"Агенты Синлара" - читать интересную книгу автора (Тин Анна)

Часть 3 ДЕНЬ НАДЕЖДЫ

Если ты мыслишь линейно — у тебя никаких шансов понять Вселенную. Рядом со всеми твоими вероятностями будут бродить такие невероятности, которые сведут на нет любые рассуждения, и реальность останется непонятной и непредсказуемой. Но даже если ты принял за основу самую многопричинную логику, если ты изучал природу космоса не на отсталой планетке вроде Земли, а на сверхсложном межгалактическом Терминале с его воистину сказочными возможностями, если даже ты очень долго работал в этом самом дальнем Внеземелье и вроде бы отвык изумляться чему бы то ни было, то все равно твоя судьба и ее извивы будут ставить тебя в тупик.

Знал ли Стивен, отправляясь сюда, с чем он тут может встретиться? Мог ли догадаться о своей самой непосредственной связи с этим многострадальным миром?

Не думаю, что это так. Когда, наконец, все мы, и он так же, поняли предысторию Гшамм в ее неприкрытом виде, наш учитель пережил такой же шок, как и все остальные.

Это было сложно понять — и еще труднее принять. Хотя с определенного момента все уже было совершенно очевидно. Даже не нужно было бы встречаться с Уло, который мгновенно рухнул на колени, обозвал Стивена Повелителем Камня и принялся молить о прощении своих неразумных предков. Можно было бы и не извлекать тот самый Камень из его металлического ложа, дабы убедиться, что он, судя по химическому составу, привнесен из совершенно другой звездной материи, тройной системы, называемой тут Ширк. Правда, мы обошлись без жертв и даже проделали всю процедуру практически незаметно для охраны, Но я-то могла обо всем догадаться уже тогда, когда ломала голову над своим диковинным сном про Стивена. Или когда ловила обрывки видений аборигенов над поверхностью их священного подземного озера. Но я и мысли не могла допустить, что той самой загадочной мумией в подземелье может оказаться мой учитель, который живым и здоровым работал на Гшамм вместе со мной. Это было слишком дико и нелепо, невозможно, но именно это и оказалось той самой истиной, неудобной со всех концов, но объясняющей все загадки.

Все дело было в тройных системах. Звезды — как самая активная часть космоса — вообще здорово влияют на пространство-время, но тройные системы обладают способностью трансформировать гигантские линейные пространства в нелинейное огромное время. Когда-то, давным давно, Стивен попал во вневременную дыру, и его забросило на Гшамм через систему Ширк, но попутно он побывал на филиале Базы, курировавшем эту планету. Это происходило миллиарды лет назад в сопоставимом времени. И он очень долго провел в стагнации, в этом абсурдном, заторможенном состоянии, так похожем на настоящую смерть, в роли Хранителя Камня, в специальной конструкции, блокировавшей развитие Склерота на этой планете. И если бы не неуместная активность аборигенов, возжелавших познать «Тайну Хранителя», помимо обычных их воскурений и молитв, неизвестно сколько это могло бы продолжаться. Но их коллективные манипуляции нарушили пространственно-временной цикл, причем в самый неудачный для этой системы период, и Стивен исчез из местного космоса, чтобы опять объявиться на Земле (а точнее, сначала на земном филиале СИНЛАРа). Именно поэтому его сразу же взяли на Базу, и он сделался магом-универсалом, редчайшим среди моих коллег специалистом. Он уже прошел всю предподготовку тут, будучи связанным с силовым контуром целого мира, через который только и постижимы истинные тайны Вселенной. Его очень долго готовили, ничего не сообщая прямо, к встрече уже на осознанном уровне с этим миром, который за долгие тысячелетия отсутствия контроля со стороны СИНЛАРа успел глубоко погрязнуть в инферно. Когда-то исчезновение Стивена активизировало как Камень, так и «разбудило» мертвое сознание К'Таага, доселе спящее в его подземельях. И это тоже продолжалось бы неимоверно долго, если бы не рентийский корабль, переброшенный из прошлого от самой звезды Ширк, и не путешествие местного флота на Деу. Последнее окончательно запустило процесс трансформации цивилизации Гшамм в нормальную гуманоидную форму. Насколько мы все теперь понимали, помочь в этом и было нашей задачей.

Я застала Стивена возле голограммы, изображающей его самого в местном виде Повелителя Камня. Это была компьютерная реконструкция, сделанная по всем нашим данным. Округлый зал музея «Тихо Браге» был слабо освещен снизу, и только экспонат в гладкой раме проектора сиял призрачными красками, бросая блики на сумрачное лицо оригинала. Молча он разглядывал жухлые с виду пучки благовоний, окружавших когда-то его собственное тело, куски коры с надписями и набальзамированные тушки мелких зверьков, уложенные по бокам. Эти останки и привели Лерни к мысли, что испарившийся объект сам был тоже мумией. На самом деле это было не так. Тело Стивена, заторможенное вне времени, с руками, вытянутыми по бокам, находилось в стагнации, метаболическом нуле, в силовом поле, исключающем настоящую смерть и разложение. Именно этот фокус так и не сумела разгадать Главная Форма и вместо вечного анабиоза отошла в невозвратную зону мертвого сознания. Правая кисть Стивена тогда была развернута ладонью вверх, и на ней лежал предмет, который, в изображении, я приняла за блюдце или чашку. На самом деле это был металлический тороид, поддерживающий связь между телом, разумом и Базой. Он крепился в центре ладони силовым полем, что и давало тот немыслимый в обычной гравитации ракурс. Может быгь, поэтому, Стивен построил свой корабль так же, в форме тороида. То, что я посчитала грудой черепков, на самом деле было плохо переданным объемным изображением возвышения в центре «пестика», на котором помещался тогда комплекс с нашим учителем. Эта система поддерживала коммуникации с поверхностью планеты и ее собственным полем, а нарушения в ней и привели к временному сбросу.

За эти несколько дней Стивен, как мне показалось, сильно устал. В самом деле, всякому было бы непросто признать, что сотни миллионов лет он провел в виде замедленного тела на совершенно чужой ему по его генотипу планете. Тысячи поколений рождались, жили, умирали вблизи его неизменного облика, зная его в лицо, поклоняясь его неведомой силе, снедаемые, как яблоко червем, желанием постичь его тайну… Видимо, теперь, урывками, он начал вспоминать это прошлое. Наверняка без всякой радости. Человечество Гшамм в отношении космической морали вело себя ничуть не лучше земных наших соотечественников, а я еще по себе помню то липкое, отвратительное чувство, какое пережила, познакомившись на Базе с истинным, а не мифологизированным прошлым нашего мира. К концу курса, что я получила сидючи у кристаллопроектора, самый вид любого землянина казался мне тошнотворным зрелищем, до того меня достали все эти бесконечные и бессмысленные зверства. Я даже подумывала над тем, а не стоит ли вообще позабыть про идею помощи столь мерзостной клоаке, которую еще так недавно полагала, по наивности, если и не лучшим из миров, то не самым гнусным тоже… Но затем это прошло. Все, без исключения, проходят такой этап, чтобы потом больше никогда не переживать его снова. Но в данном случае Стивен ощущал этот мир, как родной, первородный, и должен был испытывать примерно такие же чувство…

Я не ошиблась. Он повернулся ко мне и прошептал:

— Какие же они идиоты, о Вечное в Переменном!

Лицо его было столь бледным, что смуглая кожа казалась даже не серой, а точно бы серебристой, словно озерная гладь в безветренную погоду. Я выдержала паузу и только затем позволила себе предложить:

— Мы подготовили всю программу вчерне, как раньше и обговорили. Нужно еще раз прокатать ее в модели, для уверенности.

Структурный маг резко выдохнул, плавно вздохнул, и голос его совершенно переменился, сделавшись собранным и деловитым:

— Да, конечно, особенно надо проверить возможные издержки по периферии программы. На Гшамм есть две зоны, где общая ситуация особенно нестабильна.

Он мягко развернулся и тут же очутился возле меня, лишний раз продемонстрировав свои удивительные, до мельчайшего движения, грацию и подвижность.

Каждый житель Империи Гшамм, умеющий говорить и слушать, знает, что должно произойти в тот великий и неизбежный день неопределенного будущего, который именуется Днем Надежды. Все знают, что на небе воссияет божественная Звезда Ширк. Что Повелитель Каменных Небес, Великий Бог К'Тааг явится в облике своем вместе с вернувшимися из Вечности тремя Главными и Пятнадцатью вторыми своими детьми, всеми праведниками поколений отцов и дедов, а также умершими истинной смертью во имя его. И что будет град каменный, и море огня, небо станет землей, а земля небом, мир погибнет, а все избранные уйдут на Каменные Небеса вместе с К'Таагом. Но так как точную дату (все пророчества о точном дне события были запрещены еще тысячу лет назад ввиду регулярной несостоятельности) никто не мог знать, ибо истинный божественный разум недоступен смертным, то ежегодно в день, когда кончаются дожди и поднимается сухой и жаркий ветер, дующий с каменистой равнины, все жители Империи, от столицы до самой ничтожной захолустной деревни, отмечали Великий Праздник Ширк, показывающий божественному К'Таагу, что дети его всегда готовы ко Дню Надежды.

Приготовления к нему шли целый год, но особенно в течение последних недель перед праздником. Постепенно нервное напряжение нарастало, люди ожидали выбора жрецов: кто из них, по велению Величайшего, в этом году уйдет на Каменные Небеса? Кто отдаст свою жизнь К'Таагу? Каждый следил за каждым, ловил мельчайшие интонации, стараясь зацепиться за любую неправильность — за все, о чем можно доложить, отправив на жертвенный камень другого, а не себя, получив лишний год жизни, да еще и особый жетон, как знак усердия, необходимый для продвижения по службе.

Шенгуф, единственный, кто мог считать себя в безопасности перед этим днем, обычно радовался нервному, взвинченному состоянию своих подчиненных, почти физически ощутимому усилению страха кругом, серым, неподвижным лицам и надтреснутым голосам. Наэлектризованная атмосфера подавленной паники и затаенного ужаса напополам с нетерпением (чем быстрее слуги Ширтахо сделают выбор, тем скорее остальные вздохнут с облегчением) стимулировала его, напоминая как о тревожной, безродной и полной опасностей молодости, так и о нынешнем, всемогущем и недостижимом положении…

На этот раз что-то было не так. Неправильно, как внутри него самого, так и в окружающем пространстве. Нормальный порядок вещей нарушился в империи, но так, что никто и ничего не мог понять. Внешне все как будто бы не изменилось. Никакой враг не давал о себе знать, а рентийский корабль, который усиленно разыскивали целых три недели, оказался фикцией. На секретный объект НЗ-КВ 14 749 более никто не покушался, ни на прежнем его месте, ни на новом. Был еще один сбой там, где хранился Камень, но тщательная проверка не обнаружила никаких изменений, в том числе и в самой древнейшей реликвии. Как всем известно, она была чрезвычайно радиактивной и потому за ней возможно было только бесконтактное наблюдение, но, судя по датчикам, излучение объекта и его характеристики остались прежними. И снова на поверхности наблюдалась сильная буря, которая, скорее всего, в обоих случаях и была причиной сбоев…

Его опять одолевала бессонница, причем с нелогичной последовательностью. Когда, казалось бы, как сегодня, он уставал донельзя и само тело требовало отдыха, он не мог сомкнуть глаз, а в иные дни, когда не было никаких перегрузок, — спал как младенец. Это была только одна из аномалий.

Стояла глубокая ночь, когда Шенгуф снова решил прогуляться, чтобы движение рассеяло беспричинные тревогу и уныние, которые все чаще накатывали на него, причем в самый неожиданный момент. Опять появлялся комок в груди и вместе с ним — тянущая, черная, как подземелье, тоска, когда все делается невыносимым и хочется только лечь и умереть на месте. Никогда, никогда Император не испытывал ничего похожего до этого самого, последнего времени. Равно как и безумного, сводящего с ума страха, неопределенного, не имеющего никакого адреса, словно бы источаемого самим его перевозбужденным мозгом. При этом сначала голова, а затем и все тело начинали гореть, как в лихорадке, и ничто не могло охладить этот ненормальный жар.

Повелитель Лантера облачился в длинную, сшитую из черных полос шкуры водяного зверя мантию и мягкие башмаки на толстой подошве. Своей скользящей, выдающей воинские навыки н длительный боевой опыт походкой он прошел мимо гвардейцев у входа в опочивальню, отдавших ему честь, поднялся по крутой каменной лестнице и вышел на крышу дворца. Холодный ветер ударил в его разгоряченное лицо и подхватил длинную прядь волос. Здесь было так же тихо и безлюдно, как и в его спальне, только блики от факелов метались по серым плитам, путаясь с длинными лунными тенями, Он дошел до места, где начиналась галерея предков, и вступил между рядами тяжелых, из алого священного камня, вдвое выше человека статуй. Каждый из его предшественников оставлял изваянную еще при своей жизни фигуру, которую наследник устанавливал при церемонии вступления на трон как символ вечной и незыблемой власти императорского рода. Шенгуф так же поступил со статуей отца того человека, которого убил и чье место занял. Он был чужаком здесь, в этой навеки застывшей веренице бывших владык Гшамм, выскочкой и самозванцем, но деяниями своими, как он был уверен, он превзошел их всех, вместе взятых. Шенгуф вспомнил эпоху последнего перед собой императора и поморщился. Двор превратился в шутовской сад, о былом суровом величии Гшамм напоминали только стены цитадели и фрески храма. Знать проводила время в забавах, даже от жертвоприношения К'Таагу, равно как и от воинской службы можно было просто откупиться. Если бы новым Правителем стал настоящий принц, он вообще собирался распустить все войска, кроме стражи, и сократить священные ритуалы до простых шествий, без человеческих жертв. Именно это страшное святотатство, о котором прослышал вездесущий верховный жрец К'Таага, и подвигло его на подлог, а он, Шенгуф, тогда был только марионеткой, исполняющей чужую волю. Но кто, как не он, затем восстановил былую славу Империи? Десятилетиями приводил он к прежней покорности территории, где теперь имя К'Таага внушает невиданный благоговейный страх. Да, он перебил всю потомственную знать, включая женщин и детей, но ведь они же, прежде того, предались разврату и забыли традиции предков, сделав из Лантера увеселительный центр. Да, он уничтожил миллионы людей, единственная вина которых была в том, что они не желали платить вовремя подати, а ему нужно было кормить многотысячное войско. Зато теперь дань выплачивается с механической регулярностью и без всяких фокусов. Да, он загнал на рудники и в огнедышащие цеха толпы рабов, для которых единственной платой была плошка бурды и их собственная жизнь и где люди мерли, точно крысы в сухом смерче. Но он же создал несокрушимое войско, способное к завоеванию миров, сковал железной рукой тысячи сопливых идиотов, без чего их жизнь была бы лишена всякого смысла…

Повелитель снова поморщился. Теперь, после бегства от Рентии и конфуза возле Деу, вся эта патетика даже ему самому уже не казалась совершенно бесспорной. Хуже всего, что он перестал понимать своего бога. Возле Деу ему была весть об искуплении. Это было понятно. Но прошло так много времени, а никаких других точных велений не поступало. Неужели речь шла только о тех случаях с бассейном и дело завершилось несколькими внеплановыми жертвоприношениями? Сомнения, как червь, разъедали его дух, привычный к каменной несокрушимости. Даже его зрение, на которое он никогда не мог прежде пожаловаться, временами как будто предавало его. И в эти мгновения реальность искажалась, начинала плыть, меняясь и превращаясь в диковинные видения. И если прежде они были смутными и серыми, то в последнее время сделались ужасающе отчетливыми. Опять, опять…

Шенгуф отшатнулся, прислонясь пылающим затылком к холодной тверди крепостной башни, ибо перед собственным лицом увидел, как бесконечный ряд статуй начал постепенно светлеть, сияние шло изнутри, делая священный камень как бы излучающим свет… Наступила звенящая, мертвенная тишина. Статуи покрылись бесчисленными мелкими трещинками, сквозь которые прорывались острые, длинные, ослепительно-голубые лучи. И будто бы бесшумно осели на плиты кучками бесформенного гравия… Повелитель Лантера резко и вполне добровольно стукнулся головой. Это помогло. В глазах вспыхнули искры, ушиб болезненно заныл, но видение исчезло. Крыша под сумрачным ночным небом, полным темными, медленными тучами, приобрела обыкновенный вид. Ветер пронзительно выл между узкими проемами стен, и этот звук почему-то успокоил его. Тяжело вздохнув, Шенгуф почувствовал усталость и опустошенность. Горячка внезапно прошла, так что было самое время вернуться в спальню.

Если бы данным давно, миллиарды лет назад, кто-нибудь сделал то же, что ныне собирались проделать мы, история этого мира выглядела бы совершенно по-другому… или вовсе бы не состоялась. Я стояла на галерее большого зала и наблюдала, как по стенам текут сигнальные огни огромной энергосети «Тихо Браге». Для того чтобы удалить из этой звездной системы Камень, нам требовалась энергия, по мощности и структуре большая, чем выдавали все силовые установки нынешней империи Гшамм за десять местных лет. Собственно, основная часть работы досталась Лерни, а мы на данном этапе были только сочувствующей группой поддержки. Надо признать, что во всей истории с Камнем техномаг проявил себя настоящим виртуозом. Похищение опасной реликвии прошло как по маслу. «Жучки» элегантно блокировали все системы слежения за объектом, а затем, облепив его со всех сторон, левптировали наружу через автоматически открытый люк. После еще один рой микроавтоматов слепился в точное внешнее подобие украденного нами Камня, так что аборигены по сию пору уверены, что у них ничего не пропадало. На самом деле смертоносный груз теперь хранился на нашем корабле, и мы хотели отправить его назад, к звезде Ширк, частью оболочки которой он когда-то и являлся. Тогда эта система переживала драматический момент перехода из двойного состояния в тройное, и осколки гигантской вспышки разлетелись по мировым линиям, в частности попав и на эту планету через причудливую игру гравитационных сил и пространства-времени… Будь это обычный метеорит, при таких небольших его размерах ничего особенного бы не случилось. Но это было куском сверхрадиоактивного, состоящего из звездной праматерии вещества, и его излучения вызвали в этом мире целый каскад последствий. Активизировались прежде инертные зоны поверхности, изменились параметры магнитного поля и спектр собственных излучений мира. Это было полезно для самого геоида, но опасно для развития активных форм, жизни и разума. Кроме того, временно открылся коридор, связывающий эту область пространства с инсектоидными зонами, отчего склеротский клон сумел добраться до свежерожденного мира. К тому моменту СИНЛАР уже построил под поверхностью стабилизирующие элементы, частью которых затем стал Стивен в своем сонном виде, пригодном для удержания гуманоидных модельных частот. Но инсектный разум (в отличие от обычных насекомых, которые вымерли тут же, как только СИНЛАР взял Гшамм под свою опеку) сумел адаптироваться и достаточно поработать, чтобы уничтожить первичную цивилизацию Гшамм и внедрить в информационные потоки свои собственные программы. Миллиарды лет понадобились для того, чтобы развились экосистемы, существующие без примеси инсектных форм, но все предосторожности оказались тщетны, когда местные испытатели терпения природы решили проникнуть в сущность Хранителя Камня. Страшное древнее зло этой планеты пробудилось, но так хитро, что СИНЛАР не мог с ним покончить до конца определенного планетарного цикла, иначе это вызвало бы чудовищные катаклизмы (о чем сразу подумал Стивен) и пришлось бы все начинать сначала.

Теперь все изменилось — и мы могли закрыть коридор силы звезды Ширк. Терминал выделил нам энергию и выдал санкцию на весь процесс.

Если рассматривать это как зрелище, чисто эстетически, то грозная суть пропадает, все выглядит феерией цвета, чем-то вроде усложненной версии фигур Лиссажу, посреди молниеносно меняющихся картин силовых потоков. Лерни руководил процедурой, не отрываясь от контрольных экранов, Стивен окаменел перед моделью Гшамм, вперив взгляд в мелькание данных на объемной проекции, так что только мы с Нат, стоя за мощнейшей полевой защитой, смотрели на собственно сам Камень. Сгустки энергий сплелись над ним, били миллионвольтные радужные молнии, из самой субстанции, которая стала постепенно разуплотняться, сыпались фонтаны искр. На самом деле все произошло очень быстро. Когда от куска звездной плоти внутри силового шара не осталось и тени, Лерни испустил вздох облегчения, Стивен смешно хмыкнул носом, а я посмотрела на часы. Прошло всего лишь полминуты объективного линейного времени, хотя казалось, все длилось не меньше получаса. Таково было наше общее напряжение, которое стало постепенно, волнами, спадать. Структурный маг шевельнулся и повертел головой на затекшей шее:

— На поверхности близко к норме, — хрипло сообщил он. Т-4 помассировал себе виски:

— Хорошо. Самое тяжелое позади.

Молча мы согласились с ним. Предстояло еще множество дел, но то самое, сверхчеловеческое, наиболее древнее и опасное, мы убрали. Я не могла удержаться, чтобы не похвалить:

— Вы, ребята, молодцы.

— Еще надо проследить отдаленные резонансы, — ворчливо заметил Стивен, который не любил комплиментов, если считал дело незаконченным. Техномаг же снисходительно кивнул, явно польщенный. Вот кто у нас тщеславен, точно оперный тенор.

Я продолжала самым невинным тоном:

— А теперь пора отправлять наших «крыс» в подземелье.

Лерни подскочил от неожиданности. Разумеется, о следующем этапе он пока и не думал. Это вообще свойство его психотипа, он держит в голове лишь текущий момент. Поэтому ни одного механизма, годного для лазания по щелям, мистер Смод еще не сделал. Разумеется, признать такое он не мог, так что всего лишь возмущенно сослался на трудовой кодекс для техномагов:

— Мадам, я у вас не круглосуточная доставка пиццы. Мне бы отдохнуть. И потом, Стив совершенно прав — сначала надо еще пронаблюдать дня два за магнитным полем и общим положением дел на Гшамм.

В мире стало пусто и тихо, все замерло. Он шел по темным, грязным улочкам своей далекой молодости, где обычно кишит зловонная, низкопробная, но вполне материальная жизнь. Нынче же они были безлюдны. В странном, сумрачном свете, ни солнечном, ни лунном, желто-серебристом, не отбрасывающем теней, неподвижно свисало тряпье в окнах, веревки на жердях, неподвижные листья на деревьях казались жестяными. Здесь никогда не бывало так, как ныне, и он был один, совершенно один в этом городе, где не осталось даже собаки или птицы… Он двигался, но не слышал собственных шагов, возможно, их скрадывала густая, темно-серая дымка, стлавшаяся по низу, закрывая черную воду длинных луж. Постепенно она стала подниматься все выше, выше, и он начал задыхаться в ней, судорожно взмахнул руками и… проснулся.

Шенгуф пробудился у себя в покоях, как и прежде, с лучами восходящего солнца. Молниеносно оделся и немедленно потребовал секретаря. Он слушал его доклад, мерно шагая из конца в конец гигантского, роскошного и помпезного кабинета, но ничего особенного в Империи Гшамм не произошло и не происходило. Обычные рутинные дрязги, мелкие поломки, убийство и воровство в трущобах, как всегда. Только под конец, как некий курьез, подчиненный сообщил:

— …Часа три пополуночи станции слежения засекли сильную, но очень короткую вспышку на Плоскогорье, а затем было остаточное магнитное свечение до рассвета.

Шенгуф остановился, ему казалось, что его сердце замерло, сделало паузу, прежде чем снова забиться:

— В каком направлении? — механически спросил он.

— Везде. По всему периметру горной цепи. Вероятнее всего, поток сильного излучения от солнца.

Конечно, его секретарь прав. Разве это может вызывать удивление? Такое, а то и не такое, случается на Плоскогорье раз в десять — пятнадцать лет. Что ему за дело до этой пустыни? И почему вдруг стало нестерпимо холодно, откуда ледяная струя, ползущая по спине снизу, точно змея? Нервы. Нервы сдают. Ничего, пусть пройдет Великий Праздник, после него всегда все становится на свои места. Уже другим голосом Повелитель небрежно уточнил:

— Технические сбои были?

— Незначительные, — поспешно отозвался секретарь.

— Хорошо Что-нибудь еще?

— В Город Воинов прибыла еще одна группа для участия но втором марше праздника..

Делая вид, что внимательно слушает, Шенгуф размышлял. Он мало разбирался в астрофизике, но не сомневался, что, будь в ночном свечении что-либо по-настоящему аномальное, ему непременно доложили бы об этом. Его рабы слишком вышколены, чтобы попасть под статью о недоложенни, особенно ввиду близости Дня Ширк. Но и они, и их приборы способны ошибаться. Он посмотрел в высокое, залитое утренним светом небо над Лантером. Больше всего на свете он ненавидел непредсказуемость. А сейчас ее стало слишком много. Всю свою жизнь он не доверял никому, кроме себя и своего Бога. Но последнее время перестал доверять и себе, и Богу. Его мозг отчаянно искал выхода. Если он стал другим, неправильным, то надо вернуться к началу. К тому источнику, с которого его жизнь полностью повернула свое русло, пока постепенно не вознесла его на самую вершину власти. А он, этот источник, расположен очень далеко от Ширтахо, аккурат между двумя жалкими деревеньками У-дет и Ис-ва, там, где была его настоящая родина.

Лерни так гордится собственными изделиями, что лучше любую критику заранее оставить при себе. Хотя, конечно, его дроиды редко подводят, выполняя всю программу с безупречной точностью. Но мне так трудно отвлечься от собственных эстетических моментов и признать за его уродцами право на существование! Особенно когда он любовно ставит тебе под нос металлоидный гибрид мины-ежа времен земного XX века с самой чудовищной фантазией какого-нибудь психа-кибермана. Воистину, любая живая блоха более привлекательна, чем это механическое диво.

— Вот. — удовлетворенно вещает Т-4, явно ожидая аплодисментов. — Можно заряжать твоей отравой.

— Прелестно, — приходится врать не дрогнув, лишь сожалея, что я не ЭМ-СИ и у меня так задушевно не получается. Впрочем, мистер Смод слишком занят своим сокровищем, чтобы вникать в интонации. Он воспринимает только суть, и я сухо констатирую:

— Вот этого объема, — он быстро забирает у меня баллончик с токсином для плесени из Ширтахо и прячет его в карман, — должно хватить на четвертной запас. Даже если часть этой заразы успеет удрать к своей мумии через временной проход, она потащит яд с собой. И как только вымрет вся тварюшка, коридор, что она держит на себе, захлопнется, К'Таага отрежет, наконец, от Ширтахо и его бассейна.

— Я уже понял. — Лерни всегда обижается, когда ему объясняют, как он полагает, очевидное. Посему я переключаюсь на другую тему:

— А куда делась Нат?

— Догадайся.

— Лерни!

Техномаг изображает непередаваемую гримасу:

— Следит за своим нежно любимым Шенгуфом. По ее мнению, он ведет себя ненормально, и это почему-то ее заботит… Твой иприт саморазрушается?

Нет, я когда-нибудь удавлю его в постели, хоть он и не мой муж и явно никогда им не будет:

— Во-первых, это не иприт. К чему бы нам газ для теплокровных против существа без нервной системы и всего прочего? Во-вторых, разумеется. Под действием атмосферы, что есть в обоих подземельях, токсин распадается до нейтральных, экологически чистых компонентов за несколько часов. Удовлетворен?

— Вполне. Пошел пускать «крысу» по щелям в Ширтахо.

Техномаг подхватил свое мелкое чудовище и удалился…

Я вдруг вспомнила его слова. Шенгуф ведет себя ненормально? В каком смысле? Он же и так безумен с самого начала и до конца.

Это было слишком давно. Так давно, и словно бы не с ним, но он помнит малейшие детали. Никогда еще нынешний повелитель Гшамм не вел себя столь необычно, не покидал Лантер в одиночку на индивидуальном космоботе, без охраны и многочисленной свиты. Почему-то он был уверен, что сейчас это безопасно. Не было страха, не было ощущения, что кто-то захочет его похитить, убить или воспользоваться его кратким отсутствием. Он никому не сказал, куда летит, и только самым надежным офицерам из личной охраны оставил контрольное время, через которое должен был вернуться назад. Все остальные думали, что император не покидал Ширтахо. Его персональный модуль был верхом технологий, вооруженным так, как только было можно его вооружить, не перегрузив летательных функций. Шенгуф уселся в обитое бурой шкурой пилотское кресло и переключил управление на себя. Он любил и умел летать не меньше, чем стрелять. Хорошо выученные, абсолютно автоматические привычки по-прежнему работали безупречно. Катер стартовал с крыши Дворца, оставив густой, дымный след, и направился в сторону равнины. Системы слежения пропустили выдающий точные сигнальные коды длинный, отблескивающий черным лаком аппарат, стремительно мчащийся прочь от столицы. Внизу мелькали и тотчас пропадали холмы, поля и дороги, пока не показалось несколько жалких лачуг. Шенгуф сделал круг над ними, примериваясь, где сесть. Его катер не нуждался в посадочной полосе, и он приземлился на каменистом, безлюдном и почти безжизненном склоне над отблескивающей гладью соленой пустыни. Когда стих вой двигателей, наступила тишина. Солнце уже начинало садиться, а вторая, меньшая из лун, восходить. Гравий зашуршал под его шагами, когда Шенгуф направился к темному провалу среди скал. Обычно здесь безумствует жаркий ветер, но сегодня было очень спокойно. Повелитель Лантера мог найти это место с завязанными глазами, здесь он проводил долгие, одинокие ночи с пяти до двенадцати лет, когда его отправили в Город Воинов. Узкая, как шрам, щель была проходом в старую, очень старую пещеру, куда император соскользнул по осыпающейся воронке из гравия, пока не спрыгнул на темную твердь растрескавшейся сухой плиты. Повелитель умел видеть почти в полном мраке — ему, как всем воинам высших каст, когда-то вживили в висок специальный аппарат, расширяющий зрительный спектр. Ночное видение отличалось только бесцветием: никаких красок, четкие, но серые объемы предметов. Здесь не было ни малейшего шороха, если не считать шуршания его мантии и скрипа кожаных сапог. Повелитель очутился в гигантском, очень древнем подземелье, вырубленном под плато еще в доимперские времена. Именно здесь на него когда-то снизошло озарение, на маленького, спрятавшегося от бури, дрожащего от страха ребенка, который сразу повзрослел. Дальнейшее было только предначертанным тут путем, неизбежным, как ежедневный путь солнца. Он углубился к центру зала и остановился. Все было не так, не так, как должно. Шенгуф задумался, пытаясь понять свои ощущения. У него была великолепная зрительная память, тем более что он посещал это место так часто. Ни один камень не был сдвинут в сторону, ни одна плита не провалилась в пустоты, кроме тех, что он помнил с детства, только наросты и натеки немного видоизменились за десятки лет. Похоже, здесь так никто и не побывал с той поры, когда он в последний раз спускался в эту пещеру. Изменилось другое. Прежде все кругом было насыщено энергией, мощным, давящим присутствием, которое он считал силой К'Таага. Именно здесь он черпал ту непреклонную волю и власть, которая позволила неизвестному простолюдину превратиться в законного повелителя Гшамм.

Теперь же все было пусто и мертво. Никакого божественного сияния, грозного и величественного, только тлен, прах и пепел в его душе. Он стоял просто в старой, очень старой пещере, между обычными, серыми камнями, ничем не отличающимися от тех, что вапялись повсюду на поверхности…

Шенгуф снова испытал сильную, сжимающую, хватающую за горло боль в груди. Ему стало тяжко дышать, и он вернулся на свежий воздух, ощущая себя безумно усталым и подавленным. Все кончено. Он стал Повелителем Гшамм, величайшим из императоров, но теперь у него не было будущего, только прошлое. Подступающая ночь стлалась по равнине длинными, черными тенями, шевелящимися, словно это были призраки… И он услышал шепот. Как будто у него за спиной стояла толпа и тихо переговаривалась. Он резко развернулся и бросил дикий взгляд на чахлые кусты и острые края валунов. Никого. И никто из жителей не посмел бы приблизиться к его катеру. Дальше, как и всегда, он действовал по наитию, так, как подсказывала интуиция, не рассуждая. Он замер неподвижно, стараясь уловить малейший звук. Шепот возобновился. Долго, очень долго вслушивался Шенгуф в невнятное бормотание, пока не понял, что слышит всего лишь одно слово, но произносимое едва-едва, на выдохе, тысячами голосов: «Искупление… искупление…»

ЭМ-СИ А-1 уставилась на принесенный мной деликатес так, будто бы я предложила ей гвозди в томате. Меня это даже задело:

— Ты что, на самом деле не любишь оливки со сметаной?

Она неопределенно тряхнула головой и быстро выключила экран наблюдения. Что такого она нашла в этой унылой местности, которую столь пристально разглядывала? Ничего интересного, если не считать какого-то имперского катера, стартовавшего и улетевшего. Ее взгляд был совершенно отсутствующим, и я помахала у нее перед лицом:

— Ау, миледи, проснитесь!

— Что? — включилась она наконец.

— Ваш заказ, мисс.

Она снова взглянула на мое подношение и, наконец, сладостно улыбнулась:

— Какая вкуснятина!

Я изобразила вздох облегчения:

— Уф! А то я и впрямь решила, что ты — лунатик.

Нат слегка фыркнула, пододвигая свою порцию:

— Почти.

Я уселась напротив, составив ей компанию. Но, кроме того, мне хотелось уточнить:

— Что-нибудь идет не по плану?

Мисс Джордан облизнула вилку и снова погрузила ее в кушанье:

— Все по плану.

— Тогда откуда такой сомнамбулизм?

Она чуть заметно сдвинула брови:

— Я его не понимаю.

— Шенгуфа? — на всякий случай уточнила я.

— Да. Какие-то отклонения в логике поведения.

Неужели это так важно? Подумала я, вслух заметив:

— Послушай, а откуда у маньяка и зомби может быть последовательная логика? Где ты вообще собираешься ее искать?

Она повела плечами:

— Любая активность последовательна и подчиняется определенным законам. Ведь если бы муравьи в муравейнике, десятилетиями ползающие по одному маршруту, вдруг избрали бы другой — ты ведь тоже бы удивилась, правда? И задумалась?

Верное замечание. Меня бы это сильно озадачило. С другой стороны, все наши манипуляции просто не могли не оказать влияния на его психику, ведь он так связан со склеротским наследием. Уж ей-то это должно было быть очевидно.

— Его ломает по энергетике, — заметила я риторически. Лицо ЭМ-СИ снова сделалось отстраненным.

— Конечно, ломает, — согласилась она. — Но не так, как оно должно было быть. Понимаешь?

Придется сознаться в недомыслии:

— Если честно, то абсолютно нет. В чем отклонения?

Мисс Джордан помолчала, глядя на пустой экран и, видимо, собираясь с мыслями. Затем попробовала объяснить;

— Такая жестко запрограммированая система, как Шенгуф, должна реагировать на любой сбой агрессией. Помнишь, ты сама удивилась, что наши подопечные имперцы чересчур спокойны?

Она снова права. Это действительно необычно, но, может быть, есть и другая причина?

— Мы же восстановили их мозг. И как раз в ассоциативных зонах, где агрессия нейтрализуется.

ЭМ-СИ кивнула:

— Конечно. Сперва и я так думала. Но ведь Шенгуфа мы так не обрабатывали…

— Тогда кто?

— Что. Возможно, это еще одно следствие его путешествия к Деу.

Да, в ее версии есть доля истины. Если не вся истина. Но тогда…

— Слушай, но мы же никак не учли этот момент в модели!

— Мы — нет. Но если СИНЛАР дал «добро», значит, это тоже просчитано.

Просто прекрасно, но у меня по поводу Деу есть и личные вопросы:

— Кстати, ты ничего нового про Деу не выяснила?

Мисс Джордан все еще витала мыслями в собственных идеях и контактировала с замедлением:

— Что ты имеешь в виду под «новым»?

— Например, чем объясняются ее аномалии? Или… Триллион внепланетарных связей? А то мне было недосуг в это погрузиться, сама понимаешь.

Нат кивнула:

— Да, это я уже выяснила… А теперь мне все стало окончательно ясно.

При всем при том иногда я Лерни понимаю. Когда сама ничего не могу понять:

— Может, просветишь?

Она улыбнулась:

— Разумеется. Эта система питается жесткими структурами, привлекая их извне. Поэтому там такая низкая плотность. Так как давность того, что ею поглощается, гораздо больше, чем собственно материи этого мира, то у тебя тогда и вышли эти мириады миров, с которыми она «проконтактировала».

— Ты хочешь сказать, что это вселенский утилизатор непереваренных остатков эволюции?

— Почти что так. Только структуры эти в основном энерго-информационные, а так это в самом деле похоже на AZOTH.

— На газ?

Нат улыбнулась еще мягче:

— Прости. Конечно, это не твоя область. Я имела в виду АЗОТ, некий философский универсальный растворитель алхимиков.

— Философский растворитель… — невольно повторила я: — Ты хочешь сказать, что Деу специально приманивает к себе империи, а затем поедает их информационные клише?

— Империи — если повезет. А так, видимо, питается по мелочи чем попало…

И нашими собственными конструктами, подумала я про себя.

А Нат продолжала:

— Представляешь, как планетарный разум этого мира был разочарован, когда Лерни восстановил спутники? Недаром по ним врезали прямо от одной из звезд.

— А сами спутники? Кто их соорудил?

— Вот это самое интересное. Похоже, это селективная система ранних стадий эволюции трех звезд… Если, конечно, я все правильно поняла из посланий СИНЛАРа.

— Нат, я, конечно… Но все-таки если подетальнее.

— Попроще — архаичные цивилизации звезд. Когда они были на вещественной стадии, то изолировали юную Деу, дабы она не могла их поглотить. И эта система работала до тех пор, пока сами цивилизации не ушли на галактический уровень. Тогда их автоматика постепенно разладилась. Теперь ясно?

— Почти. Во всяком случае, по поводу Гшамм. Если бы там не побывал весь флот во главе с Шенгуфом, то при наших манипуляциях мы могли бы пробудить их инстинкт коллективного самоуничтожения… А теперь он тормозится.

— Скорее — не срабатывает. Если бы речь шла о зажиганим в земных машинах, то не проходит, так сказать, искра.

— Что и прекрасно. Вот уж искр и пламени нам совершенно не надобно,

ЭМ-СИ предостерегающе подняла мизинец:

— Только не говори такого при Лерни.

— Почему?

— Он как раз собрался заняться самым вкусным для себя. А именно спалить дохлый муравейник.

Да, пиротехника для Т-4 суть сладкий пряник. Мне кажется, он скрытый пироман.

— Ты пойдешь посмотреть?

ЭМ-СИ покачала головой:

— Не очень интересно. Потом, надо отслеживать события в Лантере.

Я поколебалась. Конечно, судя по тому, что передал мне «Странник» после очередного сканирования, мой токсин сработал безупречно, и плесень, когда-то инфицировавшая эту планету и принесшая так много бед, надежно сдохла. Но…

— А я все-таки схожу. Вдруг там окажется еще что-нибудь непредвиденное.

Мисс Джордан кивнула, снова включая экран, а я ретировалась,

Лерни, похоже, совершенно не замечал моего присутствия. Это полностью в его стиле — когда он работает, и если другие не задействованы — они словно исчезают. Остается только узкое поле текущего момента. В рубке «Глории» прозрачная, объемная модель личиночных подземелий дополнилась его дроидами, вышедшими на огневые позиции. Стивена в помещении не было — он «вел» силовое поле Гшамм на «Тихо Браге» и должен был погасить возможную полевую отдачу после процедуры. В гнетущей, словно ватной, душной тишине я скромно пристроилась у стены, мельком разглядывая на экранах по бокам увеличенные объекты — саму мумию Главной Формы, галерею трупов и тому подобное. Даже на голографии было видно, что энергетика там упала — в самом деле, плесень больше не снабжала свежей силой мертвое божество. Я почувствовала удовлетворение.

Техномаг, опутанный проекционной сеткой для управления киберами, провел несколько контрольных команд, и по реконструкциям пробежали цветовые сигналы. Вот и началось. Здесь, на «Глории», побоище казалось абсолютно беззвучным, но там, под многотонной плитой плато, должен был стоять чудовищный треск и грохот. Лерни, при помощи своего корабля, вел всю кампанию виртуозно, его машинные мини-орудия выжигали в термопластике миллиметровые дыры, через которые засасывался горючий туман взрывной смеси — и дохлую тушку разносило на мелкие клочья. Наверно, Смоду пришлось повозиться с составом для этого представления — в пещере практически не было кислорода, поддерживающего горение. Вместе с тем энергощиты отражали атаки сверкающих и смертоносных шаров, которые, однако, быстро прекратились — после отключения от Ширтахо в местном контуре оставался незначительный энергоресурс. Часть дроидов, тем не менее, Т-4 успел потерять, но он посылал их с запасом, так что кампания продолжалась все так же упорно и методично, как мистер Смод вообще любил все делать.

Что я подумала, глядя, как кусок за куском разрывается и рушится чудовищая, иссохшаяся туша Главной Формы? Наверное, что это давно должно было произойти. Или не должно было происходить вовсе с самого начала — если бы Склерот не появился на Гшамм. Да, наверное, я думала о том, что в этой Вселенной, движущейся из бесконечности в бесконечность, все время приходится иметь дело с тем, что сделал не ты, но почему-то это имеет к тебе самое непосредственное отношение. Сигнал от «Странника» застал меня посреди этих мыслей — он передал, что из частотного спектра планеты исчезли инсектные составляющие в позитиве и негативе.

Кроме Наставника Пагш здесь, в Священной Пещере у озера, собрались все Смотрители, а у мудрейшего была уважительная причина: вчера он покинул воплощенное тело и ушел к Великому Дыханию. Уло поймал себя на том, что почему-то испытывает не печаль, а спокойную радость, верно оттого, что его старый друг в последнее время ощущал себя таким счастливым, каким он не был никогда в жизни. Сбылись его пророчества, даже лучшие из них. И еще, бессмертная рыба Дутур продолжила свой род, и теперь там, в чистейшей воде, в матовой черноте глубокой толщи, светились усеянные икрой нити. Мир начинался заново.

В самом деле, Повелитель Камня не только вернулся и простил их род за страшный грех, он обещал им самое главное — что они смогут выйти на поверхность и сделать это безопасно в самое ближайшее время. Им, тысячелетиями скрывавшимся от Империи во тьме, подобное казалось совершенно нереальным. Кроме всего прочего, их глаза отвыкли от дневного света и с трудом выносили даже бледное сияние обеих лун. Их кожа воспалялась на солнце через несколько минут, а легкие разрывались от кашля при сухом равнинном ветре. Но если Повелитель Камня обещал, значит, все это можно преодолеть, равно как и недремлющую злобу К'Таага и его мертвящее дыхание. Сегодня Уло, точно так же, как и другие Смотрители, почувствовал это на себе. Мир полностью переменился. Страшная тяжесть, скрытая угроза, идущая отовсюду, растаяла в небытии, сделавшись дурным воспоминанием, ужасным сном множества поколений. Это было чисто эмоциональное состояние, доступное только им, поскольку лишь они среди гшаммцев могли чувствовать и понимать скрытые токи мира, движения его тайной души. Но собрались они на берегах Чистейшего озера не поэтому. Повелитель Камня оказал им честь — они должны помочь ему разрушить остатки зла, таящегося в Ширтахо со времен Великого Греха их народа. Это было давнишней мечтой многих и многих поколений. Но сила мертвых слуг К'Таага и его жрецов прежде не давала им ни малейшей возможности. Теперь все стало по-другому.

Они разместились на песчаной косе, отсвечивающей искрами от магических кристаллов, вокруг Говорящей Чаши. Ее оставил здесь, под синеватым, прозрачным силовым куполом, сам Повелитель Камня. Временами из нее вверх устремлялся луч, а потом оттуда выходила сфера, где появлялись объемные картины от Посланников. Тогда дежурные, как и сейчас, созывали всех, кто мог прийти и послушать.

В сфере, так же прозрачная, возникла фигура Повелителя Камня в белой шкуре неизвестного Уло зверя. Он общался с ними на их собственном языке, но всем было ясно, что его речь магически переводится — движения губ и лица не совпадали со звуком. По мере того как он излагал план действий, все Смотрители приходили в благоговейный восторг. Никому бы и в голову не пришла такая великолепная мысль, не говоря уже о реальном ее воплощении. Наконец изображение исчезло, а на гладкой поверхности подставки под Говорящей Чашей материализовались предметы, которые им понадобятся. Силовое поле ужалось, и ближние к ней подземные обитатели осторожно подошли и забрали блестящие, идеально отполированные шары и продолговатые палочки с округлыми концами. Едва они отодвинулись, как голубая граница энергетической защиты вернулась на прежнее место. Уло отметил это мельком, его основной интерес был к подаркам Повелителя Камня. У всех Смотрителей абсолютная память, тренируемая годами, так что никто ничего не забыл бы из инструкций. Прежде всего, каждому следовало разобрать эти предметы поштучно и потренироваться в управлении. Уло передали из рук в руки его шар и небольшой магический посох. Едва он их коснулся, как почувствовал под пальцами легкую вибрацию очень твердого вещества. Волшебные камни были полны скрытой мощи и невероятно сложны по структуре.

Шенгуф, возможно чтобы рассеять собственную депрессию, решил отпраздновать День Ширк с невиданным размахом. Денно и нощно муштровались отборные отряды, которые должны были выполнять всю программу, а жрецы проводили службы круглосуточно. В конце концов он даже стал опасаться, что к самому празднику ни у кого уже просто не останется сил, и темпы суперподготовки несколько снизились.

Сам Император тщательнее, чем когда-либо, изучал донесения и все подробности любых нестандартных происшествий.

Ничего сверхъестественного не происходило. Только возросло количество мелких сбоев и незначительных катастроф, что, впрочем, легко объяснялось интенсивной суетой его подданных.

Его беспричинное отчаяние продолжалось, и какая-то навязчивая идея никак не додумывалась до конца. Она таилась где-то на подступах сознания, смутным, туманным пятном, изменяя облик и ускользая.

Но сегодня утром Шенгуф сумел ее схватить, сконцентрировать мозг и проникнуть в сумерки подсознания. Он понял, что происходит. Он сам и все люди, что его окружали, изменились. Внутри себя, по отношению к тому что они делали и чем занимались. Прежде он служил К'Таагу со всем почтением и страстью, которая блистала и в глазах его подчиненных. Теперь все иначе: молельные бдения в Ширтахо кажутся ему невыносимо скучными, как и заседания собственного штаба. Его тошнило от подобострастия, а всеобщий страх (сохранившийся и по сей момент) не вызывал ничего, кроме тоскливого раздражения. Он завоевал мир и возродил великую империю, а ни то и ни другое ему было больше совершенно не нужно. Внезапно он понял, что именно так это и происходило когда-то с настоящим наследником Гшамм и его окружением. Поэтому они искали выход в дурманящих напитках и развлечениях с женщинами. Их жизнь также потеряла смысл. Но теперь это проникло глубже, сверху донизу, он был убежден, что каждый из его людей переживает нечто подобное. Осознав все это, неясно почему, он не испугался и не удивился. Казалось, все так и должно было быть. Почему? Ответить Господин Лантера не мог, а спросить ему было не у кого. Когда-то он сам истребил всех, кто давал слишком умные советы. Только Величайший имел право думать и решать на Гшамм, остальные должны были выполнять его планы и приказы. Но теперь его собственных мыслей ему явно не хватало. И он поступил так, как никогда прежде не стал бы. Император отправился к Верховному Жрецу К'Таага.

Шенгуф вообще презирал жрецов. Ими обычно становились те, кто не пригоден к военной службе, и потому изначально он всех их считал человеческим мусором, лишней частью населения, годной только как живое мясо для жертвоприношений. Нынешнего же Верховного Жреца, Ци-Во, он вообще не ставил ни во что. Когда-то, пятнадцать лет назад, он выбрал и назначил этого типа по признаку выдающейся глупости, при которой, если учесть еще и панический страх, который внушал ему Император, он был совершенно безопасен для него. Впрочем, с формальной точки зрения он мог считаться идеальным кандидатом: он помнил наизусть весь канон и проводил службы безукоризненно. Шенгуфу особенно нравилось, что мучил и убивал он жертвы для К'Таага с блаженным лицом и восторженным экстазом полного идиота.

Когда тяжелая, темная фигура Императора вошла в храмовый зал, где Ци-Во руководил приготовлениями к Дню Ширк, все простерлись перед ним, включая самого Верховного Жреца.

По мановению руки Повелителя они остались наедине, и служитель К'Таага встал, повинуясь приказу, но не смел поднять глаз, а вошедший разглядывал его в упор. Наконец раздался низкий вибрирующий голос, сам звук которого внушал трепет подданным:

— Выслушай меня внимательно и постарайся ответить. Есть ли в твоих анналах или старых текстах записи о нынешнем дне или окрестных днях, то, что делает теперешнее время необычным, особенным, не таким, как всегда?

«Чему он вдруг так обрадовался?» — удивился Шенгуф с привычной неприязнью к любым реакциям людей, кроме панического оцепенения. Но тут же понял, что слуга К'Таага просто рад сообщить его Брату свои новости:

— О да, мой Повелитель! Скоро, почти в самый День Ширк, полнолуние двух лун, которое случается только раз в тридцать тысяч лет. Небесный поцелуй соединит лики Гларс и Йун, словно алый цветок опустится в серебряную чашу…

Император поморщился. Он не переваривал никакой поэзии, кроме романтики смерти, крови и железа, простой и понятной для него. И потому резко прервал излияния клирика:

— Что это может означать?

— О! Все мудрецы древности писали о том, что в этот день сила Императора возрастает необыкновенно и прошлое встречается с будущем.

— А что происходит при этом?

— Много прекрасного и чудесного можно ожидать от этого дня. Небеса раскинутся над нами вышитым ковром…

— Понятно. Никто не знает. Если выясните что-нибудь более конкретное, немедленно сообщите.

Он демонстративно повернулся и ушел, подавив раздражение, которое всегда испытывал в присутствии Ци-Во. Шенгуф никогда не признавался себе, что истоки этого чувства не в глупости Верховного Жреца как таковой, не в его происхождении, гораздо более благородном, чем его собственное, а в учености. Уж больно много читал этот недоумок, да еще совершенно лишнего.

Собираясь на эту встречу, Уло и его друзья ожидали увидеть нечто другое. По всем их легендам Великое Дыхание обитало в прозрачных покоях, полных сладостных вод и жаркого, творящего пламени. Его должны были стеречь магические звери, меняющие облик, а сами Посланники должны были восседать на золотых тронах с резными спинками. Оказалось, что тут не было ничего подобного.

Вместо блеска и роскоши — только гладкие, ровные стены, переливающиеся в неизвестно откуда идущем слабом свете, не вредящем их глазам. Никаких статуй, ширм, резных панелей, благовонных чаш с подземной водой. Собственно говоря, сами Посланники тоже не подходили под стандарт: в этом огромном и пустоватом помещении их было только четверо, причем двое — женщины (одну, темноволосую, звали Кен, как запомнил Уло). Одеты они были диковинно словно не было ни пуговиц, ни застежек в их отблескивающих металлом куртках и штанах, как будто составляющих одно целое. Не будь среди них Повелителя Камня (несомненно, тот самый), они вообще засомневались бы, не попались ли они в сверххитрую ловушку К'Таага или Шенгуфа. Впрочем, здесь было удивительно спокойно: ни малейших следов агрессии и тяжелого давления, присущих имперским храмам. Смотрители почти сразу успокоились и, следуя приглашающему жесту Повелителя Камня, расселись на мягких кубических сидениях.

— Мы вызвали и доставили сюда тех из вас, кто лучше других справился с нашей посылкой и потому может помочь нам и выполнить дальнейшее.

Как ни странно, говорила женщина, та, что была поменьше ростом, с необычайно красивым и вкрадчивым голосом. Причем, похоже, именно ее собственным, а не магическим. Без малейшего акцента и очень правильная ее речь завораживала:

— Вам необходимо соединить ваши навыки и наши возможности, иначе ничего не получится. Прежде чем настанет День Ширк, вы будете упражняться здесь, в нашем Дворце, на искусственном подобии настоящего Ширтахо… — она повернулась и посмотрела на светловолосого и бледного мужчину.

Тот подошел к стене и постучал по ней пальцами. Прямо в центре зала перед ними возник прозрачный призрак в виде точной копии древней крепости, с мельчайшими деталями, но только сделанной как будто из ничего.

— Вот эта конструкция и есть ваш тренировочный объект. Необходимо достичь совершенной слаженности и синхронности, чтобы добиться успеха. Надеюсь, наше общество вам понравится. Энги арта толо.

Гости переглянулись, так как это были тайные, сигнальные слова, предназначенные лишь для самых высших посвященных. Лучшее пожелание удачи, мольба о ниспослании благости Небес. Она даже знает ритуальные фразы на древнем языке, с удивлением подумал Уло. Словно выросла на берегу Священного озера. Он почувствовал, что настороженность его друзей постепенно проходит. Все это было совершенно невероятно, точно не с ним или только лишь в желанном сне. Но если он всего лишь спит и ему это видится, то пусть это длится подольше. Тогда это самый чудесный сон в его жизни.

В эту ночь обещанного полнолуния и затмения двух лун его бессонница точно удесятерилась. Шенгуф не только не мог спать, он ощущал нечто вроде зуда во всем теле, когда невозможно просто расслабиться. К тому же жрецы своим многоголосым воем действовали ему на нервы. Запретить это было бы нелогично, и ему приходилось гасить ярость, приливами подступающую к самому горлу, беспрерывными, бессмысленными перемещениями по Дворцу. И вот так, блуждая по длинным и темным ночным галереям, он встретил долгожданное событие. Мрак над Ширтахо был черен, глубок и ясен, только дым от благовонных очагов шаткими столбами подпирал звездную обитель на небесах. И в этом безбрежном пространстве две круглые, точно глаза хищного зверя, разноцветные луны соединились и вошли в коричневую тень планеты, образовав трехкружие, священный символ императоров Гшамм. Сразу резко похолодало. От проема, сквозь который он смотрел за всеми событиями, потянуло сырым и точно подземным воздухом, пропитанным тяжелым духом ритуальных кострищ. Эта стужа точно пробралась под его очень теплую, широкую мантию и мурашками побежала по плечам и груди. Он почувствовал себя неуютно и непривычно слабым, раздражение покинуло его, сменившись желанием укрыться, спрятаться от немигающего небесного ока… Повелитель не стал дожидаться конца зрелища и, повернувшись, отправился к себе в покои.

Когда он проснулся утром и обнаружил, что за ночь ничего особенного не произошло, император успокоился и даже ощутил некое удовлетворение, поскольку все дурацкие жреческие пророчества, как всегда, оказались ложными. Осталось подождать с окончательным выводом до вечера этого дня затмения двух лун. Все шло без отклонений от обычного, пока солнце не достигло зенита. Именно в этот момент ему доложили о находке во дворе Дворца.

Там, на большой площади, его слуги расширяли проход для парадного марша невиданного прежде количества войск. Несколько второстепенных статуй в нишах было решено перенести на новое место. Именно тогда, под изображением одного из Пятнадцати Верных в его человеческой форме, нашли тайный и неизвестный проход. Его не рискнули тронуть, ибо он был закрыт и запечатан знаками предыдущего Императора — как все полагали, отца Шенгуфа. Когда ему сообщили эту новость, Повелитель Лантера обедал, причем без всякого аппетита, и потому рад был отвлечься. Находка заинтересовала его.

… Вход был старым и закрыт был, несомненно, в то время, когда он вступал на престол. Ключа не было, где искать его никто не ведал, так что пришлось ломать обитую металлом дверь. Когда она с треском рухнула внутрь, из темной дыры потянуло сыростью и смрадом.

— Никого не подпускать, — кратко бросил Шенгуф и, подобрав длинный подол мантии, заодно захватив на всякий случай сильный армейский фонарь, вошел в потайной ход. Он был недлинен и заканчивался ветхой лестницей, идущей наверх. Кругом было мертвенно тихо, даже тончайший слух Шенгуфа не улавливал ни малейшего шороха. Только скрип шатких ступеней под его ногами. Поднявшись, он попал в еще один извилистый коридор, тоже давно заброшенный и захламленный сгнившей дворцовой мебелью. Он прошел еще два поворота, пока наконец не очутился в просторном каменном склепе. Что это именно склеп покойного Императора, Шенгуф понял, едва оглядевшись по сторонам.

Дело в том, что пятьдесят лет назад Повелитель Лантера таинственно исчез, оставив только письменное распоряжение о срочном введении в должность своего сына, который едва достиг совершеннолетия. Шенгуф подозревал виновным в его смерти Верховного Жреца — своего тайного покровителя, но тот уверял его, что в этой пропаже повинен настоящий наследник. Эта давняя история, мрачная и таинственная, послужила ему лишним поводом для самооправдания: когда он убивал своего двойника, то всего лишь карал убийцу Императора.

Теперь же он стоял лицом к лицу с мертвецом пятидесятилетней давности, и ничто здесь не указывало на насильственную смерть. Человек, который считался всеми его отцом, по-видимому, умер, опершись на кресло-трон, в парадной мантии, порядком истлевшей за эти годы, со спокойно сложенными руками. Перед ним, на приступке, лежали несколько предметов и, казалось, кого-то ожидали. В том числе аккуратно сложенный свиток из хорошо проморенной кожи — благополучно переживший собственную кожу хозяина. Он был запечатан родовыми печатями, и на нем сверху было написано:

Ввиду теперешних обстоятельств это было посланием ему, Шенгуфу. С минуту он колебался между желанием немедленно все здесь уничтожить и интересом к старой тайне. Последнее победило. Еще давно, за годы, сделавшие из него копию настоящего наследника, он обучился читать и писать на родовом языке высочайшей семьи и потому был способен понять все, что могло быть написано в свитке. Тем более что почерк у старого повелителя был необычайно твердым, аккуратным и четким.

Пергамент поддавался с трудом, неохотно, но Брат К'Таага развернул его во всю ширь, заполнив холодную тишину подземелья шуршанием, скрипом и потрескиванием. Шенгуф укрепил светильник над головой и принялся за текст.

— Император поморщился. С тех пор как он приказал убить своих настоящих родителей, подобные обращения всегда вызывали у него раздражение. Но он взял себя в руки и продолжил читать:

Шенгуф слегка нахмурился. Этого пятого хранителя пришлось убрать после настоящего принца чуть ли не первым номером. Он слишком хорошо знал наследника и мог почуять подмену очень быстро. Конечно, ничего такого сообщить ему Шенгуфу, он не успел.

Того, кому было когда-то адресовано это послание, убили вечером следующего дня, и его место занял Шенгуф. Множество мыслей пронеслось в его голове, пока он читал строки, предназначенные для другого, но он считал себя человеком практическим. Чтобы уничтожить последние остатки дурацкой затеи предыдущего правителя, нужно сжечь этот склеп вместе с трупом и еще надо найти и убить человека по имени Пагш. Он последний, кто может знать лишнее о нем, Шенгуфе… По спине пополз нехороший холодок. Странный ветер (в подвале без окон!) зашелестел, вздымая пыль и прах. А потом появился голос. Шепот, еле слышный, но невероятно отчетливый, словно бы прямо над его ухом:

— «Поздно, Канго».

Он отшатнулся, ударившись о выступ локтем. Рука болезненно заныла, но не от этого его сердце бешено застучало. Этот голос… Он назвал его настоящим именем, как его называли с рождения. Шенгуф дико огляделся. Мертвец оставался мертвецом, но возле стены маячило смутное, невесомое белое пятно.

— «Я уже умер, мальчик. Тебе не найти старину Пагша».

— Кто ты? Где ты? — почему-то тоже свистящим шепотом выдохнул Повелитель Лантера. Еле слышный смех был ему ответом.

— «Скоро узнаешь, Канго. Скоро ты будешь здесь, с нами. Ты думал, твое тело вечно? Нет, оно бренно, как и наше. А тут нет времени. Мы ждем тебя, мальчик, ждем повсюду…» Шепот стих. Императору показалось, что он начал задыхаться. Он хотел себя уверить, что это только от пыли, смрада, недостатка воздуха… Он скомкал пергамент, отшвырнул его в угол и стремительно выскочил наружу. Солнечный свет после мрака едва не ослепил его, и он сощурился, повернувшись к секретарю:

— Людей внутрь не посылать. Запустить туда зажигательные шары. Все уничтожить, а затем отстроить заново стену.

Подчиненный поклонился, не посмев ничего возразить. Опасно взрывать помещения чуть ли не в самом Дворце. И почти невозможно возвести новую стену за трое оставшихся до Дня Ширк суток. Но он промолчал, оставив все это при себе. Иначе можно первым отправиться на Каменные Небеса.

… Пока император шел по площади до Дворца, поднялся сильный ледяной ветер. Небо стало темнеть, наливаясь кроваво-красной и свинцово-серой тяжестью. Первый удар грома застал его уже в личных покоях. Он хотел поработать с донесениями, но то, что сегодня открылось, не давало ему успокоиться и сосредоточиться. Снаружи, за витражами и толстыми надежными стенами, разыгралась чудовищная буря. Горизонтальные сухие молнии разрывали небо, сотрясая тяжелую кладку Ширтахо страшным грохотом, похожим на канонаду. В этом шуме он не различил бы и не понял бы момента, когда был выполнен его приказ: взрыв, разнесший тайную усыпальницу покойного Владыки Лантера, потерялся в бешеном реве стихии. Но случилось невероятное, что-то извне пробило бронированное окно и с визгом пронеслось по комнате, как снаряд, рассыпая по дороге синие искры, врезалось в стену, усыпав гобелен черными пятнами подпалин, и упало на его массивный стол. Только тут хозяину кабинета стало понятно, что это было — мертвец из склепа нанес ответный визит Повелителю Ширтахо. Он лежал на вышитом золоченом покрытии скособочившись, и сначала Шенгуф был просто зол и раздосадован столь нелепым следствием собственного распоряжения. Он шагнул вперед, намеренный выкинуть эту мерзость, когда заметил кое-что и остановился. Наступила потрясающая тишина. Буря прекратилась мгновенно, за несколько секунд, но за окном был сумрак, точно это был не день, а уже вечер. В этой тишине и полумраке его комнаты в воздухе плавали серовато-желтоватые отсветы, но на небе уже не было никаких вспышек. К тому же от взрыва и тем более удара об его окно хрупкие кости покойного должны были бы рассыпаться в пыль, но труп, целехонький, расположился на его собственном столе, уставившись в его лицо немигающими провалами глазниц. Машинально Шенгуф поднял оружие и прицелился в этот ненормальный череп. Спуск сухо щелкнул, но выстрела не последовало. Император покосился на рукоять — энергоблок был полностью разряжен. Он отбросил бесполезную игрушку и… замер. Потому что мертвец начал подниматься. Все его тело было окутано мутным светящимся туманом, и сквозь него из глазниц исходило два жестких, красных луча. Шенгуф не был трусом — он бы двинулся, если б мог или позвал бы, в конце концов, охрану. Но его сковал паралич и охватило странное безразличие к собственной участи. Он знал, что настал его конец, но это не вызывало никаких эмоций. По гладкому полу кости простучали, точно деревянные башмаки, и ужасный гость приблизился к нему вплотную. Что-то схватило его за горло. Это было ощущением не шершавых пальцев мумии, а ледяной, проникающей до самого сердца, хватки самой смерти. Он снова услышал шепот, как будто полный гнева и презрения:

— «Предатель. Ублюдок. Ничтожество»…

Теперь заговорил другой голос, тоже еле различимый:

— «Оставьте его, ваше Величество. Он еще более мертвец, чем мы с вами. Мы еще успеем наградить его своим обществом».

Послышался смешок, полный желчи и недобрых обещаний. Он снова смог вздохнуть и с хрипом втянул в себя воздух. Это было единственным, на что он был пока способен. Сухой стук удалился до двери, она открылась сама собой, и далее послышался из прихожей. От места, где стояли гвардейцы, раздалось два панических выстрела. Затем истошный крик и зловещая тишина. Паралич постепенно переходил в немыслимую слабость, его не только не держали ноги, он не мог шевельнуть ни одной частью тела, даже языком. Сознание медленно померкло, сменившись жестокими зрелищами, более отчетливыми, чем сама реальность. Словно все преступления, которые совершались по его приказу, которые он видел или не видел, выступили из небытия и теперь теснились в его голове чередой кровавых сцен.

«Мы ждем тебя… Ждем повсюду… Искупление…»

Нат пронеслась мимо меня по коридору «Тихо Браге» с выражением лица школьницы, забывшей дома пенал с авторучками. А я-то думала, она целиком и полностью поглощена обучением Смотрителей. Криков «пожар» или «караул» не было слышно, но я все-таки решила выяснить, в чем дело. Бегаю я не хуже, но у нее было преимущество в несколько секунд. Так что мне удалось ее догнать только возле открытого люка «Цветка». Не считая нужным ждать отдельного приглашения, я влетела в рубку следом за ЭМ-СИ и могла лицезреть ее спину возле информационного блока. Пока шла такая запарка, мне не хотелось задавать лишних вопросов. И я не сомневалась, что Нат заметила мое присутствие. Скоро она успокоилась и повернулась ко мне лицом:

— Во Дворце творится какая-то чертовщина.

— Что?! — вот не думала, что мисс Джордан суеверна. Но, видимо, нечто и в самом деле произошло. — А это сильно меняет наши планы?

Казалось, именно эту проблему она и решала про себя. Без особой уверенности в голосе А-1 предположила:

— Думаю, что нет. Наоборот, похоже, нам все это только на руку.

Поколебавшись, я все-таки задала риторический вопрос:

— А что там стряслось?

Зеленые глаза Нат снова обратились в сторону приборов:

— Я, конечно, могу и ошибаться… Но, похоже, те духи преждевременно умерших, которых мы высвободили из паутины К'Таага, вышли на тропу войны.

— И решили разделаться со своим убийцей?

— Почти что так. Мои подслушивающие устройства, что Лерни распихал по помещениям Дворца, фиксируют настоящую панику среди его обитателей.

— А Шенгуфа они прикончили7

— Нет еще. Насколько я могу судить по полученной информации, он лежит в лихорадке в одной из своих рабочих комнат, а не в прежних покоях, где он приказал сменить всю обстановку, а старую уничтожить. Но нет никаких сведений, что он умирает.

— Однако странное время для ремонта. А до Дня Ширк он, как ты думаешь, встанет?

— Возможно. Раньше его самоконтроля хватало и на более тяжелые обстоятельства. Во всяком случае, его отсутствие нам не помешает, просто слегка подправим сценарий всего нашего действа.

— А эти духи…

— Нет, не думаю, что станут нам мешать. Хотя есть смысл посоветоваться с нашими гостями…

— С имперскими отморозками?!

Нат удивленно подняла брови:

— Что ты, нет, конечно. С Уло и компанией. Смотрители умеют вызывать невоплощенных и общаться с ними.

— Я составлю тебе компанию при этой беседе?

А-1 охотно кивнула:

— Никаких проблем. Может, ты что-нибудь заметишь, что я упущу.

— Пока я попрошу «Странника» прощупать нынешнее состояние энергетических полей во Дворце.

— Тоже разумно. При такой чувствительности он может зацепить какие-то новые изменения. Идем?

В быстром темпе мы вернулись к Смотрителям. И застали их в процессе технического спора. Насколько я понимала, они обсуждали оптимальную скорость разрушения каменных и металлических статуй в Ширтахо. С точки зрения количества трупов, которые могли получиться от падения со стен града обломков. Если дробить до песка — выходило слишком долго и могут быть иные последствия, от перенапряжения полей. Если ломать крупными кусками — на толпу рухнет смертоносный груз, а этого, так я почувствовала, они не хотели точно так же, как и мы. Нат подсела к ним за стол (я предпочла пристенное размещение) и постучала по металлопластику ладонью. Говор смолк, и они обратились к ней:

— У нас появились проблемы, — сразу оповестила ЭМ-СИ: — В Ширтахо развоевались освобожденные духи «умерших плохой смертью».

Больше всего меня поразило, что они нисколько не были этим удивлены, казалось, для них это не новость.

— Мы знаем, — кратко заметил Уло, озвучив мое впечатление.

— Да? — мисс Джордан превосходно владеет собой, и тон ее голоса нисколько не переменился: — Тогда, может быть, расскажете нам… То, что знаете.

Для Смотрителей, видимо, наше беспокойство выглядело излишним:

— Учитель Пагш разбудил предыдущего Императора и помогает нам избавиться от Шенгуфа. Это его дело — оно нас не касается.

Да, но кто это такой, Учитель Пагш? Пока я думала, стоит ли интересоваться этим публично, Нат, похоже, решила меня просветить и мысленно послала комментарий:

— «Легендарный местный святой. Прославился тем, что предсказал падение империи и наступление новой эпохи на Гшамм. Насколько я знаю, его считают уже умершим».

Уло, видно, по причине нашего отдельного знакомства, тоже вошел в мое положение и терпеливо пояснил:

— У развоплощенных остается право мира — право на справедливую месть. Никто не может препятствовать им в этом. Если Джан-Тунар решил отомстить за смерть своего рода и сына ублюдку, это его вечное и ненарушимое право.

Этот… Джан-Тунар, наверное, предыдущий Император, решила я, и Нат ободряюще мне кивнула, наверное прочувствовав мои мысли. Что ж, если Смотрители умывают руки, то, может, и нам стоит последовать их примеру. Не защищать же, в самом деле, маньяка-убийцу от призраков его умерших жертв? Или все-таки посоветоваться с СИНЛАРом?

— Это вопрос тактики, а не стратегии, — вслух заметила Нат.

Конечно, она не специально влезает в мою голову. Просто при ее классе такие простые идеи передаются ей сами собой. И она, похоже, права. Происходящее во Дворце не противоречит нашим целям, и потому посылать по этому поводу отдельный запрос просто нелепо.

После того как прошла чудовищная слабость, Шенгуф очнулся здоровым или почти здоровым. Видимо, он пролежал тут, возле стены, весь вечер и ночь, ибо сквозь неровную дыру в оконном витраже, заливая всю комнату, лился яркий утренний свет. Руки и ноги снова стали его слушаться, тело подчинялось его воле, кроме… Он лишился голоса. Как он ни пытался издать хоть малейший звук, не получалось даже шепота. Он встал и почему-то сначала посмотрел в сторону брошенного им вчера ньитра. Там, где должен был отсвечивать холодным блеском металл, виднелась только кучка черной пыли, очертаниями напоминающая оружие. Император подошел, нетвердо ступая, и с досадой раздавил ее ногой. Ему ничего не привиделось. Его воспоминания обрели плоть, духи вернулись за его жизнью из обители умерших. Это был не кошмар, а еще более чудовищная реальность. Больше всего почему-то его бесили пророчества идиота Ци-Во. Сила Императора действительно возросла, раз мертвец сумел восстать из склепа, а уж прошлое в самом деле встретилось с будущим. Убить мало за столь точные прорицания, вот только если бы смерть Верховного Жреца, буквально накануне праздника, не увеличила бы общего смятения во Дворце. Все равно он не способен сейчас решить вопрос о преемнике, которого надо в таком случае назначать до захода солнца. Император досконально знал всю процедуру потому, что проходил ее многократно: за время его правления он отправил в мир иной тайно или явно не один десяток Верховных Жрецов, начиная с собственного покровителя еще в самом начале царствования.

Сегодня с утра его никто не тревожил, понятно почему. Но необходимо знать, что творится вообще. Он позвонил и скоро в дверях показался его дежурный секретарь, бледный, как покойник, но, похоже, все-таки вполне живой. Шенгуф поманил его рукой и написал на листе, как он иногда делал и раньше, когда не хотелось ни с кем разговаривать:

Из сбивчивого рассказа он уяснил, что духи безумствовали до рассвета, разгромив множество покоев, напугав до потери памяти и чувств не только его часовых, но и великое число иных лиц, некоторая часть которых все еще лежит в глубоком обмороке. Остальные хоть и пришли в себя, но по-прежнему трясутся от страха. Поэтому подготовка к празднику может замедлиться. Шенгуф поразмышлял с полминуты, затем написал на листе:

Секретарь как будто приободрился, получив твердые указания в столь необычных обстоятельствах. Он поклонился и оставил Повелителя в одиночестве.

Человек, которого когда-то звали Канго, прижался лбом к стене комнаты и прикрыл глаза. Он надеялся только на то, — что этой ночью такого не повторится, ведь полнолуние двух лун уже миновало.

И зря.

Пока было еще светло, во Дворце кое-как восстановился обычный порядок, и занятые суетой служители, да и он сам, оправились от ночной паники. Шенгуф переехал в другие покои, приказав поменять всю обстановку в прежней резиденции, вставить новый витраж вместо выбитого и заделать в стене странным образом выжженную дыру. Новое помещение было менее комфортным, но оставаться на старом месте, где ему в каждом углу все еще мерещились красные глаза призрака, он не желал.

Шенгуф заставил себя переключиться, погрузившись в разборку донесений своих личных осведомителей, которых у него было множество. Люди писали доносы друг на друга, а он потом, сопоставляя их между собой и с информацией из третьих рук, потешался над человеческой глупостью, жадностью и недомыслием. Наибольшее удовольствие он получал, когда удавалось схватить кого-нибудь за руку на важном проступке или лжи, а затем с наслаждением любоваться зрелищем, как сановитый и прежде могущественный наместник какой-нибудь провинции в одночасье превращается в трясущееся от ужаса, безмозглое животное, предназначенное на убой. Ему было приятно осознавать, что люди злы и ничтожны, так что никто не заслуживает снисхождения.

Повелитель Лантера был так занят, что не заметил, как наступила тьма. Ощутил он это не потому, что сгустились сумерки, нет. По ногам, неизвестно откуда, при запертых дверях и окнах, потянуло холодным ветерком. Внезапно его точно облили ледяной водой. Он отодвинулся от стола и встал, настороженно вслушиваясь. В помещении было тихо, но это не внушало ему успокоения. В ушах коротко зазвенело на мерзкой, пронзительной ноте, а затем послышался смех. Он мгновенно развернулся. Никого. Но смех продолжался. Этот звук, который он ненавидел больше всего, ибо любой в его присутствии должен испытывать только благоговейный страх. Теперь же едва слышный, издевательский, многоголосый смех пронизывал все пространство вокруг него. Шенгуф резко заткнул уши — звук только усилился. Он сводил его с ума, а признаться никому было нельзя. Повелитель уже понял, что слышит эти голоса лишь он один…

Его опять разбудил рассвет. И снова его лучи рассеяли духов ночи, к нему даже вернулся голос, пока еще не слишком твердый. Но он был совершенно болен, его бил озноб, и холод словно исходил из собственных его костей. Видения, окружавшие его и исчезнувшие вместе с мраком, продолжались теперь в его сознании. Его снова преследовали, тесно заполняя воздух, отрубленные, гниющие части мертвых тел, невесомые и летающие, но исторгающие трупное зловоние. Они касались его, задевали, обдавая смрадом, все его выстрелы пролетали сквозь них, оставляя щербины на стенах. А в ответ опять слышался издевательский смех. Потом шепот: «Мы уже мертвые, мертвые, зря стараешься, ублюдок, нам ты уже не страшен». И они все время повторяли: «Мы ждем тебя. Ты наш, Канго, навсегда наш». Он дошел до того, что стал хрипеть: «Убирайтесь! Вон! Вас нет! Я в вас не верю!» и ему вторил оглушительный хохот. А голос из мертвой головы, плавающей перед его лицом, головы его отца, спокойно объяснял ему, несмышленому: «Мы то, что ты делал в жизни. Мы внутри тебя. И мы будем с тобой вечно…»

Почему-то он стал с ними мысленно спорить:

«Я уйду к К'Таагу. Я не стану одним из вас».

«Но мы тоже ушли к К'Таагу», — терпеливо продолжал тот же голос: «К'Тааг — это все мы, мертвые».

«Я не такой, как вы все».

Опять хохот. И снова:

«Такой, такой. Посмотри на свое светлое будущее. Бесконечное будущее».

… И так продолжалось, пока он не потерял сознание. Теперь весь день ему пришлось пролежать, борясь со слабостью и лихорадкой, не прекращающейся ни на минуту. Кроме того, пришлось справляться с хаосом во Дворце. Паника среди слуг еще больше усилилась после этой ночи. Несмотря на настеж открытые окна, тонны сожженных благовоний, трупный запах не исчезал. Казалось, он сочился прямо из стен и пола, перебивая сильнейшие духи и бальзамы, которыми натерли его тело, чтобы он мог согреться. Но у него по-прежнему зуб на зуб не попадал, несмотря ни на припарки, ни на настои, ни на моления жрецов. Но Шенгуф не желал сдаваться и потому вызвал Ци-Во:

— Немедленно займитесь этой нечистью. Выгоните ее из Дворца, — слабым надтреснутым голосом потребовал император. «Или вы первыми пойдете к К'Таагу», — про себя добавил он. Не стоило пугать клириков еще больше, чем они уже были напуганы. А то еще перепутают что-нибудь при ритуалах.

Решив не вмешиваться, мы, тем не менее, попросили у Лерни его записи, чтобы понаблюдать всю картину в целом. Даже Стивен присоединился к нам с А-1, в отличие от техномага, который заявил, что «ему некогда созерцать банальный некротический полтергейст», так как до Дня Ширк осталось всего ничего, а техническая часть проекта целиком на нем.

Увы, печально признавать, но отсутствие его в компании нам не показалось тягостным. Мне так уж точно. Тем более что зрелище он нам оставил просто сногсшибательное. Пожалуй, на Земле я никогда не видела такого буйства и разгула духов. Можно сказать, что я порадовалась, что мы сидим в уютном просмотровом зальчике с потолком и стенами, изображающими облачное небо, и на мягких креслах, внешне имитирующих гладкие валуны, покрытые мхом. Приятная стилизация и мирная обстановка, особенно по сравнению с тем, что предстало нам через стереопроекцию.

Призраки умерших учинили в Ширтахо настоящий разгром, посрывали со стен гобелены, опрокинули ритуальные чаши, поломали все, что только могли за столь короткий срок. Общее состояние дел накануне Дня Ширк во Дворце можно было бы сравнить только лишь с последствиями взятия Рима варварами. Кроме того, видимо они еще и психически действовали на обитателей крепости, во всяком случае, некоторые слуги попросту сбежали куда глаза глядят. Страх перед мертвыми оказался сильнее имперской дисциплины. Шенгуф еще как-то держался, даже поднялся с кровати, но остальные выглядели деморализованными.

— Придется им хоронить останки, — философски заметила Нат.

Это было как раз очевидно. На Земле первое, что посоветовал бы любой маг, — это успокоить прах покойных. Ведь в Ширтахо множество человеческих останков или изделий из них же. Стив подошел поближе к голограмме и долго всматривался в нее:

— Я бы еще предложил зарыть кое-какие подвалы, — добавил он.

И мы поняли, о чем речь. Его все еще беспокоили остатки той системы, частью которой он когда-то сам являлся. Конечно, теперь и он, и мы, и СИНЛАР сделали все возможное, чтобы ее дезактивировать, но лучше не оставлять на будущее никаких зацепок.

— Я проверил модельные результаты. Мы готовы к Дню Ширк, — поставил он нас в известность.

— Отлично, — вырвалось у меня. А то все, на что указывал «Странник» после очередного сканирования Ширтахо, внушало только беспокойство. Я вообще не перевариваю некротической активности, чем бы она ни была спровоцирована.

Никогда еще император Шенгуф не встречал День Ширк в таком омерзительном настроении, как сегодня. Погода же, напротив, была превосходнейшей. В редкостно чистом и ясном небе парило несколько легких облачков, что было просто великолепно для предстоящих воздушных представлений по случаю Великого Праздника. Но он никак не мог успокоиться после очередной безумной ночи. Никакие усилия жрецов не привели к очищению Ширтахо и Дворца, наоборот, казалось, только придали призракам еще большей прыти. Проклятый скелет также скрывался, и его нигде не могли найти. Повелителю Лантера казалось, что он затаился в какой-нибудь гнусной дыре и оттуда ехидно следит за ним своими красными горящими глазами. Про себя он подумал, что только какой-нибудь неудачливый полководец древности, проигравший главное сражение и покинувший убежище лишь для того, чтобы сдаться победителю и умереть, мог бы с ним теперь сравниться состоянием духа. Даже голос у него не восстановился окончательно, но это как раз было не так уж и важно. На празднике его команды, переданные помощниками, все равно всегда выкрикивали по рядам глашатаи. Его по-прежнему шатало от слабости, но он заставил себя подняться и выйти на тронное место, господствующее над всей колоссальной площадью для поединков, между дверями его основной резиденции и Главным Святилищем. Гвардейцы из личной охраны выстроились широким полукругом у его ног, а по бокам, на ступенях трона, встали самые высокопоставленные чины, облаченные, как и он, в ритуальную парчу. Сейчас, когда Повелитель Лантера оглядывался, цветистые, металлические переливы священных одеяний не выглядели для него праздничными, а, напротив, их холодный блеск казался неприятным, вызывая приступ тошнотворного отвращения. И единственное, что его отчасти порадовало, так это то, что его недавний приказ был выполнен несмотря ни на какие обстоятельства: часть стены, где прежде был вход в злосчастный склеп, была уже заделана и отличалась от остальной кладки только более свежим оттенком штукатурки. Это несколько успокоило его, и он смог расслабиться, пока на площади еще не появилась колонна войск, которая должна была прошагать от ворот, по широкой мостовой, до места священной бойни.

Казалось, вереница золотых и каменных статуй по бокам, окруженная жрецами, так же застыла в молчаливом ожидании. Шенгуф бросил злобный взгляд на Верховного Жреца, вышедшего во главе цветистой процессии и занявшего место возле самого большого изображения К'Таага. Как только пройдет праздник, он тут же избавится от этого горе-прорицателя.

«Если, конечно, этот день вообще когда-нибудь кончится и он доживет до вечера», — почему-то вдруг подумалось Императору, и в груди странно занемело. Между тем от края крепостной стены, возвышающейся вдалеке, донеслись низкие гудящие металлические звуки. Это был сигнал к началу торжества.

Только лишь за несколько часов перед тем, как над Ширтахо, вибрируя, взвыли ритуальные трубы, мы полностью закончили с переделкой программы. Нам все-таки пришлось ее изменять из-за привидений, но теперешний вариант устраивал все заинтересованные лица и СИНЛАР еще больше предыдущего. Наши корабли заняли нужные позиции, а мы сами расселись в рубке «Тихо Браге» вокруг действующей голографической проекции города. И точки, что горели в нужных местах, были настоящими датчиками и приборами, закрепленными в реальных строениях, а на браслетах Уло и его друзей поблескивали огоньки системы управления. ЭМ-СИ уверила нас, что ее команда из Смотрителей вполне готова к представлению и, как она выразилась, даже превзошла ее ожидания. Лерни хмуро и напряженно следил за рассредоточенными по зданиям дроидами, Стив, нависая над пультом, отслеживал общеполевые параметры, Нат курировала «психическую компоненту», и только я сперва была практически не у дел. В таком положении можно оставаться просто сторонним наблюдателем, но это не в моей натуре. Я предложила сделать в нужный момент визуальные миражи большие изображения со «Странника», незримо прячущегося над площадью, что и было включено в повестку дня.

Отдаленный грохот марширующего в полной боевой выкладке войска медленно приближался, но вместе с тем стало твориться и нечто странное. Небосклон, посреди ясного утра, постепенно темнел. Из ровного светлого фона, точно перед грозой, выделился вселенский занавес на полнеба и налился чернотой, причем на другой стороне было светло и по-прежнему сияло солнце. Постепенно на проспекте внизу, прямо перед лицом Императора, показались первые ряды воинской колонны Под очень темным зловещим небом металл начищенной амуниции, мундиры и штукатурка стен ослепительно блестели, а тени от солдат вытянулись и ушли вбок, как будто нечто их притягивало со стороны. «Началось», — мелькнуло в голове у Шенгуфа, и его сердце дало краткий, тревожный сбой. Но отборные отряды как ни в чем не бывало чеканили шаг, и гвардейцы сохраняли на лицах бесстрастное выражение, выстраиваясь перед его возвышением в ритуальном порядке. Когда последние из них встали на предназначенные места и повернулись в его сторону, туда, где на виду у всех нависал гигантский каменный трон, увенчанный сиденьем с Императором Шенгуфом, из чистого воздуха вдруг сгустилось и опустилось мутное серое облако, скрыв его самого и его свиту. Все происходило в гнетущей неестественной тишине. Солдаты ждали приказа, а вместо того им, как и десяткам тысяч собравшихся, открылось потрясающее зрелище: когда мгла рассеялась, там, где прежде было самое главное строение в Ширтахо, в обширном круге, усыпанном серовато-серебристым порошком, лежали без сознания приближенные Повелителя, а сам он стоял совершенно нагой, лишившись всей своей одежды, и его темная кожа начала покрываться мелкими мурашками. А над его головой, в том самом месте, где только что была прочнейшая твердь священного трона, высилась прозрачная, невесомая, призрачная констукция. И она к тому же была населена. На призраке трона сидел призрак старого Императора, в окружении призрачных придворных. Их плоть как будто была соткана из серой стеклянной паутины, но в деталях повторяла видимость живой натуры. Только глаза сверкали красными жестокими точками. Спустя пятьдесят лет почти никто из собравшихся не мог узнать Повелителя Джан-Тунара или давно умерших людей, но само его появление было таково, что никто не усомнился в его словах:

— Люди Гшамм! — ужасный, тяжелый голос разносился по площади, до самых ее потаенных углов. Более того, почти не теряя силы, он достигал всех концов Ширтахо и даже прилегающей части Лантера. О более дальнем расстоянии позаботились сами имперские техники: трансляция из Ширтахо в День Ширк была обязательной для всей территории, и, кроме того, каждый житель должен был ее смотреть вне зависимости от пола и возраста. Над напряженным молчанием многотысячной толпы в небе, на темной его части, начало проступать пока еще смутное изображение. А внизу гремел голос мертвеца:

— Великий бог К'Тааг повелел мне вернуться в этот день, который отныне будет забыт навеки. Ибо такова воля Величайшего Повелителя Каменных Небес. Смотрите же, люди — и не говорите, что вы не видели!

Отливающая металлом призрачная фигура указала перстом вниз, на обнаженную фигуру Повелителя Лантера, немого и неподвижного, точно пораженного молнией:

— Вот он перед вами, этот человек, которому вы поклонялись как Брату Бога, лживый обманщик и убийца, названный Канго, низкий родом! Взгляните на его грудь, что перед вами! Там клеймо низшей касты, неуничтожимое ничем, печать предателя!

В самом деле, синяя эмблема на его коже, которую он так долго скрывал от всех, была видна невероятно отчетливо, издалека, в этом белом беспощадном солнечном свете.

— Страшное оскорбление нанес он Величайшему. Он и никто другой убил моего сына Шенгуфа пятьдесят лет назад, и многих других, и с той поры выдавал себя за истинного императора! Столь велико это оскорбление, что Бог Богов покидает этот мир навеки, и все имена свои, и все свои торжества берет он с собой… И великое покаяние налагает он на всех вас.

Рисунок в небе стал совершенно явственным — это был Бог К'Тааг со слугами его и вестниками. Тело его испускало разноцветные лучи по всему небу, челюсти угрожающе шевелились.

… - Ширгахо и Город Воинов должны быть покинуты и заброшены, ни одна нога не должна ступать на эти камни с завтрашнего утра тысячу лет. Имя предателя должно быть проклято и забыто. Все жрецы, что служили от лица его, лишаются сана и должны будут вернуться в свои роды и забыть все тексты и обряды, что они учили под страхом вечного проклятья. Воины, что клялись ему, должны повернуться к нему спиной и уйти в свои семьи. Они снова должны называться теми именами, что были им дадены с рождения до первого посвящения. Им запрещено видеться друг с другом до самой смерти и употреблять оружие на войне или для защиты собственного дома. Отныне и навеки не будет более Дня Ширк или иного дня Бога К'Таага и всех ритуалов его. Правители всех местностей должны следовать только простым нуждам, не выходя за свои территории, а тот, кто посмеет лишь задумать завоевать соседние земли, уже станет мертвым менее чем в три дня. Новые законы дадены будут вам, и в каждую провинцию придет человек с этим законом, который ныне я объявлю вслух перед всеми…

И долго, пока солнце не начало склоняться к дальней череде гор, длилась эта речь. В общей обстановке изменилось только одно: прямо перед собравшимися и перед незримыми взглядами далеких свидетелей статуи богов и Посланников начали рушиться сами собой, обращаясь в груды обломков. Из Главного Храма также донеслись шорохи и звук падения, как будто ритуальные предметы внутри срывались со стен и ударялись о каменные плиты. Все это время люди слушали, замерев, забыв про пищу и воду, а над ними парил грозный лик с множеством мерцающих глаз.

Даже Шенгуф, вернее Канго, слушал все это неподвижно. Чудовищное безразличие к собственной участи охватило его, и, как ни странно, он успокоился. Как будто все эти годы ждал именно такого финала своей истории. Несмотря на несколько бессонных ночей, небезопасных в его возрасте, физически он ощущал себя лучше. Он был уверен, что его убьют сегодня, и стоически ждал этого момента. Но даже в этом его обожаемое божество, К'Тааг, предавшее его, как когда-то он предал Джан-Тунара и потом последнюю волю его, решил обмануть его ожидания.

— …Имя Шенгуфа отныне мертво, — заключил безжалостный, не знающий усталости, голос: — И обращаться с ним надо так, как будто его больше не существует. Никто не смеет давать ему кров или пищу, служить ему или допускать, чтобы он служил кому-либо, говорить с ним или отвечать ему. Но горе тому, кто тронет его тело, пока его дух сам собой не покинет эту оболочку. Бог Каменных Небес запрещает убивать его, дотрагиваться до него или бросать в него камни. Его нельзя умерщвлять никаким оружием, и тот, кто нарушит волю Величайшего, будет проклят страшной болезнью и мучительной смертью. Ибо К'Тааг покарал его смертью еще при жизни, и он должен испить эту кару.

— Ступайте же! — завершил призрак очень долгую речь: — Повернитесь и бегите отсюда! Ибо все здесь теперь принадлежит только мертвым, а живые должны уйти.

И, точно услышав эти слова, изображение гигантского насекомого на небе, вместе с его роем, стремительно, со свистом, визгом и скрежетом, набрало высоту, сжалось до маленького пятна и исчезло как раз там, где была граница между темной и светлой сторонами неба.

— Идите! — пронзительно вскричал призрак Джан-Тунара, и тут же паника захлестнула ошеломленную толпу и вывела ее из оцепенения. Все слилось в беспорядочном бегстве, когда люди, толкаясь и давясь, кинулись к воротам крепости. Вот когда понадобилась ширина проспекта! Жрецы, воины, горожане, начальники и подчиненные, младшие и старшие, все стремились прочь, прочь от увиденного и услышанного. Человеческая волна вылилась из распахнутых ворот за циклопическую стену и рассеялась по улицам, сомкнувшись в одном потоке с мирянами, спешащими по домам. Жители Лантера еще не успели добраться до окраин, когда чернота над городом уже рассеялась и небо снова залило ровным предзакатным светом от горизонта до горизонта.

На совершенно безлюдной и разгромленной дворцовой площади исчез также мертвый император — вместе с призрачной свитой и троном.

Только Шенгуф-Канго, по-прежнему голый, стоял в большом круге из пепла. Свита скрылась где-то в городе, покинув его навсегда. Как ни странно, ему не было холодно или жарко, и дрожь, что пробегала по телу, была чисто нервной. Он ощущал себя совершенно пустым. Ни одной мысли, чувства, желания или понятия в нем не осталось. Вокруг него возвышались великолепные покои и строения Дворца с надежно спрятанными запасами еды и одежды и где теперь не было слуг. Зато были мертвецы — его терпеливые и надежные спутники, которые никогда его одного не оставят. Внезапно он что-то вспомнил и нахмурился. Потом медленно произнес вслух, как будто в никуда:

— Я же сам… Я же САМ говорил ИМ об ИСКУПЛЕНИИ!

И бывший Повелитель захохотал. В полный голос, внезапно вернувшийся к нему. И в гулкой пустоте гигантской площади гремело эхо, искажая звук. Нельзя было понять, смеется он или рыдает.

Я заметила похожее состояние и у остальных Смотрителей Небес, но рискнула спросить только у Уло. Тем более что зашел он ко мне одним из последних и я, как и другим, вручила ему запас смеси для метаболической коррекции. Я сделала ее по просьбе Стива, поскольку сами по себе подземные жители слишком долго привыкали бы к условиям поверхности. Пока, для пробы, мы, с их собственного согласия, выдали эликсир только тем гшаммцам, что работали вместе с нами в Ширтахо. Но мы договорились и о дальнейшем, на случай, если все пройдет удачно. Через поколение этот вопрос будет снят сам собой, но для тех, кто хотел теперь жить на свету, без нашей помощи это было бы нереально. Хотя формальные проблемы были сняты, Дух Джан-Тунара вполне добровольно и даже охотно даровал всем Смотрителям особые привилегии, а его шокированные и кающиеся подданные готовы были в точности выполнять указания. Пещерные обитатели, однако, не торопились расселяться по поверхности. Они собирались поселиться у основания плато, вблизи входов в свои надежные убежища, там, где Стивен намеревался строить СИНЛАРский маяк, поскольку База теперь была намерена возобновить интенсивное наблюдение на Гшамм.

Так вот, несмотря на полный успех нашего предприятия, все Смотрители пребывали в подавленном настроении, и я теперь хотела бы выяснить — отчего.

Уло был одет в изготовленные по его рисункам из наших материалов одежды, по земным меркам, длинные и нелепые, но очень нравящиеся ему самому. Он взял у меня контейнер, молча выслушал инструкции по пользованию и намеревался уйти к «Цветку», поскольку именно Нат вызвалась довезти их всех туда, куда они пожелают. Но времени до отлета еще было достаточно, и я жестом остановила его.

— Послушайте, Уло…

— Да? — без особой охоты отозвался он.

— У меня к вам есть один странный вопрос…

— Какой?

— Отчего вы все совершенно не рады спасению собственного мира от паразита К'Таага и имперского бреда заодно?

Мимика в виде подергивания носом аналогична по смыслу человеческой улыбке:

— Мы очень рады.

— Правда? Тогда я совершенно ничего не смыслю в эмпатии… — ядовито заметила я. Он ощутил мой сарказм:

— Мы рады, но… Мне очень трудно это объяснить.

— Попробуйте. Я, конечно, не столь гениальна, как Повелитель Камня, но все же постараюсь сообразить.

— О, тут дело не в разуме, а в эмоциях. Кончился старый мир, начинается новый. И мы еще совершенно не знаем, какой он, этот мир. Тысячелетиями мы жили в подземельях, думая, что над головой — Камень и что Вселенная ограничена в своем объеме. Что нет других разумных рас, а посланники Центра Мира — это наши предки и герои. Теперь все другое. Над головой — бесконечное небо. Вселенная населена бесчисленными разумными расами, иногда подобными нашей. Раньше мы были совершенны и приспособлены к тому, что есть плохо и хорошо на нашей планете. Теперь же все слишком изменилось…

— Это мы тоже продумали. Мы старались не выходить за ваш адаптивный запас…

— За что?!

— За ваши возможности изменяться.

Уло махнул рукой сверху вниз:

— Я понимаю. Я же говорю, это не разум, а чувства. Они иногда противоречат друг другу. На самом деле умом мы все очень довольны, и это просто отмирает наша прежняя жизнь… Старые страхи, иллюзии. Но это пройдет.

— Вам будут помогать. Так что вас не бросят, если, конечно, вы опять не наделаете глупостей.

Он опять подергал носом:

— Мы постараемся. И потом… Я кое-что понял, пока работал с вами.

— Что понял, Уло?

— Своих предков. Учитель Пагш был прав и в этом.

Я ждала, пока он продолжит. Смотритель Небес вздохнул, совершенно по-человечески:

— Я никак не мог понять, зачем они нарушили запрет тогда, в древности. Но теперь, когда я увидел ваше могущество… Мой учитель говорил, что есть две самые пагубные иллюзии незрелого ума: иллюзия силы и иллюзия страха. Они связаны между собой, как две стороны одного и того же зла… Беда наша не в том, что наши предки были злы в своей основе, а в том, что они были слабы духом. Сила — слишком большое искушение, перед которым они не смогли устоять…

Ого, похоже, он даже умнее, чем я предполагала:

— Вы философ, Уло.

— Кто?

Я постаралась в своем ответе подобрать привычные для него понятия:

— Посвященный в тайны души мира у меня на родине. На моей планете.

Ему это понравилось, но, как все мыслящие существа, он был любопытен:

— А вы Кен, тоже из этого ордена?

Я сдержалась и ответила совершенно серьезно:

— Боюсь, что нет. Мне не хватает настоящей мудрости для этого.

Мы помолчали, затем он повернулся к выходу и сказал напоследок:

— Спасибо. Спасибо всем вам.

Я тоже махнула рукой сверху вниз и сморщила нос, подражая ему:

— Я еще как-нибудь залечу?

Он хихикнул с явным усилием. С их голосовыми связками это непросто, но эмоции это передало. На душе у меня полегчало. Я смотрела, как Уло прошел по коридору, и сквозь проем было видно, как он присоединился к своим.

А я думала над тем, что он сказал. Я могу себе представить подобные же консервативные чувства, но не воспринимаю их. Такова разница между планетарным сознанием и космическим. У себя, на Земле, я больше всего ощущаю ее на примере моей кузины. В каком-то смысле Бетти, моя двоюродная сестра, являет собой образ моей непрожитой земной жизни. Когда-то она была моложе меня на тридцать лет, теперь же, если не замаскироваться (как я обычно поступаю, чтобы скрыть свой настоящий, чересчур моложавый вид), я похожа на ее младшую дочь. Дети и внуки покинули ее, оставив неторопливую жизнь маленького городишки, а она проводит остаток дней за вязаньем, ухаживая за небольшим садом и болтая с соседками. Изредка, будучи на Земле, я ее навещаю, ибо она последняя, кто когда-то знал моих родителей. Бетти всегда недовольна миром, который слишком быстро меняется. Она ворчит, что все стало другим, а золотые времена ее молодости канули в Лету вместе с модой, музыкой и литературой тех дней. Так как она считает, что я работаю в сверхсекретном правительственном агентстве (настолько секретном, потешаюсь я про себя, что о нем не подозревает ни одно земное правительство), то я получаю порцию жалоб, адресованную властям. Ей кажется, что кто-то в силах остановить быстролетящее время тогда, когда захочется. Я не спорю с ней, что бесполезно по существу, а только быстро перевожу разговор на другое. Невозможно объяснить человеку, который никогда не видел иных реальностей, насколько на самом деле неизменен мир и насколько постоянны те метаморфозы, которые так же неизбежны для любых планет, как их вращение вокруг звезд. Изменяются только наши понятия, а кажется, что изменяется сама природа, исчезает один образ, сменяясь другим, а кажется, что исчезает и появляется целая Вселенная.

А ведь если так тяжело Смотрителям Небес, способным думать, вдруг вернулась я мыслями на Гшамм, то каково имперцам, которые отучены соображать с рожденья. Впрочем, тут я вспомнила один разговор с Нат, им-то, может быть, и легче. Они ведь привыкли все воспринимать без всякой критики и не особенно наблюдательны. Во всяком случае та троица, что долго гостила у нас, полностью это подтверждает. Лерни переключил трансляцию из Ширтахо с одной имперской станции на гостевые помещения в «Цветке», и эта компания приобщилась к зрелищу одновременно со всеми остальными соплеменниками.

Под конец они так увлеклись, сопереживая, что ломанулись вперед вместе с другими воинами, но так как были не на площади, то врезались в стену. Разумеется, их отбросило назад, благо на подобный случай там есть программа гашения ударов. Только после этого они очнулись и с совершенным пониманием восприняли информацию от Нат. Им, как и прочим, следовало вернуться домой и стать одними из «людей закона», ответственными за доставку письменных велений Джан-Тунара. Эта миссия была им совершенно понятна, и ЭМ-СИ, обрядив их в нужный вид и выдав текст, перекинула всю троицу на заданные позиции. С величайшим, надо сказать, облегчением. Мы ни секунды не сомневались, что они точно выполнят инструкции, а в дальнейшем будут вести жизнь, аналогичную остальным гвардейцам в соответствии с новыми правилами. Уж что-что, а выдрессированы они были на славу, и даже наше вмешательство не пробудило в них творческого начала.

Наша команда пока еще отдыхала и доделывала мелкие дела. Вроде моих эликсиров для приспособления к солнечному свету пещерных жителей. Или проверки действия «социально-ментальной компенсации сдвигов в постимперском обществе». Таким нудным образом А-1 обозначала все свои новые правила жизни, внедренные на Гшамм, должные обеспечить наилучшие подвижки в сознании при наименьших издержках. Кроме того, после структурной коррекции, обычно несколько недель маги не покидают планету на случай, если вдруг возникнет системная отдача и надо будет ее срочно гасить.

Кажется, я спала… Во всяком случае так мне казалось. Контуры помещения, где незримо блуждала моя мысль, были знакомы и, несомненно, являлись стенами большой каюты на «Тихо Браге», но все происходило точно в искаженном свете и звуке. Как будто на пленке видео испортилась цвето- и аудио- передача. И голоса двоих людей, там находящихся, тоже были приглушены, как в тумане. Я видела, как Лерни подошел к Нат, сидящей, заложив ногу на ногу, на широком низком кресле, и пристроился рядом. Это был кусок их разговора, и смысл мне не сразу стал ясен. Я никогда еще не слышала у Т-4 подобных интонаций:

— … А ты вообще способна сменить гнев на милость?

А-1 выглядела бесстрастной, но я явственно ощущала, что в ней борются раздражение и менторская выучка ЭМ-СИ:

— Я не злюсь, — спокойно заметила она.

— Тогда почему мне нет доступа к твоему телу?

Мисс Джордан чуть заметно пожала плечами:

— А почему он должен быть?

Мистер Смод примолк, и от него пошла накипающая волна мужского уязвленного самолюбия:

— Но я же тебе признался в любви! И мне казалось, я тебе тоже нравлюсь. — Эту фразу техномаг произнес с таким выражением, с каким крупный мошенник, прижатый к стенке, мог бы каяться перед прокурором.

ЭМ-СИ повернулась и посмотрела ему глаза в глаза:

— Я могу сделать для тебя только одно.

Он попытался ухватить ее за подбородок, но она, нахмурясь, уклонилась. Техномаг уточнил:

— И что именно?

Она не отрывала взгляда от его лица:

— Я могу блокировать твои эмоции, и ты снова будешь воспринимать меня как просто малознакомую женщину и напарника по работе. Я же не в твоем вкусе, вспомни.

Странная смесь чувств последовала за этим. Кажется, Лерни огорчился, испугался и оскорбился одновременно:

— Я тебе настолько неприятен?

— Нет, — кратко заметила ЭМ-СИ. Совершенно искренне, как я поняла.

Он удивился еще больше:

— Тогда почему? Почему?

Она вздохнула и отвела от него взгляд. Потом печально спросила:

— Ты можешь отличить боевой корабль от торгового? Или взрывчатку от пластилина?

Он фыркнул:

— Конечно. Но при чем тут это?

— Я тоже профессионал, Лерни. Я способна квалифицировать все твои скрытые и явные мотивы; то, почему ты мне признался, и то, что ты ощущаешь ко мне на самом деле. И это не то, что нужно мне, и совершенно не то, что нужно тебе. И если бы я пошла тебе навстречу, то мы оба быстро поняли бы, что совершили колоссальную ошибку. Поверь, я вполне объективна.

Молчание повисло над их головами, как сосулька на подтаявшей крыше. Т-4, похоже, все-таки не мог смириться с реальностью:

— Ты для меня можешь сделать еще одно. По старой памяти.

— Что? — с готовностью откликнулась Нат.

— Как насчет психоанализа? Клиентов принимаете, доктор?

Мисс Джордан явно повеселела:

— Только по средам и пятницам, мастер. С двух до пяти.

Техномаг надул щеки, неумело изображая солидный вид:

— Мне это подходит, профессор…

Они оба засмеялись, и я окончательно проснулась. Я заснула над монитором с открытыми глазами! Оказывается, я невольно подглядывала по внутренней связи за свиданием моих коллег. Мне стало неловко, и я быстро выключила экран. Вообще-то говоря, я пришла сюда не за этим. Стивен сказал, что мне пришел «привет» от СИНЛАРА, и мое любопытство победило благоразумие. Хотя, прежде всего, надо было бы отдохнуть и выспаться, а то моя дотошность довела меня почти до анабиоза: я тормозила на ходу. Правда, теперь, после многочасового контрольного сканирования поверхности, у меня появилось больше уверенности в будущем Гшамм. И в том, что вся затея нам удалась. Но я сама ног под собой и мыслей в собственной голове уже не чуяла. И в таком виде явилась к Стиву в рубку. Стоило мне сесть в удобное кресло, как я моментально отключилась. И от сладкой дремы меня отвлек только шум с экрана. Когда это он мог включиться? Я не помню, чтобы нажимала на панель… Если только в полусне не перепутала символ с почтой… Ага. Они в самом деле рядом. Нельзя сказать, чтобы я была в наилучшем виде, но соображала я теперь гораздо яснее. Во всяком случае, код набрала правильно. Появилась на диво длинная для СИНЛАРа надпись из сияющих букв:

Я продолжала тупо ее перечитывать, привыкая к собственной реакции. Ибо давно не испытывала такой гаммы разнообразных эмоций, которую нужно осмыслить. Что это значит? База отчаялась в моем интеллекте, и поработал другой специалист, пока я возилась с Гшамм? В недрах СИНЛАРа, наконец, отыскалась нужная мне справка? Сама система проработала мою модель, оставленную на Терминале, и нашла единственно правильный путь решения? Бесполезно пытаться выяснять прямо. Все равно до конца это никогда неизвестно. Но можно посоветоваться… И только с одним человеком, который понимает в таких вещах гораздо больше моего… Но прежде все-таки надо поспать. Не хочется мямлить перед Стивом, мечтая только о мягких объятиях греческого бога сна Гипноса… Подхватила этот образ от Нат, не иначе.

Даже во сне я продолжала думать о Гшамм, и думанье это принимало странные, порой причудливые формы. Великая иллюзия силы мертва и покинула этот мир вместе со склеротским влиянием, но как долго она будет еще напоминать о себе! Трудно сказать, было ли то видениями из будущего этой планеты или же просто вероятностным моделированием моего мозга, но я видела, как в кино, унылый в своем однообразии сценарий: попытки, вновь и вновь провальные, воссоздания других империй, подобных Шенгуфовским. Серые недоумки, полные комплексов при недостатке интеллекта и нехватке собственного личностного развития, пытались снова захватить и подчинить себе мир, что само по себе было довольно нелепо. Кончали они плохо, так или иначе, и постепенно на Гшамм развивался устойчивый иммунитет к подобным вирусным идеям, произошедшим когда-то от инфекции со Склерота. Худо-бедно, но собственный разум здесь начал формироваться уже без риска привести всю планету к саморазрушению. И, несмотря на то, что виденные мною сиены отнюдь не были приятны для глаз, ощущения от них возникали успокаивающие. В конце концов я проснулась, и причем в гораздо более уравновешенном и бодром состоянии, чем то, в котором была все последнее время. В настоящий момент меня больше волновала история с Хунг. А потому, одевшись и позавтракав, я связалась со Стивеном.

Когда я вошла к нему в личную каюту, разумеется, попросив прежде разрешения, наш учитель выглядел неважно. То есть его костюм, обычная серебристая форма, был, как всегда, безупречен. Но я никогда не ощущала в нем такой внутренней усталости и опустошенности. Да, непросто стать старше сразу на несколько миллиардов лет и на целый мир впридачу. Мне сразу расхотелось его нагружать своими проблемами, но уйти, ничего не сказав, тоже было бы нелепо. Структурный маг мне помог:

— Давайте ваше сообщение, Кен.

Я молча протянула ему листок с распечаткой. Он прочел, нисколько не удивляясь, затем жестом предложил мне сесть, и сам опустился в кресло. Откинулся назад, прикрыл глаза и начал говорить:

— Около четырех миллиардов абсолютных планетарных лет назад в системе Сверхгалактик начались структурные сдвиги. Они затронули все пространственно-временные порядки нижних миров, и во многих из них развитие начало замедляться и искажаться. Те планеты, которые были наименее успешными, пострадали больше всего. Вымирали субкультуры, не сумев приспособиться к новым условиям, биоты прекращали жизненные циклы, в гуманоидные сектора попадали осколки чуждых, инсектных миров. Все это происходило одновременно и длилось очень долго, а нейтрализовать последствия этого в нашей области Вселенной — и есть настоящая задача Терминала. Поэтому База этим занимается уже целый миллиард лет. А теперь и мы вместе с нею. Но каждый может только то, что может, и СИНЛАР просто немного подправил ход твоих рассуждений и действий. Ты искала внешний фактор, а нужно было понять, как придумать эффективную для Хунг систему адаптации. Поэтому твое изучение тамошних жизненных форм отнюдь не пустая трата времени, а только начало настоящей твоей задачи. Теперь, когда она стала яснее, тебе будет проще, не так ли?

Я кивнула. Мне-то действительно стало легче, а вот Стивену?

Я поколебалась с минуту, потом все-таки спросила:

— Простите… Но почему вам-то сразу ничего не сказали? О том, что вы были здесь и очень давно?

Он ответил медленно, подбирая слова:

— Раньше я был бы не готов это узнать… Не смог бы ни понять, ни принять.

Я посмотрела ему в глаза. Черные и бездонные, как сам космос. И увидела там, что есть пустыня, которую каждый пересекает в одиночку. Я послала ему только лишь импульс простого человеческого сочувствия, ведь это было все, чем можно было ему помочь.