"Владимир Сергеевич Бушин. Эоловы арфы (Роман в новеллах) " - читать интересную книгу автора

самопожертвования> или <величавого английского материализма>.
- Вы хотите сказать, что преобладать будут, как и в Антверпене,
пивные души, торговцы, охотники за барышами?
- И если там, - не отвечая на вопрос, возбужденно продолжал Гейгер, -
из тридцати двух подсудимых к смертной казни приговорены сразу семнадцать,
то подумайте, что может произойти здесь, когда перед судом предстанут лишь
трое: вы, Маркс и Корф, а обвинение - и не только в клевете на власть -
будет поддерживать прокурор Геккер или обер-прокурор Цвейфель, оба
оскорбленные вашей газетой!
- Господин исполняющий обязанности, - сказал Энгельс, снова
вставая, - я очень тороплюсь. Вы, вероятно, исчерпали все свои доводы, и,
кажется, я могу быть свободен?
- Подумайте и о том, - опять не обращая внимания на реплику
собеседника, продолжал Гейгер, - что время нынче такое, страсти так
накалены, что смертный приговор вынесен даже восьмидесятидвухлетнему
генералу Меллине, освободителю Антверпена. С одной стороны, это, конечно,
свидетельствует о суровости суда, с другой - примите во внимание, что
старцу умирать не так уж горько и страшно. Но двадцать восемь - это не
восемьдесят два...
Они помолчали несколько секунд. Один, напряженно и выжидательно
вцепившись руками в подлокотники, сидел в кресле; другой, свободно заложив
руки за спину, смотрел на него с высоты своего большого роста.
- Итак, господин Энгельс, - неожиданно тихим, усталым голосом, в
котором все еще слышался, однако, намек на надежду, сказал Гейгер, - я
обращаюсь к вашему здравому смыслу последний раз. Что вы мне ответите?
- Я вам отвечу вот что, господин исполняющий обязанности, - Энгельс
взял со стола газету со статьей <Смертные приговоры в Антверпене>. - Если
с нами, с Марксом, Корфом и мной, произойдет все именно так, как вы сейчас
предрекали, то, я надеюсь, найдется орган печати, который напишет о нас,
имея для этого все основания, что-нибудь подобное этому. - Он близоруко
поднес газету к лицу и прочитал из своей вчерашней статьи: - <Мы гордимся
правом называть себя друзьями многих из этих <заговорщиков>, которые были
приговорены к смерти только потому, что они являются демократами. И если
продажная бельгийская печать обливает их грязью, то мы, по крайней мере,
заступимся за их честь перед лицом немецкой демократии. Если их родина
отрекается от них, то мы признаем их своими!>
- Не тешьте себя пустой надеждой! - Гейгер тоже встал. - К тому
времени такого органа печати уже не будет, ибо ваша <Новая Рейнская> - это
едва ли не один из последних очагов сопротивления.
- Позвольте, я не кончил, - Энгельс предостерегающе выставил вперед
ладонь и продолжал читать: - <Когда председатель огласил вынесенный им
смертный приговор, они воскликнули с энтузиазмом: <Да здравствует
республика!> В продолжение всего процесса, а также и во время оглашения
приговора они держали себя с истинно революционной непоколебимостью>.
Энгельс бросил газету на стол, четко повернулся через левое плечо и
направился к двери. Гейгер с оторопелой злобой глядел ему вслед. Ведь это
уходил не только обвиняемый Энгельс - уходила еще и надежда на должность
полицей-директора.
- Минутку! - крикнул Гейгер, сам не зная, что скажет в следующее
мгновение.