"Письмо на панцире" - читать интересную книгу автора (Ефетов Марк Симович)РУКИ BBEPX!Могло показаться странным, что Вита не плакала, хотя удары судьбы обрушивались на неё со всех сторон. Она была одна в белой комнате с белыми кроватями и при этом в, такой тишине, что слышала, как вдалеке звенит горн, как шуршат кеды по гравию дорожек, ребята строятся на линейку и даже как полощется по ветру флаг. Во всяком случае ей казалось, что она слышит и различает все далёкие звуки. «Вот сейчас мне страшно, — думала Вита. — Но самое страшное не то, что будет операция. Наверно, Вера говорила правду. Теперь ведь всегда обезболивают. Нет, я не боюсь операции. А самое страшное в том, что я одна, совсем одна…» Вита почувствовала, как сам по себе наморщился её лоб, сузились глаза и стиснулись зубы. Вот-вот капля выкатится на щеку и солоно станет в уголке губ. Но в этот миг раскрылась дверь и, путаясь в длинном халате, шумно вошёл в палату Василь. — Смехота! — сказал он с порога и при этом так рассмеялся, что у Виты скатилась слеза, только совсем не от страха, а потому что Василь заразил её своим смехом. А она и не думала, что этот маленький, суровый парнишка, её попутчик, может быть таким весёлым. — Привет, Вита. Ну и номер, чтоб я помер! Он подошёл к кровати, схватил Витину руку в свои две, потряс и спросил: — А тебе смеяться можно? — Можно, — сказала Вита. — Ой, не могу! Ты не слышала, как только что плакали в коридоре? — Нет. Сейчас тут совсем тихо. А разве когда плачут, это смешно? — Нет, конечно. Но как ты думаешь, кто плакал? — Не знаю. Я же тебе сказала, что ничего не слышала. — То-то и оно-то. Это докторша плакала. — А почему же смешно? — Да ты слушай. Привели сюда мальчишку. Температура тридцать девять. Докторша посмотрела: всё нормально. Спрашивает: «Что болит?» А тот ей: «Ничего». А я, понимаешь, в коридоре стоял, к тебе пробиться хотел. Тоже, знаешь, дело не простое. Пускать не хотели. — Это почему же? — Строгости тут. Разрешение врача требуется. — Так как же ты разрешение получил? — Ты, Вита, о докторше слушай. Всё было, можно сказать, у меня на глазах. Она ему команду даёт: «Рот открывай. Язык убери… Так, молодец. Горло у тебя чистое». — А плакала-то докторша зачем? — Да ты, Вита, погоди. Плакала она потом. Смехота это. Он тараторил быстро-быстро, проглатывая целые слова. Но Вита всё понимала. Василь этот был ну точно артист! Язык его молол без умолку, а руки ему в этом помогали. Если сказать одним словом, это была великолепная жестикуляция. Руками он показал Вите на себе, как докторша хотела с того мальчонки рубашку снять, а мальчонка не дался — сам снял. Слушая Василя, Вита забыла о своей болезни. Василь давил на свой живот и рассказывал: — У парня этого, живот, понимаешь, мягкий, печень в порядке. В общем, всё в норме. — А ты что — доктор? — спросила Вита. — Так слышал же я всё, слышал! Понимаешь? А потом дверь там была не совсем закрыта, а я в коридоре халат ждал. Видел, как она кожу его в лупу смотрела. Наверно, смотрела, нет ли сыпи. — Ну? — Вот тебе и ну. Потом она говорит: «Одевайся, я термометр поставлю». А он: «Не, я сам». — Какой самостоятельный! Сколько же ему лет? — спросила Вита. — Я же тебе говорил — малышня. Наверно, самый маленький во всём Артеке. Но ты слушай, слушай. Там такое поднялось! Обо мне совсем забыли. Докторша сестру крикнула и только сказала ей: «Он весь горит». И как заплакала в коридоре! Побежала, а в дверях с главным прямо столкнулась. Как Добчинский и Бобчинский всё равно. Ты «Ревизор» читала? — С папой в театре смотрела. А что за главный? — Главный врач, понимаешь, серьёзный такой: седой и в очках. Ой, смехота… — Ну вот, опять ты за свое. Что ж тут смешного? — А ты слушай. Главный и молодая та докторша: мимо меня пулей пролетели обратно в палату. И я слышу — главный приказывает: «А ну руки вверх!» — Ты шутишь, Василь. У него что, пистолет был? — При чём тут пистолет! Ты слушай. Он ему: «Руки вверх!» А парнишка тот: «Вы что — милиция?» — Так ты ж говоришь, что без пистолета. — Конечно, без пистолета. Но всё равно, понимаешь: «Руки вверх». И как крикнет: «Не рассуждать! Сейчас же вверх и повыше… Ну, так и есть — фурункул под мышкой. Что ж ты доктору не сказал?» — «Боялся». — «Как ты умудрился её обмануть?» А парнишка тот прямо так и бахнул: «Я так поворачивался, чтоб эту подмышку не видать. И наврал докторше, что мне не больно». И знаешь, Вита, пока парень этот оправдывался, главный потёр ему ваткой подмышку… Чик ножичком таким блестящим — и готово! — Что готово? — спросила Вита. — Операция готова. Главный сказал докторше и сестре: «Перебинтуйте. А вечером измерьте температуру. Нормальная будет. — И парню тому: — Ты, брат, в другой раз нас не обманывай. Мы всё можем сделать быстро, и, вот видишь, ты даже не вскрикнул. А если бы дальше обманывал нас, мы бы ползли к развязке, как черепаха. Тогда хуже было бы. Понимаешь? И тебе было бы больнее». Только тут Вита поняла, что Василь всё это ей рассказывал и изображал в лицах, чтобы её отвлечь от мыслей об операции. Он тараторил так, что она только один раз могла вступить в разговор, когда Василь упомянул о черепахе. Вита спросила: — А ты про здешнюю черепаху-почтальона слыхал? У неё на панцире что-то написано. — Шутишь. — А вот и не шучу. Мне вожатая рассказывала. Только черепаху никто поймать не мог и что там написано, никто не знает. — Тайна, значит? — Ага, тайна. Ведь этой черепахе, может, триста лет. — И так давно на ней написали? — Этого я не знаю… Они проговорили о черепахе до того самого момента, пока докторша и, должно быть, тот самый главный врач не вошли в палату. Василь при этом исчез, как бы растаяв. А главный сказал: — Давай, Вита, знакомиться. А с папой твоим я уже по телефону познакомился. Он к вечеру будет здесь. |
||
|