"Идет розыск" - читать интересную книгу автора (Адамов Аркадий Григорьевич)ГЛАВА VII Что посеешь…Улетал Откаленко в тот же день, вечерним рейсом. Провожал его Лосев. До регистрации билетов оставалось еще полчаса, и Друзья не спеша прогуливались по шумному, суетливому залу ожидания Внуковского аэропорта. — Лена почему не приехала? — спросил Виталий. — Не велел, — коротко ответил Игорь. — Хватит с нее. — Рапорт она написала? — Написала. — И что Кузьмин? — Доложит генералу. — Между прочим, Лев Константинович — имя вымышленное. — А тебя он знает, — усмехнулся Игорь. — Знаменитостью становишься. — Да-а. Совсем это ни к чему. — И когда это ты чуть деньги не взял? — Скорее всего намекает на дело Семанского. Помнишь? Убили его. По этому делу проходил некий Барсиков. Вот он и сулил. — А потом стрелял в тебя. Вспомнил. — Во, во. Ах, Барсиков, Барсиков. Искал, сукин сын, недоработки в экономической системе, понимаешь. Прорехи в планировании. Целую лекцию мне тогда прочел. — Вот и эти то же самое ищут. — Не-ет, — покачал головой Виталий. — Эти работают на другом. Наша расхлябанность, черт ее подери. Вот Лев Константинович это и ухватил. — А сам работает четко. Его-то не ухватишь, — заметил Игорь. — Ни черта ему не предъявишь. Нет улик. Все делает чужими руками. Вот только с Леной раскрылся. И то… Предъяви ему этот эпизод, откажется. И все. И не докажешь. А Лена не свидетель, сам понимаешь. — Куда они потом из того дома делись, не знаешь? — Откуда? Я Лену подхватил и в управление. Она же сама не своя была. — А потом? — Ну, тут же назад кинулись, конечно. А их уже след простыл. Квартира чужая. Хозяйка их почти не знает. С Ниной этой когда-то работала вместе. Ну, ключ ей и дала. — А Нина вернулась домой? — Нет. И на работе ее сегодня не было. Заболела, сказали. Звонила. — Да-а, — вздохнул Виталий. — Ищи их теперь. — И деньги пропали. Пять тысяч, как-никак. Лена сама сберкнижку видела. Не моргнув глазом, бросили. — Был расчет. Была надежда. Кто-то когда-то на такой куш, наверное, клюнул. — Эх, ухватить бы этого Льва Константиновича. Нащупать бы… — Нащупаем и ухватим, не волнуйся. Не мы, так Эдик докопается. — Где он сейчас, кстати? — В Лялюшках, — Виталий невольно вздохнул. — Хорошие там люди живут, я тебе скажу. Просто отличные люди. Вот Гриша поправится, жениться будет на своей Лиле. Меня на свадьбу пригласил. И поеду. А что? И Светку возьму. Лосев радостно улыбнулся. — Они и меня приглашали, — усмехнулся Откаленко. — Ты когда у него в госпитале был? — Сегодня. С Лилей познакомился. В пятницу его выписывают. — Ну, вот. Ты давай там, в Ялте, побыстрее управляйся. Сразу две свадьбы и сыграем. И поаккуратней, смотри, — Виталий перестал улыбаться. — Смоляков не Лев Константинович, он беседы с тобой водить не будет. У него для беседы нож имеется. Или еще чего. Эх, черт! Как он у меня из рук ушел, простить себе не могу. — У меня не уйдет, — мрачно пообещал Откаленко и, ощутив какую-то неловкость, добавил. — И у тебя бы не ушел, если б не Шанин. Да и Гриша уже ранен был. В этот момент голос диктора, перекрывая гул в зале, громко и невнятно объявил начало регистрации пассажиров рейса на Симферополь. — Ну, давай, — сказал Виталий, останавливаясь. — Твой, — и посмотрел на часы. — Вовремя, оказывается, улетаешь. Хорошая примета. — Пока. Друзья простились. …Опять Игорь летел в командировку. Которая это была по счету? Как-то они с Виталием подсчитали, получилось, что вместе уже облетели земной шар. А если прибавить, сколько он налетал один? Впрочем, теперь он воспринимал эти дальние, трудные свои командировки уже спокойно, совсем, можно сказать, буднично. Задача, ведь, все та же: отыскать и задержать. А действовать по обстановке, вот и все. Гораздо сложнее то, что он оставил в Москве. Вот и решилась его судьба. Вот и решилась. Удивительно даже. Привычно и мощно гудели моторы. За иллюминатором стояла непроглядная чернота, в ней отражались огни салона. Игорь развернул газету… В Симферополе его встречали ребята из розыска. Один, Никита Рощин, был давним знакомым, когда-то работал в Свердловске, и вот теперь в Ялте. Двое других оказались местными, из областного уголовного розыска. Конечно, немедленно повезли ужинать. И потому в Ялту ехали уже поздно вечером. У Игоря слипались глаза. Не заметил даже, как миновали перевал с его экзотическим ресторанчиком. Тяжелый день выдался сегодня у Игоря. Сидевший рядом Никита деликатно молчал. А в гостинице уже ждал номер, и Игорь еле добрался до постели. Наутро состоялось короткое совещание в управлении. Кроме Рощина и начальника отдела УР майора Савчука, присутствовал и участковый инспектор Болотный, на территории которого находился санаторий «Южный берег». — Ну, Зарубин нам известен, — ворчливо просипел он. — Но у меня, знаете ли, особо не побалуешься. — А пробовал? — поинтересовался Игорь. — А поди у меня попробуй, я враз хвост прищемлю. Игорь посмотрел на Рощина. Очень разными были эти двое. Толстый, розовый, с большими, голубыми навыкате глазами, белобрысый и уже немолодой Болотный, и невысокий, худощавый, улыбчивый Рощин, загорелый уже до черноты, с копной вьющихся черных волос. — У вас ни по одному делу не проходил? — спросил его Игорь. — Не-а, — покрутил кудлатой головой Рощин. — Вот и Олег Филиппович тебе тоже скажет. Верно, Олег Филиппович? Савчук казался с виду человеком невзрачным и молчаливым. И именно этой своей невзрачностью, незаметностью и скупостью на слова особенно понравился Игорю. «Сыщик», — уважительно подумал он. — Да, — коротко кивнул Савчук и, помедлив, добавил. — Однако знаю его. И жену тоже. Молодая совсем. Веселая. Поет, танцует. — А он? — Он парень одинокий. И… как бы сказать?.. ревнивый, что ли. — Во, во, — недовольно вмешался Болотный. — Она танцует, а он ревнует. — Ссорятся? — уточнил Игорь. — Ну, это я не скажу, — все тем же недовольным тоном ответил Болотный. — Но с ним ухо востро держать надо. Парень-то отчаянный. И статья была серьезная. А тут еще эта певунья. — Как же вы с ним познакомились, Олег Филиппович? — снова обратился Игорь к Савчуку. — Случайно или как? — Да не совсем случайно. Заехал я недавно в этот санаторий. Ну, мне и рассказывают: «Чуть драка у нас тут не случилась». Отдыхающий один решил за Мариной-то приударить. А тут муж. Этот самый Зарубин. Ну, разок по шее он ему дал, конечно. Отдыхающему. А потом помирились. Короче, пустяк дело. — Вам-то, может, и пустяк, а у меня вот они где сидят, эти драки, — Болотный похлопал себя по жирному загривку. — Ох, доберусь я до этого подлеца. — Да нет, не подлец он, — покачал головой Савчук. — Совсем не подлец. — А судимость у него какая? — хмуро спросил Болотный. — Сопоставляете? Начнешь говорить с ним, молчит. \ Будто какое замыкание у него. — А друзья у него есть? — снова спросил Игорь. — Друзья-то? Тут Олег Филиппович пожалуй что прав. Друзей, вроде нет. Ну, вот, вы говорите, один прибыть должен? — Какой он друг, это мы еще посмотрим, — покачал головой Откаленко. — Скорей всего недруг приедет и жди беды, — Потом снова спросил, обращаясь к Савчуку. — Как бы мне, Олег Филиппович, с ним так незаметно для начала познакомиться, по другой линии. Чтобы и самого не взволновать, не насторожить? — А, может, наоборот, насторожить его? — предложил Рощин. — Раз не с добром приедет к нему этот Смоляков. — Спугнуть я его боюсь. Вдруг да подхватит свою Марину и айда отсюда. — Не. Он не испугается, — покачал головой Савчук. — Но зато готов будет, — настаивал Рощин. Болотный недоверчиво покачал головой. — А вдруг да снюхаются? — Марина между ними, — возразил Игорь. — Зол Смоляков на них обоих. И вспыльчив, реактивен. Как он машину свою на старика рванул тогда в Москве. Никто опомниться не успел. Нет, мне надо познакомиться с Зарубиным, немедленно. …Час спустя Откаленко приехал в санаторий «Южный берег». Невысокие белоснежные его корпуса, поднимавшиеся вверх по склону, тонули в зелени кустов и деревьев. Ранняя и буйная весна уже стояла в Крыму. Было совсем тепло, а на солнце даже жарко. Игорь оставил пальто в гостинице и сейчас шел по аллее парка в одном пиджаке, галстук он тоже снял и расстегнул ворот рубахи, с наслаждением вдыхая напоенный густым ароматом воздух. Зарубина он отыскал на другом конце парка, в большом, темноватом сарае, где хранился всякий садовый инвентарь, удобрения в целлофановых мешках, ящики с землей и какой-то рассадой. Парень оказался длинный, спокойный с виду, жилистый и загорелый, с крупными, грубыми чертами лица и хмурыми глазами. На нем были старые, испачканные в земле брюки и расстегнутая чуть не до пояса, вылинявшая рубашка с закатанными рукавами. На голове красовался сделанный из газеты колпак. Зарубин поднял голову, настороженно посмотрел на остановившегося в дверях сарая Откаленко и медленно погасил о ближайший ящик сигарету, которую, видно, только что закурил. «Беспокоен», — отметил про себя Откаленко. — Здравствуй, Иван, — сказал он деловито и просто. — Давай познакомимся. Мне тут какое-то время работать придется. Капитан Откаленко. Это по форме если. Игорь протянул руку. Подошедший Зарубин неохотно и вяло ее пожал. — Насвистели на меня, выходит? — хмуро спросил он. — У меня, Иван, на такой художественный свист слуха нет, — тоже хмуро возразил Откаленко. — Мне надо свое мнение о человеке иметь. Вот и о тебе тоже. Для того и пришел. Ты садись. И давай закурим, если не возражаешь. Игорь говорил спокойно, убежденно и доброжелательно, никак, однако, не пытаясь подкупить этим тоном Зарубина. Так уж естественно получилось у него, и эту естественность тона уловил Зарубин. — Здесь нельзя, — сказал он. — Давай выйдем. — Что ж, давай. Они вышли из сарая и уселись невдалеке на скамье. Закурили. Каждый свои, не пытаясь угощать, опасаясь, как бы другой не принял это за навязчивость, да и желания друг друга угощать пока не было. — О судимости твоей я знаю, — напрямик начал разговор Игорь. — Но об этом как-нибудь потом. А то и вовсе вспоминать не будем. Как сейчас живешь, скажи? — Ничего, вроде. Живу… — Доволен? — Доволен… — Я понимаю, Иван, душу раскрывать ты перед каждым встречным не собираешься. И правильно. Я, вот, тоже на это не очень всегда настроен. Но тут, понимаешь, дело особое. Я, ведь, в некотором роде, ну, как доктор, что ли. А докторам приходится все рассказывать, понимаешь? — Меня уже ваши доктора лечили. Знаком, — не поднимая головы, насмешливо ответил Зарубин. — Думал, хватит. — Что, обида осталась? — А ты думал? Не в санатории лечили. — Ну, так ведь, по справедливости все получилось? — Так-то оно так… — Вот и дальше так должно быть, я считаю. Друзьями-то обзавелся? — Сыт друзьями. — Старыми? — Игорь усмехнулся. — О них забыть пора. — Не забываются. — Что, напоминают? — Пока бог миловал. — И то хорошо. А ждешь? Ты с кем освобождался? — Можешь справку навести. — А самому вспоминать неохота? — Придется, так вспомню. Впервые в равнодушном тоне Зарубина мелькнула угроза. — Значит не по-доброму расстались? — Не по-доброму. Зарубин поднял голову и посмотрел на Игоря, что-то, видимо, собираясь спросить, но передумал и снова опустил глаза. Сидел он согнувшись, опираясь локтями о колени, и, глядя в землю, курил. — Да-а. По-разному, конечно, люди расстаются, — вздохнув, согласился Игорь. — И вина тут порой бывает обоюдная. Ты человек, и он человек. — Это, когда человек… — А тут? — А тут зверь! — с неожиданным вызовом произнес Зарубин. — Ты бы видел. Он ее то бил, то издевался. И уйти не давал, гад. Видимо, болела, саднила у него на душе история его женитьбы и ссоры со Смоляковым. Ни тот, ни другой не могли ее забыть, хотя и по разным причинам. — Ты начал жизнь по-новому, — задумчиво сказал Игорь. — Это правильно. Это, если хочешь знать, справедливо. Так и надо дальше жить. Не сорвись, если что. — Если приедет? — Вот именно. — Убью, — глухо сказал Зарубин, не поднимая головы. — Нет. Я тогда сам все сделаю. Уж доверь. Не ошибешься. И столько в словах, в тоне Игоря было злой и властной решимости, что Зарубин снова поднял голову, внимательно посмотрел Игорю в глаза и, на этот раз решившись, спросил: — Знаешь его? — Знаю. — Понятно… — Нет. Не все тебе понятно, Иван. Спрашивай дальше. По-прежнему глядя в землю, Зарубин долго молчал. И Игорь молчал, не теребя его, не подталкивая, давая подумать и решиться на новый вопрос. Потому что каждый новый вопрос теперь неизбежно приоткрывал что-то в самом Зарубине, в его прошлой или сегодняшней жизни, в его мыслях и планах. Поэтому нелегко было ему решиться задать такой вопрос незнакомому человеку. Но, с другой стороны, этот человек, видимо, знал что-то важное, нужное для Зарубина, что ему необходимо было знать в его непростой и тревожной жизни. К тому же первое, еще, однако, хрупкое, зыбкое, еще ненадежное доверие уже возникло между ними, это чувствовали оба. Как возникает такое доверие? Из произнесенных слов? Из интонации? Но слов было сказано совсем мало, и они еще требовали проверки, хотя и рождали как бы надежду на доверие. А может быть, из трудной, почти безвыходной ситуации, в которой оба находились, возникло это доверие? Вряд ли. Такая ситуация могла, ведь, породить и напряжение, а то и ссору. А, может быть, доверие возникло из состояния, в котором оба находились? Вот это уже было вернее. Зарубин был одинок в своей новой жизни, это понял молчаливый и, видимо, чуткий Савчук. Это стало ясно и Откаленко. Но он уловил не только одиночество Зарубина, но и тревогу, которая глодала его, и еще ненависть, неутихающую, настороженную и опасную. «Убью» было сказано не агрессивно, а как бы защитно, словно обороняясь. И еще уловил Откаленко в этом парне тайную мечту о друге, союзнике. «Понятно» было сказано с оттенком удовлетворения, потому что, по убеждению Зарубина, знать того человека означало и ненавидеть его. Все это понял Откаленко, так напряжены у него были нервы, слух, внимание, так внутренне настроен он был на понимание, сочувствие, доверие к этому человеку. Все лучшее, что он, сам того не замечая, перенял у своего друга Лосева, помогало ему сейчас найти путь к душе этого парня. И Зарубин, видимо, тоже уловил состояние своего собеседника. Но не только состояние, а и его прямую, твердую, открытую натуру, его искренность и доброжелательность, волю и решимость. Так получилось. Всего за какой-нибудь час знакомства, возможно ли это? Оказывается, возможно, когда оба сознательно или подсознательно стремятся к этому, ищут это, когда оба искренни и внезапно обнаруживают общего опасного врага. — Ну, спрашивай, чего же ты? — скупо усмехнулся, наконец, Игорь. — Ты… за ним приехал? — За ним. — Натворил чего-нибудь? — Да. За ним длинный хвост и… кровавый. — Выходит, конец ему? — Должен быть конец. — Должен быть… — задумчиво повторил Зарубин и снова спросил. — А почему ты ко мне приехал? — Почему? Да потому, что он скорей всего к тебе заскочит, Иван. — Собирался? — Он ничего не забыл. И ни от чего не отказался. — От Марины? — Да. — И мне отплатить? — Да. Эти два коротких «да» заставили Зарубина нахмуриться. Он стиснул зубы и, по-прежнему глядя в землю, сказал: — Она к нему не вернется. — Я тоже так думаю. Она ничего не забыла? — Все помнит… — Но веселится и поет? — Тоже насвистели? — угрюмо спросил Зарубин. — Я тебе уже сказал насчет свиста. Я тебя спрашиваю. — Ну, веселится. — Это хорошо. Веселиться, Иван, может только счастливый человек. А это ты ей дал. Надеюсь, она это понимает, как думаешь? — Понимает. — Тогда зачем ты дерешься? — Не все понимают. — Объясняешь, — значит? — Во-во. — Плохо. Это плохо, Иван. Надо по-другому. — А если не умею? — И Марина одобряет? — Нет… — вздохнул Зарубин. — Так, ведь, можно ее потерять. Оба помолчали. Потом бросили давно угасшие сигареты и одновременно потянулись за новыми. — Кури, — Зарубин протянул свою пачку. — Спасибо. Игорь вытянул сигарету и щелкнул зажигалкой. Оба прикурили. И снова замолчали. Наконец, Игорь сказал: — Теперь, Иван, ответь мне. Согласен помочь? — Не знаю. — Почему не знаешь? Прямо говори. — А я криво говорить не умею. За свои дела надо самому и платить, я так понимаю. Каждый за себя. И потом. Милиции я еще никогда не помогал против… Ну, как сказать? Одним словом, понимаешь. — Против своих, так что ли? — Какой он мне свой, ты что? Но тут, ведь, без обмана не обойдется, так? А я это не признаю. Он ко мне без обмана приедет. — Та-ак. Ну, что же, давай разберемся. А то ты оказываешься, вроде как, благородный, а я совсем наоборот. — Не то я хотел сказать. — То, то, если вдуматься. Так вот. Обрати внимание. Ты, ведь, думаешь сейчас о себе. И о Марине. Это тоже, вроде как, о себе. А я… Мне, ведь, он лично ничего плохого не сделал. Зачем же, спрашивается, я на рожон лезу? — Работа у тебя… — Вот. Работа. Что же это за работа под нож лезть, давай разберемся. Так вот. Он человека убил, понял? Хорошего, очень хорошего, старого человека. Он одну девушку, вот вроде твоей Марины, тоже пытался убить, в больнице ее выходили. Он еще одного человека ножом бил, и опять его выходили. Хватит? — Хватит, — глухо, не поднимая головы, ответил Зарубин. — Выходит, у меня к нему счет побольше, чем у тебя, Иван. Хотя он меня пальцем не тронул и не тронет. Такая уж моя работа. — Понятно… — Не все тебе еще понятно. Я, ведь, думаю и о других людях, Иван, с которыми он может столкнуться, на которых может кинуться. Тут и ты, и Марина, и кто-то еще, другой. Я всех этих людей обязан от него уберечь. Сами они этого сделать не смогут. И ты не сможешь. Он, ведь, еще и хитрый, и поопытней тебя. А я смогу. Я этому обучен. Это моя работа. — Не позавидуешь, — усмехнулся Зарубин, но в усмешке его проскользнуло какое-то недоверчивое уважение. — Кто-нибудь, может, и позавидует. Не в том дело. Дело еще и в справедливости. Вот главный закон моей работы, если хочешь знать. Все должны жить спокойно. Все. И ты, и Марина, и другие. Согласен? — Согласен. — Вот такая моя работа. И что я тебе напоследок посоветую. Ты пока Марину одну никуда не пускай. Объяснять ничего не надо. Зачем пугать? Но мы с тобой должны его опасаться. И меры принять. Вместе. Тоже согласен? — Да уж, придется, видно. — Именно что, — сказал Игорь, незаметно для себя повторяя Цветкова. — А для начала я попрошу посторонних на территорию санатория с сегодняшнего дня не пускать. — А почему такой шухер наводишь, скажешь им? — Нет, — решительно тряхнул головой Игорь. — О том только мы с тобой знать будем. Так спокойнее. — Ну, правильно, — с ноткой облегчения отозвался Зарубин и снова спросил: — А ты еще придешь или как? — Приду. Завтра. В это же время. Ты меня здесь жди. — Ладно. — И еще вот что. Запиши-ка мой телефон. Если меня не будет, то Савчука позови. Или Рощина. Знаешь там таких? — Нет. — Люди надежные. И в курсе. — Мне других надежных не надо. Я тебя знаю. — Они мне передадут. Пиши номер. Фамилия, повторяю, Откаленко. А зовут Игорь. Это уже для тебя. — Понятно. Дай-ка ручку. — Зарубин вытащил пачку сигарет и на ней записал номер телефона. — Не потеряй, гляди. — Ну! Они расстались. Игорь направился к главному зданию санатория. …В конце дня состоялось короткое совещание у Савченко. — Шоссе на Симферополь контролируете? — спросил Игорь. — Обязательно, — ответил Рощин. — Там наши. Получили по телеграфу его фото, размножили, теперь у всех на руках. — У всех? — У наших работников. Завтра на разводах вручим каждому постовому, — бодро заверил Рощин. — Никуда он теперь не денется от нас. — Только бы появился, — вздохнул Игорь. — Я почему-то был уверен в Зарубине, — сказал Савченко задумчиво. — Видно, правильно вы с ним разговор построили. — МУР, — многозначительно поднял палец Рощин. — Школа. — Нас учат, — сказал Игорь, — что в каждом человеке есть зацепка, есть болевая точка в душе. Ее только надо найти, нащупать. У нас есть большие мастера на этот счет. Игорь умолк. Он не привык много говорить на такие общие темы. И вообще ему показалось, что он расхвастался, и сразу же рассердился на себя за это. …Ночь Игорь провел беспокойно. Ждать — это самое трудное и нервное дело. А тем более ждать сложа руки. Кажется, все сделано, что возможно. Игорь ничего не упустил. И остается только ждать. И надеяться. Прилетит — не прилетит, появится — не появится. Правда, тут магнит сильный — месть и любовь. Кажется, тянет его к той женщине, тянет, тянет. А прийти к ней непросто, путь-то закрыт, тут побороться надо и отомстить тоже. Это все Смолякову по характеру, по вкусу. Ну, а если все-таки не появится он здесь? Если у него вдруг возник другой план? А у этого бандита планы могут быть только опасные. Как тогда помешать ему, как его искать, где? Больше пока искать его негде. Пока. До нового его преступления, до новой беды. Только тогда снова появится его след. С ума сойти можно от этой мысли. Нет, надо еще что-то делать, надо думать, думать, думать… Игорь беспокойно ворочался в постели и не мог заснуть. Ему было жарко под тонким одеялом, душно, неудобно лежать. Среди ночи он встал, выпил тепловатой, невкусной воды из графина. Что это за вода такая здесь? Потом выкурил у окна сигарету. Какое-то серое, противное небо было, ни луны, ни звезд. Он снова лег в постель и закрыл глаза. Что, интересно, делает сейчас Лена? Тьфу, черт! Да спит она, в Москве тоже ночь. Так, с мыслью о Лене он и уснул, наконец. Утром Рощин поинтересовался: — Ну, как спал? — Нормально, — буркнул Игорь. — Да, — согласился Рощин, — ночь прошла спокойно. Не появился твой красавец, — он повертел в руках одну из фотографий, лежащих на столе, и добавил: — Страшноватая рожа, что ни говори. Игорь покосился на фотографию. — В тюрьме снимали. Смоляков смотрел прямо на него. Круглое лицо, губастое, широко расставлены глаза, узкий, в морщинах лоб, короткий, темный ежик волос, бородавка справа возле широкого носа. «Волосы-то уже отросли», — подумал Игорь. Смоляков смотрел на него зло и упрямо. И от этого взгляда Игорю стало не по себе. — Ладно, — хмуро сказал он, отбрасывая фотографию. — Давай, Никита, думать. Ничего мы с тобой не упустили? — Вроде, ничего. — А у санатория люди дежурят? — А как же. — Проверил бы. Я их не знаю. — Проверю, проверю. На этот счет не беспокойся. — Он опытный, Смоляков. Учти. — Мы тоже опытные. — А какие еще входы есть в санаторий, посмотрели? — Слушай — сочувственно сказал Рощин. — Да не волнуйся ты так. Все посмотрели. Все в порядке. Только бы он появился. …И Смоляков, наконец, появился. Совсем не там, где его ждали. Неожиданно позвонил Зарубин. — Игорь? — глухо спросил он. — Я, я. Чего звонишь? — Приезжай. Дело есть. — Еду. Игорь примчался через полчаса. Зарубина он нашел у того же сарая, что и вчера. Он сидел на скамейке какой-то взъерошенный, сутулый и, опираясь локтями на широко расставленные колени, смотрел в землю, словно что-то потерял в траве возле ног. Во рту была зажата дымящаяся сигарета. — Ну, что случилось, Иван? — спросил Игорь, слегка запыхавшись и усаживаясь рядом на скамью. Зарубин вздохнул, откинулся на спинку скамьи и вынул сигарету изо рта. — Письмо получил, — процедил он, доставая из кармана мятый конверт. Игорь прежде всего внимательно осмотрел сам конверт. — Так… Местное. Уже хорошо… Отправлено вчера… — медленно говорил Игорь, крутя конверт в руках. — В одиннадцать часов… С центрального почтамта… Там, видимо, и писал его… Ну, посмотрим, чего написал. — Придти велит. — «Велит». Он тебе не хозяин. Игорь достал письмо. Это был сложенный вдвое зеленоватый бланк для телеграмм. Кривые строчки шли поперек печатного текста. Смоляков писал: «Здорово, дружок закадычный Иван. Поклон тебе от дружка Фени. Желаю встретиться. Приходи в субботу в парк у моря, в двенадцать дня. Там открытая кафушка „Золотой маяк“. Ждать буду. Не придешь, умоешься. Феня». — Феня — кличка его? — спросил Игорь. — Ага. — А суббота у нас завтра, так? — Так. Мне идти или как? Охота взглянуть. — Не боишься? — Я его бил, — нахмурился Зарубин. — Под нарой у меня сидел. — Выходит, он тебя бояться должен? — Посчитался, — коротко ответил Зарубин и невольно пощупал какое-то место у себя на животе под рубахой. — Нож? — спросил Игорь. — Напильник. — Опасно. — Ничего. Я живучий. — Простил ты его все-таки? — Он потом сам себя чуть не кончил. Рядом в санчасти лежал. — Значит, дружками вышли? — Вроде того. — А Марину, выходит, ты у него увел? — Я за нее заступился. Игорь чувствовал, сложный узел отношений связывал этих трех людей, этот лишь на первый взгляд заурядный треугольник. Все тут было трудно и необычно: и любовь, и смерть шли здесь рядом. «Интересно, — мелькнуло вдруг в голове у Игоря, — что думает обо всем этом сама Марина?» Впрочем, сейчас это уже не имело значения. Так, во всяком случае показалось Игорю. И тут он чуть не совершил крупной ошибки. — Ну, так чего, идти или нет? — спросил Зарубин сердито и нетерпеливо. — Или не доверяешь? Тогда прямо, говори. — Пойди, Иван, пойди, — задумчиво согласился Игорь. — На всякий случай посмотрим, чего такое он тебе скажет. Место знакомое? — Знакомое. — Ну, а мы подготовим встречу. Марина ничего не знает? — Нечего ей знать. — Правильно. Живете вы тут, на территории? — Ага. Второй корпус, для персонала. — Дома Марина? — Дома. Запретил уходить. С территории. — Слушается? — Слушается. Я тут к одному случаю придрался, — Зарубин хмуро усмехнулся. — Ладно. Выходит, сюда он не придет. Что ж, подождем субботы. А так все по-старому. С территории ни шагу. Договорились? — Ага. — Эх, Иван, — неожиданно вздохнул Игорь. — Видишь, как жизнь складывается? Ее только выпусти из рук, только расслабься. Унесет, как ветром. — Только дурной ее из рук выпускает, — кивнул Зарубин, глядя куда-то перед собой. — Вот и я дураком был. Выпустил. — А сейчас что думаешь? — Сейчас у меня Марина есть. О ней думаю. — А кто у тебя еще есть? — Мать, — вздохнул Зарубин и, поменяв позу, вытащил сигареты и закурил, потом будничным тоном закончил. — Отец. Сестренка. — Где они? — Да недалеко, в Херсоне. Моряк отец. — И до сих пор плавает? — А чего? Ему сорок восемь всего. И матери столько. В порту работает, в бухгалтерии. Ну, сестренка школу кончает. — Что ж ты к ним не вернулся? — Нельзя было, — сдержанно произнес Зарубин. — Это почему? — удивился Игорь. — Я уже с Мариной был. — Ну, и что? — Отказались ее принять. — М-да… — покачал головой Игорь точно так, как делал это Цветков. — Что же, и письма, выходит, не шлешь? — Почему? Пишем. Но вместе и я теперь жить не хочу. И Марина. Потому, силы свои проверить надо, понял? Сам на ноги встану. Руки есть, силы есть, ну, и совесть, оказывается, тоже есть. Не пропаду. Но, однако, пять лет тю-тю. Нагонять надо. — Как чувствуешь, навсегда завязал? Такой вопрос серьезно можно задать, только достигнув определенной степени доверия, взаимного доверия и расположения. Игорь это знал. — Навсегда, — кивнул Зарубин. — Марина, ведь, со мной. — А у нее кто еще есть? — Никого. Сиротой росла, у тетки. А тетка померла в прошлом году. Хоронили ее. Очень Марина переживала. Некоторое время они сидели молча, и нисколько не было тягостным это молчание для обоих. Потом Игорь, спохватившись, посмотрел на часы и торопливо простился. — Надо действовать, Иван. Нельзя расслабляться, — усмехнулся он. — Значит, все мы, кажется, обговорили. Завтра ты идешь, так? — Так. — Ну, пока. И Игорь заспешил в Управление. Однако он и предположить не мог, что задумал на этот раз Смоляков. В тот же день в Москве, в кабинете Цветкова, состоялся неприятный разговор. Цветков вызвал к себе Усольцева. С нехорошим предчувствием шел Виктор Усольцев в кабинет начальника отдела. Успокаивала только мысль, что главный его враг, этот чертов Откаленко, уехал в командировку. Уж он бы наговорил, будьте спокойны. Но события на даче, о которых Усольцев знал, и, главное, присутствие там Коменкова, с которым так неудачно он провел встречу, сулили неведомые пока неприятности, это Виктор ощущал «печенкой», как любил он отзываться о своих предчувствиях. Тем более арестован этот проклятый Димочка Шанин. И Лосев его уже допрашивал. Но как Усольцев ни старался, узнать результаты допроса не удалось. Лосев молчал. Когда Усольцев зашел в кабинет Цветкова, то сразу увидел Лосева, сидевшего в стороне, на диване. Длинная его фигура в сером костюме и светлые волосы четко выделялись на темной обивке дивана, это почему-то бросилось Усольцеву в глаза сейчас. Он остановился на пороге. — Заходите, Усольцев, — сухо пригласил его Цветков. Обращение на «вы» ничего хорошего не сулило. Виктор молча сел на стул возле стола и неуверенно посмотрел на хмурого Цветкова, перебиравшего на столе карандаши. — Так вот, — сказал Цветков, сдвигая карандаши в сторону. — Должен сказать, что вы плохо начали свою работу у нас. Не неумело, это бы я вам еще простил, а плохо, — подчеркнул он. — С самого плохого начали и самого, в наших условиях, опасного — с обмана. Вот это мы, Усольцев, не прощаем. И это вы знали. — Я не обманывал, я… — Погодите, — приподнял руку Цветков. — Я не кончил. Вы провалили задание с Коменковым, вы не получили у него никаких сведений о Шанине, которого он, оказывается, хорошо знает. Ладно. Это может случиться с новичком. Совсем неопытным новичком, каковым вы и являетесь, потому что Коменков — это пустой орех, его расколоть ничего не стоило. Но вместо того, чтобы честно доложить о неудаче, вы заявили, что задание выполнили, но Коменков о Шанине ничего не знает. Этим вы ввели нас в заблуждение и нанесли прямой вред делу. Такое прощать мы не имеем права. И не прощаем, Усольцев. Вот это первый пункт. Он вам ясен? Виктор сокрушенно кивнул головой. Оправдываться, казалось, бесполезно, да и не хотелось. Главное, не хотелось. Он готов был просто провалиться сквозь землю от стыда. И это еще при Лосеве. Уж лучше бы присутствовал здесь Откаленко. Тогда Виктор отвечал бы смелее, потому что тогда бы он наверняка злился. — Но мало этого, — хмуро продолжал между тем Цветков, крутя в руках очки и не глядя на Усольцева. — Вы не только ничего не узнали. Вы умудрились вселить в Коменкова уверенность, что он приобрел в МУРе ценного дружка, который его в любой момент выручит, стоит только позвонить ему по телефону. И Коменков стал вести себя после встречи с вами еще увереннее и наглее. Стал хвастать направо и налево этой связью и порочить тем МУР, всех нас, — с нарастающей досадой проговорил Цветков. — Всех! Как же вы посмели так поступить? Вы опозорили людей, которые годы честно здесь работают. Усольцев еще ниже опустил голову и продолжал молчать. Замолчал и Цветков. Согнувшись, сидел на своем диване Лосев и смотрел на Усольцева, как-то по-новому смотрел, сурово и брезгливо. Редко можно было заметить у Лосева такой взгляд. А Виталий думал про себя: ведь он шел к Цветкову, настроенный почти благодушно к провинившемуся Усольцеву, настроенный на строгую, конечно, но вполне товарищескую отповедь. Но жесткие, беспощадные слова Цветкова, его тон, не допускающий никакого прощения, подействовали и на Виталия. Все происходящее сразу окрасилось по-иному и вызвало у него волну новых чувств. Да, Усольцев, в принципе, может быть, и не такой уж плохой парень и в другом месте может работать, как все, и даже приносить какую-то пользу. Но здесь, у них, где требуется предельная честность и надежность, где любая ложь может обернуться поражением, а то и трагедией, где все они немало рискуют и все строится на доверии друг к другу, здесь, в МУРе, такому человеку, как Усольцев, конечно, не место. Теперь Виталию это стало ясно. И еще ему сейчас было стыдно, что сам он только что мог думать иначе, мог этого Усольцева простить. — Что скажешь, Лосев? — спросил Цветков, не поворачивая головы. — Я согласен с вами, Федор Кузьмич, — твердо ответил Виталий. — Сначала, признаюсь, я думал, что это можно еще поправить. Но теперь… — Это, однако, твой подчиненный. Виталий уловил явную укоризну в тоне Цветкова. — Да, — согласился он. — И тут моя оплошность. Прав оказался Откаленко. Он товарищу Усольцеву с самого начала не верил. А я… Виталий запнулся. — А ты? — спросил Цветков. — А я хотел верить. Но не разобрался, не увидел слабых сторон нового товарища. И не помог, когда еще можно было. — Сейчас поздно помогать, считаешь? — Сейчас?.. — Виталий подумал и медленно сказал. — Сейчас опасно иметь его рядом, я считаю. Доверие кончилось. — Так. Выходит, тут и твоя вина. Согласен? — Согласен. — И еще один тебе урок. — Тоже согласен. — И всем нам, — как всегда справедливо разделил вину Цветков. В кабинете на миг воцарила тишина. — Что скажете, Усольцев? — спросил Цветков. Виктор, поборов себя, коротко ответил, не отрывая глаз от пола: — Я не буду оправдываться. Виноват… Во всем… Только я не хотел этого… — Не хотел, — задумчиво повторил Цветков. — Но сделал. Выходит, понимал, что это плохо, и все же так поступил. Гм… Это еще хуже. Что ж, — вздохнул он. — Будем решать, будем решать… И вот тут Усольцев разозлился. Ему показалось, что Цветков просто поймал его на слове, хитро поймал, коварно и тем самым несправедливо усугубил его вину. И он сказал с вызовом: — А решать будете не вы, а руководство. И оно отнесется объективнее. — Вот как? — удивился Цветков. — Значит, вы хотите остаться у нас? — он словно пропустил мимо ушей упрек в необъективности. — Вы считаете это возможным и даже рациональным? — Да, считаю. Мне, молодому специалисту, не было оказано помощи со стороны товарища Лосева. Вы сами это сказали. — М-да. Выходит, ничего он не понял, — как бы про себя сказал Цветков и обратился к Усольцеву: — Ладно. Обещаю вполне объективное рассмотрение вашего дела. А пока отстраняю вас от работы. — А я возражаю. — Ну, ну. Тут уж разрешите мне командовать. А что касается Лосева, он получит за вас выговор. Слышишь, Лосев? — Так точно. — Вот и все, Усольцев. Можете быть свободны. Виктор поднялся и, не попрощавшись, вышел из кабинета. Когда за ним закрылась дверь, Цветков спросил: — Ну, что скажешь? — Я уже все сказал, Федор Кузьмич, — хмуро ответил Лосев. — Да-а. Рано он к нам попал, вот что. Ошибка это. — С каким же предложением вы выйдете к руководству? — Я не буду предлагать уволить его из органов милиции. Но у нас, в МУРе, ему не место. Это теперь ясно. Считаю, надо проверить на менее ответственной работе. Может, урок пойдет на пользу. Как полагаешь? — Был бы Откаленко, он бы предложил вообще выгнать, — улыбнулся Виталий. — Ручаюсь. Ну, а я думаю, еще раз можно испытать. — Хм. И оба, вроде, правы. Благо, не вам решать, — Цветков ожесточенно потер ладонью затылок и неожиданно спросил: — А что Коменков, звонил Усольцеву, не знаешь? — Звонил. — При тебе? — Усольцев доложил. — Просил о встрече? — Да. — А ты? — Запретил. — Правильно. Коменков нам сейчас бесполезен. Он к их делам не допущен. Так? — Так. — А нам, милый мой, нужен путь к этому самому Льву Константиновичу. Кто его может нам указать, как полагаешь? Ну, знаю. Во-первых, ты скажешь, Нина Сергеевна. Так? А кто еще? — Возможно, Глинский. И вряд ли Бобриков. Помните? Его Лев Константинович на свидание к Нине вызывал. Значит, не очень-то он ему доверяет. И приближает. Ну, Шанина и подавно. Вот и все пока! Никого другого мы не знаем, — с сожалением произнес Виталий и добавил: — Если вылущить, то группа, по существу, не так уж велика. Эта пятерка и два водителя. — Одного человека еще забыл. — Это кого? — Свиридова. — Ну, с тем у Льва Константиновича, видно, вообще только переписка. — Как знать. Мы этой линией до сих пор мало занимались. Потому и видно нам мало. Что Албанян-то не вернулся еще? — Пока нет. В Лялюшках сидит. — Лялюшки, — ворчливо повторил Цветков. — Линия сбыта у них — это не только Лялюшки, учти. Куда они, к примеру, пряжу дели? — Надо того усатенького спросить, который ее получал. — Кто его видел? — Вера видела. Хрисанова. Ну, вообще, вся их бухгалтерия. — И никто ничего интересного в нем не подметил? — Ничего. Кроме усов, правда. — Дались тебе его усы, — усмехнулся Цветков. — А вы знаете, Федор Кузьмич, — вдруг оживился Виталий. — Лена говорила, что эта ее Липа — бывший гример и кому-то она усы недавно делала. Надо бы поинтересоваться. — Вот и поинтересуйся. И еще раз поинтересуйся Глинским. Есть у него путь к Льву Константиновичу или нет? Осторожненько побеседуй, по-нашему. А официально его завтра Виктор Анатольевич будет снова допрашивать. Лосев вернулся к себе в комнату, удобно расположился за столом, вытянув длинные ноги в проход, чуть не до стола Откаленко, и задумчиво посмотрел на телефон, потом, вздохнув, протянул к нему руку. И в тот же миг телефон зазвонил сам так внезапно, что Виталий невольно вздрогнул и поспешно снял трубку. — Лосев. Слушаю. — Виталий Павлович, к вам Глинский просится, — доложил дежурный внутренней тюрьмы. — Привести? — Как он там себя ведет? — Нервно, — усмехнулся дежурный. — Ночью два раза меня вызывал. На сокамерников жаловался. Пристают. — Чего это они пристают? — Кто их знает. Народ невоспитанный, — дежурный рассмеялся. — Развеселились. Такой гусь попал. Так когда его к вам доставить? — Вот сейчас и доставляйте. — Слушаюсь. Виталий повесил трубку. Глинского привели через несколько минут. Выглядел он неважно. Недавно еще холеное, крепкое лицо казалось желтым и морщинистым, в черных глазах появилось какое-то затравленное выражение, губы нервно подергивались. От былой его самоуверенности и наглости не осталось и следа. Костюм был помят, галстук отсутствовал, от рубашки отлетели пуговицы, и видна была несвежая голубая майка. На ботинках шнурков не было, и Глинский неуклюже шаркал подошвами по полу. Вошел он, однако, быстро и тут же без сил повалился на стул. — Вы что… что со мной делаете?.. — захлебываясь, проговорил он. — Вы что, садисты, палачи, убийцы?.. Вы что, не понимаете… — Спокойно, Глинский, — прервал его Лосев. — Ничего мы с вами не делаем. Просто ваша распрекрасная жизнь, которой вы так гордились, поворачивается к вам другой своей стороной. Только и всего. — А я протестую! Ясно вам? И требую… — он секунду помедлил. — Одиночку! У меня сил больше нет там находиться, с этими подонками! — Вам, конечно, другие подонки больше по вкусу? — усмехнулся Лосев. — Что поделаешь. Вы сами выбрали такую жизнь. Вы мне это, помнится, очень хорошо все обосновали. — Ладно, ладно, — нервно махнул рукой Глинский. — Мне, знаете ли, сейчас не до шуток. Я понимаю, ничего даром не делается. Даже здесь. — Что вы хотите сказать? Вам не нравится роль главаря? — Да никакой я не главарь, можете вы это понять или нет?! Ну, скажите, похож я на главаря? — Вы сейчас вообще мало на что похожи, — поморщился Лосев. — Но раньше… — И раньше не был похож! Долго я вам буду это объяснять?! — Вы пока вообще еще ничего не объяснили. Крик, знаете, не объяснение, — спокойно возразил Лосев. — И что значит «ничего даром не делается»? Пока это, хоть, объясните. — Очень просто… Очень просто… — лихорадочно заспешил Глинский. — Я вам кое-что сообщу. Вы понимаете? А вы мне устройте одиночку. Обязательно! Иначе я сойду с ума, предупреждаю! Будете тогда отвечать. Сойду, сойду, вот увидите… На глазах у Глинского выступили слезы. Вид у него был жалкий и мерзкий. Громко всхлипнув, он полез за платком. — Ну, ну, Глинский, нельзя же так распускаться, — сказал Лосев. — Ваши бы дамы на вас посмотрели. Что вы хотели мне сообщить, говорите? — Будет… — Глинский трубно высморкался и вытер глаза. — Будет… одиночка?.. — Постараюсь. — Я вам почему-то верю, — Глинский спрятал грязный платок в карман и немного успокоился. — Так вот. У меня дома, признаюсь вам, лежит готовая доверенность. В левом ящике стола, на дне, под бумагами. — Мы ее не нашли. — Ах, так? Значит, я ее уже передал. Все в голове перепуталось, все! — Вы не передали. Ее забрали. Кто-то забрал. До обыска. Кто это мог быть? — Лев послал, конечно. — Кого он мог послать? Ваша мать его не узнала. — Она уже никого не узнает. Она и меня не узнает. Выжила из ума совсем. Кто же это мог быть? Или Валерий. Или Димка. — Шанин арестован. — Ах, да! Уже забыл. О, господи!.. Ну, тогда… Кто тогда?.. Валерий, наверное. Не Лев же сам пришел? — А почему не сам? — Не в его манере. Вы же видите, он все чужими руками норовит. А в результате, вот, не ухватишь теперь. Нет, Валерий приходил, ручаюсь. — Ваша мать говорит, это был усатый человек. — Ха! Ну и что? Наклеил какие-нибудь дурацкие усы, вот и все. — Наклеил? — переспросил Виталий. — А что, это с ним бывало? — Ну, я не знаю, — раздраженно ответил Глинский. — При мне не бывало. Но… но какой-то разговор на эту тему я слышал. Не помню уж какой. — Какой-то разговор слышали, — задумчиво повторил Виталий. — Может, припомните? — Клянусь, не помню… — Ну, ладно. Оставим это пока. Что за доверенность вы изготовили? — От кондитерской фабрики. Она под Москвой находится. — Это та, где работает Рая? — Вот, вот. Она фондодержатель лимонной кислоты. — А где следует ее получать? — На заводе. В Борске. — Когда? — Ну, это надо делать быстро. По крайней мере Лев так делает. — Кто же поедет, как, по-вашему? — Не знаю, не знаю. Это не моя область. Я все сказал. И я… Вы… — Глинский снова заволновался. — Я больше туда не вернусь… Вы обещали… Ну… Ну, я вас умоляю, — у него снова выступили слезы. — Я… Я не знаю!.. Я из окна выброшусь!.. — Ну, ну, Глинский. Опять слезы, — брезгливо сказал Виталий. — Я постараюсь вас перевести. Как же все-таки ухватить Льва Константиновича, если главарь он, как вы говорите. И вы, кажется, не хотите быть христосиком, так ведь? — А кто хочет? Я не хочу! Ну, и что? — На мой взгляд, вполне естественно. Но, повторяю, как его ухватить? Ведь тут факты нужны. А у него такая манера, вы говорите. Глинский злобно взглянул на Лосева. — Нинку берите. Стерву эту толстозадую. …Когда Глинского увели, Виталий собрал со стола бумаги, запер сейф и отправился к Цветкову. Подробно доложив о состоявшемся разговоре, он сказал: — Нам надо тоже быстро действовать, Федор Кузьмич. Пока что они опережают нас на два дня. — Да, — кивнул Цветков. — Немедленно надо действовать. Поэтому сегодня лети в Борск. Надо их там непременно перехватить. — Вообще-то, кислота — не наше дело, а коллег. — Будем считаться? Дело общее, — нахмурился Цветков. — Твоя же группа занимается. Албанян в командировке. Остаешься ты. Кто пока что лучше тебя дело это знает? Так что летишь первым же рейсом, — он повернулся к расписанию, висевшему у него за спиной, и начал вести сверху вниз карандашом. — Б… Борск. Вот. Через два часа семнадцать минут, — он взглянул на часы. — Успеваешь. Домой позвони. — Все понятно, Федор Кузьмич. Только… — Чемоданчик твой Света соберет, и мы его следующим рейсом пришлем. К ночи получишь. Двигай, двигай. Счастливо. Машину вызываю. Федор Кузьмич был не по годам динамичен, когда того требовала обстановка. И молодые его сотрудники еле успевали за его стремительными решениями. — Жди теперь их там, неизвестно когда, — недовольно пробурчал Виталий. — Дождешься. Чует мое сердце, чего-то ты там дождешься. Под вечер Откаленко решил еще раз побывать в санатории. Прямой необходимости в этом не было, но какое-то сосущее чувство тревоги и надвигающейся опасности не давало ему весь день покоя. Все время казалось, что-то не сделано, не предусмотрено, что-то может завтра случиться непредвиденное. Да и сегодняшний вечер тоже вселял тревогу. Накануне встречи Смоляков может, ведь, и передумать, может скрыться, попытаться исчезнуть из города, или придумать новую уловку, или, наконец, просто выпить лишнего и обнаружить себя где-то. И вообще, все-таки не уследили, проник Смоляков в город. Как же он проник так незаметно? И где прячется сейчас, что делает? Может быть, у него здесь имеются какие-то связи? И самое главное: какие у него планы? Все эти вопросы преследовали Игоря, и в то же время он готовился к встрече со Смоляковым завтра в двенадцать часов в кафе «Золотой маяк». Вместе с Рощиным он уже побывал в парке. Они внимательно изучили само кафе, все подходы к нему, пригляделись к работавшим там официанткам. Под нехитрым предлогом заглянули даже на кухню и в подсобки. Все исходив и излазив, осмотрев и оценив, Игорь и Рощин вернулись в управление и уже вместе с Савчуком принялись обсуждать план предстоящей операции, решали, где расставить людей, какие выбрать сигналы, как маскироваться, в какой момент брать Смолякова, кому это поручить, как вывести из операции Зарубина. Следовало также иметь в виду, что Смоляков, видимо, хорошо знает город, что он опытен, озлоблен и наверняка вооружен, что ему терять нечего и он, не раздумывая, пустит в ход любое оружие, в том числе и пистолет, если он у него окажется. А, ведь, встреча произойдет днем, в людном месте. Поэтому следовало как можно дальше увести Смолякова от кафе, очевидно, уже после встречи с Зарубиным. И сама схватка должна произойти мгновенно, и тут же следовало исчезнуть с места происшествия, чтобы не потревожить, не испугать окружающих людей, не породить в городе лишние разговоры и слухи. Словом, задач и забот здесь оказалось немало, и обсуждение, как и следовало ожидать, отняло немало времени. К вечеру все уже было подготовлено и, как будто бы предусмотрено. Тревога, однако, не покидала Откаленко, надвигающийся вечер таил, казалось, какие-то неведомые и опасные сюрпризы. Игорь не находил себе места. Вот тогда-то он и решил еще раз побывать в санатории и повидать Зарубина. Однако Ивана в обычном месте не оказалось. И Откаленко направился к нему домой. Зарубины жили в длинном, белом, трехэтажном доме обслуживающего персонала по другую сторону обширного и красивого парка. Шагая по широкой, живописной аллее, Игорь вдруг обратил внимание, что не видит всей этой необыкновенной красоты — гор, моря, неба, солнца, веселых, оживленных улиц этого ласкового южного города. Вокруг него только места, где должна развернуться планируемая им операция, и все окружающее интересует его только как бы с оперативной стороны, своими особенностями, облегчающими или усложняющими проведение задуманной операции. А ведь, аллея, по которой он сейчас шел, была удивительно красива. Темные сигары кипарисов выстроились по сторонам, заходящее солнце золотило их вершины. А далеко внизу видна была морская даль до самого горизонта. Игорь безотчетно вздохнул. Аллея кончилась перед длинным белым зданием, другой стороной оно, видимо, выходило на какую-то оживленную улицу. «Да, кажется, немного смысла охранять территорию санатория от посторонних», — досадливо подумал Игорь. Он еще раз внимательно оглядел здание. Небольшие балкончики, чаще всего увитые виноградом, заставленные цветами, придавали ему необычайную живописность. Потом Игорь отыскал нужный подъезд и поднялся на третий этаж. Дверь открыла совсем юная, стройная женщина в довольно красивом, на взгляд Игоря, фиолетовом платье с широким поясом и большим отложным воротом. Темные, густые волосы были тщательно уложены. На оживленном, круглом личике всяких красок было, тоже на взгляд Игоря, куда больше, чем следовало. Брови, длинные ресницы, веки, щеки, пухлые, красивые губы несли на себе явные усилия быть как можно ярче, гораздо ярче, чем их создала природа. Хотя природа ничем, казалось, не обидела эту молоденькую, симпатичную женщину. Это была, конечно, Марина, тут Игорь не сомневался. Она казалась веселой, оживленной, подведенные глаза блестели, на щеках возникли две очень милые ямочки. Игорь, поздоровавшись, попросил Ивана. — А его, знаете, нет, — проникновенным тоном, точно сообщая что-то загадочное и интересное, сказала Марина. — Он ушел. — Куда же он ушел? — спросил Игорь. — Я не знаю. Только… я тоже ухожу. — На вечер, наверное? — Игорь чуть улыбнулся. — Ага, — ответно вспыхнула Марина. — Танцы будут. А вы здесь живете? — она тоже проявила к нему интерес. — У нас в санатории? — Нет. Просто дружок Ивана, проведать заглянул. Марина изменилась в лице. Удивительно, как оно вдруг мгновенно потухло, а глаза уже смотрели испуганно и подозрительно. — Что, давний дружок, да? — почти враждебно спросила она. — Да нет, совсем недавний, — улыбнулся Игорь. — Он вам не говорил про меня? Меня Игорь зовут. И, как всегда, его скупая, короткая улыбка на суровом лице вызвала доверие. Марина снова преобразилась, снова заблестели ее глаза, появились ямочки на щеках. — Не, не говорил, — она покрутила головой и лукаво добавила. — Я бы запомнила. Это почему-то не понравилось Игорю. Он сдержанно спросил: — Зачем? — Что «зачем»? — не поняла Марина, видимо, не придав значения своим словам. — Зачем запомнили бы? — А-а. Ну, просто так. — Ничего, Марина, просто так не происходит, — с ударением сказал Игорь. — Всему бывают свои причины. И тут тоже, наверное, если подумать. Верно? — А откуда вы знаете, как меня зовут? — спросила Марина, явно пропустив мимо ушей его вопрос. — Иван сказал. Но мне неудобно вас задерживать. Может быть, я вас провожу на эти самые танцы, если разрешите? — Очень приятно. Я только кофту возьму. — А Иван знает, куда вы идете? — А что? — со знакомым уже Игорю лукавством спросила Марина. — Вы его боитесь? Да он вас не тронет, он добрый. Вы же не будете меня обижать? — Ну, ясное дело, не буду, — усмехнулся Игорь и подумал: «Глупенькая, оказывается, девчонка. И сама боится. Особенно старых его связей». — Ну, тогда пошли, — решительно объявила Марина. Она метнулась в переднюю, сдернула с вешалки кофточку и, выйдя на площадку, заперла за собой дверь. Потом весело побежала вниз по лестнице, дробно стуча высокими каблучками. Откаленко устремился за ней. В парке Марина вскоре свернула с главной кипарисовой аллеи на боковую. Здесь было и вовсе тихо и безлюдно, сплошной стеной стояли густые, мохнатые лиственницы и клены, между ними временами попадались скамейки. — Здесь к клубу идти ближе, — объяснила Марина и в который уж раз оглянулась. — Кого вы боитесь, Марина? — напрямик спросил Игорь, шагая рядом. — Старых дружков Ивана? — А вам не все равно, кого я боюсь? — насмешливо и лукаво спросила Марина, бросив на Игоря взгляд через плечо. — Я не люблю, когда люди чего-то боятся, — ответил Игорь. — А сами вы ничего-ничего не боитесь? — Так не бывает, — усмехнулся Игорь. — Иногда и я боюсь. — Ой, как бы я хотела ничего не бояться, — вздохнула Марина, глядя прямо перед собой. — И чтобы Ваня ничего не боялся, — вдруг вырвалось у нее. Она метнула испуганный взгляд на Игоря, словно проговорилась о чем-то, и, явно стремясь перевести разговор на другое, беззаботным тоном спросила: — А вы танцевать останетесь? — Нет, — покачал головой Игорь. — Мне Иван нужен. — А зачем? — Мужские секреты, Мариночка, — усмехнулся Игорь. — Не могу сказать. — Ой, неправда, неправда! Вы совсем не похожи на Ваниных дружков. Ни капельки не похожи, я же вижу. — А у него, ведь, нет сейчас друзей, разве не так? — Так… — неуверенно подтвердила она. — А почему? — Я не знаю… — Ну, наверное, старых бросил, а новых не нашел. — Зато меня нашел, — гордо произнесла Марина и блестящими, счастливыми глазами посмотрела на идущего рядом Игоря. — Ну, одно другому, по-моему, не мешает, — улыбнулся Игорь. — Хотя вы ценное, конечно, приобретение. Так, значит, прямо и нашел? — Так прямо и нашел. — Не может этого быть. В тоне Игоря проскользнула какая-то нотка недоверия и еще как бы намек на то, что он понимает, о чем Марина не хочет говорить, и он не настаивает, чтобы она говорила. Марина уловила это. Она посмотрела на Игоря вопросительно и тревожно. — Чего вы? — спросила она. — Ничего. — Нет. Намек какой-то делаете. — Зачем мне намекать. Я, ведь, не собираюсь роман с вами заводить. — Еще не хватало, — отмахнулась Марина. — Скажу Ване, вас в миг сдует. Вы не на роман намекаете. — А на что же тогда, по-вашему? — На старых дружков, вот на что. Правда, да? Марина даже остановилась и, охваченная какими-то воспоминаниями, взволнованно посмотрела на Игоря. — А вы кого-нибудь из них знали? — спросил он. — Я?.. Одного. Только он… — Что «только он»? — напористо переспросил Игорь. — Приехать сюда не посмеет, вот что, — раздраженно выпалила Марина и неожиданно добавила, задумчиво и слегка неуверенно: — Я так думаю… — Почему же вы так думаете? — Он знает, что я его никогда в жизни не приму. — Откуда же он знает это? — А он мне писал. Вот так, — Марина с вызовом вздернула вверх подбородок. — Только я эти письма рвала и ни словечка не отвечала. И Ване не показывала. И вы не говорите. А то он, бедненький, переживать будет. Не скажете? Они уже снова шли по аллее. — Не скажу. Значит, этот человек вас не забыл? — Ой… — Марина зябко передернула плечами. — Лучше бы он меня забыл. Представляете, он меня даже побил однажды. Мы в одной квартире жили, я с тетей, он, ну, и еще соседи. Никого не было, и он побил. Хотел, чтобы я замуж за него пошла. А потом в ногах валялся. Потом опять… Ой, ужас. Вспомнить страшно. Я, знаете, как его боюсь? — Она вздохнула и с какой-то жалобной доверчивостью посмотрела на Игоря. — Господи, чего это я вам все рассказываю, не понимаю. — А мне все про себя рассказывают, — улыбнулся Игорь. — Как на исповеди, да? Вы, наверное, поп переодетый? Марина весело и как-то облегченно рассмеялась. — А вы у Ивана спросите, кто я. — И сказать, что вы меня провожали, да? — уже с обычным своим лукавством спросила Марина. — Не побоитесь? Он очень сильный. — И очень вас любит? — Очень, — убежденно ответила Марина, глядя себе под ноги. — Ведь он хороший. У него в жизни была только одна… — она запнулась. — Одно нехорошее дело. Но он больше никогда так не поступит, он мне поклялся. А то… а то он же меня потеряет. — Я тоже думаю, что он больше никогда так не поступит, — сказал Игорь. — Вот. Поэтому я его люблю, — тихо — сказала Марина, глядя себе под ноги. — Ужас, как люблю. На всю жизнь. — Ну, тогда расскажите ему, что я вас проводил, — усмехнулся Игорь. — Авось, оправдаюсь. Вон, кажется, ваш клуб. Они свернули еще на какую-то аллею, и в конце ее показалось большое, ярко освещенное здание. Возле него толпились люди. Не доходя до клуба, Игорь простился. — Приходите к нам, — сказала Марина, улыбаясь. — Вы мне понравились. Нет, честное слово. Придете? — Приду. Она помахала ему рукой. Игорь повернул назад, к знакомой уже аллее. Он шел не спеша, заложив руки за спину, и думал. Итак, Смоляков, оказывается, писал Марине. Что же он ей писал? Скорей всего клялся в любви и просил, требовал, умолял вернуться. Даже умолял? Вполне возможно. Он же когда-то валялся у нее в ногах. Он ее любит, это ясно. По-своему, конечно, дико, необузданно, страстно. Жуть берет от такой любви. И Марина боится его. И не верит, что он может приехать. Почти не верит. А он, вот, приехал. О чем же он хочет говорить с Иваном? О чем они вообще могут говорить? Чтобы Иван бросил свою новую жизнь, чтобы они вместе провернули какое-нибудь выгодное дело? Не-ет, Смоляков приехал не для этого. Иван ему теперь не дружок и не компаньон. Между ними Марина. Тогда зачем же приехал Смоляков? Он приехал ради Марины, вот что. Он хочет любым путем ее получить. А для этого… для этого надо избавиться от Ивана, убрать его со своего пути. Тут Ивана не запугаешь, не купишь, его можно только убить. А сейчас для Смолякова убить ничего не стоит. Одним убийством меньше, одним больше, значения уже не имеет, терять Смолякову нечего. Вообще он сейчас озверел, он сбесился от крови. Так всегда бывает. С этим Игорь уже сталкивался. Озверел… И все-таки он Ивана приглашает на встречу. В чем же дело, для чего? Своим напарником он Ивана не сделает сейчас, это ему ясно, и Марина от Ивана не уйдет. Тогда зачем эта встреча? Что же завтра случится? Что задумал Смоляков? И почему он позвал Ивана среди дня в такое людное место? Чтобы подчеркнуть свое миролюбие, дать понять, что ничего плохого не задумал? Да, похоже, что так. Или хочет для начала проверить его, прощупать, посмотреть, придет ли вообще Иван, доверяет ли, не приведет ли за собой «хвост»? А может быть, он его куда-нибудь поведет и там… Эге! Вот это возможно. Это надо учесть. Игорь снова подошел к дому, где жили Зарубины, и, решив проверить, не вернулся ли Иван, поднялся по знакомой уже лестнице. Но на звонок никто не ответил. Тогда Игорь пошел по главной аллее к белевшим вдали корпусам санатория, спрашивая по пути встречавшихся сотрудников, не видел ли кто-нибудь из них Зарубина. Но никто Ивана не встречал. И чем дальше шел Игорь, тем все большая тревога охватывала его. Ивана нигде не было. Но в конце-концов ему кто-то сказал, что Зарубин в клубе, его там только что видели. Тогда, наконец, Игорь успокоился и поехал к себе в гостиницу. …Утро началось лихорадочно. Откаленко и Рощин инструктировали, расставляли, проверяли людей, их только что оттянули сюда из санатория, поэтому заново отлаживали связь, отрабатывали сигнализацию, определяли пункты нахождения машин, маршруты подвижных постов. Все были напряжены и сосредоточены. Опасный преступник шел в сети, и каждый просчет тут мог обернуться новой жертвой. Зарубина взяли под плотное прикрытие с момента выхода из санатория. Вышел Иван через главные ворота, был он в новом сером костюме, белой рубашке с расстегнутым воротом и в кепке, беспечно сдвинутой на затылок. Вид у него был спокойный, даже как будто чем-то довольный, шагал он широко, что-то бодрое насвистывая и жмурясь от солнца. Тем временем в кафе и вокруг него ничего подозрительного отмечено не было. Смоляков пока не появлялся. Впрочем, так рано его и не ждали. Зарубин пришел туда минут за пять до назначенного срока и занял столик на открытой веранде, в глубине ее, возле небольшой эстрады, где по вечерам играл джаз. Он заказал бутылку пива, не спеша закурил и, откинувшись на спинку стула, принялся лениво наблюдать за окружающими. Вообще вел себя Иван в высшей степени спокойно, и Игорь отметил про себя, что это не было игрой, так сыграть Иван просто не смог бы. И такое спокойствие, основанное, видимо, на чувстве превосходства и некой самоуверенности, Игорю не понравилось. Зарубин противника явно недооценивал, и это могло в конечном счете привести к неприятностям. Так прошло десять минут. Смоляков не появлялся, теперь уже опаздывая. Впрочем, это вполне соответствовало его осторожным повадкам опытного преступника. Это следовало ожидать, и это ожидали. Но Откаленко почему-то начал слегка нервничать. — Все нет, — спокойно, почти равнодушно сказал он сидящему рядом с ним на скамье Рощину, и, пожалуй, только Лосев мог бы уловить скрытое в его тоне беспокойство. — Они задерживаются, — иронически ответил Рощин. — Они, небось, изучают обстановку прежде, чем подойти. Ясное дело. — Откуда, интересно, он ее изучает. Все как будто перекрыто, — тем же чуть напряженным тоном Заметил Игорь. Прошло еще десять минут. Смолякова все не было. И с каждой минутой теперь нарастало досадливое и недоуменное нетерпение. А кругом спокойно гуляли, весело переговаривались, отдыхали на скамьях люди, шумно носились и играли ребятишки, словом, парк как ни в чем не бывало жил своей обычной, курортной, пестрой и веселой жизнью под неумолчный гул морского прибоя. Прошло уже двадцать две минуты сверх назначенного срока, когда к Зарубину подошел какой-то парень. Нет, это был не Смоляков. Парень что-то сказал, Зарубин кивнул в ответ, и парень исчез. За ним пошли. Одновременно стало известно, что парень передал Зарубину, что Смоляков задерживается, будет через полчаса и просит его обождать. Это обстоятельство, вполне, казалось, объяснимое, однако, встревожило Откаленко, встревожило даже больше, чем он сам ожидал. То была интуиция, рожденная опытом и природным даром сыска. Сейчас почему-то поступил сигнал тревоги. В чем все-таки дело? Почему Смоляков задерживается? Игорь знал — в такой опасной ситуации надо понять и объяснить каждую мелочь. Так вот, Смоляков задерживается. Почему? Зачем? Зачем ему надо продержать Ивана здесь, в парке, чуть не час? А что, если… Тут новая мысль обожгла Откаленко. И он все тем же ровным голосом спросил сидевшего рядом Рощина: — Сколько наших осталось около санатория? — Один. У главного входа. А что? — насторожился тот. — Ты оставайся за старшего. Я возьму резервную машину и мигом обернусь. — Давай, — немедленно согласился Рощин. Теперь уже в тоне Игоря и он уловил напряжение. — Там Воловик Андрей, — добавил он. — Боровичок такой в коричневом костюме. Игорь, кивнув, неторопливо поднялся со скамьи. Через минуту оперативная машина уже неслась по улицам, нетерпеливо сигналя на перекрестках, и инспектора ГАИ, как и во всех городах, быстро и властно расчищали ей путь. Спустя несколько минут машина затормозила возле главного входа в санаторий. Здесь в нее подсел Андрей Воловик, после чего снова взревел мотор, и машина стремительно проскочила в ворота мимо растерявшегося вахтера и помчалась по главной кипарисовой аллее, по которой проезд машин был вообще-то запрещен, к белевшему вдали длинному трехэтажному зданию. Тут машина еще не успела затормозить, как Откаленко увидел на балконе третьего этажа маленькую женскую фигурку в белых брючках и развевающейся розовой блузке. Женщина двумя руками держала балконную дверь, которую, видно, рвали изнутри. Она почему-то не кричала, только изо всех сил держала дверь. Игорь выскочил из машины и крикнул Воловику: — Быстро на третий этаж! Десятая квартира! Ломай дверь, если надо! Плотная фигура Андрея Воловика метнулась к подъезду. Игорь оглядел фасад. Вверх от балкона к балкону тянулась решетчатая боковая стенка, местами увитая виноградом. Игорь кинулся к балкону первого этажа — это была как бы маленькая терраска у самой земли — и, не раздумывая, стал карабкаться вверх по решетчатой стенке. Легкая металлическая решетка раскачивалась и прогибалась под его тяжестью. — Марина, держи дверь! — крикнул Игорь. — Держи! Я сейчас!.. Он добрался уже до второго этажа. Ему теперь было слышно, как тяжело дышит и всхлипывает Марина там, наверху, над ним. И Игорь, цепляясь за прутья решетки, задыхаясь, повторял: — Держи!.. Держи!.. Я сейчас!.. Вот, наконец, и третий этаж. Игорь ухватился за ограду балкона. В этот момент Марина не выдержала и выпустила ручку двери. Игорь увидел, как на балкон метнулся какой-то человек. И тут же он ощутил сильный и резкий удар в лицо, от которого чуть не разжал руки. Удар на миг ослепил Игоря. А человек тут же кинулся на Марину. Но вдруг где-то в глубине квартиры раздался грохот. Человек на балконе невольно оглянулся. Этого было достаточно, чтобы Игорь успел перевалиться через балконную ограду и схватить его за руку, в которой он заметил нож. Это был Смоляков, Игорь узнал его сразу, угадал его даже еще раньше, чем увидел, сразу, как только подъехал к дому. Игорь четко провел захват руки, со звоном выпал нож, и Смоляков, вскрикнув от резкой и острой боли, повалился на пол. Игорь упал на него, не отпуская руки, не замечая, что все лицо у него в крови, не чувствуя ее горьковатого вкуса на губах. — Дверь открой! — крикнул он Марине. — У тебя же кровь! — в отчаянии воскликнула она в ответ. — Я сейчас… И тут же на балконе появился Воловик, задыхающийся, весь обсыпанный штукатуркой, пиджак у него был разорван. Смолякова связали. — Фу-у… — отдуваясь, произнес Воловик. — Спасибо строителям. Двери все-таки при желании можно высадить. Плечом, например. Марина прибежала с мокрым полотенцем и, вытирая Игорю лицо, взволнованно лепетала, то и дело косясь на лежавшего на полу, возле стола, Смолякова: — Ой, миленькие мои, спасибо… Ой, Игорек… Он все-таки приехал, видишь?.. Проклятый!.. Проклятый!.. — Ничего, — тяжело дыша, ответил Игорь. — Он теперь опять уедет… Далеко… Будь спокойна… Виталий летел в Борск не впервые, но каждый раз он не переставал восхищаться бескрайними лесами, среди которых лежал город. Всеми оттенками зеленого цвета, от почти черного до самого светло-зеленого, переливались, как море, густые, бескрайние леса под крылом самолета. А бесчисленные голубые озерки казались каплями с какой-то гигантской кисти, которую пронесли над лесами, а потом провели ею по нескончаемому зеленому ковру, и появилась широкая, полноводная река, на которой и стоял Борск. В аэропорту Виталия, как обычно, встречали ребята из местного розыска. Их оказалось двое, и один из них, Володя Жаткин, был давним знакомым. Худой, быстрый Жаткин в своей зеленой нейлоновой курточке и сдвинутой на затылок кепке, из-под которой выбивались светлые вихры волос, с блестящими, голубыми глазами на улыбчивом, плутоватом лице казался совсем мальчишкой. Но Виталий знал, что это был опытный оперативный работник. Однажды он видел тяжелый шрам на плече у Володи, заработанный в ходе одной сложной операции здесь, в Борске, на вокзале, несколько лет назад. Вообще Володя прошел, как он выражался, «школу Лобанова», по имени бывшего их начальника уголовного розыска, старого муровца, который теперь был уже генералом и начальником областного управления. — Ну, с приездом, с приездом, — весело и торопливо сказал Володя, тряся Виталию руку и широко улыбаясь. — Звонил твой шеф, предупредил, — и удивленно спросил: — Что это ты даже без портфеля? — Да Кузьмич по-быстрому вытурил, — улыбнулся Лосев. — Домой заехать даже не дал. Вечером пришлют, со следующим рейсом. — Понятно. Наши дела, — засмеялся Жаткин. — Ладно. Встретим и портфель. А пока поехали. По дороге поговорим. Да, знакомься, лейтенант Солодовников. Костя, короче говоря. Втроем они вышли из здания аэропорта и на площади разыскали ждавшую их машину. — Значит, так, — посерьезнев, начал Володя, когда они уселись и машина начала медленно выруливать из густого скопища других машин. — Завод этот мы обнаружили. Тихий такой заводик, никогда мы даже туда не залетали, представляешь? Никаких серьезных дел там сроду не возникало. — И сейчас, бог даст, не будет, — подал голос с переднего сиденья молчаливый, полноватый Солодовников. — Он же объект покушения, этот завод. Так, ведь? — Именно что, — с ударением произнес Лосев, незаметно для себя повторяя выражение Цветкова. — Его самого оградить надо. Вы суть дела знаете уже? — Только суть и знаем, — ответил Жаткин. — Не мешало бы детали узнать. — Мы их пока и сами не все знаем, детали эти, — досадливо ответил Виталий. — Известно только, что кем-то в бухгалтерию завода будет предъявлена фальшивая доверенность вместе с краденым паспортом. По ним попытаются получить несколько тонн лимонной кислоты. А каждая тонна стоит чуть не пятнадцать тысяч рубликов. — И это еще по госцене, — многозначительно заметил Жаткин. — Именно что, — повторил Лосев. — А на какую фамилию доверенность и паспорт? — снова спросил Жаткин. — Шеф твой почему-то не сообщил. — Сами не знаем, вот в чем дело. Источник не помнит, хотя сам эту доверенность изготовил. Правда, у него потом много волнений было, — усмехнулся Лосев. — Только помнит, что фамилия та на «а», не то Антонов, не то Антипин, — ив свою очередь он спросил: — Завод успели прикрыть? — Час назад. Особо смотрим за бухгалтерией. — Ни с кем еще там не говорили? — Нет. Тебя ждали. Детали-то мы не знаем. — Эх, — досадливо вздохнул Виталий. — А надо было бы поговорить. Может, эти деятели уже все провернуть успели? Давай сейчас прямо на завод и поедем. — А в гостиницу? — Чего мне там делать? Нет, давай на завод. По-быстрому только. — Отлично. Поехали, — азартно согласился Жаткин и наклонился к водителю. — Миша, слыхал? Прямо на завод давай. — Это куда, Владимир Борисович, на Нижнее шоссе? — спросил тот. — Да нет, — нетерпеливо возразил Жаткин. — В городе. Белинского двадцать шесть. На Нижнем шоссе у них филиал. — А-а, понятно, — кивнул водитель, не отрывая глаз от дороги. — Ну, давай быстрее, — скомандовал Жаткин. Машина летела по лесному шоссе. Километр за километром сплошной стеной стояли темные еловые леса. И только уже ближе к городу стали попадаться маленькие, а затем уже и большие поселки. Постепенно и незаметно надвинулся город. Вскоре уже машина двигалась по шумным многолюдным улицам, то и дело задерживаясь на перекрестках. Наконец подъехали к заводу. По местному времени было уже половина пятого, рабочий день близился к концу. По широкому двору прошли к небольшому зданию заводоуправления. В бухгалтерии пожилая женщина сухо сказала: — Из Московской области никто за кислотой к нам не прибывал. Но тут вмешалась бойкая девица, сидевшая за соседним столом. С любопытством оглядев приезжих, она довольно бесцеремонно объявила: — И нет, Пелагея Ивановна, кто-то приезжал. К Сергею Прокофьевичу заходили. — О, господи, — раздраженно ответила пожилая бухгалтерша. — Но мы-то, ведь, ничего не оформляли на выдачу? — А кто такой Сергей Прокофьевич? — поинтересовался Жаткин. Девица стрельнула в его сторону подведенными глазками и, кокетливо поправляя двумя руками пышные волосы, ответила: — Замдиректора по сбыту. Очень симпатичный, молодой. Совсем недавно у нас. К сожалению, только женатый. Она хихикнула. — Ты бы помолчала, Люба, — строго сказала ей пожилая бухгалтерша. — Вечно ты со своими замечаниями. — А что такое? Товарищам, может быть, эти пригодится. — Верно, — улыбнулся Виталий. — Нам все может пригодиться. А почему вы, Люба, решили, что приехали из Московской области? — Я по двору шла, а они как раз приехали, — обрадованно затараторила Люба. — А номер на машине подмосковный. Я их уже знаю. Мы недавно «Запорожец» купили, ну, отец, конечно. Я теперь на все номера смотрю. А он еще спросил так, знаете, любезно-любезно: «А как, девушка, пройти к вашему замдиректора?» — Кто «он»? — Ну, кто приехал. Молодой такой, светленький, в очках, с такими усиками, — улыбаясь, она провела пальцами над верхней губой. — Давно это было? — Да, господи! Час назад. Виталий бросил укоризненный взгляд на Жаткина. — Так пойдем быстрее к Сергею Прокофьевичу, — торопливо воскликнул тот, скрывая смущение. — Они, ведь, еще ничего не получили. — Значит, вы им ничего не отпускали? — еще раз на всякий случай уточнил Виталий, обращаясь к пожилой бухгалтерше. — Да, нет, я же вам сказала. — Ну, извините. Как пройти к вашему замдиректора? Люба быстро поднялась со своего места. — Пойдемте, провожу. Мне как раз к нему надо. — Люба, — предостерегающе произнесла пожилая бухгалтерша. — А что такое? Мне же надо. Он просил зайти. — Он два часа назад просил зайти. — Вот я и пойду, — своенравно ответила Люба и обратилась к Лосеву: — Пойдемте. Она быстро направилась к двери. Лосев и Жаткин последовали за ней. Поднявшись на второй этаж, они зашли в небольшую приемную. У двери кабинета, на Которой красовалась табличка «С. П. Бузин», Лосев мягко сказал: — Вам, Люба, придется подождать здесь. Девушка сделала недовольную гримаску, но возражать не решилась. Лосев приоткрыл дверь кабинета: — Разрешите, Сергей Прокофьевич? И не дождавшись ответа, они с Жаткиным вошли в кабинет, плотно прикрыв за собой дверь. За большим письменным столом сидел полный, но довольно молодой еще человек в белой сорочке с расстегнутым воротничком на толстой, розовой шее, полосатый галстук был приспущен на грудь, пиджак висел на спинке кресла за его спиной. Редкие светлые волосы были гладко зачесаны назад, на широком лбу проступила испарина. Сергею Прокофьевичу почему-то было невыносимо жарко. На столе, среди разложенных бумаг, стояла недопитая бутылка «Боржоми». Поверх бумаг лежали большие, модные очки. — Здравствуйте, Сергей Прокофьевич, — сказал Лосев, подходя к столу. — Извините за вторжение. Но час назад у вас были получатели из Московской области, и… — Товарищи, товарищи, — нетерпеливо перебил его Бузин. — Я уже дал распоряжение. Им отпустит наш филиал. У нас сейчас такого количества кислоты нет. Почему вы врываетесь? Должен же быть какой-то порядок? Видите, я занят. — Документы, надеюсь, у них в порядке? — со скрытым коварством осведомился Жаткин. Бузин перевел на него взгляд и пожал толстыми плечами: — А как вы думаете? Иначе я не дал бы распоряжения. В это время Виталий заметил на перекидном календаре, стоявшем возле, массивного чернильного прибора, размашистую, торопливую запись: «Москва, Астраханский пер. дом…». Далее следовал номер дома и квартиры, какой-то телефон. Виталий не успел разобрать цифры, он только прочел фамилию и имя: «Андреев Саша». А Бузин тем временем строго и неприязненно спросил: — Вы, собственно, откуда, товарищи? — Извините, не представились, — весело улыбнулся ему Жаткин. — Мы из милиции. Вот, извольте ознакомиться. Он протянул свое служебное удостоверение. Бузин мельком взглянул на него, не беря даже в руки, и обратился к Лосеву: — А вы? — Я тоже из милиции, — сухо ответил Виталий, вынимая удостоверение и стараясь побороть вспыхнувшее раздражение. Показав удостоверение, он сказал: — Потрудитесь позвонить на филиал и выяснить, получена там кислота или нет. — А почему, собственно говоря, я должен… — начал было Бузин. Но Лосев не дал ему кончить и резко сказал: — Не теряйте времени, Сергей Прокофьевич. Мы зря такие визиты не наносим. — Вы обратили внимание, откуда прибыл товарищ? — невинным тоном осведомился Жаткин, указывая на Лосева. — Я… То есть откуда? — растерялся Бузин. — Москва. Уголовный розыск, — пояснил Володя и добродушно добавил. — Так звоните, звоните. Не теряйте времени. Бузин демонстративно вздохнул, молча снял трубку и стал набирать номер. — Кому вы звоните? — спросил Лосев. — Инженеру по сбыту. Винокуровой, — отрывисто сказал Бузин и тут же произнес в трубку: — Анна Савельевна?.. Бузин. Из Московской области, с кондитерской фабрики к вам прибыли товарищи?.. Понятно. Ничего, ничего. Пусть они потом ко мне заедут. — Прошу извинить, — резко сказал Лосев и взял у Бузина трубку. — Товарищ Винокурова? — Да. Кто это говорит? — услышал он в ответ молодой, звонкий женский голос. — Говорит инспектор Московского уголовного розыска Лосев. Прошу задержать отпуск кислоты, Анна Савельевна. Под каким-нибудь пустяковым предлогом. Пустяковым, понимаете? Мы сейчас к вам приедем. — А я уже задержала! — взволнованно воскликнула женщина. — В доверенности неверно названо наше Управление и еще… В общем я как раз собралась звонить Сергею Прокофьевичу. Но он, видите… — И отлично, что задержали, — весело откликнулся Виталий. — Молодец вы. Так мы едем. Всего доброго. Он положил трубку и сказал Жаткину: — Наконец-то первый человек обратил внимание на их доверенность. А теперь позови Солодовникова. Жаткин бросил удивленный взгляд на Лосева и молча вышел из кабинета. — А какие, собственно говоря, у них доверенности? — не очень уверенно спросил Бузин, перебирая бумаги на столе. — Фальшивые, — насмешливо ответил Лосев. — Вы это тоже могли бы заметить, если бы потрудились. — Я, к вашему сведению, не криминалист, а хозяйственник. В этот момент появился Солодовников. — Побудьте здесь до нашего звонка, — сказал ему Лосев и обратился к Бузину. — Я прошу вас пока никуда не звонить. И никуда не выходить из кабинета. — Но… — Очень прошу, — настойчиво повторил Лосев. — Мне не нравится, что вы уже успели подружиться с неким Андреевым Сашей. Кстати, имя вымышленное. — Но я видел… — Паспорт? А он краденый. И не глядя на испуганного Бузина, Лосев быстро пощел к двери. Уже в машине он зло сказал Володе: — Каков, а? Это не только разиня. Он уже на какие-то посулы клюнул, ручаюсь. Он уже, сукин сын, в гости в Москву собрался. Машина мчалась по улицам города. У одного из перекрестков к ним присоединилась еще одна машина. Неширокие, суетливые улицы центра вскоре сменились просторными, прямыми, новыми проспектами со светлыми многоэтажными зданиями. Потеряли свой былой жалкий облик городские окраины. И филиал завода, куда подъехали машины, оказался на взгляд куда крупнее, мощнее и благоустроеннее самого завода. На просторном дворе, у длинного кирпичного здания склада готовой продукции, выстроились грузовые машины. Возле одной из них стояло несколько человек, там шел какой-то оживленный разговор. В центре группы молодая женщина в темном пальто и с белым пушистым платком на голове о чем-то спорила с высоким, усатым мужчиной в очках. Лосев и Жаткин торопливо выскочили из машины и подошли к спорящим. На них никто не обратил внимания. — Я буду жаловаться в министерство! — кипятился человек в очках. — Безобразие! Люди стоят без дела, а вы не разрешаете грузить продукцию! Бюрократизм развели! Время не умеете беречь! — Не бюрократизм, а порядок! — запальчиво возражала женщина. — Я же вам говорю: документы еще не оформлены! — Так оформляйте! — А что я могу сделать? Бухгалтер на полчаса отлучилась. У нее ребенок заболел. Она рядом живет и сейчас вернется. Я же русским языком вам говорю. — Ребенок! Ну, порядки! Ну, дисциплина! — возмущался человек в очках. — Вы документы последнего Пленума читали?.. А, ладно! — перебил он сам себя. — Мы уезжаем, больше ждать не могу. Завтра к утру, надеюсь, вы все оформите? — Да сейчас она придет, что вы волнуетесь? — А я требую… — Одну минуточку, — решительно вмешался Лосев. — Это непорядок, дорогие товарищи, — и он обратился к человеку в очках: — Пойдемте, вам все немедленно оформят. Как же так можно, товарищ Винокурова? Он посмотрел на женщину. — А вы, собственно… — гневно начала та и вдруг осеклась под веселым и дружеским взглядом Виталия. — Ox, извините. Ну, пойдемте, постараюсь что-нибудь сделать. — Давно бы так, — удовлетворенно проворчал человек в очках. — Спасибо вам, товарищ. Развели, понимаете, черт знает что на пустом месте. Когда мы только… Теперь Виталий узнал его, хотя раньше никогда и не видел, узнал по приметам. Никакие усы не могли этому помешать. Пожалуй, даже усы помогли, те самые рыжеватые усики, которые изготовила однажды Липа. Словом, это был, конечно же, Бобриков, Валерий Геннадиевич Бобриков собственной персоной. Когда пришли в бухгалтерию, Виталий обратился к Бобрикову: — Прошу ваши документы, гражданин. — Причем здесь… Мой паспорт у них. — Это не ваш паспорт, — насмешливо возразил Виталий. — Потрудитесь предъявить свой, гражданин Бобриков. — Что?!.. Какой еще… Бобриков?!.. Это… Это провокация! Я немедленно… — Вы немедленно последуете за нами, — властно перебил его Лосев и приказал Жаткину: — Водителя во вторую машину. — Он уже там, — усмехнулся Володя. — Да кто вы такие, в конце концов? — гневно спросил человек в очках. — Какое вы имеете право? Но в голосе его уже не было прежней уверенности. — Извините, — иронически ответил Лосев. — В горячке не успел представиться. Вот, извольте, — он протянул свое удостоверение. — Как видите, из Москвы за вами приехал. Человек посмотрел удостоверение и спросил слегка дрогнувшим голосом: — Это вы и есть Лосев? — Я и есть. Откуда вы меня знаете? Лично мы еще не встречались, кажется. — Наслышан, — сухо ответил Бобриков и добавил: — Но… я должен позвонить. — Вот и отлично. Куда? — Это вас не касается. — Нас теперь все касается, Валерий Геннадиевич. Так куда вы собрались позвонить? Бобриков молчал, нервно покусывая губу. — Вы хотите помешать следствию? — ледяным тоном осведомился Лосев. — Вы сильно себе вредите этим, Валерий Геннадиевич. Бобриков глядел куда-то в сторону и упрямо молчал. — Хорошо, поехали, — распорядился Лосев. Когда все вышли из бухгалтерии, Виталий с улыбкой сказал молодой женщине, шедшей рядом: — Спасибо вам, Анна Савельевна. Вы помогли задержать очень опасных преступников. — Ну что вы, — улыбнулась та, пытаясь скрыть волнение. — Это… — Это ваш долг, я понимаю. Но знали бы вы, сколько людей до вас его не выполнили. В коридоре Бобриков неожиданно остановился и объявил, понизив голос: — Мне… мне надо в туалет. — Пожалуйста, — предупредительно ответил стоявший возле него Жаткин. — Вот они вас проводят. И он кивнул двум сотрудникам. Бобриков опасливо оглядел обоих и махнул рукой. Когда приехали в управление и расположились в комнате Жаткина, Лосев сказал Бобрикову: — Итак, Валерий Геннадиевич, вы арестованы. Вот постановление следователя, вот санкция прокурора. Он достал бумагу и протянул ее Бобрикову. Тот отвел его руку. — Я вам верю, — угрюмо сказал он. — Арестован Глинский, арестован Шанин, — продолжал Виталий. — Кое-кто объявлен в розыск. Теперь арестованы вы. С поличным, можно сказать. Кроме того, мы вас предъявим на комбинате верхнего трикотажа в Москве. Вот прямо таким, как вы есть, с вашими усиками. Вас там узнают, в бухгалтерии. Словом, как видите, разваливается ваша преступная группа. Надеюсь, вы не собираетесь взять на себя роль главаря? Глинский от этой чести отказался. — Я тоже не собираюсь, — хмуро — процедил Бобриков. — Понятно. Значит, все сходится на Льве Константиновиче, не так ли? Кстати, как его настоящее имя, не знаете? — Понятия не имею. — У вас это будет вторая судимость, Бобриков. И в ваших интересах… — Первая. — Нет. Первую вы сумели скрыть от управления торговли. Но у нас иное дело, Бобриков. От нас не скроешь. Надо бы знать. А вторая судимость — это рецидив. И вы, конечно, знаете, как на это смотрит Уголовный кодекс. — Ничего я не знаю, — Бобриков нервно сцепил руки на коленях. — Знаете, знаете. Дело, ведь, серьезное, Валерий Геннадиевич. Надо смотреть на вещи трезво. Поэтому призываю к сотрудничеству. В тоне Лосева не было фальши и не было злости, тон был ровен и спокоен, даже чуточку доброжелателен. Он как бы говорил: «Должна торжествовать справедливость, вот и все. Никакой поблажки я тебе не окажу, но и лишнего не будет». Бобриков неожиданно поднял голову и пристально посмотрел на Виталия. — Да, не зря я о вас наслышан, — сказал он. — От кого, интересно? — В частности, от Льва Константиновича. Виталий усмехнулся. — Характеризовал меня, вероятно, не слишком лестно? — Весьма лестно. Не советовал встречаться. Да я и не рассчитывал на встречу с вами, признаться. Бобриков заметно осваивался с обстановкой. Его уже обыскали. И сейчас на столе перед Виталием лежали изъятые у Бобрикова вещи: бумажник, кошелек, связка ключей, записная книжка и всякая карманная мелочь. Виталий во время разговора небрежно перелистывал записную книжку. Неожиданно из нее выпал сложенный вдвое листок. Виталий развернул его. Там оказался торопливо записанный номер телефона. — Чей это телефон? — спросил Виталий. Жаткин нагнулся над запиской и сказал: — Это телефон Борска. Гостиница, если не ошибаюсь. — Вы там остановились? — спросил Виталий, посмотрев на Бобрикова. — Да, — неохотно ответил тот. — Один? — М-м… Да. — Вы, конечно, хотели позвонить самому себе, не так ли? — иронически поинтересовался Виталий. Бобриков, глядя в сторону, молчал. — Слушайте, Валерий Геннадиевич, — вздохнув, сказал Виталий. — Хоть вы и не рассчитывали на встречу со мной, все же эта встреча состоялась. На этот случай Лев Константинович вам ничего не советовал? Бобриков рывком повернул голову и со злостью посмотрел на Виталия. — Он… он жалел, что не застрелил вас… однажды. — Вот как? — задумчиво переспросил Лосев. — Интересно… Только один человек, из вашего круга, конечно… однажды в меня стрелял. Неужели он уже на свободе?.. Спасибо, Бобриков. Теперь я, кажется, знаю его настоящее имя. Он ждет вас? — Да… — Где? — В гостинице. Номер триста восемнадцать. — Почему он приехал с вами? — Не знаю. — Это первый такой случай? — Да. — Ага. Это уже кое-что, — задумчиво, как бы про себя, произнес Виталий. — Кое-что… — А что такое? — равнодушно пожал плечами Бобриков. — Он один вас ждет? — снова спросил Виталий, игнорируя пустой вопрос Бобрикова. — Не знаю. — Знаете, Бобриков, знаете, — нетерпеливо произнес Лосев. — Не затевайте пустой игры. — Но даю вам слово… — Он приехал с ней? — Ах, вы про это? — усмехнулся Бобриков. — Во всяком случае утром я ее не видел. — Ладно. Что ж, буду рад встрече со старым знакомым, — сказал Лосев, вставая. — Вряд ли. — Ну, ну. Не пугайте меня, Бобриков. — Вас испугаешь. — Именно что, — с ударением произнес Лосев. …Через пятнадцать минут он, Жаткин и еще двое сотрудников приехали в гостиницу. На третий этаж поднялись только Лосев и Жаткин. Дежурной по этажу они показали свои удостоверения, и Виталий попросил: — Будьте добры, пригласите горничную и постучите в триста восемнадцатый. Скажите, что необходимо исправить телефон. — Но он… — Он испорчен, — спокойно усмехнулся Лосев. — А там ждут звонка. — Уже испорчен, — в тон ему добавил Жаткин. Дежурная молча пошла с ними по длинному коридору. По пути к ним присоединилась горничная. На стук откликнулся настороженный, скрипучий, очень знакомый Лосеву мужской голос: — Кто там? — Дежурная по этажу. У вас телефон… — Да, да. Я уже собрался идти за вами. Дверь открылась. Лосев первым перешагнул через порог. Человек не успел опомниться, как Виталий перехватил его правую руку и, крепко зажав ее у него за спиной, сказал: — Так приходится встречаться с вами, Лев Игнатьевич. Ничего не поделаешь, я помню уроки. — Будьте вы прокляты, Лосев… — прохрипел Барсиков, судорожно пытаясь вырваться. Из комнаты вышла молодая, полная женщина. — Что здесь происходит, боже мой? — взволнованно спросила она. — Встреча старых знакомых, Нинок, — ответил Барсиков, тяжело дыша. — Ничего не поделаешь, судьба… Пустите!.. — Гражданка Грачева Нина Сергеевна? — спросил Лосев, все еще не отпуская Барсикова. — Да, я. — Вы поедете с нами. — Но… — Никаких «но», Нина Сергеевна, — отрезал Лосев. — Отпустите же… — задыхаясь, прохрипел Барсиков. — Пистолет… в правом кармане… — Вот, вот, — усмехнулся Виталий. — Я же знаю вашу воинственность, — и он кивнул Жаткину: — Володя… Жаткин достал из пиджака Барсикова пистолет. На пороге номера застыли в испуге дежурная по этажу и молоденькая горничная. Барсиков, морщась, подвигал плечом и со злостью сказал: — Вы мне приносите одни несчастья, Лосев. — Не могу сказать, что вы мне приносите одни радости, — насмешливо ответил Виталий. — На этот раз вы нашли еще одну щель в нашей экономике, не так ли? — На этот раз не в экономике, — сердито ответил Барсиков. — Вы, как всегда, поверхностны. — Где ж вы ее нашли? — Где? Хотите знать? Барсиков стоял, расставив ноги, и плотная, невысокая его фигура выглядела, несмотря ни на что, крепко и уверенно, а короткие седые усики на круглом раскрасневшемся лице воинственно топорщились. — Да, где вы нашли эту щель? — повторил Лосев. — Представьте себе, на этот раз в ваших чудесных людях, — издевательски усмехнулся Барсиков, но глаза оставались злыми.. — Какую же именно? — О, совсем простую. Лень, равнодушие и расхлябанность. Всем на все наплевать. Ну, не всем, не всем, — он иронически усмехнулся. — Но многим, очень многим. — Да, — вздохнул Лосев. — Как говорится, имеет место. — Вот, вот, — подхватил Барсиков, сев на своего любимого конька. — Это, уважаемый, будет почище любой щели в экономике. И с этим вы никакими постановлениями не справитесь — это вам я говорю, специалист. — Да, вы опасный специалист, — кивнул Лосев. — Только в другой области. И справимся мы или не справимся, это вам не под силу решить. Не ваша область. А с вами еще предстоит разбираться нашим коллегам. Куда изволите девать кислоту, пряжу и прочее? — Я помогать вам не собираюсь, Виталий Павлович. Увольте, — насмешливо ответил Барсиков. — Ничего. Коллеги наши тоже специалисты. Большие специалисты, как вы знаете. Поехали, — кивнул Лосев Жаткину. — Мне надо доложить руководству, что операция закончена. |
||
|