"Книга 1" - читать интересную книгу автора (Высоцкий Владимир)

КРАСНОЕ, ЗЕЛЕНОЕ…

* * *

Я любил и женшин, и проказы, Что ни день, то новая была. И ходили устные рассказы по району Про мои любовные дела. Но, однажды, как-то на дороге Рядом с морем, этим не шути, Встретил я одну из очень многих На моем на жизненном пути. А у ей широкая натура, А у ей — открытая душа, А у ей — шикарная фигура, А у меня в кармане ни гроша! Потому, что ей в подарок — кольца, Кабаки, духи из первых рук. А взамен — немного удовольствий От ее сомнительных услуг. Я тебе, — она сказала, — вася, Дорогое самое отдам! Я сказал: за сто рублей согласен, А если больше — с другом пополам! Есть такие женщины, что кони: На дыбы, закусят удила! Может я чего-нибудь не понял, Но она обиделась, ушла. А через месяц улеглись волненья, Через месяц вновь пришла она. У меня такое ощущенье, Что ее устроила цена.

* * *

Я однажды гулял по столице, Двух прохожих случайно зашиб. И, попавши за это в милицию, Я увидел ее и погиб. Я не знаю, что там она делала, Видно, паспорт пришла получать. Молодая, красивая, белая… И решил я ее разыскать. Шел за ней и запомнил парадное. Что ж сказать ей? Ведь я — хулиган! Выпил я и позвал ненаглядную В привокзальный один ресторан. А ей вслед улыбались прохожие, Ну, хоть просто кричи караул. Одному человеку по роже я Дал за то, что он ей подмигнул. Я икрою ей булки намазывал, Деньги прямо рекою текли! Я ж такие ей песни заказывал! А в конце заказал „Журавли“. Обещанья я ей до утра давал, Я сморкался и плакал в кашнэ, А она мне сказала: „Я верю вам И отдамся по сходной цене“. Я ударил ее, птицу белую, Закипела горячая кровь! Понял я, что в милиции делала Моя с первого взгляда любовь.

ПОПУТЧИК

Хоть бы облачко, хоть бы тученька В этот год на моем горизонте. Но однажды я встретил попутчика, Расскажу вам о нем, знакомьтесь! Он спросил: — Вам куда? — до Вологды Ах, до Вологды, — это полбеды. Чемодан мой от водки ломится. Предложил я, как полагается: „Может выпить нам, познакомиться? Поглядим, кто скорее сломается!“ Он сказал: „Вылезать нам в Вологде, Ну, а Вологда — это вона где!“ Я не помню, кто первый сломался. Помню, он подливал, поддакивал. Мой язык, как шнурок, развязался, Я кого-то ругал и оплакивал. А проснулся я в городе Вологде, Но — убей меня — не припомню, где! А потом мне пришили дельце По статье Уголовного кодекса. Успокоили: „Все перемелется“. Дали срок и не дали опомниться. И вдобавок плохую дают статью, Ничего, говорят, вы так молоды! Если б знал я с кем еду, с кем водку пью, Он бы хрен доехал до Вологды! Все обиды мои годы стерли, Но живу я теперь, как в наручниках. Мне до боли, до кома в горле Надо встретить того попутчика!

ПРО СЕРЕЖУ ФОМИНА

Я рос, как вся дворовая шпана, Мы пили водку, пели песни ночью, И не любили мы Сережку Фомина За то, что он всегда сосредоточен. Сидим раз у Сережки Фомина, Мы у него справляли наши встречи. И вот о том, что началась война, Сказал нам Молотов в своей известной речи. В военкомате мне сказали: „Старина, Тебе броню дает родной завод „Компрессор“ Я отказался, а Сережку Фомина Спасал от армии отец его профессор. Кровь лью я за тебя, моя страна, И все же мое сердце негодует: Кровь лью я за Сережку Фомина, А он сидит и в ус себе не дует. Ну, наконец, закончилась война, С плеч сбросили мы словно тонны груза. Встречаю я Сережку Фомина, А он — Герой Советского Союза.

* * *

Сегодня я с большой охотою Распоряжусь своей субботою, И, если Нинка не капризная, Распоряжусь своею жизнью я. Постой, чудак, она ж наводчица, Зачем же так? — уж очень хочется! Постой, чудак, у нас компания, Пойдем в кабак, зальем желание. Сегодня вы меня не пачкайте, Сегодня пьянка мне до лампочки, Сегодня Нинка соглашается, Сегодня жизнь моя решается! Ну, и беда же с этой Нинкою, Она спала со всей Ордынкою! С такою спать кому ж захочется? А мне плевать, мне очень хочется! Сказала, любит, все заметано. Поставлю рубль за сто, что врет она. Она ж того, ко всем ведь просится. А мне-то что, мне очень хочется! Она ж хрипит, она же грязная, И глаз подбит, и ноги разные, Всегда одета, как уборщица, Плевать на это — очень хочется! Все говорят, что не красавица, А мне такие больше нравятся. ну, Что ж такого, что наводчица? А мне еще сильнее хочется.

ТАТУИРОВКА

Не делили мы тебя и не ласкали, А что любили, так это позади. Я в душе ношу твой светлый образ, Валя, А Леша выколол твой образ на груди. Я в тот день, когда прощались на вокзале, Я тебя до гроба помнить обещал. Я сказал, — Я не забуду в жизни Вали! — А я тем более! — мне Леша отвечал. А теперь реши, кому из нас с ним хуже, И кому трудней, попробуй разберись. У него твой профиль выколот снаружи, А у меня душа исколота снутри. И когда мне так уж тошно, хоть на плаху (Пусть слова мои тебя не оскорбят), Я прошу, чтоб Леша расстегнул рубаху, И гляжу, гляжу часами на тебя. Но недавно мой товарищ, друг хороший, Он беду мою искусством поборол, Он скопировал тебя с груди у Леши И на грудь мою твой профиль наколол. Знаю я, своих друзей чернить неловко, Но ты мне ближе и роднее оттого, Что моя, верней, твоя татуировка Много лучше и красивше, чем его.

* * *

Вот главный вход, но только, вот, Упрашивать — я лучше сдохну. Хожу я через черный ход, А выходить стараюсь в окна. Не вгоняю я в гроб никого, Но вчера меня тепленького, Хоть бываю и хуже я сам, Оскорбили до ужаса. И плюнув в пьяное мурло, И обвязав лицо портьерой Я вышел прямо сквозь стекло В объятья к милиционеру. И меня окровавленного, Всенародно прославленного Прям как был я в амбиции Довели до милиции. И кулаками покарав, И попинав меня ногами Мне присудили крупный штраф За то, что я нахулиганил. А потом перевязанному, Несправедливо наказанному Эти добрые мальчики Дали спать на диванчике. Проснулся я — еще темно, Успел поспать и отдохнуть я. Я встал и, как всегда, — в окно, А на окне стальные прутья. И меня патентованного, Ко всему подготовленного Эти прутья печальные Ввергли в бездну отчаянья. А рано утром, верь не верь, Я встал, от слабости шатаясь, И вышел в дверь, я вышел в дверь… С тех пор в себе я сомневаюсь. В мире тишь и безветрие, Тишина и симметрия, На душе моей гадостно, И живу я безрадостно.

* * *

В тот вечер я не пил не пел, Я на нее вовсю глядел, Как смотрят дети, как смотрят дети, Но тот, кто раньше с нею был, Сказал мне, чтоб я уходил, Сказал мне, чтоб я уходил, Что мне не светит. И тот, кто раньше с нею был, Он мне грубил, он мне грозил, А я все помню, я был не пьяный. Когда ж я уходить решил, Она сказала: „Не спеши.” Она сказала: „Не спеши. Ведь слишком рано“. Но тот, кто раньше с нею был, Меня, как видно, не забыл И как-то в осень И как-то в осень Иду с дружком, гляжу — стоят. Они стояли молча в ряд Они стояли молча в ряд Их было восемь. Со мною нож. Решил я: „Что ж. Меня так просто не возьмешь. Держитесь, гады! Держитесь, гады!“ К чему задаром пропадать? Ударил первым я тогда Ударил первым я тогда, Так было надо. Но тот, кто раньше с нею был, Он эту кашу заварил Вполне серьезно, Вполне серьезно. Мне кто-то на плечи повис, Валюха крикнул: „Берегись!“ Валюха крикнул: „Берегись!“, Но было поздно. За восемь бед один ответ. В тюрьме есть тоже лазарет. Я там валялся, Я там валялся. Врач резал вдоль и поперек. Он мне сказал: „Держись, браток!“ Он мне сказал: „Держись, браток!“ И я держался. Разлука мигом пронеслась, Она меня не дождалась, Но я прощаю, ее прощаю. Ее, как водится, простил Того ж, кто раньше с нею был, Того ж, кто раньше с нею был, Я не прощаю! Ее, конечно, я простил, Того ж, кто раньше с нею был, Того ж, кто раньше с нею был, Я повстречаю!

УГОЛОВНЫЙ КОДЕКС

Нам ни к чему сюжеты и интриги, Про все мы знаем, все, чего ни дашь, Я, например, на свете лучшей книгой Считаю кодекс уголовный наш. И если мне неймется и не спится, Или с похмелья нет на мне лица, Открою кодекс на любой странице, И не могу, читаю до конца. Я не давал товарищам советы, Но знаю я, разбой у них в чести, Вот только что я прочитал про это: Не ниже трех, не свыше 10. Вы вдумайтесь в простые эти строки, Что нам романы всех времен и стран, В них есть бараки, длинные, как сроки, Скандалы, драки, карты и обман. Сто лет бы мне не видеть этих строчек, За каждой вижу чью-нибудь судьбу, И радуюсь, когда статья не очень: Ведь все же повезет кому-нибудь. И сердце стонет раненною птицей, Когда начну свою статью читать, И кровь в висках так ломится, стучится, Как мусора, когда приходят брать.

АНТИСЕМИТЫ

Зачем мне считаться шпаной и бандитом, Не лучше ль податься мне в антисемиты, На их стороне, хоть и нету законов, Поддержка и энтузиазм миллионов. Решил я, и значит кому-то быть битым, Но надо ж узнать, кто такие семиты, А вдруг это очень приличные люди, А вдруг из-за них мне чего-нибудь будет. Но друг и учитель, алкаш с бакалеи, Сказал, что семиты — простые евреи, Да это ж такое везение, братцы, Теперь я спокоен, чего мне бояться. Я долго крепился, и благоговейно Всегда относился к Альберту Эйнштейну Народ мне простит, но спрошу я невольно, Куда отнести мне Абрама Линкольна. Средь них пострадавший от Сталина Каплер, Средь них уважаемый мной Чарли Чаплин, Мой друг Рабинович и жертвы фашизма, И даже основоположник марксизма. Но тот же алкаш мне сказал после дельца, Что пьют они кровь христианских младенцев, И как то в пивной мне ребята сказали, Что очень давно они бога распяли. Им кровушки надо, они без запарки Замучили, гады, слона в зоопарке. Украли, я знаю, они у народа Весь хлеб урожая минувшего года. По Курской, Казанской железной дороге Построили дачи, живут там, как боги, На все я готов, на разбой и насилье, Бью я жидов, и спасаю россию.

ПРО ДВУХ ЗК

Сгорели мы по недоразуменью, Он за растрату сел, а я за ксению. У нас любовь была, но мы рассталися, Она кричала, б…, сопротивлялася. На нас двоих нагрянула ЧК, И вот теперь мы оба с ним „ЗК“, „ЗК“ Васильев и Петров „ЗК“ А в лагерях не жизнь, а темень тьмущая, Кругом майданщики, кругом домушники, Кругом ужасное к нам отношение И очень странные поползновения. Ну, а начальству наплевать, за что и как, Мы для начальства те же самые „ЗК“ „ЗК“ Васильев и Петров „ЗК“. И вот решили мы, бежать нам хочется, Не то все это очень плохо кончится, Нас каждый день мордуют уголовники И главный врач зовет к себе в любовники. И вот в бега решили мы, ну, а пока, Мы оставалися все теми же „ЗК“, „ЗК“ Васильев и Петров „ЗК“. Четыре года мы побег готовили, Харчей три тонны мы наэкономили, И нам с собою даже дал половничек Один ужасно милый уголовничек. И вот ушли мы с ним в руке рука, Рукоплескала нашей дерзости „ЗК“, „ЗК“ Петрову и Васильеву „ЗК“. И вот идем по тундре мы, как сиротиночки, Не по дороге все, а по тропиночке. Куда мы шли, в Москву или в Монголию, Он знать не знал, паскуда, а я тем более. Я доказал ему, что запад — где закат, Но было поздно, нас зацапала ЧК, „ЗК“ Петрова и Васильева „ЗК“. Потом приказ про нашего полковника, Что он поймал двух очень крупных уголовников. Ему за нас и деньги, и два ордена, А он от радости все бил по морде нас. Нам после этого прибавили срока, И вот теперь мы те же самые „ЗК“ „ЗК“ Васильев и Петров „ЗК“.

ФОРМУЛИРОВКА

Вот раньше жизнь — И вверх и вниз Идешь без конвоира, Покуришь план, Пойдешь на бан И щиплешь пассажира. А на разбой Берешь с собой Надежную шалаву, Потом берешь кого-нибудь И делаешь „варшаву“. Пока следят, Пока грозят, Мы это дело переносим. Наелся всласть, Но вот взялась Петровка 38. Прошел детдом, тюрьму, приют И срока не боялся, Когда ж везли в народный суд, Немного волновался. Зачем нам врут: Народный суд, — Народа я не видел. Судье простор, И прокурор Тотчас меня обидел. Ответил на вопросы я, Но приговор с издевкой, И не согласен вовсе я С такой формулировкой. Не отрицаю я вины, Не в первый раз садился, Но написали, что с людьми Я грубо обходился. Неправда, тихо подойдешь, Попросишь сторублевку, Причем тут нож, Причем грабеж, Меняй формулировку… Эх, был бы зал, Я б речь сказал: „Товарищи родные, Зачем пенять, Ведь вы меня Кормили и поили, Мне каждый деньги отдавал, Без слез, угроз и крови. Огромное спасибо вам За все на добром слове“. Этот зал Мне б хлопать стал, И я, прервав рыданья, И тихим голосом сказал: "Спасибо за вниманье“. Ну, правда ведь, Ну правда ведь, Что я грабитель ловкий, Как людям мне в глаза смотреть С такой формулировкой?

РЕЦИДИВИСТ

И это был воскресный день, и я не лазил по карманам, В воскресенье отдыхать — вот мой девиз. Вдруг свисток, меня хватают и обзывают хулиганом, А один узнал, кричит: „Рецидивист“. Брось, товарищ, не ершись, Моя фамилия Сергеев, Ну, а кто рецидивист, Ведь я понятья не имею. И это был воскресный день, но мусора не отдыхают, У них тоже план давай, хоть удавись, Ну, а если перевыполнят — так их там награждают, На вес золота там вор-рецидивист. С уваженьем мне: „Садись“ Угощают „Беломором“ „Значит ты рецидивист, Распишись под протоколом“. И это был воскресный дань, светило солнце, как бездельник, И все люди — кто с друзьями, кто с семьей, Ну, а я сидел, скучал, как в самый грустный понедельник, Мне майор попался очень деловой. „Сколько раз судились вы?“ „Плохо я считать умею“. „Но все же вы рецидивист?“ „Да нет, товарищ, я — Сергеев“. И это был воскрсный день, а я потел, я лез из кожи, Но майор был в математике горазд, Он чего то там сложил, потом умножил, подитожил, И сказал, что я судился 10 раз. Подал мне начальник лист, Расписался, как умею, Написал: „Рецидивист По фамилии Сергеев“. И это был воскресный день, я был усталым и побитым, Но одно я знаю, одному я рад: В семилетний план поимки хулиганов и бандитов Я ведь тоже внес свой очень скромный вклад.

ЗА ТОБОЙ ТАЩИЛСЯ ДЛИННЫЙ ХВОСТ

О нашей встрече — что там говорить, Я ждал ее, как ждут стихийных бедствий, Но мы с тобою сразу стали жить, Не опасаясь пагубных последствий. Я сразу сузил круг твоих знакомств, Одел, обул и вытащил из грязи, Но за тобой тащился длинный хвост, Длиннющий хвост твоих коротких связей. Потом я помню бил друзей твоих, Мне с ними было как-то неприятно, Хотя, быть может, были среди них Наверняка отличные ребята. О чем просила — делал мигом я Я каждий день старался сделать ночью брачной. Из-за тебя под поезд прыгнул я, Но слава богу, не совсем удачно. Если б ты меня ждала в тот год, Когда меня отправили на дачу, Я б для тебя украл весь небосвод, И две звезды кремлевские впридачу. И я клянусь, последний буду гад; „Не ври, не пей, и я прощу измену, И подарю тебе Большой театр, И Малую Спортивную арену“. И вот теперь я к встрече не готов, Боюсь тебя, боюсь речей интимных, Как жители японских городов Боятся повторенья Хиросимы.

Я БЫЛ ДУШОЙ ДУРНОГО ОБЩЕСТВА

Я был душой дурного общества, И я могу сказать тебе, Мою фамилью, имя, отчество Прекрасно знали в КГБ. В меня влюблялася вся улица, И весь Савеловский вокзал, Я знал, что мной интересуются, Но все равно пренебрегал. Свой человек я был у скокарей, скокарей, Свой человек у щипачей, И гражданин начальник Токарев, падла Токарев Из-за меня не спал ночей. Ни разу в жизни я не мучился И не скучал без крупных дел, Но кто-то там однажды скурвился, ссучился Шепнул, навел и я сгорел. Начальник вел себя не въедливо, Но на допросы вызывал, А я всегда ему приветливо И очень скромно отвечал. Не брал я на душу покойников И не испытывал судьбу, И я, начальник, спал спокойненько, И весь ваш МУР видал в гробу. И дело не было отложено И огласили приговор, И дали все, что мне положено, Плюс пять мне сделал прокурор. Мой адвокат хотел по совести За мой такой веселый нрав, А прокурор просил всей строгости И был, по-моему, неправ. С тех пор заглохло мое творчество, Я стал скучающий субъект, Зачем же быть душою общества, Когда души в нем вовсе нет.

СПАСИТЕ МИШКУ

Говорят, арестован добрый парень За три слова, Говорят, арестован Мишка Ларин За три слова, Говорят, что не помог ему заступник, Честно слово, Мишка Ларин, как опаснейший преступник Арестован, Ведь это ж правда несправедливо. Говорю, невиновен, Не со зла ведь, А вино ведь, Говорю, невиновен, Ну ославить — Разве новость, Говорю, что не поднял бы Мишка руку На ту суку, Так возьмите ж вы Мишку на поруки, Вот вам руку. Говорят, что до свадьбы Он придет, до женитьбы Вот бы вас бы послать бы, Вот бы вас бы погноить бы, Вот бы вас на Камчатку, на Камчатку, Нары дали б, Пожалели бы вы нашего Мишатку, Порыдали б, А то ведь, правда, несправедливо. Говорю, заступитесь, повторяю: на поруки. Если ж вы поскупитесь, заявляю: ждите, суки, Я ж такое вам устрою, Я ж такое вам устрою, Друга Мишку не забуду и вас в землю всех зарою, А то ведь, правда, несправедливо.

СЧЕТЧИК ЩЕЛКАЕТ

Твердил он нам: „Она моя“, Да ты смеешься, друг, да ты смеешься, Уйди, пацан, ты очень пьян А то нарвешься, друг, гляди, нарвешься. А он кричал: „Теперь мне все равно, Садись в такси, поехали кататься, Пусть счетчик щелкает, пусть, все равно В конце пути придется рассчитаться“. Не жалко мне таких парней, „Ты от греха уйди“, — твержу я снова, А он ко мне и все о ней, „А ну ни слова, гад, гляди, ни слова“. Ударила в виски мне кровь с вином И так же, продолжая улыбаться, Ему сказал я тихо: „Все равно, В конце пути придется рассчитаться“. К слезам я глух и к просьбам глух, В охоту драка мне, ох, как в охоту. И хочешь, друг, не хочешь, друг, Плати по счету, друг, плати по счету. А жизнь мелькает как в цветном кино, Мне хорошо, мне хочется смеяться. Пусть счетчик щелкает, пусть, все равно В конце пути придется рассчитаться.

ГОРОД УШИ ЗАТКНУЛ

Город уши заткнул и уснуть захотел, И все граждане спрятались в норы, А у меня в этот час еще тысяча дел, Задерни шторы и проверь запоры. Только зря, не спасет тебя крепкий замок, Ты не уснешь спокойно в своем доме, А потому, что я вышел сегодня на скок, А Колька Демин на углу на стреме. И пускай сторожит тебя ночью лифтер, И ты свет не гасил по привычке, Я давно уже гвоздик к замочку притер, Попил водички и забрал вещички. Ты увидел, услышал, как листья дрожат Твои тощие, хилые мощи, Дело сделал свое я и тут же назад, А вещи теще в Марьиной Роще. А потом до утра можно пить и гулять, Чтоб звенели и пели гитары, И спокойно уснуть, чтобы не увидать Во сне кошмары, мусоров и нары. Когда город уснул, когда город затих, Для меня лишь начало работы. Спите, граждане, в теплых квартирах своих, Спокойной ночи, до будущей субботы.

Я В ДЕЛЕ

Я в деле и со мною нож, И в этот миг меня не трожь, А после я всегда иду в кабак, И кто бы что не говорил, Я сам добыл и сам пропил, И дальше буду делать точно так. Ко мне подходит человек И говорит: „В наш трудный век Таких как ты хочу уничтожать“, А я парнишку наколол, Не толковал, а запорол, И дальше буду так же поступать. А хочешь мирно говорить, Садись за стол и будем пить, Вдвоем мы потолкуем и решим, А если хочешь так, как он, У нас для всех один закон, И дальше он останется таким. Передо мной любой факир, ну просто карлик, Я их держу за просто мелких фраеров, Подкиньте мне один билет до Монте-Карло, Я потревожу ихних шулеров. Не соблазнят меня ни ихние красотки И на рулетку — только мне взглянуть, Их банкометы мне вылижут подметки, А я на поезд и в обратный путь. Я привезу с собою массу впечатлений Только понять, послушаю джаз-банд, И привезу с собою кучу ихних денег, И всю валюту сдам в советский банк. Играть я буду и на красных, и на черных, Я в Монте-Карло облажу все углы, Останутся у них в домах игорных Одни хваленые зеленые столы. Я говорю про все про это без притворства, Шутить мне некогда, расстрел мне на носу, Но пользу нашему родному государству Наверняка я этим принесу.

В ЭТОМ ДОМЕ БОЛЬШОМ

В этом доме большом раньше пьянка была Много дней, много дней. Ведь в Каретном ряду первый дом от угла Для друзей, для друзей. За пьянками, гулянками, За банками, полбанками, За спорами, за ссорами-раздорами Ты стой на том, что этот дом, Пусть ночью и днем, всегда твой дом, И здесь не смотрят на тебя с укорами. И пускай иногда недовольна жена, Но бог с ней, но бог с ней. Есть у нас нечто больше, чем рюмка вина, У друзей, у друзей. За пьянками, гулянками, За банками, полбанками, За спорами, за ссорами-раздорами Ты стой на том, что этот дом, Пусть ночью и днем, всегда твой дом, И здесь не смотрят на тебя с укорами.

ВСЕ ПОЗАДИ: И КПЗ, И СУД

Все позади: и КПЗ, и суд, И прокурор и даже судьи с адвокатом. Теперь я жду, теперь я жду, Куда, куда меня пошлют, Куда пошлют меня работать за бесплатно. Мать моя, давай рыдать, Давай думать и гадать, Куда, куда меня пошлют, Мать моя, давай рыдать, А мне ж ведь в общем наплевать, Куда, куда меня пошлют. До Воркуты идут посылки долго, До Магадана несколько скорей, Но там ведь все, но там ведь все Такие падлы, суки, волки, Мне передач не видеть, как своих ушей. Мать моя, давай рыдать, Давай думать и гадать Куда, куда меня пошлют, Мать моя, давай рыдать, А мне ж ведь в общем наплевать, Куда, куда меня пошлют. И вот уж слышу я, за мной идут, Открыли двери, сонного подняли, И вот сейчас, вот прям сейчас Меня куда-то повезут, А вот куда, опять паскуды не сказали. Мать моя, опять рыдать, Опять думать и гадать Куда, куда меня пошлют, Мать моя, давай рыдать, А мне ж ведь в общем наплевать, Куда, куда меня пошлют. И вот на месте мы, вокзал Ибрань, Но слава богу, хоть с махрой не остро, И вот сказали нам, что нас везут туда, в Тьму-Таракань, Куда-то там на Кольский полуостров. Мать моя, опять рыдать, Опять думать и гадать, Куда, куда меня пошлют, Мать моя, кончай рыдать, Давай думать и гадать, Когда меня обратно привезут.

СИВКА-БУРКА

Кучера из МУР-а укатали Сивку, Закатали Сивку в Нарьян-Мар Значит, не погладили Сивку по загривку, Значит дали полностью гонорар. На дворе вечерит, Сивка с Буркой чиферит. Ночи по полгода за полярным кругом, И, конечно, Сивка, ох, как заскучал, Обзавелся Сивка Буркой, закадычным другом, С ним он ночи длинные коротал. На дворе вечерит, Сивка с Буркой чиферит. Сивка на работу, до седьмого поту, За обоих вкалывал, конь-коняком, И тогда у Бурки появился кто-то, Занял место Сивкино за столом. На дворе вечерит, Бурка с кем-то чиферит. Лошади, известно, тоже человеки, Сивка долго думал, думал и решал, И однажды Бурка с кем-то вдруг исчез навеки, Ну, а Сивка в каторгу захромал. На дворе вечерит, Сивка в каторге горит.

У МЕНЯ БЫЛО СОРОК ФАМИЛИЙ

У меня было сорок фамилий, У меня было семь паспортов, Меня семьдесят женщин любили, У меня было двести врагов, Но я не жалею. Сколько я ни старался, Сколько я ни стремился, Все равно, чтоб подраться, Кто-нибудь находился. И хоть путь мой и длинен и долог, И хоть я заслужил похвалу, Обо мне не напишут некролог На последней странице в углу, Но я не жалею. Сколько я ни стремился, Сколько я ни старался, Кто-нибудь находился И я с ним напивался. Я всегда во все светлое верил, Например, в наш советский народ, Но не поставят мне памятник в сквере, Где-нибудь у Петровских ворот, Но я не жалею. Сколько я ни старался, Сколько я ни стремился, Все равно, чтоб подраться Кто-нибудь находился. И хоть пою я все песни о драмах Из жизни карманных воров, Мое имя не встретишь в рекламах Популярных эстрадных певцов, Но я не жалею. Сколько я ни старался, Сколько я ни стремился, Я всегда попадался И все время садился. И всю жизнь мою колят и ранят, Вероятно, такая судьба, Но меня все равно не отчеканят На монетах заместо герба, Но я не жалею.

КАТЕРИНА

Катерина, Катя, Катерина, Все в тебе, ну все в тебе по мне, Ты как елка стоишь, рупь с полтиной, Нарядить — поднимешься в цене. Я тебя одену в пан и бархат, В пух и прах, и богу душу, вот Будешь ты не хуже, чем Тамарка, Что лишил я жизни прошлый год. Ты не бойся, Катя, Катерина, Наша жизнь, как речка потечет, Что там жизнь, не жизнь наша — малина, Я ведь режу баб не каждый год. Катерина, хватит сомневаться, Разорву рубаху на груди Вот и все, поехали кататься, Панихида будет впереди.

ЗА ХЛЕБ И ВОДУ

Мы вместе грабили одну и ту же хату, В одну и ту же мы проникли щель, Мы с ними встретились, как три молочных брата, Друг друга не видавшие вообще. За хлеб и воду, и за свободу, Спасибо нашему советскому народу, За ночи в тюрьмах, допросы в МУР-е Спасибо нашей городской прокуратуре. Нас вместе переслали в порт Находку, Меня отпустят завтра, пустят завтра их, Мы с ними встретились, как три рубля на водку, И разошлись, как водка на троих. За хлеб и воду, и за свободу, Спасибо нашему советскому народу, За ночи в тюрьмах, допросы в МУР-е Спасибо нашей городской прокуратуре. Как хорошо устроен белый свет, Меня вчера отметили в приказе, Освободили раньше на пять лет, И подпись: „Ворошилов, Георгадзе“. За хлеб и воду, и за свободу, Спасибо нашему советскому народу, За ночи в тюрьмах, допросы в МУР-е Спасибо нашей городской прокуратуре. Да это ж математика богов, Меня ведь на двенадцать осудили, Из жизни отобрали семь годов, И пять теперь обратно возвратили. За хлеб и воду, и за свободу Спасибо нашему советскому народу, За ночи в тюрьмах, допросы в МУР-е Спасибо нашей городской прокуратуре.

ПОЗАБЫВ ПРО ДЕЛА

Позабыв про дела и тревоги, И не в силах себя удержать, Так люблю я стоять у дороги, Запоздалых прохожих пугать. „Гражданин, разрешите папироску“, „А я не курю, извините, пока“, И тогда я так тихо, без спросу Отминаю у дяди бока. Сделав вид, что уж все позабыто, Отбежав на полсотни шагов, Обзовет меня дядя бандитом, Хулиганом и будет таков. Но если женщину я повстречаю, У нее не прошу закурить, А спокойно ей так намекаю, Что ей некуда больше спешить. Позабыв про дела и тревоги, И не в силах себя удержать, Так люблю я стоять на дороге, Но только б лучше мне баб не встречать.

НЕ УВОДИТЕ МЕНЯ ИЗ ВЕСНЫ

Весна еще в начале, Еще не загуляли, Но уж душа рвалася из груди, Но вдруг приходят двое, С конвоем, с конвоем, „Оденься, — говорят, — и выходи“. Я так тогда просил у старшины: „Не уводите меня из весны“. До мая пропотели, Все расколоть хотели, Но, нате вам, темню я сорок дней, И вдруг, как нож мне в спину — Забрали Катерину, И следователь стал меня главней. Я понял, понял, что тону Покажьте мне хоть в форточку весну. И вот опять вагоны, Перегоны, перегоны, И стыки рельс отсчитывают путь, А за окном зеленым — Березки и клены, Как будто говорят: „Не позабудь“. А с насыпи мне машут пацаны, Зачем меня увозят от весны? Спросил я Катю взглядом: „Уходим?“ — „Не надо“. Нет, Катя, без весны я не могу, И мне сказала Катя: „Что ж, хватит, так хватит“. И в ту же ночь мы с ней ушли в тайгу. Как ласково нас встретила она, Так вот, так вот какая ты, весна. А на вторые сутки На след напали суки, Как псы на след напали и нашли, И завязали суки И ноги, и руки, Как падаль по грязи поволокли. Я понял, мне не видеть больше сны, Совсем меня убрали из весны.

ПРАВДА ВЕДЬ, ОБИДНО

Ну правда, ведь обидно, если завязал, А товарищ продал, падла, и за все сказал. За давнишнюю за драку все сказал Сашок, И двое в синем, двое в штатском, черный воронок. До свиданья, Таня, а, может быть прощай, До свиданья, Таня, если можешь, не серчай, Но все-таки обидно, чтоб за просто так, Выкинуть из жизни цельный четвертак. На суде судья сказал: „Двадцать пять. До встречи“ Раньше б глотку я порвал за такие речи, А теперь терплю обиду, не показываю виду, Если встречу я Сашка, ой, как изувечу. До свиданья, Таня, а, может быть прощай, До свиданья, Таня, если можешь, не серчай, Но все-таки обидно, чтоб за просто так Выкинуть из жизни цельный четвертак.

ЭЙ, ШОФЕР, ВЕЗИ В БУТЫРСКИЙ ХУТОР

Эй, шофер, вези в Бутырский хутор, Где тюрьма, да поскорее мчи. „А ты, товарищ, опоздал, ты на два года перепутал, Разобрали всю тюрьму на кирпичи“. Жаль, а я сегодня спозаранку По родным решил проехаться местам, Ну да ладно, „Что ж, шофер, вези меня в Таганку, Погляжу, ведь я и там бывал“. „Разломали старую Таганку, Подчистую всю, ко всем чертям“. „Что ж, шофер, давай верти, крути-верти назад свою баранку, Мы ни с чем поедем по домам. Погоди, давай сперва закурим, Или лучше выпьем поскорей, Пьем за то, чтоб не осталось по России больше тюрем, Чтоб не стало по России лагерей“.

НАМ ВЧЕРА ПРИСЛАЛИ ИЗ РУК ВОН ПЛОХУЮ ВЕСТЬ

Нам вчера прислали из рук вон плохую весть, Нам вчера сказали, что Алеха вышел весь. Как же так, он наде говорил, что пофартит, Что сыграет свадьбу, на неделю загудит. Этот свадебный гудеж Потому что в драке налетел на чей-то нож, Потому что плохо, хоть не первый раз уже, Получал Алеха дырки новые в душе. Для того ль он душу, как рубаху залатал, Чтоб его убила в пьяной драке сволота, Если б все в порядке, мы б на свадьбу нынче шли, И с ножом в лопатке мусора его нашли. Что ж, поубивается девчонка, поревет, Чуть засомневается и слезы оботрет, А потом без вздоха отопрет другому дверь, Ничего, Алеха, все равно ему теперь. Мы его схороним очень скромно, что рыдать, Некому о нем и похоронную послать, Потому никто не знает, где у Лехи дом, Вот такая смерть шальная всех нас ждет потом. Что ж, поубивается девчонка, поревет, Чуть засомневается и слезы оботрет, А потом без вздоха отомкнет любому дверь. Бог простит, Алеха, все равно тебе теперь.

ЧТО ЖЕ ТЫ, ЗАРАЗА

Что же ты, зараза, бровь себе побрила, Ну для чего надела, падла, синий свой берет? И куда ты, стерва, лыжи навострила, От меня не скроешь, ты, в наш клуб второй билет. Знаешь ты, зараза, что я души в тебе не чаю, Для тебя готов я днем и ночью воровать, Но в последне время чтой-то замечаю, Что ты мне стала слишком часто изменять. Если это Колька или даже Славка, Супротив товарищей не стану возражать, Но если это Витька с первой Перьяславки, Я ж тебе ноги обломаю, бога душу мать. Рыжая шалава, от тебя не скрою, Если ты и дальше будешь свой берет носить, Я тебя не трону, а душе зарою И прикажу в столице ментам, чтобы не разрыть. А настанет лето, ты еще вернешься, Ну, а я себе такую бабу отхвачу, Что тогда ты, стерва, от зависти загнешься, Скажешь мне: „Прости“, а я плевать не захочу.

ИСПРАВЛЕННОМУ ВЕРИТЬ

В тюрьме легко ль не перевоспитаться? И я сказать об этом не боюсь. Мы через час работать честно стали, А через два вступили в профсоюз. Работаю в артели без прогулов, Я, бывший вор, карманник и бандит. Мой старый друг, по прозвищу акула, Пошел работать в винный магазин. И грабить не имею я привычки, Теперь угрозыску не порчу больше нервы, Лишь иногда беру свои отмычки И откриваю рыбные консервы. Мне хорошо все в этой жизни новой, Вчера я ночью лазил по карнизу. Меня на крыше встретил участковый И мне помог наладить телевизор. Вся жизнь проходит как ночной патруль, Теперь стучусь в любые двери, Я был когда-то абсолютный нуль, Теперь прошу исправленному верить.

БОДАЙБО

Ты уехала на короткий срок, Снова свидеться нам не дай бог, А меня в товарный и на восток, И на прииски в Бодайбо. Не заплачешь ты, и не станешь ждать Навещать не станешь родных, Ну, а мне плевать, я здесь добывать Буду золото для страны. Все закончилось, смолкнул стук колес, Шпалы кончились, рельсов нет. Эх бы взвыть сейчас, жалко нету слез, Слезы кончились на земле. Ты не жди меня, ладно, бог с тобой, А что туго мне, ты не грусти, Только помни, не дай бог со мной Снова встретиться на пути. Срок закончится, я уж вытерплю, И на волю выйду, как пить, Но пока я в зоне на нарах сплю, Я постараюсь все позабыть. Здесь леса кругом гнутся по ветру Синева кругом, как не выть, А позади шесть тысяч километров, А впереди семь лет синевы.

У ТЕБЯ ГЛАЗА КАК НОЖ

У тебя глаза как нож, Если прямо ты взглянешь, Я забываю, кто я есть и где мой дом, А если косо ты взглянешь, Как по сердцу полоснешь Ты холодным острым серым тесаком. Я здоров, к чему скрывать, Я пятаки могу ломать, А недавно головой быка убил. Но с тобой жизнь скоротать Не подковы разгибать, А прибить тебя морально нету сил. Вспомни, было ль хоть разок, Чтоб я из дому убег, Ну, когда же надоест тебе гулять? С гаражу я прихожу, Язык за спину завожу И бегу тебя по городу шукать. Я все ноги исходил, Велосипед себе купил, Чтоб в страданьях облегчение была. Но налетел на самосвал, К Склифосовскому попал, Навестить меня ты даже не пришла. И хирург, седой старик, Он весь обмяк и как-то сник, Он шесть суток мою рану зашивал, А когда кончился наркоз, Стало больно мне до слез, Для кого ж своей я жизнью рисковал. Ты не радуйся, змея, Скоро выпишут меня, Отомщу тебе тогда без всяких схем. Я тебе точно говорю: Остру бритву навострю И обрею тебя наголо совсем.

КРАСНОЕ, ЗЕЛЕНОЕ…

Красное, зеленое, желтое, лиловое, Самое красивое на твои бока, А если что дешевое — то новое, фартовое, А ты мне только водку, ну и реже коньяка. Бабу ненасытную, стерву неприкрытую Сколько раз я спрашивал: „Хватит ли, мой свет?“ А ты всегда испитая, здоровая, небитая Давала мене водку и кричала: „Еще нет“. На тебя, отраву, деньги словно с неба сыпались. Крупными купюрами, займом золотым, Но однажды всыпались и сколько мы не рыпались, Все прошло, исчезло, словно с яблонь белый дым. А бог с тобой, с проклятою, с твоею верной клятвою, О том, что будешь ждать меня ты долгие года, А ну тебя, проклятую, тебя саму и мать твою, Живи себе, как хочешь, я уехал навсегда.

ТАКОВА УЖ ВОРОВСКАЯ ДОЛЯ

Такова уж воровская доля. В нашей жизни часто так бывает: Мы навеки расстаемся с волей, Но наш брат нигде не унывает. Может, кто погибель мне готовит, Солнца луч блеснет на небе редко, Дорогая, ведь ворон не ловят Только соловьи сидят по клеткам.

ПИСЬМО

Свой первый срок я выдержать не смог, Мне год добавят, а может быть четыре. Ребята, напишите мне письмо, Как там дела в свободном вашем мире. Что вы там пьете? Ведь мы почти не пьем, У нас тут снег при солнечной погоде. Ребята, напишите обо всем, А то здесь ничего не происходит. Мне очень-очень не хватает вас, Хочу увидеть Нюру и Сережу. Как там Надюха? С кем она сейчас? Одна? — Тогда пускай напишет тоже. Ну что страшнее? Только страшный суд. Мне ваши письма кажутся лишь нитью. Его, быть может, мне не отдадут, Но все равно, ребята, напишите.

ЗДЕСЬ СИДЕЛ ТЫ, ВАЛЕТ

Здесь сидел ты, валет, тебе счастия нет, Тебе карта всегда не в цвет. Наши общие дни ты в душе сохрани, И за карты меня, и за карты меня извини. На воле теперь вы меня забываете, Расползлись все по семьям, домам. Мои товарищи по старой памяти, Я с вами веду разговор по душам.

КРИТИЧЕСКИЙ МОМЕНТ

Гром прогремел, реляция идет, Губернский розыск рассылает телеграммы, Что вся Одесса переполнена ворами, И что настал критический момент, И заедает темный элемент. Не тот расклад, начальники грустят, По всем притонам пьют не вина, а отравы, По всему городу убийства и облавы, Они приказ дают идти ва-банк, И применить запасный вариант. Вот мент идет, идет в обход, Губернский розыск рассылает телеграммы, Что вся Одесса переполнена ворами, И что настал критический момент, И заедает вредный элемент. А им в ответ дают такой совет: Имейте каплю уваженья к этой драме, Четыре сбоку, ваших нет в Одессе-маме, Пусть мент идет, идет себе в обход, Расклад не тот, и номер не пройдет.

СТОЮ Я РАЗ НА СТРЕМЕ

Стою я раз на стреме, держуся за карман, И вдруг ко мне подходит незнакомый мне граждан. Он говорит мне тихо: „Куда бы нам пойти, Где б можно было лихо нам время провести“. А я ему отвечаю: „Такие, мол, дела, Последнюю малину забили мусора.“ А он говорит: „В Марселе такие кабаки, Такие там девчоночки, такие бардаки. Там девочки танцуют голые, там дамы в соболях, Лакеи носят вина, а воры носят фрак“ Он предложил мне денег и жемчуга стакан, Чтоб я ему передал советского завода план. Мы сдали того субчика властям НКВД, С тех пор его по тюрьмам я не встречал нигде. Меня благодарили власти, жал руку прокурор, А после посадили под усиленный надзор. С тех пор, друзья и братцы, одну имею цель, Чтоб как-нибудь пробраться в этот солнечный Марсель, Где девочки танцуют голые, где дамы в соболях, Лакеи носят вина, а воры носят фрак.

ШУЛЕРА

У нас вчера, позавчера Шла спокойная игра, Козырей в колоде каждому хватало, И сходились мы на том, Что оставались при своем, Расходились, а потом давай сначала. Но вот явились к нам они, сказали: „Здрасьте“, Мы их не ждали, а ои уже пришли. А в колоде как всегда четыре масти, Они давай хватать тузы и короли. И пошла у нас с утра Неудачная игра, Не мешайте и не хлопайте дверями, И шерстят они нас в пух, Им успех, а нам испуг, Но тузы, они ведь бьются козырями. Но вот явились к нам они, сказали: „Здрасьте“, Мы их не ждали, а ои уже пришли. А в колоде как всегда четыре масти, Они давай хватать тузы и короли. Неудачная игра, Одолели шулера, Карта прет им, ну а вам, пойду покличу, Зубы щелкают у них, Видно каждый хочет вмиг Кончить дело и начать делить добычу. Но вот явились к нам они, сказали: „Здрасьте“, Мы их не ждали, а ои уже пришли. А в колоде как всегда четыре масти, Они давай хватать тузы и короли. Только зря они шустры, Не сейчас конец игры, Жаль, что вечер на дворе такой безлунный, Мы плетемся наугад, Нам фортуна кажет зад, Но ничего, мы рассчитаемся с фортуной. И вот явились к нам они, сказали: „Здрасьте“, Мы их не ждали, а они уже пришли, Но в колоде все равно четыре масти, И нам достанутся тузы и короли.

* * *

У меня гитара есть, расступитесь стены… Век свободы не видать из-за злой фортуны. Перережьте горло мне, пережьте вены, Только не порвите серебряные струны. Я зароюсь в землю, сгину в одночасье. Кто бы заступился за мой возраст юный. Влезли ко мне в душу и рвут ее на части, Только б не порвали серебряные струны. Но гитару унесли с ней свободу. Упирался я, кричал — сволочи, паскуды. Вы втопчите меня в грязь, бросьте меня в воду, Но только не порвите серебряные струны. Что же это, братцы, не видать мне, что ли Ни денечков светлых, ни ночей безлунных. Загубили душу мне отобрали волю, А теперь порвали… серебряные струны.

* * *

За меня невесты отрыдают честно, За меня ребята отдадут долги, За меня другие отдадут все песни… И быть может выпьют за меня… враги. Не дают мне больше интересных книжек, И моя гитара — без струны, И нельзя мне выше, и нельзя мне ниже, И нельзя мне солнца, и нельзя луны… Мне нельзя на волю, не имею права, Можно лишь от двери до стены. Мне нельзя налево, мне нельзя направо, Можно только неба кусок, можно только сны… Сны про то, как выйду, как замок мой снимут, Как мою гитару отдадут… Кто меня там встретит… как меня обнимут И какие песни мне споют…

ПИКА И ЧЕРВА

Помню, я однажды и в очко, и в стос играл, С кем играл — не помню этой стервы. Я ему тогда двух сук из зоны проиграл… Эх, зря пошёл я в пику, а не в черву! Я ему тогда двух сук из зоны проиграл… Зря пошёл я в пику, а не в черву! Он сперва как следует колоду стасовал, А потом я сделал ход неверный. Он рубли с Кремлём кидал, а я слюну глотал… И пошёл я в пику, а не в черву! Руки задрожали, будто кур я воровал, Будто сел играть я в самый первый… Он сперва для понта мне полсотни проиграл — И пошёл я в пику, а не в черву!.. Ставки повышались, всё шло слишком хорошо, Но потом я сделал ход неверный. Он поставил на кон этих двух — и я пошёл… И пошёл я в пику, а не в черву!.. Я тогда по-новой всю колоду стасовал, А потом не выдержали нервы. Делать было нечего — и я его прибрал… Ох, зря пошёл я в пику, а не в черву!.. Делать было нечего — и я его прибрал… Зря пошёл я в пику, а не в черву!..

* * *

Так оно и есть словно встарь, словно встарь… Если шел вразрез на фонарь, на фонарь. Если воровал значит сел, значит сел. А если много знал под расстрел, под расстрел. Думал я, конец, не увижу я скоро лагерей, лагерей… Но попал в этот пыльный, расплывчатый город без людей, без людей… Бродят толпы людей, на людей не похожих, равнодушных, слепых. Я заглядывал в черные лица прохожих не своих, не чужих. Так зачем проклинал свою горькую долю, видно зря, видно зря. Так зачем я так долго стремился на волю в лагерях, в лагерях. Бродят толпы людей, на людей не похожих, равнодушных, слепых. Я заглядывал в черные лица прохожих не своих, не чужих. Но так оно и есть, словно встарь, словно встарь… Если шел вразрез на фонарь, на фонарь. Если воровал значит сел, значит сел. А если много знал под расстрел, под расстрел.

Я БЫЛ СЛЕСАРЬ 6-ГО РАЗРЯДА

Я был слесарь 6-го разряда, Я получку на ветер кидал. А получал я всегда сколько надо И плюс премию в каждый квартал. Если пьешь, понимаете сами, Должен что-то и есть человек. И кроме невесты в Рязани, У меня две шалавы в Москве. Шлю посылки и письма в Рязань я, А шалавам себя и вино. Каждый вечер одно наказанье И всю ночь истезанье одно. Вижу я, что здоровие тает, На работе все брак и скандал. Никаких моих сил не хватает И плюс премии в каждый квартал. Синяки и морщины на роже, И сказал я тогда им без слов: «На… вас, мне здоровье дороже, Оищите других фраеров.» Если б знали насколько мне лучше, Как мне чудно, хоть бы кто увидал. Я один пропиваю получку И плюс премию в каждый квартал.

В НАШ БЕДНЫЙ КРУГ НЕ КАЖДЫЙ ПОПАДАЛ

В наш бедный круг не каждый попадал И я однажды, проклятая дата, Его привел с собою и сказал: „Со мною он, нальем ему, ребята.“ Он пил, как все, и был, как-будто рад, А мы его, мы встретили, как брата, А он назавтра продал всех подряд. Ошибся я, простите мне, ребята. Суда не помню, было мне не в мочь Потом барак холодный, как могила. Казалось мне — кругом сплошная ночь, Тем более, что так оно и было. Я сохраню, хотя б остаток сил, Он думает отсюда нет возврата. Он слишком рано нас похоронил, Ошибся он, поверьте мне, ребята. И день наступит, ведь ночь не на года Я попрошу, когда придет расплата. Ведь это я, привел его тогда, И вы его отдайте мне, ребята.

* * *

Я женщин не бил до семнадцати лет — В семнадцать ударил впервые, — С тех пор на меня просто удержу нет: Направо — налево я им раздаю "чаевые". Но как же случилось, что интеллигент, Противник насилия в быте, Так низко упал я — и в этот момент, Ну если хотите, себя оскорбил мордобитьем? А было все так: я ей не изменил За три дня ни разу, признаться, — Да что говорить — я духи ей купил! — Французские, братцы, За тридцать четыре семнадцать. Но был у нее продавец из «ТЭЖЕ» — Его звали Голубев Слава, — Он эти духи подарил ей уже, — Налево-направо моя улыбалась шалава. Я был молодой, и я вспыльчивый был — Претензии выложил кратко — Сказал ей: "Я Славку вчера удавил, — Сегодня ж, касатка, тебя удавлю для порядка!" Я с дрожью в руках подошел к ней впритык, Зубами стуча "Марсельезу", — К гортани присох непослушный язык — И справа, и слева я ей основательно врезал. С тех пор все шалавы боятся меня — И это мне больно, ей-богу! Поэтому я — не проходит и дня — Бью больно и долго, — но всех не побьешь — их ведь много

* * *

Был побег на рывок, наглый, глупый, дневной. Вологодского с нос, и вперед головой… И запрыгали двое, так сопя на бегу… На виду у конвоя, да по пояс в снегу. Положен строй в порядке образцовом, И взвыла „Дружба“ — старая пила, И осенила знаменьем свинцовым С очухавшихся вышек три ствола. Все лежали плашмя, в снег уткнувши носы. А за нами двумя бесноватые псы! 9 Граммов горячие, как вам тесно в стволах, Мы на мушках корячились, словно как на колах! Нам добежать до берега, до цели… Но свыше с вышек все предрешено. Там у стрелков мы дергались в прицеле. Умора просто, до чего смешно! Вот бы мне посмотреть, с кем отправился в путь, С кем рискнул помереть, с кем затеял рискнуть! Где-то виделись будто… чуть очухался я, Прохрипел: „Какм зовут-то? И какая статья?“ Но поздно — зачеркнули его пули, Крестом: затылок, пояс, два плеча. А я бежал и думал: „Добегу ли?“ И даже не заметил сгоряча. Я к нему чудаку: „Почему, мол, отстал?“ Ну а он на боку и мозги распластал… Пробрало! телогрейка аж просохла на мне, Лихо бьет трехлинейка, прямо как на войне! Как за грудки держался я за камни. Когда собаки близко — не беги! Псы покрошили землю языками И разбрелись, слизав его мозги. Приподнялся и я, белый свет стервеня. И гляжу кумовья поджидают меня. И мы прошли, ткнули труп: „Сдох, скотина!“ Нету прока с него. За поимку — полтина, а за смерть — ничего!“ И мы прошли гуськом перед бригадой. Потом за вах ту, отряхнувши снег. Они обратно в зону за наградой, А я за новым сроком — за побег. Я сначала грубил, а потом перестал. Целый взвод меня бил, аж два раза устал! Зря пугают тем светом, тут с дубьем, там с кнутом! Врежут там — я на этом! Врежут здесь — я на том! Вот и сказке конец Зверь бежал на ловца! Снес, как срезал, ловец Беглецу поллица… Беглецу поллица…

* * *

Как в селе большие вилы, Где еще сгорел сарай, Жили-были два громилы Огромадной буйной силы, Братья Проф и Николай. Николай, что понахальней, По ошибке лес скосил. Ну а Проф в опочивальне Рушил стены и сносил. Как братья не вяжут лыка, Пьют отвар из чаги, Все от мала до велика Прячутся в овраге. В общем, лопнуло терпенье, Ведь добро свое, не чье. Начинать вооруженье И идти на них сраженьем Порешило мужичье. Николай, что понахальней, В этот миг быка ломал. Ну а Проф в какой-то спальне Смаху стену прошибал. — Эй, братан, гляди — ватага, С кольями, да слышь, ты, Что-то нынче из оврага Рановато вышли. Неудобно сразу драться, Наш мужик так не привык, Вот и стали задираться: — Для чего, скажите, братцы, Нужен вам безрогий бык? Николаю это странно: — Если жалко вам быка, С удовольствием с братаном Можем вам намять бока. Где-то в поле замер заяц, Постоял и ходу. Проф ломается, мерзавец, Сотворивши шкоду: — Только кто попробуй, вылезь, Вмиг разделаюсь с врагом… Мужики перекрестились, Всей ватагой навалились Кто с багром, кто с батогом. Николай, печась о брате, Первый натиск отражал. Ну а проф укрылся в хате И оттуда хохотал. От могучего напора Развалилась хата. Проф оттяпал ползабора Для спасенья брата. Хватит, брат, обороняться, Пропадать, так пропадать. Коля, нечего стесняться, Колья начали ломаться, Надо, Коля, нападать! По мужьям, да по ребятам Будут бабы слезы лить… Но решили оба брата С наступленьем погодить. — Гляди в оба, братень, Со спины заходят. — Может оборотень? — Не похоже, вроде. Дело в том, что к нам в селенье Напросился на ночлег И остался до успенья, А потом на поселенье Никчемушний человек. И сейчас вот из-за крика Ни один не услыхал, Как вот этот горемыка Что-то братьям приказал. Кровь уже лилась ручьями, Так о чем же речь-то? Бей братьев! Но тут с братьями Сотворилось нечто. Братьев как-то подкосило, Стали братья отступать, Будто вмиг лишились силы. Мужичье их попросило Больше бед не сотворять. Долго думали, гадали, Что блаженный им сказал. Но как затылков ни чесали, Ни один не угадал. И решили: он заклятьем Обладает, видно. Ну, а он сказал лишь: „Братья! Как же вам не стыдно!“

* * *

Мне ребята сказали про такую „наколку“… На окраине, там даже нет фонарей. Если выгорит дело, обеспечусь надолго, Обеспечу себя я и лучших друзей. Но в 12 часов людям хочется спать, Им назавтра вставать на работу. Не могу им мешать, не пойду воровать, Мне их сон прерывать неохота. Мне ребята сказали, что живет там артистка, Что у ней там брильянты, золотишко, деньга. И что все будет тихо, без малейшего риска, Ну, а после, конечно, мы рискнем на бегах. Но в 12 часов людям хочется спать, И артисты идут на работу. Не хочу им мешать, не пойду воровать, Мне ей сон прерывать неохота. Говорил мне друг Мишка, Что у ней есть сберкнижка. Быть не может, не может, наш артист не богат. Но у ней подполковник, Он ей полюбовник. Этим доводом Мишка убедил меня, гад. А в 12 часов людям хочется спать, Им назавтра вставать на работу. Ничего, не поспят, я пойду воровать. Хоть их сон нарушать неохота. Говорил я ребятам, Что она небогата, Бриллианты — подделка, Подполковник сбежал. Ну, а этой артистке Лет примерно под триста, Не прощу себе в жизни, что ей спать помешал. Но в 12 часов людям хочется спать, Им назавтра вставать на работу. Не могу им мешать, не пойду воровать, Мне их сон прерывать неохота.

* * *

(Из кинофильма „Карантин“) Вот и разошлись пути-дороги вдруг. Один на север, другой — на запад. Грустно мне, когда уходит друг Внезапно, внезапно. Ушел — невелика потеря Для многих людей. Но все-таки я верю, Верю в друзей. Наступило время неудач. Следы и души заносит вьюга. Все из рук-вон плохо, плачь — не плачь, Нет друга, нет друга. Ушел — невелика потеря Для многих людей. Не знаю, как другие, а я верю, Верю в друзей. А когда вернется он назад И скажет: „Ссора была ошибкой.“ Бросим мы на прошлое с ним взгляд С улыбкой, с улыбкой. Что, мол, невелика потеря Для многих людей. Но все-таки я верю, Верю в друзей.