"Михаил Булгаков. Великий канцлер" - читать интересную книгу автора

пьеса "Кабала святош" ("Мольер") к представлению не разрешена.
Скажу коротко: под двумя строчками казенной бумаги погребены - работа в
книгохранилищах, моя фантазия, пьеса, получившая от квалифицированных
театральных специалистов бесчисленные отзывы - блестящая пьеса.
... Погибли не только мои прошлые произведения, но и настоящие и все
будущие. И лично я, своими руками, бросил в печку черновик романа о дьяволе,
черновик комедии и начало второго романа "Театр".
Все мои вещи безнадежны".
Из этого отрывка ясно видно, что три свои произведения Булгаков
уничтожил в дни между 18 и 28 марта 1930 года. Кстати, косвенным
подтверждением тому, что ранее этого срока Булгаков не уничтожал свои
рукописи, может служить его письмо брату в Париж от 21 февраля того же года,
в котором есть такие строки: "Я свою писательскую задачу в условиях
неимоверной трудности старался выполнить, как должно. Ныне моя работа
остановлена. Я представляю собой сложную... машину, продукция которой в СССР
не нужна. Мне это слишком ясно доказывали и доказывают еще и сейчас по
поводу моей пьесы о Мольере". Едва ли Булгаков написал бы такие слова после
уничтожения рукописей. Вместе с тем он чувствовал надвигающуюся скорую беду,
и последняя ниточка к спасению - пьеса "Кабала святош", по его предчувствию,
должна была вот-вот оборваться. "Одна мысль тяготит меня, - сообщает он в
том же письме, - что, по-видимому, нам никогда не придется в жизни
увидеться. Судьба моя была запутанна и страшна. Теперь она приводит меня к
молчанию, а для писателя это равносильно смерти... По ночам я мучительно
напрягаю голову, выдумывая средство к спасению. Но ничего не видно. Кому бы,
думаю, еще написать заявление? "
Итак, рукописи были уничтожены писателем во второй половине марта 1930
года. Но что именно он уничтожил? Ответ вроде бы дан самим автором: "...
черновик романа о дьяволе, черновик комедии и начало второго романа "Театр".
Но не будем пока спешить с выводами.
Спустя три с лишним года Булгаков, вспоминая страшные для себя годы
("Ох, буду я помнить года 1929-1931! "), писал В. В. Вересаеву 2 августа
1933 года: "В меня вселился бес. Уже в Ленинграде и теперь здесь, задыхаясь
в моих комнатенках, я стал марать страницу за страницей наново тот свой
уничтоженный три года назад роман". Обратим внимание: уже речь идет не о
"черновике романа", а о "романе".
Но наиболее важные сведения содержатся в рукописи, написанной
Булгаковым в 1937-1938 годах. Читаем в главе "Явление героя": "Тогда
случилось последнее. Я вынул из ящика стола тяжелые списки романа и черновые
тетради и начал их жечь... Покончив с тетрадями, я принялся за машинописные
экземпляры (выделено мною. - В. Л. ). Я отгреб гору пепла в глубь печки и,
разняв толстые манускрипты, стал погружать их в пасть".
Эта дополнительная информация имеет исключительное значение, ибо здесь
впервые Булгаков упомянул об уничтожении машинописных экземпляров романа, то
есть как бы признал существование законченного произведения. Тогда
становится понятен и такой отрывок из последней редакции романа: "Он
(роман - В. Л. ) был дописан в августе месяце, был отдан какой-то безвестной
машинистке, и та перепечатала его в пяти экземплярах". Правда, в той же
последней редакции при описании сожжения романа машинописные экземпляры не
упоминаются, а лишь подразумеваются под "тяжелыми списками" романа ("Я вынул
из ящика стола тяжелые списки романа и черновые тетради и начал их жечь").