"Михаил Булгаков. Великий канцлер" - читать интересную книгу авторапьеса "Кабала святош" ("Мольер") к представлению не разрешена.
Скажу коротко: под двумя строчками казенной бумаги погребены - работа в книгохранилищах, моя фантазия, пьеса, получившая от квалифицированных театральных специалистов бесчисленные отзывы - блестящая пьеса. ... Погибли не только мои прошлые произведения, но и настоящие и все будущие. И лично я, своими руками, бросил в печку черновик романа о дьяволе, черновик комедии и начало второго романа "Театр". Все мои вещи безнадежны". Из этого отрывка ясно видно, что три свои произведения Булгаков уничтожил в дни между 18 и 28 марта 1930 года. Кстати, косвенным подтверждением тому, что ранее этого срока Булгаков не уничтожал свои рукописи, может служить его письмо брату в Париж от 21 февраля того же года, в котором есть такие строки: "Я свою писательскую задачу в условиях неимоверной трудности старался выполнить, как должно. Ныне моя работа остановлена. Я представляю собой сложную... машину, продукция которой в СССР не нужна. Мне это слишком ясно доказывали и доказывают еще и сейчас по поводу моей пьесы о Мольере". Едва ли Булгаков написал бы такие слова после уничтожения рукописей. Вместе с тем он чувствовал надвигающуюся скорую беду, и последняя ниточка к спасению - пьеса "Кабала святош", по его предчувствию, должна была вот-вот оборваться. "Одна мысль тяготит меня, - сообщает он в том же письме, - что, по-видимому, нам никогда не придется в жизни увидеться. Судьба моя была запутанна и страшна. Теперь она приводит меня к молчанию, а для писателя это равносильно смерти... По ночам я мучительно напрягаю голову, выдумывая средство к спасению. Но ничего не видно. Кому бы, думаю, еще написать заявление? " года. Но что именно он уничтожил? Ответ вроде бы дан самим автором: "... черновик романа о дьяволе, черновик комедии и начало второго романа "Театр". Но не будем пока спешить с выводами. Спустя три с лишним года Булгаков, вспоминая страшные для себя годы ("Ох, буду я помнить года 1929-1931! "), писал В. В. Вересаеву 2 августа 1933 года: "В меня вселился бес. Уже в Ленинграде и теперь здесь, задыхаясь в моих комнатенках, я стал марать страницу за страницей наново тот свой уничтоженный три года назад роман". Обратим внимание: уже речь идет не о "черновике романа", а о "романе". Но наиболее важные сведения содержатся в рукописи, написанной Булгаковым в 1937-1938 годах. Читаем в главе "Явление героя": "Тогда случилось последнее. Я вынул из ящика стола тяжелые списки романа и черновые тетради и начал их жечь... Покончив с тетрадями, я принялся за машинописные экземпляры (выделено мною. - В. Л. ). Я отгреб гору пепла в глубь печки и, разняв толстые манускрипты, стал погружать их в пасть". Эта дополнительная информация имеет исключительное значение, ибо здесь впервые Булгаков упомянул об уничтожении машинописных экземпляров романа, то есть как бы признал существование законченного произведения. Тогда становится понятен и такой отрывок из последней редакции романа: "Он (роман - В. Л. ) был дописан в августе месяце, был отдан какой-то безвестной машинистке, и та перепечатала его в пяти экземплярах". Правда, в той же последней редакции при описании сожжения романа машинописные экземпляры не упоминаются, а лишь подразумеваются под "тяжелыми списками" романа ("Я вынул из ящика стола тяжелые списки романа и черновые тетради и начал их жечь"). |
|
|