"Безумная Роща" - читать интересную книгу автора (Смирнов Андрей)

БЛИЖНИЕ (история тридцатая)

После возвращения из Башни Времени в Эссенлер Обладающие Силой не спешили вновь вступать в битву и выжидали, что предпримет противная сторона. Но как велико было удивление Восседающих в Совете, когда прибыл к ним посланник от Хозяина Безумной Рощи с предложением перемирия!

А был этот посланник — дроу Кемерлин. Сказал он:

— Мой сюзерен предлагает вам на время прекратить военные действия, и определить длительность этого перемирия. Так же желает Лорд Мъяонель обменяться с вами пленными, ибо ему известно, что один из вас пленил душу Глаанеста.

Сказал Навранд (а он к этому времени уже вернулся в Эссенлер, вполне восстановив свою сущность в Драгоценных Покоях):

— Я пленил Глаанеста. Однако, каким образом использовать его и идти ли нам на переговоры — пусть решает Совет.

Сказали Лорды Кемерлину:

— Мы согласны на обмен.

Сказал дроу:

— Кого же из плененных Мъяонелем вы изберете? Лорда Джерениона, Леди Астану, Лорда Имрадима, Леди Даниру, Джезми или кого-нибудь из младших учеников Келесайна, или кого-нибудь из других учеников?

Сказал Келесайн:

— Всех их.

Спросил его Кемерлин:

— В обмен на одного лишь Глаанеста?

Сказал Келесайн:

— Да.

Сказал Кемерлин:

— В таком случае, мой сюзерен говорит вам — наслаждайтесь обществом Глаанеста, он же будет наслаждаться обществом плененных им.

Сказал Джордмонд-Законник:

— Какого обмена ты хочешь? Наши ученики дороги нам, но если ты утверждаешь, что все плененные Мъяонелем вместо одного Глаанеста — это несправедливый обмен, то почему обмен Глаанеста на одного из учеников ты полагаешь равным?

Пожал плечами Кемерлин и сказал:

— Давайте установим соотношение. Скажем: один Глаанест против дюжины учеников.

Сказал Келесайн, с трудом сдерживая ярость:

— А может быть, мы отложим на время разговор о соотношениях и пленим кого-либо из каджей или змеелюдей, или из подобных тебе, чтобы уравновесить все соотношения? Как ты думаешь, посланник, во сколько учеников Мъяонель оценит тебя самого?

Сказал Кемерлин:

— Эта угроза — и есть ваш ответ?

Тогда поднял руку Джордмонд-Законник, призывая собравшихся к молчанию и сказал дроу:

— Не угроза. Пока лишь возможность.

Затем обратился он к Восседающим:

— Нам следует на короткое время забыть о своих чувствах и о том, как мы относимся к Мъяонелю и союзникам его, и внимательно рассмотреть это предложение. Если нам выгоден этот обмен, то что с того, что и Мъяонелю он выгоден?

Сказал Ирвейг:

— Кого же мы выберем?

Сказал Джордмонд:

— Повторяю: забудем о чувствах и будем думать только о выгоде. Ибо каждому из нас хотелось бы, чтобы именно его ученики были возвращены, но если мы начнем спорить, то ни к чему не придем и лишь взаимно раздражимся друг на друга. Поэтому исключим учеников и обсудим, кого из Лордов хотели бы мы обменять на Глаанеста.

Сказал Архайн, поднявшись с места:

— Прошу вас — пусть это будет Данира, жена моя. Ибо сердце мое разрывается на части, когда я думаю, как в эту самую минуту может измываться над ней проклятый безумец!

Сказал ему Кемерлин:

— Я удовлетворю твое любопытство относительно измывательств. Данира, как и другие Лорды, погружена в сон, ничего не видит и не чувствует, и не осознает своего заточения.

Сказал Джордмонд:

— Мне тяжело отказывать тебе, Архайн, но поскольку другие Восседающие забыли на время о своих чувствах, постарайся и ты поступить так же. Данира и Имрадим — не слишком искушены в Силе. Хотя их и титулуют Лордами, они слабее большинства из нас. Поэтому мы будем выбирать только между Хозяйкой Деревьев, Серебряным Ткачом и Повелителем Бестий.

Он сказал так, ибо Восседающие полагали, что Зерем, в числе прочих еще томится в плену у Мъяонеля.

Сказал Келесайн:

— Во всем эти трое равны, и нет между ними различий, за исключением того, что Астана — женщина. Поэтому — пусть Хозяйка Деревьев станет нашим выбором и обретет свободу.

И согласились с ним Лорды. Архайн же горько зарыдал и опустился в свое кресло.

И установили они время обмена. Когда же собирался уходить Кемерлин, остановил его Повелитель Теней. Сказал Ирвейг:

— Кто ты? Обликом ты похож на темного альва, но я чувствую, что ты причастен к Силе. Каков твой титул и имя? Ибо я желаю знать, кто победил меня.

Сказал Кемерлин:

— Мое имя — Кемерлин. Среди своих сородичей я зовусь Отступником. Также зовут меня князь темных альвов из замка Морхикэль, и на этом исчерпываются мои титулы. Я — дроу, и только. Что до Силы, которую ты почувствовал, пытаясь похитить мой разум, то эта Сила принадлежит моему сюзерену, Мъяонелю Владыке Бреда, и она хранила меня.

С горечью произнес тогда Ирвейг:

— О, если бы я не спрашивал тебя об этом! Ибо твои слова — позор для меня. Я побежден не равным и даже не свободным, но одним из слуг своего врага!

Сказал ему Кемерлин:

— Я не слуга. Может быть, я и не равен тебе в волшебстве (ибо я — не Лорд), но я — свободен. По собственной воле последовал я за Мъяонелем в Эссенлер и по собственной воле в этой войне служу ему, ибо вести войну и направлять действия должен один вождь, а не несколько. Я — друг ему, а не слуга, и как друга, просил он меня стать его посланником.

Сказал Ирвейг:

— Но кроме этой дружеской связи есть между вами и другая — колдовские узы. Ибо как иначе его Сила смогла бы защитить тебя?

Сказал Кемерлин:

— Я — не вассал его, хотя и называю его, для удобства перед вами, своим сюзереном. Магическая связь между нами иная, чем ты думаешь. С некоторых пор он для нашего народа стал тем, кем был Бог Мертвых для других живущих.

Сказал Ирвейг:

— Прежде я хотел сойтись с тобой в поединке, чтобы в точности выяснить, кто же из нас лучший воин. Но после всего, рассказанного тобой, видимо, буду вынужден отказаться от своего намерения. Ибо если мы будем сражаться только оружием — ты одолеешь меня, так как ты лучший фехтовальщик. Что же касается областей Силы, то и тут я не могу сражаться с тобой, ибо мне не с кем сражаться: ведь ты сам — не Обладающий. Поэтому, — и Повелитель Теней протянул дроу руку, — я предлагаю тебе свою дружбу. И хотя, быть может, нам с твоим покровителем еще предстоит встретится на поле брани, я обещаю не обращать свое оружие против тебя, и, если победа будет на нашей стороне, я предприму все возможное, чтобы Совет не обратил свой гнев против тебя и твоих ближних родичей.

Сказал Кемерлин, также протягивая руку:

— Я не против, но помни: мои ближние — не только те, с кем у меня общая кровь, но и друзья мои.

Сказал Ирвейг:

— Я не стану обращать оружие и против Мъяонеля. И кроме меня найдется достаточно желающих сделать это. Также и я не останусь без противника в битве.

После того дроу Кемерлин вернулся и рассказал Хозяину Рощи о ходе переговоров. Спустился Мъяонель в подвал и сотворил тело для Леди Астаны, и соединил это тело с плененной душою ее. Сказал он:

— Приветствую вас, миледи. В четвертый раз встречаемся мы с вами, и грустны обстоятельства этой встречи. В первый раз я не был вам врагом, но готов был стать другом, вы же не приняли моей дружбы. Во второй раз вы, Келесайн, Архайн, Навранд и Тарнааль сделали все, чтобы положить между нами вражду. В третий раз — не так давно — вы могли увидеть, что плоды ненависти бывают весьма горестны и для тех, кто посеял ее. Ныне — в четвертый раз встречаемся мы с вами, и вы — пленница в моем замке. Каковы будут обстоятельства пятой встречи? Не знаю, но мне неприятно думать, что мы останемся врагами. Тарнааль мертв, Архайну я отомстил сполна. Ученик Келесайна Навранд — не ровня мне, и потому Повелитель Молний — единственный, кого еще не достигла моя месть. Но я не хочу войны. Я готов простить Келесайна, если он поклянется не возобновлять войны и не мстить никому из моих друзей и вассалов. Такой же клятвы я хочу и от остальных Восседающих. Передайте эти слова Совету. Ныне все преимущества на моей стороне, и никто не посмеет сказать, что я отказался от битвы из страха. А пока, в знак своих добрых намерений, я отпущу всех младших учеников Келесайна, захваченных мною.

Астана молча выслушала его и, когда Мъяонель закончил, продолжала молчать, но после того, как был произведен обмен, в замке Джордмонда-Законника повторила слова Хозяина Рощи.

И часть собравшихся взволновалась, другая же часть, напротив, безмолвствовала. Крикнул Лорд Архайн:

— Пусть Мъяонель вернет мою жену, брата и сына — тогда я поверю ему!

Произнес Джордмонд-Законник:

— В самом деле, справедливым условием мира будет возвращение всех пленников. Кто из нас отправится в замок, окруженный танцующими тенями дерев, чтобы говорить от нашего имени с Хозяином Рощи?

Вызвался Ирвейг, и среди Лордов не нашлось никого, кто воспротивился бы этому. Отправился Повелитель Теней к границам колдовского леса, и объявил о себе, и был принят.

Мъяонель собрал совет, на котором присутствовал и Глаанест, уже возвращенный к жизни и исцеленный. И когда повторил Ирвейг перед собравшимися слова Совета, возникло среди союзников Мъяонеля сильное недовольство.

Зашипела Гадюка, мужа которой в последней битве убил один из сыновей Алкара:

— Проклятье на твою голову, предатель! Ты привел нас сюда и втравил в свою войну, и прятался за нашими спинами, а сам, оказывается, в то время вел переговоры с Советом! Будь ты проклят!

Вторил ей Ауг:

— Милорд Мъяонель, почему вы не известили нас о том, что начали переговоры с Советом Лордов?

Сказал Мъяонель:

— Потому что я не знал, согласятся ли они вести переговоры, или нет. Но, поскольку такое согласие было высказано, я собрал вас и теперь предлагаю решить, принять ли нам предложение, сделанное Лордом Ирвейгом, или же продолжить войну. А что до ваших упреков, Леди Гадюка, то они несправедливы. Вспомните первую битву с Советом и исход ее. Вспомните также, кто одолел Ангела-Стража — хотя бы и ценой, которая едва не оказалась чрезмерной для всего Сущего. Да, я привел вас сюда. Я искренне скорблю о кончине вашего мужа, но вспомните — я не обещал вам ни безопасности, ни благополучного исхода предприятия. Давайте же решим все вместе, как поступить нам: продолжить войну или заключить мир?

Процедил Глаанест, и поддержала его Гадюка, и согласно склонил голову Ауг:

— Никакого мира! Мы достаточно сильны, чтобы одолеть их, а раз так — не следует упускать эту возможность. Враги не станут враз добрыми соседями, а значит — нужно уничтожить их раньше, чем они уничтожат нас!

Сказал Принц Каджей, взглянув на Мъяонеля:

— Хотя мне и не хочется противоречить тебе, наставник, но и я придерживаюсь такого же мнения.

Сказал им Мъяонель:

— До какой поры хотите продолжать войну? Хотите ли вы уничтожить всех Лордов Совета? Или также и всех учеников их? Или также и всех в Эссенлере, кто сочувствует им? Урожай ненависти, посеянный Келесайном и Тарнаалем, собран, но хотите ли вы засеять поле этими же семенами заново? Некоторые из нас потеряли в Эссенлере своих ближних, но ведь полегли и ближние тех, кто противостоял нам. Когда и кому следует остановиться? Ответьте мне, о вы, любители простых решений! Я — за заключение мира.

И поддержали его Аспид, Гюрза и Каскавелла. Относительно двух последних следует сказать, что хотя каждый из них в отдельности и рвался в бой, однако, думая друг о друге (а они в то время стали любовниками), они переставали любить войну. Ведь любовники не терпят никаких помех, а война — из числа помех не самых незначительных.

Сказал Мъяонель:

— Четверо на четверо. Что ж, среди нас есть еще один, чье мнение пока нам неизвестно. Что скажешь, князь Кемерлин? Твое слово решит исход собрания.

Сказал Кемерлин:

— Я лучше, чем кто-либо из вас, знаком с ненавистью. Ибо я — дроу, и многим из вас известна история моего народа. Я не скажу, что война — всегда бесплодна, и что худой мир лучше доброй ссоры — нет, я не скажу так. Однако, продолжать войну в то время, когда можно закончить ее с честью — значит позорить себя. Поэтому в этом споре я принимаю сторону Хозяина Рощи.

Но презрительно бросил Глаанест:

— С каких пор мнения вассалов и слуг стали решать дела на нашем совете? Если ты, милорд Мъяонель, желаешь, чтобы один из твоих рабов присутствовал здесь — твоя воля, но кто дал ему равный голос на нашем совете?

Кемерлин побледнел, но ничего не сказал, а Мъяонель обратился к Глаанесту. Последний же, увидев, что глаза вождя изменились, поспешно отвел взгляд.

Сказал Мъяонель:

— Кемерлин — не слуга мне, но друг и союзник. Запомни, Глаанест — если в ответ на твое оскорбление кто-либо из дроу вызовет тебя на поединок, не думай, что с помощью Силы легко справишься с ним. Ибо моя Сила хранит их, и легко поглотит твою.

Сказал Глаанест:

— Я не хотел никого оскорбить и еще менее хотел ссориться с тобой, Владыка Бреда. Однако, Кемерлин — дроу, а не Лорд и не может голосовать наравне с нами.

Сказал Мъяонель:

— Он — равен нам, и свободен в своих поступках также, как и мы. А что до того, что он не является Лордом, то мне придется напомнить тебе, Глаанест, что ты сам, хотя и обладаешь частью Силы, и по могуществу своему равен другим Лордам, тем не менее, все же не являешься Обладающим. К тому же, — продолжил он, — я, как ваш предводитель, имею более одного голоса в подобных спорах — то есть в случаях когда то или иное решение вообще выносится на обсуждение. Поэтому даже и без голоса Кемерлина мы прекращаем военные действия и заключаем с Советом мир.

И хотя далеко не все были довольны таким итогом, никто более не возражал Хозяину Рощи, ибо тон его последних слов не предполагал ни возражений, ни возможности дальнейших дебатов.

Ирвейг возвратился в замок Джордмонда-Законника и вскоре Обладающие встретились у Клятвенной Скалы, чтобы заключить договор. Впрочем, ту скалу назовут Клятвенной как раз после сего собрания, а до того она была просто высоким белым камнем. Когда же клятву нарушили (а как произошло это, будет поведано ниже), каменная вершина раскололась надворе Располагалась скала на ничейных землях на равном расстоянии от Безумной Рощи и Дворца Справедливости.

И принесли Лорды взаимные клятвы, и клялись прекратить вражду и не начинать ее снова. О, если б знали они тогда, как легко будут нарушены все благие обещания!

Вот эти клятвы:

Восседающие в Совете признавали за Мъяонелем и его союзниками право на все земли, что были уже захвачены — при условии, что новых захватов не произойдет.

Мъяонель и спутники его, в свою очередь, обещали ограничится этими землями и не посягать на новые.

Обещали Лорды друг другу не мстить за то, что было между ними прежде и не нападать самим, удерживать от вражды своих слуг и не оказывать помощи тем союзникам или вассалам, которые не примут этого договора или начнут новое кровопролитие.

И скрепили Лорды свои слова Клятвами Силы. После того, как и было оговорено, возвратил Мъяонель всех пленников, которые еще оставались у него.

Закричал тогда Архайн:

— Где мой сын?!

Сказал Мъяонель:

— Я не могу вернуть его, ибо я не брал его в плен. Комет мертв.

— Ложь!

— Спросите у своих ближних, милорд, они подтвердят мои слова — ответил Мъяонель.

И когда Имрадим и Данира рассказали Архайну о том, как погиб Комет, горько пожалел Архайн о принесенной им клятве.

Сказал Хозяин Железной Башни (и казалось ему, что слова клятвы жгут ему язык и нёбо):

— Будь ты проклят, убийца! Если бы не обещание, которое ты ложью и хитростью выманил у нас, всего Царства Безумия не хватило бы, чтобы спрятать тебя от меня!

— Ложью и хитростью? — Усмехнулся Мъяонель. — Да ты, старик, еще более безумен, чем я. А что до Царства Безумия — что ж, приходи в это Царство, и я с удовольствием поиграю там с тобой в прятки.

Вряд ли ответ Архайна был бы таков, про который можно сказать, что он — не оскорбителен. Потому, прежде, чем начал говорить Хозяин Железной Башни, прервал его Келесайн Майтхагел:

— Хорошо, — сказал он. — О судьбе Комета мы уже знаем. Но где остальные? Где Лорд Джеренион?

— Я освободил его еще прежде. Мы много беседовали с ним о природе Сущего и других пяти Царств. Некоторые из моих рассказов заинтересовали его и потому, когда я предложил переместить его в области, о которых рассказывал, Джеренион ответил согласием. Можете не верить моим словам, но, когда вернется Серебряный Ткач, он подтвердит мою правоту.

— Когда же он вернется? — Спросил Джордмонд.

Сказал Мъяонель:

— Я не знаю. Однако не думаю, что скоро, ибо области, в которые я переместил его, весьма далеки от нас.

— А Зерем? — С еще большим недоверием полюбопытствовал Келесайн. — Неужели он тоже заинтересовался исследованием каких-то далеких малоизвестных областей мироздания?

— Не совсем, — сказал Мъяонель. — Но не думаю, что вам будет трудно найти его. Полагаю, Лорд Зерем уже вернулся в свой замок, ибо я отпустил его немного раньше остальных.

Эти слова вызвали сильное недоверие со стороны Восседающих, и они, используя зеркала и заклинания, попытались немедленно связаться с Творцом Чудовищ. Однако, тут их ждала неудача. Ибо Зерем, освобожденный Мъяонелем задолго до этого, никак не давал о себе знать Совету, полагая подобную стратегию — наилучшей в своем положении. Опасаясь сражаться на стороне Совета, совершенно невыгодным считал он для себя также и прямо извещать их об этом. Поэтому предпочел он выжидать; а выждав — увидеть: кто победит в войне за Рассветные Земли; а увидев — присоединиться к победителю.

— Зеркала темны, — сказала Астана Мъяонелю. — Как вы это объясните, милорд?

— Возможно, — усмехнувшись, ответил Мъяонель. — Он принимает ванну.

Нечего и говорить, что насмешка лишь еще более раздражила Совет. Возвращаясь в цитадель Джордмонда, многие хотели немедленно разорвать договор, ибо, по их мнению, Хозяин Рощи обманул их. Возможно, они так бы и поступили, если бы не Клятвы Силы, нарушать которые Лорды опасались.

Сказал Келесайн:

— Следует доподлинно выяснить, в своих ли владениях находится Зерем или нет. Если о нем там и не слыхали — значит, мы можем быть уверены, что Мъяонель первым нарушил клятву, а раз так, то и наша часть обещания перестает иметь какую бы то ни было силу.

Он пришел в земли Лорда Зерема и спросил у учеников Повелителя Бестий, дома ли господин их. Наученные Зеремом, ученики солгали, однако в сердце Келесайна закралось подозрение. Он вышел из цитадели и постучался еще раз — посредством своей Силы, низведя с неба ослепительную молнию в ворота Аглифоста. Собственное колдовство замка, по большей части, рассеяло разрушительную мощь небесной плети и потому строение пострадало не слишком сильно, однако своего Келесайн добился. Зерем, забыв о всех предосторожностях, тотчас выскочил на стену замка и, стягивая свою Силу, стал посылать на голову Повелителя Молний бесчисленные проклятья. Ибо он решил, что Келесайн, прослышав об отсутствии в замке хозяина, возжелал захватить Аглифост. Грозился Зерем, что обвинит Келесайна перед Советом, и как преступника станут судить его.

— Не меня, но тебя станет судить Совет, — отвечал ему Келесайн. — Ибо, я вижу, ты спелся с нашим врагом и вполне перешел на его сторону. А что до молнии, которая так тебя напугала, то это была всего лишь уловка, ибо я подозревал, что ты прячешься в своем логове.

— Расскажешь это Совету! — Крикнул Зерем.

— Без сомнения, они узнают об этом, — кивнул Келесайн. — Знай же, что я не стал бы пытаться захватить твой замок хотя бы потому, что Совет превосходно осведомлен о том, куда и к кому я собирался направиться. Мне не придется даже оправдываться перед Восседающими, а какие найдутся оправдания у тебя — вот это мне было бы небезынтересно услышать!

Тогда Зерем понял, что по собственной глупости выдал себя. Он стал изворачиваться как змея и с самой любезной улыбкой пригласил Келесайна в гости — в то время как в душе его возгорелась сильнейшая ненависть. Стал он оправдываться и утверждать, что не предавал Совет, не входил ни в какие сделки с Мъяонелем и более того, ненавидит Хозяина Безумной Рощи сильнее, чем кто бы то ни было. И нельзя сказать, чтобы эти его слова были совершенно неискренними. Узнав от Келесайна о заключении мирного договора, Зерем мысленно заскрежетал зубами от ярости и подумал: «Проклятый безумец выставил меня дураком! Он сделал меня в глазах Совета предателем, и натравил Совет на меня, а сам в то время спокойно умыл руки!»

Вскоре Зерему пришлось оправдываться не только перед Келесайном, но и перед прочими Восседающими. Хотя его слова прямо никто не назвал ложью, Творец Чудовищ не мог не видеть, что доверять ему перестали. Многие откровенно посматривали на него как на возможного предателя. Зерем не был нужен Мъяонелю, и Мъяонель отверг его; теперь же его отвергал и Совет. Он очутился как бы меж двух огней и всерьез стал опасаться, как бы кто-нибудь — из числа Совета или из числа захватчиков не вторгся бы в его земли. Ведь буде таковое произойдет, никто не придет ему на помощь.

Хотя Зерем ненавидел и Келесайна, и весь Совет, теперь более всего возненавидел он Владыку Бреда, ибо полагал, что именно Мъяонель повинен в его нынешнем положении. Так у Хозяина Рощи появился еще один враг, а он и не знал об этом.

Не странно ли, что, разжигая смертельную войну, Мъяонель приобретал себе друзей и сторонников, а пытаясь установить мир, наживал врагов и ненавистников?

 Прошло несколько десятилетий. Серебряный Ткач вернулся и подтвердил слова Хозяина Рощи — тот и в самом деле отправил его в удивительное путешествие, открыл необыкновенные миры и познакомил его с некоторыми аспектами магии, о которых Джеренион никогда прежде не задумывался. Почему Мъяонель поступил так — да еще и в отношении врага? Возможно, им двигало безумие, возможно — тонкий расчет, а возможно, он увидел в Джеренионе душу, в чем-то подобную своей — столь же страстную до чудес и волшебства, увидел ум, не связанный еще предрассудками, но достаточно одаренный и гибкий. Так или иначе, но молодой Лорд Джеренион перестал быть его врагом и даже, напротив, теперь не раз говорил Совету о том, что сотрудничество с Мъяонелем, Владыкой Бреда, ваном, видевшим зарю мира, волшебником, оттачивавшим свое искусство многие тысячи лет — такое сотрудничество будет более чем плодотворно. Что до путешествии Джерениона, то о нем будет рассказано в другой раз.

Впрочем, и без Джерениона Совет уже не относился к Мъяонелю с той же враждебностью, как прежде. По крайней мере, не весь Совет. Убедившись, что Хозяин Рощи следует своим обязательствам и не распространяет свою Силу далее оговоренных пределов, те из членов Совета, кто не делил мир на зло и добро и кто не имел к Мъяонелю никаких личных счетов, перестали видеть в нем бешенную тварь, которую следует уничтожить без всякой жалости, а в его союзниках — только разбойников, ищущих чем бы поживиться.

Ауг и Глаанест поселились на юго-западе, в землях, которые некогда выбрала Тайнианим, в землях, где сущность людей уже была изменена колдовством служителей Солнцеликого. Они зажили обособленно, но все же сохранили союзнические отношения с Хозяином Рощи, хотя Глаанест с некоторых пор не слишком-то любил его.

Аспид, Гадюка, Гюрза и Каскавелла удалились обратно ко двору Змеиной Королевы Винауди. Впрочем, каждый из них сохранил в Эссенлере некоторые владения. И если Гюрза и Каскавелла, увлеченные молодостью, любовью, волшебством и различными приключениями, в которые они постоянно встревали, вскоре позабыли об этих землях, то Гадюка помнила о них постоянно. Она часто возвращалась в Эссенлер и тщательно укрепляла свою Силу в Рассветных Землях. Говорили, что в своем темном замке в глубине Проклятого Леса она расчленяет людей и проводит над ними какие-то колдовские опыты, но какова сущность этих опытов — сказать не мог никто, ибо Гадюка никого не подпускала близко к своим делам. Она враждовала и с Советом и с Мъяонелем, и хотя и не объявляла никому из них открытой войны, но всех чужаков, случайно оказавшихся в ее владениях, она или убивала, или превращала в демонов.

Аспид время от времени возвращался в Эссенлер и навещал Мъяонеля. И тогда, как желанного гостя, принимал его Владыка Бреда в своем замке в кругу танцующих деревьев-теней. Слуги накрывали стол на широкой террасе, расположенной высоко над землей, хозяин и гость неторопливо пили красное или белое вино и рассуждали о сущности Сил и о различных аспектах колдовского Искусства. Двум колдунам, достигшим не только в Силе, но и в Искусстве легендарных высот — им было о чем поговорить друг с другом.

Также, хотя и чаще, чем Аспид, появлялся в замке Мъяонеля другой гость — Армрег, Принц Каджей. После заключения мира он вернулся в свою столицу, Каджети, и продолжал жить там, в то время как в Эссенлере, в тех землях, что остались за каджами, правили от его имени вельможи и наместники. Однако наместники происходили из различных кланов, и отношения между ними оттого были не самые добрые. Армрег не вмешивался в их свару — у него хватало дел и в других Землях. Когда вспыхнула война между наместниками и Гансейтом, ставленником Совета Лордов, тем самым людским королем, от чьих земель каджи отрезали изрядный ломоть, Лорды Эссенлера и Мяъонель встретились вновь и подтвердили общую клятву о том, что никто из них не станет вмешиваться в дела смертных и помогать «своим» в чем бы то ни было. Армрег не был рад такому повороту дел, но и не слишком опечален — в числе воинственных наместников числилось немало искусных колдунов. В грянувшей войне они стали достойными противниками людских чародеев, а именно — короля Гансейта и его приближенных, которые в большинстве своем были учениками учеников Восседающих в Совете.

Что касается дроу и князя их, Кемерлина-Отступника, то Мъяонель сдержал данное им обещание. Не в его силах было полностью восстановить первоначальное Целое этого народа, но из частиц собственной Силы и из природной магии Эссенлера он создал новое Целое, ограниченное, впрочем — что было неизбежно — пределами его собственной Силы. Хотя личная свобода тех из дроу, кто доверился ему, осталась в неприкосновенности, магические таланты этого рода темных альвов претерпели значительные изменения. Их волшебство как бы срослось с волшебством Рощи, стало неотделимым от нее. Несомненно, подобное сближение несло в себе как сильные, так и слабые стороны. Это была неизбежная цена. Но через семь лет после заключения мира с Советом и впервые за много тысячелетий в народе дроу родился ребенок, оба родителя которого принадлежали к народу темных альвов. Ребенок, не бывший полукровкой, ребенок, природу которого в первые годы его жизни не нужно было изменять посредством колдовства.

Ирвейг часто приходил в Безумную Рощу. Ему были любопытны темные альвы, нашедшие приют в колдовском лесу, и их дружбы и знаний искал Повелитель Теней. Он не был высокомерен, и сам был готов поделиться тем, что знал и умел. Дроу не отвергли его; многие тайны Искусства постиг с их помощью Ирвейг, однако и сам открыл им кое-какие секреты волшебства. Мъяонель не раз звал его в гости, но Повелитель Теней избегал его общества. Мъяонель был Лордом, а Ирвейг не доверял никому из тех, кто, как и он сам, был причастен к Силе. Смертным же — хотя и не всем — он мог довериться, ибо не ждал от них ни зла, ни предательства.

Еще реже, чем Ирвейга, видел Мъяонель прочих членов Совета. Впрочем, он не жалел об этом и не стремился сблизиться с ними. Каково же было его удивление, когда однажды ожило зеркало в его колдовских покоях и отразило образ Астаны, Хозяйки Деревьев. Он слегка поклонился и вежливо приветствовал ее; она же в ответ процедила сквозь зубы:

— Так вот чего стоят все ваши слова и клятвы! Так-то вы блюдете наш договор!

— Что произошло? — Спросил Мъяонель.

Астана презрительно фыркнула.

— «Что произошло»? — Переспросила она. — Неужели вы будете изображать из себя полного дурака и делать вид, будто бы вам ничего не известно? О, теперь я вижу, сколь правы были говорившие, что все клятвы и обещания для вас — лишь пустой звук!.. Но, предупреждаю вас, милорд: если вы не прекратите то, что начали, я немедленно соберу Совет и потребую…

— Миледи, — перебил ее Мъяонель, ибо, хотя он и был вежлив, терпение его не было безразмерным. — Вы вправе собирать Совет когда вам будет угодно и требовать от Восседающих всего, что вам угодно — как я могу помешать вам? Впрочем, мне нет никакого дела до Совета. Можете начинать войну, можете вызывать меня на Поединок Сил — я готов и к тому, и к другому, но прежде, чем вы затеете все это, не расскажите ли, ради одного лишь любопытства, какой повод вы изыскали, чтобы хотя бы в своих собственных глазах оправдать все эти действия?

Астана долго смотрела ему в лицо; Мъяонель же молчал.

— Вы хотите сказать, — медленно начала Хозяйка Деревьев, стараясь, чтобы на этот раз ее голос звучал спокойно, — вы хотите сказать, что это не по вашей вине леса в северо-западной части моих владений гниют и вырождаются? Я знаю, что это не обычная болезнь, ибо я пыталась исцелить ее своей Силой, но нисколько не преуспела в этом.

— Где это происходит? — Быстро спросил Мъяонель.

Когда Астана назвала названия земель, где распространялось заболевание, он сказал:

— Я ни разу там не был. Вы проведете меня?

— Могу, но если это не вы, то кто же?

— Наш общий враг.

— Странно, — сказала тогда Астана, — мне казалось, я вполне узнала противодействовавшую Силу. Она весьма и весьма походит на вашу.

— Вот именно. Откройте двери зеркал, миледи. Нам нельзя терять ни минуты.

Астана сделала со своей стороны зеркало проницаемым и, когда Мъяонель оказался в ее дворце, провела его по лесным дорогам, ведомым ей одной, к окраине континента. Остановившись на склоне старой горы, они обратили взоры к северу и увидели, что значительная часть безлюдного полуострова скрыта бурым туманом, из которого проглядывают стволы и ветви деревьев, уже почти совершенно лишенные листьев. Тогда Мъяонель призвал свою Силу и протянул ее к умирающему лесу и сотворил колдовство, сути которого Астана не сумела понять, ибо не была сведуща в колдовстве Безумия. Однако, если прежде она подозревала, что все поведение Мъяонеля — лишь ловкий трюк, то теперь была вынуждена признать, что он и в самом деле непричастен к гибели этого леса. Ибо она увидела рядом Силу Мъяонеля и Силу, которая поселилась в лесу: они были похожи, но и только.

— Что это, милорд? — Спросила Хозяйка Деревьев.

Сказал Мъяонель:

— К сожалению, именно то, чего я опасался.

Затем он добавил:

— Позвольте, я расскажу вам кое-что. Из некой книги, повествующей о различных областях Царства Безумия, узнал я об узнике, содержащемся в одной из таких областей. Его титул — Повелитель Порчи, а имя — Мирэн. Я освободил его и вынудил на время стать моим союзником; позже, в последней битве, Келесайн Майтхагел убил его. Однако в Книге Безумия говорилось, что каким бы образом не убивали прежде Мирэна, всегда вновь возрождался он через довольно-таки непродолжительное время и очень быстро входил в полную Силу. Даже для того, чтобы изгнать его из пределов Сущего, его прежним врагам пришлось уничтожить Земли, где обитал он.

— Так это ваш союзник? — Облегченно вздохнула Астана. — В таком случае прикажите ему убраться отсюда, да поскорее!

— Боюсь, все не так просто, миледи, — сказал Мъяонель. — Мирэн не станет слушать меня. Как и я, он — из числа Владык Безумия, однако он, в отличие от меня, полагает, что разум — плохое подспорье в наших делах и оттого избегает пользоваться им. Я вынудил его принять упорядоченную форму и действовать согласно моим интересам, но ныне Мирэн освобожден от всех цепей. Ибо наш договор ограничивался временем, пока длится война, а она завершена и мир скреплен клятвой.

— Значит, следует изгнать его, — сказала Астана.

— Вы хотите разрушить Эссенлер? — Спросил ее Мъяонель. — Это единственный способ изгнать его.

— Что же, вы предлагаете мне закрыть глаза на происходящее и смириться с потерей еще одной части моих владений?

— Нет, миледи. Ибо если мы просто уйдем прочь, забыв о Мирэне, он станет распространяться до тех пор, пока не поглотит все Рассветные Земли, и все, что есть в них, и всех Обладающих. Ибо Мирэн — Порча, и он даже не утруждает себя тем, чтобы хотя бы казаться имеющим разум. Ни изгнать, ни договориться с ним мы не можем. Убьем его — он возродится снова.

— Будь ты проклят, — сказала тогда Астана. — Это ты привел его сюда и вверг нас в эту беду! Как и в случае с клинком, поразившим Ангела-Стража, ты вновь создал нечто, с чем сам совладать не в силах, но что грозит погубить многих.

Мъяонель же ответил на это:

— Ваш упрек несправедлив. Что до клинка, то не менее меня виновен в создании его Келесайн Майтхагел и другие, помогавшие ему. Если бы не их неумелая работа, другим бы был результат моего волшебства. Что до Мирэна, то я надеялся, что в ходе войны никто не сумеет убить его. Пока длилась война, он оставался в моем подчинении, а ближе к ее исходу я намеревался увести Мирэна из этого мира и прикончить его в каких-нибудь пустынных Землях, или, может быть, в Преисподней — и пусть бы тогда Князья Ада раздумывали, как избавиться от этой напасти!

— Но вышло иначе, — сказала Астана. — И, похоже, раздумывать придется нам, а не Адским Князьям.

— Раздумывать?! — Переспросил Мъяонель. — Нет, только не это! От этого мыслительные части, помещающиеся у меня в черепе, начинают шевелиться и кусать друг друга. Лучше уж…

Астана с опаской посмотрела на него, как на сумасшедшего.

Впрочем, он и был сумасшедшим.

— …Лучше уж, — продолжал Мъяонель, — немедленно привести в действие тот блестящий, гениальный, превосходнейший план, который только что пришел ко мне в голову.

— Что же это за план?

— Мы не станем ни изгонять, ни убивать Мирэна. Мы воспользуемся тем, что он отвергает разум и обманем его. Пока еще здесь собрана не вся его Сила; мы остановим ее на этом уровне и запрем Порчу, пока еще не имеющую какого бы то ни было олицетворения, в пределах этого леса. Наша магия противоположна, миледи, и вместе мы сможем сотворить заклятье, которое совместит в себе наиболее сильные стороны нашего колдовства.

— Я все еще не понимаю, милорд, — сказала Леди Астана, — каким образом вы собираетесь осуществить это и какой видите мою роль.

Сказал Мъяонель:

— Хотя Мирэн и Владыка Бреда, но, проявляясь в Сущем, он вынужден до известной степени подчиняться законам Сущего — по крайней мере, до тех пор, пока не наберется достаточно силы, чтобы преодолеть эти законы. Когда у Мирэна есть выбор, какую из предложенных вещей проглотить в первую очередь, он выбирает ту, которую проглотить легче всего, и, усилившись, принимается за следующую. Поэтому мы предложим ему пищу, и пищи этой всегда будет в изобилии вокруг него, и получить ее будет легче легкого.

Сказала Астана:

— Что же, вы предлагаете откармливать его «на убой»? Но что это даст? Мирэн быстро усилится и поглотит и нас с вами, и весь этот мир.

Сказал Мъяонель:

— Нет, ибо он будет пожирать себя самого. Я собираюсь изобрести болезнь, которая станет пожирать Порчу. А, пожирая Силу Мирэна, эта болезнь, это заклятье будет превращаться в свою противоположность и вновь давать ему жизнь.

Сказала Астана:

— Я по-прежнему не понимаю. Если вы способны изобрести нечто, что будет пожирать самого Мирэна, почему бы попросту не остановиться на этом?

Сказал Мъяонель:

— Потому что подлинная Сила Мирэна покоится в Царстве Бреда и прорывается в Сущее так, как выгоднее и удобнее ей — так же, как реки текут вниз, а не вверх. Но если я начну поглощать энергию, исходящую от Мирэна, он либо подыщет себе другую дорогу в Эссенлер, либо изменит способы своего проникновения. Ведь бывает так, хотя и редко, что вследствие особенных условий местности реки на какой-то части пути начинают течь вверх, а не вниз. Поэтому наше заклятье будет не только поедать Мирэна, но и кормить его. Пусть наше заклятье станет подобным растению — ибо именно этот атрибут волшебства имеется и у вас, и у меня. Я дам заклятию корни, которые будут поглощать Порчу, а вы, миледи — листья и плоды, которые будут питать ее.

Так они и поступили. И это возымело действие, ибо Мирэн, отказываясь от индивидуальности и во всем уподобляясь чистой Силе, принимал не только все преимущества, но и недостатки, связанные с таким состоянием. Ведь ловушка, устроенная Астаной и Мъяонелем, была чрезвычайно проста, однако понять это могло лишь существо, наделенное разумом. Повелитель Порчи рвался в Рассветные Земли; никто не препятствовал ему и в Эссенлере для него всегда было вдоволь доброй пищи, однако он не усиливался и не продвигался ни на шаг.

И хотя Астане пришлось отказаться от части своих владений, вряд ли это можно назвать высокой ценой за сохранение целого мира.

Однако история на сем не кончилась. Через несколько лет, когда Восседающие в очередной раз собрались во дворце Джордмонда-Законника, и Хозяйка Деревьев подробно рассказала об этом происшествии, поднялся Лорд Зерем и сказал так:

— Трудно в это поверить. Слышал я о войнах между Владыками Бреда, но никогда не слышал, чтобы один из Владык Бреда вступил в противостояние с другим, защищая нечто упорядоченное. Это противоречит самой их природе.

Сказала Астана:

— Не хочешь ли ты сказать, что я лгу? До недавнего времени была я последней в числе тех, кто стал бы защищать Хозяина Рощи. Однако я видела своими глазами то, что видела, и не могу отрицать увиденное.

Сказал Келесайн мягко:

— Леди Астана, мы не сомневаемся в истинности вашего рассказа, мы сомневаемся лишь в том, верно ли вы истолковываете увиденное.

Удивилась Хозяйка Деревьев. Сказала она:

— Как же еще можно истолковать все это?

— Скорее всего, Мъяонель сначала навел порчу на этот лес, — ответил ей Келесайн, — а потом, заручившись вашей поддержкой и сделав вид, будто бы противостоит некоему противнику, полностью захватил его. Теперь полуостров — проклятое место, он более не принадлежит вам, но в нем властвуют силы, которые слишком уж похожи на те, коими повелевает Хозяин Безумной Рощи. Возможно, там и в самом деле поселился Мирэн — но я ни за что не поверю, что Мъяонель бессилен что-либо предпринять против своего вассала. Также я не верю в их ссору. Мъяонель обманул вас, миледи, вынудив участвовать во всем этом и таким образом формально избежав нарушения клятвы.

Молвила Астана:

— Вы сказали «не верю». Это означает, что у вас нет никаких доказательств всех этих обвинений. Хотя ваши слова заставили меня усомниться, но, вспоминая нашу встречу с Хозяином Рощи, я не нахожу в его поведении ничего, что указывало бы на обман.

Сказал Архайн:

— Вот как?! А не кажется ли вам, что так и должно быть?! Мъяонель — лжец, убийца и лицемер; вы же, миледи, чисты и доверчивы, и ему ничего не стоило обмануть вас.

Сказал ему Джеренион:

— Предвзятость — не самый лучший помошник в подобных суждениях. Милорд Архайн, мы все знаем, как вы ненавидите Хозяина Рощи, но, как мне кажется, нынче мы пытаемся установить истину, а не изыскать новый повод для войны с Мъяонелем.

Архайн впился в лицо молодому Лорду ненавидящим взглядом, но не нашел ничего, что ответить.

Сказал Келесайн Майтхагел:

— Что ж, давайте попробуем установить истину. Всякое дерево узнается по плодам его. Вспомните дела этого Лорда и вы увидите, где правда. Без всякой причины Мъяонель вторгся в наши владения и завладел частью их. Без всякой причины он убил Комета, сына Архайна, и еще многих других, не имевших никакого отношения к нашей войне. Захватив в плен наших учеников, он жестоко измывался над ними и унижал их. Ради достижения цели он был способен на все — вспомните клинок, погубивший Стражей — клинок, от ярости которого нас спасла лишь случайность! Таковы дела Мъяонеля. Он склонен к коварству, обману, жестокости и низости. А ведь эти качества плохо сочетаются с благородством, каковое благородство некоторые из вас хотели бы приписать ему.

Ирвейг слушал все это с молчаливой усмешкой. «Конечно, без всякой причины вторгся сюда Мъяонель, — думал он. — Когда он пришел в Эссенлер в первый раз, ты, Келесайн, своей рукой убил его. Тарнааль убил Селкет, его родственницу, а еще раньше мы убили другого его родича, Гасхааля. После Мъяонеля и Селкет вместе с Безумной Рощей сожгли мы также и дроу, пришедших в Эссенлер потому, что они доверились Мъяонелю… Но нет, Лорд Келесайн, конечно же, решительно никаких причин не было у Мъяонеля для войны с нами!»

И хотя последнее слово осталось за Повелителем Молний, Совет по-прежнему бездействовал и не желал предпринимать ничего против Владыки Бреда до тех пор, пока не появятся явные доказательства его вины.

Вскоре после того собрания, когда Келесайн пребывал в своих колдовских покоях в Грозовой Цитадели, ему доложили о появлении нежданного гостя. Это был Лорд Зерем. Подивившись столь необычному визитеру (ибо они никогда не были друзьями), Келесайн приказал впустить его.

Войдя, Зерем приветствовал его и пожелал говорить с хозяином Цитадели наедине. Когда слуги и ученики покинули комнату, сказал Повелитель Бестий:

— Келесайн, на многие вещи мы смотрим по-разному, однако у нас с тобой есть кое-что общее. Я вижу, что ты, в отличие от прочих членов Совета, не спешишь доверять прохвосту, которого мы вынуждены терпеть в Рассветных Землях. Я полагаю, что ты был бы не прочь избавиться от него и, если бы не клятва, давно предпринял бы что-нибудь в этом направлении. Я думаю, ты понимаешь, что тот лес, где Мъяонель будто бы «пленил» своего вассала — это только начало. Наверняка не сегодня-завтра «неожиданно» случится еще какая-нибудь «беда» такого же рода — и Мъяонель снова самоотверженно «спасет» нас. Потом беды будут случатся все чаще и чаще, Совет станет все больше доверять Мъяонелю и никто не будет замечать, что все больше владений попадают под его власть — тайную или явную.

Сказал Келесайн:

— Что толку говорить об этом? Они не поверят, пока тьма и безумие не пропитают насквозь Рассветные Земли.

Сказал Зерем:

— Не думаю, что они и тогда поверят. Что мы знаем о Владыках Бреда? Кто может поручиться, что Астана или Джеренион, или Ирвейг уже не отравлены его ядом? Ведь могущество Владык Бреда кроется прежде всего в воздействии на разум и душу. Можешь ли ты быть уверен, что его колдовство уже не начало изменять Восседающих?

Сказал Келесайн:

— Что ты предлагаешь? Мы не можем напасть на него — его оберегает клятва.

Сказал Зерем:

— Ты полагаешь? А давай-ка припомним, что мы обещали. Мы обещали не мстить — но мы не мстим, а всего лишь принимаем меры против будущей угрозы. Мы признали права Мъяонеля и его союзников на захваченные земли — но ведь мы покушаемся не на земли, а на жизнь Хозяина Рощи. Мы обещали не нападать первыми — но ведь Мъяонель уже нарушил клятву, обманом захватив часть земель Астаны, а значит и у нас развязаны руки, по крайней мере — в отношении Хозяина Рощи.

Сказал Келесайн:

— Ты предлагаешь убить только его одного?… Да, это правильное решение, ибо остальные его союзники поодиночке нам не страшны. Но есть одно препятствие, Зерем. Даже если ты, я и Архайн неожиданно обрушимся на замок Мъяонеля, мы не сможем быстро захватить его. Он призовет своих союзников и обратится к Совету, который, в свою очередь, будет вынужден отвергнуть нас и даже помочь Мъяонелю — ибо формально окажемся нарушившими клятву мы, а не он.

Сказал Зерем, повторив то, что когда-то говорил Огненной Танцовщице Ягани:

— Иногда следует отступить от буквы закона — ради его духа.

Усмехнулся Келесайн, услышав эти слова:

— Можешь не рассказывать мне об этом. Ибо я долгое время был священнослужителем в своем родном мире и знаю о букве и духе закона куда больше тебя. Мне не раз приходилось сжигать мужчин и женщин, которые не совершили ничего дурного — но только лишь потому, что не успели совершить. Я видел печати Мастера Леонардо, Повелителя Зла, на их душах, и знал, что если оставить этих людей на свободе, они начнут наводить порчу, насылать болезни и потом за плату излечивать их, убивать младенцев в материнских утробах, портить посевы, заниматься всевозможным чернокнижием и соблазнять невинные души. Поэтому, скрепя сердце, был вынужден я посылать их на казнь. В начале я еще проявлял преступную жалость — и что же? Вместо одного негодяя умирало десять невинных людей. Поэтому я полагаю, что следует уничтожить Владыку Безумия прежде, чем сойдет с ума весь этот мир. Даже только лишь за то, что он покровительствует дроу, следует предать его смерти. Я знаю, за что были осуждены богами темные альвы. Нельзя допустить, чтобы эта раса возродилась, ибо возрождение ее будет означать гибель человечества и, может быть, еще многих других народов. Не надо уговаривать меня, Зерем. Ты дурной соблазнитель. Ты туп и жесток, и я хорошо знаю тебе цену. Но даже и твоя звериная жестокость — не такое уж большое зло, по крайней мере, до тех пор, пока в мире существуют лжецы и негодяи вроде Мъяонеля или Леонардо.

«О, ты даже не подозреваешь о том, на что в действительности способен их извращенный ум, мой святой друг, — думал, слушая Келесайна, Лорд Зерем. — Как-то раз я гостил в Преисподней, во дворце Баалхэаверда. Там был Мастер Леонардо и за обедом он рассказал нам превеселую историю. Узнав, что ты пытаешься в Клэреше, своем родном мире, создать некое идеальное общество, Мастер Леонардо весьма заинтересовался этим. Когда ты стал сжигать чернокнижников, Леонардо, развлекаясь, начал метить своими печатями совершенно невинных людей. Обнаружив метку, ты, естественно, тут же волок «чернокнижника» на костер. На твоих руках не меньше невинной крови, чем на моих, о Лорд Келесайн. Ну и посмеялись же мы тогда во дворце Баалхэаверда!»

Вслух же Зерем сказал:

— Так или иначе, но если ты согласен со мной, нам следует придумать, как застать Мъяонеля врасплох.

Сказал Келесайн:

— У меня нет на этот счет никаких идей.

Сказал Зерем:

— А у меня есть одна мысль. Я слышал, что с помощью некоего магического инструмента, называемого Зеркалом Судьбы ты можешь видеть, как прядутся нити времени. Загляни в прошлое Мъяонеля, и посмотри, нет ли там чего-либо, что укажет нам, как действовать. Возможно, существуют какие-то вещи, посредством которых можно уничтожить, изгнать или хотя бы ограничить его Силу. Возможно, у него есть могущественные враги, которые многое отдали бы за то, чтобы найти его.

Сказал Келесайн:

— Не знаю, улыбнется ли нам удача, но попробовать стоит. Приходи через несколько дней.

По прошествии этого времени Зерем посредством колдовского зеркала связался с Келесайном и спросил его, нашел ли тот что-нибудь; Келесайн же сказал: «Пока ничего» и наскоро попрощался. Зерем подождал еще два или три дня и повторил попытку, однако в ответ услышал все то же: «Ничего». После седьмого «Ничего» терпение его лопнуло. Подозревая, что Келесайн отыскал некое могущественное оружие, секретом которого не желает делиться, Зерем без приглашения прибыл в Грозовую Цитадель и не уходил от ворот до тех пор, пока раздраженный хозяин наконец не впустил его.

Когда они остались одни, в восьмой раз повторил свой вопрос Повелитель Бестий.

— Глупец, — сказал ему Келесайн. — Ты сам — лжец и оттого всех подозреваешь во лжи. Я не отыскал в прошлом Мъяонеля ничего, что могло бы помочь нам. Я смог проследить его путь до той поры, как он стал Обладающим Силой, но не нашел ни значительных поражений, ни каких-либо явных уязвимых мест. У него есть несколько могущественных врагов, однако обращаться к ним бесполезно, ибо они знают о Мъяонеле еще меньше нашего. Например, Йархланга, Повелителя Падали, одного из Лордов Темных Земель, Мъяонель сначала подчинил себе, а потом, не иначе, как по какому-то капризу, освободил от оков своей воли. Полагаю, Йархланг мог бы стать нашим союзником в новой войне, но я бы погнушался таким союзником, да и пользы от него будет немного. Немногим отличаются от Йархланга и другие враги Мъяонеля. Увы, Зерем, неудачливой оказалась твоя идея.

Но сказал Повелитель Бестий:

— Если мы не можем действовать силой, надлежит обратится к хитрости. Говоря об уязвимых местах, я вовсе не имел в виду только лишь какие-нибудь предметы или Лордов, которые знают о Мъяонеле нечто тайное. Уязвимым местом может быть и привязанность. Нет ли у Мъяонеля чего-либо такого, что он ценит более всего на свете, что отнимает у него разум и может заставить забыть о всяческой осторожности?

Некоторое время размышлял Келесайн, а потом сказал так:

— Мне кажется, что нет. Его душа холодна; выбирая свои привязанности, друзей или женщин, он относится к ним так, как будто бы в любое мгновение может потерять их. В этом нет ничего странного: если он — ван, как он сам утверждает, то он должен помнить зарю мира и бесконечно долгие времена, последовавшие за тем. Ничего удивительного, что он научился терять. Удивительно, что он вовсе не разучился любить.

Сказал Зерем:

— Ты говоришь так, будто бы, вникнув в прошлое Мъяонеля, перестал считать его своим врагом.

Сказал Келесайн:

— Я никогда не считал его врагом, ибо у меня вовсе нет врагов. Есть существа, от которых Сущее должно быть избавлено — и я один из немногих, кто вполне понимает и покорно несет это бремя. Изучая прошлое Мъяонеля, я пришел к мысли, что прежде — до того, как стать Лордом — он был не так уж плох. Как ван, он не был лучше или хуже любого другого живущего. Однако с тех пор как он обрел Силу, в нем поселилось Безумие, которое стало использовать оболочку прежнего Мъяонеля для своих целей. Поэтому может возникнуть иллюзия, что ничего не изменилось и Мъяонель остался таким же, каким был когда-то. Но это не так. Его истинный облик — отвратителен и более чем красноречиво свидетельствует о его истинной природе. Я борюсь с Безумием, которое правит Мъяонелем, а не с ним самим, но, к сожалению, их нельзя разделить, и уничтожить Безумие можно только с тем, в ком воплощено оно.

Сказал Зерем:

— Меня успокаивают твои слова, ибо я начал уж было опасаться, не переметнулся ли и ты в стан друзей этого проходимца. Вернемся, однако, к уязвимым местам. Ты сказал, что наш враг не разучился любить. Кого же он любит?

Сказал Келесайн:

— Колдунью из Башни Луча, чародейку Ролу. Однако эта любовь — не страсть. Он не слишком-то часто приходит к ней, и, хотя они и делят ложе, во многом они — более друзья, чем влюбленные.

Спросил Зерем:

— Есть ли у нее другие любовники?

Сказал Келесайн:

— Нет. Изредка она предается любви с демонами, ибо не считает это изменой. Мъяонелю, впрочем, нет до этого никакого дела, и, если бы она спала с другими мужчинами, или с женщинами, или с животными, полагаю, ему не было бы дела и до этого.

Сказал Зерем:

— Странная это любовь.

Сказал Келесайн:

— Она нечиста, как и вся его Сила.

Рассмеявшись, добавил Зерем:

— Либо же это — свидетельство о природе ванов, которая извращена изначально. Но, как бы там ни было, такая любовь нам не нужна. Есть ли другая?

Сказал Келесайн:

— И да и нет. Обретя Силу, Мъяонель потерял сердце, но впоследствии купил сердце у влюбленного юноши, Тайленара, обещав юноше отомстить за него. Это сердце страстно любило девушку по имени Айнелла, и зов его превозмог все — и волю Мъяонеля, и его безумие. Повинуясь этому зову, Мъяонель желал обладать Айнеллой, но она отказала ему и покончила с собой.

Сказал Зерем, потирая руки:

— Великолепно! Это именно то, что нам необходимо! Но почему Мъяонель не воскресил ее?

Сказал Келесайн:

— Я не знаю. Ибо не все поступки и уж тем более — мотивы поступков можно прочесть по пряже времен. Но как раз это решение легко объяснить. Мъяонель любил ее больше себя и ставил ее желания превыше своих собственных. Он бы не стал брать Айнеллу силой, или отнимать у нее воспоминания о Тайленаре. Воскреснув, она бы снова стала терзать себя, возможно — снова бы попыталась свести счеты с жизнью. Что же, ответь, могло быть лучше для нее, чем отдохновение в Стране Мертвых перед новой жизнью?

Хихикнув, сказал Зерем:

— И в самом деле!.. Но вот что я скажу обо всем этом: нам следует немедленно найти душу Айнеллы, воскресить ее и использовать против Хозяина Рощи.

Поморщившись, сказал Келесайн:

— Мне бы не хотелось этого. Когда я проник в прошлое Мъяонеля и увидел этих двоих — Тайленара и Айнеллу — то передо мной будто бы на мгновение развернулся весь мир — такой, каким он должен быть. Я жалею их обоих, и юношу и девушку, и не желал бы в нашем деле использовать их.

Сказал Зерем:

— Право же, Келесайн, твоя мнимая святость иногда заставляет меня хохотать, а иногда — скрежетать зубами от бешенства. Подумай сам, что тебе легче сделать: обречь гибели весь Эссенлер, или «использовать» всего лишь одну девицу, которая, ручаюсь, и сама с превеликой радостью согласится способствовать нам против Мъяонеля, как только узнает, кто погубил ее возлюбленного?

И, приводя подобные аргументы, Творец Чудовищ в скором времени убедил Келесайна в том, что им надлежит поступить именно так, а не иначе. Да и Повелитель Молний не особенно-то спорил с ним, ибо и сам придерживался мнения, что допустить меньшее зло ради большего добра — не грех, но, скорее, необходимость.

Они приступили к поискам души Айнеллы, однако оказалось, что не так-то легко отыскать ее. Не обнаружили они Айнеллы ни в Стране Мертвых, ни среди живущих (полагая, что она могла вновь родиться в каком-нибудь другом облике), и лишь вновь использовав Зеркало Судьбы, смогли напасть на след ее.

А ведь не следует забывать, что время, когда умерла Айнелла, недалеко отстоит от времени, когда были изгнаны боги. В те дни во всем мироздании, в Сущем и иных Царствах гремели войны, о которых немногое знают люди и альвы. Ибо прежние вассалы богов — Обладающие Силой, разные могущественные духи, Великие Демоны, младшие боги и полубоги делили между собой различные сферы влияния, проводили новые границы в небесах и аду, сражались за право владеть потоками энергий, которые ранее контролировали одни лишь шестеро Истинных. Оттого в некоторых Царствах наступила совершеннейшая анархия — до тех пор, пока перераспределение не закончилось, и сильные не взяли своего, а слабые — не унизились перед сильными. Так, когда сгинул Бог Мертвых, многие из Владык Ада из областей, соседствовавших с Страной Мертвых, стали отрывать части от прежней вотчины смерти и присоединять их к своим владениям, или перенаправлять незримые реки энергий, по которым текли души в эти миры, в свои владения. Естественно, каждый из них при этом стремился захватить те земли и те энергии и те души, которые по сути своей хоть в какой-то степени согласовывались с его собственной Силой.

Поэтому-то и не удивились Зерем и Келесайн, наконец найдя Айнеллу — но не в Стране Мертвых, а в Преисподней, во владениях Гарасхэна, Повелителя Отчаяния. Смерть не отняла у Айнеллы память и не дала ей отдохновения — нет, в вечную пытку превратил Гарасхэн то состояние души Айнеллы, в котором она свела счеты с жизнью. Гарасхэн собирал души, подобные ей — самоубийц и иных людей, умерших в отчаянии — и, как драгоценными светильниками, украшал этими душами свой дворец и сады, и от энергии, которую излучали души, питал свою Силу.

Ни Зерем, ни Келесайн не стали и пытаться отнять у него эту душу. Ибо магия Царств различна, и если Келесайн, один из сильнейших Лордов Небес и Сущего, на своей земле смог бы без труда одолеть Гарасхэна, то в Аду иным было бы соотношение их сил. Зерем, знакомец многих Адских Князей, попытался было вступить с Гарасхэном в переговоры, чтобы обменять Айнеллу на кого-нибудь из живущих, но ничего не сумел добиться. Лишь при посредстве Галлара, короля джинов, удалось заполучить ее. О том же, как вырвался Галлар из темницы, созданной для него Гюрзой и Каскавеллой, и какова была сущность его тесной связи с Владыками Ада, будет рассказано в другой раз.

Заполучив душу Айнеллы, Келесайн искусственно провел ее через те превращения, которые проходит душа после смерти, излечил ее и очистил от боли. После того душа Айнеллы была помещена в утробу некой женщины, жившей в предместьях Кольмениона, и, по истечении известного времени, покинула материнское лоно — в теле новорожденной. Родители, не ведавшие ничего о замысле Зерема и Келесайна и не подозревавшие ничего особенного в своей дочери, назвали ее Ранхильд.

Прошло двадцать лет. Девочка выросла и стала на удивление красивой и стройной женщиной. Она ничего не помнила о своей предыдущей жизни, новая же ее жизнь не была омрачена никакими бедами или неудачами — как будто бы кто-то незримый во всем покровительствовал ей. Хотя она была из бедной семьи, благодаря стечению счастливых обстоятельств она обучилась грамоте и наукам, и, по совершеннолетию, поступила в высшую школу, где, помимо прочего, обучали и колдовскому Искусству. Без больших денег и связей поступить в эту школу было невозможно; но у Ранхильд неожиданно отыскались богатые и известные покровители, о которых она ничего не знала и причину расположения которых не могла понять. В школе среди учеников ходили слухи, что эти покровители — ее любовники, но это было не так, ибо они сторонились ее и, оказывая те или иные благодеяния, более не вспоминали о ней и не следили за ее успехами, как будто бы помогали не по собственной воле, но выполняя чье-то повеление.

Когда ее обучение близилось к завершению, Келесайн лично, уже без посредников и следящих заклятий, встретился с ней. Поначалу он не открыл ей своего подлинного имени, но пробудил часть ее памяти и этим навсегда заставил забыть о той беззаботной жизни, которую она доселе вела. Богатство, появившееся неизвестно откуда, по-прежнему сопровождало ее, но отныне она не находила в прежних невинных удовольствиях хоть сколько-нибудь радости. Вино казалось ей уксусом, люди — фальшивыми марионетками, день — сумерками, любовь — чем-то потерянным и невозможным. Повелитель Молний не торопился окончательно пробуждать ее память — он опасался, что это может снова заставить ее свести счеты с жизнью. Однако Ранхильд-Айнелла чувствовала, что связана с Келесайном чем-то большим, чем просто золото или беззаботная жизнь; она смутно чувствовала, что в его руках — ключи к ее душе и к ее прошлому. Она стала подозревать, что уже не впервые живет на свете.

В это время ее и познакомили с Мъяонелем. Проделано это было искусно — так, чтобы Хозяин Рощи ничего не заподозрил. О некоторых его визитах в человеческие города нетрудно было узнать заранее, а подстроить так, чтобы Ранхильд в нужное время пересекла его путь — и того легче.

План блестяще удался. Мъяонель, встречаемый с почетом у ворот Кольмениона бургомистром и представителями городской аристократии (прошедшие десятилетия сильно изменили к нему отношение его ближайших соседей), лишь мельком взглянул на Ранхильд — и тут же вновь перевел на нее взгляд, чувствуя, как наливается сладостной болью застывшее в груди сердце. Ранхильд была выше Айнеллы и ничуть не похожа на нее лицом, но сердце Тайленара узнало ее, как узнало бы в любом облике. С этого момента Мъяонель обращал внимание не столько на знатных сановников, собравшихся встречать его, сколько на девушку из толпы. Сановники не могли не заметить этого и поспешили сим обстоятельством воспользоваться, надеясь расположить могучего соседа в свою пользу. На торжественном обеде, происходившем в здании муниципалитета, Хозяин Безумной Рощи был познакомлен с молодой колдуньей, которой, без сомнения, весьма польстило внимание одного из самых могущественных Лордов Эссенлера. Вскоре Мъяонель увез ее в свой замок. Он так сильно любил ее, что это казалось безумием, но перед этим безумием был бессилен сам Владыка Бреда. Ранхильд же не любила его, но только отвечала на любовь, однако Мъяонель, ослепленный страстью, не замечал этого. Впрочем, он не хотел замечать и многого другого, ибо, поистине, в те дни превратился в раба своей любви. Был заключен брак, и была сыграна свадьба.

С Ролой же Мъяонель расстался. И хотя расставались они как будто бы друзьями (ведь никогда не давали они друг другу никаких обязательств), кто расскажет нам, отчего долгие часы провела на вершине своей башни колдунья Рола, и отчего прозрачные дорожки слез пересекали лицо ее?

Вскоре после свадьбы Ранхильд захотела вернуться в Кольменион, чтобы закончить обучение. Мъяонель, не желая расставаться с нею, предложил сам обучать жену Искусству. Она не отвергла предложенное, но заявила, что хотела бы иногда отдыхать от мрачного замка и жить своей прежней жизнью. Мъяонель отпустил ее, ибо ни в чем не мог отказать ей.

— Так же, — сказала Ранхильд, — я бы хотела, чтобы ты пообещал мне, что не станешь следить за мной и интересоваться тем, чем я занимаюсь в городе. Ибо, несмотря на все нежные чувства между нами, иногда твое внимание становится чересчур назойливым, а мне бы не хотелось, чтобы ты сопровождал меня даже и в этих коротких отлучках, пусть даже и незримо.

И Хозяин Безумной Рощи, признавая правоту ее слов, поклялся ей в этом.

В Кольменионе Ранхильд встречалась к Келесайном и Зеремом. Там же она познакомилась и с другими участниками заговора. Постепенно ее память полностью раскрылась, и былая привязанность к мужу превратилась в искусную игру, а зарождавшаяся, еще слабая любовь — в жгучую ненависть. Ей стало трудно играть свою роль, хотя, и Ранхильд хорошо понимала это, если она желает отомстить, ей придется доиграть роль до конца. Однако копившаяся ненависть требовала выхода и однажды в богатом доме, купленном Келесайном, она неожиданно оборвала разговор и показала пальцем на одного из его учеников — Танталя.

— Это мальчик пойдет со мной и в соседней комнате разделит со мной ложе, — сказала она. Поначалу собравшиеся подумали было, что ослышались. Ранхильд же стояла на своем.

— Что за нелепое требование? — Изумился Повелитель Молний.

Сказала Ранхильд:

— Нелепое или нет, но вы примите его, если по-прежнему рассчитываете на мое сотрудничество. Я хочу отдохнуть от объятий гнусного чудовища, которого ненавижу всем сердцем.

Все молчали, не зная, что сказать, и даже Лорд Зерем, никогда не бывший сторонником строгой нравственности, был немного удивлен. Все же требование Ранхильд пришлось исполнить, ибо и в самом деле, она была нужна Лордам более, чем они ей. Танталь также не противился ее выбору.

Она предавалась любви неистово, но ненависть, а не любовь, была причиной тому. Изменяя клятвам, которые они с Мъяонелем дали друг другу, она испытывала сильнейшее наслаждение, более острое, чем судороги страсти. Так она мстила убийце Тайленара, ибо пока не могла отомстить иначе.

Дав выход своей ненависти, она на время снова становилась способной к роли, отказаться от которой пока не могла. Мъяонель же ничего не подозревал. Искусный колдун, Обладающий Силой, один из Владык, ван, видевший, как тысячелетия, словно песок, текут сквозь пальцы — он стал слеп, как семнадцатилетний юнец. Он обучил Ранхильд многим секретам колдовского искусства и поведал ей многое о природе Сил и Стихий. Так же он показал ей ключи от всех заклинаний, работавших в его замке и не скрывал от нее ничего из тех приемов, которыми пользовался в своей волшбе.

И вот, настал день, выбранный заговорщиками для осуществления их плана. Пока Мъяонель увлеченно работал в лаборатории, Ранхильд, позаботившись заранее, чтобы в замке не было никого из дроу (ибо они могли почувствовать неладное), сотворила волшебный путь и провела в цитадель Лордов во главе с Келесайном. Затем она позвала своего мужа. Охранные заклятья ни о чем не предупредили Мъяонеля, а его Сила в тот час не была с ним. Когда он вошел в тронный зал, Лорды, наконец, обнаружили себя. Во мгновение ока составили они круг и соединили свою власть, в центре же круга оказался хозяин замка. Увидев их, он попытался было вызвать свою Силу, но объединенное могущество Лордов превозмогло ее. Вот имена их: Лорд Архайн, Лорд Имрадим, Леди Данира, Лорд Галлар, Лорд Зерем, Лорд Келесайн Майтхагел, Лорд Навранд. Еще были с ними Джезми и Танталь, ученики Келесайна, и Дайнеан, ученик Зерема. В те дни их еще не называли Лордами. Увидев Ранхильд, понял Мъяонель, что предан.

Спросил он, глядя в глаза той, которую любил больше жизни:

— Почему?

Сказала Ранхильд:

— Когда-то меня звали Айнеллой. Ты убил моего возлюбленного. Ты забрал его сердце и выпил его душу. После того ты обманул меня и желал обманом заполучить мою любовь. Наверное, ты полагал, что твое могущество защитит тебя от какого бы то ни было возмездия. Ты ошибался. Ибо то, что теперь будет с тобой — именно возмездие.

Сказал Мъяонель:

— Я любил тебя.

Сказала Ранхильд:

— Украденной любовью. Я же тебя — ненавижу.

Некоторое время Мъяонель молчал, а потом громко засмеялся. И был это — смех безумца, смешанный с плачем.

Сказал он:

— Гвехтинг, старая мошенница… если бы не умерла ты от меча Тайленара, то, клянусь, непременно отыскал бы я тебя и задушил бы собственными руками!.. Законы, по которым движется это мироздание, иногда безумны даже для меня, Владыки Бреда, ибо имя этим законам — глупость. Так, пытаясь исправить одну ошибку, мы часто совершаем другую, еще большую. К чему мне Сила, если она лишила меня сердца? Зачем мне сердце, если оно убило женщину, которую я полюбил более всего? Зачем мне возлюбленная, если более всего на свете она ненавидит меня?…

Он опустил голову и долго молчал. Затем, вновь посмотрев на Ранхильд, сказал:

— Сердце Тайленара сгорело и стало пеплом. Более ты мне не интересна. Если мне суждено умереть — я умру свободным, а не рабом, пусть даже и у столь высокого господина, как любовь.

Более не сказал он ей ничего, но, усмехнувшись, обвел взглядом Лордов, пленивших его. Спросил Мъяонель:

— Ну, а вы — какое же вы оправдание найдете нарушению клятвы?

Сказал ему Келесайн:

— Это — наше дело. Достаточно тебе и того, что мы дали тебе несколько минут, чтобы прояснить кое-что о твоей семье. Теперь ты умрешь — так, как заслуживаешь.

Они уничтожили тело Мъяонеля и, сколь могли, его душу. Но, зная, что, будучи связан с Силой, он может рано или поздно возродится, они заключили зерно его души в тесную оболочку и по волшебной дороге отнесли в Земли Изгнанников и бросили в тамошний круговорот жизни и смерти. Так сбылось давнее проклятие тирана Казориуса, которого Мъяонель сам некогда заточил в Земле Изгнанников. Взяв в жены Ранхильд, познал Мъяонель сладость рабства, преданный и плененный — вкус бессилия, а бремя ничтожества и горечь унижения ждали его в бессрочной ссылке в мире, где умирает всякое волшебство.

После того Лорды разрушили колдовской замок своего врага, уничтожили все проявления его Силы в Эссенлере и сожгли значительную часть Безумной Рощи. При этом были истреблены многие дроу, и в том числе — князь их, Кемерлин Отступник. Келесайн охотился за оставшимися и желал предать смерти и их — отчего-то он сильнейшей ненавистью ненавидел этот народ. Однако, совершенно истребить их ему не удалось, потому как дроу были охранены от его произвола многими Лордами, и в том числе теми, кто входил в число Восседающих.

Говорят, что когда огонь стих, и лишь дым и пепел остались от колдовского замка Мъяонеля, на тех развалинах видели сына Кемерлина, Герхальта, и будто бы долгое время провел он там, отыскивая что-то. Когда же покинул он руины, то будто бы унес с собой странное украшение — драгоценный камень, напоминающий рубин, свет в котором пульсировал, словно живое сердце.

Прошли годы и десятилетия. Кое-где лес восстановился, хотя, конечно, былая магия так и не вернулась в эти места. Развалины покрылись мхом и травой. О деяниях Лордов и героев складывали легенды и сочиняли баллады. Поскольку Совет к тому времени вновь распространил свою власть на земли, соседствовавшие с былой вотчиной Мъяонеля, то и создаваемые сказителями истории почти всегда были такими, какими их желали видеть Восседающие. Бывали, однако, и исключения, ибо многое еще в этом мире было несовершенно и ученикам Келесайна Майтхагела и ему самому предстоит еще много работы, чтобы превратить этот, да и другие миры Сущего, в обители порядка и бесконечной гармонии. Так, спустя почти столетие после гибели Мъяонеля находились еще люди, которые откуда-то узнавали о том, каковы были настоящие деяния его и каковы были обстоятельства его гибели. Некоторые поэты пленялись этими историями и даже пытались добраться до развалин его замка, но немногие возвращались из леса, окружавшего руины. Ибо остатки Безумной Рощи по-прежнему таили в себе смертельную угрозу для незваных гостей, с какими бы благими намерениями не приходили они. Говаривали также, будто бы до сих пор обитают в этом лесу темные альвы — им-то часто и приписывали гибель людей, без вести сгинувших в немеречье. Однако находились и немногие, кто, возможно — чудом, возможно — благодаря странной прихоти дроу, проходили лес и достигали руин. Говаривали, будто бы там до сих пор таится что-то особенное, будто бы в воздухе до сих пор витает некий неуловимый аромат темного волшебства, аромат безумия и смерти, аромат чудес и поэтического вдохновения. Ибо любое творчество — это безумие, и музыкант, и художник, и стихотворец безумны еще более чем юродивые и больные, и безумны все те, кто внимает им, ибо любое творчество в своем основании не имеет никакого очевидного смысла и никакой практической ценности.

Один из тех немногих, кому повезло достичь руин, прежде наслушавшись историй о Хозяине Рощи и теперь, по-видимому, вдобавок еще надышавшись разлитого в воздухе тлетворного аромата, сложил такие стихи:

На сем заканчивается повествование о Безумной Роще и Хозяине ее, Лорде Мъяонеле. Однако, чтобы совершенно завершить эту летопись, следует рассказать еще одну, самую последнюю историю.