"Том 18. Лорд Долиш и другие" - читать интересную книгу автора (Вудхауз Пэлем Грэнвил)

НЕПОДХОДЯЩИЙ ЖЕНИХ

Пришла первая суббота июня, и в нашем гольф-клубе состоялся танцевальный вечер. Над девятым газоном с дубовых веток свисали разноцветные фонарики, а из столовой, откуда вынесли мебель, слышалось шарканье ног и голос саксофона, жалобный, словно ему не удался короткий удар. В саду, в глубоком кресле, курил сигару Старейшина, осененный тем покоем, который наступает, когда ты уже не должен танцевать.

Открылась дверь, из клуба вышел молодой человек. Он постоял на ступеньках, вытянув руки и глядя то вправо, то влево. Старейшина заметил в темноте даже то, что он мрачноват. Выглядел он так, словно его ударили в солнечное сплетение души.

Да, кругом царило веселье, звучала музыка, а он страдал.

К прочим звукам присоединился высокий мужской голос, быстро и шустро рассуждавший о современной русской мысли. В свете фонарика появилась девушка под руку еще с одним субъектом. Она была миниатюрна и красива, он — долговяз и интеллектуален. Свет очерчивал его высокий лоб и дробился в роговых очках. Девушка смотрела снизу вверх с немым обожанием, которое едва не довело до корчей человека на ступеньках. Однако он махнул рукой, споткнулся о коврик и пошел в клуб. Парочка тоже исчезла, Старейшина мог наслаждаться уединением, пока из клуба не вышел наш любезный и расторопный секретарь. Запах сигары привлек его к креслу, и он сел рядом.

— Видели Рэмеджа? — спросил он.

— Да, сейчас стоял на ступеньках, — ответил Старейшина. — А что?

— Может, вы его спросите? Не пойму, что с ним творится. Милый, приветливый человек, а когда я попытался рассказать, как быстрее дойти до пятой лунки, он меня просто оборвал. Как-то ухнул посреди фразы…

Старейшина вздохнул.

— Не обращайте внимания, — посоветовал он. — Ему сейчас тяжело. Только что мне довелось увидеть сценку, которая все объясняет. Мейбл Патмор отчаянно флиртует с Первисом.

— С Первисом? Это который на прошлой неделе выиграл чемпионат по боулингу?

— Возможно, он опозорился таким способом, — холодно сказал Старейшина. — Да, я слышал, он привержен этой недостойной игре. И Мейбл Патмор, которой не хватает только более решительного удара у подставки, тратит время на него! Насколько я понял, привлекает он потоком слов, а бедный Рэмедж даром речи не владеет. Девушки любят краснобаев. Жаль, очень жаль. Тут поневоле припомнишь…

Секретарь вскочил, словно вспугнутый фазан.

— …историю, — продолжал Старейшина, — Джейн Паккард, Уильяма Бейтса и Родни Спелвина, которую я сейчас…

— Дела, дела, — вставил секретарь. — Я бы рад, но…

— …расскажу, — завершил фразу старец, беря его за фалды и сажая на стул. — Я полагаю, что брак между игроком и чужаком не может принести счастья. Какое счастье, если душа не очищена благороднейшей из игр? Это подтверждает история Джейн Паккард, Уильяма Бейтса и Родни Спелвина.

— Буквально ни одной минутки…

— Именно из-за нее я не думаю, что у Мейбл и этого типа что-нибудь серьезное. Девушка, познавшая гольф, должна сойти с ума, чтобы выйти за субъекта, катающего деревянные шары. Рано или поздно она прозреет. Надеюсь, случится это до свадьбы, как у Джейн Паккард, о которой я вам сейчас расскажу.

Секретарь застонал.

— Я пропущу танец!

— Что ж, какой-то барышне повезет, — невозмутимо заметил Старейшина, крепче держа соседа за руку.

— Джейн Паккард и Уильям Бейтс (сказал Старейшина) не были обручены. Они знали друг друга с детства, и как-то подразумевалось, что если Уильям сделает предложение, Джейн его примет. Уильям вообще не любил спешить. Он действовал весомо и медленно, как грузовик, на который был похож и внешне, и внутренне. Кроме того, он был похож и на быка и отличался тугодумием. Помню, он минут пятнадцать решал, что заказать, бифштекс или отбивную. Такой, знаете, мирный, основательный человек. Флегматик. Вот-вот, флегматик.

Мысль о женитьбе на Джейн пришла ему в голову года за три до излагаемых событий. Поразмышляв шесть месяцев, он послал ей розы. Еще через год, в октябре, он подарил ей коробку шоколадных конфет. При таком ходе дел можно было предположить, что лет через пять они поженятся.

Джейн тоже любила его. У них было много общего — спокойные такие, медлительные. Каждый день они играли в гольф, и гандикап у них уменьшался параллельно. Как вам известно, многие браки рушатся от того, что муж намного превосходит жену и, в ответ на какие-нибудь упреки, может напомнить ей особенно плохой удар. Джейн и Уильям были равны. Их ждала жизнь, построенная на понимании и сочувствии. Год за годом, думали мы, они будут поддерживать и ободрять друг друга. Конечно, если Уильям все-таки решится.

На четвертом году я заметил кое-какие изменения. Как-то я заглянул к Паккардам, и застал только Джейн. Она дала мне чаю, разговаривала, но что-то отвлекало ее. Зная ее с детства, я спросил, что случилось.

— Не то чтобы случилось… — вздохнула она.

— Рассказывай, — твердо сказал я.

Она опять вздохнула.

— Вы не читали «Пламенную любовь» Луэллы Перитон Фиппс?

Я не читал, в чем и признался.

— Вчера я взяла в библиотеке, — продолжала Джейн, — и дочитала к трем часам утра. Там и пустыня, и верблюды, и арабский шейх с суровым, но нежным взором, и такая Анджела, и оазисы, и финики, и миражи. Этот шейх хватает Анджелу, и сжимает в объятиях, и вскакивает на коня, а вокруг песок, тьма и мерцающие звезды. Ах, не знаю…

Она мечтательно посмотрела на люстру.

— Может быть, мама возьмет меня зимой в Алжир, — отрешенно проговорила она. — Это полезно при ревматизме.

Я ушел, страдая. Ну, что за люди, эти писатели! Набьют девушке голову… Надо бы зайти к Уильяму и дать ему хороший совет. Вы скажете, мне-то что, но они так подходили друг другу. А тут Джейн чудит, еще взглянет на Уильяма и подумает: «Что я в нем нашла?» Словом, я поспешил к нему.

— Уильям, — сказал я, — по праву человека, качавшего тебя на коленях, задам тебе нескромный вопрос. Ты любишь Джейн Паккард?

— Кто, я? — спросил он, помолчав.

— Ты.

— Кого, Джейн?

— Да.

— Люблю ли я, значит, Джейн? — подвел он итог и добавил минут через пять: — Конечно.

— Очень рад!

— Жутко люблю.

— Лучше быть не может!

— Как говорится, безумно.

Я похлопал его по могучей груди.

— Тогда скажи ей об этом.

— Это мысль, — отвечал он, глядя на меня с восторгом. — Понятно-понятно. Выдумаете, все тогда устроится?

— Вот именно.

— Ну, что же, завтра я уезжаю на матч, но в пятницу приеду. Может, выйти с ней на площадку и там, между делом…

— Очень хорошо.

— Скажем, у шестой лунки.

— Замечательно.

— Или у седьмой.

— У шестой. Там после подставки земля идет полого, и ты будешь немного прикрыт.

— Что-то в этом есть…

— Вообще-то лучше всего завлеки ее к бункеру слева от шестой.

— Зачем?

— Песок, знаешь… ей понравится. А главное, — строго сказал я, — не тяни, не размазывай. Подпусти романтики. Я бы тебе посоветовал схватить ее, сжать в объятиях…

— Кого, ее?

— Они это очень любят.

— Ну, знаете, все-таки!..

— Честное слово!

— Схватить?

— Именно.

— Сжать?

— Вот-вот.

Он снова задумался.

— Вам виднее, — сказал он. — Наверное, у вас получалось. А все-таки… Ну, ладно, будь что будет.

— Вот это разговор! — признал я. — Иди, Бог тебе в помощь.

Любые человеческие замыслы может нарушить непредвиденный фактор, некое X, сбивающее весь план. Я его не предвидел; но, достигнув в пятницу первой подставки и собираясь еще раз подбодрить Уильяма Бейтса, я понял, что слишком благодушен. Уильям еще не вернулся, Джейн была здесь, а с нею был высокий тонкий темноволосый персонаж в непереносимо романтическом стиле. Он говорил с ней напевно и тихо, она его восторженно слушала, вылупив прекрасные глаза, приоткрыв губы. Мне пришлось окликнуть ее несколько раз.

— Уильяма еще нет? Она резко обернулась.

— Уильяма? Еще нет? Да-да, его нет. Наверное, скоро будет. Разрешите познакомить вас с мистером Спелвином. Он гостит у Уиндемов. Мы с ним гуляем.

Естественно, эти сведения меня поразили, но я скрыл свои чувства и сердечно поздоровался с тонким субъектом.

— Мистер Джордж Спелвин, актер? — догадался я.

— Его двоюродный брат, — отвечал спутник Джейн. — Мое имя Родни. Я не разделяю тяги к подмосткам, меня привлекает гармония…

— Вы пишете музыку?

— Словесную, — объяснил мистер Спелвин. — В своем, смиренном духе, я — поэт.

— Стихи просто замечательные, — сказала Джейн. — Сейчас мистер Спелвин читал мне…

— Ах, этот пустячок! — отмахнулся он. — Как говорится, juvenilia.[37]

— Но как красиво, как мелодично! — сказала Джейн. — Нет слов.

— У вас, — сказал мистер Спелвин, — есть душа, чтобы это чувствовать. Хотел бы я, чтобы на свете было больше таких людей. Нам, певцам, нелегко в грубом, бездушном мире. На той неделе один издатель спросил, что значит мой сонет «Вино желанья». — Спелвин снисходительно засмеялся. — Я ответил, что это сонет, а не каталог.

— Так ему и надо! — пылко подхватила Джейн. — Спасибо, что не дали по носу.

Тут кто-то тихо засвистел, и я увидел сзади на фоне неба Уильяма Бейтса.

— Привет, — сказал он.

Я подошел к нему, оставив Джейн и Спелвина за насыщенной беседой.

— Кто этот тип? — спросил Уильям.

— Некий Спелвин. Гостит у Уиндемов.

— Истинное чучело, — заметил Уильям.

— Он собирается с вами гулять, — сообщил я.

— Со мной?

— Так Джейн сказала.

— Минуточку, — сказал Уильям, — не могу же я при нем сжимать ее в объятиях!

— Вроде бы нет.

— Тогда отложим? — сказал он с явным облегчением. — Вообще-то это хорошо. Там был замечательный пудинг, и я не потяну романтическую сцену. Отложим, а?

Я посмотрел на Джейн и на Спелвина и опечалился. Что-то в них было такое, настораживающее. Я собрался было поспорить с Уильямом, но Джейн окликнула его, и все они ушли.

Я тоже ушел, занявшись думами. Появление Спелвина после этих пустынь меня пугало. Я страдал за Уильяма и ждал его у клуба после матча. Он пришел через два часа, ликуя и радуясь.

— В жизни так не играл! — сказал он. — Помните восьмую лунку? Мяч до нее не долетел, лежал в траве, я взял клюшку и тихо-мирно…

— Где Джейн? — прервал его я.

— Джейн? Спелвин увел ее домой.

— Осторожно, Уильям! — сказал я. — Если вы не возьметесь за ум, он ее умыкнет. Не смейтесь. Я их видел до вашего приезда. Она смотрела ему в глаза, словно он какой-нибудь шейх. Вы не понимаете, глупый человек, что она любит романтику. Загадочный незнакомец уведет ее от вас, моргнуть не успеете.

— Да, — добродушно отвечал он, — я об этом думал. Но оказалось, что он пишет стихи. Нельзя же влюбиться в поэта.

Дело в том, что он испытывал брезгливость только к трем вещам в мире: к слизнякам, к икающим кэдди и к поэтам.

— Очень даже можно, — возразил я.

— Ну, что вы! — воскликнул Уильям. — И потом, он не играет в гольф. В жизни клюшки не держал. И не собирается. Вот как.

Это меня успокоило. Да, Джейн не может влюбиться в того, кому чужд гольф. И я пошел домой в хорошем, благодушном настроении. Через неделю, не больше, я узнал, что Женщина — это неисповедимая тайна.

Неделя была веселая. Танцы, пикники, купания и все радости лета. Уильям Бейтс не принимал в них участия. Танцевал он плохо. Приглашать его приглашали, но жалели об этом, когда он всем своим весом наваливался на нежную ножку. Многим приходилось после фокстрота лежать дня два.

Не любил он и пикников, равно как и купаний, так что Джейн Паккард все время проводила с Родни Спелвином. С ним скользила она по натертому полу, с ним плавала и ныряла, и никто иной, как он, извлекал муравьев из ее салата, раздавленных ос — из десерта. Кроме того, светила луна, поскольку пикники устраивали вечером. В общем, сами понимаете. Через десять дней Уильям Бейтс пришел в мой садик с таким выражением лица, словно его уже убили.

— Можно к вам? — спросил он.

Я вылил остатки воды на лобелии и повернулся к нему.

— Вот что, — сказал он, — случилась странная штука. Вы знаете Джейн?

Я ее знал.

— А Спелвина? Знал я и его.

— Она с ним обручилась, — горестно сказал Уильям.

— Что?

— Обручилась.

— Так быстро?

— Сказала мне сегодня утром. Интересно, — прибавил он, садясь на корзинку клубники, — а как же я?

— Нельзя было оставлять их вдвоем, — сказал я. — Надо было знать, что луна в июне очень опасна. Вот возьмите, в любой песне… Нет, не припомню ни одной, где бы об этом не говорилось.

— Кто мог подумать? — вскричал Уильям, обирая с себя клубнику. — Кому пришло бы в голову, что Джейн влюбится в типа, который не играет!

— Да, это поразительно, — согласился я. — Ты не ослышался? Правильно ее понял?

— Еще бы! Понимаете, я сам ей сделал предложение. Застал ее одну у клуба и говорю: «Вот что, старушка, ты как?» А она говорит: «Ты о чем?» — «Выйдешь за меня? Не хочешь — не надо, но очень тебе советую». И тут она ка-ак скажет: «Я люблю другого». Это, значит, Спелвина. Удар, однако! Я потом сколько раз промазал.

— Она сказала прямо, что выходит за Спелвина?

— Сказала, что его любит.

— Надежда есть. Если они не обручились, это может пройти. В общем, я ее навещу, разузнаю.

— Хорошо бы, — сказал он. — А у вас случайно нет средства от клубничного сока?

Разговор с Джейн ни к чему не привел. Да, она обручилась со Спелвином. В порыве девической откровенности она привела и детали.

— Светила луна, ветерок шелестел в листьях. Вдруг он обнял меня, заглянул мне в глаза и воскликнул: «Я люблю вас! Я обожаю вас! Боготворю! О, моя жизнь, мой рок, моя подруга, предназначенная мне с той поры, как зажглась первая звезда!»

— Очень мило, — сказал я, думая о том, что Уильям Бейтс выразился бы иначе.

— В сентябре мы поженимся.

— Ты уверена, что это нужно?

Она удивилась.

— Почему вы спрашиваете?

— Видишь ли, при всех его достоинствах, он не играет в гольф.

— Да, — отвечала она, — но у него широкие взгляды.

— Широкие?

— Он не мешает играть мне. Ему даже нравится мой чарующий энтузиазм. Так он и сказал.

Мне на это нечего было сказать.

— Желаю счастья, — выговорил я. — Правда, я надеялся… но что там!

— А что?

— Ладно, скажу. Я надеялся, что ты выйдешь за Уильяма. Глаза ее затуманились.

— Мне его очень жаль, он такой хороший.

— Лучше не бывает, — поддержал я.

— И такой добрый. Многие затеяли бы Бог знает что, а он сказал «Ну-ну», и обещал помочь мне через неделю на Мшистой Пустоши.

Я решил, что будет тактичней сменить тему.

— Значит, ты снова едешь в эту Пустошь?

— Да. Мне надо пройти квалификационный отбор.

Ежегодный матч на Мшистой Пустоши был одним из главных событий для женщин, игравших в гольф. Сперва, как обычно, соревновались за медаль, потом играли тридцать две спортсменки с плохими показателями. Я был рад, что Джейн настроена оптимистично, поскольку она играла уже три года, начинала хорошо, но в список не попадала. Как многие игроки в гольф, она была гораздо лучше в матчах, чем в таких, отборочных играх. Мшистая Пустошь бугриста и неровна, и каждый год плохая лунка сводила на нет семнадцать остальных достижений. Словом, я был рад, что она не пала духом.

— Все будет хорошо, — сказал я. — Играй осторожно, как здесь, и дело в шляпе.

— Это неважно, — отвечала она. — Говорят, в этом году только тридцать два места, так что все, кто достигнет финиша, войдут в список. Надо не сорваться, и все.

— А зачем тогда вообще устраивать матч?

— Нет, это нужно. Понимаете, будут давать призы за три первых места. И вообще, приятно думать, что если у меня опять затрет с седьмой лункой, я все равно пройду.

— Да, конечно. А вообще, тебе очень идет игра в гольф.

— Надеюсь. Я играю, а Родни любуется.

— Он будет смотреть?

Упомянув жениха, она обрела красноречие, но я не стал ее слушать. Как-никак, я — всецело за Уильяма. Мне не нравилось ее увлечение. Нет, я не узкий человек, обычные люди тоже могут жениться, но не на тех же, кто вот-вот выиграет медаль!

Зеленый комитет, как им и свойственно, привел в кой-какой порядок Мшистую Пустошь, но три самые мерзкие лунки остались в неприкосновенности. Я, конечно, имею в виду четвертую, седьмую и пятнадцатую. Даже бездушный комитет, видимо, понял, что многострадальные игроки вытерпят только это, и лишняя ямка с песком приведет, чего доброго, к бунту.

Джейн легко прошла три первые лунки, а у четвертой заволновалась. Вообще-то все шло хорошо, как ни странно, благодаря не великой любви к Родни, а улыбке и советам Уильяма.

Честно говоря, она уже немного жалела, что разрешила Родни приехать. Очень мило с его стороны, что и говорить, но как-то он не вязался со священной атмосферой. К примеру, он не мог постоять спокойно, а к тому же что-то напевал. Она чуть не отвлеклась, но собрала всю волю и сделала великолепный удар.

— Здорово, — сказал Уильям Бейтс.

Джейн благодарно улыбнулась и посмотрела на Родни, ожидая похвал. Конечно, он не играет, но видно же, что удар — лучше некуда!

Родни стоял к ней спиной и смотрел вдаль из-под руки.

— Какой пейзаж! — произнес он. — Тихая зеленая впадина, залитая солнечным светом. Невольно вспоминаешь Авилон…

— Вы видели мой удар?

— …где нет ни дождя, ни снега, ни резкого ветра. А? Что? Удар? Нет, не видел.

Снова Джейн что-то кольнуло, но это сразу прошло, поскольку мяч идеально опустился на ровную траву. Прошлый раз это не удалось, тут всюду зловещие ямы с песком, которые так и влекут в свои мрачные глубины, — но сейчас она их миновала. Легкий удар удавался ей, и путь к опасной лунке был нетруден. Наклонившись над мячом, она услышала сладостную музыку.

Однако почти сразу она поняла, что ее издает Родни Спел-вин, напевающий французскую песенку. Он стоял прямо за ней. Такие песенки хороши в благоухающем саду, но не на Мшистой Пустоши, на пути к четвертой лунке.

— Родни, пожалуйста! — взмолилась она.

— А?

Ну, что он всегда переспрашивает?

— Ты бы не мог помолчать? — пояснила Джейн. — Я должна ударить по мячу.

— Ударяйте-ударяйте, — благодушно разрешил он. — Если вас это развлекает, ударяйте, не стесняйтесь.

Джейн снова склонилась над мячом, осторожно занося клюшку.

— О, Боже! — вскричал поэт.

Мяч перемахнул через лунку ярда на три. Джейн нервно обернулась. Родни указывал вдаль.

— Како-ой оттенок! — говорил он. — Вы видела такой тон неба?

— О-о-о! — сказала она.

Джейн пошла к мячу. Легкая клюшка упала в ямку.

— Вы выиграли? — спросил Родни.

Она молча направилась к пятой подставке.

Пятая и шестая лунки на Мшистой Пустоши — неплохие, если вести мяч прямо. Так и кажется, что создатели поля разрешили себе отдохнуть перед тем, как направить свою вредность на седьмую. Как вы помните, именно она подвела Сенди Макхутса, победившего до этого в открытом чемпионате. Она небольшая, и тяжелой клюшкой нетрудно загнать мяч на ровный газон перед ней, но сразу за подставкой, как бы дразнясь, резвится река. Если ты попал на газон, главное — там удержаться. Размером он с ковер, и летом, когда земля упруга, мяч так и норовит, коснувшись его, перескочить реку. Я напоминаю об этом, чтобы вы поняли положение Джейн.

Партнерша ее высоко подкинула мяч, и он упал в одну из песчаных ямок. Женщина была тихая, терпеливая, и не огорчилась. Она отошла от подставки, уступая место Джейн.

— Молодец! — сказал вскоре Уильям, поскольку мяч нашей героини выписывал идеальную дугу.

— Родни, смотрите! — крикнула Джейн.

— А?

Вопрос этот заглушили отчаянные крики. Коснувшись газона, мяч плавно, словно агнец по весне, взмыл вверх и, минуя лунку, упал в воду.

Повисла пауза. Партнерша, сидевшая на скамейке у ящика с песком и читавшая книгу Вардона «Что должен знать молодой игрок», ничего не заметила. Уильям, с тактом истинного игрока, ничего не сказал. Слово осталось за Родни.

— Неплохо, — вымолвил он.

Джейн извернулась, как раздавленный червяк.

— В каком смысле?

— Вы закинули мяч дальше, чем она.

— Я его закинула в реку, — глухо сказала Джейн.

— Превосходно! — воскликнул Родни, прикрывая зевок двумя изящными пальчиками. — Великолепно!

Джейн передернулась от боли, но положила другой мяч.

— Бью третий, — сказала она.

Любительница Вардона отчеркнула что-то в книге, кивнула и продолжила чтение.

— Моло… — начал Уильям, но резко замолчал. Несчастная девушка вложила в удар мало силы. Мяч полз к воде, он падал, он упал, взметнув хрустальный фонтанчик. Теперь он медленно плыл в нескольких футах от берега. Как близко, сказал бы поэт, и как далеко!

— Бью пятый, — сказала Джейн сквозь зубы.

— Ну, как? — резво осведомился Родни, закуривая сигарету. — Рекорд побит?

— Минуточку… — сказал Уильям Бейтс. — Знаешь, бей его прямо оттуда. Так это, нибликом, хватит четырех ударов, от силы — пяти. Стоит попробовать. Что тут еще сделаешь?

Глаза Джейн сверкнули. Она кинула на Уильяма взгляд, полный благодарности.

— А что, я могу!

— Давай-давай.

— Вон лодка!

— Я сяду на весла, — сказал Уильям.

— Я встану посредине! — крикнула Джейн.

— А этот, — продолжил Уильям, указывая на Родни, который прогуливался у подставки, напевая баркаролу, — этот может рулить.

— Уильям, — пылко сказала Джейн, — ты просто душечка!

— Ну, — засмущался он.

— Таких больше нет. Родни!

— А?

— Мы садимся в лодку. Вы будете рулить.

Родни это понравилось. Все гольф да гольф… То ли дело мягко скользить по серебристой воде!

— Великолепно! — признал он. — Изумительно! Превосходно!

Он мечтательно откинулся, лениво держа штуртросы. Вот это — занятие для летнего дня! Прикрыв глаза, он замурчал:

— Вздохи, легкие, как смех белокурой нежной феи в сонном озере лесном могут показаться сном, если ветер, тихо вея… Эй! Эй!

В этот самый миг серебристую гладь разбил удар ниблика. Лодка качнулась. На панаму и серые брюки обрушился каскад воды.

— Осторожней! — крикнул Родни, открыл глаза и укоризненно посмотрел на спутников. Те, в свою очередь, смотрели вниз.

— Ах ты, промазала! — сказала Джейн.

— Вон он! — показал Уильям. — Готова? Джейн подняла ниблик.

— Эй! Э-э-эй! — блеял Родни из-под второго каскада. Стряхнув воду с лица, он заметил, что Джейн смотрит на него неприветливо.

— А нельзя, — сказала она, — помолчать, пока я замахиваюсь? Опять промазала! Если не можете сидеть тихо, зачем вы тут нужны? Правда, Уильям?

— Вон он! — сказал Уильям.

— Что, опять?! — вскричал Родни. Джейн стиснула зубы.

— Я его выкачу на траву, даже если просижу всю ночь, — сказала она.

Родни взглянул на нее и задрожал. Где тихая, мечтательная девушка, которую он любит? Это менада какая-то. Мокрые пряди по всему лицу, глаза горят, как бешеные…

— Нет, все-таки… — начал он. Джейн топнула ногой.

— Чего вы взбеленились? — чуть не прошипела она. — Уильям, где он?

— Вон там.

— Бью шестой!

— Шестой.

— А-ах!

— А-ах.

Между ними, видимо, царило полное единогласие.

Раздался громкий всплеск.

Женщина на берегу оторвалась от Вардона, услышав дикий крик Родни, и увидела лодку; человека с веслами; еще одного человека, размахивающего руками, и девушку, бьющую по воде нибликом. Увидев это, она удовлетворенно кивнула. Она бы и сама воспользовалась именно нибликом. Все правильно. Можно читать.

Плюх!

— Бью пятнадцатый! — сказала Джейн.

— Пятнадцатый, — согласился Уильям. Плюх! Плюх! Плюх!

— Бью сорок четвертый!

— Сорок четвертый. Плюх! Плюх! Плюх! Плюх!

— Восемьдесят третий! — вскричала Джейн, отводя волосы от лица.

— Восемьдесят второй, — сказал Уильям.

— А где мяч?

— Вот, плывет.

В лодке поднялся человек-фонтан. Родни ощутил, что с него хватит. Он поднялся, и в этот самый миг Джейн замахнулась изо всех сил. Всплеск превзошел все, что уже было. Лодка перевернулась. Из воды высунулись три головы.

Женщина на берегу подняла взор и снова погрузилась в книгу.

— Все в порядке, — сказал Уильям.

— Сумка! — закричала Джейн. — Сумка с клюшками!

— Утонула, я думаю.

— Родни, — сказала Джейн, — моя сумка где-то на дне. Нырните, поищите ее.

— Она тут близко, — подбодрил Уильям.

Родни выпрямился, что нелегко. Под ногами было скользко, но он выпрямился.

— Какие сумки! — взвыл он, потеряв последний стыд. — Черт с ней! Я ухожу.

Он с трудом побрел к берегу, остановился на фоне летнего неба, постоял и ушел.

Джейн и Уильям удивленно смотрели ему вслед.

— В жизни бы не подумала! — сказала она.

— Нехорошо, — сказал он.

— Такие пустяки!

— Видимо, плохой характер.

— Нет, если всякая мелочь его бесит, за него нельзя выходить!

— Конечно, — согласился Уильям. — Он будет разбавлять кошке молоко, а уж с детьми… — Он глубоко вздохнул и ненадолго исчез. — Вот твоя сумка, старушка. Прямо тут и лежала.

— Уильям, — сказала Джейн, — ты самый лучший человек на свете.

— Ты думаешь?

— А я — дура, дура, дура! Выйти за такого…

— Вот что, — начал Уильям, вынимая угря из нагрудного кармана, — ты права, я всегда так думал, но не решался сказать. Вообще-то такой девушке лучше выйти за меня. Гольф, знаешь, то-се…

— Уильям! — вскричала она, извлекая из уха головастика. — Я согласна!

— Глупо жить с человеком, который не играет в гольф.

— Только приду домой, расторгну помолвку!

— И правильно, старушка.

— Уильям!

— Джейн!

Женщина с книгой взглянула вперед, переворачивая страницу, и увидела, что партнерша с кем-то обнимается, стоя в воде. Ну, что ж. Ее дело.

Джейн нежно посмотрела Уильяму в глаза.

— Кажется, — сказала она, — я люблю тебя всю жизнь.

— Я уж точно люблю, — сказал он. — Сколько раз хотел признаться, но что-то мешало.

— Ты ангел, — сказала она. — И душечка. Где мяч?

— Вон он.

— Значит, восемьдесят третий?

— Именно. Гляди на него, и мягче, мягче… Женщина перешла к двадцать пятой главе.