НРУД, ЛЕБЕДИ И СМЕРТЬ

Все могло рушиться и огнем гореть, срочные дела откладывались, но Мечислав Рушинский ни за что не отступал от своего свято соблюдаемого уже много лет правила — в середине мая выезжал на три недели в Наленчов. Еще никому не удавалось уговорить его хотя бы на день-два съездить в какое-либо другое место. Например, в Закопане. Если приятели звали его поехать вместе с ними за границу, Метек с огромным энтуаиазмом принимал приглашение, но уже через несколько дней приводил тысячу доводов, не позволяющих ему именно сейчас покинуть Варшаву, либо утверждал, что наверняка не получит визы, так как паспорт у него очень старый и потрепанный. И посему лучше он отправится в... Наленчов.

Так было и в этом году.

Майское солнышко уже припекало. Метек расположился на удобной скамеечке у берега пруда и с наслаждением подставил лицо ласковым лучам солнца. В гнезде на пруду одна из лебедушек высиживала птенцов. Ее супруг — крупный белый лебедь — плавал вблизи. Остальные стайкой, во главе со старым самцом, переваливаясь с ноги на ногу, с достоинством шествовали по тропинке, огибающей пруд.

Птицы уже давно вели себя настолько беспардонно, что отдыхающим, желали они того или нет, приходилось уступать им дорогу, обходя их по газонам стороной. Вот и сейчас, стоило какой-то парочке чуть зазеваться и вовремя не свернуть с тропинки, как старый самец раскрылатился, воинственно зашипел и, пригнув к земле шею, изготовился к атаке. Девушка первая бросилась наутек, а за ней и парень. А лебеди как ни в чем не бывало проследовали дальше, «своей» тропой.

Адвокат улыбнулся, наблюдая эту сцену. Он хорошо знал всю эту стайку. Каждая птица имела свое имя, а все вместе они были предметом особой заботы дирекции дома отдыха. Избалованные и закормленные, лебеди никого и ничего не боялись.

С блаженным чувством полной отрешенности сидел адвокат на берегу пруда, даже не в состоянии развернуть газету, лежащую на коленях. Лениво размышлял он о том, что сегодня в доме отдыха новый заезд отдыхающих и после обеда ему необходимо заглянуть на «пятачок», произвести смотр пополнения. Не приехал ли кто из знакомых...

А может, среди курортниц он обнаружит что-нибудь интересное? В ресторане, здание которого виднелось на противоположной стороне пруда, рядом с водолечебницей, сегодня обещали на обед вкусную гусятину, натертую чесноком и майораном.

«Наверное, уже жарится? С румяной корочкой... Не слишком жирная...» — мечтал Метек и, взглянув на часы, установил, что через часок можно будет, пожалуй, и отведать ее.

Наконец адвокат раскрыл газету. Взгляд его упал на коротенькую заметку, и в одно мгновение померкло все очарование прекрасного солнечного дня. Улетучились мечты о хорошеньких курортницах и румяной гусятине. Заметка была озаглавлена: «Убийство или самоубийство?»

Немногословное сообщение было для адвоката значительным:

«Два дня назад под мостом Понятовского был обнаружен изуродованный труп мужчины в возрасте около пятидесяти лет. Убитый не имел при себе ни документов, ни денег. Следствием установлено, что погибшим является Влодзимеж Ярецкий, проживавший в Варшаве, улица За-погодная, 24, владелец ремесленного предприятия на улице Хелминской, дом 17.

Всех, кто был свидетелем происшествия или кто может сообщить что-либо по этому поводу, просят явиться лично или позвонить в городское управление милиции, дворец Мостовских, комната 307, либо в ближайшее отделение милиции».

«Черт бы его побрал, втравил-таки меня в паскудную историю,— возмутился адвокат.— Такая прекрасная погода: солнечно, тепло,— и на тебе, придется возвращаться в Варшаву! Удастся ли второй раз вырваться — неизвестно. А как мне не хотелось принимать этого Ярецкого! Этот Францишек уговорил. Придется завтра утром выезжать».

Как ни огорчен был Рушинский внезапно прерванным отдыхол, он решил все же заглянуть в ресторан и удостовериться, так ли вкусна жареная гусятина, как это рекламировали.

За столиком он встретился еще с одним страстным энтузиастом Наленчова, своим старым приятелем адвокатом Гарошем, который только что приехал из Варшавы.

Ты читал, Метек, сообщение в сегодняшней газете? — спросил Гарош, после того как закончилось пх совещание по поводу меню.— Загадочная история! Следователь рассказывал мне, что они головы ломают над этим происшествием и никак не могут вскрыть причину убийства.

В газете не исключается и возможность самоубийства.

Какое там самоубийство! Тело нашли в четыре часа ночи,— Гарошу были известны подробности дела, о которых в газете не сообщалось,— на мостовой под мостом. При нем не обнаружили даже носового платка. Вскрытие показало, что этот человек перед тем не только выпил изрядную порцию водки, но и заглотнул большую дозу снотворного.

С пьяных глаз он мог свалиться с моста. Немало таких происшествий зафиксировано в истории криминалистики.

А снотворное?

Может, он принимал его постоянно? Каждый вечер в одно и то же время. Возможно, это стало у него уже привычкой. Появился как бы условный рефлекс. Вот он и после водки принял. А будучи нетрезвым, вместо одной таблетки хватапул целую пригоршню. На мосту голова у него закружилась, ну и свалился.

Там высокое ограждение. Самому через него не перевалиться.

Пусть над всем этим ломает голову милиция. Мне и без того придется расхлебывать кашу, которую этот тип заварил. Я должен прервать отдых и вернуться немедля в Варшаву.

Почему?

Это мой клиент. К несчастью, я принял на хранение его завещание и какое-то письмо в милицию.

Что он пишет в письме?

Не знаю. Принес его уже запечатанным. Мне не хотелось принимать на хранение, но он очень просил. В конечном счете вопрос был решен начальником. Он принял, а я теперь буду отдуваться.

Богатый клиент?

Да, производил впечатление человека с тугой мошной. Предлагал пять тысяч, только бы принял на хранение его письмо в милицию.

Недурно.

Удивился, когда я сказал, чтобы деньги он внес в кассу конторы. Чего ради подвергать себя риску, еще отстранят от работы или, того хуже, выставят из адвокатуры.

Любопытная история с этим запечатанным письмом.

Завтра передам его в милицию. Может, оно прояснит дело.

А завещание?

Он хотел лишить наследства жену. Мне с трудом удалось убедить его не делать этого и оставить причитающуюся ей по закону часть.— Говоря это, Метек несколько отклонился от истины, приписывая себе заслуги, которых в действительности не имел.— Все имущество записал какому-то типу, который спас ему жизнь во время Варшавского восстания.

И много?

Ремесленное предприятие — помещепия, стайки и другое оборудование, сырье, автомобиль для производственных нужд и даже наличные за уже реализованный товар.

Думаю, немалое наследство, что-нибудь около миллиона, а то и побольше.

Что он изготовлял?

Предметы религиозного культа.

Ясно! Бедняком, значит, не был. Вероятно, запутался в каких-то темных делах. А может, конкуренты прижали. Почувствовал, что ему грозит опасность, вот и решил подстраховаться. Отсюда и завещание, и это письмо в милицию. Интересное дело тебе подвернулось. Да и как исполнитель завещания неплохо заработаешь. Его жена получает причитающуюся ей по закону супружескую долю?

Трудно сказать. Он завещал ей кооперативную квартиру, легковую машину и вклады на сберегательных книжках. А каковы размеры вкладов, не указывает. Неизвестна еще и общая стоимость всего этого богоугодного бизнеса. Только эксперты смогут определить. Однако завещание опротестовать нельзя. Оно короткое, простое и предельно ясное. Разве что Ковальскому — это фамилия наследника — придется согласиться доплатить вдове, если

завещанием нанесен ущерб ее интересам.

Предчувствую, Метек, наживешь ты немало хлопот с этим делом.

Не каркай, прошу тебя. И все это по милости Францишка, черт бы его побрал!

Этот клиент — знакомый вашего курьера?

Да нет. Он пришел в контору, когда я уже уходил. Наверное, посулил что-то Францишку — уж очень он уговаривал меня принять этого Ярецкого. Ну и влип я с ним.

Ничего не влип. Ты еще на этом деле неплохо заработаешь.

Не будь у меня письма Ярецкого в милицию, я сделал бы вид, что ничего не знаю. У начальника в сейфе лежит завещание, следовательно, он может сделать все, что положено. Но в данной ситуации, сам понимаешь, я должен немедленно выехать в Варшаву. Слишком уж загадочна смерть моего клиента.

— Не горюй, вернешься дня через два-три,— утешал приятеля Гарош.— Хорошая погода постоит еще недельки две.

—Что касается погоды, возможно, ты и прав, а вот вернусь ли я так скоро — весьма сомнительно.

Пессимистический прогноз Метека оказался верным.

Адвокат Рушинский знал едва ли не всех сотрудников городского управления милиции. Часто встречался с ними по делам службы, а с некоторыми поддерживал и товарищеские отношения. Поэтому сразу по возвращении в Варшаву он позвонил полковнику Альбиновскому. От него узнал, что следствие по делу о таинственном происшествии на мосту Понятовского ведет майор Лешек Калиновпч, с которым он также был знаком.

Трудное дело! — этими словами встретил Рушинского следователь в своем кабинете.— При убитом не обнаружено никаких документов. Многое указывает на то, что здесь имело место преступление. А между тем у нас до сих пор нет ничего, что подтвердило бы наше предположение. Единственное, чем мы располагаем,— это показания одного таксиста, который той ночью, приблизитель но в третьем часу, вез пассажира с Саской Кемпы в центр и заметил стоявшую на мосту «сирену». И это все. Больше нет ни одного свидетеля, если, конечно, этого шофера можно считать таковым.

Возможно, я смогу помочь вам прояснить кое-что в этом деле.— И Мечислав Рушинский рассказал о не обычном клиенте и переданных им на хранение двух пакетах.

Это письмо с вами? — с нескрываемым интересом спросил майор.

Да, я принес его. А завещание не взял, не дудгаю, что в данный момент оно потребуется. Впрочем, я прекрасно помню его содержание.

Завещанием займемся позднее.— Майор очень внимательно осмотрел ппсьмо.— Конверт запечатан со знанием дела,— заметил он.— Видимо, автор письма был очень заинтересован в том, чтобы никто не смог преждевременно ознакомиться с его содержанием. Даже своему адвокату не доверился.

Он не был моим постоянным клиентом. Я только раз его и видел, когда имел несчастье принять на хранение эти документы.

Посмотрим, что же там.— Майор взял перочинный ножик, осторожно снял в центре сургучную печать, разогнул скрепку, вытащил ее и, не трогая остальных печатей (а их вместе со снятой было целых пять!), вскрыл конверт; отрезав край, он извлек лист бумаги и углубился в отпечатанный на машинке текст.— Ну и ловкач, я вам скажу! — заключил майор и передал письмо адвокату.— Как хитроумно все подстроил! Вы только почитайте,

что он пишет. Всех нас провел! Однако мотивы его поступка вполне убедительны.

В отделение милиции.

Следователю, который будет вести дело после моей смерти.

Милиция обнаружит мой труп под мостом Понятов-ского. Без документов и каких бы то ни было вещей в карманах. Вскрытие покажет, что перед смертью я принял алкоголь и снотворное.

Все будет свидетельствовать об убийстве. Именно так я и задумал. Ведь владелец ремесленного предприятия, производящего предметы религиозного культа, не может пойти на самоубийство. Это будет конец не только его самого, но и всего его дела. Ни один ксендз после этого не сделает заказ такому предприятию. Поэтому свое самоубийство я маскирую, все делаю для того, чтобы его сочли убийством с целью ограбления. Мой бумажник с деньгами и документами милиция найдет в мастерской за щитком электросчетчика. Там же спрятаны и часы.

Я кончаю жизнь самоубийством потому, что смертельно болен. У меня рак. Жнть мне осталось несколько месяцев в тяжких мучениях. Я предпочел избежать этого. Прошу милицию извинить меня за причиненное беспокойство. Прошу также сохранить в тайне то, что узнаете из этого письма. О моем самоубийстве прошу никому не говорить, даже моей жене. В крайнем слу-чае — Мечиславу Рушинскому, которого я как адвоката также обязываю хранить тайну. Заранее благодарю за выполнение моей просьбы.

Влодзимеж Ярецкий

На письме не стояла дата, что было вполне понятно. Ведь когда Ярецкий писал, он не мог указать точную дату своего рокового шага.

Ну, так как? — спросил адвокат, возвращая майору письмо.

Можете ли вы письменно подтвердить, что письмо было вручено вам Влодзимежем Ярецким в апреле текущего года?

Безусловно. В случае необходимости это подтвердит и наш секретарь — Ядвига Милакова. Она оформляла соответствующие документы, необходимые для принятия де позита, и видела Ярецкого, когда тот лично вручал ей оба конверта — с завещанием и с этим письмом.

Вот и прекрасно,— сказал майор.— Сейчас составим краткий протокол, где зафиксируем свидетельские показания адвоката Мечислава Рушинского, и приложим к нему письмо Ярецкого. Все направим прокурору, и пусть он принимает решение. Скорее всего, он распорядится прекратить следствие. Что же касается меня, то я, как видно, напрасно потратил несколько дней на расследование этого дела.

Я только вчера прочитал сообщение в газете, а сегодня уже у вас. Мне думается, я действовал достаточно оперативно?! — Адвокат был несколько задет замечанием майора.

Это не ваша вина, меценат... Однако Ярецкий напрасно бросился с моста...

Как это напрасно?

Поскольку у нас существовало подозрение, что мы имеем дело с преступлением, вскрытие проводилось предельно тщательно. У Ярецкого не было рака. Медицинское заключение гласит, что для своих лет это был вполне здоровый, физически сильный человек,

—Видимо, заболевание раком стало его манией. Внушив себе, что безнадежно болен, он совершил самоубийство. Он мне даже заявил, что только внешне выглядит здоровым, а на самом деле его состояние таково, что ему нужно «побыстрее привести в порядок свои земные дела». Именно так и сказал.

—Его дело. Теперь все это будет заботой прокурора.

— Увы, и моей тоже,— вздохнул Рушинский.— У меня завещание умершего и аванс на расходы, связанные с исполнением его последней воли.

—Ну что ж, наследство немалое. Можно только поздравить того, кто его получит, а вам пожелать солидного гонорара. Желаю успеха и быстрого завершения этого дела,— сказал майор, прощаясь с Рушинским.