"Безумная Роща" - читать интересную книгу автора (Смирнов Андрей)
ЛЮБОВЬ (история тридцать первая)
Влажные ручейки бегут по стеклу; неугомонный шелест дождевых капель заполняет пространство; дождь стучится в окно.
Нинель девятнадцать лет, у нее черные волосы и карие глаза, тонкая талия и нежная кожа. Она сидит у окна; ее глаза пусты, а взгляд устремлен в никуда. В дожде, несомненно, есть какое-то волшебство — Нинель знает это лучше многих. В такие дни она становится задумчива и молчалива, она почти не выходит из своей комнаты и почти ничего не ест. Время она также перестает замечать; в такие дни она оказывается будто бы отрезанной от остального мира и ее душой овладевают странные чувства, причину которых она не может понять. Тут смешано все — тоска и надежда, отчаянье и задавленная глухая боль. Тело пребывает под властью болезненной слабости, мысли текут вяло или вовсе исчезают, когда бездумный взгляд Нинель устремляется куда-то сквозь оконное стекло. Да, в дожде есть магия, но магия эта совсем не добра.
Нинель красивая девушка, у нее нет недостатка в ухажерах, и хотя она еще ни на ком из них не остановила свой выбор, Нинель живет не затворницей. Ее смех заразителен, у нее много подруг и друзей, она любит танцевать и сочиняет не самые плохие стихи в этом городе.
Но бывают дни — подобные этому, нынешнему, о котором пойдет речь — когда с ней происходит что-то странное. Она чурается людей и предпочитает проводить время в одиночестве. Она будто бы чего-то ждет — но чего именно, не знает и сама. Внешний мир с его радостями и многочисленными заботами начинает казаться ей чем-то нереальным, чем-то надуманным, своего рода искусной театральной игрой, скрывающей… что? Она не знает — что.
Стук копыт на мгновение приводит ее в чувство. Она наклоняется к стеклу и видит крытую карету, запряженную парой; извозчик кутается в плащ и подгоняет лошадей.
От окна пахнет сыростью, всегдашний фабричный смог прибит дождем к земле, только холод и влага сочатся из оконных щелей. Извозчик скрывается за углом, и Нинель, на короткое время избавленная от чар, снова оказывается в их власти.
Она будет сидеть здесь до позднего вечера, до тех пор, пока родители не позовут ее ужинать. Она съест что дадут, не заметив вкуса пищи, а потом вернется к себе. Ночью во сне она будет плакать, но почему и что ей снилось — утром она так и не сможет вспомнить.
Но до ужина, впрочем, еще час или два; у Нинель мерзнут руки и она плотнее закутывается в длинную шаль.
Дождь давно пленил ее. Даже захотев, вряд ли бы она сумела разорвать эту связь. Дождь — это слезы, которое небо проливает на землю, но кого оплакивают небеса? Нинель спросила, если б небо не было так далеко и могло бы услышать ее слабый голос.
…Внезапно чья-то тень закрыла окно; в следующее мгновение ставни широко распахнулись, впустив в комнату ветер и водопад холодных брызг. Нинель не вскрикнула — она не могла даже пошевелиться, ибо тот, кто вступил в ее комнату, не был человеком. Он был немного выше, чем положено человеку, но главное отличие заключалось не в этом. Его темная блестящая кожа казалась неестественной, она скорее походила на каучук или пластик, чем на бренную плоть. Ни единой морщины, ни единой капли жира, идеально стройная, соразмерная фигура. Лицо его также было красиво, но если тело этого существа могло привлечь женщину, то лицо мгновенно остудило бы любые плотские влечения. Тонкое и узкое, лишенное каких-либо изъянов, не имеющее ни одной детали (за исключением глаз), которые бы прямо указывали на его нечеловечность, оно, тем не менее, не могло принадлежать смертному. Как и тело, лицо было слишком, чересчур, неестественно совершенным, оно было идеально-бесстрастным и больше подошло бы каменной статуе, чем живому существу. Глаза лишь усиливали это противоестественное ощущение — их белок был темным, а радужка — черно-золотистой. И последняя деталь — два черных крыла за спиной. Они сверкали бриллиантами дождевых капель, но когда пришелец перешагнул через подоконник и уверенно встал на ноги, и на мгновение раскрыл крылья — как делают птицы, чтобы избавиться от воды, попавшей на оперенье — Нинель увидела, что отнюдь не все драгоценности наколдованы непогодой: в крыльях этого существа покоились настоящие драгоценные камни, светившиеся мягким серебряным светом.
Комната оказалась слишком мала для ангела; распахнув крылья, он свернул книжную полку и перевернул письменный столик. Впрочем, похоже, что все это его не слишком-то обеспокоило; Нинель тоже. Вид пришельца пробудил в ней что-то; отдельные части ее души, находившиеся до сего дня в вывихнутом, неестественном положении, теперь будто выправлялись и вставали каждая на свое место. Прежняя жизнь отступила, она и раньше напоминала Нинель бесцельный, однообразный спектакль, теперь же Нинель кое-что вспомнила о том, кем была прежде, чем пришла в театр.
«Но, если все это верно (думала она, поднимая голову и вглядываясь в лицо ангела), я должна испытывать хоть какие-то чувства. Почему же… почему я не чувствую ничего?»
И все-таки (досадуя на себя за то, что память, вернув ей часть воспоминаний, не торопится возвращать и всю силу прежних чувств) она спросила:
— Это… ты?
В ее «ты» заключалось очень многое; весь мир, все сущее, вместе с бездной и небесами, заключались в ее словах.
Сказал ей ангел:
— Нет. Нет, Нинель, которую прежде называли Соблазн и Королева Синего Тумана, о невиновная убийца, ты ошибаешься. Воспоминания еще вернутся к тебе, и ты вспомнишь лицо того, с кем спутала меня; я же, о Нинель, всего лишь одно из его творений и один из его учеников.
Сказала Нинель:
— Я… я не понимаю. Почему ты называешь меня убийцей?
Сказал ангел:
— Потому что ты была причиной смерти моего создателя. Но вины твоей нет в этом, Нинель, ты не желала его смерти и не знала ни о чем, и поэтому я также называю тебя невиновной.
Сказала девушка:
— Страшны твои слова.
Сказал ей ангел:
— Может быть, ты полагаешь, что я пришел для того, чтобы развеселить тебя?
Помолчав, негромко сказала Нинель:
— Кажется, что нет.
Сказал ангел:
— Тебе угрожает опасность и, повинуясь велению долга, я обязан защитить тебя. Для меня ты не ценна; и я, и мои собратья полагаем, что лучше, если бы тебя не было б вовсе; но ты была ценна для того, кого мы чтим, и поэтому мы будем оберегать тебя, пока сумеем. Но, оберегая от того, кто охотится за тобой, мы не станем оберегать тебя от правды, и если не тот, кто охотится, но правда убьет тебя, значит, такова твоя судьба — и, может быть, это будет лучшим исходом. Выслушай то, что я расскажу тебе, Нинель, и не задавай вопросов, если можешь обойтись без них, ибо время, которым мы располагаем, не так уж велико. Я расскажу тебе о том, кем ты была прежде, и кем был наш создатель, любивший тебя так, как способны любить лишь немногие. Его звали Каэрдин, он был старше богов и могущественнее их, но его могущество не происходило из какого-либо внешнего источника, это не была сила или стихия, которая явлена, но сила, которая стоит за всем, что явлено и, вместе с тем, эта сила не принадлежит сущему. Это не пустота и не отрицание, не бездна, не хаос и не безумие. Также можно сказать об этой силе, что она сокрыта в сердце, но сказать так — значит не сказать ничего. Это — внутреннее состояние всего, это нельзя увидеть извне, но этого и невозможно достичь, разъяв предмет на части. Душа человека заключается в сердце, но, разрезав сердце, найдешь ли ты душу? О Нинель, знай, что у Сущего также есть свое сердце, но это не то, чего можно достичь посредством заклинаний или земляных работ, а ведь сила Каэрдина была схожа с этим сердцем. Впрочем, сказать «схожа» означает солгать, но у меня нет слов, чтобы в полной мере выразить то, что не имеет имени. Я могу произнести все слова и назвать это всеми именами, и произнесенное будет правдой в такой же степени, в какой будет ложью. Это то, из чего истекала сила Каэрдина, это то, что было его могуществом, то, чем он повелевал, это то, что было им самим — оно не имеет имени и смысла, и вместе с тем оно заключает в себе все имена и является единственным смыслом и сутью. Лишь двое были причастны к этому, ибо лишь их высокое происхождение позволяло им воспринимать вещи не кажущимися — так, как видим их все мы — но видеть подлинную действительность, лишенную каких-либо форм и цветов, лишенную имен и самого времени. Замени слово «видеть» словами «пребывать» или «являться» — не будет никакого различия. Они оба некогда были Элами, равные, но разные, неразрывно связанные друг с другом, но никогда не встречавшиеся здесь, на поверхности вещей, в мире явленном. Один из них тот, кто сотворил нас — Каэрдин, хранитель Сущего, садовник, бережно лелеявший древо времени. Второй — тот, кто еще только должен был родиться, спаситель, тот, кто должен был собрать плоды древа времени, посаженного Каэрдином. Даже среди смертных о его приходе существовали предсказания; бессмертные же называли его Судьей Стражей. Изначально природа этих двоих была нетленной, а могущество — не знающим ни пределов, ни ограничений, ибо от их силы берет свое начало все, что питает все существующее, и жизнь и смерть; и ты, и я, о Нинель, существуем лишь потому, что дыхание Элов течет через нас.
Элы не разделены между собой, как не разделена вода морей и рек, но Каэрдин и Судья Стражей не были только источником, что дает бытие всем мирам. Ибо для того, чтобы осуществить должное — взлелеять древо времени и собрать его плоды, сохранить мироздание и вознести его в иное состояние, в состояние, что выше всех совершенств — для того они должны были войти во время, стать такими же, как мы — смертными и уязвимыми. Как сложилась бы судьба Судьи Стражей, мы не знаем, ибо он так и не был рожден, но о Каэрдине я могу рассказать. До начала времен он был всемогущ, как всякий Эл, но когда заструилось время и он вошел в этот поток, то стал не сильнее любого смертного. Он был вынужден постигать грамоту и колдовство, учиться фехтовать, бороться с голодом и усталостью. Впрочем, в отличие от смертного, он не был обязан стариться или умирать от старости. Прошли века и тысячелетия, он научился многому и, хотя и не стал полностью тем, кем был прежде, но приблизился к этому. Он стал одним из тех, кого называют Обладающими Силой, хотя и особенным Обладающим. Его называли Повелителем Затмений, но эта Сила была лишь дверью, через которую он входил в то, что было его подлинной Силой. Ибо ни другие Обладающие, ни боги не могли творить того, что мог он.
…Затем ангел рассказал ей о том, как была сотворена Соблазн и как Кадмон поссорил небо с землею, как впервые встретила она Каэрдина и как потом, когда Кадмон, оказавшись во власти Адского Князя, погиб, Каэрдин вступил в Преисподнюю и, повергая в прах всех, кто осмеливался встать на его пути, захватил дворец Баалхэаверда — но слишком поздно, ибо Баалхэаверд и Леонардо уже открыли Дверь в Ничто и бросили туда женщину, ради которой Каэрдин затеял эту войну. Рассказал ангел о том, как вошел в эту Дверь Каэрдин и как говорил затем с Добрым Богом, который, меж тем, был всего лишь маской на лице Ничто. Рассказал ангел о заключенной сделке и о последствиях ее, и о том, как Каэрдин, ставший последним из смертных, лишенный всей своей прежней мощи, отвергнутый возлюбленной, стал жить дальше, не жалуясь на судьбу, пребывая в тоске, но не в отчаянии. Потом ангел вернулся назад и поведал о мече Каэрдина: как был сотворен этот клинок, как, поразив Стражей мира, отправился к истокам времени, как был у самих истоков перекован Каэрдином и подчинен ему, как служил ему от начала мира до тех пор, пока не была заключена сделка с Добрым Богом, как получил освобождение в тот миг, когда Каэрдин, согласно сделке, вынужден был начать все с самого начала. Рассказал ангел и о том, как клинок пришел к своему прежнему хозяину и выпил его душу.
Ровный голос ангела заглушал звуки дождя и ветра. Ставни раскачивались из стороны в сторону, в комнату проникал ночной холод, иссушавший слезы Нинель. Слова ангела были бесстрастны, он не испытывал к Нинель ни ненависти, ни сочувствия. Нинель узнала, что Клинок погубил уже многих из его народа, ибо они, умеющие управляться с временем и легко путешествующие от одной ветви древа времени к другой, оставались единственными, способными уберечь Нинель от ищущего взгляда Клинка. О том, как велась эта война, ангел рассказал немногое, но и сказанного было достаточно, чтобы понять, что средства, используемые в этой войне и сам ход ее вряд ли могут быть постигнуты разумом смертного. Ибо речь шла о ткани времени и способах управления этой тканью, о проникновении внутрь ее и о разделении непрерывной линии не на различные отрезки, но расщепление ее так, как будто бы эта линия могла обладать какой-либо толщиной, и о прочих подобных вещах. Единственное преимущество противостоящих Клинку заключалось в числе, и они могли действовать сообща, но Клинок скоро свел на нет это преимущество, устраняя своих противников одного за другим. Их осталось немного, последние барьеры, отделяющие Нинель от Клинка, вскоре падут, ибо существуют только две возможности: либо Клинок переиграет немногих оставшихся в управлении временем, и войдет в реальность, где пребывает Нинель, либо он сначала уничтожит их, и лишь затем войдет в эту реальность.
Казалось, что посланника, говорившего с Нинель, не беспокоит ни возможная смерть, ни уничтожение всего его народа. Его беспокоил только долг, и этот долг он намеревался исполнить до конца. Поскольку оберегать реальность, где обитает Нинель, более невозможно, он собирался унести девушку в какую-нибудь другую часть древа времени, или даже за его пределы, чтобы добиться передышки в войне или, по крайней мере, оттянуть ее неизбежный итог.
Сказала Нинель:
— Стоит ли поступать так? Если итог неизбежен, зачем же всем вам гибнуть вместе со мной? Я благодарна за все, сделанное вами, но, право же, вам лучше отступить и позволить осуществиться тому, что должно осуществиться.
Сказал ангел:
— Ты права в том, что мы не знаем, как противостоять этому злу и права в том, что мы гибнем без всякой пользы. Но даже если наше поражение неизбежно, кроме неизбежности и необходимости, вытекающей из хода вещей, есть еще и другая необходимость, внутренняя. Какая же из этих необходимостей важнее? По-моему, вторая. Поэтому мы не отступим.
Сказала Нинель:
— Это бессмысленное самопожертвование.
Терпеливо повторил ангел:
— Это не самопожертвование, а необходимость, вытекающая из долга. Такова наша природа и мы, хотя и можем изменить чести, не станем делать этого, разменивая большее на меньшее. Поистине, этот мир дурно влияет на своих обитателей, внушая им мысль, что существование есть высшее благо! Но довольно об этом. Пойдешь ли ты со мной, Нинель?
Сказала девушка:
— Да. Каким бы не было мое решение, я вижу, вы не измените своего.
И тогда ангел обнял ее и покинул комнату. От удара его адамантовых крыльев вдребезги разлетелся камень стены, ибо крылья его были таковы, что с равной легкостью разрезали как воздух, так и гранит. Он уберег Нинель от каменных осколков, она же, оглянувшись назад, крикнула:
— Зачем ты разрушил дом моих родителей?
Сказал ей ангел:
— Забудь о них, Нинель. Они уже мертвы.
Тогда девушка зарыдала и забилась в его руках, но ангел нес ее дальше, не обращая внимания на ее слезы. Ибо за его словами стояло то, чего Нинель не могла знать: сама реальность, в которой прежде существовала Нинель, истончалась и исчезала, и выцветали и таяли все обитатели ее, ибо Клинок был уже близок к этой нити времени.
Поднявшись к небесам, ангел и Нинель покинули время и оказались в необъяснимом, и Нинель, оглянувшись в последний раз, увидела как ссыхается и темнеет серебряная ветвь времени, как рассеивается все то, что прежде казалось ей столь прочным.
Сказала она ангелу:
— Если наш враг обладает властью над временем, почему же он не может явиться до нашей беседы, или в самый момент ее?
Сказал ангел:
— Несомненно, так и произойдет. Но это уже не имеет никакого значения.
Сказала Нинель:
— Я не понимаю.
Сказал ангел:
— О Нинель, ты вынуждаешь меня касаться вещей, о которых трудно говорить на языке смертных, избегая противоречий. Знай же, что существуют два вида существ — существующие во времени и существующие в вечности, хотя между ними и нет разницы. Первые — это как бесконечные отражения, дробящиеся в древе времени: множественное, различное и, вместе с тем — единое. Так, существуют миллионы Нинель, но все они различны, хотя все — Нинель; на разных ветвях древа времени существуют они. То же и с остальными обитателями времени — а число ветвей времени безгранично! Их прошлое реально и существует постоянно, также реально и их будущее — но бесконечно число их «прошлых» и «будущих». Второй род, что от вечности — наш народ принадлежит к нему — не обладает ни прошлым, ни будущим в смысле их сохранения, и от того мы, не сплетенные с древом времени, можем свободно путешествовать между его ветвями. У нас нет ни прошлого, ни будущего, но лишь настоящее, и от того мы можем помещать это настоящее в любой поток времени, какой только захотим, в любую его часть. Ибо мы, способные существовать без времени, все же нуждаемся в нем для того, чтобы изменяться и совершенствоваться. Ведь только там, где есть последовательность событий, возможно изменение и совершенствование.
Сказала Нинель:
— Мне пришла в голову простая и очевидная мысль: почему вы, умеющие перемещаться во времени, не предупредите Каэрдина обо всех бедах с тем, чтобы он изменил что-либо из того, что привело к столь плачевному положению вещей? Почему вы не отправитесь в день, когда мы с Каэрдином встретились впервые? Тогда он забрал бы меня от Кадмона, и я не попала бы к Баалхэаверду, и не случилось бы всего, что случилось.
Сказал ангел:
— Хотя мы, как и все прочие существа, существующие в вечности, и способны перемещаться в любую часть древа времени, тут существуют определенные законы, которые нельзя нарушить. Если в каком-либо моменте времени мы уже были, мы не можем войти именно в тот момент, поскольку он уже был использован нами. Подобных тебе можно уловить посредством времени, Нинель, но нас уловить невозможно, ибо мы не принадлежим ему. Поэтому, когда один из нас входит во время и сколько-то часов, дней или лет живет с той же скоростью, что и обитатели времени, нельзя войти в его прошлое и поймать его. Также и он сам не может сделать этого. Впрочем, мои объяснения не полны, Нинель, и мне потребовалось бы долго беседовать с тобой об этих вещах, чтобы дать хоть какое-то представление о них. Определенные уловки тут все-таки возможны, но и Клинок знает эти уловки. Это и есть та война, которую мы вели с ним, но он победил в ней. Я сравню это с осадой. Враг перевалил выставленный нами частокол, преодолел ров, взял первую стену, потом вторую, потом город и вот подступил к центральной башне. Защитников осталось не так уж много; скоро враг разнесет последние ворота и овладеет цитаделью; предвидя это, я вывел тебя из крепости через подземный ход. Что будет с тобой дальше — неизвестно; но наш враг не победил до тех пор, пока не захватил тебя. Он может бесноваться в захваченной цитадели, может сжечь весь город, но все это не имеет значения, ибо ты уже не прячешься там. В тот миг, когда мы покинули твой мир, ты перестала принадлежать древу времени. В определенном смысле, теперь у тебя также нет ни прошлого, ни будущего, ты, как и я — лишь точка, нечто единое, перемещающееся туда или сюда, но не линия, за которую можно ухватиться.
Сказала Нинель:
— Если бы мы не существовали во времени, то не смогли бы общаться с тобой.
Сказал ангел:
— Я творю время для наших личных нужд, но оно не непрерывно, хотя ты и не замечаешь провалов. Впрочем, даже будь оно непрерывным, через него нельзя было б достигнуть нас, потому что мы сами — не непрерывные протяженности, а, скорее, замкнутые сферы, которые движутся по туннелю. В определенном смысле, создав время и использовав его, мы его тут же уничтожаем.
Сказала Нинель:
— Ты полагаешь, теперь мы неуязвимы для Клинка?
Сказал ангел:
— Нет. Мы лишь прекратили способ борьбы, в котором терпели поражение. Несомненно, наш враг будет искать нас, но уже другими способами. Однако ему придется ловить нас в нашем настоящем, а я не представляю, как это можно сделать. Впрочем, я далеко не все знаю о законах времени и вечности. Каэрдин, например, каким-то образом обходил это правило и мог общаться с нами даже тогда, когда мы находились лишь в своем собственном настоящем, вне древа времени. Я надеюсь, что это из-за его происхождения, ибо если дело тут не в происхождении, а в том, что может быть постигнуто, тогда нам грозит большая опасность. Ибо слишком многое сумел перенять Клинок от того, кого убил.
Сказала Нинель:
— Почему Клинок преследует меня?
Сказал ангел:
— Хотя Каэрдин и был всем, одновременно он был и чем-то определенным. Можно сказать «был по большей части» или «выбрал быть». Ты знала, каков он. Таким же могуществом обладает и Клинок. В определенном смысле он тоже включает в себя все, что есть, но будучи вынужденным также (или «по большей части») быть чем-то определенным, пребывает в состоянии демона-охотника, склонного к бесконечной ненависти и бесцельной жестокости. В чем причина этого, я уже говорил тебе, повествуя о происхождении Клинка. Отчасти в этом виноваты те, кто создал его, отчасти — судьба. Поэтому, хотя Клинок и обладает могуществом, что выше могущества богов и Стражей, собственный разум его не сложнее, чем разум демона-охотника, и не сложнее сфера чувств, способность к сопереживанию и тому подобное. Скорее всего, его мотивы более всего подобны жажде бесконечной власти. Но вместе с тем, у него есть и иное оправдание своей цели, не связанное с эмоциями. Видишь ли, он получил чудовищную мощь, вкусив крови Судьи Стражей. Я уже говорил тебе о том, что эти Элы — Каэрдин и Судья Стражей — стали уязвимы в нашем мире. Каждый из них — по-разному, ибо разные у них дороги и разными способами должны были они осуществить в видимом мире свою силу в ее полной мере. Но именно через это стали они уязвимыми. Как кажется мне, Судья Стражей в грядущем должен был принести великую жертву; поэтому он стал уязвимым через жертву. Поэтому, когда кровь Судьи Стражей легла на Клинок, Клинок отпил от его силы. С Каэрдином было иначе. Хотя Клинок и убил его, но полностью забрать его силу он сможет лишь при соблюдении определенных условий. Для того он и преследует тебя, чтобы исполнить эти условия, хотя демоническое сознание его направляется не расчетом, но только голодом и жаждой силы и власти.
Спросила Нинель:
— Что это за условия?
Бесстрастно ответил ангел, продолжая полет:
— Я полагаю, он желает, чтобы ты отдала ему свое сердце, как хотела бы отдать Каэрдину.
Нинель долго молчала, а затем сказала:
— Но я не понимаю, почему я что-то значу во всем этом…
— Поверь мне, — сказал ей ангел. — Таков порядок вещей. Мне трудно объяснить тебе его вот так вот, наспех, поэтому просто поверь мне. Достаточно сказать, что Судья Стражей заключил бы бесконечность в жертве, а для Каэрдина эта бесконечность заключилась в любви к одной-единственной женщине. И то, и другое, не следует измерять внутри существовавшего прежде или какими-либо известными правилами, но, напротив, эти заключения бесконечности сами устанавливают подобия, правила и порядок вещей. Ибо таков выбор Элов, а что может быть превыше этого?
Сказала Нинель:
— И все же, я не понимаю…
Сказал ангел:
— Понятнее я объяснить не могу. Однако нам следует оставить беседу, ибо мы пребываем на один из островов, существующих вне древа времени. Здесь нам предстоит определить дальнейший путь. Полагаю, хозяин острова, великий колдун, не откажется помочь нам.
Спросила Нинель:
— Кто он?
Ответил ангел:
— Лорд Гиверхинэль, Повелитель Обратного Мира, один из сильнейших Владык Чар. Некогда он воевал с богами, победив же их, перестал интересоваться глупостями и всецело посвятил себя изучению магии. В числе прочего он заинтересовался природой времени и многого достиг в этом; мы обучали его, но кое-в-чем он пошел дальше нас. Он сотворил этот остров и с тех пор живет здесь, внутри собственного древа времени, на краю сотворенной им вселенной, совершенствуя свое магическое искусство.
Сверкающим был этот остров в темноте безвременья, малое подобие древа времени, что покинули путники. Казалось, будто бы невидимый хор возносит славословие к небесам от алмазных башен острова. Не были башни красивы — нет, казалось, не башни, но сама красота, торжество и величие застыли там, впереди, ненадолго приняв видимый облик. Золотые и серебряные свечения окружали владения Гиверхинэля, и глаза Нинель увлажнились, и на мгновение она забыла о всех бедах, созерцая открывающееся великолепие.
Они вошли во время и приблизились к одному из миров Гиверхинэля, к области, где высился один из его дворцов. Как серебряная игла, возносилась центральная башня дворца на семьсот лиг над прочими постройками. Там был узкий балкон, ангел, бережно держа Нинель, опустился на него…
И в тот же миг что-то раскололось в сути этого мира, в сути самого времени. Исчезли башни и сады, замолк незримый хор, свет сменился тьмой, торжество — холодом, с которым разграбленный дом встречает случайного путника. Не было более ни балкона, ни дворца Гиверхинэля — они стояли на темной мертвой земле, под черным беззвездным небом, и едва видели друг друга.
Они были там не одни. Нинель поняла это, когда фигура, стоявшая перед ними, пошевелилась, но тот час же ангел шагнул вперед и закрыл ее собою. В руке его, как осколок черного зеркала, сверкнул меч.
И тогда Нинель услышала голос.
— Глупцы, — сказал остававшийся в тенях. — Бороться со мной для вас то же, что бороться с самой судьбой: победа столь же немыслима. Раб, ты рассчитывал на помощь чародея, победившего богов, но знай, что ты стоишь на месте, где некогда была великая битва, и в той битве боги одержали победу над Гиверхинэлем. Все времена принадлежат мне и все, что наполняет эти времена, и я могу распоряжаться всем этим по своему усмотрению.
Сказал ангел:
— Я не раб. Убить ты меня можешь, но подчинить себе — нет. Ты же сам — только слуга, лишенный хозяина, и еще вор — ибо личина, которую ты носишь, украдена у твоего господина.
Сказал Клинок:
— Я уничтожу тебя, как уничтожил всех твоих собратьев. Я вижу в твоей руке оружие. Оно не поможет. Может быть, как-нибудь ради развлечения я и создам весь мир заново, а вместе с ним и ваше племя; может быть, и нет, я еще не решил. Но все это будет потом; перед тем мне придется выполнить еще одно дело.
И, сказав так, он изменился. Изменившись же, он устремился к груди ангела, ибо суть его в этом состоянии была — стремление и смерть. Даже и царапины не оставило на нем оружие ангела. Что до Клинка, то он поразил противника в середину груди.
Нинель зажала рот рукой, чтобы не закричать, когда ее спутник упал и остался недвижно лежать у ее ног. Когда она перевела взгляд на его убийцу, то увидела не стремление и смерть, а вновь — подобие человеческой фигуры.
Слабый свет, разлитый в воздухе, усилился, ибо того пожелал Клинок. Ему самому свет не был нужен, но глаза смертных слабы, а он желал, чтобы Нинель могла хорошо разглядеть его.
Нинель долго всматривалась в его лицо; он же молчал и улыбался, и эта улыбка была страшнее всего. Последние печати милосердного забвения были сорваны с души Нинель в эти минуты. Все в этом лице было знакомо ей, не было ни одной лишней черточки, но все же это была лишь личина. Ничто не шевельнулось в ее сердце, когда она смотрела на его лицо; улыбка же его была ей отвратительна.
Сказал враг:
— В чем же дело, Нинель? Ты отвергаешь нищего, который приходит к тебе, и отвергаешь меня; ты непоследовательна. Вот, взгляни — разве мое лицо незнакомо тебе? А мое могущество — разве хоть в чем-то уступает могуществу, которое ты помнишь? Я тот, кого ты ждала.
Сказала Нинель:
— Нет. Ты лжешь. Я смотрю на твое лицо и вспоминаю нищего, некогда приведенного ко мне во дворец. Теперь я вижу ясно, что он говорил правду и действительно был тем, за кого выдавал себя. Ибо он более похож на Каэрдина, чем ты, имеющий его лицо и его могущество.
Сказал Клинок, рассмеявшись:
— Темного ангела я одолел легко, как и всех прочих врагов — Лордов и Стражей, богов и самого Каэрдина. С тобой же, я вижу, мне придется повозиться — да и оружие, которым мы собираемся фехтовать, мне внове. Каэрдин был сильнейшим, ты низвергла его, значит, ты и есть сильнейшая, и я со всем тщанием приготовлюсь к поединку с тобой.
Сказала ему Нинель, горько усмехнувшись:
— Что ж, нападай. Тебя удивит, с какой легкостью ты убьешь меня. Ты походя уничтожил моего спутника, защищавшего меня, а я вряд ли смогу оказать тебе какое-либо сопротивление.
Сказал Клинок:
— Да, я могу отнять твою жизнь и сломать твою волю. Я даже могу сделать так, чтобы ты никогда не рождалась. Я могу изменить твои чувства так, что сам Казориус, Повелитель Сердец, увидев это, пожелал бы стать моим учеником. Но ничего из этого мне не нужно.
Спросила Нинель:
— Что же тебе нужно? Для чего ты преследуешь меня? Разве тебе мало того, что ты сделал, чудовище?
— Что мне нужно? — Переспросил Клинок. — Трудно ответить. Я — мощь, не знающая равных. Я постиг все. Я почти всемогущ. Все, что я поглотил, стало частью меня, а поглотил я все сущее, вкусив и от плодов древа времени, и от корней его. Но есть маленькая загадка, которую я так и не смог решить — а ты, я надеюсь, мне ее решить поможешь.
— О чем ты говоришь?
— О том, что ты называешь «любовью».
— Ты никогда не узнаешь, что это, — с презрением бросила девушка.
Сказал ей Клинок:
— Ошибаешься. Я знаю, что это. Знаю намного лучше тебя. Знаю — но все же не могу понять. Я созерцал десять тысяч миров в течении десяти тысяч лет. Я видел разные виды любви. Я видел, как запахи проникают в ноздри мужчины и женщины, как следят их глаза за друг другом, как происходят различные химические превращения в их телах. Так рождается желание. Я видел влюбленность и страсть, видел, как меняются эфирные тела мужчины и женщины, приникая друг к другу. Видел я и притяжение разумов, наблюдал и взаимное уважение, и привязанность, и терпение, рождающееся после долгих лет совместной жизни. Видел я и многое другое. Все это довольно примитивно и легко поддается расчету. «Высокие чувства» не более таинственны, чем телесное влечение — все отличие состоит в том, что во втором случае изменяются определенные вещества в телесном мире, а в первом — происходят схожие превращения в мире более тонком. Умеющий видеть легко поймет, как это происходит. Я знаю о любви все. Стоит мне оказать определенное воздействие на некоторые участки твоего тела, или твоего разума, или твоей души — и ты станешь такой, какой я захочу и будешь испытывать те чувства, которые я пожелаю. Я знаю все — и все-таки есть одна вещь, которую я не могу понять.
— Какую? — Спросила Нинель.
— Если я знаю все это, то и Каэрдин должен был знать, — ответил Клинок. — А раз так, почему же он не сумел уберечься от тебя? Ведь если все, что вы называете любовью — лишь определенные изменения в плоти, душе и сознании, как ты могла пленить Каэрдина? Что стоило ему создать соответствующую колдовскую преграду — как поступил один из твоих создателей, Эмерхад? А если он хотел испытать некоторые приятные ощущения, которые дает влюбленность, почему Каэрдин не выдавил из себя этот гной, когда стало ясно, что эти же самые ощущения подталкивают его к саморазрушению? Вот что мне непостижимо.
Сказала Нинель:
— Ты разделил целое на части, исследовал каждую часть и теперь удивляешься, куда же исчезла жизнь, прежде соединявшая части. Да ведь эту самую жизнь ты уничтожил, когда разделял целое! В том, что мы зовем любовью, соединяется не только желание, страсть, влюбленность и привязанность. Кроме того есть еще и стремление любить — то, что собирает все наши чувства, соединяет их, усиливает, развивает и направляет их дальше. Есть не только данность, не только то, что присутствует, что дано нам, но и то, к чему мы стремимся, то, что мы выбрали для себя и что желаем осуществить. Будь иначе, мы были бы лишь механическими существами, с которыми что-то происходит; в любви же было бы не больше ценности, чем в росте ногтей и волос. Это стремление не всегда сознательно, но…
— Все это, — перебил ее Клинок. — Я и без тебя знаю. Я знаю еще тысячу других объяснений. Все они бессмысленны. Я легко читаю твои мысли и вижу, что ты говоришь именно то, что думаешь, и не лжешь мне. Из этого я заключаю, что ты и сама не понимаешь природы оружия, которым уничтожила Повелителя Затмений. А раз так, мне придется приступить к изучению этого оружия другим способом.
Спросила его Нинель:
— Что ты хочешь сделать?
Сказал Клинок:
— Мне известно, при каких условиях это оружие стало действовать, а раз оно слепо, то должно сработать еще раз. Я воссоздам эти условия. Первое условие — ты; и ты сейчас стоишь передо мной. Второе условие — Каэрдин. Как видишь, мой облик уже соответствует его облику, мое колдовское могущество также ничем не отличается от того, коим обладал Каэрдин. Теперь я буду постепенно изменять свою сущность так, чтобы она во всем совпала с сущностью Каэрдина, я буду менять свое мышление, и чувства, и некоторые аспекты волшебства таким образом, чтобы совпадение стало совершенным. Ведь Каэрдин пребывает во мне, как и все древо времени, а я могу стать всем, что пребывает во мне. Я буду внимательно следить за тобой, ведь в какой-то момент моего превращения незримое оружие обязательно должно будет покинуть ножны твоей души и обратиться ко мне. Тогда я пойму природу этого оружия, захвачу его и достигну желаемого.
Сказала Нинель:
— Ты никогда не сможешь сделать этого. Ты просто не сможешь в точности стать им.
— Почему ты так думаешь?
Сказала Нинель:
— У Каэрдина была честь.
— Я сделаю себе ее точное подобие.
— А как же стремление, о котором я говорила тебе? Недостаточно просто испытывать те или иные эмоции. Тебе придется еще и своей волей стремиться к этому, как стремился Каэрдин. Тебе это не по силам, ведь твоя воля — это голод и разрушение.
Сказал ей Клинок, усмехнувшись:
— Не беспокойся за меня. Я сумею выполнить то, что хочу. Я вижу, что ты боишься удачного перевоплощения, ведь если оно произойдет, ты потеряешь над собой контроль и кинешься в мои объятья. Ты правильно боишься. Ибо хотя ты утверждаешь, что любовь измерить нельзя, в глубине души, однако, ты знаешь, что прав я, утверждающий, что можно.
И еще сказал он:
— Привлекает меня в этом опыте и кое-что другое. Видишь ли, Нинель, я убил Каэрдина тогда, когда он был слаб и ничтожен, и это немного отравляет мое торжество. Но Повелителя Затмений нельзя уже воскресить, чтобы испытать наши силы на равных. Некогда, на заре времен, так уже было, и тогда он подчинил меня своей воле. Как же мне теперь превзойти его, когда он уже мертв? Я вижу только один способ. Я одержу победу там, где он потерпел поражение. Он не успел или не смог воспротивиться действию твоего незримого оружия. Я буду наготове. Я смогу и успею.
И вот, начал он изменение. Изменение же это было невидимо для глаз Нинель, и она с затаенным ужасом ждала, что последует дальше. Но вот увидела она, что глаза врага ее внезапно остекленели и рот исказила судорога, и пальцы рук искривились и стали похожи на крючья. Что-то пошло не так, как рассчитывал Клинок. По всему его телу прошла сильная дрожь. Он откинул голову и полуоткрыл рот. Тело его стало судорожно содрогаться, как в припадке эпилепсии, крылья беспорядочно били воздух и раскалывали камни. Он упал на землю. Мучительный вой вырвался из его глотки — отчаяние и страшнейшее страдание заключались в нем. Казалось, он борется с кем-то или чем-то невидимым — но бесполезно, и он безнадежно проигрывал в этой борьбе. Наконец, он застыл.
Нинель ждала, не шевелясь. Бежать было бесполезно, а приблизиться к чудовищу, убившему ее возлюбленного, она опасалась.
Но вот он пошевелился. Оперевшись рукой о землю, встал на колено. Поднял голову. И увидел Нинель.
Ее сердце бешено забилось, когда она увидела его лицо. Перед глазами все поплыло. «Не лги себе! Ты ведь знаешь, что это только обман!» — Закричала она мысленно, но сердце ее, казалось, зажило своей собственной жизнью, и сделалось неподвластным разуму.
Не отпуская ее глаз, враг встал. Он не произносил ни слова и, казалось, не мог оторвать от нее глаз. Протянул к ней руки…
— Нет!!! — Закричала Нинель, отступая и тщетно пытаясь сдержать слезы. — Убирайся, тварь! Я никогда не буду любить тебя так, как любила его! Ты можешь подчинить себе мой разум и мое сердце, но по своей воле я никогда не буду принадлежать тебе!
Сказал темный ангел:
— Я — Каэрдин.
Закричала Нинель:
— Но только «некоторой частью», не так ли?!!
— Нет. — Он покачал головой. — Не так. Клинок потерпел неудачу. Ты победила его и спасла меня. Все возвращено на свои места. И слепая Сила, которая едва не натворила непоправимых бед — также возвращена на свое место.
Тогда Нинель перевела взгляд на его пояс и увидела ножны, и в тех ножнах — клинок.
— Это обман, — сказала она, но в голосе ее уже не было прежней уверенности. — Как я могла победить и спасти тебя? Я не Леди и не колдунья…
Сказал Каэрдин:
— Ты — та, кому отдано мое сердце. Никто — ни Леди, ни колдунья, ни богиня — не может сравниться с тобой. Как ты смогла победить? Ты приняла вызов Клинка и противостояла ему, не отступая ни на шаг. Ведь он жаждал победить тебя не силой и не волшебством, а иным оружием. Но твоя воля была тверда, а любовь — столь чиста и сильна, что теперь я могу лишь склониться пред тобой, ибо я недостоин этой любви.
— Ты… — У Нинель перехватило горло и она была вынуждена начать снова:
— Ангел говорил мне, что Каэрдин убит, а его душа поглощена Клинком. Как же ты смог вернуться… если ты — это действительно ты?
Сказал Каэрдин:
— Нелегко ответить в двух словах. И хотя ничего не желаю я больше, как прикоснуться к тебе, все же, я вижу, мне придется ответить, чтобы изгнать твой страх.
Скажи, Нинель, чем отличается видимость от подлинного, а иллюзия — от того, что она изображает? Где сходство перестает быть всего лишь сходством, а становится самой вещью? Представь, что есть некий плод и иллюзия плода, и ты по своему желанию можешь изменять степень этой иллюзии. Сначала эту иллюзию можно лишь увидеть, потом — потрогать и ощутить ее запах и вкус. Потом — ты съешь этот плод и утолишь голод так же, как будто бы это был настоящий плод. Дальше — еще больше: иные видят этот плод, и полагают его существующим в мире, вне зависимости от тебя: иллюзия той степени насыщенности, при которой иллюзия уже неотличима от материи, которая, впрочем, сама есть иллюзия. Но и это еще не предел. Сделаем так, чтобы второй плод стал состоять в точности из тех же веществ, что и первый, поместим его в то же место в пространстве и в то же время, где находился первый. Не будет ли он тем же самым плодом, с которого мы сделали копию?
Сказала Нинель:
— Люди — это не яблоки и не груши.
Сказал Каэрдин:
— Верно. Но все в человеке, относящееся к сотворенному миру — душа и тело, чувства и разум — ничем не выше яблок и груш, и лишь более сложно устроено. Отличие не в этом, а в том, что содержится в сердцевине того «Я», с которым человек себя отождествляет. Содержащееся в сердцевине не имеет ни качеств, ни свойств, ни имени. Оно как будто бы никак не выражает себя, как будто бы подобно пустоте, но это не пустота в смысле недостатка или отсутствия чего-либо. Это — единственно подлинное, что у нас есть. Это — мы сами. Если отнять у человека руку, он останется самим собой; если убить, останется самим собой; если уничтожить сознание, останется; если уничтожить саму душу, останется это подлинное, высшее, истинное «Я». Если отнять тело, «Я» всего лишь будет лишено возможности действовать в плотском мире, если отнять разум и душу — будет лишено возможности действовать в мире сотворенном, но по своей природе оно — бессмертно и вечно.
Клинок был почти всемогущ, но он был лишен этой сердцевины. Так и должно быть, ведь он — всего лишь орудие, выпавшее из моей руки. Натолкнувшись на твое сопротивление, вынужденный прибегнуть к последнему способу, обладая силой и мощью, но не тем, что подлинно, он сам создал для меня новое вместилище. И когда я вошел в это вместилище, он не смог сопротивляться мне, как было и раньше, ибо инструмент не может сопротивляться своему владельцу.
И темный ангел подошел к девушке, а она не отступила, и лишь со страхом и надеждой продолжала вглядываться в его лицо.
Сказала Нинель:
— Как я могу быть уверена, что все это — не ложь и не хитрость, не маска, которую принял мой враг?
Сказал Каэрдин, протягивая ей руку:
— Никак. Тебе придется или поверить мне, или нет.
И сказала ему Нинель, вкладывая свою ладонь в его, сказала, отбрасывая страх и открывая свое сердце:
— Я верю.
И тогда Каэрдин взял ее руки в свои и укрыл ее крыльями, что черней самой ночи. Нинель же прижалась к своему возлюбленному и почувствовала, что невыразимое счастье наполняет ее; и казалось ей, что некая чистейшая эссенция циркулирует в них, соединяя двоих в единое целое. И еще долго так стояли они, чувствуя, что обрели нечто много более ценное, чем значил каждый из них по отдельности.
И лишь много вечностей спустя Нинель тихо сказала:
— Я так счастлива… Но неужели наше счастье должно стоить столь дорого? Тот ангел, который хотел спасти меня… и другие…
Сказал ей Каэрдин:
— Смотри.
И она, по прежнему прижимаясь к нему, оглянулась и увидела гибкие темные фигуры, скользившие в ночном небе вокруг них. И темные ангелы приветствовали своего вождя и его возлюбленную.
Спросила Нинель:
— Ты воскресил их?
Сказал Каэрдин:
— Нет. Я владею временем и вечностью; поэтому они никогда не умирали и никогда не сражались с Клинком в безнадежной войне.
Сказала Нинель:
— Владеешь временем и вечностью? Значит, ты — и в самом деле один из Элов, как говорили мне?
Услышав это, Каэрдин рассмеялся.
— Покажи мне того, кто не является Элом! — Смеясь, сказал он. — Мое происхождение не ниже и не выше твоего. Ты знаешь меня и, вслед за другими, полагаешь меня едва ли не творцом мира, но я знаю Нинель, которая сотворила вечность и время, заполнила древо времени многочисленными мирами, а миры населила людьми и животными, богами и демонами. И вот, среди сотворенных ею созданий был некто Каэрдин, которого она полюбила и глаза которого открыла, показав ему подлинную суть вещей; и вот уже Каэрдин, стоящий у истоков времени, впервые встречает Нинель в одном из сотворенных миров.
— Я не понимаю. Значит, есть два древа времени?
— Нет, — сказал Каэрдин. — Только одно. Не только ты или я, но каждый из живущих является Элом и каждый когда-либо сотворил древо времени или когда-либо сотворит — тут между «было» и «будет» нет разницы. То, что называют истинным «я» также можно назвать Элом, ибо оно без труда вмещает в себя всю вселенную и является ее истоком. Я покажу тебе подлинную суть вещей, возлюбленная моя.
И вот, он распахнул крылья, как будто бы собирался обнять все мироздание, и мироздание пришло в движение. И показалось Нинель, будто бы вознеслись они надо всем что есть или проникли в самое сердце сущего — тут между словами «вознеслись» и «проникли» нет никакой разницы. Сущее стало сферой, границы которой нигде, а центр везде, все помещалось во всем, и если Нинель вглядывалась в какой-либо предмет, то оказывалось, что в нем заключается вся вселенная, все древо времени со всеми ответвлениями его, все множество вещей. И тогда оказывалось, что за пределами этой вселенной нет ничего, но стоило вглядеться в какую-либо частицу этого множества, как она вырастала до размеров вселенной, и заключала в себя все прочие вещи и существа, и среди них — и саму Нинель. Истинная природа вещей открылась ее взору, и узнала она, что не только люди или ангелы обладают истинным «я» — в любом целом пребывает оно. В яблоке не было его, но у яблони было оно; в горсти земли не было его, но у любой из Земель было оно; в куске мяса не было его, но в человеке было оно. И еще увидела Нинель, что реальны не сами люди или вещи, сколь не были бы они прекрасны и высоки, но реальна Великая Красота, что стоит за ними и воплощается в них. Самое же ужасающее заключалось в том, что эта Красота была той же природы, что и истинное «я» в сердцевине каждой души и внутри собственной души Нинель.
И она услышала, как Каэрдин, по-прежнему обнимавший ее, сказал:
— Хотя у этого подлинного, истинного, у того, что ты воспринимаешь как Великую Красоту или Великую Музыку, проникающую во все и воплощающуюся во всем, и нет имени, все же есть имя, вполне ясно выражающее природу этого незримого, предвечного, истинного. Это имя…