"Якоб Бургиу. За тридевять земель..." - читать интересную книгу автора

Это люди завели, что дороги идут и в гору, и под гору, потому-то за все
приходится бороться. Я борюсь с отцом, отец со мной. И оба мы хотим добра.
Оба ищем веры и любви. И у подлости, надо полагать, тоже есть своя вера и
своя любовь. Отец любит землю, а я люблю свет небесный. А свет хочет мира
между нами и помогает то мне, то отцу, ища единения с землей.
Шепот на печи сильно растревожил меня, и я не мог уснуть. Мозг,
затуманенный бессонницей, лениво перемалывал скучные злобные мысли.
Да заройся отец в землю, я все равно не мог бы расстаться со своими
надеждами. Говорили, что в следующую субботу к нам собирается со спектаклем
театр из Бельц, и, живой или мертвый, я должен пробиться к кому-нибудь из
актеров. Может, мне повезет, и я увижу самого Михаила Волонтира и расскажу
ему обо всем, и он защитит меня. Волонтира отец послушается: он любит его,
каждый раз, когда тот появляется на экране телевизора, отец смеется и плачет
вместе с ним. Крестьянский парень, говорит отец, от плуга, понимаешь ли, а
ведь дал бог талант царствовать в человеческих душах! А не сумеет Волонтир
убедить отца, все равно должны быть у него знакомые в Кишиневе. Напишет
кому-нибудь записочку, и все отцовские козни разрушатся. Лишь бы только
приехал Михаил Ермолаевич, лишь бы приехал...
И, умученный собственной низостью, я наконец заснул.
На другой день у ворот задребезжал колокольчик. Я бросился открывать.
- Здесь живет Якоб Чубарэ? - вежливо спросил незнакомец, окинув меня с
головы до ног испытующим взглядом.
- Здесь, здесь! - крикнул с крыльца отец, но, приметив меня рядом с
гостем, как-то потускнел и быстро надвинул шляпу на глаза.
Кругленький незнакомец, видя неожиданную холодность отца, растерялся и
как будто не знал, с чего начать разговор. Он стушевался, его черные глаза
перебегали с моего лица на отцовскую шляпу и обратно. Лоб его покрылся
испариной, будто он пришел воровать и ненароком попал в капкан.
- День добрый! - воскликнул наконец отец и, протянув руку, вытянул
гостя из омута на берег.
- Да, да... добрый день и простите за беспокойство, - с облегчением,
встрепенувшись, пробормотал незнакомец, потом откашлялся и, протягивая отцу
красную книжечку, сказал глубоким звучным голосом: - Разрешите
представиться. Оборок Василий Андреевич, драматический актер. Дошло до
нашего театра, что есть у вас здесь способный мальчик, и главный режиссер
вызвал меня вчера после обеда и велел спозаранку ехать сюда, чтобы устроить
вашему сыну испытание тут же, на месте. Разумеется, с его и вашего согласия.
Все это толстячок выпалил единым духом, как молитву, но, честно говоря,
я не слышал, что он тараторил дальше. Во мне загорелся лес - лес мыслей и
мечтаний. Они кричали как птицы. На крыльях, обожженных языками пламени,
взмывали они из черных клубов дыма к чистому голубому небу и - кричали.
Страшно кричали, потому что отец опередил меня. Он нашел человека, который
выставит меня на посмешище перед всей слободой, перед всем селом, и тут уж
никто на свете мне не поможет. Даже Михаил Ермолаевич Волонтир. Стыд
пригвоздит меня к дому, стыд не позволит приблизиться к нему... стыд. Худо,
когда нет в человеке стыда, но еще хуже, когда он обкладывает тебя, как
волка, и замыкает душу. Отец подождал, пока Оборок допоет свой монолог до
конца, а потом протянул мне удостоверение, чтобы я мог убедиться, что этот
человек и впрямь артист, а не какое-нибудь ботало коровье. Затем,
по-прежнему не поднимая глаз, он проворчал: