"Синто. В одну и ту же реку. Часть 4. Чужие звезды" - читать интересную книгу автора (Пушкарева Любовь)

РФ. Скальная. Купол Пятый Представитель Президента

Разгильдяи и тупицы. Нет хуже — преступники. А заменить их сейчас некем… Ну удружил Шестой… Но ничего, я из его лимона такой лимонад сделаю, он у меня слюной захлебнется.

На Скальной вдруг обнаружили богатое месторождение омниа. Вдруг! Местные потихоньку добывали руду и также тихонько сбывали ее, никого не ставя в известность. Глава корпорации, глава администрации и глава гарнизона, последних двух можно хоть сейчас отдавать под суд. Можно, но пока не нужно… Эта планета почти дредфул: единственный купол, людей мало — десять тысяч вместе с гарнизоном, находится на дотации как «опорная точка» при вратах граничащих с ХИ. И на тебе — по косвенным каналам СБ получила инфу о несанкционированных поставках омниа в ХИ, стали искать и вышли на Скальную. Шестой, в ведении которого она была, отвертелся: мол, хотите наказывайте, что проглядел такое, но я страшно занят, да и вообще, вот Пятый разгребся со своими делами и сейчас особо не занят — вот пусть и забирает ее себе, он сможет навести там порядок. Деваться было некуда — забрал. Насовсем. Это было единственным условием — Скальная теперь моя, покуда я в должности.

И теперь надо разобраться кого здесь выдернуть насовсем, а кого оставить…пока.

После длительного совещания, на котором мне пришлось усиленно строить из себя тупицу, чтоб не вспугнуть раньше времени эту кодлу, я вернулся к себе, в достаточно скромные «гостевые» апартаменты. Самарский, Зайнов и Викен ждали, расположившись как всегда по разные линии фронта. Викен, по-кошачьи картинно разместилась на диване, Зайнов похоже наконец-то научился не реагировать на нее как на угрозу, а Самарский, старый волк-проныра, изображал благодушие и довольство жизнью, впрочем, я уже и не припомню когда видел его без этой маски «доброго дядюшки». Все трое слышали каждое слово совещания и сейчас мне было интересно их мнение, вернее, меня интересовало, насколько оно совпадает с моим.

— Саламандра, — без предисловий начал я. Викен тут же уставилась на меня ловя каждое слово, мол, «слушаюсь и повинуюсь», когда-то меня это глухо раздражало, но сейчас уже привык к такому.

— Я хотел бы знать: что бы вы сделали на моем месте, исходя из полученной информации.

Она чуть прикрыла глаза, собираясь с мыслями. Игры играми, а свою часть сделки она выполняла от и до, я могу рассчитывать на продуманный и честный ответ и… нетривиальный.

— Самым опасным я считаю Ругова, главу администрации…,

«Вот как? Интересно…»

— Кольцов будет разжалован, но доказать, что он знал пункт назначения грузовиков, скорее всего не получится, он не дурак и подстраховался на этот счет, поэтому он в худшем случае потеряет должность и пенсию, но не свободу. Вашек, тот уверен в себе, он уже проходил через подобное и выиграл суд, думает, что выплывет и сейчас. И правильно думает, хороших адвокатов нанять у него денег хватит. Тем более я уверена: он, как и положено, подал все документы в администрацию, а вот там… Короче Ругова готовят на роль козла отпущения и вопрос в том, как он себя поведет. Может попытаться утопить своих подельников, но тут у него мало шансов — документооборот дублируется и сделать что-то задним числом не выйдет, а его слово против их, это… не серьезно. Как ни крути, а он совершенно точно пойдет за решетку. В общем, Ругов в капкане, а как говорят: «загнанная в угол крыса может броситься и на овчарку». Он может натворить лишнего, сделать что-нибудь, что позволит ему удрать с планеты, терять ему нечего, сдерживающих факторов не осталось. В любом случае, я бы на вашем месте не отказывалась от охраны и не перемещалась без нее.

— Покушение на Представителя? — с сомнением переспросил я.

— Двум смертям не бывать, а одной можно и миновать. — Викен пожала плечами. — Ругов знает, что ему конец, — повторила она.

— Кольцов в свою очередь, — продолжила она, — тоже теряет очень много, но думаю у него все же больше сдерживающих факторов, хотя и больше возможностей напакостить. Ему достаточно взять в заложники нас и наш корабль, захватить пункт связи и мятеж готов, вопрос лишь в его авторитете среди гарнизона.

— Вашек… Вашек скорее всего постарается просто смыться по-тихому. Наверняка недалеко от купола припрятана яхта. Он единственный, на мой взгляд, кто не будет устраивать нечто феерическое — ему это не нужно. Он будет выкручиваться до последнего, но как только мы дадим понять, что собрали доказательства — скроется. И, возможно, именно его я бы выбрала кандидатом в союзники. Для более четкого мнения мне не хватает информации.

— Что ж, спасибо, Саламандра. Думаю, я не побеспокою вас до местного утра.

Она молча грациозно поднялась, и отвесив два вежливых полупоклона, мне и безам, вышла шурша платьем. Как только закрылась дверь, я поинтересовался у Самарского.

— Какая у нас страховка от мятежа Кольцова?

— Стандартная — «неподтверждение сигнала», по которому здесь будет отряд Белых Медведей.

Я скривился.

— Может быть, нечто более подходящее данной ситуации?

— Я как раз работаю над этим, — и вправду Самарский все это время с кем-то переписывался.

— Каково отношение к Кольцову среди солдат и офицеров? — это уже к Зайнову.

— Как обычно в таких случаях, ведь служба здесь, своего рода штрафбат. Нарушать присягу по его приказу, они не будут, но он вполне может их дезинформировать и этим заставить подчиниться.

— Значит надо, чтобы гарнизон узнал, что прибыл Полномочный Представитель…, — думая о своем, сказал я.

— Это слишком рискованно, — в унисон отозвались безы.

— Да? Вот и позаботьтесь, чтобы свести к минимуму этот риск. А сейчас я хочу выслушать, ваши соображения.

Как и следовало ожидать, безы хотели потянуть время, мол, спецы ведущие проверку док-базы администрации хоть что-то нароют и тогда, с козырями на руках… Меня это не устраивало. Ругов мог успеть удалить компромат и проверка ничего не даст, а шерстить базу Вашека — все равно что громко объявить «Я знаю чем вы занимаетесь!». А пока что я всего лишь инспектирую планету: Как живется-можется? Чем помочь? И как нам организовать полномасштабную добычу руды?

Но Викен правильно подметила, Ругова уже готовят к закланию, Кольцов занял позицию «мой отсек дальний» и всячески давал понять, что в дела гражданских не вникает, а вот Вашек… полный излишнего энтузиазма, меня очень настораживает и я не могу понять чем. Что-то мы все упустили, какой-то кусочек мозаики…

Следующим местным утром мы отправились с инспекцией в гарнизон: я, Зайнов, еще три офицера и Викен, вместе с платьем скинувшая томные повадки, ставшая серой и опасной… как коската. Идеальный секретарь, идеальный помощник… мог бы быть. Если бы я тогда не поспешил и не пошел «в лоб».

Всё как всегда на подобных инспектированиях: всё наспех приведено в «приличный вид». Однако если знать, куда смотреть видно, что еще дня три назад здесь был форменный бардак и он наступит вновь, как только моя «вышестоящая» особа покинет планету. Я присматривался к офицерскому составу и увы, не находил ни одного нормального офицера — все раздавленные жизнью, никому уже ничего не надо, тихо досиживают свой срок до пенсии, выполняя свою работу так чтобы не схлопотать выговор, не более. Плохо, очень плохо.

Бардак на базе-то устранили титаническими усилиями солдат, а вот демонстрация физподготовки была форменным позором. До конца полосы препятствий добралось меньше половины и потом еле стояли злые и запыхавшиеся.

— Саламандра, не желаете ли размяться? — мой едкий тон адресовался не ей, и она это прекрасно поняла.

— Как скажете, мой Сан.

Я кивнул, подтверждая завуалированный приказ.

Викен сбросила куртку и ушла к началу полосы. Ну что сказать, прошла она ее разве что не танцуя, с потрясающей легкостью и изяществом, вызвав на лицах солдат злость пополам с завистью и восхищением. Кто-то из офицеров решил прервать ее триумфальное шествие, и полоса молотов заходила, так что пройти ее стало совершенно невозможно. Викен задержалась лишь на секунду, оценивая ситуацию, и вдруг вскарабкалась на опору и пошла по верхней планке, к которой крепились молоты.

Полоса была пройдена, и приближение Викен встречали гробовым молчанием. Она даже не запыхалась, лишь слегка раскраснелась, разогнала кровь.

— Я не ожидаю от наших солдат, — разорвал тишину я, — уровня подготовки моего секретаря и приемной дочери, но то, что я увидел можно охарактеризовать лишь одним словом «позор».

Мне никто не возражал.

Дальше было еще хуже. После демонстрации подготовки «якобы спецназа» меня интересовали летчики.

Из пяти имитаторов работали только два.

Летчики сначала демонстрировали «парадные пролеты», но мне это быстро надоело, я и сам так могу, при том что подтверждал квалификацию лет пять назад. По моему приказу во второй имитатор отправилась Викен и началось веселье. Из шестнадцати ее противников лишь четверо не были уничтожены за три-пять минут боя, и то, последнему повезло — Викен просто устала уже.

— Я вижу, вы успели восстановить навыки, — поприветствовал я бледную и нетвердо стоящую на ногах девушку, когда она выбралась из имитатора.

— Я недовольна собой, мой Сан, и прошу при первой же возможности продолжить тренировки, — негромко ответила она.

— Не возражаю.

Летчики зыркали на нее так же, как и спецназ со смесью злости, зависти и уважения.

Эту ситуацию я оставил без комментариев, они были уже излишни.

После, в кабинете Кольцова я не спешил высказываться, вынуждая его оправдываться. Конечно, недостаточное финансирование, конечно, далеко не лучшие кадры, но это не извинения — другой бы на его месте не допустил такого развала и, скажем прямо, недееспособности части.

Сделав вид что согласен с оправданиями, я попытался разговорить его на тему Вашека и Ругова, Кольцов ушел в глухой отказ и при попытке надавить закрылся еще больше. Мне стоило большого труда сдержаться, и не дать понять, что досиживает он в этом кабинете считанные дни, а потом вылетит вон пинком под зад, и уж я позабочусь, чтобы долетел он до самой глубокой и темной ямы.

Что ж Кольцов на сотрудничество не пошел, сделаем ход конем — возьмемся за Ругова. Если приговоренному к смерти, в нашем случае тюрьме, пообещать избавление, думаю можно многого ожидать. И с Руговым как раз можно сыграть в открытую…

Вечером доложилась Ханди, руководившая проверкой док-базы — подчищали, грубо, но надежно, восстановить уничтоженные документы нельзя. Но ей удалось заполучить журнал диспетчеров порта и, когда его перелопатят, то совершенно четко будут знать, какие рейсы не были зарегистрированы.

Неплохо.

Следующим утром пришлось жестко оборвать занудные наставления Самарского, я понимаю, что мне необходима охрана, но взять свидетелей на разговор с Роговым я не могу, это гарантированно заткнет ему рот. Однако компромисс был найден в лице Викен. Как ни странно, но на роль охранника ее предложил Зайнов. Синто восприняла назначение, как и всё что с ней происходило за последний год, абсолютно бесстрастно, уточнив в платье ли я хочу ее видеть или в форме. Это давно превратилось в некий код — длинное шелковое платье с разрезами хоть и одевалось на тонкий свитер и штаны-лосины тем не менее делало ее женственной и обманчиво неопасной, а в форме информ-службы она превращалась в коскату, человека-оружие без собственной воли. Не знаю, какую из этих ипостасей я не любил больше.

Во время разговора начавшегося как вполне обычная светская беседа, Викен, в роли молчаливой гейши, ухитрилась полностью отвести от себя внимание и расположилась так, чтобы в случае чего блокировать Ругова. И как оказалось не зря.

После того как я резко сменил тему и выложил перед главой весь расклад, с ним начало твориться нечто странное — он впал в сильнейшую панику, и я не понимал почему, ведь он не идиот, должен же понимать, что это лишь начало жесткого разговора и соглашения. Но нет…трясущимися руками он полез в стол, якобы за лекарством и… Викен взвилась, нанося удары и опрокидывая его вместе с креслом на пол. Отлетел выбитый лучевик.

— Выбей из него все! — в холодной ярости приказал я.

Крыса! Мелкая грязная крыса, посмевшая напасть на Представителя! За это расстрел на месте! Ругов — труп.

Викен вырубила его и принялась связывать.

— Мой Сан, если позволите, допрос под веритас будет эффективнее… и тише.

— У тебя с собой?

— Да.

— Давай.

Через полчаса мы знали все.

Не учли… мы все не учли одну маленькую деталь. Если руда продавалась налево, значит, ее добывали больше, и соответственно было больше тех, кто ее добывал.

Не имея возможности завезти еще один карьерный комплекс, вернее не имея возможности скрытно его собрать и запустить, Вашек навез исследовательских вездеходов и погрузчиков, которые как муравьи выковыривали по чуть-чуть и по тонне-две увозили. И внутри каждого сидел человек, задыхаясь от низкокислородного воздуха, не имея возможности выйти. Рабство и каторга в их современном варианте. И таких рабов было около пяти тысяч — их никто точно не считал: часто мрут, на их место привозят новых.

Ставки в нашей игре взлетели до небес. Это не контрабанда в особо крупных размерах. Это преступление против личности… массовое.

— Вашек может взорвать всё, заметая следы, — как бы сама себе сказала Викен.

Да, может, с такими обвинениями ему не скрыться — его выдаст любая планета, любое государство. Мы все в нешуточной опасности. Узнав, что случилось с Руговым, он начнет действовать и форы у нас от силы час — два.

— Идем.

— А с этим? — Викен кивнула на связанного.

По привычке, я чуть не бросил приказ. «Убить». Чуть не допустил еще одну мелкую, но досадную ошибку. Она откажется выполнять и правильно сделает, допрос и казнь абсолютно разные вещи, не ее это дело. Взяв лучевик и выставив его на минимум, я выстрелил Крысе в голову. Чуть морщась от вони, Викен последовала за мной. Помощник главы был отправлен в отключку на пару часов, а больше нам никто и не встретился — администрация Скальной крайне малочисленна.

Без промедления Зайнов и его люди отправились на базу с полномочиями взять командование на себя. Мы втроем эвакуировались на корабль. К планете были вызваны Спасатели. Пограничники-перехватчики подтянуты к внешним вратам и пара пойдет к планете, на случай если у Вашека есть координаты незарегистрированных врат. Сканеры нашего корабля уточняли местонахождение подпольного карьера и выясняли расположение рабских корпусов.

14:20. Минул час и десять минут после того, как мы покинули администрацию, Зайнов доложил о взятии базы под контроль и приведении ее в боевую готовность.

14:3 °Cлужбы корабля доложили об обнаружении сканерами корпусов и дали координаты. Солдаты вылетели к подпольному карьеру.

14:45 Мои гвардейцы доложили, что не нашли Вашека в его отсеке. Две другие группы доложили об обнаружении взрывчатки на поддерживающих купол станциях. Разминировали.

15:05 Ударная группа Зайнова уничтожила охрану подпольного карьера, солдаты начали эвакуацию незанятых рабов и отзыв с карьера работающих.

15:15 Взрывы в карьере, взрывы в рабских корпусах. Все силы поселения брошены на спасение рабов.

15:20 Под куполом введено чрезвычайное положение. Всем незанятым в операции спасения, отдан приказ: в течение часа оказаться в своих «домашних» отсеках.

16:10 Эвакуация рабов под купол в разгаре. С планеты стартует яхта и нацеливается на «пустые сектора». Подан сигнал пограничникам-перехватчикам.

18:00 Медотсек нашего корабля забит ранеными солдатами, четверо в тяжелом состоянии, в регенераторах. Под куполом катастрофически не хватает всего: воздуха, воды, медикаментов.

19:10 Первый Спасатель входит в сектор.

20:25 Начата эвакуация тяжело пострадавших на Спасатель. Налажено обогащение кислородом атмосферы купола.

20:45 Яхта Вашека перехвачена и взята на буксир.

21:20 Второй Спасатель входит в сектор.

22:40 Начата вторая волна эвакуации.

23:40 В сектор входит корабль Федеральной прокуратуры с полицейским корпусом на борту.

00:35 Власть на планете Скальная передана Федеральному Мобильному Прокурору.

Все.

Самарский растирает посеревшее лицо.

— Стар я стал, для таких эскапад, Александр Викторович, — произносит он.

— Не кокетничайте, — это вышло слишком резко и зло, чтобы сгладить, я добавил — Вы со всем прекрасно справились Николай Николаевич. И вы знаете, что вы моя и левая и правая рука, а преемников у вас пока нет, — напомнил я о больной теме. Крутецкий и Лепехин уже стали его преемниками, но после того как ими пришлось пожертвовать, оставив на Синто, старый волк был вынужден вернуться в строй.

— Так и не будет, пока я вместо того чтобы их готовить, сам работаю, — тихо пробурчал он.

Викен бесстрастной куклой отхлебывала травяной чай. Она сегодня была диспетчером-секретарем для нас с Самарским, обеспечивала информацией о развитии ситуации, отсекая лишнее, акцентируясь на главном.

Биокомпьютер… идеальный.

Одно поспешное решение, одна непродуманная фраза и, вместо если не друга то соратника, получил робота в обличье человека.

Она заинтересовала меня во время моего посещения Синто, и переговоры лишь усилили этот интерес.

Я переоценил ее склонность к риску и приключениям, как я понимаю сейчас, этой склонности нет вовсе. Но год назад я думал, что такое «шило» воспримет мое предложение как прекрасную возможность развлечься и самоутвердиться или как вызов своим способностям.

Она же восприняла как оскорбление.

Я ожидал от нее или полного сотрудничества или же постоянной борьбы, а получил тупую, бесстрастную покорность робота.

Когда я сказал что хочу видеть ее своим советником, она задумалась глядя в пол, а потом посмотрев мне в глаза попросила «Возьмите кого-нибудь другого». Видно я слишком привык к беспрекословному подчинению, ее отказ разозлил меня, и не подумав как следует, я настоял на своем. Очередное доказательство тому, что властьимущий не имеет права поддаваться эмоциям ни на йоту; не имеет права действовать по шаблону, отключив мозги. Мне ничего не стоило в тот момент смягчиться и расспросить ее, в чем дело, чем вызван отказ, уверен, она бы ответила. И скорей всего я бы нашел способ привлечь ее, пусть не сразу, может быть пришлось подождать, но в итоге я бы получил то, чего хотел… а не то что имею.

В первые месяцы ее поведение настолько раздражало меня и напоминало об ошибке, что я даже прекратил с ней общаться, выделив домик в своей резиденции и сделав «распорядительницей дома», к радости Елены, которую светские обязанности всегда тяготили.

Викен прекрасно справлялась с порученным. А я глухо бесился, видя, как оживленно она общается с гостями, заставляя тех млеть то от умиления, то от восторга, к каждому находя свой подход, при этом ни разу за все время не посмотрев мне в глаза и не показав ни единой эмоции МНЕ.

Одно время я боролся с искушением устроить ей ад, чтоб выдавить из нее хоть что-то, но… Во-первых, это глупо и нерационально, а во-вторых — полно других дел, кроме неудавшегося эксперимента с Викен. Она никогда не занимала моих мыслей целиком, хотя… Елена, отдавшая всю себя детям, занимала их еще меньше.

Ситуация зашла в тупик, когда Пятнадцатый стал проводить чуть ли не все выходные у меня в гостях. И общаясь с Викен, старый лис получал то, что не досталось мне: живое интересное общение сдобренное небесполезной информацией. А тут еще и Десятый подлил масла в огонь, поинтересовавшись почему я не использую столь экзотически-ценный кадр на полную, мол, я чего-то опасаюсь? Я ответил, что если бы не доверял Викен целиком и полностью, то не позволил бы ей общаться с Представителями, и в ответ получил лишь недоуменное пожатие плечами.

В тот памятный ужин мелкая синто напакостила мне знатно и совершенно по-кошачьи. Я даже знаю за что — позволил себе неоправданную резкость в общении: устал и проблемы не желали решаться, вот и сорвался, такое со мной бывает, правда, обычно я успеваю извиниться, а тут… не успел.

Она совершенно намеренно превратно истолковала вполне невинные фразы и… Мне пришлось выкручиваться, доказывая, что я не рабовладелец, а моя «приемная дочь» слишком буквально воспринимает свои обязанности. В тот вечер я наконец-то прочел контракт и был страшно зол на себя, что не сделал этого раньше. Беседа у нас с ней вышла тяжелая, но полезная — в результате я все же осознал себя Саном и решил не отлынивать от своих прав и обязанностей. А чтобы задобрить свою подопечную и попытаться начать все с чистого листа, отправил ее на пару дней в ЕвС, повидать брата-посла.

Ну что сказать, в итоге я все же не получил того чего хотел. Синто по-прежнему очень правдоподобно изображает то боевого андроида, то глупенькую гейшу, но я к этому уже привык и подобное поведение меня почти не задевает. Привык я также и к тому, что могу всегда на нее рассчитывать, могу закрыть ею фактически любую проблему, будь-то пример для солдат, встряска пилотов, охрана моей особы или помощь в управлении ситуацией.

Безотказное идеальное орудие. Тоже неплохое приобретение.

Что ж, Скальная теперь полностью моя, у Самарского есть кандидатура на должность главы. Ханди разберет и приберет к рукам, моим рукам, компанию Вашека и передаст дела Сивцову. Мобильный прокурор без излишней шумихи позаботится о судьбе рабовладельца и найдет всех, кто был еще замешан в этом гнусном деле.

Мое присутствие здесь больше совершенно не нужно, все крутится и работает, как бешенно дорогие антикварные механические часы.

Я распустил своих помощников, перед выходом из сектора они как раз успеют приготовиться ко сну, чтобы сбросив напряжение «перехода» нормально отоспаться. Сам я пока был слишком бодр и решил сбросить излишнее напряжение в спортзале, там меня и застал «переход».

А через пятнадцать минут, подошел офицер с вахты и доложил, что врата «обманули» и выбросили нас в неизведанный сектор.

Не скрою, на краткий миг внутри все свело от какого-то тоскливого страха, но наружу не выплеснулось ничего.

Я приказал следовать инструкции и пока не распространять эту неприятную новость. Если ничего не изменится, то оповестить всех бортовым утром.

Есть шанс, что нырнув в те же врата откуда вышли, мы окажемся в изведанных секторах, но вероятность столь желанного события всего лишь двадцать процентов. Скорее всего по ту сторону ЭТИХ врат, тоже неизведанный сектор, а значит нам придется перейти в режим экономии и заняться поиском новых врат, одних, вторых, третьих…Пока не окажемся в известном нам секторе.

Хорошо хоть РФ сейчас ни с кем не воюет, и пиратов считай, что нет — любой изведанный сектор будет нашим спасением.

Увы, чуда не произошло — по другую сторону оказалась такая же неизведанная пустышка. Бортовым утром, я собрал своих и сообщил о возникшей ситуации. Все восприняли случившееся спокойно и молчаливо, не было ни показной бравады, ни каких-то видимых проявлений страха.

Две недели ушло на скан в дрейфе ближайшей части сектора, были обнаружены одни обычные врата и одни нестабильные. Выслав буй в нормальные, мы получили неутешительные сведения о неизвестной пустышке. И тогда было принято решение делать скачки в нестабильных вратах. Нестабильные «обманывают» не один раз из двухсот, как обычные, а из десяти-пятнадцати.

Никому не хотелось сходить с ума в многократных скачках, но сканеры, засланные в глубь сектора не нашли «областей подозрения» — возможных врат. Нам не повезло во всём — нас выбросило не просто в неизведанный сектор, а в бедный на врата неизведанный сектор.

Скачок в «нестабильные» врата и… чуда не случилось — пусто. За день проделали четырнадцать скачков, и нас выбросило в новый сектор, перерыв на сон и сканирование. И все по новой. Самарский не просыхал, Зайнов и Викен ушли в вирты, я же чередовал оба способа переключиться и снять напряжение после прыжков с частотой раз в сорок — сорок пять минут.

И так девять суток… Девять неизведанных секторов.

В конце девятого заторможенный офицер смены скептически рассматривал показания одного из внешних сканеров.

— Есть подозрение на след инфо-эфира, — все же выдал он.

— Остаемся до выяснения, — принял решение капитан.

Все тихо порадовались отсрочке дальнейших прыжков.

Это оказался действительно след инфо-эфира и мы пошли по нему на буй. Вышли к вратам. Стабильным.

Они вывели нас на дальнюю окраину Хинской империи, это были фактически ничейные сектора-пустышки, но их обнаружили хины, они же и предъявили на них права.

Мы были спасены. Капитан и я приняли решение пробираться домой, минуя «обжитые» сектора. Конвенция конвенцией, но без крайней необходимости незачем Представителю Президента наносить несанкционированный визит в условно-дружественное полипланетарное государство. Постаравшись подобрать наименее «вратный» переход мы двинулись в путь.

Первые четыре дня, за которые мы миновали два сектора, все было замечательно. А на пятый… Нас обнаружил тяжелый «десантовоз» и, несмотря на наши заявления и напоминания о Конвенции, взял нас на мушку. А после и на абордаж.

Пришлось сдаться. Наш корабль класса «Сокол» не смог бы ничего противопоставить десантовозу с тяжелыми пушками, разве что «прикрыться и удирать», но удирать нам сейчас было некуда — в оба конца пути лежали хинские сектора. Пока капитан тянул время переговорами, я успел надеть наномаску и уничтожить всё, что могло выдать во мне Представителя.

С маской надел уже привычную личину молодого подполковника, не ахти какой политической фигуры. Заложник… ну уж точно менее ценный, чем Представитель. Да и какую провокацию можно устроить с юнцом из золотой молодежи? А вот заполучив Представителя можно запросто развязать войну.

Так что с хинами общался уже подполковник Щедрин.

Хины действовали очень жестко, но пока в открытую силы не применяли, никому не были нанесены увечья, никто не был убит. Но лишь потому, что нашим был отдан приказ — не сопротивляться. Если бы мы попытались «взбрыкнуть», то хины сбросили маску и тогда… Нам же было бы хуже. Ситуация была из ряда: лучше худой мир, чем большая война, ведь победителями из нее мы бы не вышли.

Единственное, что было непонятно — почему? Почему на нас набросились? Нам выдвинули обвинения в шпионаже, но бортовой журнал — бесспорное доказательство нашей невиновности. Надо быть полным идиотом или же просто не желать верить в очевидное, стоя на своем. Идиотами хины не были. Зачем же мы им понадобились?

Нас всех разместили внутри десантовоза в маленьком отсеке на койках в три яруса. Первый день жара и духота казались невыносимыми, но на второй стало еще хуже и капитану пришлось вести переговоры, обвиняя хинов в завуалированных пытках. Может помогли переговоры, а может хины решили, что мы им пока нужны живые и относительно здоровые, но стало чуть получше. О рационе питания просто промолчу. Ели то, что давали, потому что к моменту кормежки, были уже готовы есть ВСЁ.

Даже Викен со своей любовью к чистым продуктам, быстренько заталкивала в себя серую жижу синтетики, запивая такой же гадкой прогнанной через старые фильтры водой. Девчонка была нашим слабым местом, увеличивая риск — она нанесла на ладошку несмываемый знак Судьбы, круг и точка в нем, и он мог выдать в ней синто. А синто крайне редко покидали пределы своей родины просто так, и хины, если зададутся целью, быстро вычислят кто она, а затем и кто я.

Было еще одно неприятное обстоятельство — время играло против меня, ведь наномаска не вечна. Три недели, а в таких условиях не больше двух и она станет заметна, и тогда…Тогда уже будет наплевать, вычислят Викен или не вычислят.

Хины как будто забыли о нашем существовании.

В тягучей монотонности, в страхе и напряжении, которые нельзя показать никому шел день за днем. Люди держались отлично, но в глазах у каждого крылись тоска, страх и вопрос «Почему? За что?» Сначала неизведанный сектор, «переходы», будь они неладны, и теперь эта непонятная агрессия хинов.

Вопрос «За что?» меня не беспокоил, а вот «Почему?» и «Чего ждать?» просто иссушали в попытке найти ответ.

Через десять дней толсин — имперский офицер-безопасник «Белый богомол», как его за глаза окрестили наши, явил свою особу в окружении охраны. Осмотрев нас всех застывшим, безжизненным взглядом он негромко произнес:

— Саламандра Викторова.

«Все. Попались.» Сердце ухнуло вниз… Недочистили что-то в инфо-сети корабля, оставили врагу зацепку в виде имени — и хины наткнулись на громкую фамилию с экзотическим именем. Дальше дело нескольких десятков минут.

Викен, находившаяся в женском уголке, показалась из-за спин сестер по несчастью. Худенькая, плечики опущены, но голову старается держать прямо. Молодец, не переигрывает.

— Руки… — тихий голос, требующий беспрекословного подчинения.

Викен протянула кулачки, чтоб надели наручники, но нет, один из свиты сноровисто распрямил ее ладошки и продемонстрировал их толсину.

— Где твой покровитель? Приемный отец, — чуть поморщившись, уточнил Белый Богомол.

— А? Дома… В России… — тихо и недоуменно отозвалась она.

Синто сыграла так идеально, что толсин задумался на несколько мгновений и лишь потом отдал еле видимый приказ охраннику. Тот почти без замаха заехал ей локтем в лицо. Викен хватило, она мешком упала на пол и больше не шевелилась. Охранник выволок ее из отсека схватив за косу.

— Да как вы смеете? — не стал молчать капитан, — По какому праву вы…

Богомол мгновенно выхватил оружие и выстрелил иглой в бедро посмевшему открыть рот. Капитан Тарасов с изумлением и страхом уставился на торчащую иглу, а потом перевел взгляд на дуло нацеленное в лицо.

Богомол молчал. Слова были не нужны. Воцарилась мертвая тишина. Было слышно, как капли крови падают на пол. Секунда, две… Толсин убрал оружие и вышел, за ним последовали охранники, ощетинившиеся легкими лучевиками. При такой скученности они выкосили бы нас широкими лучами за секунду-две.

Дверь закрылась и к капитану бросилась, молоденькая красивая доктор нашего корабля. В нее были влюблены все офицеры, кто тайно, а кто явно, но Таисия Никифоровна предпочитала не замечать поклонников. Подбежав к Тарасову она принялась перебирать какую-то ленту всматриваясь то в нее, то в рану. В «ленте» я с запоздалым удивлением опознал пояс-аптечку нашей синто. Викен не расставалась с ним и смогла протащить сквозь контроль и вот… успела сбросить, понимая, что ей он уже не пригодится… Верней она не сможет им воспользоваться.

Благодаря стараниям Таисии и подарку Викен, Тарасов не умер от потери крови, рана была обработана и если ее не будут беспокоить — заживет.

Я был спокоен и готов ко всему. Надеюсь, хины не преподнесут ничего такого, что я не могу себе сейчас вообразить.

Следующим бортовым утром Белый Богомол с охраной вновь показался в дверях.

— Мы знаем, — тихо и размеренно начал он, — что Пятый Представитель Президента Викторов среди вас. И сейчас он выйдет сюда или умрет тот, кто попадет под выстрел.

Один из охранников демонстративно поднял лучевик.

Шаг, второй, третий «Да пропусти ты…» оттолкнул я чью-то неподатливую спину и остановился в шаге от Богомола. В голове гулко билась единственная мысль «Малышка им ничего не сказала…Жива ли она?»

Мы смотрели в глаза друг другу, его недоверие сменилось торжеством. Хин протянул к моему лицу холеную руку с по-бабски длинными черными ногтями и щеку обожгло болью. Видя, подающуюся под ногтями плоть он оскалился довольной улыбкой победителя, содрав кусок наномаски, и оставив кровавые борозды на щеке.

— Пройдемте, полномочный представитель, — эти слова прозвучали как изощренное издевательство, но мне было все равно.

Мне давно уже было всё равно. Не только синто умеют запихнуть чувства и эмоции куда подальше, оставив только трезвый расчет. И этот расчет мне говорил: «Шансов нет. Ни у кого». И моя задача, как Полномочного Представителя состоит в том чтобы минимизировать выгоду, которую хины могут извлечь из нашего плена.

Мы поднялись на ярус выше, долго петляли коридорами и наконец оказались в помещении похожем на медотсек… Гадкое сходство: все одно и тоже только знак минус — здесь не лечили, здесь калечили.

Странно, но палачом оказался молодой толсин, обычно «богомолы» занимают куда более высокие позиции. Меня закрепили на станке, и по приказу безопасника палач снял наномаску. Надо сказать, сделал он это аккуратно и бесстрастно, причинив лишь минимум боли, которой не миновать, снимая маску без реактивов.

Белый Богомол принялся выдавать общие фразы в который раз повторяя идиотские обвинения в шпионаже и диверсионной деятельности, я не слушал его уходя в себя, готовясь к пыткам — мне, Представителю, негоже демонстрировать слабость. Я «ушел за стекло».

Видимо этот Белый Богомол, несмотря на возраст и высокий чин, все же не был профессионалом своего дела, он дал мне время «закрыться», и когда предъявили Викен, никакого отклика не было: ни внешнего, ни внутреннего.

Как и я, голая, крестом растянутая на станке, в ожогах и синяках, она… она все равно оставалась воплощением совершенства.

Худенькая, но удивительно гармоничная и женственная фигурка, прекрасное в своем спокойствии и отрешенности лицо…

Жаль, очень жаль, что моя прихоть стала первопричиной приведшей ее на этот станок, жаль, что из-за меня ее жизнь оборвется так рано.

Сквозь стекло долетели слова Богомола «сделать заявление, признать…» — не дождетесь… Что-то заставило мою голову дернуться, а… это толсин орудует стеком, вот значит, откуда у Викен синяки, а ожоги от подключения электродов, старый способ, но от этого не менее болезненный и действенный.

Богомол что-то кричит мне в лицо и тычет стеком в Викен. Ну да, «заявление» конечно же будет писаться на пси-стерео, так что я нужен целым и относительно невредимым, а вот Викен…

Что ж, за гранью с меня спросят за все.

Богомол отстраняется и отдает приказ, палач начинает готовить раствор. Ожоги кислотой…

Темная стена падает, отсекая чувство вины и жалость, мы все уже мертвы…

Я не могу рассмотреть лица Викен, я просто не вижу его, потому что видеть мне его уже незачем. Зато палача я вижу хорошо, он долго возится, не начиная процедуру, и всё время посматривает ей в глаза с какой-то странной надеждой. Извращенец. Вдруг, он впился в нее быстрым поцелуем, так целуют любимую перед разлукой. Извращенец и выродок. После поцелуя он специальным шпательком, как художник краску на холст, принялся наносить едкий раствор на ее лицо.

Кажется… это длилось не один час… Меня подкатывали вплотную, так чтобы я видел все и чувствовал этот запах… запах растворения и смерти. Меня заставляли смотреть ей в глаза, то такие же пустые как мои, то сумасшедшие от боли…

В один из таких моментов, когда мы с ней были чуть ли не прижаты друг к другу… Викен вдруг медленно, с усилием моргнула, выталкивая себя наружу, выходя из транса, в котором пряталась от боли… А в следующую секунду я почувствовал, что мне освободили ноги, затем руки, и я мешком повалился на пол, пытаясь взять свое тело под контроль, но я слишком глубоко ушел «за стекло».

Когда же я смог пошевелиться и повернуть голову — то увидел палача, бережно одевающего Викен в комбинезон, они о чем-то переговаривались, но смысл сказанного пока до меня не доходил. Палач отвлекся и подошел ко мне с инъектором, оценивающе вгляделся и что-то впрыснул. Буквально через пару секунд голова прояснилась, а тело доложило о готовности слушаться.

— Не делай глупостей, — спокойно предупредил хин.

Я кивнул, пытаясь собрать разбегающиеся мысли. Провокация? Какая? В чем?

Тем временем палач бросил мне комбинезон и ушел куда-то за спину. Я принялся одеваться, поглядывая на Викен, она восстанавливала кровообращение в руках и ногах, как будто ничего особенного не случилось. Кровавая маска вместо лица начиналась под глазами, напоминая паранджу, и сейчас все было залито регенератором-антисептиком. Это как-то скрадывало ужас, не давало сознанию цепляться за детали. Похоже, палач сделал ей местное обезболивание, девчонка была вполне адекватна, и признаков что она терпит боль — не было.

Кстати, где он сам? Нет… Я все же еще не пришел в себя. Мозги не работают, и даже не пытаются сымитировать работу.

Оглянувшись, я увидел Белого Богомола лежащего на столе, он был жив, у мертвых не может быть такого взгляда, но не шевелился, и кровь тонкой струйкой стекала с его шеи. Палач опять с чем-то возился, что-то торопясь подготавливал. А подготовив, быстро и аккуратно вырезал кусок кожи с нашейной идент-тату Белого Богомола и переложил его на подготовленную базу. База не даст коже остыть и будет имитировать электромагнитные показания тела — теперь у нас есть ключ ко многим дверям. Но это еще не все — так же виртуозно был извлечен и закреплен в базе глаз Богомола. Палач отдал Викен эти жутковатые «ключи» и оценивающе присмотрелся к своей жертве, на какое-то мгновение его лицо исказилось леденящей маской безумия — сочетание ненависти и жуткой радости от успешно найденного решения. Он небрежно полоснул по второму глазу полностью ослепляя безопасника, сбрызнул раны «заживителем», и впрыснул «нео-нашатырь». Этим препаратом выдергивают из обмороков и наведенных трансов, и мне и Викен его сегодня влили предостаточно.

Тело лежащее на столе казалось мертвым, но если смотреть на него минуту и более, то можно было заметить движение от поверхностного дыхания.

Напоследок, палач сорвал с шеи Богомола медальон-ключ и, стерев с лица удовлетворение от проделанного, вновь заговорил с Викен. Я достаточно пришел в себя чтобы понимать хинский — они обсуждали как дойти до нижней палубы, а там до какого-то лайфстаф-узла.

Он называл ее Хейса, она его Йинь. Очень интересно.

Палач настаивал, что меня нужно где-то бросить или спрятать, Викен же упрашивала взять меня с собой, приводя не вполне понятные доводы о долге. Почти не скрывая раздражения, тот сдался, и мы покинули пыточную.

Пошли мы максимально быстро: не прячась и не заглядывая за угол, палач первый, Викен в середине и я в хвосте. Что ж, ясно, кто в нашей тройке наиболее ценен — выдал мысль по-прежнему не желающий нормально работать мозг. Пару раз нам попался кто-то из низшего персонала, но они прошли мимо, не поинтересовавшись нами.

А вот когда мы оказались на нижней палубе, то почти сразу вылетели навстречу двум вооруженным солдатам. Палач, не дожидаясь их реакции, пристрелил обоих из игломета и после этого мы побежали. Однако я успел прихватить лучевик одного из убитых, Викен лишь бросила на оружие досадливый взгляд, ее руки были заняты «ключами», а быть безоружной она, как и я, не любила. Мы вышли к двери лайфстаф-узла, палач и Викен завозились открывая ее, открыли…Викен заскочила туда и через несколько секунд вылетела обратно

— Не то, — коротко бросила она, и палач повел нас дальше.

Взревела сирена — нашли убитых, но еще убыстрить темп мы уже не могли. До меня вдруг дошло, что мы ищем пост-кнопку, но зачем? Что нам это даст?

Почти на всех кораблях имелись так называемые посты-кнопки, а на очень больших даже несколько. Фактически это пульт позволяющий управлять лайфстаф-коммуникациями корабля: герметизировать и открывать отсеки, менять в них воздух, даже отсоединять секции, управлять всем, что не касалось оружия и движения корабля. Как правило, их используют после боя, когда, допустим, был разрушен главный пост, но сам корабль мало пострадал — отсекают поврежденные отсеки, в целых восстанавливают температуру и атмосферу, а дальше эвакуируют выживших, буксируют корабль и так далее.

Но нам пост-кнопка ничего дать не мог — пока цел главный пост, команды с запасного не принимаются. И никак иначе. В противном случае любой диверсант, затесавшийся в штат корабля, запросто уничтожил всех и чуть ли не в одиночку захватил бы корабль.

Мы подошли к очередной двери, хин и Викен завозились, пытаясь открыть, что-то не получалось, и если в прошлый раз было достаточно предъявить сканеру глаз, то теперь и глаз, и идент-тату и медальон-ключ и, кажется, еще и цифровой код, который они пытались взломать.

В какую-то секунду мы все замерли ожидая ответа от «взломщика», сосредоточив на нем все свое внимание и… Прозвучали хлопки выстрелов. Меня спасло то, что преследователи появились не с моей стороны, а со стороны палача.

При первом же выстреле он дернулся и прижал Викен к себе, стараясь закрыть ее собой, я, инстинктивно вдавившись в стену, тоже оказался вне зоны поражения прикрытый его телом. Секунды растянулись в часы, палач безмолвно вздрагивал когда очередная игла вонзалась в него и не отрываясь глядел в глаза Викен, «взломщик» еле шевелился… Наконец прибор слабо пискнул, и дверь начала медленно расходиться, я протиснулся в щель, а за мной ввалились девчонка и палач. Кто-то нажал кнопку и дверь также медленно стала закрываться — наши преследователи успели сделать несколько выстрелов внутрь, но мы жались по углам махонькой комнатушки и иглы не нашли своих целей.

Всё, дверь закрылась.

Голова была пуста как окраина вселенной. Пситехники, мешанина химпрепаратов и гормональный взрыв от страха смерти — в результате, ни единого проблеска мысли.

Я попытался сконцентрироваться на Викен.

Палач, нашпигованный иглами, как дикобраз, сидел у стены, и жить ему осталось минуты две-три.

— Прости, прости… — шептал он, — я старался… двигательные не должны быть повреждены и сквозные… небольшие…

— Йинь, — сколько нежности в ее голосе, — Йинь не надо… Ты спас меня. Теперь все будет хорошо.

Спас? Ко мне вернулась способность думать. Какое «спас»? Какое «хорошо»? Что мы можем сделать в этой кладовке с кнопками? И почему нас до сих пор отсюда не вынули, почему преследователи не могут открыть дверь?

Викен, сидевшая рядом с палачом, встала на колени и прижалась к нему всем телом чуть возвышаясь над ним. Она не отрываясь смотрела ему в глаза и трепетно-нежно гладила пальчиками его лицо, целовала бы… да нечем.

В этом было столько интимности… Я хотел отвести взгляд и не мог.

Откуда в ней столько нежности? Столько теплоты и любви?

Да что вообще творится!?

— Мне в юности нагадали, — с булькающим присвистом прошептал палач, — что умру на руках у любимой женщины. Не верил. Зря…

— В следующий раз у нас все будет хорошо, — еле слышно ответила она.

Ее пальцы передали то что не сказать словами. Лицо хина разгладилось, глаза полузакрылись, но взгляд от ее глаз он так и не отвел. Кровь хлынула изо рта в сдерживаемом кашле и Викен удержала его лицо, не отводя взгляда, как бы выпивая последние секунды его жизни.

Он так и умер, смотря ей в глаза.

Вспомнилось архаичное поверье, что, ловя взгляд умирающего, ты ловишь его душу или отдаешь свою. Как повезет.

Викен какое-то время постояла в ступоре, потом закрыла ему глаза и прощаясь, ласково погладила по лицу, как спящего. Что-то очень похожее на злую ревность шевельнулось во мне: почему этот хин получает столько нежности и любви даже после смерти? То, что ее чувства искусственны или наведены, даже предположить нельзя — сыграть такое невозможно. Так почему? За что ему все это?

Тихонько прислонив тело к стене, как будто боясь его разбудить, она встала и, подобрав медальон-ключ, подошла к пульту. Вставив ключ в гнездо, пустым взглядом уставилась в монитор.

— Вот сейчас мы и узнаем, играет с нами Судьба или просто издевается… — сама себе сказала она. Ее речь непривычно резала странными акцентами, ведь нормально выговаривать все звуки она не могла — губы были очень повреждены.

Система запросила пароль и Викен начала что-то вводить.

Доступ разрешен…

Мой мозг отказывался верить в происходящее, закралась мысль, что хины зачем-то устроили мне такую странную вирту. Как будто почуяв что-то, синто оглянулась и впервые за все это время всмотрелась в меня.

— Э… Да вы в шоке…

Можно подумать, она не в шоке.

— Я в порядке, — ответил я и голос даже передал какие-то эмоции.

— Угу… Поверим… — отозвалась она, — Итак… Итак… начнем.

Она принялась работать с терминалом, что-то выбирать и вводить команды.

— Что ты делаешь? — обеспокоился я.

— Не мешай, — приказала она вместо ответа.

Пришлось подчиниться. Как ни противно, но инициатива сейчас не в моих руках, и я не имею ни малейшего представления о происходящем.

— Судьба, помоги, — еле слышно прошептала она и нажала подтверждение команды.

Секунда… две… взревела сирена авральной тревоги.

— Что ты делаешь? — потребовал я ответа. Там же наши…в заложниках.

— Герметизирую отсеки, откачиваю воздух…

— А наши люди!? — я ее сейчас задушу. Индифферентная тварь.

— Наши! — раздраженно отозвалась она, — Надеюсь, я не ошиблась с расположением НАШЕГО отсека! Думаете… — и оборвала себя отвернувшись.

Да, опять я не прав, конечно же, она не забыла о людях с нашего корабля… зря я о ней так подумал.

— Прости…

Она повела плечами, безмолвно посылая меня с моими извинениями куда подальше. Ладно. Переживу.

— Почему команды с поста-кнопки исполняются? — спросил я.

— Потому что это хинский корабль! — огрызнулась она вместо ответа. Пришлось собрать всю волю в кулак и спокойно попросить ответить поразвернутей.

— У хинов есть одна глобальная дыра в безопасности корабля, заткнутая одним единственным человеком — комендантом безопасности. У него есть право и возможность уничтожить весь штат корабля или же его часть… Подавляя мятеж, — подумав добавила она.

— Мы зашли, используя его личностные идентификаторы: тату и глаз, поэтому дверь снаружи не смогут открыть, — продолжила она, — Минимум защиты, минимум ключей и паролей — завязка на личность… Да ваш Самарский знает об этом. Хоть это и тайна, но…безопасники всех стран в курсе.

— А откуда ты узнала пароль?

— А я и не знала…

— То есть? — опешил я.

— А то и есть. Он слишком часто повторял фразу «Мы лишь тени на ветру» и я понадеялась, что это и будет паролем. А вводить его можно лишь единожды.

— Судьба с нами играет, — мимо воли резюмировал я.

Сознание отказывалось до конца поверить в происходящее.

— Да.

На экране высвечивались строчки отчета: падение температуры, герметизация или разгерметизация отсеков и многое другое. Викен читала, что-то корректировала, я ей не мешал. Так прошел почти час.

— Почему? Почему они в нас вцепились? — вырвался вслух не дающий покоя вопрос.

— Потому что им нужны «кролики» для экспериментов. Они забирают военнопленных с конфликта Шарман, объявляя их убитыми, а тут еще и мы выскочили — бесхозные, потерянные. От отправки на «базу» нас спасло то, что они узнали обо мне и о вас — не стали пускать в расход столь ценный материал. Этот придурок, Хунэ, решил повести собственную игру. Идиот.

Хунэ — Белый Богомол… И вправду, придурок, убитый своим подчиненным.

— Может ты знаешь для каких экспериментов им потребовался материал?

— Может и знаю… Вроде бы — киберсращивание.

Еще одна страшилка — машины с остатками человека, кибер-органическое оружие. Ничего, выживем — разберемся.

Мы проторчали в той комнатушке более двух часов, когда Викен дала разрешение на выход. В посте-кнопке был всего лишь один легкий скафандр и тот под толсина, и как мне ни хотелось, чтобы его одела Викен, это было бесполезно, она в нем просто утонет. В коридорах было очень холодно и хоть система работала на всю, восстанавливая прежние параметры, ей потребуется еще час-полтора. Мы без эксцессов дошли к своим… Наше появление почему то восприняли как само собой разумеющееся, то ли люди успели поверить в успех пока выла сирена и за пределами их отсека все умирали, то ли они считают меня богом способным выкрутиться из абсолютно любой ситуации.

Когда мы вошли в главный пост, только трое смогли проигнорировать увиденное зрелище. Викен, капитан Тарасов и старпом — они просто проследовали к рабочим местам. Викен и Тарасов просто спихнули изуродованные трупы себе под ноги, старпом отпинал чуть в сторону и с показным комфортом уселся. Пока все это происходило, остальные пришли в себя и тоже начали рассаживаться — кто брезгливо, а кто спрятав эмоции, убирать, сбрасывать бывших хозяев с их мест.

Все включились в работу, наш корабль обнаружился неподалеку, внешне целый и невредимый. Мы отсоединили жилые «десантные» отсеки и пристыковали наш «сокол», на всё ушло более трех часов напряженной работы.

После мы легли на прежний курс к дальним вратам. После уборки трупов, часть людей перебралась на наш корабль, проверяя и восстанавливая его дееспособность. План был прост — идти с пристыкованным «Соколом» по хинской территории, уничтожая тяжелым оружием десантовоза всех, кто попадется нам на пути. Если врагов окажется слишком много, то оставить команду смертников на хинском корабле прикрывать наш отход на быстроходном «Соколе».

Девять часов мы выжимали все возможное из мощного, но тихоходного грузовика, которым по сути являлся хинский корабль. Людей на посту не хватало, ведь часть занималась «соколом», кое-кому приходилось даже скакать из кресла в кресло. Идя на предельной скорости, мы сканировали пространство в поисках засады или преследователей — никого. А вот и врата…

Думаю, не только у меня сердце сжалось от безотчетного страха и не перед мигом перехода, а перед неизвестностью и возможной «ошибкой» врат.

Но все обошлось, мы оказались там где и рассчитывали, десантовоз вновь набрал ход.

— Викторова! — раздраженный оклик капитана Тарасова, — Почему не…

Викен лежала откинувшись в кресле как будто спала, рука безвольно свешена, голова чуть откинута набок. Кошмарная маска глубоко запавших глаз в обрамлении синяков и буро-красная масса ниже…

Живые так не выглядят.

Холодная пустота медленно поднималась откуда-то изнутри, грозя затопить все.

— Таисию сюда! Живо! — слышится как бы в отдалении рык Тарасова.

Кто-то подходит и словно боясь, дотрагивается до ее шеи.

— Жива. Но пульс слабый.

Жива… Жива… Жива! Ярость заталкивает холодную пустоту в тот неизвестный угол, откуда та вылезла. Девчонка жива! Тарасов предлагал ей уйти, заменить ее у пульта, она отказалась! Сама виновата — героиню корчила. И вообще надо разобраться… Во многом надо разобраться.

Ярость прояснила голову, выстраивая план дальнейших действий.

Таисия унесла девчонку на грави-носилках, а я, закончив сверку наших координат сдал пост. Самый сложный отрезок пути позади, и хотя расслабляться еще рано, я вполне могу заняться своими делами.

Самарский, старый лис не терял времени зря, он не мог ничем помочь в управлении кораблем, а потому занялся своими прямыми обязанностями. Я нашел его в каюте Богомола.

— Что нашли? — коротко поинтересовался я.

— Насколько я могу судить, комендант безопасности Хунэ, если и доложил о вас, то по своей закрытой связи непосредственному руководителю и только ему. И теперь нам остается только молиться, чтобы этот… руководитель был из «голубей», а не из «ястребов».

— Да уж, — невесело отозвался я, — Если нас перехватят или даже просто растрезвонят, что держали в плену, пусть и недолго Полномочного Представителя Президента в нарушение всех конвенций — нам некуда будет деваться, придется устраивать демарши вплоть…

— До объявления войны, — грустно подхватил фразу Самарский, — Но хины завязли на Шарман, им сейчас не выгодна еще и война с нами. Так что у меня есть надежда, что нам дадут уйти, да и в дальнейшем ХИ сделает вид, что ничего не было. А мы ведь не будем предъявлять претензий, если все случившееся останется в тайне, не так ли?

— Не будем, конечно. Война с ХИ нам не нужна. Вы разобрались, почему они вообще нас схватили?

— Да… Этот корабль был тюрьмой для военнопленных и хинских штрафников, перевалочной базой. Их привозили из сектора Шарман и забирали в сектор Д-5637, именно там мы и обнаружили след.

— И направили все сканеры на него…

— Проскочив мимо хинской базы-лаборатории, — закончил мысль мой помощник.

— Мы не скрывали своего маршрута…

— И это тоже могло спровоцировать хинов на нападение — мало ли что мы успели вынюхать. А когда поняли что на борту Представитель, сначала растерялись, а потом Хунэ решил повести свою игру.

— Да. Есть информация о базе?

— Закрыта. Но дома ее вскроют. Александр Викторович, — у Самарского появилась профессиональная вкрадчивость в голосе, — мне надо знать, что произошло после того как вас забрали.

— Конечно надо, — хмыкнул я, — Я и сам хочу знать, ЧТО произошло… после того как меня забрали.

— То есть? — осторожно спросил Николай Николаевич, — Вы не помните?

— Ну, не настолько все плохо. Не переживайте. Вкратце дело было так. Богомол хотел какого-то заявления от меня, я не вслушивался готовясь к пыткам, но пытать начали Викен. Палач жег ее лицо кислотой и… в какой-то момент меня освободили. Палач парализовал Богомола, освободил меня, затем Викен; одел ее, дал мне одежду, сделал «ключи», ослепил полностью беза, впрыснул ему нео-нашатырь и оставил подыхать.

— Забавно, — задумчиво произнес Самарский.

— Вот именно. Палач называл Викен Хейсой. Закрыл ее собой от игл. А когда умирал, то была такая сцена, что слезами хоть залейся — классическая хинская драматургия: вспомнили и о гадании, и о том что в следующей жизни все будет хорошо, — эта фраза вышла злой и циничной.

— Я хочу знать о нем все, — приказал я, — Складывается впечатление, что палач действовал на эмоциях, но надо проверить, не действовал ли он по указке своего руководителя «голубя», вопреки «соколу» Хунэ.

Мой помощник задумчиво кивнул.

— Да, я выпотрошу базу с личными делами, ребята помогут взломать… Странно все это.

— Да уж, странно.

Оставив Самарского, я отправился на поиски Викен. Таисия, оказывается, оттранспортировала ее на «Сокол», в родные стены, так сказать. И то правильно, если хины не успели разграбить корабль, то у нас найдется все необходимое для оказания помощи в полном объеме.

Наша милая доктор колдовала в своей вотчине с азартом фанатика своего дела. Обычно при общении со мной она чуть смущалась — легкая влюбленность, но в этот раз не дала мне и рта раскрыть, попросив, чтобы я пришел через час. Несмотря на сильное желание узнать хоть что-нибудь, мешать ей я не рискнул и послушно покинул медотсек.

Чтобы убить время, я помог нашим в нудной, но необходимой тестировке систем корабля. Через два часа я вновь был в медотсеке, Таисия уже не возилась с образцами и реген-растворами, а сидела за пультом, значит можно отвлекать.

— Рассказывайте, — просто сказал я.

— Сильное нервное и физическое истощение послужили причиной глубокого обморока, — привычно начала она. — Кислотные ожоги на лице: повреждена кожная и мышечная ткань, но… все не так плохо, как кажется — двигательные нервы целы, сквозные раны невелики… «Заплатки» я поставила раститься. Так что думаю, месяца три-четыре и… все будет «совсем неплохо», а через год и следа не останется… Ну, если не делать глупостей, конечно. Тяжело ей будет с «баллоном» на лице первые недели две, но после пересадки и приживления «заплаток», ограничимся только пластырем.

— Эти ожоги… Что вы еще можете о них сказать?

— Ну… Раз вы спросили… Я думаю, что надо было очень постараться, чтобы нанести столь минимальный вред при столь впечатляющем внешнем результате.

— Насилие?

— Нет. Сексуального насилия не было, — успокаивающе заверила она меня.

Мне действительно стало спокойнее, не хотелось быть виноватым перед Викен еще и в этом. Но…

— А добровольный секс?

Таисия шокированно моргнула, потом пересмотрела записи на визоре.

— Нет, не было.

Не было… Да и когда б они успели? Голубки…

В голове складывалось решение… Неправильное.

Не ошибочное, нет, именно неправильное — решение, нарушающее правила и нормы.

Я не могу потерять эту мелкую синто полностью и безвозвратно. И пусть она мне не принадлежит, и уже вряд ли когда-нибудь станет моей, но… Если не она сама, то хоть ее часть — моя по праву — в контракте прописано.

— Сколько ей лежать в регенераторе?

— Не менее четырех дней, — тут же мобилизовалась Таисия, готовая отстаивать пациента, и давая понять, что раньше она ее ни под каким видом не выпустит, кто бы и о чем ни просил.

— А в каком состоянии ее репродуктивная система?

— В нормальном, — осторожно и ничего не понимая, ответила доктор.

— Когда созревание?

— Через… пять дней…

«Отлично»…

— Алекса…

Я перебил.

— У нас есть возможность произвести забор генматериала и сохранить его? — спросил я, жестко глядя ей в лицо.

— Да.

— Я хочу чтобы вы произвели забор материала до того, как Ви… Саламандра Викторова окончательно придет в себя. Хочу, чтобы в регенераторе она пробыла столько, сколько нужно и вышла максимально дееспособной. Вам все ясно?

Таисия вспыхнула.

— Вы требуете, чтобы я украла у нее яйцеклетку?

— Я должен повторять приказ? — мой тон холоден, спокоен и… пренебрежителен: оправданий и объяснений — не будет.

Таисия бледнеет от оскорбления. Наши с ней отношения были «человеческими», а не «начальник-подчиненный». Не простит… Не будет больше милых вечеров-посиделок и обсуждений архаичной литературы. Всегда приходится чем-то жертвовать.

— Я поняла вас, господин Полномочный Представитель Президента, — в голосе лед, а на лице пылает обида. Она смотрит в визор, и готов поклясться, не видит ничего.

— Таисия Никифоровна, — она вздрагивает от моего теплого и дружелюбного тона, с трудом удерживая отстраненное выражение лица, — я ведь могу рассчитывать на безукоризненное выполнение и максимальный из возможных результат?

Она борется с собой.

— Я, кажется, не давала повода сомневаться в своей компетентности и добросовестности, — процедила доктор сквозь зубы.

— Совершенно верно, никогда не давали.

Она не сдержалась и бросила на меня полный негодования взгляд, мол, чего ты опять прикидываешься добреньким? Я все о тебе поняла!

Милая девочка, совершенно неискушенная в таких делах, будь на ее месте Викен, та бы принялась задавать уточняющие вопросы, по делу конечно, но так, чтобы я прочувствовал, какой я моральный урод, и насколько низко пал.

Самое забавное, что я в своем праве: этот чертов сан-контракт позволяет мне распоряжаться генматериалом Викен без ее согласия, а раз согласие не нужно, то мне вовсе не обязательно ставить ее в известность.

Мы благополучно миновали «врата», ни засады, ни преследования не было, впереди два ничейных сектора-пустышки.

Самарский нашел личное дело палача Йинао Тяня.

Удивительная история, только у хинов возможен такой бред. Чиновник проворовался и покончил с собой, в назидание остальным, его двух сыновей продали в рабство, и хозяином мальчиков стал Вэйхао Цепной Пес. Что стало с младшим — не понятно, а старшего учившегося на врача, сделали палачом. Выяснилось также, что Йинао Тянь доучивался на Синто.

Николай Николаевич предположил, что синто ухитрились поставить ему гипноустановку, но эта версия не выдерживала критики. Во-первых, наверняка Вэйхао не выпустил бы своего раба, не обеспечив защиты от такого. Во-вторых, под гипноприказом, особенно предполагающим пожертвование жизнью ради объекта, человек тупее и безэмоциональнее, а эмоции у них обоих, можно сказать, «били через край».

Прошли еще сутки, и серый от усталости Самарский доложил.

— Я нашел запись допроса… пыток Викен. Звука не было, но я провел расшифровку по губам.

— И?

Николай Николаевич пожал плечами

— Смотрите сами, не хочу лезть с выводами.

Меня немного разозлил этот ответ, я достаточно доверяю ему и его суждениям, и у меня нет свободного времени пересматривать видео. Плюс… не горю я желанием любоваться на пытки Викен. Но раз Самарский отказался высказываться, значит, тому есть веские причины, с которыми нужно считаться.

Плоская картинка, не лучшего качества… Изящная и беззащитная фигурка растянута на станке, рядом высокая фигура палача, двигающаяся с какой-то отвратной нечеловеческой грацией. Между «заходами» ее глаза все время следят за ним. Она все время пытается поймать его взгляд, губы беспрестанно что-то шепчут. Самарский включил программу и чужой механический голос бесстрастно заговорил.

— Йинь, ну посмотри на меня, Йинь. Это же я, Хейса, ты помнишь меня, помнишь… такое нельзя забыть. Помнишь, как мы сидели под деревом, Йинь, помнишь? А на остановке монорельса, ты хотел меня поцеловать, но звонок на браслет оказался так невовремя, Йинь… Йинь, а потом мы ехали и я прижималась к тебе как к брату, Йинь… Мне тогда было страшно, я была не готова, Йинь… Йинь, я единственный светлый лучик в твоей жизни, ты убьешь меня? Убьешь меня, Йинь? Убьешь свою Хейсу? Как ты сможешь жить убив меня, Йинь? Судьба свела нас, кто бы мог такое представить, Йинь. Судьба привела меня к тебе, зачем? Зачем, Йинь? У меня другое лицо, но ведь ты узнаешь меня, узнаешь голос, ты знаешь что это я, твоя Хейса, Йинь…

Палач не слышит или не хочет слышать и худенькое тело выгибается дугой от боли. Я отвожу взгляд и натыкаюсь на Самарского.

— И вот так четыре часа, — комментирует он, — Потом камеру отключили и у них было минут десять… Видать, договорились…

— Выходит, действительно совпадение? Попасть в руки к знакомому палачу, с которым связывают какие-то… романтические отношения? И он действовал не по приказу свыше, а поддавшись эмоциям? — спросил я.

— Ну… я не вижу другого объяснения. Игра? А результат игры? Что вы дадите ей за спасение себя и команды?

— Да ничего, — пожал я плечами.

— Вот именно. Что бы она ни сделала, полного и безусловного доверия ей все равно не добиться, не так ли?

Я молча кивнул.

— А пострадала она нешуточно, — закончил мысль Самарский.

— Значит пресловутая синтская Судьба. Стечение обстоятельств: безумный, верней, безумно влюбленный палач и ее знания о кораблях… Я бы не смог задать команды, там даже не было графического интерфейса.

— Да и я б не смог, и половина команды не сумела бы разобраться с постом-кнопкой. Как ни странно и неуютно это констатировать — везение. Дикое везение, — резюмировал Николай Николаевич. — Впрочем, невезение перед этим тоже было дикое.

— Это уж точно.

Еще четверо суток и один переход через «врата» и мы подошли к нашему сектору-пустышке. Оставив десантовоз, мы прошли через врата на своем корабле, и с замиранием сердца получили информацию от сканеров — дома! Мы дома! Выпустили сигнал SOS. Прошло девятнадцать часов, мы подходили ко вторым вратам сектора, как навстречу выскочили два спасателя-спринтера. На космо-жаргоне эти корабли звались «сенбернарами», а коротко «сенями», они всегда шли в паре. На одном было все необходимое для поддержания жизни на пострадавшем корабле: еда, медикаменты, фильтры, генераторы кислорода, на втором — все, что нужно для устранения стандартных неполадок. Пара «сенбернаров» всегда неразлучна, даже врата они проходят состыковавшись, чтобы при «ошибке» врат их не разбросало по разным секторам.

Эфир наполнился шутками и прибаутками, Тарасов для виду хмурился, но не одергивал ни своих людей, ни «сеней» — все были рады. Сейчас, согласно инструкции «медсеня» заменит нам фильтры и подбросит что-нибудь для медотсека, «техсеня» тоже чем-то поделится и мы дружно, под конвоем «собачек» пойдем через наши сектора.

После стыковки, когда из люка один за другим показывались спасатели, старпом не выдержал

— Детский сад, какой-то, — пробурчал он довольно громко.

Все ребята были только-только из училищ, похоже, это была для них первая операция, и их просто распирало от энтузиазма. Наша техслужба наоборот впадала в мрачность, прямо пропорциональную радостному настрою гостей.

Но ничего, все обошлось, через четыре часа спасателей выпроводили обратно. Еще час на их состыковку и подготовку к переходу и мы в другом секторе. Нашем.

Подождав разсоединения «сеней», корабли на максимальной скорости пошли через сектор. Техперсонал и офицеры уставшие, но радостные от скорого возвращения домой разбрелись спать, а я отправился в медотсек.

Посещения медотсека оставляли тягостное впечатление и не из-за холодной враждебности Таисии — Викен не хотела оживать, не хотела приходить в себя. Поначалу этого не было заметно, но после третьего дня доктор забила тревогу, вывела ее из сна, попробовала поговорить, нарвалась на мертвую отстраненность пациента и обеспокоилась пуще прежнего. После забора яйцеклетки Таисия потребовала, чтобы я поговорил с Викен. Я отказался.

Я не знаю, что ей сказать, что даст ей силы жить дальше. Хуже того, я не знаю, что может ранить ее еще больше.

Но так не может продолжаться до бесконечности. Ситуацию надо разрешить.

Таисия уже уходила, когда я перехватил ее в дверях.

— Изменений нет, — сквозь зубы процедила она.

— Разбудите ее, я хочу с ней поговорить.

Доктор попыталась что-то прочесть на моем лице — напрасная трата времени, и молча вернулась за свой пульт. Десять минут полного молчания, самое время собраться с мыслями, да что-то никак не получалось.

Что я ей скажу? В каком тоне повести разговор? В жестком? Мол, хватит валяться? Но…, думаю, я не смогу сейчас на нее надавить — всему есть предел, даже моей властности и жесткости.

В индифферентном тоне, на котором строилось наше общение? Нет… Смысла нет… Вранье… Лучше ничего не говорить, чем врать.

Правда…Чувства… А какие они? Я часто прислушиваюсь к интуиции, к чувству опасности, к уменью чуять ложь, но остальные чувства… Чувства к людям… Я люблю своих детей… Елена, моя жена, мать моих детей, верный соратник, мой светский тыл. Мы всегда были с ней друзьями, наши чувства были теплыми и уютными, никаких страстей и прочей белиберды.

Викен сломанной куклой лежащая в кресле… Странный мертвящий холод от этого зрелища… Я не знал, что такое может быть со мной. Злость и раздражение на всё связанное с хином-палачом. Мне стоило нескольких часов самокопания, понимание того, что я ревную. Ревную абсолютно чужую мне девчонку-иностранку. Ревную зло и яростно, скрывая от самого себя такое глупое и недостойное чувство.

Вот поэтому я и не хотел с ней говорить — если я выплесну на нее всю правду, если я сообщу ей, что люблю ее странно и дико, удивляясь сам этой любви, вряд ли эта информация подымет ее на ноги.

Но поговорить надо, надо понять, что ее держит, что не дает жить дальше.

— Александр Викторович, — Таисия зовет уже не первый раз.

— Да

— Можете зайти, она уже приходит в себя.

Я зашел в крохотный бокс с регенератором.

Мне отчего-то казалось, что Викен должна сильно похудеть за эти дни… Глупо… Питание было налажено, а регенератор заботился и о тонусе мышц в том числе, так что с телом все было в порядке. А вот лицо, голова… Волосы были спрятаны под шапочкой, уродуя форму головы, на глазах маска-очки. И очки и шапка подклеены, чтоб не затекал реген-раствор. Две мягкие трубочки заведены в… нос, его тоже восстанавливать и восстанавливать…

Она лежала утопленная в растворе. Как с ней разговаривать?

Я оглянулся на Таисию, та поняла мое замешательство.

— Она все слышит и синтезатор речи дает ей возможность отвечать, — донесся из динамиков чуть искаженный голос доктора.

Я не припомню в своей жизни случая до этого дня, когда я абсолютно не знал что сказать и что сделать. Никогда еще не чувствовал себя столь жалким и беспомощным, как в тот момент, нависая над регенератором.

— Викен… Викен…

Она сфокусировала взгляд на мне, но что она чувствует и думает, понять было невозможно — очки и мутноватый раствор мешали рассмотреть.

— Через сорок часов мы будем возле Святорусской. Тебе надо выйти из регенератора и освоиться к моменту посадки…

Всё тот же немигающий взгляд, я наклонился к куполу, стараясь рассмотреть, уловить хотя бы намек ее эмоций.

— Викен, ну что же ты? — вырвалось у меня.

Глаза закрылись, а я в досаде закусил губу, не время для упреков, даже мягких. С минуту длилось молчание, я лихорадочно искал слова, но что скажешь? Потерпи несколько месяцев и все вылечится, лицо станет таким как прежде? Она сама это прекрасно знает. Утешать, что мол это всё пустяки? Вранье. Не пустяки. Восстановление будет той еще пыткой. А женщине ходить с пластырем на все лицо…

— Я выйду, как только доктор выпустит меня, — вдруг прозвучал чужой женский голос. Синтезатор, будь он неладен… Глаз она так и не открыла.

— Хорошо… Я буду ждать…Возвращайся.

Наградой мне был пристальный взгляд. Ведь ей еще хуже видно, чем мне, пришла запоздалая мысль.

Таисия не стала откладывать «выход» и через три часа я снова спешил в медотсек — забирать. Забирать свою… синто.

Когда я зашел, доктор давала последние наставления.

— Любые, я подчеркиваю, любые странности или ноющая боль — сразу ко мне. Не стесняйся и не думай, что я приму тебя за ипохондрика. Лучше ты придешь без повода, чем мы упустим нарушение процесса.

— Я поняла вас, доктор, — глухой голос, но такой родной. Викен приподнялась в кресле и оглянулась… «Банка» на лице… Намордник, студенистый пузырь грязно-розового цвета с щелью рта, все подклеено и закреплено эластичными повязками. Наверное противное зрелище, но не для меня, я был рад видеть ее глаза и тому что мог читать эмоции. Сейчас она был напугана, моя маленькая синто прятала страх.

— Таисия Никифоровна сказала, что тебя пока нельзя оставлять одну, — начал я.

— Да, — с готовностью подтвердила доктор, — и каждые три-четыре часа на осмотр, не считая до и после сна.

— Расположишься в моей каюте, — продолжил я, — места хватит.

И я помог встать ей с кресла, девчонка все еще была очень слаба, но уже хотела быть самостоятельной.

— Мне не стоит обременять собой моего Cана, — произнесла она, глядя в пол.

«Ну нет, к прежним играм мы не вернемся».

Я нежно погладил ее по голове и туго заплетенной косе, она удивленно вскинула глаза.

— Ты меня совсем не обременишь, — с улыбкой заверил я, — Пойдем.

И я, взяв ее за руку, повел из медотсека.

Это глупо, это полный идиотизм, но я был счастлив оттого, что она послушно идет рядом, словно маленькая девочка.

Когда мы зашли ко мне я, оставив ее в гостиной, отправился в спальню достать вторую подушку и одеяло.

— Сейчас бортовая ночь, — крикнул я из спальни.

— Я поняла, — глухо ответили мне, — Вы хотите спать? — она стояла уже на пороге комнаты.

— А ты нет?

Она пожала плечами.

— Я немного устала.

— Двоим места хватит с лихвой.

Она молча кивнула, соглашаясь, я был готов спорить и уговаривать, но не пришлось. С ней никогда не знаешь чего ждать. Синто…

— Идите в душ первым, я буду долго возиться.

— А тебе можно? — не удержался от вопроса я.

Она не разозлилась на такой избыточный контроль, опять кивнула

— Не переживайте.

Два простых слова, мягко и понимающе.

Такого не было ни разу за все эти месяцы.

Захотелось подойти и обнять ее крепко-крепко, целовать лоб, глаза, ушки, гладить волосы… Это желание было столь сильным, что я схватил полотенце и поспешил в душ, дабы не натворить лишнего.

Когда я вышел, она сидела в гостиной, уставившись в одну точку, так сидят люди во власти воспоминаний, не в силах их отогнать. Наплевав на неподобающий вид, я подошел и присел рядом.

— Не можешь забыть?

«Не может… Только вот что? Пытки, или умирающего палача, или еще что-то?»

Она смутилась и пожала плечами. Я взял ее за руку

— Вы не употребляете алкоголь считая, что все нужно переживать не затуманивая разум, но это просто один из способов снять напряжение. Он помогает тогда, когда на пси-техники не остается сил ни душевных ни физических. Никогда не думал что буду уговаривать кого-то напиться, сам почти не пью, ты знаешь… Но тебе сейчас нужно… нужно отпустить вожжи, нужно выплеснуться…

Вначале она удивилась моим словам, потом задумалась, как будто взвешивая и что-то вспоминая, а потом еле заметно отрицательно покачала головой.

— Нет, алкоголь я не буду. Но вы правы… Выплеснуться надо, — задумчиво закончила она.

Не дождавшись продолжения разговора, я ушел в спальню и лег на свою половину. Викен еще какое-то время посидела в гостиной, а потом еле слышно прошмыгнула мимо меня в душ.

Я почти уснул под шум воды, когда раздался заглушенный крик, почти стон… Мне удалось убедить себя что это прислышалось во сне, как он повторился.

Боль, отчаяние, обида.

И еще раз…

Это она. Она кричит!

Викен сидит скрючившись на полу, спрятав лицо в коленях, руками вцепилась в волосы и, кажется, рвет их. Подхватываю, уношу, она начинает отбиваться… хоть бы у нее не проснулись рефлексы бойца, иначе регенератор мне обеспечен. Но нет, она почти не дерется. Тело сотрясают рыдания. Закутываю ее в простыню, буквально пеленаю, чтоб не натворила лиха ни себе ни мне.

— Это ненадолго понимаешь? Ненадолго! — кричу я, — Банку снимут через две недели, если дурить не будешь.

— Почему? Опять… — доносится мне в ответ.

— Малышка моя, — я прижимаю к себе ее спеленатую, — Ну не достаются победы даром, солнышко моё. В этот раз пришлось заплатить тебе. За всё. За всех.

— Только на ноги встала… только человеком себя почувствовала… — она говорила не в силах справиться с рыданиями, тяжело и прерывисто втягивая в себя воздух, — И опять урод!.. Не тело, так лицо!.. Опять плавать «консервой»! Ты знаешь…, что такое лежать там…, на дне… и дышать через эти трубки…, а мышцы дергают… эти мерзкие стимуляторы?… Знаешь?

— Нет, малышка, не знаю. Но скоро придется узнать.

Она так удивилась, что даже замерла на какое-то мгновение.

— Почему?… придется…

Огромные удивленные глаза над… маской.

— Омоложение, — выдавил я из себя, — Мы обязаны…

Вот уж не думал, что когда-нибудь буду оправдываться по этому поводу.

Но дело было сделано — истерика начала затухать.

— В сорок, да?

— Да…

— Но это ненадолго положат, дня на два…

— Да…

«Думай о чем угодно малышка, но не об этом мешке на твоем лице и не о том, как ты с ним выглядишь.»

Дыхание ее почти выровнялось, но настроение не улучшилось, в таком состоянии можно часами лить слезы.

— Солнышко мое, ты же такая сильная… так чего вдруг? — я гладил ее волосы, почти придушив, настолько крепко прижимал к себе не давая отвернуться, отвести взгляд.

— Я не сильная. Я обычная! — вдруг выкрикнула она в ярости, — Обычная! И я…

Тут она оборвала себя и все же ухитрилась отвернуться.

Разговора не будет.

Я уставился на тонкую, изящную шейку… Эту шейку уже ломали… Дядя-любовник. Как ни странно, я его понимаю… Эта девчонка доведет до бешенства любого.

Я впился жестким поцелуем в место, где билась жилка, Викен тихо вскрикнула и выгнулась. Еще и еще раз… Наверное ничего не было слаще этой тонкой кожи и бьющегося в сладких конвульсиях тела подо мной.

Но она все же вырвалась, выскользнув из кокона, в который я ее спеленал.

— Отстань, — с каким-то непонятным страхом и неуверенностью произнесла она.

Я просто смотрел на нее. Не отстану, конечно же. Ни за что.

— Отстань! — уже тверже крикнула она, — Мне не нужна твоя жалость!

— ДУРА!!! — от моего крика задрожал визор на стене. — КАКАЯ жалость!? Я люблю тебя, идиотку! Меня чуть инфаркт не хватил, когда я решил, что ты сдохла там на посту! А когда ты в регенераторе… Да ты…!

Я схватил ее, ошалевшую от моих слов, и подмял под себя, прижимая ее руки

— Ты глупая-глупая девчонка…

И чтоб не успела ничего сказать, поцеловал с другой стороны такую же трепетную венку…

Просыпаться было немного страшно. Мало ли что взбредет в голову этой малахольной синто, возьмет и разобьет то маленькое и хрупкое счастье, родившееся этой ночью. Не открывая глаз я потянулся туда, где по моим расчетам должно было быть ушко и… наткнулся на что-то студенистое и неприятное. «Банка». Я открыл глаза, чтобы увидеть этот экзаменующий взгляд…

Ну я тебе покажу, экзаменатор!

Спустя секунду раздались крики

— Ай! Ай! Больно! Ты что с ума сошел!?

— Ты все поняла? — ласково спросил я.

На круглой упругой попке виднелись следы зубов.

— Хам! — она силилась удержать оскорбленное достоинство, — Не смей так больше делать!

— Ты тоже не смей так больше делать, — предложил я.

— Хорошо, — согласилась она.

— Хорошо, — эхом ответил я.

— Болит! — обиженно продолжила она

— Полечим!

После прилета на Святорусскую меня закрутили дела, а Викен надо было все же лечь в больницу, для быстрого и результативного восстановления. Но как только у меня появлялось «окно», я как восемнадцатилетний кадет несся к ней. Затащить в кладовку для невозможного ураганного секса или развлечь рассказом во время ее «плавания». Или просто посидеть и подержать ее за руки ничего не говоря, зная, что ей становится легче, когда я рядом, ведь регенерируемые ткани болят и немилосердно чешутся.

Представитель не вправе придавать такое большое значение какой-то девчонке-иностранке. А скрывать это сумасшествие я не мог, единственное, что оставалось — делать вид, мол, все несерьезно, и это лишь прихоть, развлечение и способ сбросить рабочее напряжение.

А напряжение было нешуточным. Ситуация очень осложнялась неопределенностью и нехваткой информации как с нашей стороны, так и с хинской. Хины не могли понять, какова роль коменданта безопасности Хунэ в происшедшем, был ли он нашим агентом с самого начала? Ведь это он убил всю команду десантовоза. А может, он месяцами снабжал информацией о работе «базы»? А может, он наврал о захвате Представителя? Хины терялись в версиях. И Восьмой с Двенадцатым, ответственные за ХИ, «танцевали на углях» то успокаивая и отрицая сам факт захвата нашего корабля, и мое пребывание на нем, то начиная туманно угрожать, когда хины зарывались.

Естественно, мне и Самарскому приходилось все время «консультировать» коллег, вычисляя и угадывая, что могут знать хины, а что нет. За всем этим мы с моим помощником упустили одну немаловажную деталь — отношения Викен и палача.

Когда я понял, что допустил банальную и, тем не менее, непростительную халатность в этом вопросе, то уже не успевал исправиться — не хватило буквально одного дня. Всего-то и надо было: расспросить Викен, а потом нагрузить Крутецкого и Лепехина, чтоб нашли подтверждение ее словам.

На заседании я приготовился «выгребать». Вроде бы и на Скальной все замечательно «порешал», и не виноват в ошибке врат, и чудом от хинов ушел, а принес всем немалые проблемы. И открыто меня в них не обвинить, и подспудное раздражение коллег некуда не деть. А тут подставился, дал повод попинать себя от души за все успехи, чтоб не забывался.

Когда прозвучал вопрос, и я уже набрал в грудь воздуха, как заговорил Семнадцатый — Древний, он знал об этом прозвище и посмеивался над ним. В гробовом молчании он доложил, что, мол, Викен заключив разовый контракт со службой обеспечения порядка на территории Институтов Синто, была внедрена к студентам под видом дочери кого-то из Золотой сотни, нелегала с Кхана Хейсы Феймей. Кто-то убивал студентов хинов и обычными путями убийцу не могли вычислить, вот и запустили «метаморфа». Будучи на задании Викен тесно общалась с Йинао Тянем и русскими Раджем Фатхи и Назаром Вольновым. Более того, так вышло что она спасла Йинао Тяня, когда тот пытался выманить убийц на себя и те его чуть не прикончили. И Фатхи и Вольнов подтверждают, что Тянь с самого начала испытывал к Феймей-Викен иррациональную и даже болезненную тягу, нешуточно ревнуя ее. Зная, что она «дитя дракона», тем не менее, не предпринял никаких попыток отправить ее на ХИ своему хозяину Вэйхао.

— То есть, — резюмировал Древний, — Доктор-дознаватель Йинао Тянь действовал не по здравому рассуждению и не по приказу, а по веленью страсти, так сказать.

— А почему ВЫ нам это рассказываете? — подал голос Шестой, скотина никак не может успокоиться по поводу Скальной. Ему, кстати, зад хорошо наскипидарили за то, что прохлопал рабовладельца на подконтрольной планете.

— Потому что сейчас поиски инфо-бомбы Шепота не требуют моего персонального вмешательства, а семейка Викен всегда была моей головной болью. Это вот Александр Викторович, наглый браконьер, увел у меня такую перспективную дичь, как некст Викен, перекрестив ее в Саламандру Викторову.

— Ну кто тут еще браконьер, — пробурчал я подхватывая шутку, не зная чем обязан такой помощи. Мы со стариком неплохо ладили, да и с Викен он проводил много времени, но нет ли еще каких резонов?

— Да… и страстно влюбленный дознаватель, и умение обращаться с постом-кнопкой, и пароль единожды вводимый угадан: совпадения просто сказочные, вы не находите? — заговорил Второй, — И вы зачастили в больницу к своей спасительнице…, — вот неймется старому хрычу.

Я пожал плечами.

— Серго Олегович, не надо намеков. Я прекрасно помню, что она иностранка, несмотря на ее временное гражданство, и я помню кто я. Это во-первых. Во-вторых, да совпадения сказочные, но их уже проверили со всех сторон — это действительно совпадения. В-третьих, вы не знаете тонкостей связывающего нас контракта, и не вам судить: зачастил я или наоборот пренебрегаю своими обязанностями «сана».

— А, ну да, вы ж у нас рабовладелец, — уколол, как мог Шестой.

— Нет, я у вас человек, взявший на себя заботу о младшем, принявший его в семью, и поручившийся своим именем за его сохранность и довольство, — огрызнулся я.

После этой пикировки мы все же перешли к основному вопросу — докладу Восьмого и Двенадцатого: им все же удалось удержать ХИ от каких-либо активных действий. Нигде не появилась информация о захвате русского корабля и Полномочного Представителя Президента, нигде не было ни слова о тайных разработках ХИ кибер-органических машин. Равновесие достигнуто. Войны не будет. Зато нашей разведке подбросили еще одно направление — хинские исследования.

Президент с молчаливым одобрением выслушал всё, не задав ни единого вопроса. Его молчание — высочайшая похвала, мол, молодцы, справляетесь и без меня. «Решающий камень на чаше весов» — очень емкая метафора о роли и месте нашего Президента в управлении РФ.

После заседания Древний сам подошел ко мне и, оставив своего помощника-беза, напросился лететь со мной.

— Вы часом не к Саламандре своей? — в старческой манере обратился он.

Я собирался к Викен чуть позже.

— Нет, у меня еще есть дела.

— Ну и правильно… ну и правильно… — я слишком хорошо его знал, чтобы это бормотание сбило меня с толку, и поэтому ждал.

— Вы уже задумывались, кого возьмете ей на замену? Оставшиеся пару лет пролетят, и не заметишь.

Вот оно в чем дело. Прощупывают насколько все серьезно.

— Пока нет. Не задумывался, — светским тоном отозвался я, — Да и не исключаю я возможности того, что Саламандра захочет продлить контракт.

Я нанес пробный удар, ожидая реакции.

Старик пристально, с каким-то грустным пренебрежением посмотрел на меня.

— Не исключаете? — насмешливо переспросил он. — Напрасно. Вам следовало бы лучше знать, тех с кем работаете. Впрочем… это все молодость. Она делает нас самоуверенными и невнимательными к подробностям.

— Ну так поделитесь вашей мудростью, — за шуткой я скрыл раздражение завуалированным оскорблением, — а то вдруг не успею обрести свою.

— А вот это здравая мысль, по поводу «не успею». Если делать много глупостей, то можно и не дожить до мудрости.

— Что вы имеете в виду? — отбросив всякие шутки, спросил я.

— А то, что вы взяли себе в игрушки матку бурского флафа. Я ясно выражаюсь?

— Вполне.

«Матка бурского флафа» известная метафора.

— Скажите, это была ваша инициатива по поводу палача-хина? — спросил я.

— Нет. Ее. — видя, что я удивлен, Древний продолжил, — Да, она очень умна и она на вашей стороне. Пока. Но подумайте вот о чем: насколько опасной может стать эта женщина, если возненавидит вас.

— С какой стати ей меня ненавидеть?

— Уууу… Молодой человек… — и старик откинулся на спинку кресла, давая понять, что разговор окончен.

Мне осталось только размышлять обо всех этих недомолвках.

Как бы там ни было, Викен достаточно умна, чтобы спросить меня, прежде чем поверить информации со стороны. Генматериал… считай украденная яйцеклетка… это может ее взбесить, но думаю, я смогу ее успокоить и все объяснить. А что еще? Да вроде бы ничего.

Дни летели как сумасшедшие в круговерти забот и проблем: мое обширное и главное рассредоточенное хозяйство требовало неусыпного контроля. Неприсоединенные планеты уже сами по себе достаточная головная боль — если какая-то из них упадет в объятия ЕвСа или ХИ, это будет поставлено мне в вину, а еще безкислородные Малахит, Домна и теперь вот Скальная. Как всегда катастрофически не хватало толковых людей. И если на внешней политической деятельности у меня остался устоявшийся, проверенный штат и сработанная команда, то толковых управленцев способных держать в руках безкислородники с их промышленными комплексами и портами я был готов переманивать откуда угодно. Ханди и ее люди курсировали между Скальной и Домной, но долго так продолжаться не могло. Наконец ситуация более-менее разрешилась: «подняли» своих, на их места нашли «чужих», в общем: заткнули дыры в первом эшелоне и уже без дикой спешки принялись укомплектовывать второе и третье звено власти на трех моих планетах.

За всеми этими заботами я как-то упустил момент, когда наши отношения с Викен изменились. Совсем чуть-чуть.

Наверно в какие-то моменты я по привычке проявил чрезмерную властность, не прислушался. А надо было — синто не из тех, кто с радостью сядет на шею и расслабится, позволив нести себя куда угодно. Она из тех, кто хочет идти рядом на своих ногах, почти не опираясь на спутника. Умом, отстраненно, я это понимал, но привычку повелевать, так просто не отбросишь.

Случилось то, что должно было случиться.

Совершенно этого не ожидая, в ответ на какую-то пустяковую просьбу или предложение я услышал «Хорошо, мой Сан» — и не сдержался.

Ни один человек в моей жизни до нее, и близко не мог так быстро и… качественно выводить меня из себя.

Схватив ее за локоть и притянув к себе, я спросил еле сдерживаясь

— За что? За что вдруг мне эта словесная пощечина, скажи?

Молчит. Смотрит в пол. Меня прорвало.

— Я мотался к тебе в больницу, бросая все! Наплевав на подозрения и сплетни! Я провожу с тобой каждую свободную минуту! Забросив семью, детей! Что тебе еще надо? Какие еще доказательства моих чувств? А?

— Точно также можно мотаться к больной любимой собачке, — зло ответила она.

— Держи своих тараканов в своей голове! И не выплескивай! — уже не сдерживаясь орал я, — То что ты сейчас собой недовольна, не любишь себя такой… с пластырем, совсем не означает что я тебя не люблю!

— А что есть твоя любовь? — она тоже перешла на крик, — Опекать и все решать за меня? Врать? Якобы во спасение?

— Когда я тебе врал!? Или ты считаешь, что я не должен врать другим? И я не прав, уверяя коллег в том, что все несерьезно и это лишь прихоть и каприз? Я должен открыто признаться, что схожу от тебя с ума и поставить крест на всем!? На работе? На себе? Да?

— Нет. Ты не должен врать себе, — тихо и устало отозвалась она.

Этот тон был как прыжок в ледяную воду…

— Вот уже два месяца у тебя нет ни времени, ни желания рассказать мне о заборе генматериала и твоих планах относительно него…

— Кто рассказал? — вырвалось у меня.

— Это всё, что тебя волнует? — горько выплюнула она.

Я молчал…

— Твои поступки, то, что ты делаешь, Александр, и чего ты не делаешь — как раз говорят о том, что я для тебя лишь пэт. Ты не принимаешь в расчет мои чувства и желания. Ты всё делаешь для себя.

Сознание отбросило справедливый упрек и ухватилось за последнюю фразу.

— Для себя…? А что же в таком случае мне сделать для тебя? Скажи? Огласи весь список! Все условия, при которых ты не бу…

Тяжелая, сбивающая с ног пощечина…

Мгновения на осмысление того, что она посмела меня ударить, хватило, чтобы девчонки и след простыл. Я ошарашенный упал в кресло. Что произошло?

Что я наделал?

Вопрос с противным привкусом крови из рассеченной щеки.

Благо, дела позволяли взять трехдневный выходной, и я скрылся от лишних глаз в своей горной резиденции. Увлечение сноубордом осталось с детских лет и все так же несло радость и уверенность в собственных силах — это мой метод «борьбы с жизнью».

Спуски успокоили меня, я перестал разрываться от злости то на себя, то на Викен и смог спокойно обдумать сложившуюся ситуацию.

Я заработал себе врага. На пустом месте. Слова брошенные в запале скандала… Нельзя было подвергать сомнению ее чувства и ее лояльность ко мне. Она простила многое, даже воровство генматериала, но это — нет. Ведь она никогда не давала повода усомниться в себе, всегда и во всем была на моей стороне, отстаивала мои интересы. Я бы на ее месте, тоже не простил, особенно после уверений в любви.

И отослать на Синто я сейчас ее не могу — мало того, что это вызовет дипломатические трения, так ей ведь еще лечиться-восстанавливаться несколько месяцев. Отослать ее куда-нибудь подальше в тихое место, где от нее не будет ни вреда, ни пользы? Только как крайний вариант. Я хотел ее видеть, хотел, чтобы она была рядом, и злился на себя за то, что не могу выбросить ее из головы, что не хозяин себе, как какой-нибудь мальчишка-подросток в период первой влюбленности.

На второй день моего мини-отпуска позвонила Елена, как всегда в хорошем расположении духа с улыбкой на устах. Вот уж кто никогда не злил меня.

— Здравствуй, Мышка, — у нее были маленький носик и ротик в сочетании с огромными глазами, в целом это создавало странное очарование неправильности.

— Здравствуй, Кот…

Мы поговорили о семейных делах, о детях, и я, плюнув на все свои метания и размышления, решил провести следующий день с женой и детьми.

— А, и еще, спрашиваю на всякий случай… Я попросила твою изящную помощницу, — так Елена называла Викен, — помочь мне с организацией приема в честь твоего дня рождения. Она согласилась, но… ее непроницаемость сбивает меня с толку. Может, не надо было?

— Ну почему же, пусть помогает. Только, думаю, она не захочет быть на самом приеме и настаивать на этом не надо.

— Ну конечно, кто ж захочет красоваться с пластырем на лице. Хотя она преотлично вышла из положения — паранджа придает ей еще больше таинственности и шарма… Может ввести ее в моду? Или хотя бы вуаль?

Я рассмеялся

— Ага, она в парандже, ты в вуали… Что обо мне люди говорить будут?

— Что ты нас ревнуешь и бьешь, — со смехом ответила она.

Ревнуешь… Елену я не ревновал никогда. Восприняв как данность ее холодный темперамент, я смирился с ним и нашел способ «поддерживать здоровье» не привлекая внимание к своим любовницам. Когда же четыре года назад Крутецкий немного смущаясь, доложил, что у моей жены бурный роман, я удивился, но не более. «Соперника» проверили со всех сторон, я поговорил с растерянной женой, выяснил, что глупостей она делать не собирается, у них просто одна физиология — и успокоился окончательно. Год этот молодой человек проработал ее личным пилотом, потом его место занял другой. Сейчас у нее новый садовник, и Елена, умничка, прежде чем упасть с ним… в кусты, организовала проверку «кандидата». Хорошая у меня жена, красивая и умная. Но третьего ребенка у нас уже не будет — четыре года назад наши отношения окончательно перешли в дружбу и сотрудничество.

— Дорогой, — она вдруг стала непривычно серьезна, — Ты знаешь, я уже не претендую на твое внимание, но дети… Ох не зря я дергалась от того, что ты не спал весь этот год со своей Саламандрой… Ты ведь не наделаешь глупостей? Ради нас, ради детей…

И она замерла, напряженно вглядываясь в меня — мы никогда не обсуждали и не вмешивались в личную жизнь друг друга, и никогда она не смела не то, что критиковать, а подвергать сомнению мои поступки. И вдруг решилась… Моя жена слишком хорошо меня знала, и самая ожидаемая реакция на такие ее слова — «холодный душ». Но мелкая синто отчасти отучила меня так реагировать

— Не переживай. И не бери дурного в голову, — успокоил я.

Ее лицо разгладилось.

— Мы прилетим завтра с самого утра, так что будь готов.

На том и расстались.

Следующий день прошел замечательно. Мы накатались до упаду, причем сын уже давал мне фору и я, поздравляя его после спуска, на самом деле хотел бы проорать, чтоб он не смел так рисковать. Но вспоминал своего отца, с серым лицом и искусанными губами, поздравлявшего меня, пятнадцатилетнего… Мне тогда еще казалось, что он мало за меня радуется — балбес я был, редкостный. Мама с дочкой, как и положено настоящим snowbunny катались на пологом спуске в свое удовольствие, ничем не рискуя.

А вечером мы всей семьей расположились возле камина, и дочка, удивила всех, попросив рассказать сказку. Тринадцать лет ей уже — почти невеста. Она засмущалась своей просьбы, попыталась что-то объяснить, но и так все ясно: мы очень давно не проводили целый день все вместе и не сидели в полутьме возле огня. Не только ей захотелось вернуть время вспять.

Следующим утром я летел в столицу, четко зная, что должен сделать. Викен я нашел в домике для гостей, она обсуждала по визору меню приема. Закончив разговор и увидев меня она встала и низко поклонилась, принося извинения. Дежавю: такое уже было в нашем посольстве на Синто, ей не привыкать извиняться за чужие ошибки, но не в этот раз.

Поднял ее за плечи, прижал к себе чужую и каменную, прошептав в ухо.

— Прости меня, я сказал то, что не думаю. Со зла… Кончится контракт — отпущу, не бойся, не переживай, — и действительно от этих слов она чуть вздрогнула и… оттаяла, — Прости, что взял без спросу клетку. Я испугался что могу тебя потерять насовсем и ничего не останется. Близнецов хочу: мальчика и девочку… Наших… У нас совсем немного времени осталось и двух лет нет… Подари мне их, подари это время. Пожалуйста.

— Ты ли это?… — легкий сарказм не скрыл того, что она готова сдаться и выкинуть белый флаг.

— Да, вот видишь, какие могут быть последствия от хорошей затрещины?

Она не выдержала и тихо прыснула.

Я прижал ее к себе всю срывая шелковую тряпочку с лица, меня раздражали эти красивости, ей не нужно прятаться от меня, ведь я… люблю ее.

— Ты ведь все равно будешь меня доставать, — обреченно, но с тихой радостью проронила она.

— Буду. А ты меня нет? Только ради всего святого, не на людях.

— А когда я тебя на людях доставала? — тут же вскинулась она, напоминая зашипевшую кошку.

— Было дело. Один раз, — напомнил я о злополучном обеде с гостями.

— Злопамятный ты…

— А ты просто злая.

— Да?

— Да, я старше, мне видней.

— А, ну да, через годик омоложение.

— Вот видишь, злая ты…