"Якоб Бургиу. За тридевять земель..." - читать интересную книгу автора

ветви ореха низко склонялись над его лицом и, казалось, негромко хлопали в
ладоши. Временами становилось совсем тихо, тихо и тоскливо, и только чуть
слышно вздыхала рядом с Обороком бедная мама. Трудно было понять, от чего
она вздыхает: от огорчения или от радости. Вместе с ней вздыхало все село,
то высоко, до самого неба вздымая соседний холм, то опуская его низко,
совсем низко, ниже крыш, ниже маминых плеч. Словно боясь, что холм обрушится
на него, Оборок укрыл лицо ладонями и забыл свою роль. Сам того не замечая,
он сидел в позе мыслителя и просто ждал: или мама успокоится, или отец
заговорит. Если хочешь добиться чего-то от людей, не пытайся играть первую
скрипку. Выжди время, чтобы мелодия ушла вперед, тем более что ты выучил ее
не до конца, а деньги уже уплачены.
А я? Я сгорал от стыда и гнева. Сердце билось в груди, как пойманная
птица. Мысли мешались, меня бросало то в жар, то в холод. Руки и ноги свело
судорогой, а хотелось ветром сорваться с крыльца, перемахнуть через забор и
улететь. Улететь... убежать куда глаза глядят, подальше от села, от
отцовских полей, от людских глаз, далеко-далеко, за тридевять земель,
куда-нибудь, где я мог бы спрятаться, забиться в нору и забыть обо всем, что
произошло сегодня у нас во дворе... Убежать и спрятаться мне хотелось от
самого себя.
И я поднял глаза, готовый броситься прочь, но встретился с взглядом
отца, счастливым, влажно мерцающим. Этот взгляд приковал меня к месту.
А отец, не сводя с меня взора, поднялся и подошел к Обороку. Он
придвинул к нему стакан с вином и негромко попросил:
- Вы не спешите, пожалуйста. Попейте еще наших слез, отведайте еще
нашего горя... Мой сын умеет долго говорить. Целые книжки наизусть знает...
Словно легкий ветерок вырвался из его уст и охладил мою горящую душу.
Родительское сердце, подумал я, как бы оно ни было ожесточено, видя дитя в
беде, сразу отходит и летит на помощь. Родовую гордость еще не сожрали
волки. Течет еще в жилах красная отцовская кровь.
- Дослушайте его до конца. Может, хоть что-нибудь он знает толком...
хоть что-нибудь. Порадуйте нас великодушно, вам разуменье дано, а мы народ
темный... - продолжал отец умоляющим голосом, и я, озаренный ледяным блеском
догадки, вдруг понял, что отец вовсе не сжалился надо мной. Он и не
отступался ни на миг от своей мысли. Просто увидел, что я готовлюсь задать
лататы, вот и ухватил меня за уши, длинные заячьи уши. Остановил, чтобы я
увидел себя во всей глубине падения. Битым. Битым насмерть, раз и навсегда.
Вколоченным мордой глубоко в душную борозду. Таков мой отец. Хозяин земли.
Хозяин. Уж если он берется за дело, так делает его добротно, до конца, не
откладывая на будущее.
Но Оборок, видать, втянулся в другую игру, не в ту, к которой понуждал
его мой отец, и теперь не знал, как им спеться. После нескольких стаканов
вина и нескольких стихотворений, прочитанных мною вразнобой, без лада и
толка, его потянуло к поучениям. Он удобно откинулся на спинку стула,
закинул ногу на ногу и стал снисходительно втолковывать мне, что для сцены у
меня нет никаких данных и что, стало быть, в агрономии я непременно стану
кладезем премудрости. Стараясь угодить отцу, он произносил правильные,
заученные слова с таким видом, будто мы с ним на одном заборе рубашки
сушили.
- Нет, ты вникни, слышь, Костэкел! Агроному лучше, чем простому актеру.
Что только не плывет через его руки? Все! И помидоры, и арбузы, и пчелиный