"Мы вернёмся (Фронт без флангов)" - читать интересную книгу автора (Цвигун Семён)

17

В тылу врага многое надо уметь, многое знать, и разведчики упражнялись в стрельбе, метании гранат, изучали подрывное дело, овладевали искусством выкопать и оборудовать землянку, утеплить ее, как зажечь костер, чтобы и побыстрее и поменьше было дыму. Досконально изучали район выброски с самолета, тот район, в котором им предстояло действовать, прилегающие к нему районы. Конечно, освежали знания немецкого языка, а тот, кто его не знал, старался изучить самое необходимое, чтобы понимать разговорную речь.

В общем-тох у всех дела шли успешно. Естественно, у кого-то что-то получалось лучше, у кого-то похуже. Вскоре появились и свои чемпионы. Корецкий, Дьяур и Карлышев стреляли без промаха, попадали в цель с любого расстояния и с любого положения. Дьяков и Курбанов в совершенстве овладели подрывным делом. Аня так говорила на берлинском диалекте, что захваченные в плен "языки" – Аня привлекалась в качестве переводчицы, что было для нее и практикой, – всерьез принимали ее за немку. Были у Ани и слабинки: она неважно стреляла, ей страшно было прыгать с парашютной вышки; перед прыжком ее трясло, как в лихорадке, а вниз она посмотреть боялась, прыгала с закрытыми глазами. Иначе не могла.

Вечерами комиссар разведывательной группы Белецкий рассказывал о положении на фронтах, о том, как советские люди бьют гитлеровцев в их тылу. Чтобы иметь более правильное представление об обстановке, изучали приказы и другие документы немецких оккупационных властей, читали немецкие газеты, поражались античеловеческой политикой фашистов, тем, что сами фашисты называли себя людьми.

В редкие минуты отдыха пели песни.

– Напоемся досыта, – любил говорить Афанасьев, – а то там, – он кивал в сторону запада, – и захочется затянуть нашу советскую, да нельзя будет; разве про себя только.

Всем очень нравилась "Катюша", и эту песню пели чаще других. Запевал Дьяур. Бархатным голосом он выводил:

Расцветали яблони и груши,

Поплыли туманы над рекой.

Выходила на берег Катюша,

На высокий берег на крутой…

После каждого куплета он чуть взмахивал рукой, и все дружно подхватывали припев – последние две строчки

Начальник Особого отдела армии полковник Куликов по указанию генерала Дроздова включил в разведывательную группу Афанасьева радистку Наташу.

Наташа с первого взгляда полюбилась Ане, Аня – Наташе. Через день уже все говорили, что их и водой не разольешь. Бывает же так!

Наташа поведала новой подруге о себе всю подноготную. Рассказала о Семене Бондаренко, о своих чувствах к нему. Призналась, что ждет от него писем каждый день, а их все нет и нет. Было одно, и то попало к ней при загадочных обстоятельствах – переслал отец, начальник штаба армии Ермолаев, с припиской, что Семен остался за линией фронта, и с портсигаром, который она подарила Семену.

– Ты понимаешь теперь, почему я так рвалась именно в вашу группу?.. Вот этот портсигар…

Рассказала Наташа и о том, как после ухода Семена на фронт добровольцем она стала обивать порог военкомата. Последний раз беседовала с пожилым майором. Поначалу он был таким же, как и другие работники военкомата, – неумолимым. Тогда она стала требовать и даже ударила кулаком по столу. До сих пор не может понять, как это случилось. Но майор надел очки, внимательно посмотрел на нее, записал фамилию, адрес и ласково сказал:

– Не волнуйтесь. Когда потребуется, вызовем.

– Вызвал, Анечка! – продолжала рассказ Наташа. – Обнял, расцеловал. Сначала я и не поняла, с чего бы это? Потом майор сказал: "Доченька! Просьбу твою уважили и решили направить на курсы радистов", После встречи с ним я стала по-иному оценивать людей, не торопиться с выводами, что ли.

Наташа наполнила портсигар папиросами "Казбек", любовно завернула его в газету, положила в рюкзак.

– Надеешься на встречу? – спросила Аня.

– Знаешь, Анечка, я верю, что жив он, жив. Мне так легче…

Афанасьева и Белецкого срочно вызвали к начальнику Особого отдела армии полковнику Куликову. Из-за стола полковника, сидевшего рядом, навстречу им вышел генерал Дроздов. Он пытливо взглянул, крепко пожал руки и пригласил к столу. Сам опустился на стул, на котором обычно сидел Куликов, достал из планшета несколько листов, исписанных мелким, но разборчивым почерком.

– Вот как на бумаге изложены первоочередные задачи разведывательной группы "Пламя", – тихо сказал Дроздов. – Я прочту вам, а потом вы сами тщательно их изучите.

В первом документе указывалось:

"Разыскать отряд майора Млынского. Предположительно отряд находится в

Черном лесу. Для связи с командованием армии и фронта оставить в отряде радистку Наташу с рацией; создать базу для приема разведывательных и разведывательно-диверсионных групп, а также отдельных разведчиков, засылаемых в тыл противника со специальными заданиями; установить связь с разведчиками из числа местных жителей, получать и передавать собираемую ими разведывательную информацию. С помощью этих разведчиков организовать повседневный контроль за прохождением воинских эшелонов, переброской войск противника по железным и шоссейным дорогам; организовать сбор и передачу в Центр и разведывательный отдел штаба фронта разведывательных сведений об аэродромах, складах с боеприпасами, горючим и отравляющими веществами и других важных военных объектах".

Далее эти задания уточнялись, приводились подробные сведения о разведчиках, с которыми надо было установить связь, пароли и отзывы для связи; содержались некоторые рекомендации.

Во втором документе, также от руки написанном генералом Дроздовым, лично капитану государственной безопасности Афанасьеву поручалось установить связь с разведчиком "Степаном", действовавшим в районе дислокации армии генерала фон Хорна, говорилось, как удобнее эту связь установить, предлагалось условиться с разведчиком о дальнейшей бесконтактной связи с помощью тайника и оказать ему всемерную помощь в выполнении задания особой важности. Пояснялось, что разведчик об этом задании знает, надо лишь передать ему, что наступило время его выполнить. Характер задания указывался в общих чертах.

Перечитывая документы, капитан Афанасьев с разрешения генерала Дроздова делал условные заметки в блокноте, понятные лишь ему одному.

Спрятав бумаги в планшет, генерал Дроздов проверил, насколько точно Афанасьев и Белецкий запомнили, что и как следовало делать их разведывательной группе. Убедившись, что разведчики запомнили задания, попросил задавать вопросы, пояснив: "С вопросами не стесняйтесь. Не на прогулку идете". И Афанасьев и Белецкий закидали его вопросами – спрашивать там, за линией фронта, некого. И на каждый вопрос Дроздов старался ответить как можно подробнее, четче.

В заключение генерал Дроздов сказал:

– Когда обоснуетесь, изучите оперативную обстановку в районе вашего действия, определятся ваши возможности, вы будете получать от нас и другие задания.

Помолчав, мягко продолжил:

– Прошу правильно понять меня и не зачислять в разряд нудных и назойливых людей. Закончить наш разговор я хочу тем, что я уже говорил вам. Ничего не поделаешь: то ли привычка, то ли хорошей приметой стало завершать так разговор с людьми, уходящими в тыл врага. Так вот, друзья. – Дроздов сказал "друзья", и Афанасьев с Белецким почувствовали, что как-то ближе, роднее стал им внешне суровый человек, всю свою жизнь, с юношеских лет отдавший нелегкой работе по обеспечению безопасности советской родины. – Так вот, друзья, – повторил он. – Залог вашего успеха в строжайшем соблюдении конспирации, в тщательном подборе помощников. Будьте смелы, но всегда, в любой обстановке осторожны. Осторожность – это не трусость, а так сказать, оборотная сторона смелости, храбрости, мужества. Когда нужно, идите на риск, но риск должен быть разумным, оправданным интересами нашей родины. Вы скажете – азбучные истины? Да. Но эти азбучные истины в нашей работе, разведывательной и контрразведывательной, имеют значение непреложных законов. Тем более там, в тылу противника… Теперь все, друзья. Перебрасываем вас этой ночью. Пожелаю вам ни пуху ни пера, а вы, как положено, пошлите меня к черту.

Все, кроме генерала Дроздова, засмеялись. Полковник Куликов передал Афанасьеву полевую сумку.

– Здесь, – пояснил он, – советские деньги и валюта – немецкие марки, американские доллары, на которые падки гитлеровцы. Здесь же документы прикрытия. На первых порах они могут пригодиться. Обоснуетесь, добудете все в подлинниках. Не говорю прощайте, говорю – до свидания. Обнимемся, товарищи…

Капитан государственной безопасности Афанасьев собрал разведчиков.

– Сегодня ночью мы вылетаем в тыл противника для выполнения особо важных заданий. Дело это трудное чрезвычайно, поэтому сугубо добровольное. Если кто передумал… если кто даже усомнился в своих возможностях, лучше честно сказать здесь, вот сейчас. Еще не поздно. Никто не осудит…

– Да вроде таких у нас нет, – ответил Дьяур.

– Конечно, нет! – выкрикнула Наташа. – Давно все обдумали!

– Тогда спасибо, друзья.

Афанасьев подошел к разведчикам и каждому крепко пожал руку. Девчата покривились немного, но не проронили ни звука.

Вторым говорил комиссар Белецкий:

– Уверен, что задание мы выполним, но трудностей будет немало. Идем ведь, где жарко. Как в рукопашном бою. А в бою все бывает. Поэтому я прошу вас написать письма своим близким. На всякий непредвиденный случай. Вот вам бумага и конверты.

Только Дьяков приуныл.

– Не ленись, пиши, – наседал на него Дьяур.

– Куда писать? Немцы там…

– Что же они – вечно там будут?

– Твоя правда.

Писал долго, обдумывая каждое слово. Чтобы жена и сын не встревожились, а обрадовались.

Аня, страшно боявшаяся летать на самолетах, еще задолго до заброски в гитлеровский тыл мысленно прослеживала воздушный путь, казалось, убедила себя, что самолет; конечно, будет обстреливаться из зенитных орудий, но пилот сумеет увернуться, а когда справа и слева от самолета в кромешной тьме стали разрываться зенитные снаряды, все равно перепугалась. А тут еще самолет вдруг резко накренился вперед и стремительно понесся к невидимой земле. Аня невольно вскрикнула, вцепилась в поручни сиденья. Резкий рывок откинул ее на спинку сиденья – теперь самолет также стремительно набирал высоту. Не сразу и сообразила, что ушли от зениток, прорвались. Самолет уже шел ровно. Из пилотской кабины вышел штурман и, улыбаясь, сказал:

– Приготовиться. Подходим к месту выброски.

Сначала сбросили на парашютах груз. Первым прыгнул в сплошную темноту комиссар Белецкий, за ним Дьяур, Дьяков… К великой радости Афанасьева, решительно шагнули в незнаемую пропасть Наташа и Аня. Сам он, как положено, оставил самолет последним, пожелав летчикам благополучного возвращения. Приземлился Афанасьев на кукурузном поле. Он знал, что поле занимает тысячи две гектар, окруженных со всех сторон лесом. Знал и то, что немцы боялись леса, опасались пользоваться лесными дорогами.

Погасил парашют. Взял на изготовку автомат. Тихо. Темно. Нажал на кнопку электрического фонарика. На высоту нескольких метров взметнулся зеленый луч и погас. Так просигналил трижды с паузами в две-три секунды. Через десять минут повторил сигнал, не сходя с места, готовый к любым неожиданностям.

Первым нашел его Дьяур. Ему пришлось продираться через высохшую густую кукурузу почти час. После него один за другим подходили другие. Аня и Наташа дошли вместе: приземлились почти рядом.

Не появлялся Белецкий. Где он? Что с ним?..

Наташе Афанасьев велел развернуть рацию и быть готовой для связи с Москвой. Группе во главе с Дьяковым поручил закопать парашюты, и так, чтобы не осталось никаких следов. Несколько человек во главе с Прокопченко выделил на поиск комиссара. Не у дел оставался Корецкий. Афанасьев предложил ему:

– Пошли, Григорий. Поищем и мы Белецкого.

Договорились пройти не только вокруг кукурузного поля, но и по лесу, зайдя на тридцать – пятьдесят метров. При подготовке к переброске такой вариант розыска предусматривался, была договоренность и об условном сигнале: крик совы.

Вся группа Афанасьева, исключая Наташу, оставшуюся с рацией, искала Белецкого всю ночь. Под утро его обнаружил Корецкий. Комиссар лежал у кромки леса возле большой коряги в глубоком обмороке. Его привели в чувство – обрызгали лицо из фляжки водой, дали напиться. Выяснилось, что у Белецкого была сломана левая нога. При спуске она попала в корягу.

Афанасьев и Корецкий бережно понесли комиссара к месту сбора.

Обязанности врача в разведывательной группе выполняла Наташа. Она училась на медицинских курсах и, хотя не закончила их, но оказать первую помощь могла. Наташа со знанием дела осмотрела ногу комиссара и установила, что перелом открытый, сложный, но для жизни не опасный.

Наташа дала Белецкому обезболивающее лекарство, обработала окровавленную ногу, поставила на место кость, наложила самодельную шину.

– Через два месяца танцевать будете, – сказала Наташа комиссару.

– Да ты что? – удивился тот. – Надо, чтобы через две недели, не позже, я уже был в строю.

– Не разговаривать, товарищ комиссар. По медицинской части тут я старшая, а старших слушать надо, – сказала Наташа и попросила товарищей: – Уложите комиссара на плащ-палатку да накройте потеплее. Ему согреться нужно. И покой. Полный покой.

Уже занималось утро и надо было выставить посты. Капитан Афанасьев определил наиболее опасные направления и послал в дозор трех разведчиков. Карлышеву и Дьяуру приказал выйти в район шоссейной дороги и понаблюдать за ней. Шоссейная дорога проходила километрах в пяти-шести отсюда. Ане поручил понаблюдать за грейдерной дорогой, что проходила в километре и упиралась в шоссейную.

Вышли втроем. Оставив Аню, Карлышев и Дьяур пошли вдоль грейдерной. На стыке дорог залегли в кустарнике.

Как условились, к полудню разведчики возвратились. Аня доложила, что по грейдерной дороге никто не проехал, не прошел. Дьяур сказал, что с рассветом по шоссейной дороге на повышенных скоростях понеслись грузовые машины с боеприпасами и продовольствием. Машины сопровождали вооруженные автоматами и пулеметами солдаты. Прошло четыре тягача с гаубицами. Каждые полчаса появлялось по два бронетранспортера. Они курсировали в обоих направлениях. Похоже, что обеспечивали безопасность движения.

Дьяур добавил:

– С обочины дороги сошел старичок и наткнулся на нас. Пояснил, что он хочет приглядеть грибков. Сам стал рассказывать, что на шоссе через каждые несколько километров патруль, проверяют документы. За последний месяц какой-то красноармейский отряд совершил несколько дерзких нападений на военные машины с боеприпасами и продовольствием. Вот немцы и пустили бронетранспортеры. Может, это отряд Млынского, товарищ капитан?

– Все может быть. Может, Млынского, а может, и другой какой. Вы же знаете, сколько сейчас в гитлеровском тылу действуют групп и отрядов или из оказавшихся в окружении, или из местных жителей. В нашей стране для гитлеровцев так называемая линия фронта – повсюду… Товарищ Прокопченко, подготовьте радиограмму следующего содержания, запишите: "Приземлились в заданном районе. Белецкий сломал ногу. Помощь оказана своими силами. Ночью выходим на основную базу". Записали? Подпись: "Орел".

Прокопченко прочел вслух текст радиограммы.

– Можно шифровать и передавать?

– Шифровать – да, а передадим вечером, перед уходом. А сейчас по очереди отдыхать – придется идти всю ночь.

Афанасьев прилег рядом с комиссаром.

Их временная база находилась в пяти километрах от места приземления, в густом кустарнике. Он хорошо прикрывал людей со всех сторон, а также сверху.

Осенние дни короткие. Не успеешь оглянуться, уже сумерки. Зато ночи – великаны. Им, кажется, нет конца. Кому плохо, а кому хорошо. Афанасьеву и его разведчикам очень хорошо: шутка ли, сделать бросок в пятьдесят километров за одну ночь. С грузом. С больным комиссаром.

– До Ободовского леса, – говорил товарищам Афанасьев, – дорога будет нелегкая. До села Ивановки дойдем самостоятельно, там захватим проводника. Только бы застать его дома. Человек он надежный, безотказный. Одним словом, наш.

Корецкий и Дьяков положили Белецкого на самодельные носилки из плащ-палатки, осторожно подняли. Остальные взвалили на себя груз, зашагали вслед. Курс взяли на юго-запад.

Когда завиднелась Ивановка, сделали привал, использовав как укрытие кустарник. Дьяур и Дьяков кустарником пробрались поближе к селу, доложили капитану, что никаких признаков немцев или полицаев они не обнаружили, на единственной улице села ни одной души.

К проводнику, которого рекомендовал генерал Дроздов, Афанасьев пошел с Дьяуром. Хата Антипа – так звали проводника – была крайней от леса, справа от калитки – валун, во дворе – липа, и по этим броским приметам капитан сразу узнал ее. Оставил Дьяура под липой, сам подошел к двери, припал к ней ухом. Разговаривали двое: мужчина и женщина. Вели обычный семейный разговор. "Хозяин и хозяйка", – решил Афанасьев и постучал.

– Кого там, на ночь глядючи, несет? – недружелюбно отозвался мужчина.

Загремел засов, словно открывали не дверь, а железные ворота. На пороге показался ладно сбитый человек лет пятидесяти с густыми рыжими усами. Приметы совпадали полностью.

– Дядя Антип? – спросил капитан, на всякий случай.

– Антип, Антип. Пока я тут хозяин.

– Я от Николая Павловича, – сказал Афанасьев условный пароль и заметил, что глаза Антипа подобрели, лицо тронула улыбка.

– Какой может быть разговор, заходи, – радушно пригласил Антип, пропуская Афанасьева вперед. – Ты один, ай еще кто с тобой?

– Пока один.

Вошли в хату. Присели. Хозяин обратился к жене:

– Анфиса, подала бы на стол чего. Человек с дороги.

– И не думайте, дядя Антип. Я заскочил к вам не вечерять.

Хозяин понял.

– Спустись, Анфисушка, в погреб, кваску холодненького принеси, что ли.

Когда она вышла, Афанасьев тихо сказал у самого уха хозяина:

– Мы в Ободовский лес путь держим, проводник нужен.

– Подлецов в нашем селе, кажись, нету. Любому скажи – доставит. Да только… Говоришь, Николай Павлович? Махонький такой?

Афанасьев понял, что Антип проверяет его, засмеялся.

– Разве тот, у которого вы на московской квартире чай пили, махонький? Да он повыше вас!

– Твоя правда, во-о! – поднял Антип Руку. – Коли просил, поведу вас сам.

Не дожидаясь возвращения жены, стал собираться.

– У меня на чердаке фриц квартирует, – неожиданно признался дядя Антип, напяливая на себя телогрейку.

– Какой такой фриц? – забеспокоился Афанасьев. – Разве можно шутить этим?

– А я и не шуткую. Натуральный фриц. Дезертир. Из части ушел. Отказался наотрез воевать против русских. Просит партизанам передать его.

– Может, провокатор?

– Ты что! Проверенный. Хочешь, сведу с ним?

– В другой раз. А вы, дядя Антип, присмотритесь к нему. Может, специально подставили?

– Сказал, проверенный, значит, верь, как Николай Павлович мне верит.

– Это ма-хонь-кий такой?

Оба рассмеялись.

Анфисе дядя Антип сказал, что домой возвратится на следующий день к ночи. Женщина вопросов не задавала. Молча собрала узелок с харчами, передала мужу.

Идти с дядей Антипом было легко. Вел, как сказал он, по короткому и надежному пути. И все же не обошлось без происшествия.

Разведчики успешно преодолели встретившееся на пути железнодорожное полотно. Перенесли грузы, раненого комиссара. Казалось, никакой опасности. Подтянется Ляшкевич, прикрывавший группу с тыла, и пойдут дальше. Неожиданно в ночной тишине громко и отчетливо раздалось:

– Хенде хох!

– Ложись! – тихо приказал Афанасьев, и все припали к земле, слились с ней.

Над головами просвистели пули. Немцы полоснули из автоматов, осветили небо ракетой.

– Не отвечать! – строго приказал Афанасьев.

Немцы постреляли, постреляли и стали спускаться по ту сторону насыпи.

Далеко за полночь вошли в Ободовский лес. До места, облюбованного под базу, оставалось совсем немного. Усталые, проголодавшиеся разведчики почувствовали прилив сил. Зашагали бодрее, а главное, быстрее.

Дядя Антип завел в самую чащобу.

– Вот вы и дома, – объявил он.

Афанасьев поручил Корецкому, Дьяуру и Карлышеву провести ближнюю разведку, подобрать удобное место для базы.

– Остальным – отдыхать, – распорядился он.

Разведчики устроились поудобнее: кто под елочкой, кто под кустиком, и тут же уснули…

На второй день к вечеру база была готова. В четырех добротных землянках разместили людей, нехитрое имущество.

Ночью в Москву передали радиограмму: "В заданный район прибыли благополучно. Создали базу. Приступаем к выполнению заданий. Орел".