от стойки. Он не слишком понимал, что ему нужно делать, да ему и не нужно было знать; она взяла его под руку и крутила, и крутила, и крутила, пока ему не стало казаться, что сейчас его вывернет. Потом верчение кончилось. Пока ТБ пытался отдышаться и остановить крутившиеся стены, шлюха вскочила на один из столиков и стала трясти своей юбкой в такт Бобову бешеному пиликанью. ТБ смотрел на нее, бесконечно довольный этой передышкой.

Пусть и вразнобой, пусть и не слишком в ритме музыки, но теперь уже раскачивался весь зал. В промежутках между песнями Боб прикладывался к бутылке самогона и передавал ее Сестренке Мэри, которая так и оставалась на столе, отплясывая и приводя в исступление мужиков, окруживших ее кольцом и пытавшихся заглянуть под дико развевающееся платье. Чен работал у стойки, отложив на время домино. Он мрачно хмурился, что помешали играть, но стаканы наполнял весьма прытко.

— Выпей виски! Выпей виски! — кричал Боб раз за разом.

С некоторым запозданием ТБ сообразил, что это название — и весь текст — исполняемой песни. Кто-то сунул ему в руки бутылку. Он глотнул, ни о чем не думая, и то, что было в бутылке, скользнуло ему в глотку нежно и гладко, как комок лимонного желе.

Питьевой грист. Содержимое бутылки было темно-пурпурным и чуть-чуть фосфоресцировало. ТБ сделал еще глоток, а затем у него отобрал бутылку следующий потребитель. Грист начинал активироваться, он чувствовал это желудком. И вдруг он понял его кодированное назначение. Старый Добрый Семьдесят Пятый. Мы прокатим тебя на комете прямо в солнце.

— Вали дальше, — сказал ТБ гристу. — Терять мне нечего.

Включись и выиграй! — сказал ему грист. Включись и выиграй!

Но этот конкурс сто лет уже как окончился.

Нет, спасибочки.

Чего ты хочешь больше всего?

Вопрос был, конечно же, предварительно запрограммирован. И это был не тот грист, который рекламировал конкурс. Кто-то состряпал смесь. И сделал это, не слишком задумываясь, что и с чем он мешает. Ощущалось и что-то еще, совсем другое. Возможно, военный грист. Буквально в шаге от восприятия.

А какого, собственно, хрена? Вали кулем, потом разберем.

Чего ты хочешь больше всего?

«Быть пьянее, чем я был когда-либо прежде».

Пьянее, чем сейчас?

«Да, конечно».

Хорошо.

Ночь, не имеющая равных! Видение обнаженных любовников в бассейне Ганимедского курорта, тянущих через длинные соломинки из бутылок Старый Добрый Семьдесят Пятый.

Воплоти мечту! Включись и выиграй!

«Я сказал „нет"».

Блаженный сон рассеялся.

Чего ты хочешь больше всего?

Боб был уже на столе, рядом с Сестренкой Мэри. И как они там вдвоем помещаются? Боб играл на скрипке и танцевал. Он опасно отклонился назад над танцующей толпой, шлюха его придерживала, а скрипка была между ними. Они крутились и крутились по кругу, Боб отчаянно пилил свой инструмент, а рот Сестренки Мэри сверкал черной, маниакальной, о тридцати двух зубах улыбкой.

Кто-то врезался в ТБ и толкнул его на кого-то еще. ТБ, покачиваясь, пробрался сквозь толпу, забился в угол и стал ждать, когда же забегаловка перестанет крутиться. Через какое-то время он осознал, что никогда она не перестанет, и Боб с Сестренкой Мэри никогда не перестанут, и народ в забегаловке тоже, что этот стул, эти столики, эти стены так и будут крутиться, а теперь они еще и перепились, кренились и раздувались, грозя его поглотить, желая что-то от него получить, хотя все, что у него теперь было, это ровно ничего.

ТБ кое-как пробрался за спинами танцующих к двери. Затем он осторожно, словно от кого-то таясь, обогнул косяк. Пластиковые висюльки хлестали его по лицу, но он пробился между ними и спустился с крыльца. Пройдя футов сто, он попал ногой во что-то мягкое и упал навзничь.

Над ним в вышине аритмично мигали вспышки болотного газа. Вонь всей вселенной — нечто, чего он давно уже не замечал, — ударила его с такой силой, что могла бы сбить с ног, не лежи он и так в болоте. Все было не так — страшно, до жути не так. Всё и все свихнулись.

Что-то крутило и сжимало желудок. А что шлепанье, это Бен там по лужам шлепает. Но ведь Бен — это я. Я — Тадеуш. Наконец-то мы слились воедино. Какой прекрасный предмет для размышлений. Человек с другим человеком, в него воткнутым, крест-накрест в четвертом измерении. Тессеракт со стонущим человеком, распятым на нем, на самом себе! Только этого никому не видно, оно же все в четвертом измерении.

От такого и запьешь, и сопьешься.

«Мне нужно перевернуться, а то захлебнусь, когда буду блевать.

Сейчас я буду блевать».

Он перевернулся на живот, и его желудок очень хотел извергнуть все свое содержимое, однако гристовое желе словно закаменело и никуда не хотело уходить; несколько минут его выворачивало всухую, а потом обессиленное тело бросило это занятие.

Чего ты хочешь больше всего?

«Я хочу ее, чтобы она снова была. Я хочу, чтобы все это, что было, никогда и не случилось. Я хочу иметь способность менять не только будущее».

А затем желе снова разжижилось и поползло по его пищеводу, словно цепляясь за стенки руками, и он открыл рот, и…

…боже милосердный, это и вправду были руки, маленькие руки цеплялись за его губы, ухватывались понадежнее, раздвигая губы, заставляя рот раскрыться…

Кашель взахлеб, отвращение, неудержимый позыв к тошноте

«Да я же не это имел в виду». Это, это.

Его лицо повернуто в сторону, а маленькие руки цепляют загаженную землю, продвигаясь вперед и вперед, волоча за собою толстый, в руку, послед из чего-то похожего на слизь, мерзее любой слизи…

Непроизвольное оцепенение всех его мускулов, судорожно напрягшихся, ощутив чужое присутствие, присутствие в них самих, желающее…

…выйти…

Он долго, бесконечно долго выблевывал гристовую слизь.

И эта субстанция собиралась в лужу и комковалась, и в ней уже были не только руки. Там было удлиненное тело. Еле намеченные изгибы ягодиц и грудей. Ступни размером с большой палец, но идеально сформированные. И все это росло.

Лицо.

«Я не стану смотреть».

Лицо, увиденное мельком, узнаваемое превыше любого узнавания, потому что не было ее лицом. Нет, нет. Он знал, что это не она. Это просто то, как он ее помнил.

Слизневая девушка каталась в грязи. Как ком теста, она каталась и росла, собирая мусор, в котором каталась, раздуваясь, становясь…

Оно открыло рот. Нечленораздельное бульканье. Вязкие, сырые слова. Он не мог себя удержать. Он подполз, наклонился над ней и стал слушать.

— Ты этого хотел?

— Господи. Да я никогда…

— Тогда убей меня, — прошептало оно. — Убей меня поскорее.

И он потянулся к тонкой еще шее, И пальцы его напряглись, и он почувствовал, как горло поддается. Не совсем еще сформировалось. Если был вообще подходящий момент покончить с этим чудовищем, этот момент был сейчас.

«Что же я тут наделал?» Он сжал пальцы крепче. Существо стало кашлять и задыхаться. Биться в отбросах, его породивших.

Нет, только не снова.

«Я не могу».

Он с трудом, по одному развел пальцы.

— Я не буду, — сказал ТБ.

Он сел чуть в отдалении от существа и начал с тупым интересом смотреть, как оно глотает воздух. Живет. Принимает вид женщины.

Оно открыло глаза на мир. Мутные, невидящие глаза. Он протянул руку и осторожно их протер. Пленки сошли, прилипли к пальцам, и глаза стали ясными. Лицо повернулось в его сторону.

— Я умираю, — сказала женщина.

Это был ее голос. Голос, как тот ему помнился. Ну, помоги Господи его проклятой душе. Ее голос.

— Помоги, — сказала она.

— Я не знаю, что делать.

— Чего-то не хватает.

— Чего?

— Я не знаю чего. Как-то не так. Она закашлялась.

— Алетея.

Он позволил себе это сказать. И тут же понял, что всё не так. Нет. Эта женщина не соответствовала этому имени.

— Слишком мало хочу.

— Чего, чего ты хочешь? Как тебе помочь?

— Не хочу жить. Хочу жить слишком мало, чтобы жить. — Она снова закашлялась, попыталась подняться, но смогла только судорожно дернуться. — Помоги, пожалуйста… этому. Мне.

Он вновь до нее дотронулся. Теперь под пальцами была плоть. Но какая же холодная. Он подсунул под нее руки и обнаружил, что она очень легкая, что ее легко поднять.

Он стоял с женщиной на руках. Она весила не больше сорока фунтов.

— Я возьму тебя домой, — сказал он. — К себе домой.

— Оно… я… попыталась сделать то, чего ты хотел. В этом мое назначение.

— Мощное же зелье было в этом Старом Добром Семьдесят Пятом, — сказал ТБ.

Он уже не чувствовал себя пьяным. Он чувствовал себя выжатым, изодранным в клочья, как старая ветхая тряпка. Но пьяным он не был, и у него оставались какие-то силы, пусть даже ему самому с трудом в это верилось. Возможно — достаточно сил, чтобы отнести ее на баржу. Он не мог воспользоваться маршрутом, по которому вел его Боб, но был путь и попроще, хотя и длиннее. И он его прошел.

Дошел до дома, до своей баржи, с женщиной на руках. Ее частое, поверхностное дыхание. Ее знакомое лицо. Ее пустые, пустые глаза.

Использовав свою особую способность, он заглянул в будущее и увидел, что нужно делать, чтобы ей помочь.