"Энтони Берджес. Трепет намерения" - читать интересную книгу автора

интенсивных поучений, прежде чем я сумел (уже в Англии и после того, как мы
оба переоделись в штатское) удовлетворить свои не слишком сильные
мазохистские наклонности (за которыми на самом деле скрывались совсем
другие) и посетить тающую от матримониального блаженства Ehepaar (ox уж мне
эти немецкие словечки!).
Сэр, я прекрасно помню ту встречу. Знакомя нас, Роупер все перепутал:
"Это Бригитта",-произнес он смущенно. Спохватившись, что начал не с того,
он еще сильнее смутился: "Darf ich vorstellen-мой старинный друг Денис
Хильер". Роупера так и не отпустили из армии раньше, чем предписывалось
законом, несмотря на стипендию, которая его дожидалась в Манчестерском
университете (все-таки не в Оксфорде.), и на то, что Роупер мог бы внести
очевидный вклад в процесс грандиозного технологического обновления, на
пороге которого, как нам говорили, стояла страна. Сейчас Роупер учился на
третьм курсе. Все двенадцать месяцев, что они были помолвлены, Бригитта
ждала его с кольцом на пальце в Эльмсхорне, а он, перебиваясь на армейском
довольствии, подыскивал квартиру в своем мрачном городке, причем этот Stadt,
если приглядеться, во многом сохранил догитлеровский облик: богатые,
уважающие музыку евреи, ресторанчики, полупьяные бюргеры, буржуазная
основательность. Конечно, в наши дни, когда жители бывших колоний рвутся
поселиться на родине своих недавних угнетателей, город уже совсем не тот.
Сегодня он больше напоминает Сингапур (правда, без тамошней суеты). Кажется,
воспоминания о Германии нахлынули на меня в тот момент, когда я увидел
Бригитту, ее почти до неприличия белокурые волосы и громадную грудь. Она
была умопомрачительно сексуальна и к тому же значительно моложе Роупера (нам
было по двадцать восемь, а ей на вид не больше двадцати). Бригитта
ухитрилась заставить всю квартиру тевтонским хламом, и на глаза попадались
то резные узоры настенных часов, то хитроумные игрушки для определения
влажности воздуха, то набор пивных кружек с лепными изображениями одетых в
кожаные бриджи охотников в окружении натужно смеющихся подружек в широких
сборчатых платьях с плотно облегающим лифом. На буфете лежал альт, на
котором играл еще ее покойный отец, и Роупер, по-видимому, ни разу не
встречавший подобного инструмента в Англии, называл его Bratsche и с
гордостью сообщил, что Бригитта чудесно играет-не классику, конечно, а
старинные немецкие песни. В заставленной, пропитанной Бригиттой гостиной
одна лишь вещь напоминала о Роупере. Это было висевшее на стене родословное
древо в картонной рамке.
- Я и не подозревал,-сказал я, рассматривая картинку,-что ты такой
э-э... Rassenstolz. Так можно сказать?
Бригитта, которая все время смотрела на меня слегка отчужденно,
поправила:
- Не расой, а родословной. Не могу сказать, что этим уточнением она
добавила себе шарма в моих глазах.
- У родового древа Бригитты тоже глубокие корни,-сказал
Роупер.-Нацисты делали в каком-то смысле доброе дело: в поисках еврейской
крови они докапывались до самых далеких предков.
- Ну, здесь-то еврейской кровью не пахнет,-сказал я, глядя на
пращуров Poyпepa.-Немного французской и ирландской и, конечно же,
ланкаширская.-(Маршан, 0' Шонесси, Бамбер.)-И все доживали до седых
волос,-(1785-1862, 1830-1912, 1920-? Последним был наш Эдвин Роупер.)
- Чистая, здоровая кровь,-самодовольно ухмыльнулся Роупер.