"Фронтовые были" - читать интересную книгу автора (Подольный Евгений Андреевич)РАССКАЗ О ТРЕХ ИВАНАХНестерпимо жгло лицо и руки. «Вот и отлетался, — горестно подумал лейтенант Шумилов. — И это сейчас, когда бьем фашистов здесь, под Москвой!» Обожженными, дрожащими пальцами он с трудом отстегнул парашют, скинул его на снег, бросил прощальный взгляд на свой догорающий МиГ-3, сказал ему, как говорят другу в беде: — Прости, не смог я. Такое дело, брат, было… А дело было трудное. Воздушная разведка донесла: враг, измотанный боями под Москвой, начал отступление. Огромные его колонны замечены северо-западнее, в районе населенных пунктов Ильинское и Митлеево. Командир 16-го истребительного полка подполковник Прудков собрал летчиков, сказал торжественно и кратко: — Настал час возмездия! Фашисты бегут. Так будем же громить их, не щадя себя! Через полчаса, взвихривая винтами снежную пыль, истребители с полным боевым комплектом стартовали на запад. Лейтенант Шумилов крылом к крылу шел в одной шестерке с комэском Иваном Голубиным и Иваном Заболотным. Три неразлучных Ивана — так и прозвали их в полку. А вот ведь довелось расстаться… Нет, совесть их чиста. Они выполнили приказ командира: с дерзкой решимостью бросили свои «миги» на штурмовку колонны, огнем пулеметов, бомб и эрэсов сея смерть и ужас в стане врага. Сделав боевой разворот, снова ринулись в атаку. Горели бронетранспортеры, автомобили, повозки. Фашисты, обезумев от паники, бросались в придорожные канавы, зарывались в снег. Но тут, когда снаряды и горючее были на исходе, к немцам подоспела подмога: сверкнув сизым оперением, из облаков вывалились восемь «мессершмиттов». Они сразу же устремились на нашу шестерку, МиГ-3 — король на высоте. У земли же он тяжеловат. Этим и воспользовались немцы. Иван Шумилов видел, как на Голубина навалились сразу три «худых». Только не дрогнул в бою отважный комэск, круто развернул свой «ястребок» навстречу фашистским асам, пошел «лоб в лоб», строча короткими очередями. Вот один фашист клюнул носом, отвалил в сторону, распустив космы черного дыма. Но два других неотступно преследуют командира. На помощь ему бросается Заболотный. Но и у него на хвосте два «мессера». Они без роздыха шпарят из пушек: снарядов у них навалом. И добиваются своего: Шумилов, делая энергичную горку, краем глаза видит, как самолет друга, кренясь на крыло и дымя мотором, со снижением потянул на восток, к своим. Теперь и Шумилова преследует пара «худых». А патроны кончились. Иван заводит свой «миг» в такой глубокий вираж, что от перегрузки, кажется, трещит обшивка. Немцы не выдерживают перегрузки, расходятся на боевой разворот, чтобы начать новую атаку. Но тут наперерез Ивану выходит еще пара «мессеров». Перед глазами летчика огненными пунктирами замелькали трассы заградительного огня. Машина вздрогнула всем корпусом, из-под капота мотора полыхнуло в глаза оранжевое пламя… Шумилов, пока работает мотор, дает взлетный режим, разворачиваясь на восток. Но почему его не добивают «мессеры»? И вдруг с радостной улыбкой видит: слева по борту — шестерка наших «яков». Они с ходу вступают в бой. Но мотор уже объят огнем, пламя пробивается в кабину, обжигает лицо и руки. Трудно дышать, вот-вот вспыхнет одежда. Надо прыгать. Но нет, мала высота. И Шумилов, задыхаясь от дыма, отжимает ручки управления. Самолет кометой несется над заснеженным полем и, тараня сугробы, поднимает огромное облако… Отбежав от самолета на тот случай, если рванут бензобаки, Иван, оглядевшись по сторонам, вытащил из кобуры ТТ, взвел курок. Повсюду виднелись следы недавнего боя: воронки от бомб и снарядов, отпечатки танковых траков, брошенные немецкие пушки, кровь на снегу. Летчик спустился в заросший лещиной пологий овраг, который вел к деревушке. Но когда вышел к ней, ужаснулся: обугленные остовы домов чернели на белом снегу. Деревню при отступлении сожгли фашисты. Кругом — ни души. Посередине широкой пустынной улицы на стылом декабрьском ветру раскачивались четверо повешенных: босиком, в исподнем. На груди у одного из них кусок фанеры с надписью: «Так будет каждый, кто помогай партизаны!» Иван добрел до конца села. Из трубы крайней полусгоревшей избы струился сероватый дымок. Летчик поставил пистолет на предохранитель, сунул его в карман комбинезона, постучался в окно. На пороге показался мальчишка в залатанном зипуне, стоптанных дырявых валенках. Недоверчиво покосился на угрюмого незнакомого человека. — Вам чего, дяденька? — Советский летчик я. Не бойся, парень. — У нас тута, может, тоже есть летчик… — серьезно ответил мальчик. — Заболотный! — вырвалось у Шумилова. Он порывисто вошел в избу, и точно: на лавке сидел Иван, живой и невредимый. Был он в реглане и носках. Унты сушились на печке. Лицо возбужденное, руку не успел вытащить из кармана, где наверняка лежал пистолет. Вот так встреча! Оказывается, Заболотный недалеко отсюда сел на вынужденную. Самолет цел, но осколком заклинило двигатель. — Видел, что сделали, изверги? — привстал Заболотный и показал в окно на виселицу. — Видел… — сказал Шумилов и отвернулся. — А если так, идем! Считай, что мы отдохнули. — Куда ж вы, соколики родные, погрелись бы еще чуток, — засуетилась старуха хозяйка, которую только сейчас заметил Шумилов в темном углу избы под образами. — Может, кипяточку согреть. Боле-то нечего… Летчики молча сложили свои неприкосновенные пайки на столешницу — колбасу, шоколад, галеты — и вышли на улицу. На прощание обернулись. Старуха, седая, простоволосая, с сухим блеском во впалых глазах, в которых, видно, уже не осталось места слезам, молча, по русскому обычаю, торопливо осенила их крестным знамением. Через два дня летчики добрались до своей части. Больше всех обрадовался их возвращению комэск Голубин. — Ну, Иваны, живы?! — Живы, командир. Вот только «безлошадными» стали. — Понимаю. Самолеты для вас найдутся. Да, слыхали? За штурмовку вражеских колонн нам благодарность от командования. В пух и прах разнесли! Долго не выходили у Шумилова из головы страшные видения оскверненной фашистами подмосковной деревушки. Подлечившись, он снова стал летать. «Мстить, только мстить проклятому врагу!» Не один стервятник врезался в мерзлую землю Подмосковья от меткого огня советского аса. А в январе 1942 года он таранил «Юнкерс-88», шедший на Москву. Тогда Иван с поврежденным винтом все-таки дотянул до своего аэродрома. Его наперебой поздравляли боевые друзья. А он, широкоплечий, крепко сбитый парень, застенчиво улыбаясь, повторял: — Да ладно, ребята. Вот невидаль — фашиста таранить. Тогда Голубин и Заболотный оттащили его в сторону, и командир, волнуясь, сказал: — Поздравляю тебя, Иван… — Да ну вас, — уже сердито отмахнулся Шумилов. Но Голубин перешел на официальный тон: — Лейтенант Шумилов! Поздравляю вас с представлением к званию Героя Советского Союза! — Только сейчас по секрету у начштаба узнал, — пояснил опешившему другу Заболотный, сияя улыбкой. Повлажнели темные глаза Шумилова. С радостью глядел он на друзей и видел — не договаривают они что-то: у обоих бесенятами бегают в глазах искринки. — И вас… Вас тоже представили, что ли?! Голубин и Заболотный только улыбнулись в ответ. — Так что же вы молчите, черти! Три Ивана, голова к голове, обнявшись, стояли на летном поле. И была у них под ногами не топтанная фашистами московская земля, а над головой — родное московское небо. |
|
|