"Оноре де Бальзак" - читать интересную книгу автора (Труайя Анри)

Глава вторая Начало учения

Когда-то Вандомский коллеж принадлежал ораторианцам и, хотя во времена революции подвергся секуляризации, не утратил присущей ему суровости. Преподаватели несколько дистанцировались от религии, но прибегали все к тем же методам воспитания и обучения, что и во времена монархии. Во главе коллежа стояли двое бывших священников, присягнувшие на верность нации по положению о церкви в 1790 году, – Лазар-Франсуа Марешаль и Жан-Филибер Дессень. В один и тот же день 1794 года они обвенчались с дочерьми господина Рене Рену, нотариуса, став, таким образом, свояками. Под их неусыпным надзором дети вынуждены были забыть о мирной семейной жизни и забавах, свойственных юному возрасту. Заточение в темницу знаний не прерывалось даже на время каникул. Учащиеся носили форму – круглая шляпа, небесно-голубой воротничок, костюм из серого сукна (материал поставляли сами директора), – за качество которой отвечали. Довольно частый осмотр обмундирования заставлял тщательно заботиться об одежде. Раз в месяц дозволялось написать родителям, которых руководство настоятельно просило избегать визитов, ибо это могло смягчить характер маленьких заключенных. За шесть лет Оноре видел своих лишь дважды.

По воскресеньям дети строем шли в имение к господину Марешалю, где собирали гербарий, играли в мяч или наблюдали за жизнью животных на ферме. Каждый воспитанник шефствовал над голубем – кормил крошками, собранными в столовой во время еды. Иногда на рассвете хозяева вели мальчишек в кузницу, к стеклодуву или на мельницу, устраивая по дороге скудный завтрак на траве, наставляя измученных на путь истинный.

В классах на рассеянные умы сыпались наказания в виде дополнительных заданий, но и телесные случались не реже. Провинившийся становился на колени перед кафедрой преподавателя, его били по пальцам узким кожаным ремешком, пока он не начинал просить пощады. Не менее страшным было пребывание в своего рода карцере, устроенном под лестницей и именовавшемся «альковом», или в клетушке размером в шесть квадратных футов, которые были при каждом дортуаре. Достойные ученики, напротив, получали крестик и разрешение полистать развлекательные книги. Оноре никогда не узнал этого счастья. Поступая в коллеж наряду с другими новичками, он был толстощеким увальнем, застенчивым, ленивым и меланхоличным. В автобиографическом романе «Луи Ламбер» он напишет: «Расположенный посередине городка на речушке Луар, омывающей его здания, коллеж образует большую, заботливо огороженную территорию, где находятся все здания, необходимые для такого рода учреждений, – часовня, театр, лазарет, булочная, а также сады и источники. В этот коллеж, самое знаменитое воспитательное заведение из всех имеющихся в центральных провинциях, поступала молодежь из провинций и колоний… Все носило отпечаток монастырского распорядка».[2]

Очень скоро такая жизнь показалась Оноре удручающе несправедливой. Соученики, невежественные, грубые, шумные, разочаровали. Он никак не мог простить матери, что та упекла его в этот застенок. К тому же, чтобы избавить сына от соблазнов, лишила карманных денег. Казалось, Шарлотта-Лора находила удовольствие в том, чтобы «уберечь» чадо не только от материнской нежности, но и от самых элементарных удобств. Родители других воспитанников присутствовали при вручении наград, Бальзаки не утруждали себя этим. Впрочем, Оноре и не давал им повода для гордости: оценки были так себе, поведение оставляло желать лучшего. Отчаявшись исправить его, господин Марешаль писал: «Из мальчика не вытянешь ничего – ни уроков, ни домашних заданий, непреодолимое отторжение вызывает у него необходимость выполнять любую работу по принуждению». Получив первую награду, десятилетний Оноре, ликуя, немедленно сообщает об этом матери. В письме от первого мая 1809 года сын сообщает: «Любезная матушка, я думаю, папа был огорчен, узнав, что меня посадили в „альков“. Прошу тебя, успокой его, скажи, что я получил похвальный лист при раздаче наград. Я не забываю протирать зубы носовым платком. Я завел себе толстую тетрадь и переписываю туда все из своих тетрадок, и у меня хорошие отметки, надеюсь, это доставит тебе удовольствие. Обнимаю от всей души тебя и всех родных, а также всех, кого знаю». Подпись: «Бальзак Оноре, твой послушный и любящий сын».[3]

Похвальный лист по латыни, который должен был «успокоить» отца, представлял собой томик в рыжеватом сафьяновом переплете – «История Карла XII и Швеции», – украшенный надписью золотыми буквами: «Награда Оноре Бальзаку, 1808 год». С какой гордостью должен был созерцать ребенок это официальное признание своих заслуг! Как надеялся, что родители порадуются за него! Но они ожидали от сына более внушительных свершений. Он начинал опасаться, что никогда не сможет оправдать их надежд.

Переживать превратности школьной жизни ему помогает один из учителей – Иасент-Лоран Лефевр, священник, присягнувший на верность нации по положению о церкви в 1790 году, наставник пятых классов. В обязанности отца Лефевра входило следить за библиотекой, содержимое которой пополнилось за счет разграбления замков и аббатств во время революции. Он давал Оноре уроки математики, в которой тот был весьма слаб, тогда как господин Бальзак мечтал, что его первенец поступит в Политехническую школу. Но учитель и ученик гораздо больше были увлечены литературой, чем цифрами и равенствами. Вместо того чтобы заставлять мальчика корпеть над учебниками, отец Лефевр поощрял его к чтению трудов, скрытых в недрах библиотеки, чему тот и предавался с удовольствием в часы их занятий. В свое время священник увлекался поэзией и философией, восторженное любопытство воспитанника напоминало ему о собственной юности. Он обнаруживал в нем богатое воображение, пылкость, стремление бесконечно предаваться мечтам. «Заговорщики» – мальчишка одиннадцати лет и сорокалетний мужчина – втайне от всех обменивались впечатлениями по поводу прочитанного. Они были одной породы – охотники за мечтами. Вспоминая годы учения с добродушным наставником отцом Лефевром, Бальзак напишет в «Луи Ламбере»: «Таким образом, между нами был молчаливо заключен договор: я не жаловался на то, что ничему не учусь, а он молчал по поводу того, что я брал книги».

Оноре без разбору поглощал все, что попадало под руку, впрочем, явно отдавая предпочтение книгам поучительным. Во время перемен он не склонен был принимать участие в играх, с отсутствующим видом и книгой в руках удалялся под дерево. Теперь его радовало наказание в «алькове» – здесь он мог в полном одиночестве думать о прочитанном. Следствием этой неистовой и безрассудной страсти стало желание походить на авторов, которыми восхищался. Мальчик обладал феноменальной памятью: достаточно было пробежать текст, чтобы обратить внимание на малейшие детали. Поскольку источников были сотни, голова его была переполнена всевозможными сведениями. Он все больше удивлял отца Лефевра своими познаниями и живостью суждений. Ничего не говоря вслух, Оноре был тем не менее уверен, что рано или поздно покажет, на что способен. Каким образом? Пока не знал, но волнение молодого ума было столь мощным, что он чувствовал себя в силах покорить мир. Хотя, кажется, окружающие сомневались в великом будущем, которое он себе предназначил: даже отец Лефевр, считавший его учеником способным и особенным, не мог представить себе Бальзака на вершине славы, другие учителя и соученики и вовсе видели в нем только странного мальчугана, известного несколько заносчивой манерой рисоваться и неумеренной тягой к писанию – чужому или своему.

Увлечение Андре Шенье подтолкнуло к сочинению стихов, строки, посвященные инкам, будут приведены в «Луи Ламбере»: «О инка! Властелин несчастный, злополучный!» Несмотря на несовершенство этого александрийского стиха, Оноре упорствовал и декламировал свои измышления перед товарищами, которые в насмешку дали ему прозвище «поэт». По правде говоря, в это время Бальзака занимает не столько музыка слов, сколько нагромождение мыслей о некоей высшей силе, которую он не решается назвать Богом, но которая правит миром согласно своим таинственным законам. Мальчик совсем не религиозен, как и большинство других воспитанников, но испытывает невероятную тягу к тому, что «там», строит из себя вольтерьянца, задает дерзкие вопросы, хотя сам не прочь верить. Готовясь к первому причастию, ни с того ни с сего спрашивает у капеллана коллежа отца Абера, откуда Господь взял мир. Тот отвечает ему загадочной фразой из Евангелия от Иоанна: «В начале было Слово и Слово было у Бога». Не удовлетворенный таким объяснением, мальчик хочет точнее знать, откуда взялось это «слово». «От Бога», – отвечает отец Абер. «Но если все сущее от Бога, то почему в этом мире есть зло?» – возражает Оноре. «Добрый священник не был силен в полемике; он понимал религию как чувство и принимал все догматы на веру, будучи не в силах их объяснить. Однако он не был святым; и, не найдя никаких новых доводов, вышел из себя и засадил меня на два дня в карцер за то, что я прервал его, когда он объяснял нам катехизис». Так язвительно напишет об этом происшествии Бальзак в «Луи Ламбере».

Более суровым наказанием оказалось изъятие у него рукописи «Трактата о воле». «Вот глупости, которыми вы занимаетесь, пренебрегая домашними заданиями!» – воскликнул отец Франсуа Огу, стоя перед Луи Ламбером, alter ego Бальзака. «Луи Ламбер и он [Бальзак] – один человек, – напишет сестра Оноре Лора Сюрвиль, – это Бальзак в двух лицах. Жизнь коллежа, малейшие события тех дней, все, что он пережил и передумал там, все правда, даже „Трактат о воле“, который один из преподавателей (которого он называет) сжег, не читая, в ярости обнаружив вместо домашнего задания, которое требовал. Мой брат всегда сожалел об этом своем письменном опыте – свидетельстве ума в столь юном возрасте».

Оноре, обуреваемый желанием поверять свои фантазии бумаге, становится все более враждебным железной дисциплине коллежа: то, что ему пытаются навязать, раздражает, увлекает лишь то, к чему расположен сам. Запертый в серой Вандомской тюрьме, занят только собственными мыслями. Он напишет о себе – Луи Ламбере, – что ему достаточно было одного – утолять жажду своего ума. В четырнадцать лет интеллектуальная деятельность Оноре столь интенсивна и до такой степени не соответствует его положению обычного школьника, что он чувствует себя на грани безумия. Голова перегрета кипением теорий, воспоминаний, планов. «Оноре был похож на сомнамбул, которые спят с открытыми глазами, – засвидетельствует Лора Сюрвиль. – Он почти не слышал обращенных к нему вопросов и не знал, что отвечать, когда у него вдруг спрашивали: „О чем вы думаете? Где вы?“ Это удивительное состояние… происходило от скопления мыслей… без ведома преподавателей он прочел большую часть библиотеки коллежа… в карцере, куда он вынуждал помещать себя ежедневно, поглощал серьезные книги». Он будет утверждать даже, что порой впадал в своего рода кому, состояние это тем более беспокоило учителей, что они не знали причины.

Болезненное «отупение» усугублялось актами неповиновения, руководство коллежа решило избавиться от воспитанника, чей характер мог дурно повлиять на дух его товарищей по заточению. Двадцать второго апреля 1813 года Бальзаков попроси ли забрать сына, чье дальнейшее пребывание в этом учебном заведении признано было нежелательным. Изгнанный как паршивая овца среди учебного года, Оноре опасался резкой реакции матери: не будет ли Шарлотта-Лора чувствовать себя лично оскорбленной этим? Но он выглядел столь жалким и потерянным, что обеспокоенные родители ни в чем не стали упрекать его. Положились на свежий воздух и здоровое питание, чтобы дать ему оправиться. Но мальчик ждал от своего возвращения чуда иного рода, никак не связанного ни со свободой передвижения, ни с обильной едой: все меркло в присутствии Лоры, которую он наконец обрел, – повзрослевшей, похорошевшей, любившей и понимавшей его лучше, чем кто-либо другой.