"Ковпак" - читать интересную книгу автора (Гладков Теодор Кириллович, Кизя Лука...)

«ТОВАРИЩ КОМАНДИР, ГЕРОЙ СОВЕТСКОГО СОЮЗА!»

Старая Гута и впрямь стала настоящей партизанской столицей, живущей своеобразной жизнью малой, но все ж советской земли. Здесь был уже Брянский партизанский край. Отряды, гарнизоны и посты окружали его непроницаемой, хотя и невидимой для чужого глаза стеной.

Ни одна лесная тропка не осталась без надзора, все было перекрыто и наглухо взято под замок.

Брянский партизанский край, включавший в себя около 400 сел Украины и Российской Федерации, охватывал огромную территорию — 180 километров с юга на север и 60 — с запада на восток с населением около 200 тысяч человек. Десятки отрядов из нескольких областей насчитывали до 25 тысяч бойцов, десятки тысяч жителей к тому же входили в группы местной самообороны. С Большой землей поддерживалась постоянная связь по радио и самолетами. На вооружении партизан имелось 4 тяжелых танка КВ, десять средних танков Т-34, 2 танкетки, 5 бронемашин, 136 минометов, 112 станковых и 395 ручных пулеметов, 81 орудие различного калибра. Танки и машины работали на местном горючем — скипидаре, при этом из глушителей валили клубы едкого дыма.

Понятно, что в Старой Гуте Путивльский отряд смог и хорошо отдохнуть, и привести себя в порядок, и подготовиться к новым боям и походам. Прежде всего надлежащее лечение и уход получили раненые, которым нескончаемые марши по бездорожью, когда делать перевязки приходилось буквально на ходу, причиняли мучительные страдания. А раненые в партизанской войне — статья особая, отличная от фронта, когда пострадавшего бойца можно эвакуировать в тыл, где есть в должном количестве и квалифицированные врачи, и инструменты, и лекарства. На фронте раненый красноармеец, как правило, покидает свою часть, партизан всегда остается в отряде, разделяя его судьбу.

Благодаря хорошему уходу все раненые быстро пошли на поправку, в том числе и Руднев, правда, довольно долго еще Семен Васильевич вынужден был говорить только шепотом.

Хозяйство отряда в Старой Гуте было поставлено солидно. Сводки Совинформбюро от руки уже не переписывали, их печатали ежедневно на настоящем типографском станке, взятом в качестве трофея при разгроме одного из вражеских гарнизонов. Листовками обеспечивали не только бойцов отряда, но и местных жителей. Хозяйственники организовали портняжную мастерскую, где перешивали трофейное обмундирование и ремонтировали одежду, и оружейную, где приводили в порядок поврежденное оружие.

11 апреля произошло событие чрезвычайное — из Москвы прилетел первый самолет, доставивший Ковпаку долгожданную радиостанцию. Тем же самолетом прибыли начальник рации Дмитрий Степанович Молчанов, политрук Николай Грищенко и радистка Катя Коноваленко. Поскольку аэродрома или площадки, пригодной для посадки, в окрестностях села не было, и радисты, и рация были сброшены с парашютами. Дед от души радовался рации и сказал выразительно:

— Прибыла Москва в Старую Гуту! Теперь живем, браты, и посоветоваться можно, и подмогу получить. Благодать!

Главным занятием основной массы партизан в этот период стало учение, в первую очередь изучение трофейного, взятого в боях оружия. На вооружении отряда были минометы, пулеметы, автоматы, винтовки, карабины самых разнообразных систем, изготовленных во всех странах, захваченных гитлеровцами. Никаких руководств и наставлений к ним, естественно, не было. Но Ковпак и Руднев поставили задачу: владеть оружием врага лучше, чем он сам! И партизаны учились, помогая друг другу. Бывало, идет Ковпак по лесу, увидит группу партизан, разбирающих и собирающих какой-нибудь шкодовский пулемет, и бросит на ходу Рудневу:

— Выходит, комиссар, твой Осоавиахим с войною не кончился! Академия тебе полная!

Руднев улыбается в красивые усы, отвечает одними губами:

— Война учит как умеет!

В Брянском крае весной 1942 года располагалось свыше двадцати крупных партизанских отрядов. Их командиры поддерживали между собой постоянную связь, регулярно встречались на совещаниях, обменивались опытом, проводили совместные операции. Многих из них Ковпак уже знал и раньше, с другими только познакомился. Все они слышали о делах Путивльского отряда и его командире. Ближе, чем с другими, сошелся Ковпак с Александром Николаевичем Сабуровым. Сблизила их общность по многим вопросам, причем коренным, партизанской войны.

Высокий, крепко сколоченный, с крупными чертами лица, Сабуров до того, как стал партизаном, был армейским политработником, батальонным комиссаром. Участвовал в боях, с остатками своего батальона пробивался из окружения, по пути создал сильный, подвижный отряд. Как и Сидор Артемьевич, пришел к выводу, что рейд — самая эффективная форма партизанской борьбы.

В апреле в селе Красная Слобода, где располагалось соединение Сабурова, состоялось совещание партизанских командиров, съехавшихся с разных сторон Брянского леса. Как проходило совещание, какую роль сыграл в нем Ковпак, лучше всего описал сам Сабуров:

«Хлопает калитка. С крыльца слышен уже знакомый мне по Хинельскому лесу раскатистый бас секретаря подпольного комитета партии Червонного района Порфирия Фомича Куманька, но в комнату первым входит невысокого роста пожилой человек с бородкой клинышком, в длинном штатском пальто, перекрещенном ремнями. На голове — серая кубанка. Запросто, как старому знакомому, он подает руку; замечаю, что два пальца правой руки как-то неестественно подогнуты — очевидно, результат ранения. Говорит с мягким украинским акцентом: — Ковпак, командир путивльских партизан.

…………

Еще рукопожатие. Еще… Мы кое-как рассаживаемся в нашей тесной комнатушке… И в Красной Слободе, в этом небольшом селе, затерянном среди лесной глуши, начинается командирский совет партизанских отрядов Донбасса, Харьковщины, Курска, Путивля, Хинельских лесов — посланцев России и Украины.

Да, история повторяется. Со стародавних времен по южной окраине овеянного преданиями и легендами дремучего Брянского леса проходит граница между Россией и Украиной. И с давних незапамятных времен враги всех мастей пытались открыто и тайком, лестью и под страхом смерти разъединить два народа, двух кровных братьев. Но всякий раз великая дружба ломала любые кордоны…

Ковпак, попыхивая невероятных размеров козьей ножкой, внимательно изучает подготовленную нами сводку обстановки нашего партизанского края. Отложив ее в сторону, он говорит:

— Товарищ Сабуров, открывай совещание. Не люблю дипломатии. На твоем хозяйстве собрались — открывай…

Сидор Артемьевич рассказывает главным образом о своих переходах из Спадщанских лесов в Хинельский и оттуда к нам — на Брянщину. Стараюсь не пропустить ни одного слова: хочу понять, как можно с тяжело груженными, громоздкими обозами пройти сотни километров по открытой местности и при этом не иметь потерь. Забрасываю Ковпака множеством вопросов.

— Вот я тебе зараз скажу, что главное, — охотно делится своим опытом Ковпак. — Первое дело — это быстрота движения: нужно делать не меньше тридцати-сорока километров за ночь. Второе — дневку определяй заранее, и на это место обязательно за сутки нужно посылать своих людей в разведку: когда придешь туда, они тебе всю обстановку сразу и доложат. Третий вопрос — это твое хозяйство. Обоз готовь с умом, подбирай лошадей сильных, выносливых и не перегружай их. Не забывай, что иной конь хорош под седлом, а в повозочной упряжи не потянет. И ездовые должны быть с головой, с ходу бы понимали, что к чему, а то попадется растяпа, наскочит на пень или влетит в болото и задержит всю колонну.

Сидор Артемьевич предупреждал, что при движении колонны ни в коем случае не следует ввязываться в бой с противником всеми силами. Врагу выгодно увлечь тебя боем, чтобы остановить, а затем окружить и уничтожить всю колонну.

— Может случиться, что противник догонит тебя или выставит на пути заставу. Тут уж, браток, не раздумывай: сразу выбрасывай навстречу ему ударный отряд и позаботься, чтобы командир там был сноровистый, умел быстро ориентироваться в обстановке и не боялся принимать смелые решения. Ударный отряд должен первым завязать бой и отвлечь на себя противника. Тем временем колонна оторвется от врага.

Передохнув немного, Ковпак добавляет:

— Не беспокойся, отряд, который вел бой, никуда не денется, при всех условиях хлопцы вас догонят. В общем, повторяю: главное — не ввязываться в бой сразу всеми силами. Это вы не забывайте…

Я записывал, переспрашивал, снова записывал, и, право же, на этом совещании я скорее походил на прилежного ученика, чем на председательствующего. Хотелось уловить все интересное, позаимствовать все ценное из опыта соседей.

А в комнате опять разгорелся спор. Вопросы тактики слишком волнуют всех, чтобы разговор протекал спокойно. Ковпак вновь подал голос:

— Товарищи говорят, что у каждого своя тактика: у Сабурова — одна, у Ковпака — другая, у Покровского, скажем, — третья. Что ж, спорь, защищай, отстаивай свое. Но не поступайте, как вот этот, — тычет он в сторону потупившегося командира. — Когда ему туго пришлось, он до меня прихилывся: «Спасай, Дед!» А когда на меня гитлеряки насели, он поднял свой отряд и пошел своей дорогой — вот, мол, бис с ним, с Дидом… Я вас спрашиваю, як така тактика называется? Трусость! От як!

Наконец, еще одно дело. Данные разведки свидетельствуют о сосредоточении на подходах к Брянскому лесу по меньшей мере трех вражеских дивизий. Намерение врага понятно всем: одним ударом покончить с партизанским краем и со всеми скопившимися здесь нашими отрядами. Что нам делать? Ждать этого удара или опередить его? Я оглядываю друзей.

— А какого ж биса, ты думаешь, мы к вам сюды приихалы?.. — смешливые искорки загораются в глазах Ковпака. — Ударим! А як же иначе? Так ударим, что гром пойдет по лису. Правильно, товарищи?

Все горячо соглашаются с ним… Договариваемся в ближайшее время собраться в штабе Ковпака и разработать план совместной операции по всей ширине Брянского леса».

«Мирный» период пребывания в Старой Гуте для ковпаковцев закончился. И вот уже первый бой, совместно с Хомутовским отрядом: в селе Жихов наголову разгромлен батальон 51-го венгерского полка. Противник бежал, потеряв убитыми почти двести человек, из них четырнадцать офицеров.

Совместно с другими отрядами ковпаковцы громят вражеские гарнизоны в селах Середино-Будского района, опорные пункты в селах Чернатское и Пигаревка. Пигаревский бой, проведенный в канун Первомая, стоил гитлеровцам только убитыми 360 солдат!

А 1 Мая Старая Гута отмечала праздник, который стал здесь, в партизанском крае, праздником непокоренных. Все село, как и положено на советской земле, заалело полотнищами флагов. Самый дорогой цвет, цвет жизни и правды, цвет революции и коммунизма, цвет Советской власти.

В 10 часов утра в селе Старая Гута Ковпак, Руднев и Базыма принимали парад своего соединения. В глубоком тылу врага партизанские роты торжественно шагали в парадном строю, и каждый из бойцов и командиров в душе маршировал по звонкой брусчатке Красной площади перед Мавзолеем Ленина. Это была железная поступь народа, нигде, никогда и никем не побежденного и не покоренного…

Состоялся и массовый митинг, в котором приняло участие все население Старой Гуты. На митинге произошло вроде бы неожиданное, а в сущности, закономерное и характерное, что растрогало Ковпака до слез. Узнав, что Советское правительство объявило о подписке на первый Государственный заем обороны, жители села тут же решили принять участие в ней! Собрали ни много ни мало 400 тысяч рублей, которые были позднее самолетом отправлены на Большую землю.

Прямо с митинга Ковпак, Руднев и Базыма отправились в подразделения проверить, как люди готовятся к новому походу. Куда — пока знали только они. Обошли все роты, взводы, отделения.

Оружие — прежде всего. Беспощадно выбрасывалось все, что не нужно в бою. Наблюдая за чисткой партизанских повозок со всевозможным имуществом, Ковпак невозмутимо комментировал:

— Партизан — это боец. Не тряпичник, а солдат. — Он значительно подымал обкуренный палец. — А что значит солдат, к тому же партизан? Это, хлопцы, значит, что ни поймать его, ни убить. Потому что проворность наша — это и оружие наше. А потому все лишнее долой.

Вот командир и комиссар, не сговариваясь, остановились у одной из множества повозок. Ездового, однако, это внимание совсем не радует.

— Твоя? — Ковпак мельком кивнул на повозку.

— Моя, товарищ командир…

— И лошадка?

— А как же!

— И тебе не совестно?

— А?!

— Вот тебе и «А!». Не видишь ты, что ли, животина твоя на одном честном слове держится. Кожа да кости. Куда же ты, парень, смотришь, если не на коня? Может, на спирт? — Ковпак хмурит брови. — Точно: спирт! Вон он у тебя, под барахлом, я же вижу.

Руднев откидывает какое-то рядно и… действительно извлекает из повозки бутыль с самогоном. Разгневанный комиссар готов уже был разбить бутылку о ближайшую сосну, но Ковпак задержал его руку.

— Не надо, Семен. Пусть снесет в санчасть. — И к ездовому зло: — Запомни, парень, спьяну воевать — немцу потеха. Вот и барахло твое… К чему натаскал его полную повозку? Вместо боеприпасов, что ли? Слышь, Кудрявский! — он окликает командира Кролевецкого отряда Василия Моисеевича Кудрявского именно потому, что видит, как тот прячет от него глаза. — У тебя большой обоз?

— Возов двадцать будет…

— А с боеприпасами?

— Да один всего… Ну, еще пулеметная тачанка.

— И это, по-твоему, правильно?

Молчание. Ковпак рубанул воздух ладонью.

— Ясно! Пятнадцать повозок — долой! Дядькам отдай, им пригодится. И вот что, ты же герой гражданской войны, ты же знаешь: все должно стрелять у партизана. Все! И обоз тоже. А если нет, то на кой черт он нам?

Миновав смущенных командира отряда и ездового, Ковпак и Руднев идут дальше. Осмотр продолжается.

Проверка готовности соединения к новым боям поставила Ковпака еще перед одной проблемой. Значительную часть его обоза составляли женщины и дети. Война усадила на партизанские телеги целые семьи, в том числе и семью комиссара Руднева.

— М-да, цыганский табор у нас получается, а не боевой отряд, верно, Семен Васильевич?

— По нужде, — вздохнул Руднев, — не бросать же детей да женщин…

— Вот и я говорю. Что-то недодумали мы здесь.

Додумали вдвоем. Дед горячо, хотя и скрытно, как это часто бывает с людьми, которым не дано собственное отцовство, любил детей. И понимал, каким опасностям подвергаются они, находясь в отряде. Приказ Ковпака был разумным и простым: дети и женщины остаются на месте. Их обеспечивают продовольствием. Матерям, имеющим совсем маленьких, выделили дойных коров — молоко ничем другим не заменить!

— А там и на Большую землю отправим, — такими словами завершил Ковпак свой приказ.

Отряду предстояло снова вернуться к Путивлю. Но в отличие от зимнего рейда этот поход совершался по прямому согласованию с командованием Красной Армии. Впервые! И это накладывало на всех командиров и бойцов особую ответственность. Ковпак писал:

«Мы шли выполнять задачу, поставленную перед нами командованием Красной Армии, — дезорганизовать движение на железнодорожной магистрали Конотоп — Ворожба — Курск и на параллельных ей шоссейных дорогах. Все эти коммуникации приобрели в то время особо важное значение. Немцы готовились к наступлению на Воронежском направлении».

15 мая Путивльский объединенный отряд численностью в 750 бойцов покинул Старую Гуту. Состоял он, собственно говоря, из пяти отрядов под общим командованием: Путивльского, Глуховского, Шалыгинского, Конотопского и Кролевецкого. Обоз занял 150 подвод. С собой взяли только самое необходимое, в том числе перевозной разборный мост, построенный под наблюдением Ковпака и Коренева для переправ через малые реки.

Переход к Путивлю — 150 километров — партизаны проделали за неделю. Шли без боев, несколько мелких стычек не в счет. Однако во время пути произошло два важных события, на которых нужно остановиться особо.

Уже говорилось, что Ковпак и Руднев придавали огромное значение отношениям партизан с местным населением. Именно поэтому они и решили, что с превращением небольшого отряда в настоящее партизанское соединение, непосредственно связанное с командованием Красной Армии, пришла пора отразить эти отношения в специальном приказе. Приказ за номером двести был отдан 21 мая 1942 года на дневке в Слоутских лесах;. Он был суров, недаром бойцы называли его между собой «приказ двести — расстрел на месте», но иным и быть не мог, ибо долженствовало ему стать главным после присяги законом партизанской жизни.

Приказ № 200:

«Партизанское движение есть народное движение. Партизаны — это сыновья своего народа. Поэтому каждый поступок, каждый шаг партизана в населенном пункте, его поведение и отношение к населению есть большой политический фактор. Население нас одевает, кормит, из населения идут в партизаны лучшие сыны и дочери. Наши успехи в борьбе с врагом зависят от того, как мы будем относиться к местному населению и как оно поддержит нас. Нужно помнить, что враг использует каждую нашу ошибку, каждый неправильный поступок по отношению к населению в свою пользу.

Исходя из сказанного выше, приказываю:

1) Во время перехода через населенные пункты всем бойцам, командирам и политработникам строго запрещается заходить в хаты. Весь личный состав оперативной группы обязан оставаться в строю и соблюдать установленный порядок и строгую дисциплину.

2) Любые операции в населенных пунктах по ликвидации полицаев проводить лишь с разрешения командования отряда и обязательно в присутствии командира и политрука оперативной группы.

3) Категорически запрещаю забирать у населения яйца, кур, молоко. Заготовлением продовольствия и фуража занимается специально созданная группа для всего отряда.

4) Замену коней, упряжи и повозок у населения проводят командиры групп с разрешения командования отряда.

5) Категорически запрещается стрелять как во время перехода, так и на стоянках.

6) Все командиры, политработники и бойцы обязаны выполнять этот приказ, нарушение которого рассматривается как измена Родине, и нарушители привлекаются к ответственности, вплоть до расстрела.

Приказ огласить всему личному составу под расписку».

Таков он был, знаменитый «приказ двести». Подписав его, Ковпак и себе, и каждому бойцу своему снова напомнил святую истину: против народа не смей никто, ни в чем, никогда! Посмеешь — пеняй на себя!

Так и поняли приказ ковпаковцы.

Следующий день застал отряд в лесу Довжик на самой границе Путивльского района. Бойцы отдыхали после ночного перехода, радисты, как обычно, развернули рацию для приема очередной сводки Совинформбюро. Что-то особенное, видно, приняли на сей раз Молчанов и Коваленко, если вместо обычного делового доклада кинулись к командиру с объятиями. Только и понял вначале Сидор Артемьевич, что его поздравляют, а когда разобрал с чем, растерялся, едва ли не впервые в жизни. И было отчего!

Радисты приняли Указы Президиума Верховного Совета СССР от 18 мая 1942 года о награждении орденами и медалями 196 партизан за доблесть и мужество, проявленные в партизанской борьбе в тылу против немецко-фашистских захватчиков. Четверым особо отличившимся командирам украинских партизанских отрядов: Сидору Ковпаку, Ивану Копьенкину, Александру Сабурову и Алексею Федорову присвоено звание Героя Советского Союза!

Отряд ликовал. Каждый боец воспринял высокое награждение Ковпака как признание Родиной заслуг всего отряда, да так оно, конечно, и было на самом деле. Что лукавить, радовался и Ковпак. Но радовался бы еще больше, если бы не чувство досады и обиды за своего комиссара. Из-за чьей-то неосведомленности, а возможно, и невнимательности заслуги Руднева оценили значительно ниже, чем следовало. Сидору Артемьевичу было обидно за человека, поистине ставшего душой соединения, чей вклад в борьбу, несомненно, заслуживал более высокой оценки, чем орден «Знак Почета», которым обычно награждали деятелей культуры, просвещения, передовиков сельского хозяйства. Потому-то и досадовал Ковпак, обиду эту разделяли и партизаны. Дед горячился:

— Признали меня, признайте и моего комиссара! Золотая Звезда и ему полагается!

Разволновался так, что продиктовал радисту телеграмму: «Москва, Кремль. Товарищу Сталину. Мой комиссар боевой партизанский командир, а не доярка, чтобы награждать его орденом «Знак Почета». Ковпак». Хорошо еще, что донести эту радиограмму до рации не дали, перехватили…

Вечером кто-то из партизан явился к Ковпаку с донесением. Козырнул, обратился, как положено:

— Товарищ командир… — запнулся на мгновение и твердо закончил: — Герой Советского Союза!

Это порожденное сейчас уже никто не помнит кем обращение к Ковпаку было потом в приказном порядке утверждено комиссаром Рудневым. Оно сохранялось в отряде вплоть до присвоения Сидору Артемьевичу генеральского звания.