"Иван Алексеевич Бунин. Стихотворения. Рассказы (ПСС Том 1)" - читать интересную книгу автора

вспыльчив - и того меньше. До тридцати лет, до похода в Крым, он не знал
вкуса вина. Затем стал пить и пил временами ужасно, хотя не имел, кажется,
ни одной типической черты алкоголика, совсем не пил иногда по нескольку лет
(я рожден как раз в один из таких светлых промежутков) и не соединял с этой
страстью никаких других дурных страстей. Учился он недолго (в Орловской
гимназии), ученья терпеть не мог, но читал все, что попадало под руку, с
большой охотой. Ум его, живой и образный, - он и говорил всегда удивительно
энергическим и картинным языком, - не переносил логики, характер -
порывистый, решительный, открытый и великодушный - преград. Все его существо
было столь естественно и наивно пропитано ощущением своего барского
происхождения, что я не представляю себе круга, в котором он смутился бы. Но
даже его крепостные говорили, что "во всем свете нет проще и добрей" его.
То, что было у матери, он тоже прожил, частью раздарил, ибо у него была
какая-то неутолимая жажда раздавать. Постоянная охота, постоянная жизнь на
воздухе помогли тому, что этот хороший, интересный и по натуре даровитый
человек умер восьмидесяти лет легко и спокойно.
Мать ни в чем не походила на него, кроме разве доброты и здоровья, в
силу которого она прожила тоже долго, несмотря на все горести своей жизни,
на астму, изнурявшую ее в течение последних двадцати лет, и на тяжкий пост,
который она, по своей горячей религиозности, возложила на себя и с редкой
стойкостью переносила лет двадцать пять, вплоть до самой кончины. Отец ее
тоже пил, но по-иному, культурнее, если можно так выразиться; послужив в
военной службе, побывав за границей, пожив в Варшаве, он вообще выделялся
среди помещиков, и воспитана была Людмила Александровна тоньше, чем Алексей
Николаевич. Характер у нее был нежный, - что не исключало большой твердости
при некоторых обстоятельствах, - самоотверженный, склонный к грустным
предчувствиям, к слезам и печали. Преданность ее семье, детям, которых у нее
было девять человек и из которых она пятерых потеряла, была изумительна,
разлука с ними - невыносима. В пору же моего детства мои братья были вдали
от нее, отец все отлучался в тамбовское имение, пропадал на охоте, жил не по
средствам, и, значит, немало было и существенных поводов для ее слез.
Неизменная бодрость отца и вообще некоторые его черты стали действовать
на меня, в противовес ее влиянию, и сказываться во мне наследственно лишь
позднее. Редко, повторяю, и бывал он с нами. А "дворня" наша невелика была,
с соседями и с родственниками мы в ту пору виделись мало, сверстников я не
имел, - сестра Маша была еще совсем ребенок, - игрушек, развлечений и
склонности к ним - тоже, впечатлителен был чрезвычайно. Все, помню,
действовало на меня - новое лицо, какое-нибудь событие, песня в поле,
рассказ странника, таинственные лощины за хутором, легенда о каком-то беглом
солдате, едва живом от страха и голода и скрывавшемся в наших хлебах, ворон,
все прилетавший к нам на ограду и поразивший мое воображение особенно тем,
что жил он, как сказала мне мать, еще, может, при Иване Грозном,
предвечернее солнце в тех комнатах, что глядели за вишневый сад на запад...
Мать и дворовые любили рассказывать, - от них я много наслушался и песен, и
рассказов, слышал, между прочим, "Аленький цветочек", "О трех старцах", -
то, что потом читал, им же я обязан и первыми познаниями в языке, - нашем
богатейшем языке, в котором, благодаря географическим и историческим
условиям, слилось и претворилось столько наречий и говоров чуть не со всех
концов Руси.
Лет с семи началась для меня жизнь, тесно связанная в моих