"Перчинка" - читать интересную книгу автора (Праттико Франко)

Глава XIII НАСЛЕДСТВО ПРОФЕССОРА

Двадцать восьмого сентября полковник Шолл, заложив руки за спину, расхаживал по своему кабинету. Итак, американцы вплотную подошли к Неаполю. Ну что ж, прекрасно! Все равно они не осмелятся войти в укрепленный город. Они прекрасно знают, что он может стать для них мышеловкой. Да, любой другой укрепленный город, но только не этот! Полковник в сердцах швырнул недокуренную сигарету прямо на ковер и разразился отборными немецкими проклятиями в адрес этих черномазых неаполитанцев, которые осмелились без всякого приказа объявить войну немцам. Доннер веттер! Какой-то сброд смеет объявлять войну великой немецкой армии! Какая неслыханная наглость!

А в это время на площади Маццини огромным костром полыхала казарма. Тот самый «сброд», который так возмутил полковника Шолла, на глазах у немцев, несмотря на бешеную стрельбу, почти голыми руками захватил их собственную казарму и поджег ее.

В Вомеро шло настоящее сражение. Однако и тут кадровые немецкие части ничего не могли поделать с маленькими, кое-как вооруженными отрядами патриотов. «Черномазые неаполитанцы» оказались чертовски хитрым и коварным противником! Они умели в два счета вывести из строя любой танк и знали, что нужно сделать, чтобы обезвредить целую батарею орудий.

Полковник Шолл вызвал командира батареи, занимавшей позиции на Каподимонте.

— Черт с ними, с американцами, — стараясь говорить спокойно, произнес полковник, — они нам не страшны. Приказываю сейчас же повернуть орудия на город. Снарядов не жалеть!

И на Неаполь обрушился шквал огня. Война продолжалась.

«Да, но как же тут воевать, без оружия?» — со злостью думал Перчинка.

В самом деле, даже Винченцо и тот где-то раздобыл себе пистолет. В немецкой стальной каске он преспокойно сидел сейчас вместе со всеми на баррикаде. Только Перчинка и его верный друг Чиро остались без оружия. И, что самое печальное, совершенно не представляли себе, где его можно раздобыть. Еще совсем недавно достать оружие было пустяковым делом. Нужно было только узнать, где оно находится. А там иди и бери, что хочешь, никому до этого и дела не было. Теперь же все было совсем не так. Теперь тот, у кого имелась винтовка или пистолет, не согласился бы отдать его вам ни за какие сокровища.

На одной из улиц Перчинка столкнулся нос к носу с доном Микеле, вооруженным тяжелым немецким карабином. Недолго думая мальчик попросил своего старого приятеля уступить ему оружие.

— Ишь ты, какой прыткий! — насмешливо проговорил дон Микеле. — А я как же? Что же мне, по-твоему, с деревянной сабелькой, что ли, на войну-то идти?

— Да зачем же вам воевать? Вы уже старый! — в сердцах воскликнул мальчик.

В ответ дон Микеле влепил ему здоровенный подзатыльник. С некоторых пор престарелый ополченец ПВО чувствовал, что становится иногда храбрым, как лев. Правда, это случилось с ним поздновато, но… Словом, Перчинке и на этот раз дали поворот от ворот. Но тут нежданно-негаданно он получил самый что ни на есть дельный совет. И подал этот совет не кто иной, как Чиро!

— Ой, знаешь что! — воскликнул он, останавливаясь посреди дороги. — А что, если нам сходить к тому профессору, которому ты масло продавал? Ты ведь сам говорил, что у него есть ружья. А если он не хотел их тебе продать, так это же ничего не значит. Ты их у него не насовсем попроси, а в долг. Может быть, и даст, а? Скажи, что, когда все кончится, мы ему сразу принесем и отдадим.

— Ни шиша этот скряга не даст, вот увидишь, — возразил Перчинка.

— А все-таки давай попробуем, — не унимался Чиро, которому, кроме всего прочего, ужасно хотелось посмотреть, как живут настоящие синьоры.

В конце концов, они вместе отправились на улицу Трибуналов. Неаполь совершенно преобразился. На улицах было полно людей, однако сейчас все они были заняты совсем необычным делом. Одни возводили баррикады, чтобы преградить путь смертоносным немецким танкам, другие, объединившись в боевые дружины, учились военному делу. На каждом шагу попадались парни с ружьями за плечом. Со стороны могло показаться, что все они собрались на охоту.

Хозяевами в Неаполе снова стали неаполитанцы. Ни немцев, ни фашистов не было видно, а если они и рисковали появляться на улицах, так только целыми взводами и с оружием на изготовку.

Повернув за угол улицы Дуомо, Перчинка вдруг увидел вооруженный до зубов немецкий патруль. Навстречу немцам двигалась группа патриотов. Стычка казалась неизбежной, поэтому, боясь оказаться между двух огней, приятели проворно юркнули в первое попавшееся парадное. Но оба отряда только обменялись свирепыми взглядами и разошлись без единого выстрела. Каждый из них отправился своей дорогой.

— Э, струсили! — воскликнул Чиро.

Лицо мальчика пылало от стыда и возмущения.

— «Струсили»! — передразнил его Перчинка. — Много ты понимаешь! Если бы мы начали стрелять первые, они бы уложили нас всех до единого. Не видел ты что ли, сколько на них оружия навешано? — Перчинка говорил с таким видом, словно был, по меньшей мере, командиром партизанского отряда. — Вот и получается, что струсили не мы, а немцы! — закончил он.

Ворота дома, где жил профессор, оказались на запоре. С трудом дотянувшись до колотушки, висевшей на веревке, Перчинка с силой ударил два или три раза. Долго никто не открывал, наконец в окошечке на одной из створок, показалось лицо старого привратника.

— Ну чего стучите? — хмуро спросил он. — Марш отсюда! Нашли время баловаться!

— Мы не балуемся, — возразил Перчинка. — Нам к профессору надо.

— Это зачем же он вам понадобился? Не может он вас принять.

— Почему? — удивился Перчинка.

— Болен, — ответил старик. — А теперь марш отсюда, — добавил он и захлопнул окошечко.

Но Перчинка снова забарабанил в ворота.

— Ах, ты так! — закричал привратник, приоткрывая ворота. — Ну, берегись! Сейчас я выйду и такую тебе взбучку задам!..

— А ну, попробуй! — дерзко воскликнул Перчинка.

Чиро сразу понял намерение приятеля и стоял наготове. Привратник открыл пошире одну створку ворот, собираясь выскочить на улицу, но не успел он сделать и шага, как Чиро ловко подставил ему ножку. Старик упал на землю, а оба приятеля, воспользовавшись этим, бросились во двор.

Взлетев на второй этаж, они забарабанили в знакомую Перчинке стеклянную дверь профессорской квартиры. В ту же минуту снизу донеслись тяжелые шаги и вопли привратника, который со всей поспешностью, на какую только были способны его старые ноги, принялся карабкаться по лестнице. До площадки второго этажа он добрался как раз в тот момент, когда экономка профессора отворяла дверь.

— А, разбойники! — вскричал привратник, хватая Перчинку за рубашку. А, негодяи! В тюрьму, в тюрьму вас отправить, вот что!

Он уже замахнулся, собираясь влепить затрещину, но тут вмешалась перепуганная экономка.

— В чем дело? — спросила она.

— Да как же! — воскликнул запыхавшийся привратник. — Вот, полюбуйтесь, донья Мария, на этих негодяев. Сбили меня с ног и силой ворвались в дом…

— А что же он не пускает? — закричал в ответ Перчинка, извиваясь как угорь. — Нам к профессору надо, а он не пускает!..

— Оставьте его, дон Антонио, — сказала экономка и, обратившись к Перчинке, добавила: — А за масло твое я еще не могу заплатить, уж не взыщи.

— Отпустите, слышите, что вам говорят! — еще громче закричал Перчинка, вырываясь из цепких рук старика. — Не надо мне никаких денег, — крикнул он, обернувшись к женщине, — мне нужно только поговорить с профессором!

— К профессору нельзя, он болен, — ответила женщина.

Привратник отпустил наконец Перчинку, но не ушел, а продолжал стоять рядом, кидая на мальчиков свирепые взгляды. Как видно, он ждал, когда донья Мария закроет дверь, чтобы хорошенько посчитаться с этими сорванцами.

— А мне с ним во как поговорить надо! — воскликнул Перчинка. — Я одну минутку!.. Одну минуточку. Ну, пожалуйста, донья Мария, — жалобно добавил он.

— О чем же ты хочешь с ним поговорить? — полюбопытствовала экономка.

— О немцах, — уклончиво ответил Перчинка. Экономка и привратник испуганно переглянулись.

Старик невольно отступил на шаг, а донья Мария уже готова была захлопнуть дверь.

— О немцах? — прошептала она.

— Ну да. Пустите меня к профессору.

Поколебавшись с минуту, женщина наконец посторонилась и впустила ребят в переднюю. Но, не решаясь, очевидно, оставить их одних, она взглянула на привратника и сказала:

— Побудьте тут, дон Антонио.

Старик снял шляпу и опустился на ларь, стоявший у дверей.

— Вы тоже подождите здесь, — продолжала экономка, обращаясь к ребятам. — А я пойду узнаю, проснулся ли профессор.

Оба приятеля уселись в другом конце передней, чтобы быть подальше от привратника. Чиро с любопытством разглядывал потертые кресла и развешанные по стенам потемневшие, покрытые пылью картины.

— А ничего бы пожить в таком доме, — заметил он. Перчинка кивнул.

— Еще бы, богачи… — прошептал он. Потом, повернувшись к привратнику, как ни в чем не бывало спросил: — А что с профессором, дон Антонио?

— Вот как дам по затылку, тогда узнаешь, что! — свирепо буркнул тот.

— Он очень нездоров? — не унимался Перчинка.

— Да, очень, — со злостью ответил старик и, на удержавшись, прошипел: У, висельники!

— Бедняга! — невозмутимо продолжал мальчик, — мне его очень жалко. Такой хороший человек — и вот вам…

На этот раз привратник промолчал.

Чиро встал и начал ходить по комнате, рассматривая картины. Потом он протянул руку и потрогал рамку одной из них.

— Не трогай! И так всё захватали! — сейчас же крикнул привратник.

Мальчик вздрогнул и испуганно отскочил от стены.

В этот момент в переднюю вошла экономка. — Ну ладно, идите, — сказала она. — Только, пожалуйста, не долго. У профессора высокая температура.

Проходя через кабинет, где Перчинка уже побывал, когда приносил масло, ребята бросили красноречивый взгляд на два карабина модели 1891 года, висевшие в застекленной витрине. Из кабинета они вслед за экономкой вошли в просторную спальню, стены которой были сплошь увешаны фотографиями в рамках. Здесь стояла простая скромная мебель, казавшаяся даже бедной.

Профессор лежал на широкой никелированной кровати. Он еще больше похудел и казался до крайности истощенным. Его бородка совсем побелела и сливалась с белизной простынь. Увидев ребят, он слабо улыбнулся.

— А, это ты! — тихо воскликнул он.

— Здравствуйте, профессор, как вы себя чувствуете? — вежливо сказал Перчинка, подходя вместе с Чиро к постели больного, в то время как донья Мария остановилась на пороге.

— Плохо, сынок, — отозвался старик.

Его голос звучал хрипло, он словно доносился издалека и вот-вот готов был умолкнуть совсем. Зато глаза его сверкали все так же и даже казались еще больше, чем прежде, на осунувшемся лице.

На минуту воцарилось молчание. Профессор заговорил первым.

— Так что же ты хотел сказать о немцах? — спросил он своим скрипучим голосом.

Сам не замечая этого, Перчинка опустился на колени подле кровати старика и горячо заговорил:

— Профессор, мы их выгоняем из Неаполя. А позавчера умер мой друг…

Голос у него оборвался, он не то всхлипнул, не то глубоко вздохнул. Воспоминание о гибели Марио было еще слишком свежо и наполняло сердце мальчика печалью и яростью.

— Но все-таки мы сейчас все воюем; вы это знаете? — с гордостью закончил он.

Взгляд профессора перебегал с одного мальчишечьего лица на другое.

— Я знаю, — пробормотал старик. — Каждый день слышны выстрелы. А сегодня как будто стреляют больше, чем всегда, правда?

— Сегодня мы их выгоним, — с уверенностью проговорил мальчик. — И танков их не побоимся, и пушек тоже. Они обстреливают Неаполь, вы это знаете? На улице Константинополя стояла очередь за, водой, а они как ахнут и всех до единого!..

Профессор болезненно сморщился.

— Ох, боже мой, боже мой! — прошептал он. Женщина, которая все еще стояла на пороге, перекрестилась.

— А друг мой умер недалеко отсюда, около сквера на площади Кавур, продолжал Перчинка. — Они хотели отнять оружие у фашистов…

Профессор не отрываясь смотрел на Перчинку, и мальчику вдруг показалось, что старик уже понял, зачем он пришел к нему сейчас. Однако он решил, что лучше прямо сказать обо всем самому.

— Мы сейчас строим баррикады, — сказал он. — Никакие танки не пройдут! Но вот, понимаете, профессор, у меня и у моего друга нет оружия. Если бы вы нам дали те ружья… а мы, как только выгоним немцев, сразу их отдадим…

Наступила томительная пауза. Перчинка вдруг почувствовал, что в комнате стоит тяжелый, противный запах эфира.

Профессор продолжал молча смотреть на ребят, однако сейчас он, казалось, думал не о них, а совсем о другом. Через минуту он пошевелился и позвал:

— Мария!

Экономка торопливо подошла к его постели.

— Ступай в кабинет, — приказал старик. — Возьми карабины, патронташи и каску.

— Но, профессор… — нерешительно начала женщина.

— Ступай, ступай, — повторил профессор. — Вытащи все это и принеси сюда, ко мне.

Ребята не проронили, ни слова. Они заметили, что, выходя из комнаты, экономка бросила на них укоризненный взгляд. Что же касается профессора, то он как будто совсем забыл о них. Он смотрел на потолок, и его глаза странно блестели, как будто он плакал.

Наконец в дверях снова показалась донья Мария, неся в одной руке тяжелые карабины и длинные патронташу а в другой — продырявленную посредине каску.

— Неси сюда, — сказал профессор. — Положи все на кровать.

Донья Мария повиновалась и положила оружие на одеяло в ногах старика. Тот с трудом приподнялся, сел, облокотившись на подушки, взял в руки каску и с нежностью провел по ней рукой. Потом, повернувшись к ребятам, тихо проговорил;

— Это — моего сына. Его убили в прошлую войну. Он был совсем мальчик, может, чуть постарше вас. Мой единственный сын…

Его голос дрожал от волнения, но уже не казался больше таким хриплым и слабым, как несколько минут назад. Он говорил медленно и все время поглаживал каску рукой.

— Он был в этой каске, когда его убили, — продолжал профессор. — И один из этих карабинов тоже принадлежал ему. Я их получил от министерства, потому что сам служил офицером в том же полку. С тех пор я храню как память эти карабины и его каску… все, что у меня от него осталось.

Перчинка не решился произнести ни слова. За него говорили беспорядочные выстрелы, раздававшиеся на улице. Они слышались через неодинаковые промежутки, то чаще, то реже, но не утихали ни на минуту. Некоторое время профессор, казалось, прислушивался к перестрелке за окном.

— Да, — снова заговорил он, — и вот я часто спрашиваю себя, как же умер мой сын? Умер ли он во имя чего-то или просто потому, что получил повестку из военкомата? Нет, он не был добровольцем, так же как и я… И вот я пережил своего сына. Но если бы он был жив, а я умер тогда вместо него?.. Что бы он делал сейчас?.. Мари! — обратился он к экономке, которая с состраданием смотрела на старика, — как ты думаешь, что бы делал сейчас мой сын?

Женщина не ответила. Перестрелка на улице становилась все громче и напряженнее. Профессор улыбнулся.

— Ну конечно, он был бы там, на улице, среди вас! — воскликнул он. — Вы еще совсем мальчишки, совсем дети… Сколько я воспитал таких, как вы, за свою долгую жизнь… Да… А вам, видимо, так и не пришлось ходить в школу. Так ведь?

Оба мальчика молча кивнули головой.

— А жаль, — продолжал профессор. — Мне бы очень хотелось быть вашим учителем. Кто знает, сколько моих учеников сейчас там, на улицах? Они сражаются, и, наверное, во имя чего-то очень хорошего, это несомненно.

Он помолчал, а когда заговорил снова, голос его звучал сурово и решительно.

— Я не могу выйти на улицу, — сказал он. — Я старый, больной, бесполезный для вас человек. А раз так — идите хоть вы. Берите… хм, да, берите это оружие и…

Но ребята не слушали старого профессора; они бросились к постели и через мгновение уже стояли с карабинами и патронташами в руках.

— Постой, — проговорил профессор, взяв Перчинку за руку. — Подойди ближе.

Перчинка опустился на корточки возле кровати. Профессор дрожащими руками взял каску и надел ее на голову мальчику.

— Ты должен мне обещать, — проговорил старик, — что будешь сражаться в этой каске. А я буду думать, что это мой сын пошел на улицу, чтобы сражаться вместе с вами. Не знаю, понял ли ты меня, но все равно, обещай мне, что будешь на баррикаде в этой каске.

— Конечно, профессор, — пробормотал Перчинка. Каска была слишком велика для него и поминутно сползала мальчику на глаза. Должно быть, он выглядел очень смешно в своих живописных лохмотьях, с тяжелым и непомерно огромным ружьем за плечами. Взглянув на него, профессор улыбнулся.

— Ну, идите, идите, ребята, — пробормотал он.

— Мы вам их отдадим… — пролепетал Чиро.

Но профессор уже снова откинулся на подушки и, казалось, не расслышал его слов.

Донья Мария тоже не проронила ни слова и молча проводила ребят до двери.

Увидев Перчинку и Чиро, выходивших из кабинета, привратник вскочил со своего места, но Перчинка в шутку направил на него карабин, и старик ограничился тем, что послал ему вслед очередное проклятие.

Выйдя за ворота, приятели увидели вокруг множество вооруженных людей. Даже женщины, вооружившись чем попало, вышли на улицу. Прямо перед ними, на углу площади Сан-Гаэтано, возводили баррикаду. Навстречу ребятам бежал какой-то человек.

— Ага, вы вооружены! Очень хорошо! — крикнул он, подбегая к ним. — Вы останетесь здесь. Помогайте строить баррикаду.

Ребята молча отправились выполнять приказ.

Сражение должно было начаться с минуты на минуту. Немецкие танки уже спускались по улице Дуомо. Скоро они будут здесь, чтобы попытаться раздавить сопротивление патриотов.