"Том 18. Лорд Долиш и другие" - читать интересную книгу автора (Вудхауз Пэлем Грэнвил)

ОЧИЩЕНИЕ РОДНИ СПЕЛВИНА

Так и тянет сказать, что природа улыбалась. Воздух был прохладен и свеж; площадки, омытые весенним дождем, сверкали в солнечном свете; а у второй подставки Клиффорд Уимпл в новых штанах для гольфа собирался утопить третий мяч. Словом, все дышало тихим счастьем.

Однако Старейшина, сидевший под дубом над девятой лункой, был не так благодушен, как всегда. Кресло, отданное ему неписаным законом, занял другой. Да, свобода, чуть зазеваешься, переходит во вседозволенность.

Старейшина кашлянул.

— По-видимому, — сказал он, — вам удобно в этом кресле?

Секретарь клуба, до сей поры — безупречный, тупо на него взглянул.

— Простите?

— Я говорю, это кресло подходит к вашей фигуре?

— Кресло? К фигуре? Ах, кресло! Да-да.

— Счастлив слышать. Они помолчали.

— Скажите, пожалуйста, — спросил секретарь, — что бы вы стали делать на моем месте? Как вам известно, я женюсь…

— Что же вы мучаете барышню? Она вас где-нибудь ждет. Пойдите, поищите.

— Она — лучшая девушка в мире.

— Ну, тем более.

— Но ревнивая. Сейчас я был в кабинете, а эта мисс Петтигрю зашла поискать кошелек. Его как раз ко мне принесли, я ей его дал, и она в такой это девической манере поцеловала меня в залысину. Тут вошла Адель. Смерть, — воскликнул он, — где твое жало?

Старейшина смягчился, он был добрый.

— Ай-я-я-яй! Что же вы сказали?

— Ничего, она выскочила. Старейшина пощелкал языком.

— Такие недоразумения, — сказал он, — чрезвычайно распространены. Я бы мог привести не менее пятидесяти примеров. Выберу-ка историю о Джейн Паккард, Уильяме Бейтсе и Родни Спелвине.

— Вы вчера ее рассказывали. Джейн собиралась выйти за Родни, но одумалась и вышла за Бейтса, который играл в гольф.

— Я имею в виду другой случай.

— И его я знаю. Джейн снова поддалась чарам Родни, но опять же одумалась.

— Нет-нет. Не этот. Всего их три. Секретарь закрыл лицо руками.

— Что ж, — проговорил он, — я слушаю. Не все ли теперь равно?

— Прежде всего, — сказал Старейшина, — устроимся поудобнее. Садитесь сюда. Это кресло легче.

— Спасибо, не стоит.

— Садитесь.

— Ну, хорошо.

— У-уф! — произнес Старейшина, принимая любимую позу. Он благодушно посмотрел, как Клиффорд бьет четвертый удар. Когда серебристые капли сверкнули в солнечном свете, он одобрительно кивнул и приступил к рассказу.

— История, которую я собираюсь поведать (сказал Старейшина) начинается, когда Джейн и Уильям были женаты семь лет. У Джейн гандикап достиг одиннадцати, у мужа ее — двенадцати, а маленький Брейд Вардон только что отметил шестой день рождения.

После тех страшных времен, когда охмуренная чарами Родни Джейн сняла студию в артистическом квартале, бросила гольф и, в сущности, училась играть на укулеле, после этих времен она всячески стремилась быть идеальной матерью. Чтобы предоставить сыну самое лучшее, она пригласила Энестейзию, младшую сестру Уильяма, поскольку та достигла полуфинала в открытом чемпионате и, в отличие от многих игроков, обладала педагогическим талантом.

В тот вечер, с которого начинается рассказ, Джейн и Энестейзия сидели в гостиной. Они пили чай, и теперь гостья при помощи ложечки, сахара и крошек от печенья показывала, как выбралась из зарослей по пути к пятой лунке.

— Ты просто чудо! — воскликнула Джейн. — Как это важно для Брейда! Завтра ты будешь с ним заниматься?

— Буду, но утром, — сказала гостья. — Днем я должна поехать в город, встретиться с одним человеком.

Взор ее стал таким мечтательным и туманным, что Джейн заволновалась. Как мы знаем, ее влекло к романтике.

— Кто он? — спросила она.

— Один знакомый.

И она вздохнула так, что Джейн не смогла сдержаться.

— Ты его любишь?

— Ужасно, — прошептала Энестейзия.

— А он?

— Не знаю… Может быть…

— Как его зовут?

— Родни Спелвин.

— Что!

— Да, конечно, он пишет всякую чушь, — сказала гостья, — но он такой замечательный!

Джейн лишилась дара речи. Она знала, что невестка может забросить мяч в соседнее графство, но что-то в ней было хрупкое, что-то беспомощное. Девушек типа «розовый лепесток» хорошим мужчинам хочется защитить, а плохим — погубить. Вспомнив, что Родни едва не погубил ее (5 футов 7 дюймов), которая, если бы не любовь к животным, убила бы одним ударом быка, ей стало страшно.

— Ты его действительно любишь?

— Он мне дороже медали, — ответила невестка.

Джейн поняла, что говорить не о чем. Но надо что-то сделать! Что же? Рассказать про свой позор? Это могло бы помочь, но она не смела. И вдруг сама судьба указала ей путь.

Два раза в неделю она ходила в местное кино. Название «Переплавлены в горниле» могло прикрывать повесть о чем-нибудь таком, техническом, но с первых же кадров Джейн подалась вперед, не сунув в рот леденец.

Выйдя из кино, она весьма туманно помнила содержание, кроме одной сцены: Глория Гуч приходит во тьме домой к распутнику и умоляет пощадить ее сестру, попавшую в его тенета.

Теперь все было ясно. Она идет к Родни и заклинает памятью их любви пощадить Энестейзию. Это не так легко. У Глории муж — ученый, вечно сидит в библиотеке, а Уильям играет с ней в гольф и утром, и вечером. Однако судьба не подвела. Вскоре за завтраком он сказал, что должен съездить в город.

— Поедем вместе, а?

— Я не могу.

— А что? Закусим где-нибудь.

— Нет, мне надо потренироваться.

— Ладно. Постараюсь успеть к вечернему раунду. Снедаемая угрызениями, она поцеловала его еще нежней, чем обычно, и махала, пока он не исчез из вида. Потом кинулась в дом, прыгнула к телефону и, попав на обойную фабрику Маркса и Морриса, в приют для бездомных кошек, а также к Оксу, Оксу и Пэдбери, «Галантерея», соединилась, наконец, с Родни Спелвином.

— Родни? — сказала она, боясь услышать: «Какой вам номер?», — Родни, это вы?

— Да. Кто говорит?

— Миссис Бейтс. Вы не можете прийти в «Алькасар» примерно к часу?

— Могу ли я! — воскликнул он. — Еще бы!

— Значит, в час, — повторила она. Ей стало легче. Если простой разговор вызывает такие чувства, будет нетрудно с ним управиться.

— В час, — со значением сказал он.

Джейн повесила трубку и пошла примерять шляпы.

Войдя в ресторан и увидев Родни, Джейн подумала, что он — какой-то другой. Глубже, что ли, умнее, как будто что-то пережил.

— Вот и я, — сказала она с поддельной живостью.

Он посмотрел на нее тем самым взглядом, который означает: «Кто же это, Господи?»

— Как живете? — спросил он. — Выглядите блестяще.

— И вы хорошо выглядите, — сказала Джейн.

— А вы! Нет слов.

— Вы тоже… — она запнулась, и они помолчали.

— Простите, что смотрю на часы, — сказал Родни, — я должен встретиться с… э-э…

— Со мной, — сказала Джейн.

— С вами?

— Да. Я вам сегодня звонила.

— Вы же сказали «Мисс Бейтс»!

— Нет, миссис Бейтс.

— Миссис!

— Миссис.

— Ну, конечно. Вы — миссис Бейтс.

— Вы меня забыли?

— Вас! Ну, что вы! Что ж, пойдемте в зал?

— С удовольствием.

Ей было не по себе. Да, он ее забыл. Разговор предстоит трудный. Какая там память любви! Заклинать ею можно только в том случае, если она есть у собеседника.

В общем, с начала и до конца, они говорили о погоде. Беседа отличалась редкой невинностью, но Уильям Бейтс, завидев эту пару в проходе, подскочил, словно в него ударила молния. Ко времени ланча он оказался рядом, зашел съесть бифштекс, и вот, пожалуйста!

Как я уже говорил, Уильям был тихим, мирным человеком. Внешне он напоминал грузовик и разделял с этим средством передвижения благодушный, даже незлобивый взгляд на жизнь. Мало что могло вывести его из себя, быть может — только Родни Спелвин. Кто чуть не увел Джейн, когда она была мисс Паккард? Кто заманил ее в эту треклятую «среду»? И вот, опять… Нет, это уж слишком! Уильям заскрежетал зубами с такой силой, что человек за соседним столиком попросил официанта выключить вентилятор, очень уж трещит.

Когда Уильям вернулся домой, Джейн читала в гостиной.

— Не скучала? — спросил он.

— Да нет.

— Играла в гольф?

— Так, немножко.

— В клуб заходила?

— Ненадолго.

— Знаешь, я, кажется, видел этого Спелвина. Джейн задумалась.

— Спелвина? А, Родни! Я слышала, он выпустил новую книгу.

— Ты с ним давно не встречалась?

— Года два.

— Да? Ну, я пошел наверх.

Джейн послышался странный звук, и она подумала, что Брейд, вместо того, чтобы спать, играет костями от маджонга. На самом деле Уильям скрежетал зубами.

Что может быть печальней, чем отдаление мужа и жены с одинаковым гандикапом? Бессердечно рассказывать о таких вещах, и я только замечу, что атмосфера в доме изменилась. Во вторник Уильям уклонился от утренней игры под тем предлогом, что обещал матч Питеру Уиларду, и Джейн сказала: «Как жаль!» Вечером в тот же день у него болела голова, и Джейн сказала: «Ах, Господи!» В среду был приступ люмбаго, и Джейн сказала «Да-а?» После этого само собой решилось, что играть они не будут.

Мало того, они избегали друг друга. Джейн сидела в гостиной, Уильям уходил к себе. Еще бы икону, портрет Троцкого, и можете считать, что вы в русском романе.

Как-то вечером, примерно через неделю после начала этих печальных событий, Джейн пыталась читать книгу о гольфе, но буквы сливались, а содержание было слишком глубоким. Она положила книгу и уставилась в пространство.

Конечно, думала она, лучше пойти и все ему рассказать. Но что тогда будет? Он сочтет своим долгом предупредить сестру, а она ощущала, что тон и слова будут не мягче, чем у рядового, который высказывает свое мнение о сержанте. Нежная и влюбленная девушка немедленно уедет. Кто же научит Брейди правильно держать клюшку? За две недели эта истинная звезда помогла ему больше, чем все игроки за два года. Нет, уезжать ей нельзя ни в коем случае!

Отсюда вытекает, что надо пожертвовать счастьем мужа ради будущности сына, а это нелегко.

Она думала и гадала, когда пришла вечерняя почта и горничная принесла письма в гостиную. Три были для Уильяма, она отослала их к нему; два для нее (счета); а одно — для Энестейзии. Адрес был написан неразборчивым почерком.

Джейн положила его и стала на него смотреть, как кошка на канарейку. Энестейзия уехала в гости на весь день. Женский инстинкт побуждал подержать конверт над паром, а потом написать «Поврежд. по ошибке», но тут зазвонил телефон, словно голос совести.

— Алло! — сказала Джейн

— Алло, — ответил голос. Джейн закудахтала, как курица со слабыми нервами. Говорил Родни.

— Это вы? — спросил он.

— Я, — сказала она, прибавив в уме, что это правда.

— Ваш голос — как музыка, — продолжил он; к счастью, все женские голоса по телефону одинаковы. — Вы получили мое письмо?

— Нет… То есть… А что вы пишете?

— Я прошу вас прийти ко мне завтра, в четыре.

— К вам?

— Да. Я все приготовил. Слуги уйдут, мы будем одни. Вы придете?

— Приду, — отвечала Джейн, взяв себя в руки.

Она говорила мягко, но в голосе таилась угроза. Придет, как не прийти! Часто думала она о том, что именно сделала бы Глория Гуч. Что ж, ответ ясен. Если бы ее сестра пошла к распутнику, она отправилась бы туда же, чтобы спасти заблудшее дитя.

— Приду, — повторила она.

— Спасибо, спасибо! Я вас встречу на углу. Что это трещит?

— Не знаю. Да, трещит. Ну, до завтра.

— До завтра.

Джейн положила трубку. Положил ее и Уильям.

Энестейзия вернулась поздно, прочитала письмо и ничего не сказала. Наутро, за столом, она заметила вскользь, что ей нужно в город.

— К портнихе, — пояснила она.

— И мне, — сказала Джейн. — К зубному врачу.

— И мне, — добавил Уильям. — К юристу.

— Очень приятно, — сказала Энестейзия, выдержав небольшую паузу.

— Да, ужасно мило, — сказала Джейн, тоже ее выдержав.

— Зайдем в кафе, — продолжала Э. — Мне только к четырем.

— С удовольствием! — поддержала Д. — Мне тоже!

— И мне, — прибавил Уильям.

— Какое совпадение! — обрадовалась Джейн.

— Да, — сказал Уильям. Он хотел бы говорить радостно, но как-то не вышло. Джейн была слишком молода, чтобы видеть Сальвини в «Отелло», в то бы ее поразило исключительное сходство с небезызвестной сценой.

— Значит, пойдем в кафе? — не унималась Энестейзия.

— Я поем в клубе, — буркнул Уильям.

— Что-то ты не в духе, — заметила сестра.

— Я? — удивился он. — Смешно!

И он с трагической силой воткнул вилку в бекон.

Джейн и Энестейзия скромно поели в кафе. Джейн заказала сандвич с салатом, два миндальных пирожных, два зефира и какао; Энестейзия — фаршированные помидоры, пикули, ломтик ананаса, малиновый пломбир с орехами и шоколад. Болтали они обо всем, кроме главного. Когда Энестейзия встала, упомянув портниху, Джейн содрогнулась от ужаса — до чего же современная девушка может дойти?

Еще не было трех, надо было занять целый час. Она побродила по улицам, с удивлением замечая, что время не движется, а у прохожих — злые, подозрительные лица. Каждый второй смотрел на нее так, словно все знает.

Стихии от них не отставали. Небо стало грязно-серым, где-то ворчал гром, словно нетерпеливый участник смешанной игры, которому мешают отойти от подставки. Наконец она оказалась у нужного дома и едва не взломала окно перочинным ножиком, выигранным в давнюю, счастливую пору на матче для тех, у кого гандикап больше восемнадцати.

Но порыв быстро кончился. Вернулись муки совести. О, если бы Уильям знал! Она стояла и стояла, пока не поймала взгляд кошки, сидевшей неподалеку, и не прочитала в нем беспредельное презрение. Несомненно, эта кошка знала жизнь, но все же ошиблась в своих расчетах. Джейн вздрогнула, дернула окно и в него влезла.

Она не была здесь два года, но, выйдя в холл, быстро вспомнила, что где, и поднялась в гостиную. Как-никак, там прошла немалая часть богемного периода. Несомненно, этот негодяй приведет жертву именно сюда.

Гостиная была точно такая, какой должна быть у Родни. Окна закрывали тяжелые гардины. С одной стороны стоял большой диван. В дальнем углу был альков, прикрытый теми же гардинами. Когда-то ей все это нравилось, но сейчас она содрогнулась. Как сообщали в титрах «Переплавленных», именно в таких местах вызревают яйца зла. Джейн беспокойно ступила на пушистый ковер и вдруг услышала шаги.

Она окаменела. Миг настал. Немного утешало то, что родни — не из корпулентных распутников, о которых пишет Этель М. Делл. Да, он яйцо зла, но не крупное. При ее габаритах физически бояться нечего.

Ручка повернулась. Дверь открылась. Вошел Уильям Бейтс с двумя субъектами.

— Та-ак, — сказал он.

Губы у Джейн приоткрылись, но она промолчала. Уильям, сложив руки на груди, смотрел на нее.

— Та-ак, — повторил он, и слово это напоминало каплю серной кислоты. — Я вижу, ты здесь.

— К-к-как… — начала она.

— Прошу прощения?

— К-к-к-как…

— Яснее, пожалуйста.

— К-как ты сюда попал? К-к-кто это такие? Уильям указал на них рукой.

— Прошу. Мистер Реджинальд Браун и мистер Сирил Деленси, сыщики. Моя жена.

Гости приподняли котелки, слегка склонив голову.

— Рад познакомиться, — сказал один.

— Очень приятно, — сказал другой.

— Когда я узнал об этих… делах, я обратился в агентство. Мне дали лучших.

Мистер Браун слегка покраснел. Мистер Деленси сказал: «Ну, что вы…»

— Я знал, что ты придешь в четыре, — сказал Уильям. — Слышал по телефону.

— О, Уильям!

— Где этот гад?

— Ну-ну! — сказал мистер Деленси.

— Спокойней, спокойней, — сказал мистер Браун.

— Где твой сообщник? Я разорву его на куски и затолкаю их ему в глотку.

— Неплохо, — сказал мистер Браун.

— Весьма, — уточнил Деленси.

Джейн вскрикнула.

— Уильям, — проговорила она, — я все объясню.

— Все? — удивился Деленси.

— Все? — поддержал Браун.

— Все, — ответила Джейн.

— То есть все? — спросил Уильям.

— Да, — сказала Джейн. Уильям громко засмеялся.

— Не верю, — сказал он.

— Объясню, объясню.

— Ну, попробуй.

— Я пришла, чтобы спасти Энестейзию.

— Энестейзию?

— Энестейзию.

— Мою сестру?

— Твою сестру.

— Его сестру Энестейзию, — тихо сообщил мистер Браун мистеру Деленси.

— От чего?

— От Родни Спелвина. Неужели ты не понимаешь?

— Конечно, нет.

— И мне не совсем ясно… — вставил мистер Деленси. — А вам, Реджи?

— Чепуха какая-то, Сирил, — сказал его соратник, снимая котелок и читая фамилию шляпника.

— Она в него влюблена!

— В Спелвина?

— Да. И придет в четыре.

— У-гум, — сказал Браун, записывая что-то в блокнот.

— М-да… — согласился Деленси.

— Он же уславливался с тобой, — сказал Уильям.

— Он меня принял за нее. А я пришла ее спасти. Уильям молчал и думал несколько минут.

— Ну, хорошо, — сказал он наконец, — все это очень убедительно, но есть одна странность. Где моя сестра?

— Сейчас придет, — сказала Джейн. — Т-с-с-с!

— Т-с-с! — прошипели сыщики.

Все прислушались. Хлопнула входная дверь, на лестнице раздались шаги.

— Прячьтесь! — сказала Джейн.

— Зачем? — спросил Уильям.

— Чтобы подслушать, а потом выскочить.

— Резонно, — одобрил Деленси.

— Весьма, — поддержал Браун.

Детективы спрятались в алькове, Уильям — у окна, за гардиной, Джейн нырнула под диван. Через мгновение открылась дверь.

Скрючившись, Джейн ничего не видела, зато слышала, и с каждым слогом ужас ее возрастал.

— Пойдем наверх, — сказал Родни.

Джейн задрожала. Гардины заколыхались. Из алькова донесся звук, означавший, что детективы что-то записывают. После некоторой паузы Энестейзия вскрикнула:

— Нет, нет! Умоляю вас!

— А что? — спросил Родни.

— Так нельзя.

— Почему?

— Потому. Нельзя. Ой, Господи, не так крепко!

Из-за гардины выскочил Уильям. Джейн высунула голову. Сыщики покинули альков, держа карандаши. А посреди комнаты стоял Родни, сжимая женский зонтик.

— Никак не пойму, — говорил он, — а как же его держать? Тут он заметил посетителей.

— А, Бейтс! — рассеяно сказал он и повернулся к Энестейзии. — Я думал, чем крепче, тем лучше.

— Неужели неясно? — сокрушалась гостья. — Если вы вцепитесь в нее, как в соломинку, удар будет очень сильный. Мяч попадет в заросли или улетит с поля. Зачем вам сила, глупый вы человек, если он летит не туда?

— Понял, — смиренно произнес Родни. — Вы всегда правы.

— Вот что, — сказал Уильям. — Что все это значит?

— Держать надо крепко, но легко, — сказала Энестейзия.

— …легко, — покорно повторил Родни.

— Что — это — значит?!

— И пальцами, не ладонью.

— Что-это-значит?! Что ты здесь делаешь?

— Даю урок. Не мешай, пожалуйста.

— Да-да, — не без раздражения сказал Родни. — Не мешайте, Бейтс. Есть же у вас дела.

— Мы идем наверх, — сказала Энестейзия. — Там нам никто не помешает.

— Нет, — сказал Уильям, — не идете.

— Родни все приготовил, — объяснила сестра. — Вроде спортивного зала.

— Бедняжка! — вскрикнула Джейн. — Этот негодяй тебя обманывает! Он не играет в гольф.

Мистер Браун кашлянул и переступил с ноги на ногу.

— Кстати, о гольфе, — сказал он. — Тут со мной случилась интересная штука. Мяч пошел хорошо… ничего особенного, конечно, но неплохо, неплохо. Как же я удивился, когда…

— А я во вторник, — перебил его мистер Деленси, — чуть-чуть сильней замахнулся, тут кэдди говорит: «Мяч выбит с поля». Я говорю: «Нет, не выбит», он опять свое: «Выбит». Словом, верьте — не верьте, когда я подошел к мячу…

— Тихо! — сказал Уильям.

— Как вам угодно, сэр, — отвечал вежливый Деленси.

Джейн поневоле ощутила, как благородно и романтично выглядит Родни. Он был бледен, но тверд.

— Вы правы, — сказал он, — в гольф я не играю. Однако смиренно надеюсь, что эта замечательная девушка сумеет меня научить. Ах, я знаю, что вы спросите! — Он поднял руку. — Вы спросите, как смеет человек, загубивший свою жизнь, лелеять такую мечту. Но не забывайте, — голос его дрогнул, — что Уолтеру Тревису было под сорок, когда он коснулся клюшки, а через несколько лет он выиграл любительский матч всей Англии.

— Это верно, — сказал Уильям.

— Да-да, — сказали сыщики, почтительно приподнимая котелки.

— Мне тридцать три года, — продолжал Родни. — Четырнадцать лет я писал стихи и сомнительные романы. Над божественной игрой я смеялся, если вообще о ней думал. Но летом я увидел свет.

— Аллилуйя! — хором вскричали сыщики.

— Однажды меня уговорили попробовать. Презрительно усмехаясь, я взял клюшку, — глаза его сверкнули, — и великолепно сыграл! Двести ярдов по прямой. Стою, смотрю, и что-то меня укусило. Это была страсть к гольфу.

— Так всегда бывает, — вставил мистер Браун. — Помню мой первый удар. Я…

— А у меня, не поверите… — подхватил мистер Деленси.

— С этой минуты, — продолжал Родни, — я захотел только одного. Но ничего не получалось. После того удара…

Он замолчал. Уильям смущенно закашлялся.

— Хорошо, — сказал он, — но почему моя сестра пришла в это, простите, логово?

— Очень просто, — отвечал Родни. — Только она одна может все ясно и умно объяснить. Таких девушек больше нет, ни единой. Я обошел всех профессионалов, и никто не помог мне. Им не понять артистической души. Ты для них — какой-то полудурок. Они щелкают языком. Они говорят: «Ай-я-яй!» Словом, я не мог выдержать. И тут эта божественная девушка предложила давать мне уроки. Мы пробовали заниматься в клубах, но все так неприязненно смотрят… И мы решили перейти сюда, чтобы спокойно работать.

Уильям заговорил не сразу. Он медленно мыслил.

— Вот что, — сказал он, — слушайте внимательно. Я задам очень важный вопрос. Вы готовы жениться на моей сестре?

— Жениться? — чуть не в ужасе воскликнул Родни. — Да я недостоин коснуться ее клюшки! У меня гандикап больше тридцати, а она вышла в полуфинал открытого чемпионата. Нет, Бейтс, я пишу белые стихи, но все-таки не утратил совесть. Конечно, я люблю вашу сестру. Я ее так люблю, что у меня бывает бессонница. Но я не посмею просить ее руки.

Энестейзия весело засмеялась.

— Нет, какой кретин! — сказала она. — Значит, вот в чем дело? А я-то гадала… Да я люблю вас! Мы сейчас же поженимся.

Родни покачнулся.

— Не может быть!

— Может-может.

— Энестейзия!

— Родни!

Он сжал ее в объятиях.

— Бог знает что! — сказал Уильям. — Столько шума… Прости меня, Джейн.

— Я сама виновата.

— Нет-нет!

— Да-да!

— Джейн!

— Уильям!

Он сжал ее в объятиях. Сыщики, записав, что надо, посмотрели друг на друга мокрыми глазами.

— Сирил!

— Реджи!

И они пожали друг другу руки.

— Словом, — закончил Старейшина, — все завершилось хорошо. Гости на свадьбе восхищались полным набором для гольфа, включая двенадцать новых мячей, кепку и ботинки с шипами. То был подарок Джейн и Уильяма.

Родни и Энестейзия сняли домик рядом с Бейтсами. У этой четы гандикап — по десять, у Родни — восемнадцать, Энестейзия обходится без него. Для матча лучше не придумаешь.

— Чего не придумаешь?

— Вот этого.

— А именно?

— Я вижу, — сказал Старейшина, — что заботы отвлекли вас от моего повествования. Ничего, я расскажу еще раз.

История, которую вы сейчас узнаете, — сказал Старейшина, — началась, когда…