Глава пятнадцатая С рабочим визитом

Шибаев спал спокойно из-за сущего пустяка. — Яша Горобец сбежал из больницы, поверил, Шибер сыпанет-таки мышьяка в тарелку, не только они мастера. Отсюда мораль — делай гадости и будешь спать спокойно. Улыбаясь, он услышал, как Зинаида прошла на кухню, мужу на глаза не показываясь. Спят они в разных комнатах, сыновья в одной, жена в другой, сам Шибаев в третьей. К жене под бочок он идет редко, когда надо подмазаться с какой-то просьбой, просто так в этом лучшем из миров ничего не делается. Недели две назад он пришел к ней, можно сказать, с рабочим визитом — войди в положение, сшей шапку из норки для жены генерала, приедет за ней капитан Голубь. Вскоре после того Зинаида стала появляться перед Шибаевым в новом халате, с подкрашенными губами. Сходила в парикмахерскую помолодела и похорошела. Чего-то определенно хочет, кроме постельных дел. Вчера пожаловала опять, ласкалась, как молодая, и он особенно не упирался, да он и прежде не отворачивался, это она, бывало, гнала его — «иди к своей сучке». Пришла, "получила и ушла без всяких просьб. Может быть, через день-два обнаружится, что она крупную сумму потратила и просит прощения. Была в ней загадочность, какой-то ее умысел, без выгоды не ходят в постель даже к собственному мужу.

Выйдя из дома, он почему-то глянул на небо, потянуло к свету, было прохладно, градуса три, четыре. Из конуры, поскуливая, вылез Тарзан и пошел, ломко звякая цепью, обнюхивать ноги хозяина. А он глядел на небо, стоя неподвижно, он не видел неба давно, с августа прошлого года, когда были в последний раз на охоте с Мельником и, разумеется, с Ирмой, а потом все — только земля, пол, асфальт, некогда было поднять голову. На охоте вспоминалось детство, огород, землянка, бурьян у самого окна и мешок с травой для козы. Надо съездить на рыбалку, сыновей взять, он их почти не видит, домой возвращается в девять, в десять. Валерка студент, уже на втором курсе, приходит позже отца, а Славик домосед, учится в девятом классе после осечки с училищем в Астрахани. Видится отец с ними редко, уходит, они еще спят, приходит, они уже спят.

Некогда, некогда, некогда. Крутится он и крутится. Это те, кто не видел белки в колесе, могут подумать, что она для удовольствия карусель себе нашла — адская пытка, и смотреть тошно. Когда Славик еще только пошел в школу, Валерка притащил белку и это самое колесо, вернее сказать, барабан на оси. Белка внутри начинала свой бег и не могла остановиться, старшему это нравилось, а младший смотрел, терпел, потом ночью кричал во сне, с ним было вроде истерики — белочка сдохнет, разве не видите, она устала бежать! Мать запретила Валерке дурную забаву, а отец Славика отругал — почему ты видишь, чего другие не видят? Распустил нюни. Закаляй себя, если ты родился мужчиной.

Небо ясное, голубое, света больше и больше, красное утро, красивое… Именно утром почему-то тянет его вспомнить свое нищее детство. Вспомнить, себя пожалеть и отомстить кому-то, неизвестно кому большими деньгами и безграничной властью…

Подошла машина, вылез Коля, легкой улыбкой приветствуя шефа. Прощай небо, белка сунулась в колесо — Шибаев, пригнув голову, полез на сиденье.

Махнарылов ждал его у калитки своего дома в одном пиджачке, без кепки, стоял и дрожал от холода, а возвращаться нельзя — пути не будет. Нырнул на заднее сиденье со словами: «Коля, включи печку». Подъехали к парку, вылезли, прошли по аллее, увидели неподалеку Гришу, он приветственно вскинул руку, мол, я сейчас, и побежал дальше по своему маршруту. На облупленной голубой скамейке лежала его меховая куртка и голубой берет. Шибаев и Махнарылов сели рядышком, словно на стадионе, и наблюдали, как Гриша в синем трико с белыми лампасами трусил по дорожке вдаль, огибая длинную, пегую, по-весеннему неопрятную клумбу.

— Закинь ногу на ногу, — сказал Шибаев. Вася послушался. — А теперь руки на живот, пальцы сплети и большими крути вот так! — Показал. — Будто нам все это до лампочки.

Посидели, покрутили, а Гриша трусил, не меняя ритма, будто его в кино снимали.

— Тебе не кажется, что он нас оскорбил?

— Я не слышал.

Васю пока не пошлешь матом, никакого другого оскорбления он не примет.

— Мы с тобой приехали, оба начальника, а он бегает, нам цирк показывает.

— Программа такая, — пояснил Вася и как-то даже недовольно посмотрел на шефа — чего, мол, заводишься на пустом месте?

— Ему жить осталось какой-нибудь год, а он бегает.

— Зарядка дает бодрость, Роман Захарович, здоровье.

— Возьмут Гришу за жабры, дадут вышку, скажи, Вася, зачем ему на том свете бодрость, здоровье?

Васю такой прогноз не смутил. Он пояснил шефу, что гимнастика, бокс, борьба всегда нужны. Вполне возможно, при крепких данных попадешь на том свете в обслугу (Васе везде виделась структура колонии общего режима) — кого на сковороду подсадить, кого с метлы снять, из веревки вынуть, там как раз, в основном, физические нагрузки. Не может же быть, чтобы и на том свете только думали и бумажки писали. Там уже думать поздно, надо отвечать за то, что не успел додумать на этом, свете.

— Значит, пусть бегает? Арестовал машину с лисой, опечатал комбинат, назначил ревизию и пусть бегает?

— Пусть бегает, — разрешил Вася.

— А мы должны ему улыбаться и делать вид, что все о'кей, прибыли с рабочим визитом. — Шибаев покачивал ногой, покручивал пальцами довольно показательно. — Ты молодец, Василий Иванович, соображаешь.

— Не понял! — сказал Вася с гонором, он не любит, когда его хвалят в кавычках.

— Так делают все великие люди, главы государств, министры иностранных дел, главари мафий. Хотят один другого утопить в ложке, но ведут культурный разговор, так и мы, Вася, ты прав, иначе никогда не станешь акулой большой воды. Всегда и везде хитри, дури, охмуряй. Честность — это глупость. Откровенность — это просчет.

— Вас понял.

— Самый сильный человек не Наполеон и даже не Иосиф Виссарионович, а вот мы с тобой. Нам в рожу плюют, а мы за это — десять тысяч. Нам полагалось бы сейчас отметелить Гришу так, чтобы его ни один родственник не опознал. А мы сейчас будем с ним по ручке здороваться и на лапу совать. Тот, кто покоряет себя, Вася, сильнее тех, кто покоряет народы.

— Вас понял, — повторил Вася меланхолично.

Наконец Гриша Голубь подбежал к своим визитерам. Вася охотно поднялся, чтобы поздороваться, но вынужден был сесть, поскольку Гриша остановил свой бег шагах в двадцати от скамейки и начал дыхательную гимнастику, руки вверх — вдо-ох, руки вниз — вы-ы-дох.

— Физкульт-привет! — сказал Шибаев, покачивая ногой через колено.

— С чем пожаловали? — бодро спросил Гриша.

— Известно с чем, на лапу сунуть. — Шибаев вынул из кармана сверток в газете, опоясанный синей изоляционной лентой, и подал Васе. Тот встал и подошел к Грише, но Гриша начал крутить руками в плечевом суставе, изображая ветряную мельницу. Вася стоял и ждал, он не отступится, до вечера будет ждать. Гриша кивнул на скамейку, на свою меховую куртку, дескать, положи туда. Вася повернулся было, но Шибаев остановил его:

— Нет, передай в руки товарищу капитану. Вернее сказать, штурману нашего корабля. Он четко провел рейс Каратас — Целиноград.

Гриша приостановил мельницу, взял газетный кирпичик и небрежно, будто там не десять тысяч, а десять копеек, швырнул его на свою куртку, но не совсем удачно, сверток пополз по скользкому нейлону и упал на землю.

— Сидеть! — приказал Шибаев Васе, как дрессировщик тигру. И угадал, Вася действительно хотел сняться с места и поднять, как никак там «Жигули» с «Запорожцем». Голубь продолжал изображать мельницу.

— Гриша, не хватит ли динаму крутить? — сказал Шибаев. — Сядь рядком да поговорим ладком, а то вон люди смотрят и думают, что два мужика тебя лупить приехали.

— Да не за что! — бодро сказал Гриша и начал работать ступнями, шагая на месте, как арлекино.

— Чарли Чаплин! Он нам закрыл комбинат и считает, что так и было.

Вася только вздыхал — передерутся опять вместо перемирия. Наконец Гриша сделал три глубоких вдоха и три глубоких выдоха, низко склоняя при этом голову, после чего сел на свою куртку, даже не глянув на газетный сверток, он так и лежал на земле, никому не нужный, поговорят люди и уйдут, а эта малозаметная штука, похожая на выпавшую из кармана позавчерашнюю газету, сложенную в восемь раз, так и останется.

— Куда вы Яшу Горобца девали?

Какой шанс упущен — умыкнуть Горобца, посадить его в склад химикатов под присмотром бойца вневедомственной охраны и командовать Голубем. На будущее надо учесть.

— Мы его не выпустим, пока ты не выполнишь нашу просьбу. Подкрепленную вон теми бумажками. — Шибаев небрежно кивнул на землю. — Нам нужно выйти на Лупатина. Мельник с ним был напрямую. Почему Миша передал мне фирму без гарантии?

— Миша поручил мне ведать охраной и не усложнять дело прямыми связями. Не понимаю, почему ты против меня?

— Тебе осталось жить год, полтора, смотря какой попадется следователь по особо важным делам. А ты все бегаешь. Я разбираюсь, как по-твоему? Могу обойтись без посредников?

347 — Я ценю твой тонкий юмор, но позволь исправить твою безграмотность, притом вопиющую. Ты хочешь сказать, что есть основание привлечь меня по статье сто сорок шестой — получение взятки должностным лицом, занимающим ответственное положение. Но ты ошибаешься, я к твоему производству не имею ник-какого отношения. Если ты пойдешь, так у тебя на первом плане хищения в особо крупных размерах, а если я пойду, то у меня лишь посредничество во взяточничестве.

— Но ты должностное лицо, ты занимаешь ответственное положение, тебе расстрел. С конфискацией.

— Н-нет! — торжествующе, даже кокетливо, пропел Голубь. — Я лицо постороннее. У меня школа, кафедра, воспитательная работа. К твоему комбинату я имею такое же отношение, как к фирме «Мерседес-Бенц». Я старший преподаватель, есть мнение назначить меня начальником кафедры.

Шибаева всегда поражала вот это похвальба и опережение событий. Всю свою жизнь он скрывал, когда его устраивали куда-нибудь на вшивенькую должность, повышали, переводили, до последнего момента никому ни слова, даже своей жене, — двинут телегу, и пролетишь. Но этот же! Еще ничего не решено, все вилами по воде, а он уже направо-налево меня повысят, или — еду с делегацией в капстрану, или — меня представили к Почетной грамоте. Отчего это, от бесстрашия или наоборот, от страха? Скорее всего от крепкой спайки единомышленников. Сидит пока начальником кафедры, уже лет пятнадцать, ветеран войны, боевой товарищ Нурушев, трудно его будет выжить, но — сделаем.

— Ты меня путаешь с кем-то другим, — хладнокровно продолжал Голубь. — Я не знаю структуру вашего производства, не знаю, какие у вас фонды, у меня нет возможности влиять на поставщиков в интересах фирмы, я не знаю, откуда и какое вам поступает сырье, я не знаю места сбыта левой продукции.

— Ты прек-расно все знаешь! И откуда сырье, и какая у нас технология добычи резерва, и кто нам фондирует по договоренности с главком, с министром, с «Казкооппушниной».

— Но при чем здесь школа милиции? Я по должности никак не связан с местной промышленностью.

— Ты без мыла влезешь куда захочешь, ты держишь руку на пульте всех связей! — ярился Шибаев, да и как не яриться — все сядут, а Гриша в стороне и юридически прав.

— Мои связи любительские. — Гриша будто радовался возможности доказать свою непричастность.

— А мы платим только профессионалам! — зарычал, срываясь на хрипоту, Шибаев. — Вася, подбери эти какашки в бумажке и положи за пазуху!

— Кому? — спросил Вася.

— Всегда сначала клади себе, а потом смотри по обстоятельствам.

— Десять тысяч под ногами не валяются, — назидательно сказал Вася, присел со скрипом в коленях и поднял с земли сверток.

— Ты, Гриша, обязан был нас охранять, но ты этого не сделал, комбинат опечатали. Ты провалил фирму и бегаешь, хотя джентльмену в такой ситуации следовало бы удавиться. Нас закрыли, ты безответственный человек, не контролируешь ситуацию. Поэтому я принял решение самому выйти на Лупатина и через него на Дутова, который сейчас непосредственно занят ревизией. Василий Иванович, начальник цеха, ты со мной согласен?

— Почти что. Нам нужен и Лупатин, и Григорий Карлович.

— В таком случае отдай ему пакет. — Шибаев повел пальцем, и Вася живенько сунул сверток Голубю за пазуху. — Сегодня вечером, крайний срок завтра утром, ты мне звонишь и называешь только одну цифру — время нашей встречи с Лупатиным. Будь здоров, бегай дальше. Если не позвонишь, то послезавтра тебе скажут о результатах моей встречи с генералом Ходжаевым.

— А где все-таки Яша Горобец?

— Чего не знаю, того не знаю. — Шибаев развел руками.