"Тарас Бурмистров. Брюссель. {new}" - читать интересную книгу автора

порядка.
- Bien. Je ferme la gare, monsieur. Vous ne pouvez pas restez ici.
Я не совсем понял то, что он говорил - к бельгийскому французскому еще
надо было привыкнуть - но жест, сопроводивший эту краткую речь, был
достаточно красноречив и недвусмыслен. Кажется, в эту ночь мне предстоит
заняться осмотром достопримечательностей Брюсселя. Выразительно пожав
плечами, я двинулся к выходу.
На улице холодный ветер и темень сразу освежили мое восприятие. Идти было
некуда. Уже третью ночь я проводил без сна; от переутомления и избытка
впечатлений то жадное любопытство, что снедало меня в первые дни по
прибытии в Европу, начало совсем сникать и выдыхаться. Меня уже не радовала
и не удивляла, как вначале, сама мысль, что я нахожусь в тех краях, о
которых я мечтал так давно и ревностно, меня не будоражило сознание того,
что рядом, в двух шагах, находятся великие произведения искусства, великие
свидетельства бурной и угасшей исторической жизни, дворцы, соборы, башни,
улицы... Мне хотелось только найти спокойное и теплое пристанище, в котором
я мог бы переждать до утра. Помедлив в нерешительности немного у вокзала
(бравые полицейские в это время закрывали щитами вход), я двинулся в ту
сторону, где, как мне казалось, находился старый исторический центр.
Город спал. Улицы были пустынны и безжизненны, темнели таинственно окна в
домах, только соборы освещены были снаружи неподвижным, мертвенным
люминесцентным светом - настолько бледным, что отчетливо виднелись звезды
над их крышами. Свежий, веселый ветер бил в лицо, трепал кроны деревьев,
раскачивал фонари, подвешенные на цепях. Все это так живо мне напомнило мою
родину - недоставало только вихря снежинок под фонарем, промерзшей
наблюдательной вышки, забора, обтянутого колючей проволокой и автомата за
спиной, да еще бесконечной равнины, покрытой снежными сугробами, от забора
и до горизонта, да багровой луны, встающей над горизонтом - что я невольно
тряхнул головой, отгоняя наваждение. Я был в свободной Европе. Странно,
однако, подумалось мне, как яростно наши властители дум всегда третировали
европейскую вольницу. "Безумство гибельной свободы", как однажды выразился
Пушкин. "От свободы все бегут", высказывался Розанов. "Франция гибнет и уже
почти погибла в судорожных усилиях достигнуть просто глупой темы -
свободы". Впрочем, и Европа ведь в долгу не оставалась. Да и что с нами
было церемониться, с восточной деспотией.
Чем дольше я шел по ночному городу, тем удивительней мне было это полное
отсутствие на улицах каких-либо признаков жизни. Казалось, жители оставили
город, и оставили совсем недавно, поспешно бросив все, что в нем было.
Обычно в крупных мегаполисах и в самые глухие часы не замирает жизнь, да
даже в деревнях по ночам тишину нарушает хотя бы лай собак - здесь же
запустение было настолько впечатляющим, что если б мне и встретился
случайный прохожий, я, наверное, принял бы его за привидение. Я медленно
брел по мостовой прямо посреди улицы, пересекал площадь за площадью,
останавливался, как зачарованный, перед огромными готическими соборами,
стремительно взмывавшими ввысь передо мной; и постепенно, исподволь меня
стало охватывать какое-то грустное и даже ностальгическое чувство. Все эти
грандиозные памятники ушедшей навсегда эпохи когда-то вызывались к жизни
неистовым творческим порывом; в то время тот народ, что их порождал, жил
настоящей, плодотворной, полной смысла и значения исторической жизнью;
теперь же все остановилось и вряд ли когда-нибудь еще придет в движение.