"Месть Розы" - читать интересную книгу автора (Муркок Майкл)

Глава четвертая Битва в кристаллическом лесу: ВОзрожденный Хаос. Плетеная женщина. На Корабль, Который Был

– Принц Гейнор, – сказала Роза, – ты со своими воинами вторгся на эту землю. – Говорила она официальным тоном, в котором тем не менее звучало нескрываемое раздражение. – Мы приказываем тебе убраться отсюда. Мы здесь для того, чтобы изгнать Хаос из этого мира.

Гейнор холодно ответил:

– Прекрасная Роза, увидев, насколько велики наши силы, ты совсем потеряла разум. Ты должна прекратить всякое сопротивление, моя госпожа. Мы пришли сюда, чтобы навечно установить здесь власть Гейнора. Мы предлагаем тебе милосердие мгновенной смерти.

– Это милосердие – ложь, – сказала Чарион Пфатт с седла своей среброгривой лошади, стоявшей в ряду с другими. – Все твои слова – ложь. А если что и не ложь, то чистой воды тщеславие.

Таинственный шлем Гейнора медленно повернулся в сторону молодой женщины. Проклятый принц издал низкий самоуверенный смешок.

– Твоя смелость так наивна, дитя. Но она ни в коей мере не достаточна для оказания сопротивления той силе, что находится во власти Хаоса. Что находится в моей власти.

В голосе Гейнора слышались какие-то новые нотки, какая-то новая уверенность, и Элрик с беспокойством подумал о том, что может стоять за этим. Гейнор, казалось, верил, что его положение неуязвимо. Неужели за его спиной стояли еще какие-то Владыки Хаоса? Может быть, предстоящее сражение – начало великой войны между Законом и Хаосом, той самой войны, о наступлении которой на протяжении последних столетий так много говорили оракулы?

Элрик, увидев, как Роза приподнялась в седле и извлекла свой меч – Быстрый Шип, не мог не восхититься самообладанием этой женщины; ведь она стояла перед тем, кто предал ее и был причиной мучительной смерти всех ее соплеменников. Она стояла перед ним, но никак не демонстрировала своего презрения, своей ненависти к нему. И все же два раза он одержал верх над нею, хотя дело и не дошло до окончательного поражения, и это она давала ему понять теперь. Может быть, воспоминания об этих победах и были причиной его нынешней бравады? Может быть, он пытался убедить противника, что в его распоряжении гораздо больше силы, чем на самом деле?

Роза поскакала к своим товарищам, крикнув ему:

– Узнай, Гейнор Проклятый: то, чего ты страшишься больше всего, и ждет тебя после этого дня. Это я тебе обещаю.

В смехе, которым ответил Гейнор, не было ни грана веселости, одна лишь угроза.

– Нет такого наказания, которого я бы боялся, моя госпожа. Разве ты этого еще не знаешь? Поскольку роскошь смерти мне не разрешена, то я сам ищу ее, увлекая за собой миллионы. Каждая смерть, причиной которой я становлюсь, утешает меня на мгновение. Вместо меня умрешь ты. Вместо меня умрете все вы. Умрете ради меня. – Голос его ласкал, слова его, словно улещивающая длань персонифицированного зла, любовно гладили ее спину. – Ради меня, госпожа.

Заняв свое место рядом с другими, Роза спокойным взглядом уставилась на шлем Гейнора, который испускал огонь и дым от мириад чувств, мучивших Проклятого принца. Роза сказала ему:

– Никто из нас не умрет, принц Гейнор. И уж никак не умрет ради тебя.

– Ах вы, мои заменители в смерти! – воскликнул Гейнор, рассмеявшись еще раз. – Мои жертвы! Идите навстречу своей окончательной смерти! Идите! Вы не понимаете, что я ваш благодетель!

Шестерка – с Элриком и Розой чуть впереди – уже скакала по мерцающему, звенящему лесу. Они держали свои мечи наготове, их гнедые среброгривые кони, выращенные в далекие века для войны и перенесенные сюда из некоего варварского царства сестрами, неслись вперед в предвкушении битвы. Их тяжелые упряжи бряцали в унисон с ломающимися ветвями кристаллических деревьев, их огромные головы нетерпеливо кивали, их ноздри раздувались, чуя запах крови, которая должна пролиться, они закатывали глаза, предчувствуя битву – ведь для этого-то они и были созданы и жили в полной мере лишь в самой гуще жестокой бойни.

Элрик с удовольствием ощущал под собой такого выращенного для войн жеребца, он понимал безумное упоение этих коней битвой. Он тоже знал эту ни на что не похожую радость, когда все твои чувства напряжены, когда ты весь – один сплошной нерв, когда жизны представляется тебе желанной, а смерть – ужасающей, как никогда. Но в то же время он знал, что нельзя идти на поводу у этого ложного чувства, если не хочешь потерять себя в бездумном кровопролитии. Уже не в первый раз спрашивал он себя: неужели его судьба в том и состоит, чтобы выискивать такие вот сражения, словно и он, как и их кони, был специально выращен для такой судьбы? Хотя он и ненавидел захватывающие ощущения битвы, но с готовностью предавался им и, как только первые существа Хаоса оказались в пределах досягаемости его меча, отдался этому чувству.

Уэлдрейк, наблюдавший за происходящим с балкона, видел, как шестерка наступает на силы Хаоса, и ему показалось, что сейчас эти храбрецы будут уничтожены. Уже одного размера этих порождений Хаоса, их массы и чудовищной силы было достаточно, чтобы за мгновения раздавить шестерых бойцов.

Громадный столб колеблющегося света озарил всадников, которые сошлись с огромными чудищами, неумолимо надвигавшимися по мерцающему лесу. Уэлдрейк видел, как шесть клинков засверкали среди этой неуклюжей массы тел, конечностей, разверстых пастей. По темному сиянию он узнал Буревестника, два меча испускали обычный металлический блеск, один светился беловатым цветом слоновой кости, еще один сероватым – гранита, третий теплым светом древнего золота. Ослепленный мерцанием кристаллического леса, Уэлдрейк потерял на некоторое время мечи из виду, а когда зрение вернулось к нему, был поражен увиденным.

Четыре монстра агонизировали на сверкающих кристаллах, они с ревом перекатывались на спинах, давя паланкины.

Уэлдрейк увидел возбужденную фигуру Гейнора – этот разгневанный живой металл ринулся в гущу своей армии, чтобы оседлать там другую подобную тварь. Он в своей руке, облаченной в боевую рукавицу, держал меч, излучавший черное и желтое сияние. Этот клинок, казалось, метался между измерениями, хотя Проклятый и держал его крепко.

И тогда Уэлдрейк догадался, что не только три сестры плели великую руну и прибегали к другому могущественному колдовству, – меч в руке Гейнора был не похож ни на одно оружие, каким Проклятый владел прежде.

Повсюду чудища Хаоса падали перед узкой полосой света, которая врезалась в их ряды и косила их, как коса – пшеницу.

Элрик прикрыл глаза ладонью, чтобы видеть сквозь ослепляющие многоцветные лучи, испускаемые кристаллами и каким-то ужасным образом отражающие всю красоту мультивселенной. Он рубил своим огромным черным мечом направо и налево, встречая лишь слабое сопротивление, – изголодавшийся Буревестник с легкостью брал жизни и души этих чудовищных полузверей, которые прежде, до того как продали свои несчастные жизни Хаосу, были мужчинами и женщинами.

В этой резне не было удовлетворения, хотя сам факт сражения и приносил ему радостное чувство. Каждый из тех, кто сражался рядом с Элриком, понимал, что если бы не случай и не их твердость в достижении цели, то и они могли бы оказаться в этой армии проклятых душ – ведь Хаос не тот хозяин, которого с радостью сами выбирают себе смертные.

Но они должны были убивать, потому что иначе пали бы сами. Или стали бы свидетелями того, как целое царство погибло бы, покоренное Хаосом, который покорял мир за миром, чтобы окончательно и повсеместно утвердить свою победу.

С изяществом танцоров, с точностью хирургов, с печалью во взглядах три сестры, эти убийцы против воли, присоединились к сражению с теми, кто уже уничтожил большую часть их соплеменников.

Чарион Пфатт спешилась – ей показалось, что ее конь слишком медлителен, – и теперь носилась между чудовищами Хаоса, поражая их своим мечом в самые уязвимые места. Ее мистические способности позволяли ей предвидеть нападение и избегать опасности. Ее движения, как и движения сестер, были экономны и эффективны, и удовольствия от убийства она не получала.

Только Роза разделяла частично радость Элрика, потому что она, как и он, была воспитана для битвы – хотя ее враги и не походили на тех, с которыми сражался Элрик. Быстрый Шип поражал незащищенные органы ее противников, этих полулюдей, а быстрота и точность были основными защитниками Розы. Она направляла своего гнедого среброгривого коня в самую гущу армии Хаоса и так точно поражала цель, что монстры валились один на другого, суча в агонии тяжелыми лапами и таким образом убивая больше себе подобных, чем убивал противник.

С губ Элрика срывалась безумная боевая песня его предков. Он двигался за Розой в самый центр вражеской армии, а меч подпитывал его энергией, которой сам напитался уже сверх всякой меры, и скоро глаза Элрика горели почти так же, как глаза Гейнора, отчего казалось, будто альбиноса сжигает адское пламя.

А Уэлдрейк с изумлением взирал, как шесть тонких игл сверкают среди этой бойни, он видел, что половина казавшейся непобедимой армии Хаоса пала, и масса разорванной плоти, чудовищных конечностей и не менее чудовищных голов корчится в муках нечестивой смерти.

По всему этому мясу, отталкивая тянущиеся к нему в мольбе когти и заклинающие лица, погружая свои стальные каблуки в вопящие рты и агонизирующие глаза, опираясь на все, что подворачивалось – отрубленную ли конечность, орган, кость, кусок плоти, – пробирался Гейнор Проклятый. Его светящиеся доспехи с гербом Хаоса были забрызганы кровью и потрохами его разбитой армии. Черно-желтый меч дергался и вибрировал в руке принца, словно живой флаг, а губы его шептали имена, имена – которые стали проклятиями, имена, которые стали синонимами всего, что он ненавидел, страшился и страстно желал…

Но эта ненависть находила выражение в беспорядочном и разрушительном насилии, в уничтожении; страх проявлялся в стремительнейших формах буйной агрессии; желание его было так сильно, и оно так долго – целую вечность – не находило выхода, что Гейнор ненавидел его лютой ненавистью как в себе самом, так и в других существах, встречавшихся на его пути.

И в первую очередь эта лютая ненависть Гейнора была направлена против Элрика из Мелнибонэ, который вполне мог бы быть его вторым «я», космическим оппонентом, который выбирал не самые легкие, а самые трудные пути. Ведь Элрик вполне мог стать тем, чем был когда-то Гейнор Проклятый и чем он никогда уже не станет.

В эти мгновения Гейнор был так насыщен воздухом Хаоса, что и сам превратился в полуживотное. Он рычал и визжал, перебираясь через тела своих мертвых воинов, он производил жуткие бессмысленные звуки, он ронял слюну, словно уже вкусил больной крови Элрика.

– Элрик! Элрик из Мелнибонэ! Сейчас я отправлю тебя в вечное рабство к твоему изгнанному хозяину! Элрик! Ариох ждет тебя… Я в знак примирения предлагаю ему душу его взбунтовавшегося раба…

Но Элрик не слышал своего врага. В его ушах звенела древняя боевая песня, он был целиком сосредоточен на противостоящих ему монстрах, которых убивал одного за другим, забирая их души себе.

Он не посвящал эти души Ариоху, потому что Ариох оказался слишком переменчивым покровителем и, как стало ясно, не имел власти в этом царстве. То, что осталось от Эсберна Снара, понесло Ариоха через все измерения в его собственное царство, где он должен был восстановить силы и сплести новые заговоры в своем вечном соперничестве с другими Владыками Хаоса.

Где-то рядом продолжали свое хирургическое избиение Чарион Пфатт и Роза, а мечи-сестры Буревестника, напевавшие свою сладкозвучную нездешнюю песню, были точны и опасны, как и три сестры, в чьих руках они находились. Прежде у Элрика никогда не было таких равных ему смертных товарищей. Он чувствовал их поблизости, и это наполняло его гордостью, а его упоение боем становилось еще исступленнее, по мере того как он продолжал свое колдовское истребление врага. И тут ему показалось, что он среди этого кровавого неистовства услышал, как кто-то назвал его имя.

Два воина Хаоса с доспехами, усеянными шипами и укрывавшими, подобно панцирям, часть их тела, напали на него одновременно, но оказались слишком медлительными для Элрика и его адского меча – их головы отлетели, как чурбаки, и одна из них шипом попала в глаз воина из следующей наступавшей на Элрика пары, отчего оба потеряли ориентацию и прикончили друг друга. Элрик тем временем подскакал к другой наступающей полурептилии, которая взгромоздилась на тело убитого товарища и пыталась атаковать Розу оттуда. Двумя точными ударами Элрик перерубил связки этой твари, отчего та рухнула на другие тела, рыча в бессильном гневе и безумном удивлении, с каким осознала собственную уязвимость.

Но знакомый звук этого слабого голоса становился все настойчивей…

– Элрик! Элрик! Хаос вдет тебя, Элрик! – Высокий страстный звук; мстительный вой ветра.

– Элрик! Скоро мы все станем свидетелями краха твоего оптимизма!

Вверх по горе нарубленного мяса Хаоса устремляется Элрик на своем боевом жеребце, оценивая результаты битвы…

Уэлдрейк со своего балкона увидел, как конь Элрика взбирается на этот холм из груды тел, увидел Черный Меч в облаченной в боевую рукавицу правой руке, увидел левую руку на фоне лучей, посылаемых во всех направлениях разломленными кристаллическими ветвями. Головокружительная смесь цвета и света придавала перспективу всей этой сцене, и Уэлдрейк увидел то, что не было видно Элрику, и взмолился снова…

Гейнор крался по груде уже начавших гнить тел, его доспехи почти полностью были забрызганы кровью, заляпаны останками его воинов. Он продолжал нашептывать имя Элрика, он был одержим одной лишь мыслью о мести.

– Элрик!

Тонкий звук, словно предупреждающий крик далекой птицы, и Элрик узнал голос Чарион Пфатт.

– Элрик, он уже рядом. Я чувствую его. У него больше силы, чем мы думали. Ты должен его каким-нибудь образом уничтожить. Или он уничтожит нас всех!

– ЭЛРИК! – В возгласе слышалось удовлетворение.

Гейнор пробрался наконец через груду мертвых тел и встал, глядя неподвижным взором на своего заклятого врага. В его руке сверкал черно-желтый зазубренный меч, похожий на лаву, вырвавшуюся из жерла вулкана.

– Я не думал, что мне сегодня понадобится эта моя новая сила. Но, видать, ошибался. Вот я, а вот-ты!

С этими словами Гейнор бросился на Элрика, но альбинос легко отбил его атаку Буревестником. Гейнор на это, к удивлению Элрика, только рассмеялся и на некоторое время застыл в позе своего несостоявшегося удара. И тут альбинос, поняв, что происходит, попытался отвести назад свой меч, извлечь его из присосавшегося к нему вражеского клинка, который словно выпивал из него жизнь. Элрик слышал о мечах, которые питались энергией других мечей, подобных Буревестнику. Эти мечи-паразиты были выкованы из неземного железа, обладавшего мистической силой.

– Кажется, ты прибег к очередному бесчестному колдовству, принц Гейнор. – Элрик знал, что в его мече все еще остается немало силы, но не мог рисковать, боясь растерять ее всю.

– Честь не принадлежит к моим достоинствам! – Гейнор говорил чуть ли не насмешливо, делая ложные выпады черно-желтым мечом-паразитом. – Но если бы я и числил ее среди своих прочих качеств, то я бы сказал, что тебе, принц Элрик, недостает смелости предстать перед врагом лицом клипу, чтобы у каждого был меч, соответствующий его нуждам. Разве мы сражаемся не на равных, владыка руин?

– Может быть, может быть, – сказал Элрик, надеясь, что сестры поймут всю трудность положения, в котором они оказались. Он умело сделал ложный выпад, чуть отведя своего коня в сторону.

– Так ты боишься меня, Элрик? Ты боишься смерти?

– Не смерти, – ответил Элрик. – Не обычной смерти, которая всего лишь переход…

– А как насчет смерти, которая становится внезапным и вечным небытием?

– Я не страшусь ее, – сказал альбинос. – Хотя и не желаю ее.

– Как тебе известно, ее желаю я!

– Да, принц Гейнор. Но тебе она не дозволена. Ты никогда не получишь такого легкого освобождения.

– Может быть. – Гейнор Проклятый явно не желал говорить об этом. Он бросил взгляд назад через плечо и усмехнулся, увидев, что к ним скачет принцесса Тайаратука, а ее сестры и две другие женщины продолжают избиение тварей Хаоса. – Неужели в мультивселенной нет ничего постоянного, спрашиваю я себя. Неужели Равновесие – не более чем приятная безделушка, какой смертные утешают себя, надеясь на какой-то порядок? У нас нет никаких свидетельств этого.

– Мы можем создать такие свидетельства, – тихо сказал Элрик. – Это в наших силах. Мы можем создать порядок, справедливость, гармонию…

– Ты слишком много морализируешь. Это признак неуравновешенного ума. У тебя больная совесть.

– Мне не требуется снисходительности от таких, как ты, Гейнор. – Элрик сделал вид, что расслабился, придав лицу несерьезное выражение. – Совесть – это не всегда бремя.

– И это говоришь ты, убийца соплеменников и невесты? Разве можно питать что-то иное, кроме отвращения, к такой личности, как твоя?

Гейнор делал выпады словами, как своим мечом: и то и другое имело целью выбить альбиноса из колеи, лишить его веры в собственные силы, воли к жизни.

– Негодяев я убил больше, чем невиновных, – уверенно сказал Элрик, хотя ему и было ясно, что Гейнор знает, как ударить его побольнее. – Единственное, о чем я жалею, это о том, что не имел удовольствия прикончить тебя, несостоявшийся слуга Равновесия.

– Не заблуждайся на сей счет, Элрик: удовольствие это будет взаимным, – сказал Гейнор и нанес удар.

Элрику пришлось защищаться. И опять энергия из его меча была отобрана огромным глотком космической силы, отчего черно-желтый меч запульсировал грязноватым светом.

Элрик, не будучи готов встретиться с такой силой Гейнорова меча, отступил назад и чуть не был выбит из седла. Рунный меч без всякой пользы повис у него на запястье. Альбинос выровнялся в седле; хватая ртом воздух, он видел, что они в считанные мгновения теряют все завоеванное ими. Он увидел, что к ним приближается принцесса Тайаратука, и прохрипел ей, чтобы она бежала прочь, в любом случае избегая меча Гейнора, потому что теперь он был в два раза сильнее, чем вначале.

Но принцесса не слышала его. С изяществом, благодаря которому она казалась почти воздушной, надвигалась она на Гейнора Проклятого, золотой меч сверкал в ее правой руке, ее черные волосы развевались на ветру, ее фиолетовые глаза светились предчувствием возмездия Гейнору…

И опять Гейнор блокировал ее удар. И опять он рассмеялся. И опять принцесса Тайаратука с удивлением почувствовала, как энергия покидает и ее и меч.

Потом, чуть ли не небрежным движением, Гейнор вышиб ее из седла рукояткой своего меча, и она беспомощно упала на мертвую плоть и кости, а Гейнор вскочил на ее коня и поскакал туда, где сражались остальные, еще не зная о грозящей им опасности.

Принцесса Тайаратука подняла глаза на Элрика, который пытался выровняться в седле.

– Элрик, ты не знаешь никакого колдовства, чтобы спасти нас?

Элрик судорожно пытался вспомнить, что он читал в старых фолиантах, пытался вспомнить заклинания и слова, которые он заучивал ребенком, но ни одна из приходивших ему в голову мелодий не обладала необходимой силой…

– Элрик, – хриплым шепотом проговорила Тайаратука, – смотри, Гейнор выбил из седла Шануг’у – конь ее скачет без всадника… а теперь упала и Мишигуйа… Элрик, мы проиграли! Мы проиграли, невзирая на все наше колдовство!

И тут Элрику смутно припомнился древний союз его народа с некими сверхъестественными существами, помогавшими им при основании Мелнибонэ, но вспомнил он только их название…

– Плетеная женщина, – хрипло пробормотал он сухими губами. Ему казалось, что все его тело лишилось плоти и любое его движение разорвет его на десятки частей. – Роза знает…

– Вставай, – сказала Тайаратука, поднимаясь на ноги и цепляясь за уздечку своего коня. – Мы должны сказать им…

Но Элрику нечего было говорить, только воспоминание о воспоминании; был некогда в древности договор с каким-то природным духом, который не подчинялся ни Закону, ни Хаосу; мучительный намек на заклинание, какой-нибудь напев, который он выучил еще ребенком, упражняясь в призывании сверхъестественных сил…

«Плетеная женщина».

Он не мог вспомнить, кто она такая.

Гейнор снова исчез – направился в гущу своей армии в поисках Чарион Пфатт и Розы, ведь теперь он был вооружен мечом в четыре раза более мощным, чем те, что противостояли ему, и он желал испытать свое оружие на обычной смертной плоти.

Уэлдрейк продолжал наблюдать и молиться, он все видел со своего балкона. Он видел, как принцесса Тайаратука вложила в ножны свой меч и повела коня Элрика туда, где стояли ее сестры, позы которых тоже свидетельствовали об их крайней усталости. Их кони ускакали по следам Гейнора.

Но Гейнор еще не нашел Розы, да и Чарион Пфатт, легко ускользнувшая от него, как уличный мальчишка на рынке от погони, вернулась к другим и оживленно говорила что-то лежащему на земле альбиносу…

Потом из-за горы тел появилась Роза; оценив ситуацию, в которой находятся ее друзья, она сразу же спешилась.

Потом и она опустилась на колени рядом с альбиносом и взяла его за руку…

– Есть одно заклинание, – сказал Элрик. – Я пытаюсь его вспомнить. Возможно, мне это удастся. Оно касается тебя, Роза, или кого-то из твоего народа.

– Все мои соплеменники, кроме меня, мертвы, – сказала Роза. Ее мягкая розоватая кожа разрумянилась в пылу сражения. – И мне кажется, что и я должна умереть.

– Нет! – Элрик с трудом поднялся на ноги. Он крепко держал рукоятку своего меча, а его конь нервно перебирал ногами, не понимая, почему он не может и дальше участвовать в схватке. – Ты должна помочь мне. Там что-то говорится о женщине, о Плетеной женщине…

Это имя было ей знакомо.

– Я знаю только вот это. – Нахмурив брови, она прочла на память несколько стихотворных строчек:

Это написал Уэлдрейк. В юности, как он говорит.

И тут она поняла, что неведомым для себя образом сумела сообщить что-то бледнолицему властелину, потому что губы Элрика начали двигаться, а взгляд его устремился вверх в поисках иных миров, недоступных другим. С его губ стали срываться странные музыкальные звуки, даже три сестры не в состоянии были понять, что он говорит, потому что говорил он не на земном языке. Он говорил на языке темной глины и переплетающихся корней, старых гнезд в зарослях куманики, где, согласно легенде, когда-то резвились дикие вадаги, играли и рожали странных детей, частично состоявших из плоти, а частично из древесины, народ леса и забытых садов. Когда он сбивался, к нему в его песне присоединялась Роза, певшая на языке народа, к которому она не принадлежала, но чьи предки смешались с ее предками и чья кровь сегодня текла в ее жилах.

Они пели вместе, посылая свою песню через все измерения множественной вселенной туда, где спящее существо зашевелилось и подняло руки, сплетенные из миллионов кустов куманики, и повернуло лицо из розового дерева, повернуло его в направлении песни, которой оно не слышало сто тысяч лет. Песня словно воскресила это существо, придала какой-то смысл его жизни в тот момент, когда оно уже собралось умирать. И вот, словно по прихоти, как бы из любопытства, Плетеная женщина стала приподнимать свое куманиковое тело – каждую из своих рук, ног, голов, а потом с шуршанием, производимым ее лиственной оболочкой, она приняла форму, очень похожую на человеческую, хотя и гораздо крупнее.

Потом она небрежно сделала шаг сквозь время и пространство, которых еще не было, когда она улеглась спать, и оказалась в зловонной трясине гниющей плоти и костей, и это не понравилось ей. Но тут она почувствовала другой запах, в котором было что-то от нее самой, и она опустила свою массивную плетеную голову, голову из плотных шиповатых ветвей, глаза которой были вовсе не глазами, а цветами и листьями, потом она открыла свои шиповниковые губы и голосом таким низким, что от его звука сотряслась земля, спросила, для чего ее дочь вызвала ее.

На это Роза ответила на том же языке, а Элрик продолжал петь ей свою песню на мотив, который вызывал у нее отклик. Казалось, что она теснее сжала свои ветви и сурово взглянула на Гейнора и остатки наступающей армии Хаоса, которая остановилась при виде ее.

Сестры взялись за руки, они соединились и с Чарион, Элриком и Розой, они крепко держались друг за друга, чтобы обеспечить свою безопасность и усилить свою энергию, с помощью которой они общались с примитивной душой Плетеной женщины, направляли ее, и она согнулась и протянула свою состоящую из множества ветвей руку к Гейнору, который едва успел улизнуть, дав шпоры коню. Он проскакал под нею, без пользы хлестнув мечом по ее дереву, энергия которого была особого свойства – ее невозможно было украсть, так же как невозможно было оружием смертных повредить эту деревянную плоть, и на дереве от удара образовалась лишь едва заметная царапина, которая тут же затянулась.

И со спокойной медлительностью, словно она выполняла какую-то неприятную работу по дому, Плетеная женщина вытянула свои длинные пальцы, пронзая ими наступающие ряды Хаоса. Она не замечала ударов мечей и пик, их уколов и тычков. Она обхватила их своими пальцами, оплела, окрутила – все воины Хаоса, все его твари, еще остававшиеся в живых, оказались в ее куманиковой горсти.

Только одному удалось бежать – он мчался прочь от кровавых кристаллов этого поля боя, нахлестывая коня своим пресыщенным паразитом-мечом.

Плетеная женщина протянула тонкие щупальца к убегающему Гейнору, но в них почти не было силы – ее хватило только на то, чтобы тонкой зеленой веткой выбить меч из его руки, торжественно поднять его и зашвырнуть в лесную чащу, где сразу же возникла черная лужа, превращая окружающие кристаллы в уголь.

Когда меч-паразит исчез, они услышали яростные вопли Гейнора, который погонял своего потного жеребца вверх по склону холма, а потом, перевалив за его гребень, исчез из виду.

Плетеная женщина потеряла интерес к Гейнору. Она медленно освободила свою куманиковую руку от кровавых тел, нанизанных на шипы, от плоти, из которой была выдавлена жизнь, – ее жертвы встретили куда как более чистую смерть, чем та, которую предлагал им Элрик.

И Элрик наконец сел в седло. Остальные отвернулись, чтобы не видеть, как он добивает раненых, давая своему мечу возможность вновь набрать энергию. Элрик был исполнен решимости найти и наказать Гейнора за все зло, что он причинил. Он обходил эти еще живые тела, не обращая внимания на их вопли о пощаде.

– Я должен взять у вас то, что ваш хозяин взял у нас, – сказал он. И в этом убийстве не было ни чести, ни достоинства. Он делал только то, что было необходимо.

Когда он вернулся к своим товарищам, Плетеной женщины уже не было – она исчезла, взяв причитающуюся ей плату; все враги были повержены и мертвы.

– Армия Хаоса побеждена, – сказала принцесса Шануг’а. – Но Хаос не изгнан из нашего царства. У Гейнора здесь еще есть немалая сила. Он скоро снова выступит против нас. – Она вернула себе своего коня.

– Мы не должны позволить ему сделать это, – сказала Роза, отирая Быстрый Шип о свою атласную накидку. – Мы должны изгнать его назад в Ад, чтобы он больше никогда не смог угрожать вашему царству.

– Это верно, – сказал Элрик, одолеваемый собственными тяжелыми мыслями. – Мы должны загнать зверя назад в его нору и заточить его там, если его нельзя убить. Ты можешь найти дорогу к нему, Чарион Пфатт?

– Могу, – сказала она. У нее было несколько незначительных ран, и другие помогли ей забинтовать их, но в ее движениях присутствовала какая-то бесконечная радость, словно она все еще не могла прийти в себя после своего неожиданного спасения. – Он, вне всякого сомнения, вернулся на Корабль, Который Был.

– Это его цитадель… – пробормотала Роза.

– Там его силы должны быть особенно велики, – сказала принцесса Мишигуйа, устраиваясь в седле.

– Да, там он, несомненно, силен, – согласилась Чарион Пфатт, сдвинув брови, – гораздо сильнее, чем был здесь, на поле боя. Но я так до конца и не понимаю, почему он не воспользовался здесь всем, что было в его распоряжении.

– Возможно, он ждет нас, – сказал Элрик. – Возможно, он знает, что мы придем…

– Мы должны идти туда и вернуть сокровища Розы, – сказала принцесса Тайаратука. – Мы не можем допустить, чтобы принц Гейнор оставил их у себя.

– Верно, – с чувством сказал Элрик, к которому вернулось ощущение тревоги. Он вспомнил, что душа его отца остается во владении Гейнора и что очень скоро Ариох или какой-нибудь другой Владыка Хаоса постарается прибрать ее к рукам, а тогда она устремится к Элрику и спрячется в нем, и отец и сын таким образом воссоединятся навеки.

Элрик стянул черные кольчужные рукавицы и приложил ладони к мощному крупу коня, но ничто не могло изгнать холод, который проник во все его существо.

– А как быть с остальными? – спросила Чарион. – С моим дядей и бабушкой, с моим кузеном и женихом? Я думаю, их надо успокоить.

Они медленно поехали в город-пещеру, оставили в конюшне лошадей и стали подниматься по бесчисленным ступенькам и переходам, спрятанным в стенах. Наконец они добрались до балкона, где оставили всех, но нашли там только Уэлдрейка.

Он был в отчаянии. Его глаза были полны слез. Он обнял Чарион Пфатт, но это был жест утешения, а не радости.

– Их нет, – сказал он. – Они увидели, что вы проигрываете сражение. Или так им показалось. Фаллогард должен был позаботиться о матери и сыне. Он не хотел уходить, но я его заставил. У него была возможность. Он мог бы взять с собой и меня, но времени уже не оставалось, к тому же я не хотел.

– Их нет? – переспросила Чарион, отстранившись от него. – Что значит нет, любовь моя?

– Матушка Пфатт открыла то, что она называет «складкой», и они все заползли туда и исчезли в тот самый момент, когда появилась эта огромная спасительная заросль. Но было уже поздно. Они бежали!

– От чего? – в гневе крикнула Чарион Пфатт. – И куда? Неужели нам снова нужно начинать все эти поиски?

– Похоже, что так, – кротко сказал Уэлдрейк. – Если мы собираемся получить благословение твоего дядюшки, как мы того хотели.

– Мы должны найти их, – твердо сказала она.

– Но сначала, – тихо сказала Роза, – мы должны побывать на Корабле, Который Был. Мне нужно выставить маленький счет Гейнору Проклятому и той компании, в которой, как я подозреваю, он находится.